trounin.ru

В сборник “Наши драматурги” включён и цикл статей Эмиля Золя о Викторе Гюго, опубликованных в периодическом издании “Вольтер”. Для потомков Гюго – это писатель-романист, чьё имя навсегда внесено в список лучших беллетристов, когда-либо живших. Будучи едва ли не обожествляемым при жизни, Виктор страдал за Францию, принимая её муки и выражая душевную боль в поэтических строках. Современники его и ценили именно в качестве поэта, всё прочее считая второстепенным. Так считал и Эмиль Золя, но признавая талант Гюго в сочинении прозы. Пускай многословие Гюго чаще кажется неуместным в предлагаемом читателю содержании, таков был его стиль.

Драматургия Виктора Гюго оказывалась наполненной теми же многостраничными монологами. Действующие лица по очереди делились с читателем словами, пока остальным актёрам на сцене приходилось долгие минуты сохранять молчание. И в тех случаях, когда человеку полагается быть утомлённым, расстроенным от жизни, что даже звук отчаянья не может сорваться с его клуб, у Гюго он всё-таки говорит, и говорит достаточно, тем словно исцеляясь от причиняемых ему страданий. Персонажи Гюго любили исповедоваться, с этим ничего не поделаешь.

Эмиль Золя подробно разбирает несколько пьес, опять же их пересказывая. Как Гюго предпочитал длинные речи, так и Золя исходил в мыслях от подробного рассказа о содержании рассматриваемых им произведений. Следует ли снова говорить, что за счёт этого заметка для периодического издания содержала больше подлежащих оплате слов? Не стоит говорить и о склонности французских писателей XIX века создавать объёмные произведения, поскольку те оплачивались строго за определённое количество слов, строчек или страниц.

Не одной драматургии касается Золя при изучении творчества Гюго. Дополнительно он внимает “Собору Парижской Богоматери”, дабы на его примере показать принадлежность творчества Гюго только к романтизму. Действующие лица романа стереотипны. События развиваются вне времени и пространства, придерживаясь строго заданной канвы. Нет на страницах отображения жизни общества, практически все сцены происходят вне основного помещения собора и вне проводимых в нём религиозных обрядов. Происходящее касается строго заданных шаблонов, содержание которых и раскрывается перед читателем.

Как же относиться к творчеству Гюго? Его надо изучать в свете произошедших после изменений. Собственно, так следует поступать с каждым писателем, чьи произведения рассматриваются критически. Такое допустимо и в отношении произведений, написанных в жанре романтизма. Сам Золя не так часто это делает, более возводя стену отчуждения между литературой прошлого и настоящего, обвиняя мастеров прежних лет за склонность к созданию недостоверных художественных образов, тогда как требовалось показывать жизнь без прикрас. Но были те, кому то дозволялось. И понятнее это становится не за счёт зрелого взгляда Золя, а за счёт его юной увлечённости некоторыми авторами, чьи труды некогда оказались симпатичны и теперь он не хотел терять ту приятную связь с утраченным.

Опубликовали бы произведения Гюго при жизни Золя, приди Виктор с ними к издателю, будучи начинающим писателем? Эмиль в том сомневается. Если уж Мольеру ставится в вину грех излишнего многословия, то так могли отнестись и к Гюго, чьи персонажи не устают произносить монологи, нисколько не смущаясь того, что их могут перебить, поскольку если кто и вмешается, то уже того персонажа не остановить от аналогичного размера речи. Поэтому лучше думать не о смысловой нагрузке содержания произведений Гюго, а о позиции представленных им на страницах действующих лиц, настолько же чувствовавших собственную важность для окружающих их людей, отчего не замечали возводимых против них возражений. Когда говорит Гюго – все должны молчать.

» Read more

мир велик но не настолько всего в мире два значения одно из них отражает существующее второе отмечает его отсутствие сочетание сих значений допускает воспринимаемое нами многообразие посему куда бы не вела человека фантазия всё неизменно сводится к простоте следуя из означенного искать сверх данного допустимо ради цели потешить умение связывать слова в предложения

вселенные сливаются в вязкий комок ничего не значащих определений где то граф лев толстой а где то практически пуленепробиваемый сторонник непротивления злу насилием железная борода одно накладывается на другое некогда самостоятельная единица ныне нуль из чьей то фантазии

тут бы пора сказать смешно когда тянет улыбаться но не смешно когда тянет покрутить пальцем у виска начав рассказ с вольной трактовки вероятного прошлого пелевин закончил рассуждениями о политеизме понимаемый им в качестве отражения коллективного творческого процесса допустить такое возможно учитывая необходимость увлекательного начала переходящего в океан возможных продолжений

