trounin.ru

Отчего представители цивилизации Запада так любят тему половой распущенности и однополой любви, считая обязательным об этом говорить, допуская прямую речь о жестоком обращении с людьми и насилии над ними? Для них это считается нормальным явлением, о котором нужно сообщать с максимально возможным количеством отвратительных подробностей. Допустим, у Антонии Байетт в «Детской книге» всё начинается с невинных оттенков человеческих взаимоотношений, вырождающихся к заключительным страницам в педерастию. Возносить подобное литературное творение на Олимп читательского почёта — минимум звоночек о неполадках в некогда датском государстве. Если бы автор старался не просто выудить информацию из прошлого, а сопровождал повествование нравственными муками действующих лиц или сообщая, что подобное отношение к людям ныне искоренено, то было бы понятно. Однако, славные западные ценности произрастают из клоачных глубин, требующих адекватного с ними обращения в последующем. Вместо осуждения — пестование.

Байетт строит повествование, опираясь на историческую хронику. Проще говоря, читатель знакомится с историческими выкладками, на фоне которых происходят описываемые Антонией события. Если есть стремление узнать историю Великобритании лучше, то «Детская книга» в этом будет хорошим помощником, ведь где ещё узнаешь о царствовавших в обществе того времени порядках. Дамы и джентльмены? Куда уж там. С рождения над людьми издевались, закладывая извращённые традиции у подрастающего поколения, обязанного после становления готовить для себя смену. Не стоит исключать, что Байетт лишь очерняет действительность, опираясь на доступные ей труды знакомых с данной проблематикой историков, специализирующихся на неординарных человеческих поступках. В книгах Чарльза Диккенса ничего подобного не происходило, хотя порядки в его время были далеки от гуманности, но явных перегибов он не описывал, хотя известен своим скрупулёзным подходом ко всему, до чего дотягивалось его любопытство.

Интерес Антонии произрастает из жадных до крови сказок немецких земель, собранных братьями Гримм, чья интерпретация многими осуждается и переиначивается в более мягкий вид, где к людям могут относиться несправедливо, заставлять поступать против воли, при этом не допуская проявлений садистских наклонностей. Байетт ориентируется на жестокость, доводя до читателя истинную суть историй, во всех подробностях излагая их собственными словами прямо на страницах «Детской книги». Кроме того, сказки оказывают негативное влияние на тех персонажей, в отношении к кому их одно из действующих лиц старается применить, — повествование наполняется дополнительными шокирующими происшествиями. Испытывал ли автор от этого моральное удовлетворение или всего лишь использовал приём привлечения к книге читательского внимания, чтобы быть в тренде и не отступать от коллег по цеху, упивающихся описанием сексуальных сцен без особой надобности и прочих нестандартных особенностей, будто извращённое человеческое естество настолько порочно, что для отображения этого нужно изыскать из недр фантазии тонны нездоровых впечатлений, никакого отношения к реальности не имеющих: вопрос!

В «Детской книге» много любопытных фактов, напоминающих круговорот бесполезной информации, которой и без того читателю хватает в повседневной жизни, вынужденному фильтровать личные новостные ленты, забиваемые умничающими друзьями, якобы это интересно и об этом нужно было обязательно сказать. Байетт, предварительно пересказав такие факты, пристраивает их в сюжет, сообразно соотнося. Например, особенность поведения кукушки по откладыванию яиц в чужие гнёзда, Антония легко может увязать с судьбой определённой группы действующих лиц.

Мучительно трудно жить в мире, где со страниц беллетристики и экранов телевизоров на тебя льётся поток негатива, якобы происходящего. Если выглянуть в окно или выйти на улицу, то ничего этого не увидишь. Страна живёт спокойно, изредка испытывая всплески агрессии склонных к ней людей. И склонных прежде всего вследствие банального объяснения — часть людей думает, начитавшись и насмотревшись, что такое поведение является нормой для общества. Также складывается впечатление, что общество никак с этим не борется. Вот и Антония Байетт щекочет нервы, с упоением позволяя действующим лицам пребывать в неге сексуального возбуждения и дозволяя выйти наружу всему тому, от чего следует воздерживаться. Похоже, человек никогда не изменится.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Человек — скотина, человек — сволочь, человек — паразитирующий организм, человек — истинное дитя Вселенной: всё рождается и умирает, былое исчезнет бесследно, останется хаос. И всё повторится вновь. Перед осознанием гуманности, людям не дано понять к чему приведёт пропаганда вседозволенности. Покуда с каждого угла льётся индивидуальная программа действий отщепенцев общества — постепенно начинается разложение цивилизации. Ведь к XXI веку человечество, как никогда, достигло худо-бедного согласия, всё более утрачивая национальные индивидуальности, находя новые точки соприкосновения. Когда-нибудь случится ещё один глобальный нравственный кризис: произойдёт переоценка ценностей и в людях взыграет стремление осмыслить себя в ином понимании. Глупости? Отнюдь, такое уже было. Значит такое будет опять. Энтони Бёрджесс предупреждает!

