Метка: нобелевский лауреат

Как правило, никто и никогда не сможет узнать тех тайн, которые хранят участники выпавших на их долю испытаний, если им пришлось выживать в суровых условиях, когда они оказались отрезаны от цивилизации. Первое, о чём начинают думать: о каннибализме. Но кто в таком сознается? А если и подтвердят догадку — прочие её опровергнут. То есть правду не найти. Люди смогли выжить, на какие бы моральные страдания они не пошли. Другое дело, если об этом берутся рассказывать другие. Например, Уильям Голдинг решил, будто никто не может быть прав, кроме него. Ну какой Робинзон Крузо? Какие-такие эрудированные персонажи Жюля Верна? И дабы не возникло сомнений, он поместил в центр повествования детей, уж точно ни к чему в жизни пока ещё не способных. А так как сам Уильям вырос в британской среде, должный быть пропитанным жестокими нравами среди сородичей-мальчишек, он справедливо полагал, к чему приводит ситуация, когда английских детей оставляют представленными самим себе в закрытом пространстве. Потому не стоит задаваться лишними вопросами — на страницы перенесено отражение действительности.

Читателю представлена следующая ситуация. Мир охвачен войной. Терпит крушение самолёт, перевозивший детей. Выжить удаётся только лишь британским мальчишкам. Вскоре они понимают — находятся на необитаемом острове, выбраться с которого они самостоятельно не смогут. Возникнет две необходимости: добывать пропитание и разжигать костёр. Но кому предстоит становиться лидером? Тут уже вопрос авторской совести, из каких побуждений он призывал благочинных сынов Англии отказаться от национальных традиций. Может в момент описываемых событий Англии уже вовсе не существовало. Если рассуждать просто, среди мальчишек восторжествовала древняя традиция, племени нужны вождь и жрец. Собственно, часть детей останется с вождём, другая начнёт поддерживать жреца. Это образные выражения, поскольку Голдинг именно в таком виде не представлял ситуацию. Однако, читатель понимал, кто из действующих лиц склонялся к вере на высшие силы, способные принести спасение, а кто хотел добиваться права на осуществление своих потребностей с помощью физической силы.

Вместе с тем, на страницах читатель может найти многое, способное ему облегчить понимание мотивов и поступков людей с западным складом ума. Допустим, мальчишки хотели установить правила для поведения и взаимного общения. Почему они не исходили из общечеловеческих ценностей? То есть одни считали себя вправе поступать наперекор чужому мнению, даже взаимной выгоде, стремясь настоять на своём, думая разве только о собственном благополучии. Другие с ними не соглашались, пока не оказывались поставленными перед неизбежностью примириться. Продолжи Уильям развивать ситуацию дальше, мало кто бы остался в живых, учитывая склонность британцев чинить расправу со всяким для них неугодным. Может потому у книги по сути нет конца. Представленное разрешение ситуации — идиллия. Но читатель понимал — никто из мальчишек не расскажет о происходившем. Разве какой-нибудь писатель нафантазирует, отразив личное представление о вероятно имевшем место.

Согласно распространённого мнения, человек быстро одичает в дикой среде. В значительной массе так и произойдёт. Остаётся думать, Голдинг придерживался того же мнения. Зачем предполагать, будто существуют люди, приученные с детства справляться с трудностями, способные в самом глухом краю возвести для себя жилище. Но если они и сумеют наладить быт, добиться прогресса в короткой перспективе у них не получится, они всё равно будут исходить из надежды, будто однажды им удастся связаться с большим миром. Впрочем, читая «Повелителя мух», читатель справедливо полагал — мир полностью уничтожен, остались представленные вниманию дети. Поэтому попытки оказаться замеченными воспринимались за крик отчаявшихся. Но зачем об этом пытаться рассуждать, если сообщена одна из историй, вполне способная повториться.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Если ничего не знаешь про особенности творчества Жозе Сарамаго, то точно тебе известно — перед тобою нобелевский лауреат. И уж точно ты наслышан про «Слепоту» — особого свойства роман, погружающий в мир после катастрофы, омрачившейся для людей лишением зрения. Но если ничего из этого неизвестно, тогда достаточно открыть любую книгу Сарамаго, чтобы теперь ослепнуть самому. Бесконечный массив из прилепленных друг к другу строчек, не разделённый на абзацы, со странной пунктуацией, и без выделения прямой речи. Всё это — Жозе Сарамаго. Но вот перед читателем оказалась книжка про странствие слона. Быть может — аллегория? Некое послание читателю? Нет, просто история про слона, отправленного королём Португалии Жуаном Третьим императору Священной Римской империи Максимилиану Второму. Написана она в том же виде, как Жозе компоновал текст прежде. Однако, читатель задумывался, листая страницу за страницей, не находя на них иллюстраций, хотя история кажется похожей на повествование для детей. Ничего-ничего! Пусть с младых ногтей привыкают к труду чтения.

