trounin.ru

Есть ли смысл говорить о набросках Льва Толстого? Если он о чём-то не пожелал проявлять заботу, некогда написав и больше к тому не возвращался, значит и потомку до того дела быть не может. Но какой исследователь творчества с таким подходом согласится? Всегда мнение писателя идёт вразрез с чуждыми ему суждениями. И раз толстоведы бережно сохранили те наброски, придётся и читателю уделить им внимание. Полнее образ вхождения Толстого в литературу не сложится. Однако, почему бы и нет.

1852 годом датируется набросок «Записки о Кавказе. Поездка в Мамакай-Юрт», выполненный на нескольких страницах. Толстой начинал с разрушения представлений о Кавказе, где на самом деле нет того духа высокого благородства, который сложился на примере впечатлений от творчества Лермонтова и Марлинского (Александра Бестужева). Сам Лев отправлялся служить, имея представления о прекрасном крае черкесов, черкешенок, бурок, кинжалов и бурных речных потоков. Только известно ли читателю — говорил в наброске Толстой — черкесов на Кавказе нет, а есть чечены, кумыки, абазехи, и не только они. После Толстой намеревался пересказать одну из местных легенд, того не сделав. Дальше он повествовать не стал.

В 1853 году был написан полноценный рассказ «Святочная ночь», никогда при жизни писателя не публиковавшийся. Толстоведы собрали его из рукописей, придав законченный вид. Они же проследили развитие авторской идеи. Изначально Лев замыслил повествование, именованное им как «Бал и бордель». Следующее название — «Святочная ночь». Но и этот вариант Толстой зачеркнул, написав поверх «Как гибнет любовь». Читатель может использовать любое из них, если желает как-то именовать данный рассказ. А раз толстоведы настаивают именно на варианте «Святочная ночь», то нужно к ним прислушаться. Пусть это создаёт ложное представление, будто повествование сложено в духе святочных рассказов. Совсем нет. Согласно сюжету можно говорить скорее про более близкое к смыслу первоначальное название — «Бал и бордель». Читателю предстояло сперва ознакомиться с беседой отца и сына, где отец интересовался, «волочится» ли за кем-нибудь его отпрыск, получив на то отрицательный ответ. Читатель сразу проявлял интерес к неблагозвучному слову, узнавая его как характеристику отношений, где один влюблён, стремясь к объекту любви, тогда как вторая сторона об этом ничего не знает. Что же — отмечает читатель, то дела молодости. Представленный Толстым отец выразит однозначное суждение — с возрастом никаких балов не надо, лишь бы посидеть одному в тишине. Оставшаяся часть повествования — забавы на балу.

Набросок «Дяденька Жданов и кавалер Чернов» сложен Толстым в 1854 году. Толстоведы находили в нём привязку к «Рубке леса». Читатель же скорее увидит в этом работу, чем-то отдалённо напоминающую другое произведение — «Два гусара». Возможно, начиная работать над описанием Жданова и Чернова, Лев понял бесполезность продолжения повествования, не видя смысл в развитии событий. Он сделал попытку сравнения, показывая сперва качества одного, потом другого. Что, к чему и как? Привычно спросит читатель, не раз задаваясь таким вопросом при знакомстве с ранними трудами Толстого. В этом случае ничего и не подразумевалось. Начав изложение, Лев быстро его закончил, более к нему не возвращаясь. Можно точно предположить, идею повествования он всё-таки применит при написании «Двух гусаров».

Как понимает читатель, знакомиться с содержанием приведённых тут набросков нет необходимости. Разве только из желания сложить определённый образ начинающего писателя. Ежели такое желание действительно есть — толстоведы всегда готовы поддержать, потому как любое знание о писателе будет полезно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Плодотворный 1856 год — это ещё рассказы «Разжалованный», при жизни именованный как «Из кавказских воспоминаний», и «Метель». Что о них можно сказать? Сам Толстой, сразу после написания, едва ли не махнул на них рукой. Его не интересовало, какие правки внесёт цензура, что с их текстом будут делать издатели. Ему эти произведения совершенно не нравились. Успокаивал ли себя Лев таким отношением к написанным им литературным изысканиям? Воспринимать то можно двояким образом. С одной стороны, невозможность повлиять на редактуру. С другой, пусть будет хотя бы так, чем случится запрет к публикации. Особенно то касалось кавказских воспоминаний, где претензия от цензуры прозвучала сразу же — настойчиво потребовали убрать слово «разжалованный» — его вовсе не должно быть тексте. Поэтому проще махнуть рукой и согласиться, не вступая в бесплодное сопротивление.