Читателю может показаться, будто описываемое Бёрджессом действие — глупая и безосновательная жестокость, противная человеческому естеству. Так ли это? Неужели человек настолько обособился от природы, что утратил желание доминировать, подчинять, оказывать влияние и всюду находить выгоду персонально для себя? Какими бы методами он не оперировал, он всё равно продолжает жить ради выполнения заложенной в него программы. И суть этой программы как раз и заключается в немотивированной агрессии, должной помочь запугать окружение и достичь человеку временного удовлетворения. Конечно, действующие лица «Заводного апельсина» чрезмерно перегибают палку, круша окружающую их действительность, грабя прохожих и насилуя женщин, воспринимая подобное театральным представлением. Постановка зрима, музыкальное сопровождение ощутимо; отвращение — именно та реакция, которой хотел добиться от читателя автор.

Так ли далёк Бёрджесс от действительности? В мирной жизни действуют ограничения, не позволяющие людям преступать закон. Но стоит заглянуть в недалёкое прошлое, обратившись к опыту войн — нагляднее пример найти не получится. Человек превращался в зверя, видя зверское к себе отношение, поступая аналогично в ответ. Хуже того, человек по-зверски обходился с теми, кого он должен был защищать. Мотивирующих на агрессию причин существует множество — все они внутренне обосновываются, но чаще получается найти только одно объяснение, исходя из которого понимаешь, что это свойственно человеку, стоит устранить ограничения.

Бёрджесс описывает реальность, плохо похожую на настоящую жизнь. Его герои сплошь пропитаны негативом, поступая слишком предсказуемо, не испытывая угрызений совести. Единственное, о чём задумывается читатель, каким именно образом общество в один момент выродилось? Представленное на обозрение поколение сплошь состоит из маргиналов, наводящих ужас на всю округу. Их родители представлены забитыми аморфными существами, с отстранённостью наблюдающие за асоциальной деятельностью собственных детей. Дело в воспитании? Нет. Читатель ясно понимает — Бёрджесс что-то недоговаривает.

Складывается ощущение, будто действующая власть специально вела политику на искоренение гуманистических начал, предпочтя построить общество из выродков, чьи анархические побуждения позволяют им осознать необходимость существования общества, в котором важная роль будет отведена праву сильного. Бёрджесс не стал создавать приторную утопию (её бы пришлось ломать), проигнорировал милитаризацию (военные хунты и без того широко представлены на планете), он просто позволил представителям дна почувствовать представившийся шанс одержать верх над довлеющими над ними тихонями, на чьё либеральное мнение нельзя положиться из-за трудности прогнозирования будущего. Власть всегда стремится сохранить свои позиции, как и любой отдельно взятый человек — никто не желает отказываться от с трудом достигнутых благ.

И всё-таки Бёрджесс старался изменить ситуацию к лучшему. Он пытался исправить человеческое естество, для чего задействовал доступный его воображению инструментарий. Бёрджесс стал исходить от противного, искореняя насилие насилием. Будто клин клином вышибают, подходя к решению проблемы с противоположной стороны. Если задаться целью, то любого человека удастся переубедить, для чего так или иначе придётся воздействовать на его психику, причём достаточно жестокими методами. Известный факт, что нет ничего лучше применения электротока, когда нужно выработать автоматическое отвращение к определённому моменту. Вот и Бёрджесс дал читателю надежду на лучшее будущее, чтобы люди не истребили сами себя, а с помощью науки пришли ко взаимопониманию.