Слоны — частое явление для Европы. Вместе с тем, довольно редкое. Некогда Ганнибал Барка вёл слонов из Африки через Пиренеи курсом на Апеннины. Бывал слон и при дворе русского царя Ивана Грозного. Долго они не задерживались, быстро изводимые в силу человеческого к ним пренебрежения. Вот и в Португалии два года не знали, как избавиться от слона Соломона, усиленно уничтожавшего съестные запасы. Что с ним делать? Решили передарить. Откуда вообще Сарамаго узнал про данного слона? Совершенно случайно. Сразу загорелся идеей рассказать на собственный лад. Получилось у него довольно хорошо. Как было уже сказано, идеально для детского чтения. История изложена с юмором. Так и хочется читателю утереть слезу от осознания слоновьей участи, спустя страницу закатываясь смехом от очередной случившейся неурядицы.

При слоне есть погонщик, прозываемый Субхро. Что значит его имя? «Белый». Правда это или вымысел? Читатель продолжает гадать. А Сарамаго вновь сам себе удивлялся, как ловко он пошутил. Отношения слона и погонщика — важная часть повествования. Как известно, слоны размножаются только на воле. Соответственно, каждый одомашненный индийский слон — прирученное животное. При этом слон привязывается к избранным людям, понимая их с полуслова. То есть без погонщика управлять слоном станет невозможно. Жозе оставалось продолжать наполнять страницы несуразными ситуациями. Благо, португальцы обращались с животным хорошо, никак не принижая значения и его погонщика. Другое дело — австрийцы, получившие подарок для дальнейшего сопровождения в Вену. Там совсем забудут об уважении, первым делом переименовав слона в Сулеймана, а погонщику сменят имя на Фриц.

Может есть смысл рассуждать более сообщённого в содержании? Для того нет надобности. Это история, допускающая лишь пересказ. В том её ценность — она самобытна от начала и до конца. Разве только обсудить религиозные аспекты. Всё-таки слон — есть отображение одного из индийских богов. Ежели о таком говорить в Европе тех лет — отправишься в застенки инквизиции. Надо полагать, история о странствиях слона могла начаться задолго до описанных Сарамаго. Буквально с той поры, когда животное отлучили от стада. Могли после заставлять трудиться на плантациях. После передать наместнику короля в колониальных владениях Португалии. Всего этого Сарамаго предпочёл не сообщать. Того и не требовалось — предыстория слона вовсе неизвестна.

Так может есть скрытый от внимания читателя слой? В различии понимания мироустройства. С одной стороны — погонщик из заморских земель, с другой — португальцы, с третьей — австрийцы. Все мыслят на свой лад, у каждого свои представления о полагающемся. Так уж получилось, что в Индии и Португалии о слоне заботились, тогда как в Австрии он умер в течение нескольких лет. Значит ли это нечто определённое? Скорее всего — нет. Сарамаго просто рассказал про странствие слона.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Голдинг мог задаться вопросом накануне написания очередной книги: «А каким образом можно получить Букеровскую премию?» Он посмотрел на лауреатов за прошлые годы, сделав очевидный вывод — надо писать о чём-то, что имеет связь с водой, или повествовать на тему Индии. А если измыслить судно, отправившееся в далёкое странствие? Пусть конечной целью станет земля антиподов, то есть Австралия. И пусть на судне разыграется драма, отдалённо напоминающая о канве самого первого романа Уильяма. Должно быть дельная получится книга! Осуществив задуманное, Голдинг стал ещё одним лауреатом Букеровской премии. Только вот читатель подумал — всё это сугубо по совокупности заслуг. Тремя годами позже к аналогичному выводу придёт нобелевский комитет, не ставивший за цель опираться на конкретные труды Уильяма.

Почему бы не назвать Голдинга похожим по творческому нарративу на Виктора Гюго? Мрачные фантазии побуждают к написанию тёмного фэнтези. Если Гюго так и остался приверженцем романтизма, Голдинга причисляли к суровым реалистам, мастером отображения британской действительности. Было бы это так, касательно Уильяма, каким образом читатель должен думать про Британию, якобы несущуюся по морям в неизвестном для неё направлении? Учитывая такую характерную особенность представленного вниманию судна, очень старого и наполненного отвратительными запахами. За таковое предлагается считать и государство, расположенное на острове Великобритания? Остаётся думать именно в таком направлении, поскольку наполнение оставило желать лучшего.

