trounin.ru

История говорит — первый удар пришёлся на Брест, а потом уже на все земли окрест. Через Белоруссию иго немецкое на Советский Союз пришло, немецкое племя подминало под себя всё, что могло. Без жалости, быстро, продвигаясь спешно вперёд, не выпуская белорусов из лесов и болот. Но белорусы сами уходили в глухие края, сопротивляясь до последнего, Красной Армии ожидая войска. Поэт Якуб Колас разделял беду народа своего вдали, он должен был уйти с белорусской земли. Провёл войну в Подмосковье, в Ташкенте был затем, при этом всегда рядом с белорусом вне дома стен. Тогда каждый белорус за белоруса переживал, освобождения Белоруссии всякий из них ожидал. Тем жили, благо от немца отбиться удалось, нового времени звезды свечение зажглось.

«Моему другу» в 1941 году Якуб Колас писал, с ним когда-то где только в родных местах не бывал. Грустно о том вспоминать, съедает душу тоска, хотя суть дней военных предельно проста. Куда не иди, боль испытать придётся везде. Иначе не бывает на войне! В том же году Якуб Колас немцев с тевтонскими хладными тварями сравнил, чей шаг копытом белорусов придавил. «Голосом земли» он то стихотворение назвал, о страданиях родного края горечь передавал.

Годом спустя Якуб Колас предвещал грядущие пожары. Стихотворением «На запад» он говорил про хмары. Тучи, а может облака, движутся туда, куда должны пойти Красной Армии войска. Этому быть, иному не суждено случиться, белорусам пора бы уже от немца освободиться.

В 1943 году красоты Узбекистана приходилось воспевать, к рекам обращаться, их течению внимать. Написал Якуб Колас стихотворение «Салар», как пышет над рекою жар. Суровое пекло, но край сей хлебным считался с давних пор. Может прохлада приходила с рядом расположенных гор? Что до того, Якуб Колас печален, каждый день его жизни отравлен. Красив Салар, прекрасен горизонт, сравним с ним любой греческий пролив-понт. Да край родной ему всегда приятнее увидеть вновь, оттого и бурлит внутри поэта кровь. Опередить судьбу не получится, приходится ждать, на берегу того же Салара дни, рядом с ним проведённые, считать.

И вот 1944 год, Красная Армия набирает ход. Нет преград у советского воина на пути, всюду он сможет пройти. Остановки временны, ничему не устоять, будет Красная Армия и впредь побеждать. «Дорогой славы» советский воин идёт, вражеские стяги на пути сметёт. Осталось не долго, радостью переполняется каждый миг. Даже думается, писал Якуб Колас набело, нисколько не в черновик. Есть ещё стихотворение «Родной путь», оставим без внимания его. Оно существует, но видел его из потомков мало кто.

В 1945 году стихотворение «Майские дни» — отразил Якуб Колас впечатления свои. Первое мая для него, отныне, лучший праздник из всех, ведь Красная Армия пожала полный успех. Но первое мая и напоминание о былом, отправлено, всё прежде близкое к сердцу, на слом. Опустошена Белоруссия, осиротела от потерь она. Унесла многое и многих война. Кругом развалины, а сердцу больно от выгоревших поселений и хат, неужели, совсем недавно, каждый белорус был немецким пожаром объят? Грусти нужно сбавить накал, Советский Союз победителем в минувшей войне стал.

Что до белорусской поэзии — она самобытна поныне. Живёт она в каждого русского и белоруса сыне. Понятна без перевода, усвоит её и сын украинского края, слова языка интуитивно понимая. То осознавали и в то верили люди былых времён. Хорошо, в их стихах о единстве народов прочтём.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Бурным будет всякий век, пока жив и дышит человек. Пока к чему-то стремится, не сможет от забот о дне насущном он забыться. И будет так всегда, неистребимо стремление лучшего добиться. Да вот беда, иной порой в мечтах назад приходится возвратиться. Как бы не звучала правда бытия, на неё не обращают внимания молодые сердца. Желает человек перемен, прочего не видя перед собой, оттого и не доволен он всем, как не доволен судьбой. Бороться постоянно — вот человеческий удел, только этим человек постоянно жить хотел. Революционными порывами существовал и Аветик Исаакян, не видел в том правды обман. К тридцати он встретил первую подлинную революцию 1905 года, возжаждать мог уже тогда право власти для народа.

