trounin.ru

Тягучей длинной рекой протянулось повествование Чеслава Милоша по страницам «Долины Иссы». Оно не разливалось широкой полнотой, скорее напоминая нечто вязкое, готовое стать для читателя болотом. Очень тяжело будет даваться начало знакомства с содержанием. Но никаких ожиданий быть не должно — за время чтения ничего не произойдёт. Может это связано с незнанием должного последовать развития. Чеслав только предполагал, куда двинется течение времени. В момент написания он видел, как родные ему края были во власти противной для него стороны. И читатель поймёт причину, хотя бы в силу необходимости осознать сложившиеся для тех краёв обстоятельства. Долина Иссы — это мир между мирами. Впрочем, как и едва ли не повсеместно в Европе, на ограниченной территории населённой множественным количеством народностей. Отличие лишь в том, что для Милоша долина Иссы является более близким к представлению. Если читатель готов поймать мгновение юных лет писателя, пусть листает страницы аккуратно, вовсе не возлагая ожиданий.

Перед читателем дела польско-литовского прошлого, где прибалтийское сталкивается с остатками латинства. Насколько вообще поляки могут соотносить себя с располагающимися по соседству с ними народами? Есть ли в поляках возможность смирить им присущее чувство отстранения? Желая обособления, они раз за разом находят возможность объединиться, чтобы за последующие годы извести всё, полностью растворяясь в их окружающем. Как так получается? Вот взять для примера Чеслава Милоша, родившегося в Российской империи, в силу политических обстоятельств вынужденного становиться на ноги в Литовской Республике, а во время Второй Мировой войны — избегать нахождения в занимаемых советскими войсками землях. И всё же Милош — поляк, не смирившийся с послевоенным выбором польского народа, эмигрировал во Францию. Уже в Париже он, удручённый происходившими процессами, предался воспоминаниям, рассказав о своём прошлом глазами других.

Писать о буднях персонажа по имени Томаш показалось Чеславу недостаточным. Да и не выходило у него отобразить развитие бури, каким образом это получалось у других прибалтийских писателей, вроде Вилиса Лациса или Ааду Хинта. Вместо наблюдения за жизнью прибалтийских народов после падения Российской империи, читатель погружался в будни отстранённого времени, когда не сможешь установить, в каких временных рамках следует понимать текст. Милош решил — гораздо лучше наблюдать за амурными похождениями ксёндза, омрачившиеся отрубанием головы у трупа его зазнобы. Столь же важным посчитал пересказ истории о противлении Кальвина испанцу Мигелю Сервету, повелевшего последнего сжечь. Что от всего того для происходившего непосредственно в пределах долины Иссы? Остаётся полагать, благодаря таким описаниям читатель усвоит хотя бы крупицу из предложенного на страницах. А если текст вовсе не усваивался, то Чеслав не счёл за зазорное описать справление нужды.

Желающие вникнуть в содержание глубже, вольны найти прочие интересующие их выводы. Кто-то проведёт параллели между жизнью автора и представленным на страницах содержанием. Иным покажется за допустимое сравнивать произведение о детстве с трудами классиков. Кому-то даже померещится нечто из Толстого, но если только сугубо в плане обоснования незрелости предлагаемого к чтению повествования. Говорить можно о чём угодно, используя любой удобный способ, потому как о самой книге Чеслава Милоша этого делать не следует. Скорее придём к выводу — Чеслав был тяжело подавлен от происходивших в мире событий. Он оказался лишним для мест, где прежде жил, и от него отвернулись соотечественники в Польше. Успокоит его через двадцать пять лет оправданность в виде Нобелевской премии по литературе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Величие нации определяется самосознанием отдельных её представителей, готовых приносить себя в жертву во имя общего благополучия. Это не слова о построении коммунистического общества, где каждый будет вносить соразмерный вклад ради обретения всеми единого счастья. Разговор пойдёт о представленном вниманию читателя мировоззрении от Кадзуо Исигуро. Читателю давалось понимание о человеке, готовом жить идеалами других, находясь в вечном услужении. Может показаться, такой человек обязательно должен страдать от комплексов прислуживающего другим. Но Исигуро писал о том, кто ставил личные интересы на должное быть им присущим место. Кадзуо сообщал, насколько каждый способен вносить тот самый соразмерный вклад. То есть не всем полагается занимать лидирующее положение в обществе, кто-то им должен прислуживать, уже тем освобождая от выполнения рутинных бытовых обязанностей. Исигуро словно сообщал читателю, почему мир англо-саксов достиг занятого ими положения. Именно благодаря самоотверженности людей. Однако, читатель заметит наметившиеся перемены в жизненном укладе, когда мощь британского владычества начнёт сходить на нет. Что при этом останется делать тем, кто служил величию империи? Читатель должен с этим определиться самостоятельно.

