trounin.ru

Предмет изучения медицины естественный — человек, его здоровье, болезни и методы возможного излечения. Ныне кажется, многое медикам известно. Более того, ничего существенно не меняется, оставаясь на прежнем уровне. Причина того в методах исследований, крайне медленно внедряемых в практику. Потому допустимо читать монографии прежних десятилетий, находя в них подтверждение нынешним знаниям, словно ничего на самом деле не поменялось. Коренной перелом в понимании случается только при внедрении новых технологий. Тот же инфаркт миокарда, бывший неизвестным до начала XX века, теперь породил столько фобий, что трудно понять, почему такого грозного заболевания не опасались раньше, приписывая его симптомы чему угодно, кроме сердечной патологии. Вместе с тем, осознание риска умереть от инфаркта миокарда, буквально сводит пациентов с ума, заставляя их видеть в любом проявлении дискомфорта в области груди — грозный признак неминуемой смерти. В действительности существует множество причин, из-за чего возникает боль, порою никак не связанная ни с сердцем, ни с органами дыхания и даже не с позвоночником.

Разбираясь в проблеме, коллектив авторов, среди которых Андрей Воробьёв, Таисия Шишкова и Инна Коломойцева, постарались широко разобраться в вопросе, насколько оправданы опасения медиков и пациентов, будто бы обоснованно принимающих часть симптомов за острые коронарные нарушения, тогда как в действительности нет причин для беспокойства. Кого же стоит во всём винить, заранее понимая, насколько губительна гипердиагностика: важный в медицине инструмент, побуждающий лечить возможное грозное заболевание, не обращая внимания на остальное. Ведь действительно, кто может заподозрить вину в наступление климакса и сам климакс? И так ли стоит смеяться при словах врачей, рассуждающих с полной серьёзностью о старении организма? В том-то и дело, что оказывая агрессивное воздействие на организм применением лекарственных препаратов, препятствующих тромбообразованию, и наркотических анальгетиков — всего лишь оправдание медицинского закона, согласно которому из двух зол нужно выбирать меньшее. На деле же всё может протекать в рамках свойственных для человека реакций.

К такому выводу коллектив авторов успеет подвести читателя. Сперва предстоит разобраться со всем известными причинами, приводящими к боли в грудной клетке. Разумеется, чаще всего она возникает вследствие недостатка сердца в кислороде (стенокардия, она же «грудная жаба») и от патологий позвоночника (остеохондроз и всё с ним связанное). Источником первоначальной боли может быть брюшная полость, а то и непосредственно лёгкие, плевра и средостение. Хронический тонзиллит способен причинять аналогичный дискомфорт. О последствиях приёма алкоголя говорить не приходится. Впрочем, боль в грудной клетке может возникать непосредственно из-за различных сердечных заболеваний, не столь опасных в плане летальности. Болеть может и у юного человека, чей организм растёт неравномерно. Бывает и так, что необходимо говорить о кардиофобии: и от неё действительно можно умереть, если сильно верить в наличие патологических процессов в сердце, будь оно хоть в здоровом состоянии.

И всё же коллектив авторов интересует прежде проблема дисгормональных нарушений. Это не у каждого пациента уложится в голове. Не всякий поверит, будто боль в сердце, проявление патологии на электрокардиограмме — не грозные признаки, а естественный процесс, должный нормализоваться, если пациент станет принимать прописанные врачом медицинские препараты, направленные на излечение от совершенно иных проблем со здоровьем. Осталось самим медикам понять, как правильно подходить к лечению подобных пациентов. Но как не думай о благе, прежде всего нужно убедиться в действительном отсутствии того же инфаркта миокарда, для чего сперва приняться за его лечение — без различия, есть он по факту или под его мнимым прикрытием находится другое заболевание. Главное спасти человеку жизнь, к каким бы нарушениям его здоровья это не привело.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Совет всякому писателю: нужно уйти на поиски самоцензуры и не возвращаться, пока она не будет найдена. Иначе случаются несуразные произведения, вмещающие излишек посторонних сюжетов. Позже, когда самоцензура утвердится в правах, получится размышлять на страницах о разном, но неизменно в пределах заданной повествованием канвы. Иначе получается так, словно писатель испытывал желание творить, ничего не сообщая, кроме приходящих в голову мыслей. Были бы они поданы последовательно и осмысленно, значит самоцензура себя проявляет. Ежели подобного нет, значит пора её начинать искать.

Что сообщил читателю Десфрей? Мягко говоря, рассказал он о многом. Пытаясь задуматься, размышляешь, каков автор в предположениях касательно происходящих вокруг него событий. Он близок к тонким материям, далёким от понимания рядовым обывателем. Более того, Ричард склонен предполагать, не претендуя на правдивость выводов. Собственно, суть его прозы — дать возможность почувствовать скоротечность настоящего времени, ни к чему не обязывающего. То есть пока читатель внимает, планета вращается вокруг своей оси без его участия, и стоит отвлечься от чтения, как оказывается, что Земля является частью Солнечной системы, которая в свою очередь принадлежит к чему-то более грандиозному. И хотелось бы видеть таковое в исполнении Ричарда Десфрея, только он скорее разочаровывает, нежели сообщает полезное.