«Сердце моё на вершинах гор» (1906) — говорил поэт. С гор от слал революционерам привет. Бушевала стихия, трепетали сердца, словно разверзалось небо и начиналась война. Так описывал Аветик революционеров борьбу, будто обращался с речью к бойцу. Немудрено перепутать, если не знать, когда написан стих, больно поэтический слог задорен и лих. Но сам Аветик не в борьбе, он и правда в горах, оттуда шлёт послание, пускай на словах. Буря будет, должен перелом наступить, пока же сердцем с борцами Аветик продолжал быть.

С гор царская власть попросила поэта сойти, уехать из страны он должен, где место для жизни найти. Потому, «Моей Родине» (1926) Аветик из Венеции писал. Айастан, у него отнятый, он вспоминал. Горькую слезу проливал от тоски, будто не сможет дорогу к дому больше найти.

Но вот год 1939, Аветик вернулся в Советский Союз, знал он уже — какой правит государством муж. «Великому Сталину» поэт писал обращение, вызывавшее у него воодушевление. Мудрым вождём Сталина Аветик называл, может оттого, что дланью тот его не карал. Вот и верил Аветик, Сталин к победе ведёт советский народ, и к победе обязательно он приведёт. Зажёг Сталин священный огонь в сердцах людей. Давал пример всякому он жизнью своей.

«Бранный клик», он же «Боевой клич» (1941) — с супостатом призыв биться. И вновь Аветик вдалеке, в Ессентуках он предпочитал тогда находиться. Знает поэт — нет более вольной страны, чем Советский Союз. Не потерпит народ над собою чуждой ему идеологии груз. Нужно находить силы для борьбы, дабы изгнать супостата. Обязательно придёт немцу за опрометчивый поступок расплата. Аветик поможет, насколько хватит его говорить, стихами он сможет воинов Красной Армии вдохновить.

Общая эта, «Наша борьба» (1942), уверялся поэт. Он наглостью немца сильно задет. Не должен супостат топтать святыни советской земли, а если топчет, в памяти пусть пострается эпизоды прошлого найти. Не раз приходил с оружием воин, ни с чем уходил, его славянин по рукам больно бил. Устоят и ныне твердыни, для того возведены, смогут пережить дни данной войны.

В апреле сорок второго пал товарищ — славный Армении сын, «Вечной памяти С. Г. Загияна» у Аветика прочитаем, минуту помолчим. В жаркой битве довелось побывать, рубился с врагом до смертельных ран, щитом прикрывал он многих, но всё-таки погиб сам. Уверился Аветик, за такой подвиг Армения благодарна должна быть, она будет цвести, сможет ещё сынов храбрых народить.

За эти стихи Аветик Сталинскую премию получил, о разном рифмы слагал, но уважаем и почитаем тогда был: за призыв к борьбе, за веру в успех, за отражение собственных и Советского Союза вех.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Немец напал на Советский Союз, встали на защиту русский, украинец, белорус. Вместе отпор дадут врагу. Совместно выдержат войну. В том уверен Микола Бажан был, стихотворение в сорок первый год он о том сочинил. Назвал «Клятвой» — её каждый житель страны приносил. Каждый знал — будет биться до полного упадка сил. Нельзя позволить, чтобы немец восторжествовал. Наоборот, надо дождаться, дабы немец на колени перед советским народом встал. Тому быть, потому такая клятва даётся, слезами немцу его агрессия отольётся.

Есть цикл стихотворений — «Сталинградская тетрадь». О переломном в войне моменте, ещё в сорок втором году, начал Микола писать. Он видел дела города, славные до нападения на него, город работал на победу, не жалея ничего. Танки шли из Сталинграда на войну, навлекая на город злую судьбу. Стихотворением «Накануне» Бажан ещё не видел должного свершиться, к надежде на благостный исход он предлагал присоединиться.

Битва под Сталинградом должна случиться, стягивались к городу войска. В окрестностях города, говорил Бажан, бабка жила. Мимо её дома проходили солдаты, видели её лицо, зная и веря, испытала старая женщина многое, если не всё. За эту женщину нужно город от врага уберечь, поднять на супостата ружьё, штык, даже меч. «Возле хаты» той женщины клятва раздавалась победить, сколько бы голов не пришлось в битве за Сталинград сложить.

В стихотворении «Дорога» Бажан войск долгое стягивание отразил, три месяца к позициям сталинградским военный люд подходил. Ехали танки, солдаты шли, три месяца пыль не касалась земли.

И вот переправа, немец прицельно бил. Сколько он людей погубил? Это Бажан стихотворением «На переправе» отразил. Падали снаряды с неба, судьба жестокой казалась, смерть воспринималась случайной, понимал каждый буквально — мгновения жить ему оставалось. Спать не получалось, никто не хотел погибать во сне. Тяжело приходилось людям на той жестокой войне.