Можно задаться вопросом. Почему представленный вниманию дворецкий столь уверен в убеждениях? Кадзуо даёт объяснение, отправив его на далёкое расстояние в автомобильное путешествие. Этот дворецкий прожил всю жизнь на одном месте, толком не имея представления, что находится за стенами поместья. Не имея знаний о мире, он хвалит ему доступное. Для него нет ничего прекрасней английской природы. Он с той же уверенностью воспримет за лучшее всё британское. Просто он не имел иных примеров, и никогда не стремился о них узнать. Он был пропитан разговорами о величии империи, не способный помыслить иначе, нежели ему сообщалось. Да и не имело никакого значения, что происходило вне поместья. Он согласен был принять любое суждение за правду, если оно сулило выгоды для Англии. И был твёрдо уверен, для того нужно хорошо исполнять рутинные бытовые обязанности, благодаря чему власть британцев над мировыми процессами не ослабнет.

Читатель обязательно задумается, будто лакейство присуще некоторым людям с рождения. Иначе почему дворецкий станет рассуждать о важном значении своей профессии, будет хвалиться тем, насколько хорошо исполняет обязанности. Оправданы ли такие рассуждения? Только отчасти. Ведь читатель имеет представление об Англии прошлых веков как раз в подобном ключе. Что предстаёт перед глазами? Непомерная надменность британцев. Но как давно подобное стало заметным? Разве писал о таком Чарльз Диккенс? Или может Райдер Хаггард ставил англичан выше им позволительного? Скорее нужно искать истоки суждений недалеко от представлений Редьярда Киплинга, выпестовавшего джингоизм с самых первых произведений. С той поры тянется вереница распространившихся суждений, получивших развитие в «Остатке дня». Только у Кадзуо прежнее величие показывалось сходящим на нет. Читатель был обязан понять, сколь близок момент утраты британцами прав на распространение влияния в мире. Забегая немного вперёд можно сказать, Британская империя утратит свой статус спустя восемь лет после издания книги.

А как же личная жизнь дворецкого? — пожелает спросить читатель. Исигуро расскажет в том же духе. Если она имела значение для Британии, дворецкому обрести семью. Но сильные мира сего не так часто думали об им прислуживающих, как сами прислуживающие — о них. Или просто наступили такие времена, выразившиеся в окончательном вырождении прежних представлений. Мир в очередной раз менялся. А если кто думает, будто всё должно оставаться неизменным — пусть прочитает «Остаток дня» Кадзуо Исигуро. Меняется всё! В том числе и представление о должном быть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Надо всегда помнить о том, каким образом тебя будут воспринимать в будущем. А многие ли люди об этом задумываются? Какой смысл жить и творить свершения, если на твоих костях после будут устраивать танцы? Для примера отображения этого мнения Кадзуо Исигуро обратился к близкому прошлому Японии, предлагая посмотреть на художника, некогда ярого пропагандиста милитаристических устремлений своего государства, готового с воодушевлением принимать абсолютно любые зверства, лишь бы видеть ещё больший блеск страны. И вот теперь, когда Япония потерпела поражение в войне, художник стремится забыть былое, считая, что он творил в духе тех дней, поэтому его нельзя призывать к ответственности, учитывая опосредованное отношение к происходившему. Так ли это? Кадзуо с ним не согласился. Теперь уже читателю следовало понять, насколько автор вообще мог о подобном рассуждать, выступая в качестве осуждающего лица против тех, о ком даже не имел представления.

Легко рассуждать, разрубая тобою же придуманный гордиев узел. Достаточно создать идеальное представление о мире, которого всячески придерживаться. Исигуро словно забыл, кто именно пишет историю. Получись у Японии осуществить замыслы, кто бы стал задумываться о неправоте мысли. Наоборот, придерживайся художник противных государству взглядов, как бы он воспринимался? Явно бы мучился от тех же угрызений совести, страдая от любых упоминаний им совершённых деяний. Поэтому легко рассуждать, когда всё стало ясным. Но читатель прекрасно осведомлён о коварствах истории. Как знать, когда ещё в японцах проснутся стремления к военному превосходству над окружающими их народами, кого тогда станут чтить за правильно мысливших прежде. В том только Кадзуо и прав, называя мир переменчивым — перетекающим из одного состояния в другое. Оттого на момент написания произведения ему приходилось говорить об уже сложившихся обстоятельствах, которые через какие-то сорок лет перестанут восприниматься аналогичным образом.