Нет, критиковать сего писателя нельзя. У него есть идеи, способные заинтересовать. Он даже умеет фантазировать, наполняя страницы занимательными предположениями. Осталось научиться концентрироваться на проработке деталей, вместо чего приходится видеть некие повествовательные линии, сложенные для приличия между элементами связанных в единую цепочку происшествий. Возникает желание спросить: зачем нисходить на бытовой уровень, предлагая картину вселенского масштаба? Кто разглядит пылинку, когда речь о вековечном, зародившемся в древние времена, чтобы ни с того ни с сего начинать разбираться во взаимоотношениях героя с котом, знакомых каждому, кому довелось принять непростое решение — обзавестись сим животным.

Казалось бы, вон он — Клиффорд Саймак, мыслитель высокого уровня, думающий об инопланетных формах жизни, находящий место для «Пересадочной станции» или задумывающийся о параллельных мирах, где основное различие сводится к минус или плюс секунде. Но, опять же, нет. Перед читателем Ричард Десфрей, пытающийся определиться, заниматься ему проблемами бытия от представителя российского социума или в качестве взирающего на происходящее в качестве сторонника будущей космической экспансии. Заглянуть за пределы Земли у него получилось, чего не сказать о самой планете, заставляющей забываться в повседневной суете. Потому сплошь противоречивые чувства, не позволяющие остановиться на чём-то определённом.

И всё-таки в словах Ричарда есть цельное зерно. Мир не такой простой, а обитающие в нём создания — не могут быть поняты одной силой мысли. Где-то вдали от человека есть удивительное место, обитатели которого испытали достаточно, чтобы пресытиться и устать от существования. Пусть ход этих рассуждений может оказаться далёк от представлений самого автора, то уже не имеет значения. «Задний двор» хранит достаточно секретов, о них не обязательно говорить, особенно до конца не понимая, к чему лучше привязать ход рассуждений.

Довольно точно можно сказать следующее. Имея предпосылки к развитию повествования, Ричард ещё не научился развивать сюжетные линии. Он может придумать начало, обыграть его, но всё остальное лишено толкового наполнения. А жаль! Идея должна служить поводом для рождения новых идей, тем оправдывая замысел постоянного поиска ответов на задаваемые вопросы. И ни в коем случае не опускать глаза, когда думаешь о небе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Предлагается кратко пройтись по рецензиям, написанных Салтыковым за два года участия в выпусках «Современника», ранее не упомянутым. Особо выделять их не требуется, достаточно краткой характеристики.

1. «Кремуций Корд» Н. Костомарова: историческое исследование времён царствования Тиберия, названное в честь жившего и творившего при нём историка. О книгах об истории неизменно трудно судить, поскольку, при выражении собственного мнения, рецензент может незаметно написать книгу по рассматриваемому им предмету. Остаётся выполнить краткий пересказ с комментариями.

2. «Воспитанница Сара» А. Вельтмана: произведение из цикла «Приключения, почерпнутые из моря житейского». Сугубо о старческой болтливости писателей в годах, как примечательная деталь малых рассуждений Салтыкова.

3. «Анафема, или Торжество православия, совершаемое ежегодно в первый воскресный день великого поста» А. Быстротокова: повод порассуждать о необходимости отлучения от церкви в современные Михаилу дни. Произведение сразу оказывается забытым, стоило задуматься о самой анафеме, как редком явлении, почти никогда не встречающимся для выражения личной точки зрения. В данном случае, такая возможность нашлась.

4. «О старом и новом порядке и об устроенном труде в применении к нашим поместным отношениям» Н. Безобразова, «Несколько серьёзных слов по случаю новейших событий в С.-Петербурге» М. Беницкого, «Киевские волнения в 1855 год» С. Громеки: в дополнительном пояснении не нуждаются. Речь шла о событиях последних лет, интересовавших обывателя. Особое место уделено проблемам крепостного права, петербургским пожарам и польскому вопросу.

5. «Князь Серебряный» А. Толстого: произведение, подобное раннему творчеству Ивана Лажечникова. Вместе с тем, литературный труд, по своему наполнению, важный в силу необходимости. Каких бы взглядов не придерживался Толстой, Россия нуждалась в подобной исторической беллетристике. Читатель излишне устал от сосредоточенности на текущих реалиях, особенно вспоминая о политике недавно почившего царя Николая. А тут предлагается сказ о временах особой жестокости, много хуже, нежели случалось когда-либо после.

6. Повести Кохановской: двухтомник, в меру подробно пересказанный Салтыковым, не согласным с позицией автора и видимо потому особенно словоречивым.

