trounin.ru

Порою о самом себе нужно рассказывать самостоятельно. Не из побуждений остудить пыл будущих биографов, поскольку таковых может не быть вовсе. Сугубо из собственного желания, дабы создать представление, которого и следует придерживаться. Ещё не став доподлинно дельным человеком, а может из личного интереса, Павел сочинял автобиографии. Ни одна из них при жизни не публиковалась, оставшись в рукописи. Известны два варианта, один из них датируется 1859 годом. Мельников рассказывал о себе в третьем лице. Сообщил о десяти годах домашнего обучения, затем нижегородская гимназия и казанский университет. Павел признавался в увлечении с юных лет литературой и историей. Может потому предпочёл стать учителем. Увлёкшись изучением народа, объехал солеварни. Литературную деятельность начал с путевых записок. В дальнейшем был редактором и издавал следующие издания: «Нижегородские губернские ведомости» и «Русский дневник». Есть за авторством ещё одна автобиография, написанная от первого лица. Её содержание обрывается, в основном описывались предки.

Из критики можно отметить тщательный разбор произведения Островского «Гроза», написанный в 1860 году. Павел сразу охарактеризовал пьесу, дав направление многолетнему обсуждению — луча света в тёмном царстве. Сам разбор не ограничивался одним произведением, Мельников старался взять как можно больше пьес, написанных Островским к моменту публикации критической заметки. Видел Мельников практически одно — невежество русского люда, взращенного на «Домострое».

Что именно увидел Мельников в «Грозе»? Он сразу перешёл к очевидному — главную героиню произведения ни о чём не спрашивают. Желает она того или нет — её отдадут за человека, нисколько ей не симпатичного. Не посчитаются и с её пылкой натурой. Получалось, главная героиня, как морковка из загадки, должна сидеть в темнице, тогда как её коса остаётся на улице. Отчего вообще девушка должна становиться подобием собственности семьи мужа? — этому сильнее прочего удивлялся Павел. Он же предлагает вспомнить домонгольские времена, когда девушка, выходя замуж, пользовалась приданным на своё усмотрение, нисколько не спрашиваясь мужа. Следовательно, девушки в прежней Руси могли чувствовать себя обособленно. Теперь такого на страницах «Грозы» не наблюдается.

Но! Самое главное, что характеризует и самого Мельникова, в том числе и интерес его, в семье Кабановых Павел обнаружил раскольнические черты. Как не крути, Кабаниха придерживается заветов протопопа Аввакума. Тут можно лишь сказать, что к чему проявляешь рвение сам, тому находишь применение везде, где оно требуется, либо является совершенно лишним. Стоит предположить, сам Островский подивился сравнению Мельникова. Однако, по-своему Павел оставался прав. Другое дело, автор мог и не вкладывать подобного смысла.

Пророчествовал Мельников ещё вот о чём. Он говорил — кулибиным скоро станут открытыми все дороги в России. Как не принижай значение их деятельности, переоспорить стремление к изобретательству в человеке не сможешь. Да и глупо мешать тому, чему всё равно суждено явиться — не сегодня, так завтра, не с помощью одного, до того же обязательно додумается кто-нибудь другой.

Ещё отметим некролог от Павла «Заметка о покойном Н. А. Добролюбове» за 1861 год. Мельников посчитал обязательным уточнить информацию об умершем, сообщая дополнительно об его отце, никак не происходившем из бедной семьи.

Теперь можно обратить внимание на довольно интересную работу Мельникова, опубликованную анонимно, частично стилизованную под древнюю русскую письменность, изданную брошюрой. Польский вопрос в очередной раз накалил атмосферу, не желали поляки мириться с уздой, накинутой на них Екатериной II. Не сумев с помощью Наполеона отвоевать право на независимость, они раз за разом подготавливались к очередному восстанию.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Совсем скоро придётся говорить о главном труде Мельникова — дилогии о жизненном укладе староверов. Пока же нужно упомянуть прочие труды, не успевшие попасть под внимание читателя. Пожалуй, с жизнеописанием княжны Таракановой читатель успел ознакомиться, а вот с короткой заметкой «Предания о судьбе Таракановой» — скорее всего нет. Написана она была много раньше, к тому же являясь довольно кратким вариантом, на основании которого Мельников и создаст исследование «Княжна Тараканова и принцесса Владимирская». Мельникова интересовали возможные исходы Таракановой, необходимые для развенчания мифа о смерти во время катастрофического наводнения. Вполне может быть, последние дни княжна провела за монастырскими стенами. Впрочем, на Руси эта тема всегда была популярной, если дело касалось лица, в той или иной мере причастного к власти. Чаще прочего ему стараются приписать благие действия, тогда как он мог и вовсе не жить, давным-давно почив.