река фантазии вынесет через размытые берега с искажёнными до неузнаваемости руслами это раньше люди помнили о течении воды в определённом направлении покуда чаяния не обрушили опоры натурализма заново позволив реалиям сюжета воплощать иллюзорно понимаемый романтизм всё истинно движется циклами дабы некогда принятое забыть в угоду прочим писательским желаниям

куда несло пелевина дав зачин обозначив происходящее он забыл к чему вёл повествование не получилось выдать действие за модернистические наклонности даже нет потока сознания и нет фэнтези если кому то так могло показаться над всем навис абсурд причём не отражающий обыденность а трактующий происходящее на страницах самого абсурда ради

и когда пелевин понял как трудно дастся ему подобие философпанка он сказал о его более всего беспокоящем обыденности писательской профессии современного ему времени а именно речь о необходимом задействовании в творчестве помощников прописывающих закреплённые за ними моменты в которых они более сильны пусть так как говорится читателю только останется думать какое отношение это имеет к самому пелевину если и исполнявшего чью то роль в произведении то определённо демиурга

отправив толстого искать оптину пустынь пелевин не имел о ней представления пока герой будет идти в конечный пункт путешествия что нибудь нарисуется и надо сказать рисуется самое разное порою не совсем адекватное желаемое быть принятым за правду но не будет всего в таком количестве ибо истина доказывается а не дополняется за счёт прочих истин более и более заводя в абсолютный тупик

осталось разобраться почему в данном тексте нет знаков препинания и прочих важных атрибутов обязательно должных тут присутствовать их просто нет и не надо о том задумываться поскольку к сему абзацу в голове обязательно выстраивается определённая модель понимания легко обходящаяся без надуманных для письменной речи ограничений примерно в том же духе написан роман t пелевиным автор отрицает нормы понимания адекватности подменяя их удобным ему трактованием всего и вся

как уже сказано мир состоит из всего и из ничего поэтому буквы являются лишними элементами достаточно оставить чистую доску позволил каждому написать на ней желаемое или лучше оставить её в чистоте показав тем достигнутое познание высшего идеала совершенства выраженное через осознание себя в качестве единственного и неповторимого существа умеющего говорить пока и это умение не омрачило белизны чистой доски

сложное состоит из простого казалось бы и казалось бы простое составляет сложное

» Read more

Жизнь в привычном нам понимании зародилась только тогда, когда воздух стал насыщаться кислородом. И теперь, видя варварское уничтожение лесов, понимаешь, жизнь благополучно сойдёт на нет, стоит наступить критическому моменту. Если ранее действиями людей руководила жадность, то во время военного конфликта леса вырубались по иным всем понятным причинам, а что будет потом? Неужели снова вырубка из-за жадности или просто из глупости? Константин Паустовский предложил читателю самому решать, прав он в своих суждениях или нет.

“Повесть о лесах” начинается с рассказа о композиторе Чайковском. Его дом находился в окружении леса. Шелест листвы за окном настраивал на творческий лад, позволяя создать ещё одно музыкальное произведение. Но вот оказалось, что лес куплен заезжим купцом, планирующим свести посадки под корень и набить тем себе карман. Чайковскому хватало денег выкупить лес за адекватную цену, не вмешайся в дело жадность купца. Осталось бежать и более не творить.

Не то обидно, как деревья рубят ради прибыли. Раньше лес служил защитой во время вторжения противника. Деревья сажали так, дабы они затрудняли его продвижение, причём пробраться через заросли не могли даже животные. Умные предки понимали, где растёт лес, там не бывает засухи, ибо так создавалась защита от ветра и следовательно не шла речь о появлении пустыни. Поэтому обидно за нерациональное отношение к зелёным насаждениям, без чьего присутствия жизнь действительно становится невыносимой.

О лесах ли “Повесть о лесах”? Паустовский в прежней мере забывает о линейности. Он желает делиться информацией, не создавая для этого требуемой последовательности. История Чайковского служит своего рода легендой, тогда как основное действие касается рассказа о жизни писателя Леонтьева, нашедшего себя только благодаря пристрастию к природе.

Именно Леонтьев будет пробуждать в читателе чувство любви к лесу, тогда как Паустовский станет сторонним создателем его биографии. В произведении появятся моменты, требующие пристального внимания. Не останется в стороне и тема пожара, тушить который придётся непосредственно Леонтьеву. Природу следует изучать, так как всё на Земле регулируется похожими друг на друга закономерностями. Так, например, ежели необходимо потушить большой пожар, следует раздуть встречный схожий по силе огонь, дабы они обоюдно себя задушили. И жизнь устроена по тому же принципу. Задумав лишить деревьев жизни, оной лишаешь всех, кто живёт рядом с ними, а в перспективе и тех, кто находится на незначительном отдалении.