Версия Бёрджесса имеет право на существование. Он во многом прав, а в остальном показал тех людей, что вечно мнят себя сверхлюдьми, ничего из себя на самом деле не представляя. Они всего лишь следуют зову природы, согласно которому популяции должны саморегулироваться. Поэтому агрессию из человека не вытравить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Плоский мир» — книга №29 | Подцикл «Городская стража» — книга №6

А Стражи собственно никакой и нет. Есть нереально крутой преступник и аналогично непрошибаемый командор Ваймс, решивший лично управиться с, порядком поднадоевшей, угрозой спокойствию добропорядочных граждан Анк-Морпорка. Усугубляет ситуацию непосредственно Пратчетт, полюбивший задействовать Монахов Истории: эти ребята не простые последователи плоскомирного даосизма, а нечто поданное на тарелке с восточным орнаментом, обильно сдобренное жгучим перцем. Подумать только, Ваймс отправляется в прошлое, когда он сам был юным и неприспособленным к жизни человеком, а городом управлял кто угодно, только не Витинари. В том-то и проблема, что читателю предложена не та Стража и не тот Анк-Морпорк, да и стиль изложения далёк от того, к которому все привыкли. Собственно, Пратчетт всегда менял действующих лиц, не давая никому прав на доминирование, а тут от начала и до конца на первых ролях только Ваймс. Даже Смерть не впечатлил.

Пратчетт повторяется. Он заново обыгрывает сцены, которые ранее в произведениях о Плоском мире ты уже встречал. Меняются лишь персонажи и юмор по данному поводу. В остальном же сюжет ныне стал предсказуемым. Читателя можно было удивить убив Ваймса, но читатель Пратчетту такого никогда не простит, учитывая тот факт, что его жена скоро родит. Впрочем, Ваймс всегда был зациклен на собственных проблемах, стараясь смотреть на них в масштабе всего подконтрольного его службе города. Если позволить себе вольность, то отчего-то Ваймс уподобился Ринсвинду, будто тот наконец перестал убегать от неприятностей, пересилив себя и повернувшись к ним лицом. Свою роль сыграло и то единственное заклинание, которое ему удалось выучить. Лишь одно мешает такому предположению — Ваймс всё-таки является Ваймсом. Надо понимать, Пратчетт хотел отправить в прошлое Ринсвинда, дабы позволить ему исправить ошибки молодости, включая и то злосчастное заклинание, сломавшее ему жизнь. Только Пратчетт вспомнил, что Ринсвинда он уже в прошлое отправлял, да в такое, которое могло изменить само понимание Плоского Мира. И разве после такого можно отрицать, что Пратчетт не повторяется?

Подоплёка сюжета ясна. Сошлись в одном месте при странных обстоятельствах протагонист и антагонист, подпав под влияние магических сил Незримого Университета. Дальше ничего хорошего читателя более не ждёт, разве только кроме возможности узнать чем жил Анк-Морпорк в недалёком прошлом. К сожалению, ничего хорошего тогда не происходило. Построенная Пратчеттом Вселенная всегда радовала своей необычностью. Осталось понять, зачем нужно было отходить от всем полюбившихся обстоятельств, представив вниманию читателя довольно мрачную атмосферу. Смеяться желания не возникает. Сочувствовать тоже никому не хочется. Пратчетт создавал предысторию, да ничего у него не вышло. Не получается уже пятую книгу подряд.

«Ночная стража» могла стать поворотным моментом в понимании Плоского Мира, когда всё рассказанное ранее отныне можно будет забыть, либо представить всё в ином виде. Разумеется, Пратчетт не мог на такое пойти. Он, как и Себя-Режу-Без-Ножа, раз за разом предлагает лакомые на вид булочки, где вместо сосисок чего только нет. Поклонникам творчества сэра Терри они нравятся, а вот остальные от них только плюются. Да и то поклонникам не все булочки нравятся: кто-то любит начинку со Стражей, кому-то с Ведьмами подавай… Всем Пратчетт угодить не может. И, как оказалось, в одном подцикле могут быть расхождения.

То-то и губит интерес к творчеству Пратчетта, что чаще сталкиваешься с огорчением, нежели получаешь удовольствие. Нужно быть слишком упорным читателем, чтобы быть в курсе всего его необъятного наследия.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Порой случает так, что писатель пытается шутить над обстоятельствами. И при этом шутит он плоско. Вследствие чего основная задумка становится главной проблемой его затяжных дум. Можно понять, если этот автор имеет отношение к английской литературе, юмор которой подразумевает плоское восприятие реальности. Разве нет? Над чем смеются англичане? Они не ёрничают и не подшучивают друг над другом самым примитивным образом, делая объектом издевательств совсем уж несуразные вещи? Ведь мог когда-то Джером Клапка Джером делать акцент на таком, о чём и не подумаешь так, как это делал находчивый английский писатель. Чем же удивлял читателя Джером? Он брал ситуацию, рассматривал её с самой нелепой стороны, отчего губы сами растягиваются в улыбке. Это и есть английский юмор. К сожалению, не все англичане могут поддержать юмор своей страны с хорошей стороны. Допустим, Сью Таунсенд делает это крайне безалаберно. По крайне мере, «Ковентри возрождается» — образчик нелепых сцен.