Тема изучения раскольничества побудила Мельникова взяться за изучение жизни протопопа Аввакума (дату создания заметки «Аввакум Петрович» установить не удалось). Павел выяснил — будущий противник реформ Никона сызмальства отличался непримиримым взглядом и своеобразным пониманием сущего. Пусть он шёл наперекор всякому мнению, так он любил материться во время произнесения проповедей. И ссылали его в Сибирь не за сопротивление Никону, поскольку нечему тогда было ещё сопротивляться. Отнюдь, сугубо за обсценную лексику. Почему-то ему не стали вырезать язык, как поступали в таких случаях с прочими. Просидев четырнадцать лет в заточении, Аввакум стал посылать письма царю. Ну и конец протопопа известен — его сожгли на костре.

Есть за авторством Мельникова статья «Счисление раскольников», которую следует понимать в качестве стремления власти вести учёт раскольнической братии. Делалось то для единственной цели — облагать двойным налогом. С такой же целью при Петре вели счисление дворян, благодаря чему поступление денег в казну можно было отследить. Впрочем, Пётр многое сводил к этой единственной цели, в том числе и окончательно закрепощал крестьян, ставя над ними помещиков. Ни полушки не следовало упускать из внимания. Касательно же раскольников, то к ним причисляли и сектантов, вроде хлыстов. Так оказывалось проще — и денег казна извлекала больше.

Со временем счисление раскольников сошло на нет. Списки составлялись абы как. Новые раскольники туда не добавлялись, старые — не убирались. Получался список, хорошо, если состоящий хотя бы наполовину из продолжающих здравствовать людей. Ко времени царствования Николая сведения о раскольниках в России смешались. Пришлось заниматься изучением раскольничества едва ли не с нуля. И читатель знает, Мельников в том играл одну из ведущих ролей. Именно его перу принадлежат основные работы, на которые и поныне приходится опираться. Но как бы оно не было, понимание раскольничества в России так и не приняло определённого вида. Как видели под раскольниками всех, кто не шёл в ногу с православной религией. Мельниковым точно установлено, кого следует считать раскольниками, а кого сектантами, к христианской вере отношения практически не имеющим.

Мельников постарался точно определиться со значением раскольничества в современной для него России. Главным он посчитал необходимость успокоить жителей государства, назвав ложными слухи о росте приверженцев раскольничества. Просто никто не знает, сколько раскольников в стране, из чего и делаются выводы, далёкие от действительности. Но по отношению к сектантам Мельников твёрдой точки зрения не имел. Он не зря говорил про них, как о тайных сектах, полностью о которых доподлинно ничего знать нельзя.

Автор: Константин Трунин

» Read more

С письмами всегда есть одна неясность: следует ли их делать достоянием большинства? Кажется, человек должен осознавать, что всё им произносимое и записанное — источник для знаний последующих поколений. Значит, ничего не может быть интимного, в том числе и в содержании писем. Однако, желающие узнать в человеке личность разностороннюю — интересуются всем, им важен и разговор с семьёй. Всё это требуется для полноты картины. Когда же желается узнать сугубо интерес к литературе, то на прочее такой исследователь творчества закроет глаза. Впрочем, часто источником писем становятся собрания сочинений, изредка удаётся найти издания самих писем, и уж совсем редко — знакомиться с оригиналами писем. Посмотрим теперь на Лескова в качестве общественного деятеля.

Первое доступное письмо такого плана датируется 1859 годом. Получателем называется Ф. В. Чижов. С ним Николай не был знаком, но искал общий круг интересов. Следующее письмо уже от 1863 года — оно M. M. Достоевскому: Лесков напоминал свой адрес. Месяцем спустя писал А. А. Краевскому по поводу гонорара за публикацию «Овцебыка», грозил применить воздействие, ежели просьба не будет в скором времени удовлетворена.

В 1864 году писал H. H. Страхову. Поделился с ним планами на творчество — планировал написать порядка двенадцати очерков для газеты «Эпоха», уже отослал в оное произведение «Леди Макбет Мценского уезда». В последующем Лесков писал ранее упомянутым тут адресатам, в том числе С. С. Дудышкину.

В 1867 году обратился к Е. П. Ковалевскому. Николай посетовал на тяжёлое положение, бедность. Всё из-за невозможности добиться выплаты гонораров периодическими изданиями. Посему просил занять под десять процентов денежных средств, иначе умрёт от голода. Из новых адресатов в 1868 году нужно отметить М. А. Марковича, Н. А. Любимова и А. А. Фета. Как раз Фету Лесков писал об открытии нового издания «Заря», приглашал присоединиться к нему и Страхову в качестве сотрудника.