Повествование составлено из записей новоявленного пассажира морского судна, должного отбыть в колониальные владения, где ему обещана синекура. От него требуется единственное — принять неизбежность долгого нахождения в ограниченном пространстве. Но читатель знает, какого рода контингент отправлялся в земли, именованные Австралией. Не особо требовавшиеся английскому обществу члены. То есть судно наполнялось крайне опасными элементами, способными совершить любое противоправное деяние. И, опять же, как известно читателю, Голдинг уже прежде писал о сходных обстоятельствах. Будем считать, герои «Повелителя мух» повзрослели, перенеслись по временной шкале в прошлое, теперь с грузом совершённых в детстве грехов им суждено продолжать соседствовать друг с другом. Вполне очевидно, ничего хорошего из этого не получится.

Рассказчик — непосвящённый в морские дела человек. Как происходит плавание? Он не знает. Что от него требуется? Поймёт по мере продвижения по сюжету. Голдинг поступил крайне нечестно, используя приём читательского вхождения в новый текст, буквально всё разжёвывая, благодаря чему количество печатных символов возрастает без особых мысленных затрат. Дабы никто не сказал слова против, будто Уильям в чём-то заблуждается, касательного взятого им для рассмотрения исторического момента, вроде морской терминологии или чего-либо ещё, он в самом начале повествования дал предуведомление, мол, у него есть опыт хождения по морям, следовательно он лучше знает, нежели оппоненты, обязанные появиться для осуждения.

Всё-таки «Ритуалы плавания» себя не оправдывали. Внимание читателя приковано тремя фактами: известность автора, обладание нобелевской премией по литературе и, собственно, Бекеровская премия как раз за данное произведение. В любом прочем случае читатель скорее бы обратился к «Сообщению Артура Гордона Пима» за авторством Эдгара По, приняв за более блестяще выполненный образчик описания плавания в неизвестно куда. К окончанию чтения книги Уильяма Голдинга читатель так и не поймёт, какое смысловое наполнение закладывалось автором в содержание. О чём вообще рассуждать по прочтении? Про жестокость нравов прошлого времени? Про продолжающее сохраняться среди людей невежество? Про пагубность любых затей, когда над людьми перестают действовать общечеловеческие установления? Определяться предстоит самостоятельно, раз уж появился интерес к чтению данного тёмного фэнтези.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Букеровская премия получена. О чём теперь писать? Исигуро уже не просто подающий надежды писатель — он стал состоявшимся автором. Рассказав две большие истории про японцев и одну про утрачиваемое ремесло английских дворецких, Кадзуо полагалось продолжить путь совершенствования. Но не получилось. Четвёртый роман вышел скомканным, не содержащим цельного сюжета, состоящий из вороха разрозненных эпизодов. Кому-то покажется, будто перед ним разворачивается сюжет, памятный по «Замку» Франца Кафки, только вместо землемера за главного героя выступает известный пианист. Такое впечатление является обманчивым. Не сможет читатель найти абсурда. Каждое представленное действие в меру разумно, за тем исключением, что Исигуро не задумался о необходимости расставить эпизоды в осмысленном порядке. Тогда читатель мог посчитать, словно Набоков разбросал черновые заметки, написанные на небольшого размера листах, после им объединяемые под одно. В случае Кадзуо всё не так. Даже можно подумать, «Безутешные» — это и есть черновик, не переписанный набело.

О чем же роман «Безутешные»? Продолжал задавать вопрос читатель, выяснив определяющие моменты отношения к произведению. О безутешных днях, проведённых за его созданием у автора, и за чтением у пожелавших с ним ознакомиться. Остаётся думать, не получи Исигуро Букеровскую премию, создать ему столь же пронзительное произведение, ни в чём не уступающее трём предыдущим. Шесть лет понадобилось, чтобы сплести нечто новое. Приходится думать, Кадзуо находился в творческом кризисе. Он раз за разом подходил к написанию, пока у него не возник образ известного пианиста. Впрочем, об известности главного героя приходится судить по словам непосредственно писателя. Ни разу читатель не убедится в музыкальных дарованиях представленного на страницах персонажа. Можно было сделать не пианистом, кем угодно другим. И отправить его в не менее далёкое путешествие, которое проделал дворецкий в «Остатке дня». Зачем понадобилось устраивать подобие Блумсдэя, используя вместо Дублина неизвестный европейский город? За главным героем произведения столь же неинтересно следить, как большинству читателей за героями «Улисса» за авторством Джеймса Джойса.