Почему писатели в тексте не предусматривают пояснений, уведомляющих читателя, где надо смеяться, а где задыхаться от возмущения? Внутренне понимаешь, что тот или иной момент в сюжете является смешным, но по достоинству юмор оценить не получается. Может тут проблема в адаптации произведения на другой язык, из-за чего теряется та тонкая игра слов, чаще всего и являющаяся причиной радости знакомых с оригинальным текстом. Впрочем, это отговорки. Трудности возникают на уровне внутреннего непонимания. Когда ты не можешь с улыбкой смотреть на сцены, когда действующие лица совершают несмешные действия, то тут дело кроется в ином. Англичанину может и интересно наблюдать, как героиня бегает по вокзалу в поисках туалета и слушает разговоры мужчин по этому поводу. Либо у англичанина вызывает гомерический хохот случай с мужчиной, в порыве одолевшей его тоски, решившим облачиться в одежду пропавшей жены и нанести её косметику себе на лицо. Только необязательно, чтобы подобное могло развеселить кого-то другого.

Таунсенд не ищет простых сюжетов. Её стиль отличается тем, что она глумится надо всем. Действующим лицам придан вид идиотов, страдающих такими проблемами, когда их скорее надо пожалеть, нежели стараться выжать из предлагаемых ситуаций новую порцию глумления. Задумываться над разумностью происходящего не стоит — автору было не до этого. Сью с первых страниц предлагает историю под определённым углом, изменять который ей получается только в тупую сторону: он не прямой и не острый, для этого нужно было говорить прямо или обострять. Таунсенд же упрямо расширяет угол, всё более понижая градус восприятия до придания абсолютно ровной плоскости.

Не получается по достоинству оценить юмор Таунсенд. Дурацкая ситуация с бананом в магазине, уродование родителями её восхитительной красоты, обнажённые наниматели и, опять же, тот самый туалет, где Сью опустилась до ненужной пошлости: это скорее отталкивает читателя. Безусловно, такой сюжет найдёт ценителей. Книга может послужить развлечением на некоторое количество дней, но её трудно назвать достойным представителем английского юмора. Представителем плоского юмора — да.

Выход есть всегда — надо об этом помнить. У главной героини произведения «Ковентри возрождается» тоже есть шанс восстановить себя в правах, только для этого придётся пройти через ряд испытаний. Не глумилась бы Таунсенд, было бы гораздо лучше. А так приходится внимать глупостям, похожим на комедии западного кинематографа восьмидесятых годов. Как бы смешно, и там как бы за кадром смеются, но делают это по требованию, без искренности.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Малая заинтересованность творчеством Генри Джеймса за пределами англоязычного мира легко объясняется своеобразным стилем писателя. Его произведения обязательно содержат в себе глубокую суть, до которой очень трудно добраться. Переваривать внутри себя загадочные хитросплетения сюжета — непосильная задача Складывается впечатление, будто Генри Джеймс писал для интеллектуалов, на досуге почитывающих нетривиальные книги, способные пролить каплю бальзама на их трепетное неприятие к увлечению масс литературой сомнительного качества. Только вот быть выше других — не значит писать достойные общества произведения. Джеймс не желает делиться с читателем линейным сюжетом, постоянно предлагая вместо этого подобие сумбура: есть определённая история, она не будет полностью раскрыта перед читателем, персонажи о чём-то говорят, внимание читателя парит в стороне от происходящих событий… И вот занавес опускается. Не хватает Джеймсу места, поэтому рассказы не являются важной стороной его творчества.