Суть «Разжалованного» понятна по названию. В те времена за провинности могли отправлять служить на Кавказ; за особые провинности — переводить в солдаты; за совсем уж неугодные — отправлять на Кавказ солдатом с лишением дворянства. Толстой имел знакомство с такими людьми. Необходимость наказания он понимал, проявляя сочувствие к разжалованным. О чём же тогда следовало рассказать? Может быть о том, что надо быть строже к таким людям. По сюжету рассказчик на Кавказе, как раз после рубки леса, имеет встречу с разжалованным. Тот излагает ему свою историю, занимает деньги. Как к такому человеку не проявить сочувствия? Позже окажется — тот человек был совсем пропащим, и на добро те деньги потрачены не будут. Что, к чему и как? Хорошо, не случилось печального исхода. Читателю оставалось недоумевать, почему один порочный человек — в рассказе «Записки маркёра» — не выдержал груза стыда, тогда как этот — военный человек, лишённый уважения — не чувствует угрызений совести за им содеянное.

Касательно «Метели» — описание события, вероятно имевшего место в жизни самого Толстого. Оставалось вспомнить, чем запомнился случай, когда в пути застала метель, отчего пришлось долго плутать, практически заблудившись. Едва ли не знаковый сюжет для русской литературы, использованный многими писателями, показался важным к написанию и для Льва. Особых художественных изысков читатель так и не увидел. По сюжету рассказчик постоянно мёрз, ямщик над ним подшучивал, сани ехали то в одну сторону, то в противоположную, порою просто по кругу, то наобум, то словно следом за кем-то. Кончится тем, что рассказчик заснёт, после проснётся, пересядет на другие сани, снова заснёт, проснётся, увидит ясное небо, ему поднесут водки. Что, к чему и как? Читатель в очередной раз останется в недоумении. Может он будет в восторге, поддержав в таком мнении Тургенева, Герцена и Сергея Аксакова. Сам Толстой рассказом остался недоволен.

Разве читатель не волен спросить, отчего творчество Льва Толстого — его первых лет сознательного творчества — так часто сопровождается словами о плохом исполнении? Нет нужды тут кривить душой. Достаточно каждый раз ссылаться на мнение самого автора. Неспроста Лев Толстой выражал скептическое отношение к им написанному. И пока, по состоянию на 1856 год, можно найти нечто, способное привлечь внимание, тогда как прочее — не совсем дарит удовольствие от чтения. Важно тут всё же иное, желание самого Льва Толстого писать, совершенствуя свой слог. Чем не мотивация для всякого, кто желает научиться писать? Берите пример с Толстого. Может не получится написать стоящее… значит следовало прилагать больше стараний. И Толстой продолжал писать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Будучи на отдыхе от армейской службы, Толстой очень быстро набросал в сентябре 1853 года текст за всего лишь несколько дней, впоследствии его дополняя. Писал по нахлынувшему на него вдохновению, с превеликим азартом. Как говорил он сам — до замирания сердца. При этом справедливо отмечал несовершенство слога. В подтверждение он встречал критику, которой не перечил. Толстому говорили в мягких тонах об однотипности действующих лиц. То есть неважно о ком бы писал Толстой, все они на одно лицо, похожи по выражаемой мысли и по форме их речи. Во многом поэтому рассказ не публиковался до 1855 года, вследствие необходимости дождаться ответного мнения от Льва, должного внести правки, либо позволить печатать в неизменном виде. После своё суждение выскажет цензура, учитывая неблагожелательное описание обыденности, о чём Толстой рассказал без задней мысли, показав действительные нравы общества тех дней.

А что именно не понравилось цензуре? Лев не открывал новых истин. О подобном писали уже на протяжении нескольких десятилетий, только не со столь печальным итогом. Взять того же Николая Полевого, показавшего жажду молодых людей к лёгкой жизни, когда целью становится удачный брак. Непосредственно Александр Островский на протяжении долгих лет писал об аналогичной жажде поиска богатого приданого от невесты, либо ожидания вступления в наследственные права. В «Записках маркёра» использовалось похожее суждение, за исключением самого стремления. Лев показал человека, прожигавшего жизнь, предпочитая жить в долг, поскольку знал, что век его короток, закончится печально, чему причиной станет невозможность вернуть занятое.