Когда внимание к пианисту ослабевает, Исигуро принимался рассказывать про прочих действующих лиц. Читатель узнавал про мальчика, отправленного учиться к преподавателю, бравшегося обучать исключительно талантливых детей. И узнавал, насколько этому мальчику опротивело заниматься музыкой. После узнавал про девочку, поздно вспомнившую про забытого в коробке хомяка, отчего тот там же окончил свои дни. Периодически действие перемещается в прошлое, без чего Кадзуо не мог обойтись. Но если прежде былое формировало настоящее, касательно «Безутешных» оно вовсе ни на что не влияло.

Читатель может подумать, сколь тяжело вникать в текст, всё-таки должный содержать рациональное объяснение представленного ко вниманию. Или может получится найти акценты, потянув за нити — раскрывая сюжет с новой стороны. А может объяснение крылось в другом — Исигуро намеренно создавал тяжёлое для восприятия произведение, сообразуясь с истиной: пиши непонятно, считающие себя за умных не позволят упасть в грязь лицом. Кому после прочтения роман не доставил удовольствия, кем не был понят, тем смело можно было указывать на шаткость их положения, не должных более считаться за достойных к проявлению внимания. Ежели кто говорил, насколько Исигуро создал глубокий роман, ещё и громко внося в различные топы, тот уже считался за разбирающегося в литературе человека. Однако, до всего этого читателю дела всё равно не будет, если у него есть собственная голова на плечах. Пожалуй, сам Исигуро понимал, с таким содержанием ему дорога разве только в лауреаты литературных премий. Можно сказать, закладывался первый камень, через двадцать два года оправдавший творческие муки.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Тягучей длинной рекой протянулось повествование Чеслава Милоша по страницам «Долины Иссы». Оно не разливалось широкой полнотой, скорее напоминая нечто вязкое, готовое стать для читателя болотом. Очень тяжело будет даваться начало знакомства с содержанием. Но никаких ожиданий быть не должно — за время чтения ничего не произойдёт. Может это связано с незнанием должного последовать развития. Чеслав только предполагал, куда двинется течение времени. В момент написания он видел, как родные ему края были во власти противной для него стороны. И читатель поймёт причину, хотя бы в силу необходимости осознать сложившиеся для тех краёв обстоятельства. Долина Иссы — это мир между мирами. Впрочем, как и едва ли не повсеместно в Европе, на ограниченной территории населённой множественным количеством народностей. Отличие лишь в том, что для Милоша долина Иссы является более близким к представлению. Если читатель готов поймать мгновение юных лет писателя, пусть листает страницы аккуратно, вовсе не возлагая ожиданий.

Перед читателем дела польско-литовского прошлого, где прибалтийское сталкивается с остатками латинства. Насколько вообще поляки могут соотносить себя с располагающимися по соседству с ними народами? Есть ли в поляках возможность смирить им присущее чувство отстранения? Желая обособления, они раз за разом находят возможность объединиться, чтобы за последующие годы извести всё, полностью растворяясь в их окружающем. Как так получается? Вот взять для примера Чеслава Милоша, родившегося в Российской империи, в силу политических обстоятельств вынужденного становиться на ноги в Литовской Республике, а во время Второй Мировой войны — избегать нахождения в занимаемых советскими войсками землях. И всё же Милош — поляк, не смирившийся с послевоенным выбором польского народа, эмигрировал во Францию. Уже в Париже он, удручённый происходившими процессами, предался воспоминаниям, рассказав о своём прошлом глазами других.

Писать о буднях персонажа по имени Томаш показалось Чеславу недостаточным. Да и не выходило у него отобразить развитие бури, каким образом это получалось у других прибалтийских писателей, вроде Вилиса Лациса или Ааду Хинта. Вместо наблюдения за жизнью прибалтийских народов после падения Российской империи, читатель погружался в будни отстранённого времени, когда не сможешь установить, в каких временных рамках следует понимать текст. Милош решил — гораздо лучше наблюдать за амурными похождениями ксёндза, омрачившиеся отрубанием головы у трупа его зазнобы. Столь же важным посчитал пересказ истории о противлении Кальвина испанцу Мигелю Сервету, повелевшего последнего сжечь. Что от всего того для происходившего непосредственно в пределах долины Иссы? Остаётся полагать, благодаря таким описаниям читатель усвоит хотя бы крупицу из предложенного на страницах. А если текст вовсе не усваивался, то Чеслав не счёл за зазорное описать справление нужды.