Об этом же стихотворение «На берегу», всё происходило словно на бегу. Снаряды с неба, крик буксира: корабль на две части разломило. И крики женщины, она тонет в реке. Где бы помощь найти… где? Один солдат, что слышал её зов, помочь оказался готов. Кинулся в воду, вынес на руках, и нёс её по берегу, вскоре окровавленным став. Из-за чего людям погибать на войне суждено, клятву солдат давал — деяние немца будет пресечено.

Как же охарактеризовать изложения Бажана стиль? Не описывает он пределы окружающих человека миль. Не смотрит сторонним взглядом, не чужие чувства представляет. Нет, словно Бажан стихами дела конкретных людей отображает. Определённый солдат, пусть без имени остаться должен он, но как раз о его поступках в стихах Бажана прочтём. Например, узнаем, как «На командном пункте» ситуация обстояла. Обязательно надо, чтобы это страна советская знала.

Или вот — яркая картина, «В яру» происходил бой. Увлекал солдат читателя за собой. Заходили в каждую хату, гранату сперва в помещение бросая, крики немца слыша, врывались внутрь, его тело кромсая. В злобе приходилось биться с врагом, и если бить крепко, то хоть по морде сапогом.

В сорок третьем случилось долгожданное — «Прорыв». Идти теперь вперёд, про тяготы прежних дней забыв. Уже не тигров предстояло из Сталинграда выбивать, стадом серых мышей немцев отныне предстояло воспринимать.

Стихотворением «Битва» Бажан и вовсе немца перестал за супостата считать, хоть сколь достойного с советским народом биться. Для Миколы они — фашистский пьяный сброд, гитлеровской сволочи орава, которой предстоит в Европе в норы забиться. Гнать этих головорезов, набранных в Европе, вон. Нанести им соразмерный, как Советскому Союзу, урон.

Становилось ясно, дует «Ветер с Востока», осталось освобождения Украины дождаться срока. Этому быть, путь бежит немец, пока в крови не утоп, отныне в Европе начнётся Советский потоп.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если с немцами война, как быть? Понятно, агрессию супостата следует отбить. Но требуется для того призывать и во имя прежних дел, не раз раньше немец от славян поражение терпел. Потерпит снова, то твёрдо знает всякий народ, на территории Советского Союза который живёт. Можно вспомнить подвиги Невского Александра, князя земель новгородских, бившего супостата, хоть тех же рыцарей тевтонских. Но то пример для восприятия русских людей, чьи предки в тот век стонали от монгольских цепей. Для украинцев есть пример иной — князь Галиции Даниил, с не менее славной судьбой. Даниил не просто князем своих земель был, титул короля Руси от гордо носил. И пусть стонали он монгольских ударов края, восточнее Галиции бывшие, во владения Даниила тогда не входившие, всё равно славить украинец заслуги Даниила станет, особенно сейчас, в период очередной немецкой агрессии, то делать сын Украины не перестанет.

Во времена Даниила пруссы силу обрели, трепетали все, на чьи земли они шли. Грабежом торбу ненасытную наполняли, иного словно они и не знали. Опустошить успели край Ливонский, к Литве пощады не имели, теперь к Галиции приближались, обладать славянами они захотели. Тому не бывать, будет отбит супостат, галицкий князь сам на поле боя выйти окажется рад. То есть всё происходило, согласно представлений о былом, подобных историй в схожем описании много где в памятниках прошлого прочтём.

Микола Бажан преследовал иную цель. Для него, во-первых, немец — зверь. Во-вторых, нет различия среди славян. Русский или украинец — под ними единый народ дан. Именно славяне, не кто-то другой, поскольку славяне сильны оказываются ровно до поры той, пока они сдерживают порывы к вражде, когда готовы общим выступить фронтом на врага, только в такие моменты воля славян и сильна. Красиво сказано, хоть ранее такого не бывало, редко среди славян дружба возникала. В советское время иное случилось совсем, теперь, чего прежде не возникало, объединение не вызывало проблем. Оказалось возможным сплотить украинца, белоруса и русского в одну рать. Более того, сплотить получилось и тех, с кем приходилось всегда воевать. Так широко Бажан смотреть не старался, он самим фактом соединения сил славян наслаждался.