Но повествование идёт не от первого лица. Читатель внимает истории от маркёра — человека, должного помогать господам при игре на биллиарде. Данный человек примечает склонность господ к яркому времяпровождению, тогда как по ним всегда видно их необеспеченное состояние. И читатель должен был сам заметить, как складывалась жизнь в стране вообще, если таковых господ становилось всё больше. Можно предположить, виной тому являлась непосредственно система наследования, выраженная неумением наследников распоряжаться им доставшимся — состояние быстро растрачивалось, становилось невозможно обеспечивать дальнейшее существование. Могли быть другие причины, ни с чем конкретно не связанные. Люди с таким характером будут всегда, какие условия им не предоставь.

Если читатель пожелает задуматься, то увидит такие же условия, в которых вынужден жить, стоит ему посмотреть вокруг себя. Так ли мало людей, проживающих жизнь, стремясь обеспечить своё существование благами, не имея для того собственных возможностей? Как в «Записках маркёра», так и ныне в быту, человек стремится жить завтрашним днём, обещая заплатить за им пользуемое когда-нибудь после. А если у него изначально нет возможности отдать за им взятое? Толстой к тому и подводил читателя, с чем вынуждена была согласиться цензура, повествование создавалось с назидательной целью, дабы показать необходимость избегания беспутного образа жизни.

Надо обязательно согласиться с полезностью изложенного в «Записках маркёра», в том числе принять исход повествования за самое разумное из возможных. Конечно, далёкий потомок Льва Толстого, живущий будто бы в благостном веке сбережения детской психики от потрясений, скорее выскажется с осуждением: оступившемуся следовало влачить жалкое существование, претерпевая горести доставшейся ему судьбы. Однако, каким бы бессовестным тот персонаж не являлся, всё-таки он оставался совестливым. А в те времена имелось ещё и понятие чести. Представленный вниманию читателя персонаж вовсе не желал жить обесчещенным. Поэтому остановимся на мнении, для лица военного, коим являлся Лев Толстой, иного выбора для того персонажа быть не могло.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читатель волен спросить, что подразумевается под рубкой леса? Для каких целей понадобилось производить данное действие силой кавказских военнослужащих? Углубление в тему даёт следующее представление. Противостояние кавказских народов Российской империи становилось преобладающим за счёт густо растущих деревьев на больших площадях. Чтобы с этим справиться, Ермолов дал указание вырубать лес, формируя таким образом широкие просеки. Первая просека была прорублена в 1826 году, доказав эффективность задуманного мероприятия по ослаблению чеченцев. На годы службы Толстого прореживание леса продолжалось, он стал свидетелем, каким образом это происходит. Но насколько важной для очередного повествования стала именно рубка леса? Лев сомневался, долго определяясь с названием. Изначально задуманный «Рубкой леса», рассказ сменял названия на «Дневник кавказского офицера», «Записки фейерверкера», по итогу изданный под первоначальным вариантом, сопровождённый пояснением — «Рассказ юнкера».

Причины расхождения становятся понятными, когда читатель знакомится с содержанием. Работая над «Отрочеством» Толстой счёл за допустимое писать эпизодическую прозу. Давалась она ему с прежним трудом. Лев не мог понять, о чём именно следует рассказывать. Вместо ладного повествования предлагал читателю изыскания на тему личных наблюдений. Зачем потребовалось разделять военнослужащих на разные типы, отделяя одних от других? Вроде покорных, начальствующих и отчаянных, а далее на покорных хладнокровных, покорных пьющих и покорных хлопотливых, начальствующих суровых и начальствующих политичных, отчаянных забавников и отчаянных развратных. Или Лев считал за необходимое найти идею для продолжения повествования? Всё-таки он планировал писать дневник, либо записки, кавказского офицера или фейерверкера. А может эта особая черта некоторых писателей, ставших впоследствии классиками, когда требовалось описывать типы различных людей, изредка придумывая для них аллегоричные образы.

Но основное в повествовании — рубка леса. Это становится хорошей возможностью посмотреть на окружающее пространство в относительно спокойной обстановке, а для Толстого — удобным случаем рассказать о природе и нравах Кавказа. В «Рубку леса» частично вошли наброски из другого неоконченного рассказа «Поездка в Мамакай-Юрт». Скорее всего Толстой просто сплетал повествование из разрозненно составленных воспоминаний. Знакомясь с которыми, не сильно удивляешься, встречая неуместные куски текста, как в случае с классификацией по типам. Читатель опять отмечал для себя уже усвоенное по «Набегу», если Толстой считал рассказ за оконченной произведение, он его дописывал. Представленная вниманию рубка леса сама по себе являлась действием, имеющим начало и окончание. Оставалось только придумать, о чём написать между.