В 1869 году предложил А. П. Милюкову посмотреть его труд о Бенни. На адрес П. К. Щебальскому выслал часть текста о карликах. В 1870 году негодовал А. С. Суворину про роман «Некуда», публикуемый с цензурными вставками, о которых его заранее не ставили в известность. В дальнейшем Лесков писал С. А. Юрьеву, Г. Бенни (брату того самого Бенни), А. Ф. Писемскому и M. H. Каткову.

В 1872 году излил горе П. К. Щебальскому, опечаленный утерей четвёртой части рукописи. В 1873 году сообщил А. С. Суворину об измельчании критиков — посчитав, что вместо них остались одни хулители, не способные на справедливый разбор произведений. Из адресатов за тот же год зафиксирован В. П. Мещерский.

1874 год — это письма Ивану Аксакову, интересовавшего Лескова в качестве издателя произведений «Запечатленный ангел и «Захудалый род». Ему же говорил, что книгопродавцы не являются теми людьми, в которых нуждаются писатели. Объяснение этому простое. Какой книга не будь востребованной, писатель с неё ничего не получит, так и продолжит влачить существование, испытывая нужду в средствах.

В 1875 году было письмо А. Н. Островскому. В 1876 — Я. П. Полонскому. В 1877 — Ф. М. Достоевскому и Ф. И. Буслаеву. С 1879 — адресатами становятся М. Г. Пейкер и Э. Е. Брадке, в 1880 — С. Н. Шубинский и С. Н. Худеков.

Не стоит думать, будто Лесков ограничился упомянутыми тут письмами. Отнюдь, на каждого указанного адресата пришлось порядочное количество писем, причём только тех, которые не были утрачены. Письма личного характера не затрагивались.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Есть смысл поговорить ещё о ряде публицистических работ Лескова, ежели их можно именовать таким образом. Иная заметка — это чудом сохранившееся авторское творчество. Читателю часто кажется, что мнение писателя о его произведении — есть истинно верное, должно так и трактоваться. Если бы! Таковое суждение применимо касательно времени создания, но никак не последующих лет. Позже постоянно приходит переосмысление. Что же, человек обязан судить о ему становящемся известным. И пока о романе «Некуда» у читателя имеется собственное мнение, он может ознакомиться с заметкой Николая о том же романе, датируемой 1871 годом. Только нужно учесть, она является именной надписью на экземпляре книги. Основное её содержание — укор цензуре, постоянно требовавшей делать исправления.

В 1872 году в газете «Русский мир» опубликована рецензия на произведение Сергея Турбина «Страна изгнания и исчезнувшие люди. Сибирские очерки». В оном описывалось путешествие автора по Сибири, под которой он и подразумевал страну изгнания. Собственно, в России если куда и ссылали, то чаще всего в Сибирь. Уже из этого должен быть сделан вывод о её предназначении. Но интересен другой момент, представленный для читательского внимания. Сибирь настолько велика, что на её просторах можно повстречать арестантов, преимущественно бежавших, либо пребывающих до сих пор в цепях. В целом впечатление должно сложиться угнетающее.

Годом спустя в «Русском мире» опубликована статья «О русской иконописи». Читатель знает, насколько на протяжении семидесятых годов Лесков был причастным к духовной жизни страны, как сильно волновали его вопросы религии, в том числе и искусство иконописи. Должно восприниматься кощунством потребительское отношение к иконам. Ни в коем случае нельзя печатать, а каждый раз их следует писать мастеру. Где взять столько умельцев? Потому Лесков и сожалеет о гибели иконописного дела. Исправить ситуацию предлагает учреждением премий — лучший способ направить стремление художников в требуемое для того русло.

В 1877 году для журнала «Странник» Николай написал заметку «Карикатурный идеал» о книге Ливанова «Жизнь сельского священника. Бытовая хроника из жизни русского духовенства». Разбор был подробным, достаточным для выхода отдельным изданием. Но суть содержания сводилась более к острому неприятию ханжества некоторых деятелей, склонных думать о нравственном воспитании россиян.

В том же году для журнала «Православное обозрение» написана заметка о рассказах и повестях Александра Погосского. Лесков выразил неприятие натурализму автора, в своих произведениях склонявшегося показывать жизнь простого народа, особенно его солдатской части.