Не сказать, чтобы “Повесть о лесах” была актуальна для жителей городов. Однако, наблюдая пристрастие к одномоментным профилактическим повсеместным вырубкам деревьев внутри городских границ, можешь сделать единственный вывод, что человек крайне глуп. Причина этого объяснена в данном тексте ранее. Думая о личном благополучии, забываются нужды братьев меньших, о чьём присутствии дум у бездумных вообще не возникало.

Когда-нибудь произведение Паустовского окажется актуальным. Безусловно, таковым оно будет всегда, но пока этого человек не понимает. Люди заново переосмыслят прежние проблемы, наконец уразумев, к какому закономерному итогу они шли. Конечно, не будет страшных лесных пожаров, поскольку нечему будет гореть. Кислород будет вырабатывать лишь планктон, если к тому моменту и его человечество не уничтожит. Тогда люди опять станут мучиться от бесплотных надежд, обращаться к шарлатанам и взывать к Богу, прося проявить милость и реализовать их мечты. И не получат они ничего, ибо сами пришли к неизбежному. Небесные кары человек всегда творит самостоятельно!

» Read more

Цикл “Повесть о жизни” | Книга №1

Что толку стремиться к спокойствию, если оно отягощает своей пустотой? Человеку постоянно желается быть счастливым и довольным жизнью. А поживи он в бурное время, когда общество действительно разделено на людей, мысли которых разнились не по одному вопросу, а по множеству? Например, захвати он в воспоминаниях начало XX века, как то было с Константином Паустовским. Что тогда? Бурление событий, столкновение интересов, твёрдый настрой на осуществление задуманного – завтрашний день требовал быть реализованным сегодня. Будучи юным, Паустовский оставался невольным созерцателем тогда происходившего. Однако, оно глубоко запало ему в душу, поэтому, достигнув должной зрелости, он решил пересмотреть прежде с ним происходившее.

Самое главное событие детства – смерть отца. Каким бы он не был, чем не занимался и на какие страдания не обрекал семью, отец остался для Паустовского важной составляющей воспоминаний. Это не говорит, что ничего другого не интересовало Константина. Отнюдь, Паустовский внимал всему, чего касался его взор, где-то придумывая помимо действительно происходившего. Понятно, автор имеет право на личное мнение, но и читатель не должен слепо доверять его словам. Впрочем, не станем мыслить далее, поскольку проще довериться словам автора, не стараясь к ним относиться излишне серьёзно.

Повествование Паустовского не придерживается линейности. За описанием юношества следуют воспоминания о первых впечатлениях, после описание ярких событий, далее снова о мыслях повзрослевшего автора. Какие думы возникали в голове Константина, теми он тут же делился с бумагой. Ежели требовалось рассказать некое предание – ему находилось место на страницах.

Паустовскому хватало о чём сообщить. Во-первых, сам XX век. Во-вторых, непростая родословная со множеством национальностей. В-третьих, связанное с этим разнообразие полученных эмоций. Есть у Константина твёрдое мнение о поляках, украинцах, турках и русских. Ко всему он относился спокойной, не понимая, почему к нему, как к русскоязычному, кто-то мог предъявлять личное неудовольствие.

“Далёкие годы” вместили воспоминания о трагической первой любви, событиях 1905 года, школьных товарищах, большей частью с такой же печальной судьбой. Общество убивало своих членов, не боясь за это умереть само. Обострились противоречия между светской властью и представителями православной религии с населением в ответ на воззрения Льва Толстого. Обострение происходило вроде бы из ничего, потому как кому-то хотелось заявить о собственной позиции по определённого вопросу. Смирись человек с действительностью, как счастье само постучится в дом. Ничего подобного не происходило, из-за чего желаемого улучшения не наступало.

Паустовскому тяжело давалась юность. Ему приходилось зарабатывать деньги репетиторством, так как характер отца обернулся внутрисемейным разладом. За обучение требовалось платить: спасибо матери, уговорившей ректора разрешить учиться на особых условиях. От Константина требовалась прилежность и ему следовало избегать любых нареканий. Легко представить, насколько тяжело подростку спокойно созерцать, избегая всевозможных соблазнов. Но Паустовский не числился среди благонадёжных учеников, периодически проявляя нрав. Безусловно, не обо всём он рассказывает, ведь не мог он не впитать в себя неуживчивость отца, будто счастливо избежав положенной наследственности.

