trounin.ru

Цикл «Повесть о жизни» | Книга №4

Пока Паустовский дописывал «Романтиков», Одессу покинули деникинцы. Установление новой власти не затрагивало мыслей Константина. Он трудился в журнале «Моряк». Беспокойная юность продолжалась, став теперь временем больших ожиданий. Но чего ждать, когда кругом разруха? Журнал печатался на царских чайных бандеролях, зарплату не платили, приходилось воровать дрова. И цены тех времён устремлялись к небесам. Миллион рублей уподоблялся ветру. Остаётся смотреть на происходившие в Одессе тогда события, поскольку ни о чём другом Паустовский не рассказывал.

Читателю предстояло узнать про корпус русских солдат, просидевших всю Мировую войну в Париже. Правда перед этим они совершили почти кругосветное путешествие через Тихий и Атлантический океаны, так и не сумев добраться до полей сражений. Как раз становление третьего десятка в XX веке побудило французов вернуть солдат домой, попутно переслав помощь белому движению. Это лишь первая история, которых у Константина с избытком.

Рассказывает Паустовский про встречи с литераторами. Он познакомился с Файнзильбергом — будущим Ильёй Ильфом. Особенно выделял Бабеля, неизменно с добром о нём отзываясь. В дальнейшем Бабель ещё не раз окажется на страницах воспоминаний. Где только не будет сводить его жизнь с Константином, как в Москве, так и на Кавказе. Есть в тексте и слова про Блока и Багрицкого. Отзывается Паустовский даже на творчество Куприна, с детских лет оказывавшего на него благоприятное воздействие. Кто бы знал, ведь и Константин того прежде не знал, у него с Куприным имелся общий знакомый Сашка-музыкант, тот самый из «Гамбринуса». С горечью, поскольку Сашка умер, Константин осознал, что близкий для него герой литературного произведения оказывается был настоящим, всегда находившийся рядом.

Всяких событий стал свидетелем Паустовский. Видел он и самый настоящий бунт на корабле. Не слишком ли сохранилось в памяти свидетельств? Ещё понятно: запомнить трудности работы в журнале, чехарду в творческом процессе, сохранить представление о коллективе, но пронести через годы столько деталей о прошлом, дабы поделиться ими через сорок лет. Это кажется удивительным. Впрочем, «Повесть о жизни», как бы не могло казаться, отнюдь не о всей жизни. Она обрывается на самом расцвете способностей Константина, не требующая продолжения. Поэтому с четвёртой книги, речь про «Время больших ожиданий», читатель должен быть готов к скорому окончанию повествования.

Не долго проработал журнал «Моряк», вскоре его закрыли, а после снова открыли, но уже иной по духу и содержанию. Паустовский нашёл себя в «Станке». Отныне он плавал по портам Чёрного моря, собирая материал для публикаций. Ему могло желаться воспеть каждый городок, известный малому кругу людей, если бы тем не занимался другой знакомый ему писатель. Приходилось наблюдать за становлением советской власти. Обстоятельства складывались так, что куда бы не отправлялся Константин, там вскоре его настигала революция. Он пережил этот период не один раз, поэтому ещё успеет подивиться подобной особенности своей жизни.

Впереди Паустовского ожидал «Бросок на юг». Ему предстояло расстаться с Одессой. Обо всех, с кем ему довелось встретиться, он ещё обязательно расскажет. Пути одесситов разойдутся, чтобы сойтись в Москве. К шестой книге воспоминаний Константин измается воспоминаниями, видимо позабыв, о чём он собственно хотел рассказать. Его юность излишне затянулась. Каким бы слогом он не владел, он всё-таки продолжал жить, чего по «Повести о жизни» не скажешь. Возникает ощущение, словно Константин выбрал момент во времени, предпочтя на нём навсегда остановиться. Пока это Одесса начала двадцатых.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дабы лучше понять жизнь, надо своими глазами посмотреть на окружающую действительность. И тогда окажется, что всё далеко не так, как о том принято думать. Халед Хоссейни прежде негативно отзывался о режиме советской власти в Афганистане, имея о ней представление сугубо со слов американской прессы. Но вот им написан «Бегущий за ветром», Хоссейни получил возможность побывать в родившей его стране. И что он узнал? Отнюдь! Оказалось, советский режим правления позволил афганцам почувствовать свободу от предрассудков, отказавшись от всего, что связывало по рукам и ногам. Но вот власть советов пала. Кто пришёл вместо них? Сперва моджахежы, затем талибы. Небывалое насилие посетило Афганистан, не знавшего подобного унижения никогда прежде. Процветающий Афганистан уподобился Камбодже, поедавшей себя точно тем же автогеноцидом. Пусть красные кхмеры выдавали себя за социалистов, тем на собственный лад творя безумие. Пришедшая к афганцам язва начала разъедать их разум, порождая чудовищные изменения в общественной жизни. Обо всём этом узнал Халед, стоило ему встретиться с реалиями Афганистана лично, заново осмыслив судьбу проживающих и проживавших на его территории народов.