7. «Руководство к судебной защите по уголовным делам» К. Миттермайера: из разряда — будет полезно знать, в жизни может пригодиться.

8. «Современные движения в расколе» Н. С—на, «Сборник из истории старообрядства» Н. Попова: оказывается, о трагедии православной веры современник Салтыкова имел смутные представления. Несмотря на выходящую тематическую литературу, серьёзно рассматривать раскол никто не хотел. На это Михаил замечает, что русскому человеку больше известно о происходящем в далёкой Мексике, чем в России.

9. «Полное собрание сочинений» Г. Гейне, «Новые стихотворения» А. Плещеева, «Новые стихотворения» А. Майкова: без особых подробностей и новых мыслей. Всё о том же, в том числе и о мотыльковой поэзии.

10. «Наши безобразники» Н. А. Потехина, «Сказки» Марко Вовчка, «Воздушное путешествие через Африку» Ю. Верна, «Записки и письма» М. С. Щепкина, «Моя судьба» М. Камской, «Рассказы из записок старинного письмоводителя» А. Высоты, «Чужая вина» Ф. Устрялова, «Ролла» А. Мюссе, «В своём краю» К. Леонтьева, «О добродетелях и недостатках…»: краткий перечень прочих рецензий Салтыкова.

Это не всё, что следует знать о публицистической деятельности Михаила. В дальнейшем будут рассмотрены другие материалы, оставленные им для внимания потомков. 1863 год — весьма плодотворный период, удивляющий количеством созданного материала, преимущественно далёкого от художественности. Но о том ещё будет сказано достаточно. Впереди Салтыкова ожидало такое примечательное событие, как полемика с Достоевским, не говоря уже о взаимоотношениях с Тургеневым. Несмотря на обилие созданного, сказать ещё есть много о чём.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Терпения Михаил не имел, не собираясь считаться с чуждыми ему литературными экспериментами. Некогда он сам вступал в писательскую жизнь, допуская погрешности в творчестве. Теперь казался строг, не дозволяя другим ошибаться. Не задалась у него и поэзия, может потому он особо подходил к разбору поэтических сборников, высказывая своё мнение, будто имел на то дозволение. Конечно, критика не подразумевает умения писать беллетристику или поэзию, однако взвешенный подход не помешает. Но к чему не стремился Салтыков, о том остаётся лишь сожалеть.

Под рассмотрение попало издание стихотворений Всеволода Крестовского, начинавшего тогда литературный путь. Вместо поддержки, ибо находил место проявлению таланта, Михаил предпочёл разговаривать о людях второго сорта. Таковых он находил везде, как в поэзии, так в прозе и само собой среди публицистов. Зачем они сотрясают воздух им одним нужными рассуждениями? Приходится злиться за бесполезно проведённое время. Может уже потому Салтыков вновь негодовал, уставший искать действительно интересное, находя хотя бы нечто, о чём он мог худо-бедно рассказать. Крестовский — не совсем шантрапа, молод он и истинно имеет талант: примерно так говорил Салтыков. Где тут не пасть духом, отказавшись писать стихотворения вообще. С другой стороны, негативные эмоции — лучший источник для пламенных стихов. Может потому Михаил и ругал Крестовского?

Касательно Каролины Павловой и ей подобных поэтов современности, Салтыков придумал термин «мотыльковая поэзия». Сие трепетное существо живёт, будто не живя, встречает на пути преграды, не собираясь их преодолевать, порхает крылья и упивается ощущением окружающей существование близко прогуливающейся смерти, уподобляя ныне живущее — мёртвому, а мёртвое воспринимая должным жить. Такие существа боятся обыденности, не готовы принимать происходящее в реальности, стремясь от этого отдалиться и жить в иллюзорных мирах. Взгляд Михаила строг, но вместе с тем и в чём-то правдив.

Слогом писателей Скавронских была проза. Следует сказать особо, существовали два автора-однофамильца, причём взявшие данную фамилию в качестве псевдонима. Собственно, с точки зрения Михаила, посредственный Н. Скавронский (псевдоним Александра Ушакова) и в меру талантливый А. Скавронский (псевдоним Григория Данилевского). А так как читатель постоянно путался, Салтыков провёл небольшое расследование, стремясь выяснить, кто именно пользуется личной подписью Скавронского. Объяснение необходимости использования однотипных имён понятно — так проще найти случайного читателя, не узнавшего в любимом писателе подмену. Может тут стоит говорить о Бобчинском и Добчинском из «Ревизора» Гоголя? Вдруг окажется, что оба писателя — суть один автор, прибегающий к своеобразной мистификации, а то и просто запутавшийся, какой именно у него псевдоним.

