trounin.ru

Поэт в государстве Советов – больше, чем просто писатель. Это икона, вокруг которой возводился культ. Тираж печатного издания превышал мыслимые пределы, заставлявшие сомневаться, кому не скажи тогда вне Советского Союза, как не скажи и сейчас непосредственно в России. И пусть те поэты не всегда соответствовали возлагаемым на них надеждам. Они – такие же люди, сочинявшие от случая к случаю – пожинали плоды успеха, на свой лад существуя в условиях тоталитаризма. Одним из примечательных поэтов той поры была и Анна Ахматова, верная традициям футуризма, она писала, позволяя клевретам восполнять ею специально проигнорированное. Среди почитателей её таланта стоит отменить дочь Корнея Чуковского – Лидию. Начиная с 1938 года по начало Великой Отечественной войны она вела дневник, где специально отражала впечатления о встречах с Анной Ахматовой. Благодаря этому в 1989 году вышла первая часть записок, месяц за месяцем повествующая именно об этом отрезке времени.

Лидия Чуковская – человек не простой судьбы. Она теряла мужей, как и Анна Ахматова. Их отношения особо завязались в 1938 году, о чём Лидия сообщает. Преследованиям подвергся её второй муж – Матвей Бронштейн, тогда же расстрелянный. На этой почве требовалось отвлечься. Вся боль утихала, стоило Чуковской в очередной раз встретиться с Ахматовой. Само знакомство между Лидией и Анной сложилось много раньше. Тогда записки не велись. Теперь же жизнь излишне усложнилась, чтобы жить и не фиксировать происходящее.

Исследователи жизни Льва Гумилёва – сына Ахматовой – неизменно отмечают сухость Анны в материнских отношениях. Чуковская отчасти то подтверждает. Проникнуть в мысли поэтессы всё равно не получится, достаточно внешнего впечатления. Кто есть Ахматова? Этакая барыня, чувствующая превосходство над окружением. Такой слово против не скажи, поскольку удостоишься молчаливого презрения. Оставалось потакать во всём, вплоть до удовлетворения прихотей. Необязательность – словно яркая черта характера Анны, сквозящая между строк записок Лидии. Может и к сыну Ахматова относилась с подобным пренебрежением, чему трудно возразить, не встречая однозначного утверждения, сообщающего иные сведения. Во всяком случае, Лёва и в воспоминаниях Чуковской всегда находится где-то в стороне.

В 1939 году началась Вторая Мировая война, о чём Лидия в записках не сообщает. Вдали гремят орудия, советские и немецкие стороны заключают соглашение о разделе Польши, но пока беда не придёт в собственный дом, Чуковская не подумает обращать внимания на грядущую катастрофу. Это своего рода индекс, показывающий малое значение политической составляющей, не интересовавшей граждан государства Советов. Куда страшнее терять мужей по ложным обвинениям да сыновей и дочерей, отправляемых отбывать заключения в лагерях. То беспокоит, и беспокоит наравне с муками сочинителя поэтических строк. Всё подвергалось сомнению, ничему не придавалось должного значения. Пока одни отравляли жизнь других, непосредственно Ахматова игнорировала знаки препинания, не должные касаться её трепетной души. Мелочь и глупость, а то и взятая от скудоумия надуманность. Как не думай, футуризм торжествовал, чего Лидия Чуковская не понимала, хотя и общалась с тем, кто открыто говорил о принадлежности к футуристам.

1941 год внесёт свои коррективы. Встречи между Чуковской и Ахматовой станут эпизодическими. Исчезнут и записки, отчего повествование пришлось восстанавливать по обрывочным свидетельствам. Вторая часть воспоминаний начнётся спустя продолжительное время. Лишь к 1966 году Лидия задумает объединить ранее написанное, дабы ещё на протяжении трёх десятилетий обдумывать форму подачи накопленного ею материала. Magnum opus – такова должна быть его характеристика. Вторая часть записок выйдет вскоре, после чего Лидия Чуковская удостоится за воспоминания об Ахматовой Госпремии. Третья часть выйдет позже, когда Чуковской уже не будет в живых.

» Read more

За слова убивают! Эмиль Золя, выступивший за Дрейфуса, оказался умерщвлён его противниками. До сих пор возникают споры, так ли оно было. Официально Золя трагически погиб, отравившись угарным газом у себя дома. Подобного случайно не происходит с людьми, вмешивающимися в политические и прочие процессы, имеющие общественный резонанс. Выступив со статьёй “Я обвиняю”, Эмиль подвёл итог своей жизни. Он был слишком громок, навязчив и авторитарен. Самостоятельно выпуская брошюры, заняв твёрдую позицию, отстаивая казавшуюся ему правдивой точку зрения. Но в историю Золя вошёл как писатель, зачинатель французского натурализма и обличитель политики чиновников времён Наполеона III. Впрочем, к смерти Эмиля могли привести его антиклерикальные произведения, обнажившие язвы католичества. Слишком остро с такового начинать повествование о его жизни, но Александр Пузиков предпочёл сразу обозначить, насколько деятельного человека он пожелал показать читателю.

Как прошло детство Золя? У Пузикова нет о том сведений. Александр опирался больше на письма и многочисленные труды, которых вполне достаточно для получения представления о мировоззрении Эмиля. Самые знаменитые письма юной поры адресовались Полю Сезанну, было и послание Виктору Гюго. Показав неустроенность жизни, Золя не представлял, кем ему предстоит стать. Теряется и Пузиков, не проявляя способности проникнуться эмоциональным состоянием исследуемого им человека, ещё не ставшего писателем. Каким образом Золя начнёт поражать воображение современного ему читателя? С чего вслед за “Сказками Нинон” свет увидит провокационное произведение “Исповедь Клода”? Для Александра важнее показать рост напряжения, появление агрессивно настроенной критики, выраженной в неприятии реализма такого рода. Будто бы читатель не имел знакомства с работами Оноре де Бальзака, из-за чего с таковой категоричностью обрушился на ещё ничего из себя не представлявшего писателя, коим являлся Эмиль Золя.

Работа в периодических изданиях не казалась Пузикову важной. Предстояло разобраться с более важной частью творчества Золя, за которую он ныне и ценится. Речь про цикл, рассказывающий о семействе Ругон-Маккары. На рассмотрение этого Александр останавливается подробно, в основном раскрывая содержание, причём не всех романов, а только имевших существенное значение для понимания цикла в целом. Разумно предположить, бороться Эмилю приходилось постоянно. Острое неприятие к его творчеству продолжалось на протяжении всей его жизни. Да вот так ли это? Понятно, количество недовольных чаще преобладает. Кто бы задумался показать благодарного читателя, с радостью ожидавшего очередное произведение, показывающее реальное положение дел. Пусть Эмиля критиковали, но нельзя говорить, будто критика от современников, тем более литературная, имеет существенное значение, редко кем читаемая. Ежели Золя являлся столь антипатичным обществу, то как он находил спрос на им написанное? Ведь брались публиковать периодические газеты и журналы, отдельные издания произведения не менее успешно продавались. И, самое главное, обязательно обсуждались.

Пузиков взялся поделиться очерком творчества, отчасти справившись. Ознакомиться с биографией Эмиля Золя получится вкратце, вполне достаточным для того, чтобы иметь худо-бедное представление. Если к момента знакомства с работой Александра читатель имел счастье ознакомиться с трудами Золя самостоятельно, то ничего нового для себя не найдёт, лишь заново отметив некогда ставшее ему известным. Причина того в том, что Пузикову хватило самого творчества, тогда как более ничего не интересовало. И то не может быть порицаемым. Пусть кто-нибудь попробует охватить всё связанное с жизнью и творчеством Эмиля, как задохнётся от количества разночтений и допущений. Это с виду всё просто и понятно, пока не станешь погружаться во все сохранившиеся материалы.

» Read more

Можно ли рассказать про Джека Лондона за три часа? Сергей Батурин так и решил, написав кратко, как то он сделал про ряд прочих американских писателей. Среди них оказался и портрет одного из главных бунтарей, с юных лет воспринимаемого в качестве социалиста. К тому Лондона побудила тяжёлая жизнь и повсеместная безработица. Вынужденный постоянно заботиться о заработке, Джек рано понял, насколько предки ошибались, добиваясь независимости. Теперь население Американских штатов оказалось в ещё большей зависимости, на этот раз от капиталистов, против устремлений которых и следует бороться.

Батурин вспомнил про нрав матери будущего писателя и своеобразие отчима. Эти моменты – практически единственное, чему приходится внимать со страниц исследователей, тогда как обо всё остальном Лондон описал в собственных произведениях. Есть ещё одно исключение – семейная жизнь. Об этом Джек никогда не распространялся, оставляя читателя без объяснения. Дополнительная информация, без которой не обходятся составители биографий писателей, примерный разбор литературного наследия. В случае Джека Лондона есть из чего выбрать.

Батурин внёс ряд собственных представлений. Например, “Железная пята” – далёкое будущее процветающего человечества, где был найден дневник из прошлого, повествующий о непримиримом отношении капиталистов к пролетариату. Оказывается, под капиталистами в тексте следует понимать воинствующих фашистов. Почему? Такова авторская интерпретация. Но Батурин не даёт должную оценку прочим особенностям мысли Лондона, не избегая её понимания в общем. Так, о том нет необходимости молчать, Джек пестовал англосаксов, ставя их выше всех рас и народов. Вследствие этого Сергей постоянно сравнивает Лондона с Киплингом, такого же сторонника джингоизма.

Как бы не закрывать глаза, джингоизм – особенность англосаксов. Беря для рассмотрения мировоззрение обитателей Туманного Альбиона или Американских штатов, видишь непримиримое отношение ко всему, где собственная важность получает преимущество, тогда как всё прочее подвергается необходимости быть униженным. Неудивительно, что Лондон придерживался того же мнения. Но не Батурин о том взялся первым размышлять, таковую направленность прозы Лондона отмечали многие, поскольку Джек писал об этом прямым текстом в произведениях, не забывая опираться на представления Фридриха Ницше.

Писателем Джек Лондон стал с трудом. Он – воплощение того, кто с большим усилием пробился и стал пользоваться любовью читателей. Так ли это? Ему понадобилось всего три года, чтобы сломить преграды и стать создателем бестселлеров. О чём бы он в дальнейшем не писал, то пользовалось огромным спросом. Не стоит рассуждать, как вскоре его стиль изложение приелся, чему виной в числе прочего была ему свойственная плодотворность.

Не забыл Батурин упомянуть журналистскую деятельность Лондона, особенно интересную во время русско-японской войны. Джек пожелает добывать важный материал, минуя ограничения японской военщины. Он станет опять преодолевать препятствия, чем отличится от прочих журналистов, не стремившихся раздобыть сведения с фронта становясь непосредственным очевидцем. Впрочем, данная деятельность не сильно повлияет на творчество Лондона. Достаточно упомянуть Аляску, ставшей для Джека источником золотых впечатлений, во многом и послуживших причиной пришедшей к нему известности.

Кому интересно ознакомиться с жизнеописанием Джека Лондона, не затратив на то сил, труд Сергея Батурина безусловно подойдёт. Без лишнего, сугубо в рамках допускаемого за действительность, всё описанное на страницах имеет право на существование. Ежели кому нужен труд посущественнее, может обратиться к беллетризированной биографии за авторством Ирвинга Стоуна “Моряк в седле”. А если интересует непосредственно творческий путь писателя, то лучше монографии Константина Трунина вам не найти.

» Read more

Короткая жизнь грозит долгой памятью. Изучая деяния людей, оставивших след в истории, порою нельзя сделать других выводов. Сумев с юных лет добиться для них важного, они покидали мир, не привнося сверх необходимого, тем не растрачиваясь на лишнее. И всё равно многие склонны думать, будто талантливый человек должен прожить долгую жизнь. Но нет при этом понимания, как можно бороться за идеалы на протяжении столетия, сгорая душою в три или четыре десятилетия. Выгорая изнутри, таланты теряют способность привносить в мир оригинальное, становясь заложниками прежде созданного. Потому короткая жизнь и грозит долгой памятью, не омрачённой иными представлениями. Человек прожил на славу, тем обретя вечный почёт и признание на долгие века вперёд.

Паустовский увидел в Шевченко пламенного борца за справедливость в отношении крепостных. Будучи с рождения крестьянином, не раз поротый, Тарас желал обратить внимание на происходящее. И быть ему тихим затворником, не ограничивай помещик его стремление к художественному ремеслу. Шевченко желал писать картины, не имея для того единственного – свободного волеизъявления. Он был обязан следовать указаниям единственного человека, которому принадлежал. Само провидение толкало Тараса по пути нахождения требуемых ему связей. Он обретёт свободу, получив поддержку от Брюллова, Сошенко и Жуковского. Но только для того, чтобы новая страсть привела к новым оковам.

Увлечение поэзией Шевченко не рассматривал в качестве важного дела жизни. Если бы не Мартос, заинтересовавшийся разбросанными скомканными бумажками с написанными стихами, не знать нам имени борца, скорее имея представление всего лишь о художнике. И жить Тарасу долго, возможно счастливо, той самой жизнью, не способной подарить требуемую каждому творцу память потомков. Обстоятельства сложились иначе, порывы души принесут страдания. Яркие слова приведут Шевченко к ссылке, где ему запретят писать и рисовать.

Жертва царского режима – иначе не назовёшь жизнеописание Тараса Шевченко в исполнении Паустовского. Уже не первое, созданное в подобном осмыслении. И этот, описываемый Константином человек, отметился кратким существованием, быстро канув в прошлое. Организм не выдержал десятилетних испытаний ссылкой. И не так страшна вынужденность отбывать наказание в далёком от родных мест краю, как запрет на творческую деятельность. Не может человек, склонный к созданию литературных произведений или художественных полотен, проводить дни и годы в бездействии. Именно это подкашивает подобных людей, должных возродиться к жизни после, стоит им вновь обрести свободу.

Когда Шевченко освободился, он застал Россию накануне реформ Александра II. Тут ему тоже повезло, поскольку смерть Николая I не ему одному позволила вздохнуть полной грудью, освобождённому от сковывающих волю пут. Страна погрузилось в брожение от переполнявших людей мечтаний. Тут бы Тарасу встать в полный рост, взяться за поэтические строчки и поднимать дух угнетённого крестьянства, или взяться за масштабные полотна, продолжая создавать монументальные отражения российской повседневности. И он взялся, только за более тихую работу, видевшуюся ему более важной – он принял на себя роль радетеля за самосознание малороссов, должных иметь собственную письменность, дополняющую устный язык.

Короткая жизнь сразу не приносит долгой памяти. Должно пройти время, сойтись обстоятельства, чтобы когда-нибудь потом, кто-нибудь наконец-то осознал, какой важности человек некогда жил. И Тарас Шевченко не так скоро обрёл признание, как того хотелось думать. Даже Александр Пушкин пробыл в забвении порядочное количество десятилетий, пока о нём не вспомнили и уже старались не забывать. Таким образом всё и происходит. Но как бы не хотелось, долгая память тоже имеет свойство сходить на нет. Пока же о Тарасе Шевченко помнят, об остальном остаётся предполагать.

» Read more

Судьбу художника описать сложно, ещё труднее – если он к тому же являлся евреем. Как отразить страдания человека, желающего творить и повсеместно изгоняемого? Достаточно определения принадлежности к иудеям, как все двери закрывались и люди проявляли негативное отношение. Каких успехов не добейся, обязательно начнут укорять за еврейское происхождение. В случае Левитана ситуация получалась совсем невразумительной: не должен еврей так хорошо воссоздавать на холсте русскую природу, он не имеет на то никакого права. Паустовский постарался разобраться, насколько оправданы подобные измышления.

Левитан лишь однажды допустил изображение человека на картине, да и то рисовал его не сам. С той поры он более никогда не допускал присутствия людей в своих работах. Ничего кроме окружающего мира, прекрасного архитектурой и растительным разнообразием. Требовалось изображать максимально правдиво, чтобы зритель отчётливо видел воздух, мог взирать на нарисованное с полным ощущением реальности. Ближе к концу жизни Левитан полюбит изображать дождь. Но всё же важнее понять, почему Исаак так тяжело переносил отрицательное к нему отношение. Может потому он опасался воссоздавать образ человека на полотнах.

Дважды Левитан стрелялся. Не терпел он проявления к нему критики. Зрителя не устраивала туманность его картин. Не хватало ярких красок. Об этом ему прямым текстом сообщалось. Объяснять это присутствием воздуха на полотнах не получалось. А может и не имели к нему претензий, находя причины для недовольства, поскольку не полагалось к работе еврея относиться с восхищением. Обязательно следовало ругать, придумывая всевозможные причины. В случае художественного ремесла затруднений возникать не должно – всегда найдётся момент, трактуемый двояко. Видимо, от эмоциональных переживаний Левитан и не проживёт долго, навсегда закрыв глава в тридцать девять лет.

Среди друзей Исаака Паустовский особенно выделяет Чехова. Вот он – самый левитанистый из людей. Умеющий шутить, Антон Павлович повергал опасения Левитана в шутку. Нет повода для грусти, когда требуется искать хорошее во всём. Пусть талант Исаака признавали, однако отовсюду изгоняли из-за происхождения, то разве необходимо предаваться хандре? Лучше забыть обо всём и сконцентрироваться на рисовании. Левитан так и поступал, забываясь на природе. Но ему всё равно требовалось найти тихий уголок, где не опасались присутствия рядом еврея. И когда таковой он находил, тогда надолго останавливался и с упоением рисовал. Одним из самых светлых промежутков стал период времени, когда он любовался Волгой, перенося её окрестности на холст.

Сердцу не биться вечно. У некоторых людей оно быстро устаёт. Оно истончается или утолщается, в зависимости от мировосприятия. У Исаака сердце заболело рано, став причиной дополнительных переживаний. Паустовский утверждает, что Левитан осознавал угасание организма и готовился к смерти, продолжая работать, так как только в этом находил отдохновение.

Теперь читатель должен задуматься над категоричностью суждений. Насколько оправдано негативное отношение к людям, любящим всё тебя окружающее? Чем русские художники лучше художников еврейского происхождения? А если никто из них не предаёт этому значения, трудясь лишь на благо художественного ремесла? Разве задумывается зритель, рассматривая картины Левитана, что рисовавший их человек был евреем? Не станет ведь он искать скрытый смысл, пытаясь обнаружить зашифрованные послания? Просто требовалось выражать отрицательное мнение, связанное с общей политикой государства. Вновь Паустовский укорил царский режим в прегрешениях, которых был лишён Советский Союз.

После жизнеописания Исаака Левитана, Константин задумался раскрыть образ ещё одного угнетённого царским режимом – художника и поэта Тараса Шевченко.

» Read more

Дела былых дней постоянно пробуждают желание о них говорить. Как жили тогда люди? К чему они тянулись? И настолько оправдано их понимание сейчас в положительном или отрицательном мнении? За давностью лет былое не восстановить. Остаётся доверять биографам. Паустовский взялся отразить творческий путь Ореста Кипренского, чей талант с юных лет сравнивали с художественной манерой Рембрандта. Родившись в России, он не нашёл отклика в сердцах сограждан, был преследуем властями, из-за чего предпочёл переехать за границу. В своей работе Кипренский прежде всего придерживался необходимости внимательно подходить к изображаемым им людям. У зрителя должно сложиться впечатление, будто на него с картины смотрит живой человек. Это достигалось за счёт особых мазков, различить которые не представлялось возможным даже через увеличительное стекло.

Местом рождения Ореста Паустовский называет Копорье. В качестве его отца принято считать помещика Дьяконова, хотя он был записан на крепостного Швальбе. Юные годы провёл в Ораниенбауме. Носил фамилию Копорский. Начав обучаться художественному ремеслу, стал именовать себя Кипренским. Девизом жизни избрал стремление к востребованности обществом. Имел целью вращаться в высшем свете, чтобы его имя всегда было на слуху. По не до конца прояснённым причинам, во время царствования Николая I, Орест предпочёл России Францию и Италию. Кипренский любил русскую зиму. Подобного снежного безмолвия больше нигде не найти на планете. Но так как он предпочитал работать в жанре портрета, оценить по достоинству данный факт не представляется возможным.

За возмужанием и ростом профессиональных качеств теряется сам человек. Печальному закату Ореста поспособствует трагический случай с погибшей натурщицей, вследствие чего в её убийстве был обвинён именно Кипренский. Паустовский увидел возмущение европейцев, осудивших Ореста и отказавшихся с ним сотрудничать. Получилось так, что Рим с Парижем придётся оставить и вернуться обратно в Россию. Вскоре его моральный дух был окончательно сломлен, у него случилась лихорадка, и он умер. Таким показан читателю Орест, всегда находивший применение своим способностям. Изначально не признаваемый в Европе, принимаемый в лучше случае умельцем по изготовлению реплик, он достиг требуемой ему высоты.

Разбираться с творческими личностями Паустовский только начал. Будут впереди и Исаак Левитан, и Тарас Шевченко, и Михаил Лермонтов. О каждом Константин расскажет историю, отразив основные черты, через них предлагая понимать описываемых им людей. Как и об Оресте Кипренском, талантливом по умолчанию, без различия, таким он являлся в действительности или нет. Его перу принадлежат замечательные портреты, ныне известные каждому. Например, портрет Александра Пушкина, изображённого закрытым от проблем, нечто обдумывающим, со статуей музы за левым плечом.

Рассмотрение человеческой жизни требует основательного подхода. Паустовский не располагал для того необходимым желанием или временем. Довольно кратко, о многом умалчивая, затронув самое важное, Константин создал необходимое представление о художнике, более обвиняя царский режим в гибели таланта, должного трудиться на славу Отечества до глубокой старости, но никак не погружаясь в депрессию, утрачивая желание существовать.

Именно с осуждения Николая I Константин начинает жизнеописание Ореста Кипренского. Вне пределов России умер русский талант, ценимый повсеместно, кроме родного ему государства. Не сумев реализовать потенциал, сей художник утратил интерес и к российскому обществу. Принявший его с восторгом Париж и Рим, как известно, в последние годы жизни Ореста сочтут его едва ли не персоной нон грата. Осталось сожалеть о безвременной кончине, случившейся неожиданно рано.

» Read more

Встречи с некоторыми людьми становятся незабываемыми, причём неважно когда и при каких обстоятельствах. Лажечникову довелось учительствовать Виссариона Белинского, поступившего для обучения в основанную Иваном мужскую гимназию. Об этом говорится в биографиях Лажечникова, но редко упоминается в работах о самом Белинском, ровно как и тот населённый пункт, где это случилось: он теперь называется Белинским, но никак не Лажечниковым. Для русской литературы до сих пор считается уникальным явлением, чтобы имя критика продолжало высоко цениться, несмотря на количество прошедших лет. И вот в 1859 году Лажечников решил написать биографию Белинского, в итоге ограничившись лишь заметками для оной.