Желающие вникнуть в содержание глубже, вольны найти прочие интересующие их выводы. Кто-то проведёт параллели между жизнью автора и представленным на страницах содержанием. Иным покажется за допустимое сравнивать произведение о детстве с трудами классиков. Кому-то даже померещится нечто из Толстого, но если только сугубо в плане обоснования незрелости предлагаемого к чтению повествования. Говорить можно о чём угодно, используя любой удобный способ, потому как о самой книге Чеслава Милоша этого делать не следует. Скорее придём к выводу — Чеслав был тяжело подавлен от происходивших в мире событий. Он оказался лишним для мест, где прежде жил, и от него отвернулись соотечественники в Польше. Успокоит его через двадцать пять лет оправданность в виде Нобелевской премии по литературе.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Величие нации определяется самосознанием отдельных её представителей, готовых приносить себя в жертву во имя общего благополучия. Это не слова о построении коммунистического общества, где каждый будет вносить соразмерный вклад ради обретения всеми единого счастья. Разговор пойдёт о представленном вниманию читателя мировоззрении от Кадзуо Исигуро. Читателю давалось понимание о человеке, готовом жить идеалами других, находясь в вечном услужении. Может показаться, такой человек обязательно должен страдать от комплексов прислуживающего другим. Но Исигуро писал о том, кто ставил личные интересы на должное быть им присущим место. Кадзуо сообщал, насколько каждый способен вносить тот самый соразмерный вклад. То есть не всем полагается занимать лидирующее положение в обществе, кто-то им должен прислуживать, уже тем освобождая от выполнения рутинных бытовых обязанностей. Исигуро словно сообщал читателю, почему мир англо-саксов достиг занятого ими положения. Именно благодаря самоотверженности людей. Однако, читатель заметит наметившиеся перемены в жизненном укладе, когда мощь британского владычества начнёт сходить на нет. Что при этом останется делать тем, кто служил величию империи? Читатель должен с этим определиться самостоятельно.

Можно задаться вопросом. Почему представленный вниманию дворецкий столь уверен в убеждениях? Кадзуо даёт объяснение, отправив его на далёкое расстояние в автомобильное путешествие. Этот дворецкий прожил всю жизнь на одном месте, толком не имея представления, что находится за стенами поместья. Не имея знаний о мире, он хвалит ему доступное. Для него нет ничего прекрасней английской природы. Он с той же уверенностью воспримет за лучшее всё британское. Просто он не имел иных примеров, и никогда не стремился о них узнать. Он был пропитан разговорами о величии империи, не способный помыслить иначе, нежели ему сообщалось. Да и не имело никакого значения, что происходило вне поместья. Он согласен был принять любое суждение за правду, если оно сулило выгоды для Англии. И был твёрдо уверен, для того нужно хорошо исполнять рутинные бытовые обязанности, благодаря чему власть британцев над мировыми процессами не ослабнет.

Читатель обязательно задумается, будто лакейство присуще некоторым людям с рождения. Иначе почему дворецкий станет рассуждать о важном значении своей профессии, будет хвалиться тем, насколько хорошо исполняет обязанности. Оправданы ли такие рассуждения? Только отчасти. Ведь читатель имеет представление об Англии прошлых веков как раз в подобном ключе. Что предстаёт перед глазами? Непомерная надменность британцев. Но как давно подобное стало заметным? Разве писал о таком Чарльз Диккенс? Или может Райдер Хаггард ставил англичан выше им позволительного? Скорее нужно искать истоки суждений недалеко от представлений Редьярда Киплинга, выпестовавшего джингоизм с самых первых произведений. С той поры тянется вереница распространившихся суждений, получивших развитие в «Остатке дня». Только у Кадзуо прежнее величие показывалось сходящим на нет. Читатель был обязан понять, сколь близок момент утраты британцами прав на распространение влияния в мире. Забегая немного вперёд можно сказать, Британская империя утратит свой статус спустя восемь лет после издания книги.

А как же личная жизнь дворецкого? — пожелает спросить читатель. Исигуро расскажет в том же духе. Если она имела значение для Британии, дворецкому обрести семью. Но сильные мира сего не так часто думали об им прислуживающих, как сами прислуживающие — о них. Или просто наступили такие времена, выразившиеся в окончательном вырождении прежних представлений. Мир в очередной раз менялся. А если кто думает, будто всё должно оставаться неизменным — пусть прочитает «Остаток дня» Кадзуо Исигуро. Меняется всё! В том числе и представление о должном быть.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Надо всегда помнить о том, каким образом тебя будут воспринимать в будущем. А многие ли люди об этом задумываются? Какой смысл жить и творить свершения, если на твоих костях после будут устраивать танцы? Для примера отображения этого мнения Кадзуо Исигуро обратился к близкому прошлому Японии, предлагая посмотреть на художника, некогда ярого пропагандиста милитаристических устремлений своего государства, готового с воодушевлением принимать абсолютно любые зверства, лишь бы видеть ещё больший блеск страны. И вот теперь, когда Япония потерпела поражение в войне, художник стремится забыть былое, считая, что он творил в духе тех дней, поэтому его нельзя призывать к ответственности, учитывая опосредованное отношение к происходившему. Так ли это? Кадзуо с ним не согласился. Теперь уже читателю следовало понять, насколько автор вообще мог о подобном рассуждать, выступая в качестве осуждающего лица против тех, о ком даже не имел представления.