Несмотря на прошедшее время с написания «Детства» и на несколько последующих лет, слог у Толстого оставался без изменений. Читатель волен отметить некие улучшения. Может даже возвысить творческие усилия Льва. Только всего этого не случилось. Пусть Толстого робко хвалили, допускали до печати, и сам Толстой привлекал к себе внимание, посвящая «Рубку леса» Тургеневу, на молодого литератора не могли смотреть с ожиданием от него чего-то примечательного. Причины того казались очевидными — Лев писал о собственных воспоминаниях, не добавляя в содержание художественности. Сколько он сможет ещё упомнить, учитывая прожитые им от силы двадцать шесть лет? Ещё не появилась мысль зрелого человека. И вот теперь читатель знакомился с «Рубкой леса», к тому же подписанной как Л.Н.Т.

Читатель так и понимал — ему представлено живописание с натуры. Ознакомиться с происходящим на Кавказе всегда было интересно. А тут ещё и рассказано с задором, к тому же с классификацией по типам. Появится повод поговорить об армейских буднях, и причина найти несоответствие с собственными представлениями.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дописав «Детство», Толстой задумал повествование о Кавказе. На первых порах он набрасывал текст, после оставался совершенно недовольным, рвал письмо, вскоре приступая к написанию вновь. Он так и говорил, насколько небрежно у него получалось. В течение 1852 года Толстой делал попытки написать, осмысливая собственный военный опыт. Вспоминал, как однажды его чуть не убило, столь близко от него упал снаряд. Как это ему могло помочь в написании? Он представил, будто рассказчиком выступает волонтёр, отправившийся в набег на горцев. Так станет гораздо проще излагать события тех дней. Учитывая трудность работы со словом, получившимся результатом Толстой не был доволен. Более того — ему стало дурно, когда увидел «Набег» в печати, опубликованный со множественными искажениями после внесения цензурных правок.

Что по итогу увидел читатель? Сложное для восприятия повествование. Приходится делать большое усилие в попытке вникнуть в содержание. Учитывая опыт знакомства с «Детством», трудно было ожидать от «Набега» более ладного повествования. Когда-нибудь потом у Льва будет выработана манера изложения, должная считаться за его умение к сочинительству. Пока же читатель не видел ничего и близко подобного. Но Толстой пытался писать, хотя бы таким образом создавая художественный текст. Уже это заслуживает того, чтобы его ранние работы не встречали осуждения. Да и кто бы стал негативно отзываться, учитывая значение писателя для литературы. Только это не говорит о том, что «Набег» не нужно оценивать объективно. И раз сам Толстой был о нём невысокого мнения, то и читателю не стоит считать иначе. Изложение действительно небрежное. Читатель так и не поймёт, когда содержание начнёт приобретать чёткий вид.

Лев строил повествование, создавая представление о его собственном участии в им описываемом. Рассказчик знакомился с обычаями Кавказа, особенно примечая необычные для него выражения. Сами собой появляются беседы на французском языке. Читатель, привыкший видеть подобного рода включения в русской классической литературе, не ожидал такого на страницах, если речь шла действительно о воспоминаниях Толстого. А может минуло достаточно лет после вторжения европейской армии под предводительством Наполеона, чтобы общение на французском перестало восприниматься зазорным. Раз Лев сделал подобное включение в текст, значит общение на французском языке имело место быть. Пусть описываемые действия происходили в одной из крепостей на Кавказе, находившиеся там люди придерживались заведённых в России порядков.

Ключевой момент повествования — сражение с горцами. Как бы оно не проходило, в жаре битвы не всегда можно понять суть развития событий, главным для читателя становится восприятие последствий. Толстой описал раненых, не желавших принимать медицинскую помощь. Они предпочитали умирать, поскольку считали это неизбежным. Перевяжи им раны, раненых всё равно ждала смерть, при условии необходимости продолжать терпеть мучения. Лев не стал развивать мысль, какая ждала судьба в случае излечения. Толстой скорее показал твёрдых духом людей, решивших умереть на поле боя, может быть считая то за достойную воинов смерть.

Ознакомившись с произведением, читатель обязан остановиться в размышлениях. Ему следует понять, каким образом писатель работает над художественными произведениями. Для написания «Набега» Толстому понадобилось семь месяцев. Он наполнял страницы, оставаясь в полном неудовольствии от проделанной работы. Ему бы полагалось бросить, не пытаясь дописывать. И Толстой понимал, невзирая на неудачно получившийся результат, в целом повествование создавало образ законченного произведения. Если так, есть повод послушать, какого мнения о нём окажутся другие. А уж вымарывать из памяти «Набег» точно не следовало.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Кто-то пишет о литературных произведениях скромные пятьсот слов, иные же слагают книги. Не станем подвергать отдельному исследованию «Подлинную историю Анны Карениной», напишем лишь пятьсот слов. Незачем нам пересказывать содержание, искать предпосылки, делать глубокие выводы. Такой цели не ставилось. Напишем так, как посоветовал сам Павел Басинский: составим мнение читателя. Но не во всём мы его послушаемся, учитывая умение Басинского долго и интересно рассказывать.