Генри Джеймс писал много. И большая часть не переводилась. Всё это пылится на полках британских библиотек. Остаётся внимать тому, что доступно на языке читателя. Сомнительно, чтобы переведены были именно те труды, за которые Генри Джеймса принято уважать. Особняком стоит книга «Трофеи Пойнтона», такое же важное значение имеет произведение «Мадонна будущего». А вот всё остальное — для эстетов, не имеющих ничего лучше, чем изобразить из себя ценителей хорошей литературы, выискивая в рассказах писателя смысл, при отсутствии оного там вообще. Однако, поймать важное можно в любом произведении. Кое-что действительно есть и у Джеймса. Правда для этого надо много раз его перечитывать, если у кого есть такое желание.

Русскоязычному читателю доступно малое. А именно сейчас лишь три рассказа «Урок мастера», «Ученик» и «В клетке». Не сказать, чтобы в них было то самое зерно, способное дать ответ на важные вопросы. Ничего особенного найти в них точно не получится. Даже можно смело сказать — Генри Джеймс чересчур сумбурен. Слагать буквы в слова — это одно, но нужно и делать это не ради самого процесса, а именно для чего-то определённого. Чтобы хоть мораль какую-нибудь читатель вынес. Поскольку развлечь себя рассказами Джеймса невозможно, то что-то обязано приковывать читательский интерес. Да вот не приковывает. Бесконечные диалоги всё дальше уводят мысли читателя от первых строк произведений, в итоге обрываясь там, где внимающий тексту человек уже заблудился в хитросплетениях повествовательной линии. Возвращаешься назад и идёшь тем же путём снова. Вновь потерялся.

Беда малой формы Генри Джеймса ещё и в том, что читатель может нащупать почву сюжета, да вот сам сюжет стабильностью не отличается. И было бы дело в диалогах действующих лиц. Отнюдь. Джеймс старается построить многомерное полотно, часто сбрасывая читателя на разные его уровни. Казалось бы, внимая одной истории, неожиданно оказываешься при развитии других происшествий. Генри Джеймс хаотичен. С этим уже ничего не сделаешь.

Заслугой Джеймса является его особый взгляд на британскую действительность. Будучи от рождения американцем, он переехал на Туманный Альбион, сменив гражданство. Возможно, в родной стране ему не хватало того, что он для себя нашёл в новом краю. Взгляд иностранца всегда важен — при всей своей предвзятости он остаётся объективным отражением того, о чём люди не задумываются, принимая происходящее за нормальный ход вещей. И опять же, такой подход Джеймса может оценить только англичанин, в чей огород бросают камень. Иные наблюдатели просто не поймут, если не знают о Британии больше, нежели общеизвестно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Можно быть бесконечно популярным писателем, одаривая мир потугами мыслительного процесса, но когда-нибудь вся твоя жизнь станет мифом, пустой легендой. О тебе будут говорить положительно, никогда не вспоминая почему так стоит говорить. Ты будешь числиться зачинателем жанров и литературных традиций, а твоё творчество всё равно будет пылиться на полках. Да и само твоё имя забудется, как и все твои деяния. Хорошо, когда читатель будет с гордостью смотреть на корешки твоих книг, чаще не осмеливаясь ознакомиться с содержанием оных. А если издатель осмелится заново напечатать некогда популярные творения, то скорее прогорит, дав пример другим более к твоим книгам не возвращаться. Останется любопытным находить раритетные образцы твоего творчество в пыльных углах, да внимать завлекающим аннотациям, чтобы решиться открыть и прочитать. К сожалению, мир меняется… и надо быть чем-то большим, дабы не раствориться в потоке аналогичных тебе писателей одного-двух поколений.

Начиная читать, всегда желаешь прикоснуться к интересному сюжету, забывая себя и откладывая на потом важные дела. Чаще огорчаешься, понимая, что достойное произведение создать трудно, а профессия писателя всегда отнимает у человека много сил, если тот желает не просто переносить мысли на бумагу, а создать именно нетленное творение. И как быть, когда большая часть писателей не желает напрягать извилины, выдавая в свет очередную проходную книгу, от которой ничем не веет, кроме парой потраченных на неё дней. И ничего с этим не поделаешь. Нужно грамотно настроить фильтр, отсеивая лишнее. Если из раза в раз не можешь настроиться на какого-либо писателя, значит — он писал для других людей. Разумеется, если писал для кого-то конкретно, а не просто так. Не зря считается, что хорошая книга создаётся годами. Это кропотливый процесс. И в ней должен присутствовать не набор диалогов, а что-то более весомое.