Легко рассуждать, разрубая тобою же придуманный гордиев узел. Достаточно создать идеальное представление о мире, которого всячески придерживаться. Исигуро словно забыл, кто именно пишет историю. Получись у Японии осуществить замыслы, кто бы стал задумываться о неправоте мысли. Наоборот, придерживайся художник противных государству взглядов, как бы он воспринимался? Явно бы мучился от тех же угрызений совести, страдая от любых упоминаний им совершённых деяний. Поэтому легко рассуждать, когда всё стало ясным. Но читатель прекрасно осведомлён о коварствах истории. Как знать, когда ещё в японцах проснутся стремления к военному превосходству над окружающими их народами, кого тогда станут чтить за правильно мысливших прежде. В том только Кадзуо и прав, называя мир переменчивым — перетекающим из одного состояния в другое. Оттого на момент написания произведения ему приходилось говорить об уже сложившихся обстоятельствах, которые через какие-то сорок лет перестанут восприниматься аналогичным образом.

Согласно текста получалось следующее. Именитый художник получает предложение купить хороший дом по сносной цене, с условием участия в аукционе репутаций. Есть такая традиция в Японии — иметь предельно незапятнанное прошлое. Оставалось понять — что под этим может подразумеваться, так как несколько лет назад закончилась Вторая Мировая война. Какой должен обладать репутацией человек при таких обстоятельствах? Ему полагалось влачить жалкое существование, выступая против проводимой Японией политики? Или быть горячим сторонником? В каком случае репутация будет считаться незапятнанной? Учитывая поражение страны, получалось, следовало быть коллаборационистом. Или нет? Исигуро посчитал необходимым заставить всех молчать о прошлом. А ещё лучше — представиться оторванным от реальности творцом, создававшим произведения по мотивам, оставаясь чистым душой и сердцем.

Так почему художник не должен быть в ответе? — вновь спросит читатель. Есть ведь творцы, создающие произведения, лишённые разумного осмысления при других обстоятельствах. Их не оправдывает то, что они мыслят согласно сложившихся представлений, возникших в определённый краткий момент. Как им жить в последующем? Используя неуместные описания, вовсе без смысловой нагрузки, такие писатели окажутся под запретом, сколь бы не были обласканы при жизни. Пусть Исигуро к таким деятелям пера не относился, продолжая сохранять склонность к литературе в классическом её понимании, он всё же стремился понять, насколько изменчивость мира влияет на человеческое общество.

Писать об уходящем в прошлое — обязательно следует. Мы смотрим на мир определённым взглядом, порою излишне замыленным на некогда происходившие процессы. Это заставляет нас совершать ошибки, уже много раз осмысленные прежде. Исигуро ещё не раз напомнит о прочих вещах, некогда казавшихся за вечные.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Как же разобраться в нарративах западной литературы? Что они хотят от мира, в котором продолжают существовать? Почему им мнится нечто такое, к чему они продолжают тянуть руки? Сперва низводят всё до примитивного состояния, после стараются повернуть вспять. Почему нет последовательности в их действиях? А если человек с таким образом мысли оказывается в любом другом месте, там он начинает заниматься точно тем же. Вот взять в качестве примера Надин Гордимер, жительницу Южной Африки, чья жизнь напрямую связана с осмыслением апартеида. Она поставила целью дать чернокожему населению равные права. И свою позицию выражала в числе прочего через литературные произведения. Одним из таковых стала книга «Хранитель», но написанная всё равно в духе осмысления мира взглядом западного человека.

Нельзя сказать, чтобы книга читалась легко. Не за это на неё обратили внимание. Вследствие чего-то англоязычный мир ведь начал заниматься самоедством. Годом ранее Фаррелл ославил британцев чернением поведения в колониальных индийских владениях. Теперь вот Надин Гордимер решила разбавить тягостное впечатление от бремени белого человека, во многом наделив главного героя своим личным мировоззрением, внушив ему необходимость жить с муками совести. Но думала ли Надин наперёд, сколь всё может повернуться вспять, когда уже любого белокожего начнут принимать, в первую очередь задумываясь над необходимостью причинить ему страдания? Если не в ЮАР, то в соседних государствах точно, где не так-то просто оправдаться за белый цвет кожи. Быть может к русским там и проявят снисхождение, если успеешь об этом сказать.