Павел в очередной раз выступил в качестве учителя, скорее предложив читателю курс из лекций на определённые темы, нежели брался ненавязчиво рассуждать. Не каждый решится устраивать столь подробные разборы. Благо Басинскому это в радость. Он с того и начинает, сообщая о десятикратно перечитанном романе «Анна Каренина», каждый раз отмечая для себя новые детали. Мог замечать одно, после не придавать ему значения, чтобы при следующем прочтении переосмыслить едва ли не наоборот. Читатель обязательно согласится с Басинским. Если читать одно произведение в разные годы на протяжении жизни, обязательно скажется приобретённый опыт и жизненные познания, заставляющие переосмысливать прежние мысли, вплоть до прямо противоположных. Ничего в том нет необычного. Другое дело, насколько человек готов читать это произведение не менее десяти раз. Вполне может оказаться, он сам напишет исследование о каждом из прочтений.

Павел задумывается о разном. Почему Анна бросилась именно под поезд? Откуда Лев Толстой черпал подобный сюжет? Откуда Толстой вообще мог заимствовать сюжет для произведения? Как он и его семья относились к черновым рукописям? Кто такие Вронский и Каренин? Насколько тяжело в те времена было развестись? Каким образом на скачках сломали спину лошади? Лишь поверхностное упоминание затронутых Басинским тем. И чем далее Павел погружался в разбор повествования, тем читателю становилось всё скучнее. Лёгкая прогулка по страницам быстро сошла на нет, уступив место литературоведческим изысканиям.

Насколько важно внимать творчеству Флобера? Павел посчитал, что для знакомства с «Анной Карениной» не помешает. Дело в романе «Мадам Бовари», откуда Толстой позаимствовал некоторые сюжетные моменты. Позаимствовал ли? Точных доказательств того нет. Впрочем, быть может до Флобера никто из европейских писателей не писал про тяготы развода. Басинский на этом не остановился, опосредованно знакомя читателя с особенностями творчества Флобера. Невольно узнаёшь о вживании писателя в роль главного героя ровно до того момента, когда произведение не будет закончено. За Толстым такого же отношения Павел не заметил.

Требуется ли обо всём этом рассказывать именно сейчас? Труд Басинского вообще не нуждается в критическом осмыслении. Его просто читаешь. Другое дело, когда сам являешься специалистом в творчестве Льва Толстого, имеешь собственное суждение. Только тогда сможешь найти веские слова для одобрения или порицания. Иначе просто знакомишься с точкой зрения автора, словно прочитал нечто познавательное. И хорошо, если прочитанное отложится в памяти хотя бы на один процент.

Насколько важно прочитать «Подлинную историю Анны Карениной»? Полностью на усмотрение читателя. Больше нужного Басинский не сообщает, затрагивая наиболее (по его мнению) интересные моменты. Где ещё узнаешь про бросившуюся под поезд соседку Льва Толстого? Кто напомнит про первое черновое оглавление романа — «Баба-молодец»? А вот если интересует творчество самого Павла Басинского, непосредственно Льва Толстого, понравился или не понравился роман «Анна Каренина», хочется блеснуть знаниями о некоторых аспектах содержания, тогда почему бы и не ознакомиться.

Можно продолжить разговор, но отпущенные для выражения мнения пятьсот слов истекли.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В «Юности» Толстой дозволил главному герою утопать в фантазиях. Утонул в мечтах и сам Лев. Но всё-таки он не обошёлся без привнесения в сюжет необходимости осознания тщетности надежд. Главный герой должен был прийти к неизбежно должному случиться — к краху так и не сбывшихся ожиданий. Может поэтому Толстой не стал продолжать повествование впоследствии, поскольку пришлось бы искать для главного героя оправдания, которых он более не заслуживал. В глазах читателя разрушался образ представленного на страницах человека. Некогда дитя, потерявшее мать, потом отрок, живший бесцельно, ставший юнцом, мыслившим себя мудрым старцем, к окончанию «Юности» низводился до положения отщепенца, чья гордыня удостоилась справедливой кары. Пусть читатель понимал: в будущем главный герой обязательно возьмётся за ум, научится жить в согласии с миром, принимая окружающую действительность без лишнего украшательства… Всё же оставалось ясным — всего этого может и не быть. Да и к чему вести повествование дальше? Этого Толстой тогда мог и не понимать.