Впрочем, у любой книги всегда найдётся читатель. Найдётся он у тех, суть которых сводится к каким-либо движениям действующих лиц. Причём неважно, чем именно они будут заниматься. Это может быть расследование убийства, поиски преступника, разгадывание тайн, либо разговоры ради заполнения страниц каким угодно текстом, только бы он был доведён до нужно объёма. У таких книг всегда есть поклонники. Причём их довольно много. Беда в том, что поклонники не живут вечно, значит и интерес к книгам автора сойдёт в могилу вместе с ними. Как бы ты не пытался рассуждать о важности создания весомой литературы, всё равно твой голос утонет в океане радостных воплей по поводу пустой книги, к тому же неизвестно как получившей ряд престижных премий. В это время действительно достойный труд останется без внимания.

Творчество Эдгара Уоллеса является ярким примером сказанного выше. Некогда популярный автор, зачинатель триллера и просто плодовитый писатель. Ныне… Стоит ли говорить, кем он является ныне? Его имя не стоит в одном ряду с классиками, его произведения воспринимаются излишне лёгкими, не способными серьёзно увлечь и хоть как-то активизировать читательский мозг. Да, Уолллес старался держать читателя в напряжении. Только получается так, что напряжением пропитана каждая строчка, тогда как кроме этого ничего в сюжете больше нет. Следователь может пытаться найти гениального злодея. Но надо ли ему его действительно искать? Надо ли читателю знакомиться с подобной историей? Может и надо. Но от подобной литературы быстро устаёшь. Напрягает автор читателя до напряжения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Спустя четырнадцать лет после написания «Собственника», Голсуорси в короткий срок написал ещё два романа, сюжет которых поставил точку в жизни нескольких поколений семейства Форсайтов. История получилась протяжённой, так как понадобился длительный срок для взросления детей, на плечи которых легло завершение всех распрей, начатых их родителями. Золотое время Форсайтов умерло вместе с постаревшими членами семьи. Теперь нужно разбираться с новыми обстоятельствами, в которых накаляются страсти. Голсуорси решил всё довести до ума, для чего затеял для героев саги бракоразводный процесс. Если задуматься, то все проблемы проистекают от личности одного из Форсайтов — Сомса, тогда как остальные Форсайты продолжают идиллическое существование. Голсуорси добавляет трагичности, допустив в повествование англо-бурскую войну, а в остальное всё действительно идеально.

Складывается впечатление, будто Форсайты долгое время жили в замкнутом пространстве, не испытывая вмешательства в свои дела событий из внешнего мира; их не касался рост социального напряжения — будто не в Лондоне жили, а в сельской глуши. Голсуорси последовательно описывает процветание семьи, не задумываясь над другими обстоятельствами. Даже британское наследственное право действует не так, как оно должно действовать. Форсайты крайне редко расстаются с наличностью, предпочитая копить деньги. Ими давно выработана программа по умножению капитала. Потеря части средств становится для них неприятным событием. Казалось бы, проблемы Сомса проистекали как раз из того, что развод мог привести к потере финансов, но его жена в итоге предпочла ему другого Форсайта, отчего всё должно было стабилизироваться. Не мешает идиллии благополучия и участие нескольких членов семьи в войне на юге африканского континента. Голсуорси даёт читателю понять, что Форсайты всё-таки не такие бессмертные, как это может показаться. Губят их только нервные переживания, количество которых непомерно возросло.

Голсуорси излишне погружается в мелочность деталей, что не вяжется с обликом описываемой им семьи. С Форсайтами могут быть связаны только крупные обстоятельства. На деле выходит иначе. Голсуорси не только дотошно описывает визит Сомса к частным детективам, дабы те следили за его женой, где до сведения читателя доводится ключ для расшифровки сообщений, но и такое немаловажное дело, как гибель старого пса, сердце которого не выдержало встречи с любимым хозяином после долгой разлуки. вследствие чего его хоронили с тяжёлыми думами. Читать сагу стало легче, но важность происходящих событий резко упала. Получается так, что Голсуорси поставил себе целью описать бракоразводный процесс, дополнив его всем подряд, лишь бы «В петле» имела вес. Мелочность автора заметна и в интерлюдии «Пробуждение», где он сконцентрировался на детских впечатлениях сына Ирэн (первой жены Сомса).