Не надо ничего придумывать. Достаточно лишь ознакомиться с рассказами свидетелей. Мало ли имеется примеров, сообщающих о горькой человеческой доле? Хоссейни взял в качестве примера несколько семейств, воссоздав на основе их жизни цепочку событий, охватив тем самым историю Афганистана от последнего короля до прямого вмешательства американцев. И получилось у Халеда протяжённое повествование, где основные ужасы коснулись женской доли, обречённой оказаться на последней из доступных ролей. Только при социализме женщины Афганистана обрели право на выражение личного мнения, могли получить образование и устроиться на работу. Тогда как в последующем ничего подобного им никто не давал.

Беда афганцев — в них самих. Они не способны преодолеть доставшееся им в наследство мировосприятие. Они погружены в заботы, от которых следовало избавляться при первой на то возможности. Усугубляет быт афганцев и исповедуемая ими религия. Точнее не сама религия, а её трактование. Прежде над человеком должен властвовать разум, чего по произведению Хоссейни заметить не удаётся. Халед показывал так, чтобы читатель бесконечно возмущался им описываемым. В какой-то момент обязательно возникнет недоверие. Уж ежели всё настолько было плохо, то как афганцы до сих пор не самоистребились, всё-таки продолжая существовать и поныне? Это объясняется стремлением ряда писателей к излишней драматизации, полностью отказываясь видеть происходящее в самую чуточку лучшем свете.

Что остаётся? Как нужно поступать? Смогут ли афганцы сами ответить на эти вопросы? Если Хоссейни не приукрашивал, говорил существенно важные вещи, тогда необходимо задуматься, как всё-таки нужно жить, каких устремлений придерживаться. Конечно, всякое общество имеет право на существование, покуда находятся его приверженцы. Отказывать в том праве никому нельзя. Должна быть единственная оговорка. Она гласит: когда хочешь жить по своим правилам, тогда позволь другим жить по правилам, которые по нраву окажутся им. Такое получится когда-нибудь осуществить? Ответить можно положительно, но с той же единственной оговоркой, означающей развязывание войны между всяким, чьё мнение не может сойтись.

Хоссейни отмечает благость пришествия американцев в Афганистан. Наконец-то афганцы заживут достойной их существования жизнью. Но понимает ли Халед, как велики противоречия, не скоро способные утихнуть? Ведь будут среди афганцев рождаться люди с иным мышлением, считающие противным жить по американским нормам поведения. И тогда будет новый виток конфликта. К сожалению, с противоречиями быстро сладить нельзя, для этого нужны решительные меры. Однако, спешка скорее даст отрицательный результат. Как не удержался социализм, так может не удержаться и любой другой режим.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Куприну шёл тридцать второй год, когда он встретил двадцатилетнюю Марию. Их свёл Бунин, при самой первой встрече шутя на счёт будущей женитьбы. Свадьба вскоре состоялась, но и развод не заставил себя ждать. Преимущественно о том коротком отрезке жизни, практически восьмидесятилетняя, Мария написала воспоминания. Там Куприн выступил ярким творцом, литературным мыслителем, вхожим в писательское мастерство в разгар пришедшей к нему славы. Ещё не начал греметь «Поединок», но всё к тому шло, благодаря усилиям Марии. Когда они расстались, Куприн продолжил жить, через десяток лет удалившись в эмиграцию. И вернулся в Россию он затем, чтобы умереть на руках именно Марии — первой своей жены.

Воспоминания Куприной-Иорданской выполнены в духе беллетристики. Действующие лица на страницах воспринимаются в качестве исторических персон, они кажутся персонажами романа. Беседы с Буниным лишь предваряют повествование. На равных правах в «Годах молодости» появятся писатели Горький и Чехов, с теплотой относившиеся к Куприну. А сам Куприн — честный и порядочный человек, бравшийся не сколько сочинять рассказы и повести, а редактор периодического издания, готовый не жалеть времени для чтения трудов неизвестных литераторов, и, самое главное, предоставлять им место на страницах, чему противились прочие члены редакции, имевшие планы публиковать хотя бы малость именитых.

Куприн честен с другими и с собой. Как-то ему довелось ехать на поезде в вагоне для курящих. Он ехал не один: сопровождал недавно родившуюся дочь. Не умея словом добиться требования держать форточку открытой, Куприн предпочёл действие, разбив окно. Ему пришлось заплатить двойной штраф, зато никто не мог его укорить за совершённый проступок.