С первых страниц «Юности» читатель видит главного героя, озабоченного мечтами. Ещё ничего в жизни не понимая, главный герой живёт думами о собственной старости, когда вокруг него соберутся люди, отдавая полагающиеся почести. Каждое слово его станет бальзамом для всякого. Самое же основное, главный герой полон уверенности, будто его понимание происходящего в жизни не претерпит изменений. Отчего бы в подобном ходе мысли читателю не вспомнить о том, какие мысли одолевали его самого в тот же самый период? Ведь многие мыслят нечто для них приятное, к чему они готовы стремиться, что будут стараться поскорее приблизить. Вот и главный герой у Толстого переполнен фантазиями.

Если следить за повествованием, видишь, насколько Толстой симпатизирует главному герою, поскольку строит рассказ от его лица. В тексте не встречается отступлений, чтобы читатель смог понять, до какой степени главный герой наивен. Надменность должна восприниматься за ярчайшую черту его характера. Главному герою кажется — вокруг него бездари, ни к чему в жизни не способные. С ними и разговаривать не стоит. Они достойны только одного — презрения. И главный герой всех вокруг презирает, считая за людей второго сорта. То есть он никого не относил к тем, кто способен быть с ним на одном уровне.

В какой-то момент Лев понял невозможность продолжения повествования в подобном духе. Но для такого развития событий требовалось подойти. Читателю сперва полагалось убедиться, причём вместе с главным героем, до какой степени мир может быть жесток. То есть не всё в мире обладает благородством. Его — главного героя — ряд преподавателей сочтёт за слабого ученика. И Толстой пытался взывать к совсем другим чувствам. Получалось так, что главного героя несправедливо обижают, в нём напрасно сомневаются, ему специально не дают права на получение образования. Однако, Лев согласился на необходимость наказания для главного героя. Нельзя было делить людей по каким-либо принципам, толком самих людей не зная. Для того жизнь и даётся человеку — научиться понимать окружающую действительность, либо сгинуть, не смирившись с нанесёнными обидами.

Стоит ли осуждать главного героя? Так поступать не следует. Толстой описал в произведении обычного человека, чьи мечтания всегда сталкиваются с преградами. И хорошо, когда это случается не слишком поздно. Получив урок, главный герой после обязан был образумиться. Например, взяться за перо, став писателем. Вероятно, так бы оно и сложилось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Задумав большой труд, Лев Толстой должен был его реализовывать. Но «Детство» уже написано, «Четыре эпохи развития» никак не складываются, зато есть желание продолжить воплощать мысль. И Толстой взялся за создание продолжения истории. У главного героя умерла мать, он должен теперь становиться на ноги под руководством гувернёра. Но и тут нет везения. Всё складывается против него. Немного погодя главный герой получает огорчительное известие — гувернёр должен покинуть воспитанника. Почему? Это не так важно для сюжета. Толстой посчитал гораздо более важным изложить рассказ жизни гувернёра. Так Лев превращал повествование об отрочестве в жизнеописание Карла Ивановича. В дальнейшем в тексте Толстой продолжил философствовать, рассуждая даже о таком спорном термине, каковым является понятие «табула раса».

Что же читатель должен знать про Карла Ивановича? В тексте не нашлось упоминанию, насколько важным для главного героя являлось воспитание под руководством именно такого наставника. Всё-таки для России тех лет уже остро не стояла проблема заграничных воспитателей, они были выведены на «чистую воду» постоянными насмешками, обличавшими необразованность всех тех, кто ехал в Россию, ничего из себя притом не представляя, зато обладая единственно полезным навыком — они владели иностранным языком, которому могли научить дворянских детей. Читатель, знакомясь с предысторией Карла Ивановича, видит как раз такого человека, чья судьба сталась для него настолько печальной, из-за чего ему пришлось спасаться в России от преследования, тогда как перед ним не стояло задачи ехать на заработки. Вместе с тем, читатель волен увидеть в Карле Ивановиче того, кого прочили русским детям в воспитатели и учителя, поскольку десятью годами позже, если исходить из даты написания «Отрочества», в обществе всерьёз начнут рассуждать, насколько целесообразно позволить отставным солдатам заниматься обучением в отдалённых уголках России.