В 1864 году Михаил подольёт масла в огонь, вспомнив прежде неписанную заметку, когда ему нужно будет рецензировать роман А. Скавронского «Воля». Будто бы восхищаясь, Салтыков наконец-то придёт к выводу, почему взятый для рассмотрения им автор довольно забывчив. Окажется, Скавронский не помнит, о чём писал на предыдущих страницах. Сюжет превращается в чехарду событий, где по логике не получится свести концы с концами, осознавая противоречивость рассказанного читателю. При этом Н. Скавронский уже не вспоминается, если он вообще имел хоть какое-то значение.

Сомневаться не приходится, Салтыков вдохновлялся критикой. Судя по объёму прочитанных книг, на собственное творчество у него почти не оставалось времени. В таком потоке информации, не самой радующей, Михаил находил место взвешенным словам, делясь с читателем результатами размышлений. И за это его тоже следует поблагодарить. С какой бы категоричностью он не подходил к писателям-современникам, их имена заслужили более пристальное внимание.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всё имеющее вид благого начиная — оным является редко. Особенно это касается литературы. Казалось бы, имеется сборник произведений, изданный ради какой-либо цели: он должен восприниматься положительно. Но отчего таких мыслей у здравомыслящего человека не возникает? Причина того очевидна. Нет смысла в собранных в одном месте художественных текстах, если преследуется коммерческий интерес. Приходится признать, чаще всего так и происходит. Такому сборнику устанавливается необоснованно завышенная цена, авторы не получают отчислений, тогда как весь денежный поток идёт составителю, не придумавшего ничего лучше, нежели нажиться за чужой счёт.

Салтыков высказал недовольство в адрес издавшего сборник стихотворений «Гражданские мотивы». Его возмутила цена в пятьдесят копеек, тогда как более пяти копеек сей труд явно не стоит. Ладно бы авторы действительно получили вознаграждение, но согласно действовавшим тогда в России правилам — один лист допускалось цитировать без возникновения обязанностей. В случае поэзии это особенно нравилось составителям, якобы выполнявших важную миссию по просвещению населения, тогда как их интересовала лишь прибыль. Осознав сей факт, Михаил уже не мог серьёзно разбираться в содержании сборника, к тому же далёкому от каких-либо гражданских мотивов.

Столько же недовольства Салтыков высказал в адрес почившего князя В. Львова, автора труда «Сказание о том, что есть и что была Россия, кто в ней царствовал и что она происходила». Зачем сия работа была создана? Михаил не увидел в ней ничего, кроме стремления образумить читателя, дать ему верное представление о необходимости почтения к действующей власти. Польза могла быть, рассказывай автор интересные факты из прошлого, доказывая обоснованность выдвигаемых предположений. Вместо этого князь В. Львов адресовал книгу тем, кто её никогда не сможет прочитать, поскольку к тому не стремится и читать не научен.

Немудрено снова видеть, как гневные послания Сатыкова оказались вне публикации, не пройдя требований цензуры. Как не получилось увидеть свет и заметке по поводу отражения мнения о работе «О русской правде и польской кривде…» анонимного автора, личность которого Михаил установил точно, упомянув его в тексте как Андрея Печерского (псевдоним Павла Мельникова). И тут Михаилу не понравился надуманный патриотизм, но уже не взывающий к чувствам народа, а призванный снизить накал русско-польских противоречий.

Возможно ли вообще говорить о патриотизме, если речь заходит об иных странах, осознающих важность понимать собственную исключительность? Польский народ оказался зажат в тиски трёх империй, разорванный на части и лишённый государственности. Одна из частей стала принадлежать России, испытывавшей на прочность дух поляков, терпя поднимаемые этим вольным народом восстания. Можно было бы поддержать идею единства, одобрив возможность одновременного существования правды русских и поляков, на краткий исторический миг получивших общее прозвание россиян. Но того не придерживался Мельников, как ему о том вторил сам Салтыков, только оставаясь недовольным самим фактом чьего-то рассмотрения ситуации, указывавшей на лживость ряда польских мыслителей.

Сильного акцента Михаил не делал. Он коротко высказался, не претендуя на большее. Даже объективность не имела значения, поскольку в деле рецензирования литературных изданий приходится думать об ином. Нужно найти грань между необходимостью выражать собственное мнение и стремлением понять точку зрения автора, либо просто допустить пространный пересказ, а то и совместить всё в одном, дав читателю возможность задуматься. Рецензент исходит от необходимого объёма собственной заметки. В случае Салтыкова, он часто ограничивался малым объёмом, заходящим едва ли за тысячу слов.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Публикуясь анонимно в «Современнике», Салтыков уделял внимание и выходящим литературным произведениям. Он брался рецензировать едва ли не всё, способное заинтересовать читателя. Среди прочих были и последние работы Ивана Лажечникова и Афанасия Фета, представителей, чья деятельность во славу художественного слова насчитывала сорок и двадцать пять лет соответственно. Отдавая дань уважения заслугам, Михаил не собирался прощать допускаемые ими ныне огрехи в творчестве, о чём он и высказался.