Согласно текста получалось следующее. Именитый художник получает предложение купить хороший дом по сносной цене, с условием участия в аукционе репутаций. Есть такая традиция в Японии — иметь предельно незапятнанное прошлое. Оставалось понять — что под этим может подразумеваться, так как несколько лет назад закончилась Вторая Мировая война. Какой должен обладать репутацией человек при таких обстоятельствах? Ему полагалось влачить жалкое существование, выступая против проводимой Японией политики? Или быть горячим сторонником? В каком случае репутация будет считаться незапятнанной? Учитывая поражение страны, получалось, следовало быть коллаборационистом. Или нет? Исигуро посчитал необходимым заставить всех молчать о прошлом. А ещё лучше — представиться оторванным от реальности творцом, создававшим произведения по мотивам, оставаясь чистым душой и сердцем.

Так почему художник не должен быть в ответе? — вновь спросит читатель. Есть ведь творцы, создающие произведения, лишённые разумного осмысления при других обстоятельствах. Их не оправдывает то, что они мыслят согласно сложившихся представлений, возникших в определённый краткий момент. Как им жить в последующем? Используя неуместные описания, вовсе без смысловой нагрузки, такие писатели окажутся под запретом, сколь бы не были обласканы при жизни. Пусть Исигуро к таким деятелям пера не относился, продолжая сохранять склонность к литературе в классическом её понимании, он всё же стремился понять, насколько изменчивость мира влияет на человеческое общество.

Писать об уходящем в прошлое — обязательно следует. Мы смотрим на мир определённым взглядом, порою излишне замыленным на некогда происходившие процессы. Это заставляет нас совершать ошибки, уже много раз осмысленные прежде. Исигуро ещё не раз напомнит о прочих вещах, некогда казавшихся за вечные.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как же разобраться в нарративах западной литературы? Что они хотят от мира, в котором продолжают существовать? Почему им мнится нечто такое, к чему они продолжают тянуть руки? Сперва низводят всё до примитивного состояния, после стараются повернуть вспять. Почему нет последовательности в их действиях? А если человек с таким образом мысли оказывается в любом другом месте, там он начинает заниматься точно тем же. Вот взять в качестве примера Надин Гордимер, жительницу Южной Африки, чья жизнь напрямую связана с осмыслением апартеида. Она поставила целью дать чернокожему населению равные права. И свою позицию выражала в числе прочего через литературные произведения. Одним из таковых стала книга «Хранитель», но написанная всё равно в духе осмысления мира взглядом западного человека.

Нельзя сказать, чтобы книга читалась легко. Не за это на неё обратили внимание. Вследствие чего-то англоязычный мир ведь начал заниматься самоедством. Годом ранее Фаррелл ославил британцев чернением поведения в колониальных индийских владениях. Теперь вот Надин Гордимер решила разбавить тягостное впечатление от бремени белого человека, во многом наделив главного героя своим личным мировоззрением, внушив ему необходимость жить с муками совести. Но думала ли Надин наперёд, сколь всё может повернуться вспять, когда уже любого белокожего начнут принимать, в первую очередь задумываясь над необходимостью причинить ему страдания? Если не в ЮАР, то в соседних государствах точно, где не так-то просто оправдаться за белый цвет кожи. Быть может к русским там и проявят снисхождение, если успеешь об этом сказать.

Что делает главный герой на страницах произведения? Мучится совестью. Он видит, как смерть чернокожего ничего не значит. Даже пусть он убит, никто не станет это расследовать. Где найдут, там и закопают. Что до христианских норм морали? На чернокожих они не распространялись. Как такое вообще может быть? Кто бы о таком мог знать. Зачем вообще западный человек низводит всё в пропасть? Спустя поколения начинается игра с совестью. То он обращает в рабство и продаёт на плантации, после начинает с этим бороться. То он призывает не считать за людей, затем стремясь найти в душе уголок сострадания. Это тяжело понять. Не понимала того и Надин Гордимер.

Можно сделать предположение, основываясь из мест происхождения её предков. Она — дочь евреев, переехавших в Южную Африку, отец — из Российской империи, мать — из Лондона. Может в этом кроется её миропонимание. Всё-таки в ней больше от матери, но ощущение присутствия совести — от отца. Осталось разобраться с обуревавшими её чувствами. Она выплёскивает их на страницы произведений. Причём всё в том же западном духе, низводя повествовательный слог на червоточины западной же литературы, впитавшей гнилость чрезмерного внимания к низменностям человеческих стремлений. Опять читатель видит моменты, никакого влияния не оказывающие, но активно используемые. Для чего в произведении со столь тяжёлым наполнением опускаться до описания мужской эрекции и женских сосков? Ещё один вопрос, ответ на который невозможно найти.