Всё-таки Карл Иванович не был отщепенцем. Он происходил из благородной семьи, стал солдатом, воевал, вернулся домой, сказал лишнее в присутствие постороннего человека, пал жертвой доноса, в конце-концов оказавшийся неугодным для прежнего отечества. Поэтому нет нужды рассуждать, насколько полезным или вредным могло быть преподаваемое им воспитание.

К концу повествования читатель видел в главном герое уже возмужавшего отрока, задумавшегося о необходимости получения образования. Необходимость покидать отчий дом — это и есть конец отрочества. Юность главный герой думал встретить в стенах университета на математическом факультете.

Получается, в совокупности замысел Толстого имел место на воссоздание в форме художественного произведения. Другое дело, реализация оставляла желать лучшего. Вновь приходится сослаться на юный возраст автора. Как бы это не могло показаться странным, всё-таки писал Лев о таких моментах, которым оставался подвержен сам. Он не мог ещё провести грань между детством и отрочеством, поскольку не ушёл от оных и сам. Требовалась мысль более зрелого человека, до чего Толстой дорасти не успел, невзирая на ту мудрость, которой он оказывался наделён, либо каковой он казался наделён.

Говоря о «табула раса», Лев встал на точку зрения тех, кто доказывал отсутствие «чистой доски». Толстому думалось, будто человек не приходит в мир без знаний, каждый с рождения наделяется тем, к чему пришли его предки. Точно сказать насколько это имеет место быть в действительности никогда не станет возможно, пока сам человек не научится определять, какими именно качествами должны быть наделены люди изначально, формируясь ещё на стадии плода, а то и в момент зачатия. Но рассуждать об этом пока нет смысла, так как от обладания этим знанием ни на какие процессы в обществе влияния оказано не будет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Самым первым литературным трудом Толстого, до нас дошедшим, является отрывок из ученической тетради за 1835 год. Насколько он является важным? Просто исследователи творчества посчитали необходимым такому найти место, дав читателю в качестве примера. Правда, самих ученических тетрадей не сохранилось, только единственный фотографический снимок, и тот опубликованный лишь спустя два года после смерти Льва. Настолько же малозначительными воспринимаются ныне стихи, написанные в девятилетнем возрасте, как и стихи, написанные немного позже, исполненные в духе оды, где пафос поздравления напоминал об академических стихах почти вековой давности.

В последующих ученических трудах Толстой писал на французском языке. Это и сочинение «Любовь к Отечеству», где звучал призыв к необходимости оберегать Отечество, приводился в пример подвиг царя спартанцев Леонида. Другое сочинение — «Настоящее, прошедшее и будущее». С тем же наивным подходом ребёнка написано сочинение в виде замечаний на вторую главу из «Характеров» Лабрюйера.

В той же мере сохранились следующие сочинения: философические замечания на речи Ж. Ж. Руссо, отрывок без заглавия, о цели философии. Может сложиться впечатление об увлечённости Толстого соответствующими трудами, либо это связано не с его увлечениями, а сугубо с желанием людей, бравшихся его обучать. Но скорее это нужно объяснять обучением в Казанском университете в середине сороковых годов. Сюда же должен быть отнесён ещё один отрывок без заглавия, где Толстой рассуждал о Канте, затем в манере философов последних веков сам пытался ставить проблему, задавал соответствующий вопрос, требующий разъяснения, чтобы в дальнейшем с помощью рассуждения выработать нужное мнение, будто бы таким образом доказанное.

Не всякий читатель знает, Толстой поступил в Казанском университете на отделение восточной словесности, оного не осиливший по результатам первого года обучения, вследствие чего перевёлся на юридический факультет. Таким образом можно объяснить сохранившийся отрывок об уголовном праве. В последующие годы Лев увлекался музыкой, из того времени сохранилось три отрывка, в которых Толстой делал для себя заметки — по какой методике музыку следует изучать, её субъективное и объективное значение, в том числе брался определить для себя основные начала данного искусства.

Среди прочих отрывков сохранился такой, где Лев рассуждал о том, почему люди пишут. Глубоких выводов не сделал, придя к мысли, что одни пишут из-за денег, другие — ради славы, третьи — для души. Есть отрывок «О молитве», возможно предназначавшийся в качестве главы «Детства». В написанном Толстой вступал в противоречие с самим собой, обвиняя атеистов в незрелости ума. Написанным он остался крайне недоволен, сжегший половину написанного, остальное оставив на память.