Салтыков резко подходил к работам романтического направления. Не нравились ему предсказуемые описания внешности у положительных и отрицательных персонажей. Ему казалось скучным, чтобы злодей вызывал отвращение уже своим видом, тогда как доброму действующему лицу везло во всякой малости. Ведь очевидно — красивый может быть прогнившим внутри, а гнилой снаружи — излучать внутреннюю красоту. В век слома устоявшихся представлений, Михаил требовал исходить из необходимости наполнять произведения реалистичными персонажами, взятыми из жизни.

Но одно дело, когда думает Салтыков, другое — представление о должном быть в исполнении Лажечникова. И Михаил это понимал. Не переубедить писателя старой формации принять новое видение мира, от него остающееся далёким. Лажечников должен был верить в им описываемое, он сам возвышался, рассказывая о возвышенном, и молодел — повествуя о юности. Ему так хотелось, поэтому не надо пытаться идти против. Достаточно высказать негативное суждение, тогда как прочее будет ясно и без этого. Не приходится удивляться, каким провальным вышел в итоге роман «Немного лет назад», который потомку и днём с огнём не сыскать, не прояви он к тому основательного усердия.

Не лучше Михаил относился к творчеству Фета. Он принимал важность поэтических заслуг, радовался популярности романсов и отдавал им должное уважение. Только одно мешало воспринимать подобные стихотворения. О чём бы не писал Фет, он всегда пишет об одном и том же, используя один и тот же подход. Из-за этого сложно внимать поэзии, где всё сводится едва ли не к игре словами, поскольку главным считалось начать, а далее строчки польются сами, причём с упором на поэтику, а не на важность вкладываемого в них смысла.

Отозвавшись строго, Салтыков углублялся в стихотворения, подвергая их анализу. Вывод возник однозначный: Фет — второстепенный поэт. Объяснение этому в том, что мир творчества Фета ограничен рамками, за которые он никогда не переходит. Из этого следует, что Фет исчерпал себя и более не представляет ценности. Михаил не думал убавлять градус категоричности, изыскивая всё новые слова, нивелирующие значение столь популярного поэта, будто не заслуживающего права творить, должный почивать на заслуженных лаврах, не расширяя и без того широкое литературное наследие.

Михаилу осталось обвинять Лажечникова и Фета в наивности. Даже не подумаешь, какие ожидания Салтыков испытывал, берясь за их новые литературные труды. Неужели он предполагал, как Лажечников станет писать в духе его самого, а Фет о том же, но только стихами? На самом деле критика Михаила не отражала поселившейся в его душе злобности. Он просто выражал мнение о наболевшем, говоря в общем, давая представления о желаемом преображении литературы. Время романтизма ушло, уступив место реализму, чему сопротивлялись писатели, продолжавшие создавать произведения в духе прежних лет.

Пока не случилось забыть успехи былых поколений, нужно осознавать важность ими созданного. И пусть они продолжают творить, отказываясь видеть случившиеся перемены. Салтыков не мог этого не понимать, но для рецензий ему требовалось хоть о чём-то писать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Созданный незадолго до 1863 года, именно в 1863 году «Свисток» приказал долго жить. Будучи приложением к журналу «Современник», он оказался похоронен как раз в тот момент, когда к коллективу авторов присоединился Салтыков. Под теми же неблаговидными псевдонимами, не претендуя на адекватное восприятие действительности, Михаил предался куражу, забыв обо всех запретах, некогда перед собой поставленных. Он и за стихотворения принялся, публикуя их без особого осмысления. Серьёзность уступила место бесшабашности. Иначе нельзя охарактеризовать помутнение, случившееся с Михаилом в первые месяцы весны.

Остаётся гадать, какой именно материал был подготовлен для «Свитка» Салтыковым. Придётся гадать и о размере участия в трудах, ему приписанных. Сейчас принято считать, что Михаил написал следующие фельетоны и юморески, к созданию которых он точно приложил руку: «Цензор впопыхах», «Московские песни об искушениях и невинности», «Неблаговонный анекдот о г. Юркевиче, или Искание розы без шипов», «Секретное занятие», «Литературные будочники», «Сопелковцы» и заметка о планируемых произведениях к следующим номерам издания.

Для читателя не является секретом понимание стремления писателей говорить о многом, но лишённых такой возможности из-за ограниченности в предоставленном для творчества времени. Какие бы безумные идеи не приходили, нужно о них хотя бы сказать. Так и поступил Салтыков, поделившись желаемыми к воплощению сюжетами, а то и просто своеобразно посмеявшись, ничего подобного излагать не собираясь. Разве получится у кого-нибудь написать произведение, где лесть будет восприниматься грубостью, а грубость — лестью? Достаточно представить такое явление, ведь всему всегда найдётся место, ежели того захотеть.