Что до немцев, они у Бажана в стихах чрезмерно жадны, жаждут непременно со славянскими князьями вражды. Не всегда они нападали, и не всегда открыто грабили, недаром их деяния потомки ославили. Хитрые купцы от пруссов обирали славян, лживый священник от пруссов тем же занимался сам. Галицию поразить проказа идей окатоличенной Европы успела. Как же Галиция противостояла? О том Бажан не всё расскажет: вот в чём дело.

Да, славен князь Даниил, не давший край отца на части разорвать, долгие годы он вынужден был за него воевать. Справлялся он с проблемой внутренней, внешнюю одолевать хватало сил. Благо, монгольский кочевник его тогда не покорил. Пройдись орда по Галиции, не о чем стало бы говорить. Как известно, монголам власть собственную предстояло делить. Так зачем отвлекаться на посторонний разговор, стало важнее обсудить — как скоро немцам дать достойный отпор. Хватит трепетать и позволять Украины землю топтать, должны всем Союзом на немцев навалиться: бить помогать.

Немцев отправили восвояси, не дело им славянскими землями владеть. Ни в дне вчерашнем, ни в сегодняшнем, ни впредь. Такого не свершится, иначе, почему бы и нет, окончится счёт отведённых планете на существование лет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вторая Мировая война — странная война. В том плане, что её дают для представления в качестве жестокого сражения, прежде никогда не бывалого. Вторая Мировая война — ещё и не гуманная война, учитывая проводимые учёными Третьего Рейха эксперименты, и, особенно, газовые камеры, в которых массово убивали людей. Но так ли это? В чём отличие от той же Первой Мировой войны, когда повсеместно применялись боевые отравляющие вещества? Фотографии тех времён напоминают ожидаемое будущее — люди в противогазах, за которыми на горизонте поднимается облако ядовитых химических соединений. Так и хочется спросить, отчего с Ленинградом немецкое командование не поступило сходным образом? Разве только сказать, будто проявило гуманность. Вера Инбер об этом тоже задумывалась, только вот никто не травил Ленинград, продолжая удерживать в глубоком кольце осады. Порою на двести километров от города никого не было, но всё-таки ленинградцам приходилось страдать, им не могли доставить пропитание.

Вера Инбер могла и прежде наполнять дневник. С августа 1941 года записи стали выделяться отдельно. Война казалась приближающейся к Ленинграду: по ночам на горизонте возникали вспышки от далёких воздушных боёв, начиналась эвакуация, вместе с тем в город пришёл поток раненных. Вера Инбер принимала участие в операциях, она видела множество осколочных ран. В сентябре Ленинград был окружён — началась блокада города. Сам «Ленинградский дневник» имеет и другое название — «Почти три года». Такое количество времени продлилась блокада — если говорить точно, то восемьсот семьдесят один день.

С января 1942 года люди начали умирать от голода. Жителям не хватало того количества пропитания, которое выделялось. Если же нормы поднимали, это не означало, будто на следующий день их не урежут вдвое. Не было ленинградца, не напоминавшего внешним видом скелета. В самом город всё больше возникало пожаров, чаще случавшихся от постоянных авианалётов. Но ещё чаще пожары возникали из-за перевозимых трупов, запах которых скрывали тлеющими ватниками. Вот те ватники и становились причиной пожаров.

Сама Вера Инбер жила культурной жизнью. Досуг она заполняла личным творчеством, посещением симфонических выступлений, читала людям «Пулковский меридиан», с оным выступая на заводах.

С того же 1942 года ленинградцев интересуют мировые новости. Они узнают про бомбардировки британцами Мюнхена, про неудачи немецких соединений в Африке, печалились от успехов Третьего Рейха во Франции. Вместе с тем, ленинградцы знали про успешные действия под Москвой, становилось известно про Сталинград. А когда начнутся успехи в отражении немцев под Ленинградом — появится надежда на скорое избавление от мучительного ожидания освобождения.

Вскоре Вера Инбер и вовсе улетит на самолёте в Москву, немного погодя вернувшись обратно. Вроде бы Ленинград не должен был продолжать страдать, но немецкие бомбардировщики совершали налёты даже чаще, чем то они делали в блокаду.