Пробовал себя Лев и в качестве переводчика, об этом свидетельствует сохранившийся перевод части произведения Стерна «Сантиментальное путешествие через Францию и Италию». Переводился ли текст с оригинала, то есть с английского языка, — неизвестно. Может с французского или немецкого. Но это не столь важно, как сам факт попытки создания художественного текста через работу над произведением другого писателя. Полученный опыт нашёл воплощение в виде повествования «История вчерашнего дня», где описывался дружеский визит Толстого в гости. Возможно это же было проделано в «Отрывке разговора двух дам», то есть собственная интерпретация, чему Толстой мог быть свидетелем.

Отдельно можно упомянуть про стихотворный опыт Льва — это поэзия вплоть по 1854 год, общим числом в пять работ. Стихи эти не требуют разбора, но желающий может попытаться сделать на основе их изучения собственные глубокие выводы.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всего Толстой планировал написать четыре произведения, заранее дав им обобщающее название «Четыре эпохи развития», он думал рассказать про детство, отрочество, юность и молодость главного героя. Как известно, остановится он только на первых трёх, тогда как про молодость писать не станет. Почему это произошло? Для этого нужно продолжить следить за творческим развитием Льва. Пока же он переполнялся планами, как то обычно и происходит в представлениях начинающего писателя. Может у Толстого не имелось определённого плана, да и продолжение он не исключал, стремясь повествовать исключительно по собственным ощущениям. Могло случиться так, что за молодостью последует другой период, вплоть до зрелости и старости, а потом и с подведением читателя к необходимости принятия смерти главного героя.

Что же нужно понимать именно под эпохами развития? Следует говорить про размышления Льва. В той же мере к эпохам развития можно отнести редакции «Детства», публикации которых не последовало. Несмотря на юный писательский возраст, Толстой брался рассуждать на темы, впоследствии ставшие основой его будущей философии. Например, Лев отвергал любые проявления мистики, он отрицал возможность доверять предположениям гаданий. Он же размышлял про религию, допуская крамольные мысли. А раз из его уст звучала крамола, такому никогда не быть опубликованным, особенно в годы царствования Николая. Ведь чем являлась крамола на религию? Это прямой подрыв государственного устройства, так как ещё со времён Петра церковь стала одним из элементов воздействия государя на жителей Империи.

Толстой пока выступал против церкви не в общем, а в частном. Но сразу подвергал сомнению необходимость обращения к Богу, будто Высшее существо является не Творцом, а учителем по литературе, проверяющим, насколько люди способны без ошибок произносить заученные наизусть молитвы. Подобные рассуждения найдут отражение в опубликованном варианте «Детства», где схожим образом будет рассуждать юродивый. Однако, откровенность откровенности рознь, да и юродивому на Руси всегда дозволялось то, из-за чего других подвергали наказанию.

Если говорить о прочих текстах, оставшихся при жизни Льва в качестве рукописей, так и не нашедших места на страницах «Современника», то к ним стоит отнести рассуждения о критиках и критике. Ещё не состоявшись в качестве писателя, Лев говорил, каким образом следует мыслить. Опасался он этого ещё и по той причине, что критики привыкли воспринимать содержание произведений через отождествление описываемого с позицией самого писателя. Разве не станут критики воспринимать главного героя «Детства» в качестве альтер-эго самого Льва? Как раз вокруг этого они и будут создавать предположения, находя в чертах вымышленного персонажа отражение писателя. Впрочем, давая произведению подзаголовок «История моего детства», да ещё и оставаясь неизвестным читателю, иного вывода сделано быть не могло. И всё-таки Толстой хотел призвать критиков к иному способу восприятия текста. Отчасти за его суждениями следует признать правоту, только вот насколько способен писатель увериться в им сообщаемом? Может он и сам не понимает, насколько показывает себя в каком-либо действующем лице произведения, просто сам того не замечая.

Основное наставление критикам Толстой давал следующее: критиковать нужно сугубо произведение, опираясь на информацию, сообщаемую на страницах, не используя никаких данных сверх того. То есть произведение — это отдельный мир, существующий вне происходящего в действительности, по своей сути — выдумка. Говоря так, Толстой обозначал своё отношение к творческому процессу, будто он является приверженцем романтизма, где всё как раз и подносилось с позиции способного происходить только на страницах произведений. Лев словно забыл, насколько русская литература обозначила стремление к реалистическому восприятию действительности, теперь практически не стремящаяся оглядываться назад, более не видит мир через европейское представление о действительности, скрывающего проблемы настоящего историями о невозможном к осуществлению. Но Толстой ещё молод, мысль его цвела, пока ещё не готовая созреть.

Автор: Константин Трунин

» Read more