Не видя ограничений, Салтыков творил, позабыв о реалиях России. Его творчество из «Свистка» ничем не хуже и не лучше работ писателей, массово пришедших в литературу спустя половину века. Когда монархия падёт, тогда прорвутся в мир художественного слова люмпены разного калибра, забивая каждую щёлочку, вооружившись футуризмом, набравшим тогда популярность. Но Михаил не предлагал повергать основы всего и вся, не искал он и новые способы самовыражения. Всё им написанное — укладывалось в рамки сатиры, вроде легковесного балагана, устроенного Алексеем Константиновичем Толстым и братьями Жемчужниковыми, писавшими под псевдонимом Козьма Прутков. Салтыков им вторил, поддавшись на краткий момент возможности отдохнуть от тяжких дум о судьбе России.

Забывать полезно. Ещё полезнее — не обращать внимание на чинимые тебе препятствия. Коли кому понадобилось выразить мнение против, тому не надо отвечать с полной серьёзностью. Лучше говорить, не оглядываясь на других. А если возникает необходимость спора — доказывать позицию не имеет смысла. Ведь известно — спор служит способом узнать мнение оппонента, но никак не является средством для переубеждения. Иногда лучше дурачиться, не задумываясь о восприятии со стороны. И тогда на помощь приходят какие угодно стихи.

Дабы успокоить нрав и не тушеваться, дабы возразить и победителем казаться, нужно совершить деяние и на нём стоять, никому не собираясь возражать. Это трудно, есть желание речь произнести, в круг здравомыслящих этим войти, но держат за дурака, ума не замечая, для того понимания есть мысль простая. О ней сказано не раз, и сказано не раз ещё будет о ней: тот умнее, кто окажется оппонентов глупей. Не сейчас, много позже, не современник, так потомок сию истину поймёт, соглашаться станет, доказывать правоту некогда глупых слов он начнёт. И окажется, кто говорил умные вещи, тот в бозе почил, словно никогда с разумом он не дружил.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Живя в окружении псевдонимов, Михаил порою пренебрегал и ими, оставляя написанные статьи без подписи. Хорошо потомку осознавать, как потрудились исследователи творчества Салтыкова, выискивая различные редакции, сличая гранки и полностью проникаясь духом творчества некогда жившего человека. Но опять берёт сомнение, насколько полезно знать, чем занимал свободные дни Михаил, когда не писал художественных произведений и не пылал гневом на происходившие в России перемены. Оставаясь безликим для современников в плане работы в «Современнике», Салтыков такой же безликий, к чему не желается протягивать руку. Для широты понимания личности, подобное творческое наследие бесценно — оно позволяет найти новые слова к уже сказанному и должному быть сказанным ещё.

Среди прочих псевдонимов, где фамилии Щедрин уделено наибольшее внимание, мелькали личности вроде К. Гурина, Т-на и Вл. Торопцева, ничего не говорившие читавшим периодические издания людям. Собственно, газеты и журналы всегда кажутся лишёнными лиц, если речь о наполняющих их содержание людях. Редко важно, чьим именем подписана статья, так как общая позиция обычно чётко определяется, к каким бы ухищрениям, вроде отписок о непричастности к мнению автора редакция не высказывала.

Не говоря об участии, Салтыков писал свободнее. И без того критически настроенный, он не щадил читателя, высказываясь по существу. В «Московских письмах» он разнёс театральных авторов, чья отвратная манера изложения достойна отвратного актёрского исполнения, причём настолько, что чем больше презрения актёр покажет своею игрой, тем актёра же положение будет выше, нежели автор питал надежд на успех. Нужно давать авторам понять, как важно создавать качественные произведения, угодные публике, вместо чего они плодят пустышки, должные затеряться, стоит сойти им со сцены.

Рассказывая о театре в соответствующей рубрике «Современника», Михаил не обошёл вниманием премьеры того года, в чём-то разочаровавшие его, а чем-то порадовавшие. Он оценил «Слово и дело» Ф. Устрялова положительно, но не нашёл в нём ничего, кроме отражения нигилизма Тургенева из «Отцов и детей». Получилось, будто Устрялов всем угодил, найдя нужные выражения, дабы все приняли их за критику в адрес оппонентов. Короткую заметку «Первое представление новой драмы г. Островского» Салтыков не стал раскрывать подробнее, поскольку об Островском допустимо говорить только в тонах восхищения. Не стал себя разочаровать Михаил и после просмотра «Горькой судьбины» А. Писемского, в меру похвалив её автора.

Зато о фантастическом балете «Наяда и рыбак» Ж. Перро Салтыков говорил долго и злобно, не понимая, как нелепое действие, грубо говоря — ни о чём — способно заинтересовать зрителя. Если нет толкового сюжета, аллегоричность не просматривается, зачем тогда сотрясать воздух различными па? Похоже, в России романтизм к шестидесятым годам XIX века умер, уступив место реализму. Это во Франции к реалистическому направлению только начинали подбираться, тогда как в России давно писали о происходящем в действительности, не желая искать оправдания существования за счёт измысленных потехи ради неправдоподобных сюжетов. Михаил был столь категоричен, что заметка о данном балете не прошла цензуру.