Известно, как Куприн относился к греческим рыбакам, с коими имел дело в Балаклаве. Он хорошо знал про их повседневную суету, став участником оной. И всё же честность в очередной раз проявилась в связи со вспыхнувшим на крейсере «Очаков» бунтом под руководством лейтенанта Шмидта. Став свидетелем Севастопольского восстания, Куприн отразил то в одной из статей, изложив всё по существу, выступив против официального замалчивания того происшествия.

Имел Куприн знакомство и с писателем Маминым-Сибиряком. Сошлись молодость и старость. Мамин устал от повседневности, собираясь писать сугубо для детей. Куприн же, наоборот, пылал желанием будоражить общественность. Тот самый «Поединок» всегда восхваляемый в мемуарах свидетелей его жизни и биографов, должен был показать истинную сущность армии. Из воспоминаний Марии читатель узнает, как она заставляла его приносить очередную порцию написанного каждый день, иначе не пускала домой.

Дальнейшее повествование — путь от произведения к произведению. Куприна-Иорданская взяла на себя обязанность музы, побуждая мужа искать материал для нового рассказа или повести. Совершенно отчётливо прописано, как знакомство с Рыбниковым побудило Куприна написать произведение «Штабс-капитан Рыбников», где всё выдумано от начала до конца. Но всё-таки не всё. Будучи человеком не совсем русских кровей, Куприн мог понимать чувства прочих национальностей, наводивших на сходство с японцами.

Когда молодые годы закончатся, писать Марии останется немного о себе и малость про Куприна. Чем он занимался в последнее десятилетие перед революцией? Как жил в эмиграции? Об этом не ей следовало писать. Сообщаемое читателю она сама знала из редких писем. Важно непосредственное прибытие Куприна в Россию. Он был встречен с сочувствием, с ласковостью принят, но он тогда уже умирал, о чём должен был знать.

Мария Куприна-Иорданская стояла у истоков некоторых проектов советской литературы, среди которых особенно примечательно участие в создании журнала «Новый мир». Может знакомство с Куприным и направило её мысли в соответствующую сторону. И очень хорошо, что она решилась написать о начале XX века, придав важное значение личности человека, некогда приходившегося ей мужем.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Америка конца XIX и начала XX века — воплощение краха человеческих надежд. Люди перестали иметь значение для государства. Даже желающие работать — не могли найти работу. Это ли новое явление? Отнюдь, с аналогичными проблемами сталкивались прежде в Англии и Франции, теперь очередь дошла до американских штатов Северной Америки. На этой почве могли трудиться писатели-реалисты, собиравшиеся нести читателю честное слово о происходящем. Но была ли в них нужда? Люди предпочитали зачитываться романтическими историями, обходя вниманием любые произведения, натуралистично описывавшие повседневность. Кто всё-таки брался писать в подобном духе, не пользовался спросом. Исключением стал Джек Лондон. Причина того отнюдь не в его воззрениях, просто он хорошо начал с разговора на отвлечённые темы, а потом уже нельзя было заставить замолчать того, кто успел прогреметь на всю страну.

Особенностью биографии Лондона является его участие в жизни социалистической партии. Он тратил силы и время, стараясь донести до каждого необходимость открыть глаза на происходящее. Он стремился участвовать в политике, только ни разу не выиграл выборы. Джек и с партией рассорится по причине расхождения в подходах к пониманию её деятельности. Не будет излишне назвать его жизненную позицию равнозначной представлениям ещё не народившихся большевиков, противопоставлявшего себя буржуазно настроенным социалистам Америки, чьё понимание аналогично меньшевикам, так же ещё не появившимся. Джек считал — нужно побуждать народ, не ограничиваясь участием в выборах. Не должен социалист уповать на победу там, где изначально заложен механизм, редко способствующий поддержанию республиканских или демократических традиций.

Фонер стремился понять, почему натуралистическая литература не пользовалась спросом. Вместе с тем, он не стал рассматривать самый очевидный вариант. Тот, кому она предназначалась, не имел возможности её купить. Вполне вероятно и то, что он не умел читать. А скорее всего третье — не хватало времени. Трудиться приходилось по тридцать шесть часов подряд за смену, либо более. Разве в таких условиях останется время на чтение беллетристики? Оная не могла ничего изменить. Горькой пилюлей она в той же мере не являлась. Поэтому, ежели душа требовала излить обиду на бумагу, то рассчитывать на всестороннее внимание не приходилось. Имелось одно исключение — провоцировать общество, тем пробуждая к себе интерес.

Оттого Фонер и называет Джека бунтарём. Лондон восставал против обстоятельств, словом одолевая капиталистов. Он их бил на страницах произведений, позволяя временно одерживать верх, дабы в итоге даровать пролетариям счастье. Джек будто действительно считал, согласно Фонера, что вся история человечества — это борьба эксплуатируемых с эксплуататорами. Вся ли? И всего ли человечества? Касательно трудящихся Америки — то походило на правду. Подобные мысли обязательно возникают в малом количеством случаев. Одним из основных является переход от кустарного производства к промышленному, где вследствие перераспределения человеческих ресурсов большая часть рабочих оказывается невостребованной.