К 1879 году Лесковым написана заметка «Из мелочей архиерейской жизни» для газеты «Новое время». Мера эта была вынужденной. Недавно опубликованные «Мелочи архиерейской жизни» вызвали широкое обсуждение в обществе, особенно со стороны религиозных деятелей. Они-то и обрушились на Николая с множеством укоров. Поэтому Лескову пришлось опубликовать заметку, выражая свою позицию ещё раз. Он прямо сообщал, как ему надоело говорить об одном и том же. И читатель прекрасно его понимал, осознавая, как любит ряд деятелей рассуждать о чём-то, не включая головы. Для них не имеет значения чужая точка зрения, кроме собственной. А ведь в чём прелесть человеческого социума? В многообразии доступных человеку мыслей обо всём и ни о чём одновременно. К сожалению, на непонимании данной особенности и проистекает горемычность людского рода, не способного остановиться, дабы задуматься о насущном, когда-нибудь обязанном стать частью старины глубокой.

Теперь может показаться, Лесков выбрал определённое направление мысли, связанное с духовностью. Обязательно надо посмотреть, к чему он придёт в последующие годы творчества.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если и браться за Лескова основательно, тогда придётся принять во внимание и его компилятивные работы, вроде очерков о популярных русских людях, опубликованных без подписи в «Биржевых ведомостях». Это трудно назвать именно компиляцией, скорее критическими заметками на исследования, которым присуща необходимость пересказа их содержания. Сия пагубная страсть рецензентов объясняется необходимостью написать сверх того, чтобы остаться в рамках собственных умозаключений. Свободное место помогает заполнить пересказ. К тому же, это позволит быть в курсе тому читателю, который не успел познакомиться с оригинальным произведением, либо не имеет к тому желания вовсе.

Николай взялся за рассмотрение двух полководцев, блиставших во время Отечественной войны — это Михаил Андреевич Милорадович и Алексей Петрович Ермолов. Лесков постарался провести сравнение между ними, выяснив, насколько они отличались друг от друга, но вполне заслужили им положенное. Опять же, нужно понимать, Николай мог и не выражать личное мнение, скорее донося до читателя точку зрения автора оригинального произведения.

Сперва предлагается рассмотреть личность Милорадовича. С юных лет он не стремился к знаниям — учился плохо. Но был он статным и хорошо танцевал. Вроде всё имел для успеха в обществе. Да вот французским языком плохо владел. Впрочем, на военном поприще быстро шёл в гору, был особо любим Кутузовым. За жизнь успел побывать начальником над столицей и Малороссией. Своей смертью он не умер — был застрелен безумцем.

Ермолов столь быстрого роста не имел. Наоборот, явил собой противоположность Милорадовича. По возрасту они практически ровесники. Из-за нехватки средств не мог получить достойного образования, хотя к знаниям всегда проявлял стремление. При императоре Павле попал в опалу из-за брата, вследствие чего отправился в ссылку. И так далее. Незачем излишне приводить пересказ. Читателю итак понятно — людьми Милорадович и Ермолов были разными, а полководцами — блестящими.

Как же быть теперь непосредственно с Лесковым? Не излишне ли он подвергался влиянию тем тех дней? Уместен ли подобный вопрос… Особенно учитывая анонимность оставленных им очерков. Всё-таки трудно воспринимать деятельность писателя, ежели он не озаботился сохранением своего литературного наследия. Правильно ли проявлять стремление к рассуждению, берясь за того недостойное? Имел бы Лесков хотение, предложил бы тогда для потомка определённые произведения, на основании которых желал создать о себе впечатление. Этого не сохранилось. Как нет и предпосылок к тому, к чему проявлять внимание. Впрочем, когда это потомки смотрели на деятельность человека так, каким образом он сам того желал? Отнюдь, требуется полнота картины. Вот поэтому и берётся для рассмотрения абсолютно всё, в том числе и компилятивные работы, по своей сути о самом авторе ничего не сообщающие.

Это примерно, как судить о человеке, который взялся писать о литературном наследии Лескова, чтобы через эти слова вынести суждение о нём самом. Для какой цели? Он ставил задачу понять писателя-предка, но никак не себя самого. Конечно, читатель возразит, найдя причину выражать мнение, будто всё произносится не из простых побуждений. Придётся согласиться. Насколько не смей рассуждать о компилятивности, сохраняется стороннее присутствие. Как Лесков не был до конца последователен в донесении чужого мнения, так и прочие не станут сохранять такую же последовательность.

В действительности, как не суди, ответ звучит гораздо прозаичнее. Просто нет смысла говорить о библиографических очерках Николай Лескова. Гораздо лучше обсуждать общие темы, имеющие такое же право на существование.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читатель должен радоваться, что в русской литературе возможно существование писателей, чьи произведения истинно становятся достоянием общественного обсуждения. А ведь было время, когда литература заставляла размышлять, пробуждая в людях определённый ход суждения. Чего стоят шестидесятые годы XIX века, если смотреть по критическим заметкам Лескова. Ежели «Отцы и дети» Николая не коснулись, то роман Чернышевского «Что делать?» и «Война и мир» Толстого — задели за живое. Особенно Лесков посчитал нужным высказаться по поводу пятого тома произведения Льва Николаевича, как раз опубликованного в 1869 году.