Статья с длинным названием — Несколько слов по поводу «Заметки», помещённой в октябрьской книжке «Русского вестника» за 1862 год — дала Салтыкову пищу для размышлений касательно ожидаемой реформы той самой цензуры, мешавшей писателям творить без оглядки на возможность быть опубликованными. Безусловно, цензура останется. Только какой облик она примет? Если ранее произведение не публиковалось, пока его не одобрят, то неужели теперь оно может быть опубликовано в любом случае, а только потом последует недовольство властей, а вместе с ним и наказание для автора и/или издателя. Чем же хороша такая цензура, ежели и до её реформы в России сохраняется ситуация, когда приходится заранее всё взвешивать, опасаясь возможных последствий. К слову будет сказано, сей образ мысли так и остался у россиян на подсознании, заставляя внутренне осознавать неблагоприятный эффект, даже при полном дозволении говорить любую угодную мысль.

«Несчастие в Порхове», в первой редакции «Известие из Полтавской губернии»: свидетельство Михаила о царивших в России порядках. Кажется удивительным, севший править страной, Александр II столкнулся с должной быть ему непонятной ситуацией — новые поколения заявляли о том, что им никаких реформ не надо, как не надо вообще чего-либо, поскольку они нигилисты. Забавный парадокс случился в государстве! Некогда молодёжь желала реформ, но когда оные пришли, они будто утратили актуальность. Потому за Россию переживали все, кроме тех, кому жить в ней дальше. Вот и сошлись в Порхове в борьбе представители старой гвардии, тогда как молодогвардейцев среди них не было.

В том же 1863 году вышло ещё две статьи без подписи: «Драматурги-паразиты во Франции» и «Несколько полемических предположений». Те писатели, о ком сами французы могли быть возвышенного мнения, вроде Ожье, Салтыкову никак не нравились. Коротко говоря, шантрапа в цене у парижан, опять они предпочли реальности туман. Требовалось думать, каким видеть положение в самой России, как об этом писать. Настоящее положение продолжало вызывать обеспокоенность у Михаила.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Крестьянская реформа случилась. Общество взбудоражено и негодует. Все хотели чего-то определённого, но всем угодить одновременно невозможно. Вслед за освобождением крепостных из-под зависимости от помещичьего гнёта, разразилась ожидаемая реакция общества, выраженная протестом против избранного правительством пути. Вместо согласия с необходимостью признать свершившееся в каком угодно исполнении, каждый желал поделиться собственными суждениями, будто имевшими действительно важное значение. Разумеется, Салтыков не стоял в стороне от событий: он писал статьи в газеты, их публиковали, но с соответствующими цензурными исправлениями, так как какой бы злободневной мысль человека не была, она не могла идти против свершившегося по воле царя деяния.

С апреля по октябрь Михаил написал следующие статьи: «Об ответственности мировых посредников», «К крестьянскому делу», «Несколько слов об истинном значении недоразумений по крестьянскому делу», «Ответ г. Ржевскому», «Где истинные интересы дворянства?». Он скорее полемизировал с оппонентами, высказывая суждения, дабы услышать ответ и ещё раз выразить мнение на страницах периодических изданий. Существенного значения это иметь не могло, кроме дополнительного раздражения и без того накалённых до крайней меры власть имущих лиц. Понимал ли Салтыков, что о чём не говори, всегда найдутся мыслящие иначе? На том и держится мир, созданный природой для борьбы интересов.

Не всякий читатель согласится с Михаилом. Например, он утверждает, будто в России никогда не было бюрократов. Просто так складываются обстоятельства, что русский человек живёт обыденной жизнью, радуется успехам родных и огорчается от их промахов, и порою он ходит на работу, где от него чего-то ждут, тогда как он душою продолжает находиться дома. Такова манера существования русского человека, которую никак нельзя называть склонной к бюрократии. Раз Салтыков считал именно так, значит имел для того необходимые ему взгляды на действительность, чтобы считать правоту сего вывода неоспоримой.

Все населявшие Россию люди понимали — долгожданное освобождение от крепостной зависимости свершилось, нужно принять этот факт за данность и продолжать жить при новых условиях. Понятно, важно убеждать мировых посредников внимательнее относиться к каждому порученному им случаю. Помещикам не давать больше положенного, но и крестьян не обделять. При этом Салтыков сам понимал, как мала в действительности затрагиваемая им тема. Не могло быть для него таким уж секретом, что страна давно подготовилась к реформе, осуществив необходимое заранее. Остались самые нерадивые, питавшие надежду до последнего на лучший для них исход. Для кого не срослось, те стали выражать недовольство.