Как же быть? Вроде сбывается мечта, позволяющая не работать. Вместе с тем, оказывается, лишаясь заработка, люди становятся перед осознанием голодной смерти. Вполне очевидно, никто не согласится содержать работников, когда в них нет нужды. Это больно видеть, да иначе быть не может. Человечество ещё не раз столкнётся с подобным в будущем. Поэтому не стоит забывать про социалистические воззрения. Они обязательно пробудятся, стоит свершиться усовершенствованию производства, вслед за чем последуют увольнения, а значит и станет очевидной незавидная доля выброшенных на улицу работников.

Фонер забыл про ещё один важный момент, хотя вскользь его упоминает. Джек Лондон пытался бороться за права американцев, видя обездоленных сугубо в лице пролетариев. Он никак не собирался обращать внимание на проблемы других слоёв населения американских штатов Северной Америки. А между тем, чернокожая часть общества испытывала проблемы, несоизмеримо сложнее. Сомнительно думать, будто Лондон допускал мысль о братстве разных рас, особенно вспоминая его идею превосходства англосаксов.

В остальном Фонер создал примечательный образчик биографии. Он рассказал про обстоятельства рождения, отношения с матерью и отчимом, про жён и немного про детей, поведал о поездках Джека на русско-японскую войну, в Англию и отчасти в Мексику, в том числе описал и вояж на Снарке. И всё же важнее было показать, каким Джек являлся бунтарём.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Большинство исследователей жизни Эмиля Золя смакуют отторжение его обществом. Не стал исключением и Анри Труайя. Идя вслед за другим биографом — Арманом Лану — он повторял ошибки предшественников. Не получается понять, каким образом Золя имел успех у современников, тем более удостоился чести обрести захоронение в Пантеоне. Словно Эмиль специально писал на злобу дня и шокировал французов, считая то необходимым. Но стоило ему умереть — как слава великого деятеля во благо Франции тут же пришла к нему. Возникающее несоответствие не получается возместить никакими средствами. Либо требовалось искать иные способы рассказа о жизни Золя, или найти достаточное обоснование. Сомнительно, чтобы потомки приняли заслуги Эмиля, довольствуясь лишь его позицией в деле о защите Дрейфуса.

Рассказывать о Золя не сложно, а очень просто. Дабы понять писателя — нужно читать им написанное. Тогда не возникнет нужды в знакомстве с трудами исследователей. В самом деле, какой может быть у читателя интерес, если знакомство с биографией писателя происходит согласно тех или иных традиций, присущих другому времени? Девяностые годы XX века представляют совершенно другую культуру восприятия действительности, нежели существовала во второй половине XIX века. И это не голословное утверждение. С этим читатель столкнётся едва ли не сразу, принявшись знакомиться с трудом Труайя. Знаете, на чём сделан первый акцент? Пятилетний Эмиль подвергался интимным домогательствам от мальчика более старшего возраста, далеко не европейской национальности. Скажется ли этот эпизод на последующей жизни Золя? Никоим образом, поскольку Труайя о нём сразу забывает.

Говоря о Золя, нельзя обойти вниманием личность его отца. Исследователи часто не пониманиют, о ком они взялись сообщить читателю. Касательно Золя личность отца безусловно важна. Тот факт, что Эмиль не имел французского гражданства долгое время, ибо по линии отца считался итальянцем. Однако, отец станет истинно важен в последние годы жизни Золя, когда против Эмиля развернётся травля, связанная всё с тем же делом Дрейфуса. Тогда бы и следовало возвращаться к корням Золя, требовалось бы такое вообще. Читателю интересен непосредственно Эмиль, а не то, от кого он мог произойти.

Труайя уделяет внимание переписке Золя. И это не требовалось. Школьные друзья имели для него значение, но в дальнейшем это не особенно прослеживалось. А если и имело важность, то следовало искать иные источники информации. Пусть Эмиль предстанет перед читателем в отражении устремлённых в его сторону глаз. Этого Анри показывать не собирался.

Как сформировались у Золя представления о натурализме — в той же мере непонятно. Зачем и для чего он опровергал традиции романтизма? Неужели новаторский подход в живописи, вроде импрессионизма, смог на новый лад настроить ставшее присущим ему миросозерцание? Смущает очевидный факт… Импрессионизм — логичное продолжение романтических направлений живописи, просто под другим углом дающий представление об окружающей человека реальности. Не может быть и речи о натурализме, чьё основное требование — отражения естественности.