Если же смотреть на книгу Надин Гордимер поверхностно, ничего вовсе не заметишь. Просто задумаешься о существовании проблем, тебе неизвестных. Это не значит, будто читатель лишён возможности сочувствовать неоднозначности созданного в Южной Африке положения, просто читатель не может понять, на каком основании подобное вообще могло возникнуть? Если о чём «Хранитель» и напомнит, то о сложности восприятия устройства осмысления действительности на Западе. Может им там стоит попробовать смотреть на жизнь прямо, не прикрываясь восприятием через чувство собственной важности?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нужно ли вырывать человека из привычной для него среды? Жизнь не спрашивает, принуждая поступать вне зависимости от имеющихся у людей желаний. И после приходится нести бремя прошлого, становясь подобием тени в новых условиях. Неважно, что взойдёт при таких условиях, в душе всё равно останется травма непрожитых при прежних условиях дней. Иначе почему люди, вырванные из привычной среды, так часто возвращаются к временам, о которых они ничего не могли помнить по своим детским воспоминаниям? И насколько теперь допускается верить ими рассказываемому? И это нужно решить именно сейчас, в случае знакомства с творчеством Кадзуо Исигуро, в возрасте пяти лет переехавшего в Великобританию. Он должен восприниматься за японца, но осталось ли в нём что-то японское? Даже свои книги он пишет на английском языке. При этом сюжетное наполнение, по крайней мере романа «Там, где в дымке холмы», про японцев. Более того, оно про японцев, вырванных из привычной для них среды. Значит, травма непрожитых дней действительно имеет место быть.

Исигуро словно вопрошает читателя: как с этим можно продолжать жить? Имея за плечами опыт горестных страданий, выраженных через пройденные испытания, одним из которых стала атомная бомбардировка Нагасаки. Города, в котором через девять лет родился и сам Кадзуо. Жизнь подлинно пошла на слом. Если кто не умер при том событии, продолжали умирать от сопутствующих заболеваний. Произошёл и надлом психики. Тут можно завести совершенно отдельный разговор, касающийся японского мировосприятия. Одно наложилось на другое, вследствие чего ситуация была доведена до критической. Порою становилось проще наложить на себя руки, нежели продолжать жить. Это порождало всплеск нового слома представлений о действительности, побуждая к многократному переосмыслению необходимости продолжения существования.

Поэтому читатель видит смерть на страницах произведения. Тяжёлым бременем ложится на восприятие картина убийства матерью ребёнка. В силу каких бы то не происходило обстоятельств, тяжело стать свидетелем подобного. Для уравновешивания Исигуро предложил сцену с убийством котят при аналогичных условиях. Читатель обязательно задастся вопросом, насколько равносильно сравнивать утопление ребёнка и котят? Невзирая на представления о гуманизме, насильственная смерть животных не столь болезненно отражается на человеческом разуме. Однако в случае, когда свидетелем становится ребёнок, может произойти надлом, от которого никогда не получится избавиться. Собственно, Кадзуо к тому и подведёт читателя, показав слом психики человека, излишне пропитанного окружавшей его жестокостью. Жить в таком мире он не мог.

Что касается восприятия авторской манеры изложения, не всякий читатель сможет её принять. Попробуй спокойно взирать на часто описываемую банальность, раздутую до будто бы важности, притом абсолютно никчёмную. Остаётся сослаться на неуверенную поступь начинающего писателя. Пусть пока он долго и без особой надобности расписывает сцены, вроде превозношения заслуг мальчика в знании таблицы умножения, либо наставления шахматного знатока человеку, который не желает понимать сути данной игры. Но в одном Исигуро показал умение излагать, не давая никаких объяснений. Например, читатель будет негодовать от манеры поведения матери, чья дочь часто врёт, сбегает из дома и наносит себе увечья. Что это за воспитание такое? И почему мать относится настолько спокойно? Кадзуо решил — читателю нет нужды о том пояснять.

Произведение было написано, успешно опубликовано, получило положительные критические оценки, Исигуро был замечен в качестве подающего надежды молодого писателя. Что его ожидало дальше? Быть может Букеровская или даже Нобелевская премия? А может он станет Сэром Кадзуо Исигуро? Всё это ждёт его в ближайшие десятилетия.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Будь неладен магический реализм. Причём неважно, какой именно он природы. Особенно будь неладен магический реализм, построенный на словах, без надобности вставляемых в предложения, и сами предложения, без какой-либо надобности вставляемые в абзацы. Видели кошку? Мимо пробежала. Бери для примера хоть латиноамериканский образчик, либо опирайся в суждениях на творение австрийского автора. Разве Хандке окажется перед читателем? Или всё-таки создастся впечатление о подобии труда Маркеса? Разве только приходится говорить про колорит, которого стремятся придерживаться писатели, хотя по наполнению их историй сущность кажется поразительно одинаковой. Опять кошка! Будьте внимательнее…

Под дуновение ветра, успокоив волнение в чреслах, можно переходить к пониманию наполнения одного из трудов Петера Хандке, к повести «Женщина-левша. И пока ветер продолжает выходить, сделаем лицо попроще, будто ничего не понимаем. В самом деле, пучится земля под ногами, а не разверзается пучина между. Кошка!