Слишком отчётливо Паустовский запомнил далёкие годы. Он говорил о них так, словно это случилось с ним на прошедшей неделе. Ему помогал талант беллетриста, остальное заполнялось благодаря фантазии. Читатель может с этим согласиться, либо оспорить данное мнение. Не станем искать причину для прений. Запомним Паустовского именно таким, как он сам себя представил. У него будет ещё возможность поведать о прочих событиях своей жизнь. “Повесть о жизни” только начинается.

» Read more

Как гадать по лапше? Берёте лапшу, измышляете, что вам угодно, и гадаете. Результат допустимо оформить в виде эссе. Чем больше будет написано, тем лучше. Допустимо сравнить едоков лапши между собой, поскольку их объединяет употребляемый ими продукт. Но про гадание по лапше читать никто не станет, а вот про литературные путешествия Карамзина и Пушкина может быть кто и будет. Только нет существенной разницы, когда к деятелям прошлого подходят с желанием найти общее между ними, редко допуская разумное и чаще – сомнительное.

Очевидная проблема изложения Балдина – пересказ утвердившихся в обществе истин. Например, Андрей твёрдо уверен в исключительной роли влияния Карамзина и Пушкина на становление русского языка. Кто первым такое вообще предложил? На чём основываются данные утверждения? Творивший ранее Сумароков разве другим слогом писал? С той же уверенностью Балдин говорит о допетровской литературе, будто бы связанной сугубо с деятельностью церковных служителей. И это не соответствует прошлому. Достаточно взять берестяные грамоты, после вспомнить об уничтоженной культуре в результате вторжения монголо-татар, как сразу становится понятным исчезнувший пласт навсегда утраченного культурного достояния.

Изложение Андрея скорее модернистической направленности. Он опирается на точку, неизменно пребывая в поисках её протяжения. Грубо говоря, Балдин из ничего создаёт нечто. Но как не растягивай точку, она останется подобием чернильной капли. Как же тогда из точки нарисовать портрет Карамзина? А как представить его передвижения по Европе? И причём тут тогда адмирал Шишков и Толстой-Американец? Допустим, они внесли дополнительный смысл в осознание представлений об определённом человеке. Что из этого следует?

Вывод проще предполагаемого. У Андрея Балдина имелся ряд работ, которые надо было опубликовать. В 2002 году в журнале “Октябрь” он уже старался рассказать о Пушкине. Жизнь поэта оказалась наполненной мистическими совпадениями, и могла сложиться иначе, если бы императора Александра I в младенчестве держали в люльке другого устройства. Вроде непримечательная особенность, зато какое она оказала влияние на судьбы прочих людей. Внимать подобному получается, но серьёзно воспринимать способен только тот, кто верит в гадание по лапше.

Цельное зерно в “Протяжении точки” присутствует. Оно касается настоящих биографических моментов. И пусть Балдин изначально желал за счёт анализа совершённых путешествий разобраться в творчестве писателей, сделать этого ему всё равно не удалось. Безусловно, увиденное всегда сказывается на человеке, западает ему в душу и воздействует на подсознательное восприятие реальности. Учитывать тогда следует неисчислимое количество факторов, способных оказать требуемое предположениям влияние. Балдин именно таким образом подошёл к понимаю становления взглядов адмирала Шишкова. Хотелось бы видеть такой же подход к Карамзину и Пушкину. Однако, увы и ах.

Ещё один непонятный момент. К чему вёл с читателем беседу Андрей Балдин? Сообщив любопытные моменты, он так и не раскрыл представленных им исторических лиц. Понимание осталось на уровне поверхностного знакомства. Не станем думать, якобы один раз сформированное воззрение остаётся до конца жизни в неизменном виде. У Балдина каждый представленный на страницах персонаж жил неопределёнными думами, после испытал впечатление и под его воздействием занял твёрдую позицию, которой непреклонно придерживался до самой смерти.

Разумеется, есть почти умная мысль, гласящая, что убеждениям требуется всегда следовать, даже если после приходит понимание их ошибочности. В таком случае существование из разряда полезного применения знаний переходит в бессмысленное отстаивание очевидных заблуждений. Чему учат – не всегда обязательно должно быть правдой! Плох ученик, полностью согласившийся с мнением учителя. Балдин не сделал попытки переосмыслить прошлое, потворствуя общеизвестному.

» Read more

Никакой гомеровской войны между журавлями и карликами! Сугубо о буднях-блуднях желающих обрести благосостояние путём сомнительных махинаций со вставками в виде порнографических сцен. Действие раскинулось на несколько эпох – от последствий Смутного времени при Романовых до становления России на рубеже XX и XXI веков. Руководить описанием происходящего на страницах взялся Леонид Юзефович, герои которого часто тяготеют к влиянию на события через личное участие в малоперспективных мероприятиях. За десять лет до “Журавлей и карликов” из-под его пера вышел труд “Самые знаменитые самозванцы”. Теперь самозванцы возвращаются.