Понимать «Ленинградский дневник» лучше вместе с поэмой «Пулковский меридиан», тогда создастся в меру полная картина, пусть Вера Инбер и не настолько подробно описывала будни блокады, как того могло желаться читателю. Нет, Вера Инбер писала о происходившем с нею, о некоторых тяготах жителей, про новости извне и про собственную культурную деятельность. Так оно и должно быть. Во всяком случае, «Ленинградский дневник» не обязательно было публиковать, он мог остаться личным свидетельством о пережитом. Мало ли таких записок вели ленинградцы в блокаду… о многих просто ничего так и не стало известно. Может и никогда не станет, если потомки не решатся на их публикацию, либо то сделают другие люди, не посчитавшись с волей уже умерших авторов.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Враг вступил бы в город, пленных не щадя, но не вступал он в город, сил для того не найдя. Ему противились, не давая подступить, на подходах силами 2-ой ударной армии предпочитая бить. Но в городе беда — голод людей одолевал, каждый житель алиментарной дистрофией страдал. Становилась Вера Инбер очевидцем того, наблюдая за страданиями и злобой кипя, пропуская невзгоды жителей Ленинграда через себя. Кто повинен во всём? Пришедший с запада фашист. Тот, кто помыслами отвратен и духом не чист. Виной и Гитлер, ему особый укор, да пребудет к агрессору суров богинь эриний взор. В таком духе Вера Инбер повествовала, никаких правил стихосложения при том не соблюдала.

Что за поэма «Пулковский меридиан»? Отчего не ровен стиха сообщаемого стан? Словно белой строкой раскинулась поэзия поэта, только окрашенная из страданий и горестей цвета. Показывалось текущее, отчего следовало негодовать, прежде славный город, начинал Ленинград угасать. Уже нет на лицах радости, свежесть лиц сошла на нет. Словно выдан ленинградцам билет на тот свет. Люди питались по талонам, на них возлагая надежды завтрашнего дня, ведь должна в город когда-нибудь придти долгожданная еда. Иногда увеличивали рацион, напрасными ожиданиями вознаграждая. Да вот на завтра случалась ситуация от вчерашней отличная — совсем иная.

Везде голод, недоедают повсеместно. Не соврёшь о том, говоря о том честно. Людям помощь нужна, где её взять? В больницу за припасами съестными бежать? Но и там доктора алиментарной дистрофией мучимы, они сами прозрачны — их тела едва зримы. Кто бы больницам помощь какую оказал, истинно каждый в Ленинграде страдал. Не было здоровых — были все больны. Таковы они ленинградцы — жертвы войны. Оставалось гневаться, посылая проклятия Третьего Рейха машине, чтобы их поезда не уступали по возможностям дрезине. Пусть небеса обрушатся на фашистов рой, удостоятся они участи злой. Как голодали в Ленинграде, в Германии должны голодать, иначе о справедливости можно никогда не вспоминать.

Вера Инбер хранила веру: победе быть! Фашистов сможет Союз победить. Вспять обернутся деяния детей немецких земель, сами станут жертвой своих подлых затей. Бомбы посыпятся на немецкие дома, коснётся Третьего Рейха во всех жестокостях злая война. Иному не быть, такова вера жителей Ленинграда, им для счастья словно ничего больше не надо. Как страдали они — должны агрессоры страдать. Не должно в будущем немцам продовольствия хватать. И если не сами они, то придёт на них другая чума, в блокаде Германия когда-нибудь побывает сама.

Ленинград воспрянет: твёрдо верила Инбер Вера. Утверждала то она смело. Воспрянет промышленность, пробудятся заводы, только военные отлягут невзгоды. Под маркой ленинградских предприятий будет создаваться лучший товар, не скажется на нём немцами устроенный в душах ленинградцев пожар. Раз руки золотые, наполниться силой им суждено, и тогда будет отличным многое, если не всё. Отступит враг от города, пусть никого он не щадил, немца в сих местах и раньше русский народ бил. Нужно потерпеть, разрушена будет вражеского оцепления нить, хватит и малейших усилий — вот их и надо приложить.

Вера Инбер питалась надеждой, иному не бывать. Всякий ленинградец о том же должен был мечтать. Что Гитлер им, ежели не может в город войти, скоротечны будут его собственные дни. И он в блокаде окажется, дай советскому народу право орды немецкие бить, Красной Армии тогда станет возможно агрессора в его же крови утопить. Тому быть, всегда так было — и сердце Веры билось, ведь и биться оно не забыло.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда рассказывают про произведение, сообщая более про его объём, толком ничего другого не упоминая, значит не нашлось дельного в том, о чём писатель брался поведать на протяжении тысячи страниц. В случае Андрея Упита и его романа «Земля зелёная» — всё обстоит именно так. Действительно, произведение поражает размером. Написать столько страниц не может быть простым делом. И сообщал Андрей про жизнь латвийского крестьянина, как тому тяжко было существовать. Причём, пята царизма практически не давит на крестьянина в романе Упита. Крестьянину тяжело ровно в той степени, в какой ему приходилось страдать во все прежние времена, как и будет он страдать до скончания веков. О том рассказывается на протяжении тысячи страниц. Должно уже стать понятным, объём произведения явится испытанием и для читателя, должного найти места, способные вызвать интерес.