Что у Петера за сюжет? Есть мужчина, чья работа носит разъездной характер. Он постоянно вынужден перемещаться между городами, порою совершая поездки в другие страны. Что до его семьи, они словно живут отдельно, поскольку никто не ждёт возвращения этого мужчины домой. Холодность сохраняют абсолютно все, имея безразличное отношение. Может они привыкли — жить собственной жизнью. Когда мужчина возвращался, ребёнок не стремился к отцу. И жене не было дела до мужа. Вернее, она хотела от него отделаться, мечтая зажить личной жизнью. Как говорится, коли ездил в Финляндию, найти себе финку, и живи финской семьёй, не надо думать, будто нашёл в своей законной жене шведку: подобия шведской семьи ждать не должен.

Читатель волен определить действие за сумбурное. Ещё бы на кошек чаще внимание обращал. В поведении женщины следует видеть нечто несуразное, порождённое взбалмошностью характера. Или надо довериться Хандке, потому как главная героиня — далеко не левша, как это может показаться. Левшой является персонаж английской песни, которую Петер любезно предоставит под конец повествования. В той песне оказывалось, что женщина-левша всегда и везде оказывается своей, способная подстраиваться под любые обстоятельства, причём об её особенности догадаться довольно сложно, разве только обратить внимание, в какую сторону смотрит ручка кружки.

Смотрите, кошка прячется за шторой.

Муж так и не поймёт, на каком основании жена стала ему противиться, указывать на дверь, утверждая на праве жить раздельно. За собой он не чувствовал вины, потому как её не было. Казалось, скоро наступит полное расставание, последует развод. Просто так жене захотелось, без объяснения причин. Может в Австрии так принято, по воле женщины уходить из дома? Иначе и не объяснишь, почему муж согласился с капризом жены, периодически возвращаясь, желая разобраться в происходящем. Чем же предпочла заниматься жена? Ничем особенным, всего-то возвратится к прежнему увлечению — к переводу французской литературы. И не только! Иногда её будет тянуть на заигрывание с работодателем. Может Хандке чего-то не договаривал? Слушайте, поймайте уже эту кошку, хватит ей мозолить глаза!

Вот и ослаб ветер. Надо озаботиться правильным питанием, из-за которого возникают подобного рода затруднения. Да вот с едой ты понимаешь, каким образом нужно поступать, заранее зная, чего от чего можно ждать. Всякое случается. Кошке ведь тоже молоко не всегда впрок идёт. Касательно литературы гораздо труднее, можно зубы сломать, ими же подавиться, так и не поняв, грыз молочный или гнилой зуб, а может тебе достался зуб мудрости — никому ненужный. Но у всякого всегда останется собственное мнение.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Кто говорит, будто герой произведения Гамсуна им непонятен, так как мог устроиться на работу хоть куда-нибудь и работать за еду, не совсем понимают, о чём берутся размышлять. Специально для них автор сразу оговорился, насколько тяжёлое положение в стране, когда работы попросту нет. Такого не бывает? Хорошо, тогда история ничему не учит человека. Не станем вспоминать, каким образом промышленная революция лишала людей рабочих мест, какие тогда возникали акты недовольства вследствие социального потрясения. Если теперь стало более понятным, почему герой произведения Гамсуна вынужден голодать, тогда можно продолжать вникать в предложенное автором повествование.

На самом деле, герою произведения повезло — он умеет писать статьи. Этим навыком обладает не каждый. Попробуй создать материал, способный оказаться востребованным. Увы, даже плод мысли талантливого писателя редко находит спрос, особенно при условии, что писатель не имеет известного для общества имени. Придётся огорчиться, у героя произведения есть дефект — он не умеет создавать статьи без вдохновения. Ему необходимо насытиться, окружиться тишиной, занять удобное положение и предаться акту творения нетленного материала, обязательно дождавшись перед этим дозволение музы. Учитывая, в каких условиях приходится герою произведения жить — ему проще умереть от голода, нежели заработать писательством на буханку хлеба и бутылку молока.

Получается, Гамсун описал человека, должного трудиться за еду. А способен ли читатель уразуметь, как за пропитание способны трудиться даже писатели? Разве нет? Кого для примера тогда привести? Допустим, Бальзак потому и находился в постоянном творчестве, так как до конца жизни не смог расплатиться с долгами. Для русскоязычного читателя будет более понятен пример в виде Михаила Булгакова, который в пору журналистской деятельности страдал от недоедания.