Против Золя каждый год поднималась волна критики. Стоило выйти очередному роману — недовольство вспыхивало с прежним накалом. Правильно ли говорить о писателе прошлого, используя мнение современников? Нужно понимать под былым непременно ушедшее. Воспринимать всерьёз критику и вовсе не следует. Если бы она имела эффект, умереть тогда Эмилю от голода. Но ведь его публиковали, а произведения продавали. Люди покупали, смаковали, ругались или восхищались, опровергали написанное или подтверждали. Вот где должен быть исследован Золя. Вместо чего на страницах биографии раскрывается ещё одна история угнетаемого современниками автора, очевидно ими недооценённого.

Закрыть портрет Эмиля следует ещё одним акцентированием от Труайя. Золя не имел детей от жены. Наследников ему родила любовница. Об этом Эмиль в своих произведениях не писал, но Анри посчитал иначе, приведя в пример содержание романа «Доктор Паскаль», последнего в цикле «Ругон-Маккары».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Набором разнообразных фактов о жизни Гоголя решил поделиться с читателем Владислав Отрошенко. Непонятно, насколько они способствуют лучшему пониманию творчества Николая Васильевича, как и его самого. Может быть делалась попытка написания биографии, но дело так и не сдвинулось с мёртвой точки? Владислав честно пытался нащупать, с чего ему начать, всякий раз не находя возможности для развития повествования. А может всё так и было задумано изначально. Лишней биографией никого не удивишь, зато удивительными обстоятельствами жизни — вполне.

Оказывается №1, Гоголь не любил показывать за границей паспорт. Он находил всевозможные способы, лишь бы этого не делать. Почему? Непонятно. По хорошему быть ему за то под пристальным вниманием служителей правопорядка. В самой России за такое с ним могли обойтись довольно сурово, как оно и происходило с теми, у кого не имелось требуемых по форме документов. Быстро бы определили Николая Васильевича в беглые крепостные, отправив в тюрьму. В Европе, получается, допускалось заниматься ребячеством. Именно в таком духе повествует Отрошенко.

Оказывается №3, Гоголь имел особо чувствительный нос, способный различать мельчайшие особенности изменения воздуха. Опять же непонятно, откуда тогда проистекает Оказывается №2, согласно которому Гоголь сравнивал Италию с раем. В суждениях Владислав опирался на письма Николая Васильевича. Хватало авторского послания, содержание которого воспринималось полностью правдивым. Но читатель ведь знает, вспоминая сообщения русских путешественников прежних веков, отрицательно относившихся к особенностям европейского быта, одной из них являлась нестерпимая вонь, повсеместно встречаемая, как на узких улицах, так и в тесных помещениях.

В дальнейших Оказывается встречаются понятные и не очень доходчиво объяснённые факты из жизни Гоголя. Совершенно непонятно, к чему Отрошенко повествовал про ад. Этим он скорее напомнил Дмитрия Мережковского, бравшегося в 1903 году описать творчество, жизнь и отношение Николая Васильевича к религии. Тогда получилось подобие чертовщины. Владислав нисколько в подобном не отстал.

Есть среди Оказывается раздел под названием «Гоголь и точка», где сообщается о работе над вторым томом «Мёртвых душ». Самое основное — работа шла еле-еле, буквально по одному слову в день, если не в неделю. Ещё одно Оказывается — Гоголь и Гоголь — доставляет читателю своего рода дискомфорт, связанный с утаиваемой от внимания информацией, поскольку второй Гоголь окажется всего лишь Гогелем. К слову надо сказать, что фамилия Гогель известна читателю, имевшему удовольствие внимать переписке Якова Княжнина с Генрихом Гогелем. Надо ли тут ещё дополнительно раскрывать содержание Оказывается «Гоголь и элементарные частницы»?

Основное Оказывается, представляющее особый интерес — «Гоголь и смерть». До сих пор непонятно, отчего и как умер Николай Васильевич. Есть свидетельства, восходящие вплоть до Сергея Аксакова, знавшего Гоголя крепким человеком, способным поглощать пищу более всякого, при этом неизменно жалуясь на расстройство пищеварения. Отрошенко проявил солидарность со многими, в том числе и с Мережковским, утвердившись во мнении, будто Гоголь умер от самого желания умереть. Николай Васильевич внушил себе эту мысль, и вскоре после скончался. Ныне зная, как человек способен изводиться из-за дум о здоровье, что думая о чём-то, он то и обретает в итоге.

Для того, кому Гоголь прежде был подлинно неизвестен, труд Владислава Отрошенко позволит приблизиться к пониманию особенностей Николая Васильевича. А ежели кто имел хотя бы самое малое представление, тот ничему не удивится, не придав сообщённому значения. Но чего не хватает, так это большего количества Оказывается. Слишком поверхностно рассмотрен Гоголь, многое осталось без упоминания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Материя способна растягиваться. Нельзя взирать на события, воспринимая их за данность. Нужно смотреть шире, для чего стараться находить возможность. От этого любой незыблемый авторитет окажется колоссом на глиняных ногах. Всему великому есть место в бесславии. Нужны примеры? Они есть у Владислава Отрошенко, написавшего «Тайную историю творений». К чему теперь не обращайся, всё кажется незначительным. Возвысить обратно не получится.