Человек, близкий к сельскому хозяйству, сможет разделить горести действующих лиц. Он посочувствует всем проблемам. Например, почему трудно скашивать зерно? Кому подобные проблемы непонятны, не станут лучше знакомы и после авторского объяснения. Останется ясным единственное — крестьянину трудно во всех сферах, разбираться с которыми он должен самостоятельно.

Понятнее станут моменты, касающиеся жизненных ситуаций. Допустим, латвийский крестьянин — узко направленный специалист. Он может заниматься сугубо ремеслом, тогда как в прочем бессилен. Если крестьянин лишится жены, на руках останутся малолетние дети — он растеряется, окажется беспомощным. Ему бы боронить землю, сеять, косить, но не следить за домом. Он может подоить корову, далее чего его способности ограничиваются. В результате молоко прокисает и выливается. Если латвийскому крестьянину не найти новую жену — его хозяйство развалится.

Не приспособлен латвийский крестьянин и в выборе средств выполнения своего труда. Если понадобится лошадь, он её купит. Затруднение в неумении покупать лошадей. Выбор падёт на ленивое сознание, с которым скорее разоришься, нежели добьёшься желаемого результата. Опять быт латвийского крестьянина идёт крахом. Никак не способен он разбираться с возникающими проблемами. И так продолжается на протяжении всего повествования. Потому и трудно говорить о содержании «Земли зелёной», пропитанной описанием тягот, разрешать которые латвийский крестьянин должен самостоятельно, чего не умеет и никак не желает делать.

Как же быть? Темы поднимает Андрей Упит важные. Может ему не повезло с переводом произведения на русский язык? Вполне может статься, что на латвийском языке «Земля зелёная» — кладезь человеческой мысли. И даже творение, достойное считаться лучшим из написанного в мировой литературе. Это останется предположением, поскольку редкий читатель сможет ознакомиться с трудом Андрея в оригинале. Впрочем, всё внимание ограничивается интересом, вследствие награждения Упита Сталинской премией, потому «Земля зелёная» и вызывает стимул к чтению.

Следует сказать немного и про самого Андрея Упита. Он считался знаменем латвийской литературы. Активно писал и переводил. Более десяти лет возглавлял правление Союза Писателей Латвии, был директором Института языка, входил в Верховный Совет Латвийской ССР. Кроме того, Андрей Упит составил многотомную историю мировой литературы. Получается, Упит прожил долгую жизнь (умер в девяносто два года), наполненную свершениями, должными представлять его в качестве важнейшего латвийского писателя. Всего этого не удастся установить по содержанию роману «Земля зелёная», но вполне может побудить к стремлению изучать творческий путь Андрея Упита.

Пока остановимся на мысли о тяготах быта крестьян. Упит — не первый, кто обратил внимание на сложность крестьянского ремесла. Только как раз Андрей и объяснил — нужно помогать крестьянину, поскольку сам он с проблемами справляться не умеет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

И дети воевали на той Великой для Советского Союза войне. И про тех детей требовалось рассказывать. Но как те дети воевали? Они страстно желали убивать. И главный герой повествования Катаева не может слыть за исключение. Пусть он осиротел, у него убили всю родню, он остался одиноким… вроде бы имел полное право — убивать немецких детей. И тем он жил. И даже страстно желал взять в руки оружие, чтобы убивать. И даже слепо палить из крупнокалиберного оружия по немецкой земле. Такова была его ярость — убивать, чтобы убивать. И кто бы о чём другом не говорил, но книга «Сын полка» — есть ода войне, призывающая к ненависти. И воспитывается эта ненависть с малого возраста. Ведь так оно вернее: внушённое в детские годы не выветривается до самой смерти человека.

Что предлагает Катаев? Группа разведчиков возвращается с задания. Они находят паренька, почти волчонка, практически Маугли, одичавшего в окружении враждебно к нему настроенных людей. Мальчика они возьмут с собой, и станет тот мальчик для них самым близким товарищем. Но к чему вести повествование дальше? Ясно, детям в действующей армии не место, их следует отправлять в тыл и распределять по детским домам. Что же, так и поступят, но мальчик сбежит. А после произойдёт сказка, какие рассказываются в качестве святочных историй. Мальчик останется при армии, только ходить в разведку ему не дадут, если только не на свой страх и риск. Место мальчику у зенитных установок — будет стрелянные гильзы подбирать. Об этом и продолжит повествовать Катаев, неизменно внушая мальчику желание дорваться до оружия и бить, пока немец не покорится силе советского оружия.