Основной самозванец – Тимошка Анкудинов, исколесивший Европу, бывавший у Османов, сменивший множество религий, чаще выдававший себя за сына царя Василия Шуйского. Есть самозванцы рангом поменьше. Имя им одно – аферисты. Поэтому к сюжетным линиям о них хорошо примыкают действующие лица недалёкого к написанию произведения времени, которым допустимо дать прозвание барыг.

Учитывая, что “Журавли и карлики” – это книга в книге, то и относиться к произведению следует соответственно. Читатель наблюдает не за жизнеописанием людей из прошлого, он скорее следит за процессом работы по созданию исторической беллетристики. Поэтому про Анкудинова и прочих нужно говорить отдельно, вне привязки к остальным действующим лицам, непосредственно являющихся героями произведения Леонида Юзефовича.

Многослойное повествование не губит происходящее на страницах. Оно делает его менее понятным. Где имелась возможность создать работу о чём-то определённом, там имеется куцый отрывок, перемешанный с прочими частями. Какой бы замысел Юзефович не преследовал, “Журавли и карлики” приняли вид собранного из разных кусков произведения. Не лучше ли было историю Анкудинова оформить отдельно? Лучше! Но тогда она нуждалась в основательной проработке, требуя дополнительной информации и более продуктивного авторского вмешательства.

Сам формат подачи исторической беллетристики, по мнению современных писателей, должен подвергнуться переосмыслению. Недостаточно показать читателю прошлое, будто бы происходившее так, как ими написано. Нужно связать былое с настоящими, чтобы читатель видел связующую нить. У Юзефовича нить привязана к желанию действующих лиц жить лучше, нежели им позволяет ситуация.

Благой помысел омрачается пониманием читателя, что ему представлен именно авторский вымысел. Вместо понимания взаимной связи, возникает ощущение, будто сегодняшние события реальны, а вот происходившее давно – выдумано. Усиливается это ощущение именно из-за желания автора увязать нынешнее с прошлым. Получается обратное действие. Возможно, остаётся так думать, Леонид Юзефович это осознавал. Но зачем он решил запутать читателя?

Для связки сцен Леонид использовал порнографические описания. Без всякого стеснения, ибо нечего взрослому человеку стесняться. Почему бы целую главу не посвятить занятию действующих лиц тантрическим сексом? Не обсудить проблематику воздержания? Не дать представление о проникновении мужчины в женщину? Думается, Леонид считает, что читатель совершенно не имеет представления о физиологических потребностях людей, раз ему такое необходимо рассказывать. Либо произведение “Журавли и карлики” рассчитано на подростковую аудиторию.

Литература современников Юзефовича вообще грешит этим. Это даже считается обязательным к использованию в тексте. И причина тут не в чём-то определённом, а в возможности из ничего увеличить объём произведения. Достаточно фантазии, никак не связанной с сюжетной линией, как страницы заполняются печатными символами.

Действительность отходит на второй план, уступая место происходящему в художественной литературе. Чего не случалось, то происходит теперь. Читатель поверит не мнению разума, а словам беллестриста, и ошибётся. Он будет думать, будто так и было. Однако, даже современность воспринимается автором особо – у него собственная точка зрения на происходящее.

» Read more

Если есть конкурент – он должен быть уничтожен сатирой. Таково убеждение входящего в совершеннолетие Ивана Крылова. Он научился обличать людей, побуждая зрителя искать прототипы представленных действующих лиц. Оставим такие ухищрения исследователям творчества и трудам современников писателя, потомкам требуется смотреть на ситуацию в общем. Крылов ещё не раз выскажется против графоманов, которым для реализации творческого потенциала не требуется даже желание. Такие люди создают произведения, не заботясь о их ценности. Ещё хуже, если среди таковых оказываются поэты.

Допустим, есть человек, желающий дамского внимания. Он умеет сочинять стихи. Но такие, которые заметны лишь благодаря чернилам на бумаге, не представляя интереса для их прочтения. И такой человек тоже утверждает, что он может уничтожать конкурентов сатирой. Если есть иной претендент на сердце возлюбленной им дамы, он берётся его обличить всеми правдами и неправдами. Дабы направить разрушительную энергию в позитивное русло, дама обязана предложить столь ретивому поэту воспеть прелести её собачки.