Взять для начала Овидия, величайшего поэта Древнего Рима. Но так ли это? Кем был Овидий? Певцом мифотворчества, чей успех обеспечили друзья, сумевшие сохранить «Метаморфозы», рукопись которых сам автор и сжёг. В последующем слава померкла, стоило против него выступить императору. Овидий отправился в ссылку, где и создал самые примечательные творения. И так оно и есть на самом деле. Владислав иным образом истолковал былое, вменив Овидию лизоблюдство. Поэт утратил силы для борьбы, поэт стенает из-за горести судьбы, поэт желает возвращенья, он собирает впечатленья, и быть ему среди гонимых ветром волн, да не пристанет боле к брегу его чёлн. Именно стремление угодить императору возвысило Овидия в глазах потомков, тогда как на самом деле он утратил былой задор, навсегда оставшись утратившим амбиции человеком.

Другой поэт Древнего Рима, Катулл, представлен Владиславом в виде циничного литературного деятеля, не брезговавшего писать скабрезные эпиграммы в адрес Цезаря. Для пущей правдоподобности, Отрошенко провёл исследование, выяснив, что Катулл был женат на женщине благородного происхождения, ведшей излишне развратную жизнь. В отличии от Овидия, Катулл оказался поданным читателю в окружении дурных обстоятельств. Владислав нисколько не порицал сего поэта, изначально соболезнуя печальному статусу, упомянув происхождение Катулла, долгое время не дававшее ему право называться римлянином.

Есть у Отрошенко обстоятельная история Дантеса, имевшего случай смертельно ранить «солнце русской поэзии». Как часто читатель задумывается о людях, бывших в окружении исторических личностей? Если многое можно упустить из внимания, то не следует проходить мимо непосредственно важного. Владислав выяснил интересное обстоятельство, согласно которому становится известным, как Дантес мог умереть сразу по прибытию в Россию, спасённый случайным человеком, давшим ему деньги на лекарство. Всё прочее — цепь событий, окончившаяся роковым выстрелом.

Другой деятель поэтического направления, Тютчев, был неизвестен современникам. Именно так получается, если верить Владиславу. И при этом его стихи пользовались популярностью, только никто не знал имени их автора.

Помимо вышеозначенных, Отрошенко проявил интерес к философу Шопенгауэру, писателю Платонову и ряду других деятелей, выяснив требуемые лично ему закономерности, одной из которых стала необходимость принятия факта человеческого умения придумывать в силу кажущейся для того необходимости. Допустим, отчего не создать ложную историческую реальность, представив прошлое на собственное усмотрение? Собственно, тем берётся заниматься каждый, кто соглашается воссоздавать былое заново, тем претендуя на достоверность.

В заключении Владислав решил убедить читателя во влиянии осознания пространства на человека. Если бы Япония занимала гораздо большую территорию, какими бы тогда были японцы? А если отвести России малый участок территории, тогда разве не было бы другим самосознание населяющих её людей? Утверждение спорное, хотя бы в силу того, что человек никогда не выходит за пределы доступного ему лично пространства. А с начала XXI века человек и вовсе не испытывает необходимости иметь более, нежели ему способен дать незначительный участок, отведённый под существование. Но если всё-таки придерживаться версии Владислава, то житель европейской части России воспринимает пространство далеко не так, как то делают жители Сибири и Дальнего Востока.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда о Шишкове отзывались негативно, Аксаков находил с ним сходство во взглядах. Их объединяла нелюбовь к Карамзину, чьи рассказы Сергей совершенно не ценил. За это он всегда подвергался нападкам. Так относиться к замечательному творчеству, значит прослыть далёким от понимания прекрасного человеком. Долгие годы Аксаков жил именно с таким ощущением неприятия достойного восхищения результата не ставшей ему понятной литературной деятельности. Тем более приятно разделить ощущения неприятия со знакомым тебе с юных лет. Не вспомнить о Шишкове Сергей не мог, тем более в связи с набирающим популярность славянофильством, у истоков которого стоял в том числе и Александр Семёнович.

Что есть славянофильство? Это любовь ко всему славянскому или же всему русскому? О том Шишков не задумывался. Ему, воспитанному в духе тяготевшего к галломании общества, не желалось продолжать видеть засилье французского языка в родной для него культуре. Он стремился отказаться от использования заимствований в русской речи, к чему побуждал других. Это ли не то самое соперничество с Карамзиным, ценителем европейского быта? Но русская речь — явление особенное, никак не влияющее на жизнь. Потому как Аксаков отметил непонятное ему в Шишкове, так как по нему нельзя было заметить славянофила: женат он был на лютеранке, у него дома все говорили исключительно по-французски.