Кажется, разбираться в нюансах, то есть подходить к пониманию литературных произведений со скрупулёзностью — признак того, что человеку нечем заняться, либо он по роду своей деятельности должен находить всё новое в уже до него под разными углами рассмотренном. Надо ли приводить в пример пушкинистов? Они готовы отдельные слова и буквы соотносить друг с другом и со многим прочим, лишь бы открыть нечто ещё. Но пятый том «Войны и мира» вполне можно считать самостоятельным произведением. Вообще, если произведение пишется долго, публикуется частями, то его можно не принимать за монолитное творение. А ежели писатель является ещё и твоим современником, то всё им сказанное — примешь не так, как станут делать потомки. Собственно, Отечественная война для Лескова случилась не так давно — за несколько десятилетий до его рождения. Но он жил в среде, пропитанной рассказами очевидцев. Особенно таких, кто лично пострадал от московского пожара.

Основная тема пятого тома романа Толстого — необходимость понять причины поджога Москвы. Лесков посчитал нужным внести ясность от себя лично. Ведь должно быть понятно — город не может не загореться, ежели большинство строений являются деревянными, и в том городе вспыхивают искры ружейных и пушечных запалов. Хватило бы одной искры! Тем более, учитывая обстоятельство запустения Москвы, просто некому стало её тушить. Вот и вспыхнула столица. Так зачем говорить, кто её мог поджечь? Было бы кому. Скорее нужно размышлять, почему не потушили? И на этот вопрос Лесков грамотно ответил. Не французам же её тушить. Когда это было, чтобы завоеватель заботился о блеске завоёванного? Русские в расчёт не берутся, ибо Париж не давали жечь сами парижане — у них есть пунктик касательно личной гордости: лучше проиграть войну, но уберечь столичный город.

Говорить можно о разном, и роман Толстого для того служит лишь причиной. Например, про Кутузова, обретшего неограниченную власть. Вокруг него нашлось место интригам, о которых знали современники, кое-что почитывали ближайшие поколения и окончательно позабыли дальние потомки. Что до интриг, когда известно о самой войне (уже не Отечественной, а войне 1812 года) с последующим падением Наполеона. Ну, взяли французы Москву. Ну, сгорела столица России. Ну, гремело Бородино. А какие обстоятельства тому предшествовали? Будто не воевал царь Александр с Наполеоном прежде. Ни битвы под Аустерлицем, Прейсиш-Эйлау и Фридландом потомок не помнит. А жаль! Что же, память избирательна.

Очерки о пятом томе «Войны и мира» Лесков печатал в «Биржевых ведомостях» без подписи, потому авторство установлено по свидетельствам третьих лиц. Может Николай писал и о шестом томе, может вообще вёл активное освещение не только этого произведения Толстого, а то и не его одного. Установить того пока не получится. Остаётся сожалеть о нивелировании деятельности радетелей за литературу, готовых посвятить жизнь единственному писателю. Таковые имеются, но они предпочитают заниматься теми деятелями пера, о которых и без того сказано с избытком.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков продолжает оставаться писателем, память о котором приходится собирать по крупицам. Нельзя полностью восстановить картину его литературной деятельности, ежели не провести широких мер для соответствующих изысканий. Происходило это по должными быть понятными причинам. Если в годы советской власти ряд писателей мог похвастаться полными собраниями сочинений, то Лескова эта участь коснулась частично — ни одно из собраний не имело полного вида, неизменно лишаясь того или иного содержания. Можно не говорить про роман «На ножах» — и поныне не всегда становящийся известным читателю. В той же мере это касается романа «Обойдённые». О переводах иностранных авторов можно и не говорить. Схожая участь коснулась публицистических статей Лескова, почти полностью игнорируемых, если речь не про статьи на литературную тему.

С 1866 года Лесков — драматург. Его интерес к театру проявился и соответствующими работами для периодических изданий. Для мартовского выпуска «Отечественных записок» Николай написал статью «Русский драматический театр в Петербурге». Обычно с этой публицистической работой знакомство читателя и ограничивается. Становилось известным о грядущих для русского театра переменах, возникал своеобразный укор в сторону словно бы исписавшегося Островского. Но о чём писал Лесков ещё? То можно восстановить, взявшись за чтение тех же «Отечественных записок», но к тому же и на страницах «Литературной библиотеки». В оных Николай помещал впечатления от новейших постановок.