Не лишено содержание произведения и наигранных сцен. Вполне очевидно, мальчику полагалось геройствовать. Нужно помнить, его решили оставить в полку, так как он отлично знал местность, поскольку тут жил и прямо говорил, насколько ему хорошо известен каждый куст. Однако, зачем-то он брался картографировать местность, действуя от личного к тому побуждения. Для читателя понятно, Катаев показывал разные аспекты войны. Ведь как ещё мальчик попадёт в немецкий плен? Просто обязательно нужно было показать немецкое отношение к беззащитным созданиям. Читатель должен узнать про методы, допускаемые немцами при расспросе юных пленных.

Долго повествовать не получится. Впрочем, Катаев того и не мог делать, иначе не стал бы забирать мальчика от разведчиков. Очень быстро он попадёт в распоряжение артиллеристов, где служба примет для него неспешный характер. Он познает войну с иной стороны, нисколько не похожей на прежнюю. Тогда и настанет пора сообщать совсем уж скучные для читателя истории, далёкие от того, к чему следовало вести повествование. Но никто не станет осуждать Катаева, раз он взялся отразить такую важную тему, какой и является понимание вклада детей в войну, ставших просто обязанными участвовать в том вооружённом конфликте, что уничтожил и отобрал самое для них дорогое.

Подобного взгляда на повесть не станет придерживаться ни один ребёнок. И с позиции детского восприятия — так будет правильно. Дети — равноправные члены общества, обязанные испытывать одинаковые со взрослыми невзгоды, разделять с ними одну и ту же ответственность. Осталось определить порог, когда ребёнка следует начинать таковым воспринимать. Кажется, если человек задумывается о том, чтобы взять в руки оружие и пойти убивать — он становится достаточно взрослым, и за такового должен отныне считаться. И, само собой, нести ответственность за им совершаемое, на том же уровне, как и взрослые.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Навои» переполнен от неоднозначности, как довольно опасной для писателя, посмевшего в советское время создать подобное произведение, так и вполне угодной — превозносящий заслуги правителя, заботящегося о благе государства. Чего не хочется делать, искать те самые отсылки из прошлого в том, что имело место быть в нарождавшемся социалистическом государстве. Ведь беда не от злых намерений, а от скудоумия отдельных представителей рода человеческого, ставших причастными к власти. Некогда над ними сияли два солнца: одно — в виде правителя, другое — в виде Алишера Навои. Всё прочее, окружавшее, было недостойным их причастности. И народ прозябал по собственной глупости, лишая возможности его защищать. И лица от власти ничего не боялись, учиняя поборы и расправы на своё усмотрение. Прежде с подобным было трудно справиться, поскольку не мог правитель рубить руки всем причастным. Что касается Навои — он был в той же мере бессилен. Однако, о ком же всё-таки брался рассказать Айбек? Понятно, про Навои. Но отчего в качестве государственного деятеля, тогда как он известен потомкам преимущественно в качестве поэта…

Айбек шёл по пути наименьшего сопротивления. Он взял за основу типичное для поэтов средневековья явление — плач по бедствующему народу, до которого никак не снизойдёт правитель. Поэтому Айбек постарался показать, отчего подобное происходило. Да, правители не отличались жестокостью. Наоборот, они радели за научные изыскания. При этом в народе видели нечто им непонятное, отличающееся грубостью и невежеством. А раз так, то не стоит опускаться до грязи в крестьянских домах. Вполне может статься, грязи в крестьянских домах не было. Но правители о том не знали. Им следовало открывать глаза. Лучшим средством становились поэты, любившие рассказывать истории правителях древности, почитавших сперва народ, после — всё остальное. Что же, до народа снизойдёт и молодой правитель, внезапно осознавший, из каких плевел можно отобрать подлинное зерно.

Отрицательными персонажами Айбек показал прочую власть, устраивавших поборы, стремившихся обогащать не казну, а себя лично. Действовали они вне воли и желания правителя. А так как власть имущие в глазах государя воспринимались за людей возвышенных, склонных к поэзии и к наукам, к ним не могло быть применено наказаний. Точно устанавливалось, всякая хула на власть имущее лицо — есть наговор. Дабы разбить это представление, опять требовались поэты, способные иносказательно, либо прямо, сообщить правителю о его заблуждениях. Действительно, отчего визиря не любит народ? Может оттого, что истязает и обкрадывает он народ? И в этом крылся один из подводных камней повествования. Уж больно власть имущие похожи на тех работников советской власти, проводивших продразвёрстку с особым пристрастием, стремясь выжать из крестьян всё до последнего зёрнышка.