Что делает главный герой на страницах произведения? Мучится совестью. Он видит, как смерть чернокожего ничего не значит. Даже пусть он убит, никто не станет это расследовать. Где найдут, там и закопают. Что до христианских норм морали? На чернокожих они не распространялись. Как такое вообще может быть? Кто бы о таком мог знать. Зачем вообще западный человек низводит всё в пропасть? Спустя поколения начинается игра с совестью. То он обращает в рабство и продаёт на плантации, после начинает с этим бороться. То он призывает не считать за людей, затем стремясь найти в душе уголок сострадания. Это тяжело понять. Не понимала того и Надин Гордимер.

Можно сделать предположение, основываясь из мест происхождения её предков. Она — дочь евреев, переехавших в Южную Африку, отец — из Российской империи, мать — из Лондона. Может в этом кроется её миропонимание. Всё-таки в ней больше от матери, но ощущение присутствия совести — от отца. Осталось разобраться с обуревавшими её чувствами. Она выплёскивает их на страницы произведений. Причём всё в том же западном духе, низводя повествовательный слог на червоточины западной же литературы, впитавшей гнилость чрезмерного внимания к низменностям человеческих стремлений. Опять читатель видит моменты, никакого влияния не оказывающие, но активно используемые. Для чего в произведении со столь тяжёлым наполнением опускаться до описания мужской эрекции и женских сосков? Ещё один вопрос, ответ на который невозможно найти.

Если же смотреть на книгу Надин Гордимер поверхностно, ничего вовсе не заметишь. Просто задумаешься о существовании проблем, тебе неизвестных. Это не значит, будто читатель лишён возможности сочувствовать неоднозначности созданного в Южной Африке положения, просто читатель не может понять, на каком основании подобное вообще могло возникнуть? Если о чём «Хранитель» и напомнит, то о сложности восприятия устройства осмысления действительности на Западе. Может им там стоит попробовать смотреть на жизнь прямо, не прикрываясь восприятием через чувство собственной важности?

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Нужно ли вырывать человека из привычной для него среды? Жизнь не спрашивает, принуждая поступать вне зависимости от имеющихся у людей желаний. И после приходится нести бремя прошлого, становясь подобием тени в новых условиях. Неважно, что взойдёт при таких условиях, в душе всё равно останется травма непрожитых при прежних условиях дней. Иначе почему люди, вырванные из привычной среды, так часто возвращаются к временам, о которых они ничего не могли помнить по своим детским воспоминаниям? И насколько теперь допускается верить ими рассказываемому? И это нужно решить именно сейчас, в случае знакомства с творчеством Кадзуо Исигуро, в возрасте пяти лет переехавшего в Великобританию. Он должен восприниматься за японца, но осталось ли в нём что-то японское? Даже свои книги он пишет на английском языке. При этом сюжетное наполнение, по крайней мере романа «Там, где в дымке холмы», про японцев. Более того, оно про японцев, вырванных из привычной для них среды. Значит, травма непрожитых дней действительно имеет место быть.

Исигуро словно вопрошает читателя: как с этим можно продолжать жить? Имея за плечами опыт горестных страданий, выраженных через пройденные испытания, одним из которых стала атомная бомбардировка Нагасаки. Города, в котором через девять лет родился и сам Кадзуо. Жизнь подлинно пошла на слом. Если кто не умер при том событии, продолжали умирать от сопутствующих заболеваний. Произошёл и надлом психики. Тут можно завести совершенно отдельный разговор, касающийся японского мировосприятия. Одно наложилось на другое, вследствие чего ситуация была доведена до критической. Порою становилось проще наложить на себя руки, нежели продолжать жить. Это порождало всплеск нового слома представлений о действительности, побуждая к многократному переосмыслению необходимости продолжения существования.

Поэтому читатель видит смерть на страницах произведения. Тяжёлым бременем ложится на восприятие картина убийства матерью ребёнка. В силу каких бы то не происходило обстоятельств, тяжело стать свидетелем подобного. Для уравновешивания Исигуро предложил сцену с убийством котят при аналогичных условиях. Читатель обязательно задастся вопросом, насколько равносильно сравнивать утопление ребёнка и котят? Невзирая на представления о гуманизме, насильственная смерть животных не столь болезненно отражается на человеческом разуме. Однако в случае, когда свидетелем становится ребёнок, может произойти надлом, от которого никогда не получится избавиться. Собственно, Кадзуо к тому и подведёт читателя, показав слом психики человека, излишне пропитанного окружавшей его жестокостью. Жить в таком мире он не мог.