Сергей сам себе отвечает. Славянофильство зарождалось не в качестве инструмента для пробуждения в русском человеке самоуважения. Требовалось отстаивать имеющееся, не привнося новизны. Вот и всё, о чём следует думать, ни в коем случае не сравнивая мировоззрение Шишкова с мыслями последующих поколений, ставших на путь отчаянных мер. В том для него не было необходимости. Когда он общался с собственными крепостными, то видел в них проявление истинных черт русского народа. С ним говорили таким языком, будто он вернулся во времена Древней Руси. Да и не мог русский мужик перенимать иностранное, редко ему доступное. Если о чём и говорить, то о вкусах высшего света. А вкус высшего света, как известно, редко позволяет оценивать его со стороны благоразумия.

О литературной войне Аксаков старался не рассказывать. Всё, что говорит человек, ничем не является, пока его не начинают поддерживать или ему противоречить. Всякая беседа опасна, поскольку вне воли порождает симпатии или противоречия. Порою вне желания человек начинает опровергать свои же представления о действительности, не умея остановиться, в итоге понимаемый далеко не так, как он склонен думать обычно. И был ли смысл в литературной войне? Какой исторический отрезок не возьми, все постоянно спорят, неизменно разделяясь на сторонников сохранения самобытности и их противников, считающих обязательным интеграцию в культурные ценности других стран. Не сегодня это началось, значит не завтра оно и закончится. Лучше не обращать внимания, беря пример с Сергея. Ежели не нравился ему Карамзин, то таково его личное мнение, которого он не скрывал, получая множественные насмешки и упрёки.

Шишков поступал сходным образом. Придерживаясь определённых взглядов, он допускал исключения. Спорить со сложившимся укладом не было нужды, тем более делать это мгновенно, разрушая устоявшееся. Революции обществу не нужды. Зачем литературную войну превращать в бойню с человечески жертвами? Он имел мнение, которое разовьют его последователи. Ему остаётся дожить свой век и спокойно уйти. Только разве бывает так, чтобы тобой задуманное не пошло иным путём? Так произошло и со славянофильством.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рассказав про жизнь, творчество и отношение к религии Толстого и Достоевского, Мережковский решил проделать аналогичное в отношении Гоголя. Но всё оказалось сложнее. Дмитрию хотелось отразить мистическую составляющую, показать взаимосвязь между выписанными персонажами и реальной личностью. Всё должно быть представлено, словно Гоголь жил придуманными им людьми, сравнивая их с собой и показывая в качестве отражения тех или иных своих черт. Для начала полагалось соотнести главных героев «Ревизора» и «Мёртвых душ», увидев в них положительную и отрицательную сторону Николая, затем всё подвести к «Вию», где в качестве альтер-эго выступил непосредственно Вий. Так Мережковский сообщил читателю больше вымысла из собственной головы, нежели хоть как-то отразив самого Гоголя.

Что точно относилось к Гоголю — это описание его неистребимой ипохондрии. Николай точно знал: он болен. Источник плохого самочувствия заключался в желудке, либо в кишечнике. При этом все отмечали отличный аппетит, буквально на зависть. Гоголь ел за двоих, а то и за троих, продолжая жаловаться на проблемы со здоровьем. В некой европейской клинике ему даже диагноз поставили, связанный с будто бы аномальным расположением желудка. Во всяком случае, никто не отмечал признаков какой-либо болезни, кроме жалоб самого Гоголя. Но ведь он от чего-то умер, причём имея тот же самый здоровый вид. Мережковский склонялся к мысли: Гоголь умер из-за чрезмерной мнительности, поскольку был твёрдо уверен — смерть к нему близка. Именно это обстоятельство побудило Дмитрия с особенным интересом отнестись к содержанию «Вия».

Уделив внимание творчеству и жизни, Мережковский опять прошёл мимо религии. Громко объявляя о должном иметься в содержании, Дмитрий увлёкся словами, забыв, к чему в итоге намеревался подвести читателя. Он бы и про жизнь Гоголя не стал сообщать, не остановись в нужный момент, должный создать пласт текста о чём-то другом, кроме как стремления показать мистического Хлестакова в реальной обстановке и реального Чичикова — в обстановке мистической. Делясь многим, Дмитрий не смог сказать определённого, каждый раз стараясь найти несущественное в им же надуманном.

К 1906 году произойдёт переосмысление написанного. Тогда уже исчезнет упоминание о жизни, творчестве и религии. Не об этом строилось повествование. Потому-то в дальнейшем сей труд станет именоваться с более ясным значением «Гоголь и чёрт». Вследствие чего, знакомящиеся с этой работой станут иначе соотносить содержание и выражаемую Дмитрием идею. Он действительно искал чертовщину, думая в необычных ситуациях произведений Гоголя найти ему потребное. Для этого всё было сведено под единый мотив, смешав сказочные происшествия из «Вечеров на хуторе близ Диканьки» с последующим творчеством, едва ли опиравшемся на авторское стремление отождествить абсурд повседневности с человеческими представлениями о возможности существования потусторонних сил.