О собаке легко сочинить хоть тысячу строк, коли того желает прелестница. Одно мешает дамскому угоднику, неопределённый статус его возлюбленной. Крылов решил дерзко осмеять некоего знакомого ему сочинителя, показав зрителю возникшее у того затруднение. Стоя в прихожей, практически буквально, поэт надеется получить расположение хозяев дома, а сталкивается с обстоятельствами, от которых ему впоследствии придётся отказываться. Оказывается, графоману трудно творить, если у него нет побуждающих мотивов. Ведь ему всё равно требуется потребитель его труда, причём не из людей с социального дна.

Можно представить ситуацию иначе. Другой сочинитель желает дамского внимания, только он привык воровать сюжеты произведений, немного их изменяя и выставляя за свои. Не о собаке, планируя жениться, он готов переиначивать литературные творения днём и ночью, лишь бы добиться благосклонности. Непонятно, чем это так волновало именно Крылова, ещё не настолько успешного, чтобы крали непосредственно у него. Может он и не мог заявить о себе, по причине невозможности пробиться с оригинальным произведением, когда кругом сплошь графоманы, наживающиеся за счёт написанного другими?

Не удостоившись внимания с “Кофейницей”, Крылов к 1786 году мыслил себе будущее драматурга. “Сочинитель в прихожей” и “Проказники” в тот плодотворный год выделились схожей повествовательной линией, касающейся окололитературных тем. Их постановка в театре так и не состоялась – Яков Княжнин принял сочинения за насмешки над ним и его семьёй. Не стань это известно, никто бы и не думал как-то укорять Княжнина. Теперь же иначе приходится смотреть на самого Якова, открыто признавшегося в наличии сходных моментов.

Структурно комедии тяжеловесны. Крылов старался подражать драматургам, чем усложнил понимание рассказанных историй. Действующие лица предпочитают обильно разговаривать, тогда как проблематика остаётся единственной, без дополнительных неожиданных включений. Прелесть драматических произведений как раз в том, что автор раскрывает обстоятельства постепенно, позволяя им взаимодействовать друг через друга. Крылов наоборот обозначал проблематику сразу, в дальнейшем стараясь раскрыть её полнее.

Общее понимание творчества Крылова складывается определённым образом. Иван пребывал в желании создавать художественные произведения. Он встречал сопротивление и не мог добиться внимания. Видимо, в силу юного возраста, Крылов старался говорить о беспокоящем его, тогда как для обретения успеха требуется задействование особых творческих способностей, принять которые он не мог. Иван высмеивал, тогда как следовало самому пользоваться опытом успешных собратьев по ремеслу.

О личном допустимо писать будучи именитым, а до того момента лучше писать на потребу дня.

» Read more

Если о человеке известно мало, как о нём рассказать? Хорошо, если он оставил свидетельства о себе, тогда, сугубо на их анализе, появляется возможность воссоздать его внутренний мир. Правильно ли это? Не для всех людей, но о некоторых из них такие выводы сделать допустимо. А как быть с Данте? Для Дмитрия Мережковского это не стало проблемой – он написал эссе о “Божественной комедии”, сделав главным героем повествования её автора.

Знакомясь с литературным произведением, нужно видеть прямо написанное. “Комедия” Данте прозрачна и не требует серьёзного аналитического разбора. Алигьери поместил угодную ему информацию на её страницах. Он рассказал о семейных встречах, политических оппонентах и Беатриче. Мережковский во всём доверился его словам, рассуждая на собственный лад, каким нужно быть человеком, чтобы представлять хождение в загробный мир, где видеть, помимо врагов, близких людей и утраченную любимую женщину.

А может ничего не было? Разумеется, Данте в загробном мире побывать не мог. Это его фантазии. Но фантазии ли? И насколько всё надумано? Мережковский задумался о Беатриче – её могло не существовать в действительности. Она – плод чувственных размышлений Алигьери, зовущий манящей красотой. Читатель от таких мыслей Дмитрия тоже задумается – насколько оправдано внимание к “Комедии” Данте и к самому Мережковскому, на восьмом десятке лет продолжавшем оставаться символистом.

Не стоит поднимать символистику, коей Дмитрий увлекался с юности. Изначально настроенный на важность деталей в человеческом мире, Мережковский переключился на размышления о религиозной сути бытия, наделяя уже её символичностью. Всё оное он решительно применил и касательно Данте. Трудно осмысливать тройственность всего во имя мира, ежели рассказ идёт о “Божественной комедии”. Мережковского это не смущало – магия тройки станет важной частью измышленного им Данте.