Впрочем, хорошо известно, как человек любит судить поверхностно обо всём, ничего не зная конкретно. Он может полемизировать в письмах или публицистических изданиях, создавая впечатление, будто разгорается пожар всеобщего недовольства, тогда как он давно отгорел, продолжая тлеть. Кому-то и малый дым от костра кажется грозным явлением, ежели представлять его рядом с собою, не задумываясь, насколько далеки от него остальные. Так и Михаил смел рассуждать, выпуская пар от скопившихся внутренних переживаний. Он мог говорить существенно важные вещи, только интересовало ли это тогда хоть кого-нибудь? Время покажет, к чему приведёт содеянная правительством реформа.

Пыл угаснет, стоит осознать произошедшее. Салтыков имел право говорить, и ему никто не мешал выражать мнение. Излишне многие в тот год допускали критические высказывания, привыкшие к терпимости Александра II, будто не знал царь, чего может стоить любая вольность, даваемая людям: они принимают им требуемое, а потом безустанно ругают, а в отдалённой перспективе начинают вытирать ноги, утратив чувство благодарности.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Новое вхождение в публицистику Салтыкова было не особенно спешным. Не случилось пока цензурной реформы, потому опасение публиковать вольные взгляды Михаила издатели опасались, чаще сразу отказываясь. Порою и сам Салтыков это понимал, не давая ход написанным им заметкам. Но не всему суждено отлёживаться, ежели речь не касается происходящих в стране перемен. Позволить себе сказать честное мнение касательно поэзии Михаил мог спокойно. Так он поступил в отношении второго издания сборника стихотворений Кольцова (1856) с предисловием Белинского. Тогда же Салтыков усвоил понимание важности анализа прочитанной литературы, дабы в дальнейшем не ограничиваться поверхностным рассмотрением, заглядывая даже глубже, нежели следовало.

Понимать литературное произведение всегда требуется особым взглядом, похожим и непохожим на написанную прежде на него критику. Каков бы не был авторитет Белинского, опираться на слова такого специалиста нет необходимости, когда доступно право на выражение собственного мнения. Не так жестока цензура, дабы постоянно на неё оглядываться. Пусть Белинский прежде был под запретом, теперь же его имя опять достойно быть услышанным, но минули годы с момента его взгляда на литературу, а значит теперь допустимо иначе взглянуть на минувшее. Собственно, первое издание сборника стихотворений Кольцова практически идентично рецензируемой Салтыковым второй редакции.

В том же году общественность удостоилась ознакомления с трудом «Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле постриженника Святыя Горы Афонския» инока Парфения, к нему приложился с анализом и Михаил. Тема раскола продолжала будоражить умы населения России. А тут вышло наглядное пособие, демонстрирующее многообразие старообрядческих общин, среди которых преобладали сектанты, вроде предпочитающих себя оскоплять, либо морить голодом до смерти или подвергаться сожжению. Сохранилось несколько редакций критической заметки Салтыкова, однако ни одна из них при его жизни не публиковалась. Собственно, интерес она вызывает более пересказом труда инока Парфения, чем каким-либо разбором или пробуждением собственных мыслей. Добавить к тексту больше сказанного лицом сведущим Михаил не мог по понятным причинам.

Следующие упоминаемые тут заметки остались уделом внимания потомков. «Заметка о взаимных отношениях помещиков и крестьян» (1858) и статья «Ещё скрежет зубовный» (1860) плод размышлений Салтыкова о подготавливаемой реформе по отмене крепостного права. Логично предположить, насколько общество будоражило ожидаемое событие. Быть в стороне от него не представлялось возможным. Литературные произведения тех времён обязаны были содержать отголоски грядущих перемен, и мало какой писатель обходился без высказывания предположений о должном быть. А так как Михаил любил говорить откровенно, он поделился соображениями с бумагой, ибо надеяться на их публикацию не мог.

Людям полагается быть равноправными: считал Салтыков. Но какое может быть равноправие, если давая людям одинаковые права, бывшие помещики остаются помещиками, а крепостные теми же крестьянами? Что имели имущие, того не иметь неимущим. Правительство предлагало сомнительные решения для реализации задуманных планов. Ведь не возьмёт крестьянин более даваемого, ежели того не пожелает помещик. Разрыв веками сложившихся отношений происходит не по справедливости. Это и огорчало Михаила.

Самое удивительное, русский человек всегда возмущался, если слышал о притеснениях. Его ужасали зверства американских плантаторов в отношении рабов-негров, ему были не по душе устраиваемые капиталистами условия труда для пролетариата, тогда как он сам — русский человек — притеснял себе идентичного во всём русского человека. Как тут не поделиться скрежетом зубовным. Приходится сомневаться, будто когда-нибудь такое положение будет исправлено. Салтыков не предполагал, но потомок знает: в России никогда не появится условий, чтобы всё распределялось равномерно — обязательно будут те, кто возьмёт плохо лежащее и объявит своим, и те, кто должен будет этот факт признать, вынужденный смириться со сложившимся ещё тысячу лет назад порядком.

Автор: Константин Трунин

» Read more