За 1867 год в «Литературной библиотеке» опубликована статья «Литератор-красавец», посвящённая Василию Авенариусу, всеми принимаемого за продолжателя беллетристических идей самого Лескова. Николай хвалил Авенариуса. В целом, статья могла служить показательным примером того, насколько Лесков способен приобщаться к какой-либо теме, особенно касающейся рассмотрения проблематики нигилизма в литературных произведениях.

Для «Биржевых ведомостей» Николай опубликовал общественную заметку «Большие брани», затронув тему критики. Оказывалось, что в периодике стало мало критических заметок и рецензий. Однако, о чём в них бы не писалось — всему этому читатель безоговорочно верил. Но этой заметкой Лесков не ограничился, дополняя «Биржевые ведомости» статьями на религиозную тематику. Дабы с их текстом ознакомиться, нужно искать оригинальные выпуски, поскольку советские собрания сочинений Лескова с ними знакомить читателя не пожелали.

Ограничено представлены «Русские общественные заметки», публиковавшиеся всё в тех же «Биржевых ведомостях». Читателю не полагалось отвлекаться от литературной тематики — от оной составители собраний сочинений и не отходили. Они же оговаривались, что Лесков статьи не подписывал. Но ими установлено двадцать пять им написанных заметок, из которых до внимания читателя доводились лишь две.

Самое яркое мнение Лескова из текста «Русских общественных заметок» касается непосредственно мировоззрения русского человека. Читателю сообщалось о нелюбви русских к русскому. Русский человек хает всё ему близкое. Он порочит русских писателей и русских политиков. Даже русская история — повод укорить русских за их принадлежность к русскому. И так во всём. Подобного за иностранцами Лесков не замечал.

В эти же годы Лесков вёл рубрику «Наша провинциальная жизнь», обозревая, надо полагать, провинциальный быт. Следуя мыслью за всем тут сообщаемым, становилось понятно, что из Николая получался публицист уровня Михаила Салтыкова-Щедрина, чьё литературное наследие пестовалось, дойдя до читателя в значительно большем объёме, нежели таковое можно сказать про Лескова.

Остаётся сделать неутешительный вывод. Читатель не знает о творчестве Лескова в достаточной мере. Можно бесконечно говорить лишь об одном произведении, которое ему предстояло написать в 1881 году — о «Левше». Кажется, благодаря «Левше» имя Николая Лескова и продолжает оставаться на слуху.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В 1861 году Тараса Шевченко не стало. Среди пожелавших высказать своё мнение публично, выступил и Николай Лесков. Знал он Шевченко непродолжительное время, имея короткие моменты личных встреч. Последняя из них случалась почти накануне смерти. Увидел он мыслителя, думающего о судьбе малороссов, стремящегося создать главное для своего народа — азбуку. Уже имелись крепкие малороссийские писатели, создававшие хорошие литературные произведения. Но не было формы, с помощью которой они могли закреплять родную речь, используя для того русский алфавит: пусть и подходящий, но не до конца позволяющий раскрыть особенности произношения. Именно таким Лесков предложил читателю запомнить Тараса Шевченко, как сделавшим настолько необходимое дело. Во многом поэтому Шевченко поныне чтят — за создание украинского литературного языка. Статья Лескова называлась «Последняя встреча и последняя разлука с Шевченко», была опубликована в газете «Русская речь».

В 1863 году Николай взялся за написание заметки о выходившем в журнале «Современник» романе Чернышевского «Что делать?». Лесков понимал неоднозначность произведения. Мало кто его окажется способен понять, даже из тех, кто будет утверждать, будто понял. Затруднение объясняется сложной структурой, не позволяющей тексту легко усваиваться. Трудности испытывал и Николай, о чём он честно сообщал читателю. Трактовать вовсе решил без принятия посторонних суждений, дабы никто не повлиял на формируемое им мнение. Однако, Николай испытывал влияние творчества Тургенева, чей роман «Отцы и дети», вышедший годом ранее, требовал подходить к пониманию произведения Чернышевского с позиции неодобрения нигилистических поползновений в обществе.

Лесков думал — все изменения идут от сумасбродства молодых. Вернее, лишь той части молодёжи, которая подвержена нигилизму. Ведь ежели девушка оформляет короткую стрижку, фривольно одевается — это ли не говорит о нигилистических предпочтениях? В чём бы молодые люди не противились воле старших поколений — всему находилось объяснение в виде нигилизма. Николай не принимал в расчёт иных факторов, извечно присутствующих в социуме. Поэтому в романе Чернышевского он предпочёл видеть сугубо ту проблематику, о которой совсем недавно высказался Иван Тургенев.