Но как-то требовалось обосновать нарушения психики Гоголя. Откуда они могли возникнуть? Ведь неспроста Николай искал подтверждение проблемам со здоровьем, внутренне ощущая их постоянное присутствие. И умер Гоголь довольно загадочно, из-за чего нельзя к пониманию его жизни относиться с обыденной точки зрения. Поэтому Мережковский искал соответствия и находил им подтверждения, продолжавшие оставаться уделом его внутреннего миропонимания, и ничьего больше.

Впору задуматься, дабы не проронить лишнее слово, вследствие чего потомки начнут о тебе думать разное, далёкое от истинного положения дел. Надо понимать, литературная деятельность — не есть реальное отражение человеческих устремлений. И это важно осознавать, так как писатели всегда воспринимаются через ими созданное, ибо иначе к ним нельзя относиться. Причина того должна быть понятна. Следовательно, нужно быть готовым. Примером является восприятие Мережковским Гоголя.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Повесть о жизни» | Книга №3

Братьев нет, опираться отныне приходилось на одного себя. Москва гудела от революционных речей. Всякий деятельный человек лез на трибуну, откуда громко вещал, пока его не заставляли замолчать, принуждая уступить место другому оратору. Кто говорил убедительнее, того слушали. Но ровно до той поры, пока не появится среди толпы говорящий убедительнее. А на деле все вещали о разном, не понимая, к чему готовиться. Кто встанет у власти? Доверия никто не имел. Будь Константин постарше, оказаться и ему среди вынесенных к трибуне. Он бы обязательно сказал, неизменно призвав прежде уважительно относиться друг к другу. Но такого случиться не могло. Паустовский имел возможность приукрасить, показав себя горячим борцом за взгляды большевиков, однако он подобные суждения обходил стороной. Он старался сохранить собственное представление о действительности, смиряясь с необходимостью существовать в представленных ему условиях, но не готовый прямо говорить, о чём ему думается. Должны пройти десятилетия, когда он снизойдёт до откровенного разговора.

Константин видел и слышал всё, что происходило в Москве и её окрестностях. Он работал в газете, передвигался на железнодорожном транспорте, ничего не упуская. Так ему казалось лучше понять ожидания народа. Повествуя об этом, Паустовский не счёл интересным делиться подробностями. Читатель ждал другого. Как жила писательская братия тех лет. И так как Константину довелось общаться с многочисленным количеством деятелей от культуры, значит у него была возможность сказать от него требуемое. Так появлялись на свет короткие заметки, дополняющие чужие портреты. Вроде бы ничего особенного, зато лучше показана ушедшая в былое эпоха становления будущего государства Советов.

Паустовский стал свидетелем и речей политических деятелей, принимая участие в качестве слушателя на заседаниях ЦИК. Видел он горячий неуёмный нрав Мартова, не желавшего успокаиваться и продолжая вмешиваться в ход обсуждений, тогда как был раз за разом изгоняем. Случилось побывать в Лефортово, где назревавший солдатский бунт приехал успокаивать лично Ленин.

Довелось Константину увидеть происходящие на Украине события. Находясь в Киеве, ощущая себя гражданином советской России, он оказался между интересами гетмана Скоропадского с одной стороны и Петлюры — с другой. Ни в какую он не соглашался пополнять армейские ряды этих враждующую сторон, находя для того веские причины. Впрочем, служить Паустовскому всё же пришлось. Отправили его в специально созданный караульный полк под начальством некоего сумасбродного командира, чью фамилию Константин точно вспомнить не может. Тот отрезок жизни был слишком коротким, дабы придавать ему значение, но память всё равно сохранила самое важное.

Так можно вкратце сообщить о содержании третьей книги из цикла «Повесть о жизни». Паустовский ещё не уверился, чем ему предстоит заниматься в дальнейшем. Он конечно работал в газете, писал большой роман, находился среди литераторов. Но твёрдо утверждать, будто бы Константин свяжет себя с литературой ещё было нельзя. И в дальнейшем так и окажется. Кто может смело утверждать, что Паустовский именно писатель, а не умелый рассказчик, способный участвовать в различных мероприятиях, умея о них после доходчиво поведать другим? Это как бы и не писательство вовсе, при том — самое настоящее писательство. Впрочем, грань излишне тонка. Ведь живи Константин не в обстоятельствах краха и возрождения империй, а при каком-нибудь застое, когда вроде бы жизнь где-то кипит, а ты в тот момент ничего не ощущаешь, кроме каждый день повторяющихся событий, ничем друг от друга не отличающихся: сложно представить, о чём он мог тогда писать.

Автор: Константин Трунин

» Read more