У Гамсуна герой произведения отказывается считать себя за нищего бездомного. Он предпочтёт ночевать на улице, но не в полицейском участке. Он откажется от права есть среди бедняков, ежели сам вынужден будет расписаться в бедности. Он будет обгладывать сырые кости и мясо, обсасывать ветки и ветошь, только бы суметь пережить момент до следующего заработка. И когда в его кармане заведётся монета, он тут же накупит хлеба и молока, чтобы предаться пиру. Но, чем дольше длится период голода, тем труднее организму согласиться принимать еду. Такие периоды начинают случаться всё чаще, длятся дольше предыдущих. Как же герой повествования не умер от голода? Его постоянно кто-то спасал, иногда из жалости подавая мелочь.

Живя таким образом, герой повествования постепенно снизойдёт до состояния, близкого к животному безумию. И ему всё-таки предстоит смешаться с нищими бездомными, не получи он предложение наняться на корабль, поскольку на мимо проходящем судне скончался матрос.

Читатель должен осознать, беда не в голоде. Затруднение в положении, куда человечество само себя загнало. Люди пожелали отказаться от сельского образа жизни, предпочтя удобство городов. Теперь человек не имеет возможности добывать пропитание, получая оное сугубо за труд, позволяющий приобретать универсальное средство для обмена на продукты и предметы необходимости. Люди стали заложниками ситуации. И всё чаще происходят моменты, когда случается так, что человека лишают возможности трудиться, вследствие чего он обречён на голодную смерть.

Никто не желает оказаться выживающим, но человека не спрашивают, хочет он того или нет. Особенно не спрашивали весь XIX век, не думая интересоваться и в дальнейшем. Гамсун просто описал одну из форм вынужденности человека бороться за существование, хотя бы таким никчёмным способом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Бойтесь, Сталин грядёт! Его нет среди нас, но его время придёт! Кто не верит в Сталина возрождение опять, тому лучше труды Светланы Алексиевич не читать. Только так, и никак иначе. Читателю представлен ряд портретов, дабы сказать: всё это было, всё это происходит сейчас, а значит не так далёк тридцать седьмой год — роковой год внутрипартийных чисток. Но повторение истории показывается однобоко, вне связи с внешними процессами. Жизнь прежних поколений тесно переплелась с реалиями советского государства, другой ей никогда не быть. О том следует вспоминать с болью, а может постараться забыть, как о том не будут иметь представления наши потомки. Просто когда-то, давным-давно, когда люди имели светлую мечту скинуть иго капитализма, они оказались зажаты между серпом и молотом, чтобы после очередной борьбы встать под пяту того же капитализма, и уже не сопротивляться, с ужасом припоминать былое, представляя его будто бы происходящим в нынешние дни и при тех же условиях с одним исключением: теперь капитализм пестуется, былая борьба с ним осуждается.

Алексиевич не знала мрачных страниц прошлого, пока они не стали ей известны. Она жила в спокойной действительности, не думая менять мировоззрение, с азартом пошла бы штурмовать Зимний и во всём поддерживала Ленина. Но вот Горбачёв, вот Ельцин, вот гласность, вот история превратилась в кровавый эпизод XX века, должный омрачиться не менее кровавым эпизодом России девяностых годов, вот манящий капитализм, превративший страну в подобие продукта жизнедеятельности, вот люди, вынужденные жить в новых для них условиях, вот молодёжь поднимает голову, мечтая о величии советских устремлений и желая возродить такое, чему лучше отказать в праве на существование, вот появился аналог Комсомола — «Наши», вот у президента в руках абсолютная власть, словно он генсек, вот время «Секонд хэнд», бывшее в употреблении прежде, чтобы быть востребованным ещё раз.

Начинается повествование Светланы с описания русского характера, прекрасно показанного в сказках. Представители народа лежат на печи или сидят у пруда, надеясь на пустом месте обрести им недоступное. Появится щука — хорошо, дадут возможность вершить судьбами — на лучшее и не надеялись. Страна наполнена обломовыми, которых не подвинешь с дивана. Разве должен подобный народ получать желаемое? Он не имеет на то никаких оснований. Пусть за него скинули власть Советов, забыв сказать, чем капиталистическое будущее лучше социалистического. Если оборонные предприятия делали ракеты, отныне они переквалифицировались на стиральные машины. Если нефть позволяла чувствовать особое положение в мире, теперь она позволяет менять достояние недр Родины на ширпотреб иностранного производства. Крах казался неизбежным: случился августовский путч, власть перешла к ГКЧП. И стать стране передовым государством при изменённых обстоятельствах, да у капитализма иное мнение на сей счёт.

Был ли советский народ единым? Развал СССР показал, какие братские отношения связывали населявших его людей. Вспыхнули никогда не остывавшие противоречия. Резня следовала за резнёй. Нужен ли был подобный вариант развития событий? Разве могло наступить социальное равенство среди людей, не желающих отказываться от разделения на национальности? Былое повторилось опять, возвращая всё на круги своя. После, в завтрашнем дне, обратное объединение обязательно произойдёт, как и повторное разделение. Это не следует объяснять, такова сущность человека — быть недовольным делами отцов.

Отдельной линией Алексиевич размышляет о самоубийстве маршала Сергея Ахромеева, отказавшегося жить в стране утраченных идеалов. Он видел Горбачёва, улыбавшегося Западу, он с трудом осознавал делаемые им уступки западным державам, он знал, что страна становится на колени в непонятной мольбе, она превращается в сырьевой придаток и обязательно станет полигоном для испытания лекарственных препаратов на населении. Проще оказалось наложить на себя руки, нежели видеть неизбежное.

Что говорить о России, логику жителей которой нельзя понять. Их уничтожают, они же радуются. Уничтожал Сталин, носили его на руках. Уничтожал Горбачёв, радовались переменам. Уничтожал Ельцин, иного не желали. Будут уничтожать и дальше, пока не уничтожат. Почему? Этого не понять. Русский народ чего-то ждёт, не понимая чего. Он терпит над собой эксперименты новых правителей, во всём им потворствуя. В следующий раз всё подвергнется изменениям, и им каждый житель страны окажется рад. Существенного преобразования не происходит. Как жила Россия устремлением в будущее, так и продолжает жить, не собираясь меняться прямо сейчас, откладывая на потом, не получая в итоге ожидаемого, терпя.

Сплошной негатив, без какого-либо позитива. Всё плохо настолько, что начинаешь сомневаться в словах Алексиевич. И твёрдо в этом убеждаешься, стоило появиться на страницах истории о таджике, проведшем холодную ночь в приёмном покое больницы. К нему ни разу не подошёл доктор. Думается, Светлана не желает видеть действительность в радужных оттенках. Как такое может быть, если за время повествования она во всём сомневалась, не умея найти лучшего решения для преодоления человеческой неустроенности? Как не желай лучшей жизни, оной добиться не сумеешь. Любое сделанное тобой благо станет бременем для твоих детей. Остаётся жить так, как есть. Но и тогда останутся недовольные, желающие жить лучше, тем причиняя страдания абсолютно всем.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Картина мира трескается, как трескается любая картина со временем, если её не реставрировать. Лучше смазывать швы религиозными мотивами, приправляя отражением обыденности в виде использования низменных тем всё той же обыденности. Чем же заняться, как не обсуждением библейских сюжетов до, во время или после бурного интимного эпизода? При таком подходе любой сюжет оказывается посторонним. Подобно жизни, идущей фоном, человек решает насущные проблемы, в числе которых прежде стоит удовлетворение простейших физиологических потребностей. Пока оные действующие лица не справят, на страницах произведения ничего не произойдёт.

Варгас Льоса, безусловный нобелевский лауреат, явный лауреат премии российской «Ясная поляна», внёс прежнее представление в стройные ряды востребованных миром произведений Запада, зацикленных на низменном. Ранее, пару лет назад, читатель столкнулся с квантовым реализмом Рут Озеки, а год назад — с реализмом истинным в исполнении Орхана Памука. Теперь же время подошло прикоснуться к реализму сексуальному, насильно воспевающему то, чего человеку будто бы хочется, о чём надо кричать на каждом углу, а в серой действительности упоминание подобных аспектов остаётся уделом художественной литературы.

Артиллерия ныне не стреляет на поражение, нанося массированные удары по широким площадям, надеясь на слепую удачу, обязанную нанести некое поражение предназначенной на уничтожение инфраструктуре или живой силе. Теперь калибр оружия прицельно направлен на избранных членов общества, воплощающих собой мелочность человеческого предназначения. Ежели жизнь будет катиться под откос, то разбираться с проблемой в общем не потребуется, поскольку предстоит называть конкретные враждебные элементы, пускай и из числа близкого круга.

Боль Варгаса Льосы — борьба с потомством. Под ногами мешаются как раз те, кто должен продолжать дело родителей или доводить задуманное ими до логического конца. Ради чего положены годы, то сталкивается с устремление автора опорочить светлейшие ожидания, дабы обернуть юные годы и последующее становление в ничто. Суровое представление создаётся за счёт выставления главных героев в качестве моральных калек, не сумевших вовремя распознать шаткость будущих позиций.

В самом деле, мужчина берёт в жёны женщину, которую её мать подкладывала под всякого встречного. Куда смотрел сей мужчина ранее, и почему он уже ближе к склону лет решил о том задуматься? Может их совместный ребёнок для него не родной? Безусловно, жизнь когда-нибудь заставляет переосмыслить прежнее, но почему именно в таком ключе, как то решил отобразить на страницах произведения Варгас Льоса? Проблематика ведь не в том, что главному герою теперь жить одному. Разве это затруднение? Марио пугает другим — тому предстоит заниматься рукоблудием. Вот где трагедия! Прочие раны затянутся, и эта рана тоже — найти новую жену главному герою не так уж трудно.

Может действующим лицам следовало смотреть на происходящее с ними не с позиции потребности половых органов в ласке? Знакомясь со «Скромным героем» Варгаса Льосы представляется только так. Ни о чём другом можно не говорить, ибо иначе это будет означать замалчивание о том, чего в тексте произведения более всего. Никакого ханжества, либо читатель сторонник раскрепощённой литературы, где важнее разрешение потребностей плоти, нежели понимание, почему жизнь так испортилась. Впрочем, жизнь испортилась из-за тех самых потребностей плоти, породив за счёт предыдущих грехов затруднения настоящего.

В окончании допустим единственный вывод — прожив жизнь, брось всё нажитое и начинай сначала. Коли ранее упустил из внимания важнейшие аспекты с тобой происходящего, расхлёбывай и отправляйся в турне по Европе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

За пчёлами человек наблюдает с древнейших времён. О них сложено достаточное количество философских трактатов, вплоть до отдельной главы в «Буколиках» Вергилия. Но всё это не то. Метерлинк не считает достаточным знать, как ухаживать за ульями и каким образом получать мёд. Морису важнее разобрать жизнь пчёл на составляющие. Пальму первенства в этом он отдаёт голландскому энтомологу Яну Сваммердаму, использовавшего для изучения анатомии насекомых микроскоп. Не менее важный вклад в изучение жизни пчёл внёс Рене Реомюр, продолживший дело Сваммердама. Чем решил отметиться сам Метерлинк? Морис поставил перед собой задачу — наблюдать в течение года за ульем. Что у него получилось, то он подробно изложил.

Научные изыскания Метерлинка обычно сумбурны. Нет ничего простого, поскольку всё ещё проще, нежели о том принято думать. Вооружившись таковым мнением, Морис делится ставшей ему известной информацией. Впрочем, касательно пчёл Метерлинк не мог излишне фантазировать, поскольку имел широкую базу из наблюдений предшественников. «Жизнь пчёл» поэтому выглядит качественным трудом, нежели «Разум цветов», коим Метерлинк озадачит позднее. Сравнивал ли Морис наблюдения других с тем, что он видел сам? Об этом нигде не говорится. Весь текст построен так, будто именно Метерлинк это первым увидел, пришёл ко всем выводам самостоятельно и тем дал людям важное знание об устройстве пчелиного общества.

О важности труда говорить не будем, пусть о том размышляют пчеловоды. Однако, думается, пчеловодам изыскания Метерлинка без надобности. Всё им нужное они помнят со времён Вергилия, найдя в поэтических строчках «Буколик» достаточное количество информации для разведения пчёл. Но если требуется не только мёд, а есть желание узнать, какие процессы происходят внутри улья, тогда «Жизнь пчёл» Метерлинка поможет удовлетворить любопытство.

Морис рассматривает пчелиное общество с его зарождения. В наблюдениях он исходит от тех, кто даёт пчёлам жизнь. За таковых принято считать пчёл-цариц. Нужно понять, как они становятся царевнами, как после образуют пчелиные города, что тому способствует, как именно они подрастают и как происходит брачный полёт. Жизнь пчёл раскрывается день за днём, благодаря наблюдениям Метерлинка. Вместо сухого изложения происходящих изменений, Морис старается наполнить текст подобием художественности.

Внимать описываемому трудно, если нет интереса к его пониманию. Кажется, Морис прав, всё так и происходит в пчелином обществе, как он описывает. Вполне такое позволительно допустить. Почему бы и не быть в той трактовке, в какой это хочется видеть человеку. Происходящее с пчёлами кажется действительно простым, постоянным и повторяющимся из поколения в поколение. Ежели поведение пчёл не отличается разнообразием, тогда сделанные Метерлинком выводы будем считать верными.

Главное, Морис не описал сверх нужного. Он не стал разрабатывать теории пчелиного общества вне того понимания, на которое согласится разумный человек. Всё укладывается в рамки логики, каждый может аналогично наблюдать за пчёлами в течение года и придти к схожему мнению. Остаётся поставить Метерлинка в один ряд с предшественниками, чьи труды им особенно ценились. Только Морис ограничился наблюдением, не пойдя дальше размышлений, словно всего лишь расширил главу о пчёлах из «Буколик».

Не стоит браться за «Жизнь пчёл» при отсутствии цели об оной жизни узнать в подробностях. При всей художественности текст эссе всё-таки узкоспециализированный. Далее пчелиного общества Метерлинк не отходит. О развитии пчёл, их взаимоотношениях — информация есть. О прочем говорится скупо, а то и не упоминается вовсе.

Автор: Константин Трунин

» Read more