Раз так, значит и Чернышевский вопрошал о том, что теперь со всем этим делать. Памятуя о публицистическом зуде тогдашних литераторов, немудрено различить пустоту в их спорах о сути чего-то. И сказав про пустоту, сразу заслужишь обвинение в нигилизме, коего мог и не подразумевать.

Так стоило ли говорить про нигилистическую составляющую произведения Чернышевского? Лесков сам сказал о сложности восприятия. Когда хочется думать в определённом ключе, иначе размышлять не получается. Пускай будут во всём повинны нигилисты. В действительности, возьми любое время, обязательно найдёшь прослойку общества, непременно виноватую в происходящем. В шестидесятые годы XIX века — это сплошь нигилизм, отчего-то ставший всем поперёк горла. Причём, тот нигилизм мало походил на его продолжившееся развитие, выраженное поведением от обратного, то есть с переходом от пассивности к излишней активной гражданской позиции. Что же, всё это оставалось в рамках нигилизма — как того хотелось думать людям тех лет. Всему неблагоприятному присваивался ярлык нигилизма. Надо признать данную позицию довольно удобной.

Изменилось бы хоть малость, ознакомься Лесков с другими мнениями о романе? Сомнительно. Николай сообщил читателю не только о сложности восприятия, но и о разделении общества на тех, кому роман Чернышевского понравился, и тех, соответственно, кому не понравился. Потому два враждебно настроенных лагеря не найдут точек соприкосновения. Да требовалось ли о чём судить, выискивая далеко не то, к чему Чернышевский читателя подводил. Достаточно принятых от него оскорблений, коими автор охотно унижал читателя. Интеллектуальный бестселлер вышел из романа «Что делать?», только какой от этого прок? И поскольку о нём продолжают говорить, не думая замолкнуть, ещё не раз придётся задуматься над содержанием.

С текстом статьи Лескова можно ознакомиться благодаря газете «Северная пчела». Ищите стьтью «Николай Гаврилович Чернышевский в его романе Что делать» за подписью Николая Горохова.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Об исторических изысканиях Мельникова лучше говорить без конкретной временной привязки. Поскольку в том нет необходимости и никакой сути от этого не прибавится. Достаточно знать, что уже с 1842 года Павел выполнял различные поручения, в том числе Бенкендорфа. Например, есть в исполнении Мельникова «Исторические известия о Нижнем Новгороде», к которым Павел возвращался уже после опубликования «Дорожных записок». Мельников устанавливал причины для возникновения города: в качестве форпоста. Нижний Новгород мог обрести самостоятельность и право считаться великокняжеским городом, если бы не постоянное нахождение в сфере интересов Великих князей, особенно суздальских. Есть у Мельникова ещё одна заметка на схожую тему — «Предания в Нижегородской губернии».

Из прочих исторических заметок выделяются следующие: «Где скончался святой Александр Невский?», «Где жил и умер Козьма Минин?», «О родственниках Козьмы Минина», «О царице Марии Петровне». Если говорить про Александра Невского — установить место его смерти трудно, поскольку в летописях упоминается Городец, что нисколько не уточняет, скорее расширяет географию поиска, так как городцом могли называть любое поселение. Впрочем, ныне сходятся во мнении, что городец — это Городец, то есть одноимённый населённый пункт. А вот где жил и умер Минин? Точно можно сказать — последний год он пробыл в Нижнем Новгороде. Только похоронен не в той церкви, на которую обычно указывают, ибо она была построена позднее. Родственников Минина сложно найти по простой причине — раньше фамилию Минин давали всякому, чей отец при рождении не был известен. Касательно же Марии Петровны, то каких на самом деле не было жён у русских царей, особенно неучтённых.

Ещё одна статья имеет исследовательский характер. Как установить истинность дошедших до нас летописных источников? По единственному характерному признаку — обязательно должны описываться необычные природные явления, коими особо важными считались солнечные затмения. Ведь чего только не придумывали летописцы в качестве объяснения причин происходящего, ежели тому сопутствовало как раз затмение солнца. Статья Мельникова называлась «Солнечные затмения, виденные в России до XVI столетия». Павел перебрал основные, чаще встречавшиеся в летописях, упоминая конкретные несчастья, с ними связанные. Получилось примечательное наблюдение, должное стать предметом интереса для всякого, кто интересуется историей, особенно взаимосвязью между определёнными явлениями, находившими одновременное отражение у разных народов и культур. Короткая заметка «Замечания о городах Российской Империи» носит такой же интерес, но более локальный.