Что касается восприятия авторской манеры изложения, не всякий читатель сможет её принять. Попробуй спокойно взирать на часто описываемую банальность, раздутую до будто бы важности, притом абсолютно никчёмную. Остаётся сослаться на неуверенную поступь начинающего писателя. Пусть пока он долго и без особой надобности расписывает сцены, вроде превозношения заслуг мальчика в знании таблицы умножения, либо наставления шахматного знатока человеку, который не желает понимать сути данной игры. Но в одном Исигуро показал умение излагать, не давая никаких объяснений. Например, читатель будет негодовать от манеры поведения матери, чья дочь часто врёт, сбегает из дома и наносит себе увечья. Что это за воспитание такое? И почему мать относится настолько спокойно? Кадзуо решил — читателю нет нужды о том пояснять.

Произведение было написано, успешно опубликовано, получило положительные критические оценки, Исигуро был замечен в качестве подающего надежды молодого писателя. Что его ожидало дальше? Быть может Букеровская или даже Нобелевская премия? А может он станет Сэром Кадзуо Исигуро? Всё это ждёт его в ближайшие десятилетия.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Будь неладен магический реализм. Причём неважно, какой именно он природы. Особенно будь неладен магический реализм, построенный на словах, без надобности вставляемых в предложения, и сами предложения, без какой-либо надобности вставляемые в абзацы. Видели кошку? Мимо пробежала. Бери для примера хоть латиноамериканский образчик, либо опирайся в суждениях на творение австрийского автора. Разве Хандке окажется перед читателем? Или всё-таки создастся впечатление о подобии труда Маркеса? Разве только приходится говорить про колорит, которого стремятся придерживаться писатели, хотя по наполнению их историй сущность кажется поразительно одинаковой. Опять кошка! Будьте внимательнее…

Под дуновение ветра, успокоив волнение в чреслах, можно переходить к пониманию наполнения одного из трудов Петера Хандке, к повести «Женщина-левша. И пока ветер продолжает выходить, сделаем лицо попроще, будто ничего не понимаем. В самом деле, пучится земля под ногами, а не разверзается пучина между. Кошка!

Что у Петера за сюжет? Есть мужчина, чья работа носит разъездной характер. Он постоянно вынужден перемещаться между городами, порою совершая поездки в другие страны. Что до его семьи, они словно живут отдельно, поскольку никто не ждёт возвращения этого мужчины домой. Холодность сохраняют абсолютно все, имея безразличное отношение. Может они привыкли — жить собственной жизнью. Когда мужчина возвращался, ребёнок не стремился к отцу. И жене не было дела до мужа. Вернее, она хотела от него отделаться, мечтая зажить личной жизнью. Как говорится, коли ездил в Финляндию, найти себе финку, и живи финской семьёй, не надо думать, будто нашёл в своей законной жене шведку: подобия шведской семьи ждать не должен.

Читатель волен определить действие за сумбурное. Ещё бы на кошек чаще внимание обращал. В поведении женщины следует видеть нечто несуразное, порождённое взбалмошностью характера. Или надо довериться Хандке, потому как главная героиня — далеко не левша, как это может показаться. Левшой является персонаж английской песни, которую Петер любезно предоставит под конец повествования. В той песне оказывалось, что женщина-левша всегда и везде оказывается своей, способная подстраиваться под любые обстоятельства, причём об её особенности догадаться довольно сложно, разве только обратить внимание, в какую сторону смотрит ручка кружки.

Смотрите, кошка прячется за шторой.

Муж так и не поймёт, на каком основании жена стала ему противиться, указывать на дверь, утверждая на праве жить раздельно. За собой он не чувствовал вины, потому как её не было. Казалось, скоро наступит полное расставание, последует развод. Просто так жене захотелось, без объяснения причин. Может в Австрии так принято, по воле женщины уходить из дома? Иначе и не объяснишь, почему муж согласился с капризом жены, периодически возвращаясь, желая разобраться в происходящем. Чем же предпочла заниматься жена? Ничем особенным, всего-то возвратится к прежнему увлечению — к переводу французской литературы. И не только! Иногда её будет тянуть на заигрывание с работодателем. Может Хандке чего-то не договаривал? Слушайте, поймайте уже эту кошку, хватит ей мозолить глаза!

Вот и ослаб ветер. Надо озаботиться правильным питанием, из-за которого возникают подобного рода затруднения. Да вот с едой ты понимаешь, каким образом нужно поступать, заранее зная, чего от чего можно ждать. Всякое случается. Кошке ведь тоже молоко не всегда впрок идёт. Касательно литературы гораздо труднее, можно зубы сломать, ими же подавиться, так и не поняв, грыз молочный или гнилой зуб, а может тебе достался зуб мудрости — никому ненужный. Но у всякого всегда останется собственное мнение.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее