trounin.ru

Мережковский назвал Лермонтова поэтом сверхчеловечества. Дмитрий разглядел излишне много, нежели могло быть доступно навсегда оставшемуся юным поэту. Он буквально его демонизировал, объяснив раннюю смерть необходимостью понести наказание. В плеяде деятелей пера прибыло и новое имя, поставленное в один ряд с Достоевским, Львом Толстым, Гоголем, Чеховым и Горьким. Но в отношении Лермонтова Мережковский не стал широко распространяться. Он не описывал жизнь, творчество и религиозные предпочтения. Просто не о чем сказывать, когда человек покидает мир не перешагнув с третьего десятка лет на четвёртый. Лермонтов мог сформироваться цельной личностью, однако без проявления личностных качеств, должных вести за собой других.

Поэзия Лермонтова – необычное явление. Она не просто имеет вид рифмованного созвучия. Тут стоит говорить о скрытых смыслах. Дмитрий сам отмечает, как с детства любил его стихотворения, понимая на собственный лад. Каждый может вспомнить, как он неверно воспринимал показываемый ему текст. Например, утверждение на счёт слабости слушателей “богатыри – не вы!” приобретало иное значение. Казалось, словно Лермонтов всего лишь рассказывал, какие прежде на брегах Невы рождались богатыри. Осуждающий оттенок при этом будто и не замечался вовсе. Подобных примером хватает и у Мережковского.

Вместе с тем, Лермонов казался ему понятнее, нежели Пушкин. Но как быть с демонизацией? Лермонтов был одержимым? Допустим. Скорым на подъём в решениях? Без сомнений. Заслуживающим кары за быстроту суждений? Сомнительно. Однако, Дмитрий настаивает на необходимости принять факт загадочности смерти Лермонтова за данность. Не пуля Мартынова его убила, то был неоднократно посылаемый знак, в конечном счёте ставший для него роковым. Не Мережковский один стремился найти виновника убийства, чаще обычного сводя всё к существованию нам неизвестного убийцы. Дмитрий уверен, то было по желанию кого-то из высших сил. И не станет удивлением, если Лермонтова прибрал к рукам непосредственно дьявол.

Мережковский не смущался, одаривая званием поэта сверхчеловечества. Более того, следовало найти нечто такое, о чём прежде никто не смел рассуждать. Дмитрий, в привычной ему манере, взялся искать в Лермонтове богоборца и богоотступника. То есть к чему лежала душа как раз Мережковского. Ведь именно Дмитрий видел необходимость отказаться от Бога, дабы свершилась ожидаемая им революция. И ежели он то отчётливо представлял, значит подобное он должен был искать у других. На беду Лермонтова, именно он и оказался под прицелом Дмитрия, решившего беспокоившие его идеи передоверить другому человеку. Почему бы не Лермонтову?

В качестве вывода Мережковский предложил совместить важность творческих изысканий Пушкина и Лермонтова. Ни один из этих поэтов не должен превосходить другого. Дмитрий не сразу пришёл к такому заключению. Ему потребовалось сперва перешагнуть сорокалетний рубеж, поскольку до того он к творческому наследия Пушкина относился прохладно, и сразу ему стало ясно – нельзя превозносить лишь Лермонтова, как бы он не казался ближе в доступности понимания некогда в той же мере юному Дмитрию.

Опять же, насколько оправдано видеть в воззрениях поэта устремления себя, уже успевшего достигнуть периода формирования окончательных взглядов на жизнь? Мережковский не мог понять задор юности, оттого и искал в Лермонтове демоническое. Думается, значение сыграла поэма “Демон”, видимо не зря написанная поэтом сверхчеловечества. Не совсем разумно на основании чего-то одного делать обобщающие выводы.

Дмитрий не мог остановиться на варианте, будто люди существуют, потому как они обязаны дожить данную им жизнь до конца. Хотя, как не рассуждай, это именно так и есть. Всё прочее от чрезмерных дум. Порою нужно смотреть на жизнь глазами человека, не находя в ней более имеющегося.

» Read more

Написаны мемуары рукой Екатерины или это подложное историческое свидетельство? Зачем потребовалось умирающей царице завещать сыну Павлу подобный литературный труд, ежели она не решилась публиковать его при жизни? Его содержание касается юных лет будущей самодержицы российской – пора любовных переживаний и девичьего самолюбования. После сии мемуары не раз подпадали под запрет – их чтение запрещалось волей государей. Текст не имеет сходства с дневниковыми записями, скорее всего составленный после. Возможно к его созданию приложили руку литераторы, коим приписывается работа над комедийной драматургией Екатерины. Не могла царица делиться с бумагой воспоминаниями, создавая тем повод для будущих провокаций. А может она как раз их и писала для того, чтобы снять с себя все обвинения в государственном перевороте.

Дочь губернатора города Штеттин, подданная прусского короля, тогда ещё София Фредерика Августа, с малых лет оказалась в Российской Империи, выбранная согласно желания царицы Елизаветы Петровны. Екатерине было суждено стать женой Петра, наследника престола. Она была бедна, как следует из мемуаров. При дворе полагалось по три раза на дню сменять платья, у неё же не было сменного белья. Читателю остаётся гадать, отчего ей не полагался соответствующий положению гардероб. Принижение собственного достоинства продолжается на всём протяжении повествования. Главной причиной угнетения станет отношение Петра, относившегося к ней без проявления положительных эмоций, прямо говорящего, что её не любит.

Екатерина не скрывает, и она относилась к Петру без особой радости, особенно удрученная из-за обезображенного оспой его лица. Она и по имени к нему не обращалась, предпочитая так же поступать в мыслях, неизменно называя Великим князем. Пётр для неё стал сумасбродным юнцом, живущим без определённой цели и боящимся брать инициативу. Это отличало его от Екатерины, твёрдо представлявшей должную достаться ей роль супруги императора и матери наследников российского престола. Поэтому она смиренно принимала выходки Петра, относясь к ним каждый раз снисходительно: касалось ли дело случайного ранения кнутом, истерик перед посещением бани или имевшего место быть заговора против Елизаветы Петровны, от участия в котором Пётр брезгливо открестился.

Жизнь Екатерины могла оборваться. Однажды она чуть не погибла под обвалившимся домом по вине нерадивого управляющего, пренебрегшего указаниями архитектора. Она же падала с лошади во время второй беременности, последствия чего могли оказаться неблагоприятными. Но судьба хранила Екатерину для важных дел. И всё-таки, её значение в качестве будущей самодержицы российской закрепилось после рождения Павла. Уже не имело значения, как скоро умрёт Елизавета Петровна, когда Великий князь станет Петром III. И в дальнейшей своей жизни Екатерина так и останется регентом при сыне, правда управляя государством и после достижения им совершеннолетия: этаким Олегом при Игоре, о чём она вскоре успеет рассказать в исторической пьесе, затрагивающей начальные годы управления второго русского князя из варягов.

Со смертью на страницах мемуаров Елизаветы Петровны читатель ожидал увидеть продолжение повествования. Но далее текст обрывается. Возможно, Екатерина вела соответствующие записи, только им не дали права на существование, скорее всего уничтожив. Может и самих мемуаров она не писала. Остаётся лишь предполагать. В любом случае, оригинал изначально составлялся на французском языке. Остаётся думать, что для большей правдивости. Как бы Екатерина не владела русским языком, в пору юности она не могла знать его в должном совершенстве. Всё говорит за позднее написание мемуаров. Но тогда вполне допускалось их составление непосредственно на русском языке.

» Read more

Цикл “Повесть о жизни” | Книга №6

С 1923 года Паустовский ощутил одиночество. На оставшуюся ему жизнь он отныне один. Мать и сестра умерли, поэтому предстояло окончательно определиться, куда направиться. И Константин выбрал Москву. Но кто он? Знакомый для столичных литераторов одессит. Вот самая яркая его характеристика. Но именно благодаря обретённым в Одессе знакомствам, Константин получил возможность обрести почву под ногами. А устроившись работать в “Гудок”, попал в требуемую для творчества атмосферу. “Гудок” тех лет – больше чем периодическое издание. Только отчего-то Паустовский следующий этап жизни воспринял за время скитаний. Тому стали причиной поездки на залив Кара-Бугаз и на болота Колхиды.

Теперь, как и раньше, на страницах воспоминаний появляются Бабель и Багрицкий. Вот и Женька Иванов – в качестве редактора газеты “На вахте”. Булгаков рядом, чей жизненный путь вызывал у Константина чувства от радости до глубокого сожаления, ввиду первых успехов и последующей опалы. Встретился Паустовский и с Грином – кумиром детства. Не обходится повествование без литературного объединения Конотоп, созданного по аналогу Арзамаса. Пришвин выскажет Константину недовольство красиво описанной Мещёрой, куда теперь понаехали люди, загубив природу массовым строительством.

На страницах “Книги скитаний” Паустовский делится мыслями о Есенине, умершем за пять лет до Маяковского. И о самом Маяковском. Рассказывает про гениальное литературное чутьё Гайдара и Роскина, погибших на полях сражений Второй Мировой войны. Это заставит пожалеть о достающейся писателям доле, никогда не успевающим сообщить читателю всего ими желаемого. Есть у Константина слова про смерть Ленина. Он же вспоминает о единственной встрече со Сталиным.

Жизнь в окружении замечательных людей оказывается связанной с претерпеванием нужды. Константин не стал скрывать своего увлечения. Он любил куда-то идти, по пути собирая окурки. Ему не нравились жадные курильщики, ничего после себя не оставлявшие. А вот делавших несколько затяжек Паустовский даже уважал. Что он делал с окурками? Давал им новую жизнь: потрошил и делал самокрутки. И это он говорит читателю, вскоре переключая внимание на посещение во Франции тех мест, где прежде не ступала нога русского человека.

Но более важным Константин считал период жизни перед написанием “Кара-Бугаза” и “Колхиды”. Это можно воспринять в качестве предисловия к соответствующим книгам. Паустовский сообщает о побуждающих причинах, каким образом собирал материал, чему приходилось становиться свидетелем. Зная о собственной манере изложения, Константин сам опасался, как бы не рассказать прежде им сообщённое. Он итак сказал достаточно, чтобы не потребовалось повторяться снова.

Завершит Паустовский “Повесть о жизни” беседой с Максимом Горьким. Тогда читатель в очередной раз поймёт, как быстро пролетели дни, описанные в шести книгах. Поймёт и то, что Константину предстояло жить ещё долго. Невольно возникло чувство недосказанности, забытых Паустовским оставшихся лет, проведённых в иных скитаниях. Как пример, вынужденная поездка в Сибирь и Среднюю Азию. Чем-то ведь жил и дышал Константин, когда создавал литературные произведения, вместо чего возникает единственное мнение, будто жизнь Паустовского завершилась с началом публикации его первых трудов, вроде пробы пера на заказ в “Блистающих облаках”, ну и разумеется в написанных следом “Кара-Бугазе”, “Колхиде” и других работах, в которых Константин показывал жизнь уже не свою, а некогда живших и боровшихся за присущие людям идеалы.

Значит, жизнь литератора трудно назвать жизнью. Скорее её следует именовать существованием. Всё забывается и отодвигается на второй план ради написания текста. Откуда только потом биографы находят материал для жизнеописания?

» Read more

Цикл “Повесть о жизни” | Книга №5

Паустовский прибыл на Кавказ. Он начинал с Сухума, дабы дойти до Батума и Тифлиса, и далее в сторону Армении. Что он мог отметить в здешних местах? Разумеется, первое – это нравы кавказцев, вроде кровной мести. Второе – красота природы. Третье – богатая история. Всему этому Константин посвятил очередную книгу из цикла о собственной жизни.

Революция пришла и сюда. Но каким образом? Как резали друг друга из-за свар, так и продолжали. Нельзя разом изменить сложившиеся веками традиции. Ежели попытаешься – будешь едва не сразу убит. Поэтому с кровной местью придётся смириться. И с почётом в отношении представителей княжеских родов… их продолжат уважать, будут вставать в их присутствии. Если чему и суждено измениться, то не в столь короткий срок.

На Кавказе Паустовский начал страдать от приступов малярии. Периодически у него будут случаться обострения, из-за чего он в течение нескольких лет окажется вынужден претерпевать высокую температуру и галлюцинации. Это не остановит его от посещения красивых мест с красивыми названиями, от вкушения яств. У читателя обязательно сложится впечатление авторской нарочитости. Даже возникнет недоумение, из-за расхождения данного в предисловии обещания показать столкновение с революциями.

Лишь в Батуме Константин опомнится. Вспомнит про Бабеля, газету “Маяк” и приюты для моряков. Если с Бабелем всё понятно, газетные страсти вокруг периодического издания в той же мере ожидаемы, то про приюты предстоит узнать порядочно. Впрочем, более будет сказано о непорядочном. Приют для моряков – это публичный и питейный дом вместе с вытрезвителем под одной крышей. Попадают туда отставшие от своих кораблей.

Отдельно Паустовский рассказывал про лейтенанта Шмидта. Знает ли читатель, насколько Шмидт стремился помогать людям? Как он отказывался видеть плохое, неизменно придавая всему позитивное восприятие? О том и говорит Константин. Сообщается о жене Шмидта – бывшей проститутке. Несмотря на желание изменить человека, Шмидту пришлось смириться. Всё должно было катиться под откос, и, как известно, бунт на крейсере “Очаков” обязательно случится, вследствие чего Шмидту вынесут расстрельный приговор. К чему вспомнился Шмидт Константину? Может по причине двух дней сидения за решёткой, куда Паустовского определили в виду революционной сумятицы.

Напоследок читатель прочитает историю про Армению, её исторические ценности, про любовные чувства. Святыни армянской нации расположены на территории соседней Турции. Это и возвышающийся на горизонте Арарат, и развалины древнего города Ани. Видом Арарата Константин насладился, побывал он и на развалинах под пристальным наблюдением турецких пограничников. Имелась и любовь к девушке Мари, отчасти разбившая ему сердце.

“Бросок на юг” завершается на печальной ноте. Паустовский принял решение уехать в Киев. Он слишком долго не посещал родных. Ему желалось увидеть мать и сестру. К таким мыслям он не стал подводить читателя, понимая, сколько тягостных слов ему предстоит о том сказать в следующей книге цикла.

Что остаётся сообщить дополнительно? Константин с трудом подходил к завершению “Повести о жизни”. Он сообщал читателю далеко не то, о чем требовалось рассказывать. Да и жизнь не заканчивается в юном возрасте, её течение переходит в зрелость и в ту же старость. Но Паустовский излишне старался придать всему им сообщаемому вес важности, отчего часто не сходил в повествовании далее определённого рассказываемого обстоятельства. Ничего тут уже не изменишь, с мнением автора читатель всё равно не может спорить.

Но вот спрашивается, почему Константин так спешно покинул Боржом? Он мог остаться на Кавказе если не навсегда, то не намного меньше.

» Read more

Цикл “Повесть о жизни” | Книга №4

Пока Паустовский дописывал “Романтиков”, Одессу покинули деникинцы. Установление новой власти не затрагивало мыслей Константина. Он трудился в журнале “Моряк”. Беспокойная юность продолжалась, став теперь временем больших ожиданий. Но чего ждать, когда кругом разруха? Журнал печатался на царских чайных бандеролях, зарплату не платили, приходилось воровать дрова. И цены тех времён устремлялись к небесам. Миллион рублей уподоблялся ветру. Остаётся смотреть на происходившие в Одессе тогда события, поскольку ни о чём другом Паустовский не рассказывал.

Читателю предстояло узнать про корпус русских солдат, просидевших всю Мировую войну в Париже. Правда перед этим они совершили почти кругосветное путешествие через Тихий и Атлантический океаны, так и не сумев добраться до полей сражений. Как раз становление третьего десятка в XX веке побудило французов вернуть солдат домой, попутно переслав помощь белому движению. Это лишь первая история, которых у Константина с избытком.

Рассказывает Паустовский про встречи с литераторами. Он познакомился с Файнзильбергом – будущим Ильёй Ильфом. Особенно выделял Бабеля, неизменно с добром о нём отзываясь. В дальнейшем Бабель ещё не раз окажется на страницах воспоминаний. Где только не будет сводить его жизнь с Константином, как в Москве, так и на Кавказе. Есть в тексте и слова про Блока и Багрицкого. Отзывается Паустовский даже на творчество Куприна, с детских лет оказывавшего на него благоприятное воздействие. Кто бы знал, ведь и Константин того прежде не знал, у него с Куприным имелся общий знакомый Сашка-музыкант, тот самый из “Гамбринуса”. С горечью, поскольку Сашка умер, Константин осознал, что близкий для него герой литературного произведения оказывается был настоящим, всегда находившийся рядом.

Всяких событий стал свидетелем Паустовский. Видел он и самый настоящий бунт на корабле. Не слишком ли сохранилось в памяти свидетельств? Ещё понятно: запомнить трудности работы в журнале, чехарду в творческом процессе, сохранить представление о коллективе, но пронести через годы столько деталей о прошлом, дабы поделиться ими через сорок лет. Это кажется удивительным. Впрочем, “Повесть о жизни”, как бы не могло казаться, отнюдь не о всей жизни. Она обрывается на самом расцвете способностей Константина, не требующая продолжения. Поэтому с четвёртой книги, речь про “Время больших ожиданий”, читатель должен быть готов к скорому окончанию повествования.

Не долго проработал журнал “Моряк”, вскоре его закрыли, а после снова открыли, но уже иной по духу и содержанию. Паустовский нашёл себя в “Станке”. Отныне он плавал по портам Чёрного моря, собирая материал для публикаций. Ему могло желаться воспеть каждый городок, известный малому кругу людей, если бы тем не занимался другой знакомый ему писатель. Приходилось наблюдать за становлением советской власти. Обстоятельства складывались так, что куда бы не отправлялся Константин, там вскоре его настигала революция. Он пережил этот период не один раз, поэтому ещё успеет подивиться подобной особенности своей жизни.

Впереди Паустовского ожидал “Бросок на юг”. Ему предстояло расстаться с Одессой. Обо всех, с кем ему довелось встретиться, он ещё обязательно расскажет. Пути одесситов разойдутся, чтобы сойтись в Москве. К шестой книге воспоминаний Константин измается воспоминаниями, видимо позабыв, о чём он собственно хотел рассказать. Его юность излишне затянулась. Каким бы слогом он не владел, он всё-таки продолжал жить, чего по “Повести о жизни” не скажешь. Возникает ощущение, словно Константин выбрал момент во времени, предпочтя на нём навсегда остановиться. Пока это Одесса начала двадцатых.

» Read more

Встреча между Булгариным и Карамзиным имела место в 1819 году. Тогда, вернувшийся из поездки по Европе, Фаддей не знал русских литераторов лично. Возможно, он и к литературе не имел стремления. Тому имелись особые препятствия, выражающиеся через неудобство выражать мысли на не совсем родном ему языке. А писать Булгарину приходилось по-русски, благо он по праву рождения оставался подданным Российской Империи. Но вот перед Фаддеем Карамзин – человек с античным профилем и чистейшей русской речью.

У Карамзина была привычка утром до девяти часов совершать прогулки. Присоединиться к нему не представляло трудностей. Получалось вполне в духе перипатетиков, когда за Аристотелем следовали ученики, слушая его наставления. Так и в случае с Карамзиным. Но читателю не настолько важно, при каких условиях складывалась с ним беседа Булгарина. Важен сам факт оной, к тому же интересно краткое представление о содержании разговора.

Говорить приходилось о французах и русских. Эти два народа наиболее ярко выделялись среди европейцев. Имеющие сходные черты, они друг от друга разительно отличались. Да и происходившее в недавнем прошлом противостояние пробуждало дополнительное внимание. Карамзин следовал собственному мнению, в целом правдивому и сохраняющему актуальность по сей день.

Булгарин отметил и то обстоятельство, что переубеждать Карамзина оказывалось бесполезным. Наоборот, сам Карамзин отстаивал собственную точку зрения, никогда не соглашаясь с мнением оппонента. Никакого послабления или мельчайшего намёка на допущение существования чужой правды.

Не зная Карамзина лично, Булгарин имел о нём представление. С его слов известность распространялась от берегов Вислы до Камчатки. К тому же он был осведомлён о “Письмах русского путешественника”, приучивших соотечественников красивым слогом выражать ими увиденное и испытанное в поездках. Знал Фаддей и “Историю государства Российского”, на тот момент насчитывавшей восемь томов. Посему не из простых побуждений Булгарин наградил Карамзина званием исполина Русской Словесности. Пусть и не со всем соглашаясь, Фаддей отдавал должное сему человеку.

Впрочем, “Встречу с Карамзиным” Булгарин описывал спустя два года после его смерти. Говорить отрицательно о чём-то, имеющем отношение к России, он не смел, всячески превознося едва ли не всё. Полностью положиться на слова Фаддея не получится. Да и многое ли он мог доподлинно точно вспомнить о событиях девятилетней давности, не додумав часть деталей уже от себя, успев с того времени набраться иных впечатлений.

И всё же, примечательным моментов встречи является не утренняя прогулка, и не первое знакомство в доме Сен-Мора. Карамзин пригласил Булгарина на вечернее чаепитие к себе домой. Жил он тогда на Фонтанке, близ Аничкова моста. Оказалось, что Карамзин дозволял всякому присоединяться, не предупреждая о визите. Посему тогда же там оказались чиновники, литераторы и подданные иностранных государств. Самое удивительное, Карамзин с каждым собеседником разговаривал на равных, сам поддерживая беседу, позволяя того же придерживаться и другим. И надо отметить, Булгарин позабыл, когда ему вообще доводилось участвовать в подобном мероприятии, где забывались разногласия, уступающие место непосредственному взаимному обогащению мыслями за счёт обыкновенного общения.

Знакомство с Карамзиным должно было повлиять и на Фаддея. Появилась цель, к которой требовалось стремиться. Так ли уж необходимо обижаться, когда обида ничего в себе не несёт? Булгарин сам по себе представлял сборище противоречивых чувств, стремившийся найти связующее, обречённый сталкиваться лишь с разногласиями. Ежели он терпел неудачу – его желали утопить ещё глубже, а если обретал успех – старались задевать за живое и больно обсмеивать.

» Read more

Куприну шёл тридцать второй год, когда он встретил двадцатилетнюю Марию. Их свёл Бунин, при самой первой встрече шутя на счёт будущей женитьбы. Свадьба вскоре состоялась, но и развод не заставил себя ждать. Преимущественно о том коротком отрезке жизни, практически восьмидесятилетняя, Мария написала воспоминания. Там Куприн выступил ярким творцом, литературным мыслителем, вхожим в писательское мастерство в разгар пришедшей к нему славы. Ещё не начал греметь “Поединок”, но всё к тому шло, благодаря усилиям Марии. Когда они расстались, Куприн продолжил жить, через десяток лет удалившись в эмиграцию. И вернулся в Россию он затем, чтобы умереть на руках именно Марии – первой своей жены.

Воспоминания Куприной-Иорданской выполнены в духе беллетристики. Действующие лица на страницах воспринимаются в качестве исторических персон, они кажутся персонажами романа. Беседы с Буниным лишь предваряют повествование. На равных правах в “Годах молодости” появятся писатели Горький и Чехов, с теплотой относившиеся к Куприну. А сам Куприн – честный и порядочный человек, бравшийся не сколько сочинять рассказы и повести, а редактор периодического издания, готовый не жалеть времени для чтения трудов неизвестных литераторов, и, самое главное, предоставлять им место на страницах, чему противились прочие члены редакции, имевшие планы публиковать хотя бы малость именитых.

Куприн честен с другими и с собой. Как-то ему довелось ехать на поезде в вагоне для курящих. Он ехал не один: сопровождал недавно родившуюся дочь. Не умея словом добиться требования держать форточку открытой, Куприн предпочёл действие, разбив окно. Ему пришлось заплатить двойной штраф, зато никто не мог его укорить за совершённый проступок.

Известно, как Куприн относился к греческим рыбакам, с коими имел дело в Балаклаве. Он хорошо знал про их повседневную суету, став участником оной. И всё же честность в очередной раз проявилась в связи со вспыхнувшим на крейсере “Очаков” бунтом под руководством лейтенанта Шмидта. Став свидетелем Севастопольского восстания, Куприн отразил то в одной из статей, изложив всё по существу, выступив против официального замалчивания того происшествия.

Имел Куприн знакомство и с писателем Маминым-Сибиряком. Сошлись молодость и старость. Мамин устал от повседневности, собираясь писать сугубо для детей. Куприн же, наоборот, пылал желанием будоражить общественность. Тот самый “Поединок” всегда восхваляемый в мемуарах свидетелей его жизни и биографов, должен был показать истинную сущность армии. Из воспоминаний Марии читатель узнает, как она заставляла его приносить очередную порцию написанного каждый день, иначе не пускала домой.

Дальнейшее повествование – путь от произведения к произведению. Куприна-Иорданская взяла на себя обязанность музы, побуждая мужа искать материал для нового рассказа или повести. Совершенно отчётливо прописано, как знакомство с Рыбниковым побудило Куприна написать произведение “Штабс-капитан Рыбников”, где всё выдумано от начала до конца. Но всё-таки не всё. Будучи человеком не совсем русских кровей, Куприн мог понимать чувства прочих национальностей, наводивших на сходство с японцами.

Когда молодые годы закончатся, писать Марии останется немного о себе и малость про Куприна. Чем он занимался в последнее десятилетие перед революцией? Как жил в эмиграции? Об этом не ей следовало писать. Сообщаемое читателю она сама знала из редких писем. Важно непосредственное прибытие Куприна в Россию. Он был встречен с сочувствием, с ласковостью принят, но он тогда уже умирал, о чём должен был знать.

Мария Куприна-Иорданская стояла у истоков некоторых проектов советской литературы, среди которых особенно примечательно участие в создании журнала “Новый мир”. Может знакомство с Куприным и направило её мысли в соответствующую сторону. И очень хорошо, что она решилась написать о начале XX века, придав важное значение личности человека, некогда приходившегося ей мужем.

» Read more

Америка конца XIX и начала XX века – воплощение краха человеческих надежд. Люди перестали иметь значение для государства. Даже желающие работать – не могли найти работу. Это ли новое явление? Отнюдь, с аналогичными проблемами сталкивались прежде в Англии и Франции, теперь очередь дошла до американских штатов Северной Америки. На этой почве могли трудиться писатели-реалисты, собиравшиеся нести читателю честное слово о происходящем. Но была ли в них нужда? Люди предпочитали зачитываться романтическими историями, обходя вниманием любые произведения, натуралистично описывавшие повседневность. Кто всё-таки брался писать в подобном духе, не пользовался спросом. Исключением стал Джек Лондон. Причина того отнюдь не в его воззрениях, просто он хорошо начал с разговора на отвлечённые темы, а потом уже нельзя было заставить замолчать того, кто успел прогреметь на всю страну.

Особенностью биографии Лондона является его участие в жизни социалистической партии. Он тратил силы и время, стараясь донести до каждого необходимость открыть глаза на происходящее. Он стремился участвовать в политике, только ни разу не выиграл выборы. Джек и с партией рассорится по причине расхождения в подходах к пониманию её деятельности. Не будет излишне назвать его жизненную позицию равнозначной представлениям ещё не народившихся большевиков, противопоставлявшего себя буржуазно настроенным социалистам Америки, чьё понимание аналогично меньшевикам, так же ещё не появившимся. Джек считал – нужно побуждать народ, не ограничиваясь участием в выборах. Не должен социалист уповать на победу там, где изначально заложен механизм, редко способствующий поддержанию республиканских или демократических традиций.

Фонер стремился понять, почему натуралистическая литература не пользовалась спросом. Вместе с тем, он не стал рассматривать самый очевидный вариант. Тот, кому она предназначалась, не имел возможности её купить. Вполне вероятно и то, что он не умел читать. А скорее всего третье – не хватало времени. Трудиться приходилось по тридцать шесть часов подряд за смену, либо более. Разве в таких условиях останется время на чтение беллетристики? Оная не могла ничего изменить. Горькой пилюлей она в той же мере не являлась. Поэтому, ежели душа требовала излить обиду на бумагу, то рассчитывать на всестороннее внимание не приходилось. Имелось одно исключение – провоцировать общество, тем пробуждая к себе интерес.

Оттого Фонер и называет Джека бунтарём. Лондон восставал против обстоятельств, словом одолевая капиталистов. Он их бил на страницах произведений, позволяя временно одерживать верх, дабы в итоге даровать пролетариям счастье. Джек будто действительно считал, согласно Фонера, что вся история человечества – это борьба эксплуатируемых с эксплуататорами. Вся ли? И всего ли человечества? Касательно трудящихся Америки – то походило на правду. Подобные мысли обязательно возникают в малом количеством случаев. Одним из основных является переход от кустарного производства к промышленному, где вследствие перераспределения человеческих ресурсов большая часть рабочих оказывается невостребованной.

Как же быть? Вроде сбывается мечта, позволяющая не работать. Вместе с тем, оказывается, лишаясь заработка, люди становятся перед осознанием голодной смерти. Вполне очевидно, никто не согласится содержать работников, когда в них нет нужды. Это больно видеть, да иначе быть не может. Человечество ещё не раз столкнётся с подобным в будущем. Поэтому не стоит забывать про социалистические воззрения. Они обязательно пробудятся, стоит свершиться усовершенствованию производства, вслед за чем последуют увольнения, а значит и станет очевидной незавидная доля выброшенных на улицу работников.

Фонер забыл про ещё один важный момент, хотя вскользь его упоминает. Джек Лондон пытался бороться за права американцев, видя обездоленных сугубо в лице пролетариев. Он никак не собирался обращать внимание на проблемы других слоёв населения американских штатов Северной Америки. А между тем, чернокожая часть общества испытывала проблемы, несоизмеримо сложнее. Сомнительно думать, будто Лондон допускал мысль о братстве разных рас, особенно вспоминая его идею превосходства англосаксов.

В остальном Фонер создал примечательный образчик биографии. Он рассказал про обстоятельства рождения, отношения с матерью и отчимом, про жён и немного про детей, поведал о поездках Джека на русско-японскую войну, в Англию и отчасти в Мексику, в том числе описал и вояж на Снарке. И всё же важнее было показать, каким Джек являлся бунтарём.

» Read more

Второй том записок охватывает период с 1952 по 1962 год. После его публикации Лидия Чуковская была выдвинута на соискание Госпремии, которую получила за 1994 год. Последующий – третий том – оказался вне внимания, и вышел он уже после смерти Чуковской.

Минула война, Ахматова и Чуковская снова встретились. Теперь Ахматова – нежелательное лицо в государстве. Анна нужна Советскому Союзу в качестве доказательства отсутствия диктатуры, её стихотворения не публикуют, она живёт переводами. Чуковская в той же мере сопротивлялась государственной идеологии, резко выступая против любых проявлений неправдоподобия. Например, Лидия высказывалась против растиражированной писательницы Осеевой, прямо указывая на преднамеренное пропагандирование советских ценностей. Но, вместе с тем, личность Чуковской становится сложной для понимания. С одной стороны – она выступает в роли верного оруженосца Ахматовой, с другой – противится некоторым её суждениям.

Записки об Анне Ахматовой растворились в повседневности. Ахматова в них играет опосредованное значение. Прежде всего Лидия рассказывает о своих мыслях и минувшей эпохе. Она делится впечатлениями о творчестве писателя Рязанского (Солженицына), уделяет особое внимание конфликту Пастернака с государством. Читатель задумается, кто для повествования важнее. С одинаковым чувством важности Чуковская подошла ко всем троим, выражая сугубо своё мнение, утверждающее её в оппозиционных воззрениях.

В очередной раз забыт Лев Гумилёв, вернувшийся из лагеря, дабы отправиться обратно. Казалось бы, сын Ахматовой заслуживал больше места на страницах записок, вместо тех же Рязанского и Пастернака. Безусловно, особенность советского государства тех времён имеет значение, однако требуется проводить разграничение. Ежели поставлена цель писать об определённом, не надо забывать и переключаться на происходившие параллельно события, либо уделять им не так много внимания. Понятно, Чуковская почувствовала возможность выражаться открыто, чем она и пользовалась. Но причём тут тогда Ахматова?

Ахматова теряется для читателя. Он видит её существование в качестве переводчика иностранной поэзии. Анне ничего другого и не оставалось, как удовлетворять требования издательств, продолжавших с нею поддерживать сотрудничество. Но разве Ахматова не могла согласиться с требованиями? Требовалось не так много, и угождать не было нужды. Творец всегда найдёт способность для самовыражения. Существовали и иные нейтральные способы творить. Допустимо переквалифицироваться в детские поэты или писать об ином. Ничего не мешало самую малость уподобиться в творчестве той же Осеевой.

Нет сомнений, требования советского государства казались абсурдными. Ежели пишешь произведение, тогда покажи борьбу народа. Если критикуешь произведение, оценивай это со стороны борьбы народа. С надетыми шорами далеко не уедешь – ценность подобного творчества обязательно будет приравнена к нулю. Опять же, не все граждане Советского Союза от этого страдали. Некоторые с чистой совестью соглашались с линией партии, творя во имя её славы, считая то вполне необходимым обществу. Ахматовой и Чуковской мешал естественный фактор – они родились до установления советской власти, их мировоззрение формировалось при иных условиях, поэтому образ мысли никак не может соответствовать им вменяемым требованиям. Разумеется, они противились, считая ниже достоинства потворствовать.

Кто же ищет лучшей доли в современности? Обязательно находятся моменты, которые не устраивают. В абсолют возводится в том числе и мелочь. Но судить о режиме Сталина в оправдывающих тонах не получится, ровно как и о правлении Николая I, о ком Чуковская написала в окончании второго тома записок. Ею приведён пример порки бунтовщиков-поляков, забитых шпицрутенами до смерти. Остаётся понимать, когда нет причин для объективного недовольства – лучше не проявлять возмущения. Как знать, тихое время без репрессий когда-нибудь закончится, только отчего-то именно тогда замолкает голос всякого, кому прежде хватало духа говорить.

» Read more

Большинство исследователей жизни Эмиля Золя смакуют отторжение его обществом. Не стал исключением и Анри Труайя. Идя вслед за другим биографом – Арманом Лану – он повторял ошибки предшественников. Не получается понять, каким образом Золя имел успех у современников, тем более удостоился чести обрести захоронение в Пантеоне. Словно Эмиль специально писал на злобу дня и шокировал французов, считая то необходимым. Но стоило ему умереть – как слава великого деятеля во благо Франции тут же пришла к нему. Возникающее несоответствие не получается возместить никакими средствами. Либо требовалось искать иные способы рассказа о жизни Золя, или найти достаточное обоснование. Сомнительно, чтобы потомки приняли заслуги Эмиля, довольствуясь лишь его позицией в деле о защите Дрейфуса.

Рассказывать о Золя не сложно, а очень просто. Дабы понять писателя – нужно читать им написанное. Тогда не возникнет нужды в знакомстве с трудами исследователей. В самом деле, какой может быть у читателя интерес, если знакомство с биографией писателя происходит согласно тех или иных традиций, присущих другому времени? Девяностые годы XX века представляют совершенно другую культуру восприятия действительности, нежели существовала во второй половине XIX века. И это не голословное утверждение. С этим читатель столкнётся едва ли не сразу, принявшись знакомиться с трудом Труайя. Знаете, на чём сделан первый акцент? Пятилетний Эмиль подвергался интимным домогательствам от мальчика более старшего возраста, далеко не европейской национальности. Скажется ли этот эпизод на последующей жизни Золя? Никоим образом, поскольку Труайя о нём сразу забывает.

Говоря о Золя, нельзя обойти вниманием личность его отца. Исследователи часто не пониманиют, о ком они взялись сообщить читателю. Касательно Золя личность отца безусловно важна. Тот факт, что Эмиль не имел французского гражданства долгое время, ибо по линии отца считался итальянцем. Однако, отец станет истинно важен в последние годы жизни Золя, когда против Эмиля развернётся травля, связанная всё с тем же делом Дрейфуса. Тогда бы и следовало возвращаться к корням Золя, требовалось бы такое вообще. Читателю интересен непосредственно Эмиль, а не то, от кого он мог произойти.

Труайя уделяет внимание переписке Золя. И это не требовалось. Школьные друзья имели для него значение, но в дальнейшем это не особенно прослеживалось. А если и имело важность, то следовало искать иные источники информации. Пусть Эмиль предстанет перед читателем в отражении устремлённых в его сторону глаз. Этого Анри показывать не собирался.

Как сформировались у Золя представления о натурализме – в той же мере непонятно. Зачем и для чего он опровергал традиции романтизма? Неужели новаторский подход в живописи, вроде импрессионизма, смог на новый лад настроить ставшее присущим ему миросозерцание? Смущает очевидный факт… Импрессионизм – логичное продолжение романтических направлений живописи, просто под другим углом дающий представление об окружающей человека реальности. Не может быть и речи о натурализме, чьё основное требование – отражения естественности.

Против Золя каждый год поднималась волна критики. Стоило выйти очередному роману – недовольство вспыхивало с прежним накалом. Правильно ли говорить о писателе прошлого, используя мнение современников? Нужно понимать под былым непременно ушедшее. Воспринимать всерьёз критику и вовсе не следует. Если бы она имела эффект, умереть тогда Эмилю от голода. Но ведь его публиковали, а произведения продавали. Люди покупали, смаковали, ругались или восхищались, опровергали написанное или подтверждали. Вот где должен быть исследован Золя. Вместо чего на страницах биографии раскрывается ещё одна история угнетаемого современниками автора, очевидно ими недооценённого.

Закрыть портрет Эмиля следует ещё одним акцентированием от Труайя. Золя не имел детей от жены. Наследников ему родила любовница. Об этом Эмиль в своих произведениях не писал, но Анри посчитал иначе, приведя в пример содержание романа “Доктор Паскаль”, последнего в цикле “Ругон-Маккары”.

» Read more