Дмитрий понимал, следовало рассказывать биографию определённого человека. Наигравшись с сакральным, Мережковский вспомнит о главном герое повествования. Он пересказывает известное, опираясь на информацию от Боккаччо, первого биографа Алигьери. И только! Вооружившись апологией, он создал новую апологию. Более того, в изысканиях Мережковский позволил судить о Данте, опираясь на Вергилия, делая его своим спутником не по загробному миру, а по жизни Данте.

Обвинения Мережковского сомнительны. Странно: ставить в упрёк кому-то, что он не соответствует твоим ожиданиям в некоторых вопросах. Дмитрия не устраивала любвеобильность Данте. Он обязан был любить Беатриче и более никого. Он же бегал за “девчонками”. Следует обратить внимание, как часто Мережковский употребляет в тексте именно такое слово в отношении представительниц женского пола. Будь воля Дмитрия, ходить Алигьери с опущенным в землю взглядом, ощущая жар ада под ногами.

Почему же Мережковский настолько странно обошёлся с Данте? Он ему симпатизирует, при этом недолюбливая. И всё-таки пишет в хвалебных тонах, ещё и находя много общих с ним черт, кроме одной существенной. Может причина в обязательствах перед Муссолини? Итальянский диктатор желал видеть работу о Данте написанной, выделив для того Дмитрию стипендию. Русскому эмигранту (вообще, а не конкретно Мережковскому) часто требовались деньги, потому он мог взяться за любую работу, тем более учитывая факт утраты родной страны. Взялся и Дмитрий, написав так, как только он и мог написать.

Чем дальше продвигался в изложении биографии Мережковский, тем всё меньше на страницах оказывалось самого Данте. Автор “Комедии” отошёл обратно в середину книги Дмитрия, словно его не было, как не было в начале повествования.

» Read more

Тяжело быть писателем. Если пожелаешь написать дельное – никогда не напишешь. А вот спонтанно написать дельное – это пожалуйста. Нужно дождаться определённого момента и крепко за него ухватиться. Для Николая Рыжих таковым моментом могло оказаться вынужденное заточение в снежном плену, когда он выбрался за ягодой, попав под семидневный снегопад. Но порой необходимо себя заставить. Приходится выбрать место, приготовиться и приступать. И делиться с бумагой не событиями сегодняшнего дня, а воспоминаниями. Ещё лучше делиться обидами. Николаю было из-за чего грустить. Главной темой его сочинений выступает разочарование от поведения человека на Камчатке, истинно считающего всё созданным для удовлетворения его нужд.

Некогда рыба сама в руки шла, зверь спокойно бродил близ людей. Годы шли. Варварское отношение к природе привело к обезрыбиванию водоёмов, животные стали сторониться человека. Уже не пройдёшь спокойно по лесу, не рискуя оказаться под пристальным вниманием медведя. Далеко не пришвинского медведя, кстати. Это прежде животные жили в худой дружбе с людьми, теперь изменив отношение на враждебное. Причина того очевидна. Убийство зверей и птиц стало для человека обыденным сиюминутным всплеском желания безнаказанного уничтожения: вне всякого контроля и разумного объяснения человек в неограниченных количествах лишает жизни представителей животного мира.

Начиная с одной темы, Рыжих раскрывал её в серии очерков, чтобы перейти к раскрытию следующей проблемы. Для него важнее не состояние природы, поскольку и сам он не прочь убить зайца просто из-за того, что тот мозолит ему глаза, Николай переживает из-за выбора писательской стези. Все его бывшие друзья-товарищи обзавелись кораблями и плавают в своё удовольствие, а он сидит на берегу и выжимает из себя текст. Откажись он тогда от писательского ремесла, так владел бы пароходиком, не зная нынешних проблем.

Остаётся рассказывать, как он чувствует себя мелкой рыбёшкой в литературном мире, где имеются свои чавычи, от присутствия которых приходится трепетать. Хорошо ли будешь себя чувствовать, если рядом окажется Шолохов? И кто скажет, что Шолохов – не чавыча пера? И кто скажет, что Рыжих среди писателей – не орёл, что смотрит на людей с презрением, стараясь уйти от их общества, даже не умея взлететь из-за повреждённого крыла? Поэтому Николай вынужден остаться и видеть ужасы человеческого социума, уничтожающего себя через уничтожение планеты.

Делаемое для людей, делается не для людей. Показать человеку красоты Камчатки, значит подтолкнуть человека к избиению этой красоты. Имея благие помыслы, обеспечивая людям досуг, получаешь варварское отношение и не можешь никак повлиять на формирование более лучшего отношения к миру. Единственное остаётся писателю – безустанно укорять. А тем, кто привлекает туристов, остаётся уничтожать дело, только таким образом обеспечивая сохранность оставшегося.