Тяга к драматическому развитию сюжета всё более отчётливо проявляется в саге с каждой последующей книгой. Голсуорси постоянно ставит Сомса перед необходимостью выбора. Наибольший трагизм случается тогда, когда ему предстоит выбрать между рожающей женой и ребёнком. Каким бы не было мнение Сомса, его беды на этом на закончатся. Ему ещё предстоит испытать много неприятных моментов, связанных с дочерью, существование которой Голсуорси наполнил такими же метаниями, каким был подвержен её отец. На благе Форсайтов продолжать строить повествование не имеет смысла, поэтому Голсуорси вновь вносит разлад в семью, заимствуя сюжет из древности, заставляя полюбить друг друга детей враждующих людей.

Сага о Форсайтах — классически выверенный цикл произведений. Они не имеют сходных черт с популярными в те времена творениями модернистов, работами которых были увлечены члены богатой семьи. Сам Голсуорси без стеснения называет картины модернистов мазнёй, не видя в них никакого смысла. Это сейчас принято восхищаться импрессионистами, а Форсайты на них всего лишь делали состояние, вновь и вновь подтверждая постулат, что деньги легче всего извлекать из того, что на самом деле ничего не стоит.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Творчество Генри Джеймса не относится к тому, что можно назвать простой и доступной литературой. В его произведениях поднимаются важные темы, но они тонут в стилистике автора. Доступного для понимания языка Генри Джеймс не использует, усложняя и без того сложный текст. Остро встаёт необходимость зацепиться хотя бы за одну идею, от которой впоследствии раскручивать понимание прочитанного. В случае «Мадонны будущего» — это невозможность достижения далекого идеала при его нахождении в пределах досягаемости. Сопровождающие основную повесть короткие истории безлико проходят мимо, вследствие неуловимости сути содержания. Генри Джеймсу лучше удавалось писать романы, где читатель может отсеять лишнее, сконцентрировавшись на основном.

«Мадонна будущего» — это ещё и разговор о том, что человек всегда может создать бесподобное творение. А может и не создать, если будет слишком долго вынашивать его идею. К тому моменту смысл для создания будет утрачен — само творение уйдёт в прошлое. Наглядным примером этому служит интерес главного героя к художнику, что пребывает в созерцании красивой женщины, наблюдая за ней продолжительное время. Сторонний зритель не видит в музе художника действительно красивой женщины, замечая лишь идеализированные представления художника о давно минувшей её молодости. Человек, однажды влюбившись, может носить такое чувство до последних дней, когда не предпринимает попыток приблизиться к объекту обожания.

Жизнь можно прожить, так и не оставив ничего после себя для потомков. Либо создать то единственное творение, благодаря которому твоё имя останется в веках. Именно таким предстаёт перед читателем художник, не устающий созерцать одну единственную музу. Будь он поэтом, то давно воспел бы её красоту. Но ему суждено перенести облик женщины на холст. И он никак не может собраться с мыслями, наконец-то приступив к воплощению главного своего предназначения. Красота блекнет с каждым днём, но в воображении художника она не утрачивает своих позиций. Генри Джеймс слишком категоричен, призывая творить в нужное для этого время, не откладывая реализацию замыслов на потом. Его художник полон идей — никто не помешает ему создать тот образ, который давно проник в душу. Только Джеймс не видит перспектив у такого подхода к делу.

Годы пройдут — творение так и не будет создано. Идея истлеет до начала реализации. Всегда нужно начинать выводить штрихи, иначе легко сойти с ума от желания сразу увидеть идеальный результат своей работы. Белый холст подобен чистому листу бумаги — необходимо его заполнять. Может последовать мучительная пауза и последующие ошибочные движения. Холст придёт в негодность, истёртый до дыр. Генри Джеймс мягко намекает, что не надо стремиться создавать идеал, можно ограничиться и простым принятием положенных на бумагу красок. Идеал расцветает не в полном отражении действительности, а в обязательных элементах недосказанности. Пусть воображение созерцателей работы дорисовывает картину самостоятельно. Нет нужды истязать себя, в итоге так ничего и не создав.

Об это ли хотел сказать Генри Джеймс? Как знать. Каждый читатель сделает для себя свои собственные выводы. И скорее всего единого мнения выражено не будет. Сложно понимать произведения, если автор не стремился полностью воплотить все задумки в тексте, давая читателю шанс проявить способность к мышлению, додумывая за автора те моменты, в которых ощущается нехватка слов. «Мадонна будущего» получилась у писателя мимолётным произведением, наполненным смыслом и далёким от идеальности. Оно вполне соответствует содержанию и тому, что читатель в итоге поймёт.

Автор: Константин Трунин

» Read more