Что же, Мельников-этнограф и Мельников-историк проявился для читателя. Когда же стоит ожидать Мельникова-писателя? То случилось уже в 1840 году — это сказ про Елпидифора Перфильевича. Впрочем, до полноценной художественной деятельности на ниве беллетристики пришлось ждать до 1852 года, когда в Мельникове начнёт просыпаться талант мастера художественного слова. А подлинно беллетристом для потомка он станет с 1871 года — времени начала работы и публикации дилогии о старообрядческих купцах, чему будут предшествовать статьи о церковном расколе и о сектах, часто неверно принимаемых за старообрядческие.

Если пытаться определить, каким именно считать Мельникова литератором, то придётся решить, что он был автором многоплановым. А лучше сказать — Павел брался за то, благодаря чему мог изыскать для себя привилегии или денежные средства. По правде говоря, литературный труд обычно и заключается в заработке писателем денег с помощью пера, невзирая на ценность им производимого материала. Это мы — потомки — думаем, словно писатели творят нечто для будущих поколений, чем-то ради этого озабоченных и о чём-то, по данному поводу, пребывающих в размышлениях. Отнюдь! Отчего Мельников тому не может являться наглядным доказательством?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нет народа более слившегося с русским, нежели мордва. Об этом писал Василий Ключевский, видевший в русском этносе связь славянского и финно-угорского начал. Мельников к тому речь не подводил, посчитав, что мордва обрусела. Хотя, вполне можно думать, будто как раз русские омордвинились. Ясно другое — два народа слились в единое целое, порою разделяемые сугубо из присущих каждому особых внешних черт, пусть и не явно, зато позволяющих думать о преобладании тех или иных предков в роду. Но совершенно оправданным будет утверждение, что прежде существовали племена полян, древлян, кривичей и прочих, ставших после русскими, а к мордве относят носивших самоназвания меря, мурома, чудь и прочих. Исторически верно и то, что упоминание мордвы исчезает из летописей практически сразу, как начинает формироваться русский этнос.

Мельников провёл соответствующие изыскания. Он выяснил следующее — русские ходили опустошать мордовские селения вплоть до нашествия монголо-татар, когда уже пришедшие на Русь кочевники принялись за разграбление поселений мордвы. С крещением имелись проблемы вплоть до раскола православия. И после него лучше не стало, если теперь мордва к чему и стремилась, то к старообрядчеству. Становилось очевидно, почему Мельников заинтересовался историей данного народа. По роду деятельности он собирал всю требуемую ему информацию, к 1867 году принявшую вид «Очерков Мордвы».

Остаётся предполагать, насколько правдиво изложение Мельникова о божествах, праздниках и традициях мордвы. Не наслушался ли Павел историй от старожилов, ничего общего с мифологией их народа не имеющими? Точнее говоря, сказок. Ведь могло получиться нечто вроде «Калевалы» — относительного эпоса, ценимого за народное творчество, нежели за отражение верований финно-угорских племён Карелии и Финляндии. Мельников просто изложил ставшее ему известным.

Оказывалось, у мордвы не было божеств как таковых, не имелось у них и идолов. Если кому мордва и поклонялась, то священным деревьям. Это одна из версий, поскольку оговорив оную, Мельников предложил трактовку мифологии, впитавшую в себя мотивы из христианства, в том числе его ответвления — мусульманства, и непосредственных верований мордвы. Выходило, что мир создал Шайтан, а человека — Чампас. И между этими богами постоянно велась борьба за обладание людьми. В различных трактовках доходило до того, что тело человека создал как раз Шайтан, а Чампас вдохнул в него душу. В этом можно найти отголоски воззрений сектантов, в частности — хлыстов, имевших аналогичное представление о бытии. Из этого получалось, что нужно жить ради заботы о бессмертии души, тогда как желания плоти следует усмирять, дабы показать умение противостоять Шайтану, воплощавшему злое божество.

Как становится понятно, мифология мордвы возросла не из представлений о сущем из собственных преданий. Мельников лишь дал краткое представление о прежних воззрениях, сосредоточившись на сомнительных верованиях, постоянно видоизменявшихся, пока к середине XIX века они не приняли то состояние, с которым он и имел знакомство. Критически осмысливая, видишь в представлениях мордвы пропитанность представлениями о сущем из движений сектантов. Но нужно и думать, будто как раз мордва могла подвигнуть хлыстов на принятие ими сложенного представления о мире. Во всяком случае, браться за установление истины не следует.

Нужно принять в расчёт и специфику интереса Мельникова. Ему требовался материал о раскольниках, чем он по роду своей деятельности и занимался. Мордва получилась склонной к раскольничеству сама по себе — таково предварительное мнение. Ежели задуматься, скорее всего их воззрения сформировались не ранее XVII века.

Автор: Константин Трунин

» Read more