Рыжих предпочитает забыть о человеке наших дней, поставив в пример своего деда, что на семидесяти гектарах с нуля создал плодовый сад всем на зависть. Он не уничтожал, заботясь только о прибавлении. Прожив жизнь в созидании, дед Николая тем заслужил уважение потомков. Когда-нибудь сей сад сведут на нет, о чём Рыжих предпочитает не говорить. Человеку проще уничтожать, нежели созидать. Правдой звучат слова тех, кто считает природу обязанной удовлетворять нужды человека, ибо всё создано для нужд его, как о том говорится в библейских преданиях. И тут уже стоит говорить об интерпретации текстов, понимаемых излишне буквально, притом без желания принять факт буквальности за реальное положение дел.

» Read more

У Джека Лондона имелось определённое пренебрежение к литературным критикам. Отыграться на них он решил наиболее привычным для него способом – он написал книгу. Главный герой произведения “Морской волк” за тридцать пять лет не сделал ничего, чем можно было бы гордиться. Он не приспособлен к жизни, не умеет сочинять беллетристику и ему суждено утонуть близ Сан-Франциско. Два средства могут побудить главного героя к жизни – замкнутая среда и суровый начальник. Так оно и происходит. Учителем жизни для литературного критика становится жестокосердный Морской волк, хозяин шхуны и властитель попавших на неё людей.

Понимание творчества Джека Лондона, как и других писателей, постоянно изменяется. Сегодня произведение автора может понравиться, а завтра разонравиться, либо сейчас читатель будет сетовать на что-то определённое, чтобы после недоумевать, каким образом такое мнение вообще могло у него возникнуть. Восприятие любого текста зависит от множества сопутствующих факторов, учитывающих степень знакомства с трудами автора и общую начитанность. Ежели при первом знакомстве произведения Лондона кажутся литературой для детей, то глубокое проникновение в мысли Джека заставляет думать иначе.

Читать и перечитывать постоянно никто не призывает, тогда пострадает общая начитанность, вследствие чего кругозор будет сужен, что отразится негативно на всестороннем понимании как творчества самого Джека Лондона, так и других авторов. Собственно, подобного рода рассуждения полезны всякому читателю, волей случая взявшего в определённый момент конкретную книгу. Пусть ей в настоящее время оказалось произведение “Морской волк”.

Понимание действительности подвержено тем же закономерностям. Оно зависит от знакомства с условиями жизни и приобретённым опытом. Стоит согласиться, примеряя на себя определённую роль, что человек не всегда годится к выполнению возложенных на него обязанностей, поскольку не понимает, почему ему это следует делать. Беря за основу профессию литературного критика, Лондон мягко высмеял ценителя работ романтического жанра, видящего в обыденном мечтательном упоении достойный восхищения труд. По идее, пережив испытания, закалив характер и распрощавшись с иллюзиями, представленный Джеком герой обязан заново переосмыслить былые увлечения. Таковые выводы остались вне “Морского волка”.

Действительно, главный герой мужает с каждой страницей. Он забыл себя и стал типичным моряком, находящим прелесть в солёном привкусе на губах и продувном ветре. Теперь он не гнушается убивать дубиной морских котиков и способен выжить в экстремальных условиях. Достойный восхищения литературный критик раскрывается перед читателем, вспомнивший о прежних занятиях, благодаря встрече с писательницей, оказавшейся с ним на борту судна. Читатель отныне с любопытством следит за судьбой противоречивых начал, должных исходить из разных побуждений, в итоге приходящих к выводу, что делают они общее дело, а их враг – это невежество людей, едва разбирающих буквы на бумаге, зато считающих собственное мнение неоспоримой истиной.

Джек Лондон не смущается преподносить историю под видом мирного сосуществование критиков и писателей – это противно духу литературы. Должны быть творцы текстов и их толкователи, причём без излишнего стремления восхищаться работой друг друга. Ругать чужое творчество не следует, но мало кто от этого удерживается. Впрочем, Лондон всё-таки исходил из других побуждений. Он строил историю человека, попавшего в неблагоприятную ситуацию, потом прикипевшего к женщине, уже как мужчина, а не как литературный критик.

Любовь обязательно победит. Так всегда происходит в художественной литературе, редко заглядывающей далее трёх лет совместного существования действующих лиц. И как знать, может тогда литературный критик победит в главном герое “Морского волка”, либо в нём проснётся писатель. Лишь бы он не пришёл к социалистическим убеждениям – до хорошего это не доведёт. Но об этом Джек Лондон напишет как-нибудь потом.

» Read more