И вот Навои в образе поэта. Ждал читатель его появления в таком качестве. Трудно судить, насколько газели на тюркском способны превосходить их же, но на персидском. Это повод для спора владеющим двумя языками сразу, так как в любом другом случае — будет перевес на сторону говорящих на тюркских или персидских языках. Что до тех, кому эти языки неизвестны, им без разницы, насколько вклад Навои был действительно велик. Однако, нужно заметить, некогда процветала поэзия на арабском языке, пока не проявили смелость поэты, предпочитавшие персидский, теперь настал черёд для осмелившихся сочинять на тюркском. Как раз Навои и был из тех, кто предпочитал творить не на принятом тогда в обществе персидском, а на том языке, который был близок к языку современных узбеков.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хочешь сказать, и рвётся душа, так скажи, душу свою успокой. Говори тихо, еле дыша. Громко говори, если выбор такой. Не скрывай чувства, расскажи! Дней и ночей на жалей. Покажи чувства, покажи! Не жалей дней и ночей. И когда строчки оживут, сообщи людям о том. Поведай, как боролся Советский Союз, стоял каждый солдат на своём, с усилием каким сброшен был нацизма груз. Тогда станет легче, если ничего не ясным прежде казалось. Победа будет добыта, если с воодушевлением смотреть вперёд. В конечном счёте так и сталось, одолеет вражью силу республик социалистических народ. И как бы Алексей Сурков не стучал в сердце каждому солдату, достучаться он всё-таки смог. Ежели у иного поэта в стихах враги в войну сожгли родную хату, то совсем другим смыслом наполнялся у Суркова поэзии слог.

«Песня смелых» — штык бойцов не берёт, пуля боится бойцов. Главное — мысль подобную внушить. Пусть после каждый в бою покажет, боец он каков, сможет ли врага одолеть, как будет его он в сражении бить. Раз не берёт бойца штык, пуля боится, с таким настроением Третий Рейх не сладит точно, пусть немец от бессилия злится, советский солдат на занимаемых позициях отныне закрепится прочно.

«За нашей спиною Москва» — это две строчки всего лишь, хоть дословно их приводи. Призывал Сурков в наступление идти, назад ни шагу. Москва должна быть только позади, за её честь необходимо проявлять отвагу. Сзади должна оставаться столица, её не сдавать, пусть нацелился взять её враг. Не может погаснуть денница, не обратиться ей в угаснувший зрак.

О смерти бойца — «Песня о солдатской матери». Ранен солдат, смерть сталась близка, а он в думах о доме родном, о чистой скатерти, да о том, как мама ему очень нужна. Он желает её прикосновения, теплоту материнской руки, но уходят быстро мгновения, желаемого ему уже никак не найти.

Сурков стихотворением «Победа» громогласен, словно певец русский недавних веков, он в миг упоения над собою не властен, он Сталина превозносить готов. Вождя народов, словно царя, почитал, заглавными буквами обозначил на письме, такой же смысл в победу он влагал: победа и Сталин — сочетание слов принесло окончанье войне.

Была написана и «Песня защитников Москвы» — маршу подобная. Не дрогнет никто, отобьются люди советские. Своих побуждающая — к врагам грозная. Есть и граждан Союза права на перелом в войне веские.

Или вот стихотворение — «Бьётся в тесной печурке огонь…», по названию «В землянке» известная. Разливалась, играя, гармонь… имелась на то причина веская. Любил боец девушку, чем и жил на войне, но случилось иное осознать, стало то ему понятнее, значимей вдвойне: может любимая не дождаться, потерять. Почему? На войне такого вопроса не задают. Тут смерть рядом постоянно бродит. Может через четыре следующих шага тебя убьют, а земля, присыпав, сама похоронит.

Есть о мести стихотворение — «В смертельном ознобе». Ведь плачут матери по погибшим сыновьям! И причитают матери, раздражаются в злобе, говоря, мёртвыми быть и немецким мужьям. Как отнимали вороги на советской земле жизни мужей, в Германии тому же предстоит повториться, скоро потеряют немецкие матери любимых сыновей, тогда воздаяние в полной мере осуществится. В войну убивают, без этого не бывает войны. Убивают мужей, сыновей. Убивают, не зная убитым цены, не считаясь с жизнями погибать обречённых людей.

Автор: Константин Трунин

» Read more