Сказать, чтобы Белинский из себя что-то в 1823 году представлял – не скажешь. Уроки он пропускал, занимался плохо. Единственное выделявшее его обстоятельство – он превосходно писал сочинения на заданную тему. Таковы основные воспоминания Лажечникова, тогда как в следующих заметках Иван стремился понять жизненный путь Виссариона.

Судьба литературного критика тяжела. Как же Белинскому удалось достигнуть величия, когда он ни о чём подобном при жизни и помыслить не мог? Жил он бедно, занимался подённым трудом. Он входил в журналы и объединения, выходя едва ли не сразу. Он оставался временщиком, чьё место легко занималось любым другим литератором. Многие могут прослыть за критиков, разбирающимися в литературе, поэтому-то Белинский и не мог найти твёрдую опору. Собственно, он и умер от чахотки, уставший от постоянно встречающихся ему затруднений.

Стремясь лучше понять творческий путь Виссариона, Лажечников сам изредка брался за литературную критику. Пожалуй, самый основательный его вклад – разнос книги Погодина о действиях Ермолова и всего прочего, касающегося войны с Наполеоном. Иван имел право о том говорить, так как являлся свидетелем тех событий. Он наглядно показал, где автор заблуждается. Ещё бы, перепутать оторванные конечности – такое надо суметь вообразить. Ладно бы правую с левой перепутал, так он ведь руку от ноги отличить не умеет. Критический разбор принял вид собственных воспоминаний.

Иван припомнил жестокости русской армии. Касались они морального духа солдат, ибо не допускали создания неверного представления у жителей заграничных стран. Ежели кто допускал насилие над местным населением – того обязательно казнили. Как подвергали смертной казни и всех, кто сопротивлялся, либо к этому побуждал. Никакого грабежа тем более не допускалось. Остаётся недоумевать, почему русские продолжают считаться варварским народом по отношению к европейцам, до подобной сдержанности в своих развратных порывах никогда не нисходивших?

А как быть с такими обвинениями от потомков, будто выполняя приказы Ермолова, один из генералов тем доказывал собственную неспособность самостоятельно принимать решения? Лажечникова это сильно удивляет. Не в том ли заслуга человека, сумевшего грамотно выполнить требуемое и тем добившегося положительного результата? Неужели нужно было предпринять нечто другое и расписаться в неумении принимать правильные решения? Воистину, иным людям лишь бы огульно обвинить, для чего они найдут множество причин.

Действительно, высказывать мнение о чём-то трудно. Ещё труднее найти для такого мнения спрос. Каждый имеет собственное суждение, чтобы соглашаться с кем-то ещё. Человек изначально категорически настроен, ничего не принимая на веру, когда не желает ничему верить. И таких людей большинство. Остаётся надеяться на несведущих в определённом вопросе, готовых принять высказанную автором точку зрения. Если бы Лажечников мало знал войне с Наполеоном, он не был бы столь категоричным, однако ему есть о чём поведать, исходя из собственного жизненного опыта.

» Read more

В 1819 году Лажечников впервые встретился с Пушкиным, когда тот готовился к дуэли с Денисевичем. Понимая талант сего человека, Иван не мог допустить, чтобы поэт погиб от руки недостойного. Он предпринял всё возможное, дабы призвать стороны к благоразумию и разойтись без обмена пистолетными выстрелами. Так и случилось. Факт кажется примечательным прежде всего для самого Лажечникова, так как в перечне из двадцати семи назначенных дуэлей кажется и вовсе незаметным. В том же 1819 году Пушкин трижды выходил на дуэль, стреляясь лишь однажды. Вполне вероятно, что солнце русской поэзии могло умереть именно от дуэли с Денисевичем, поэтому Иван до конца жизни хранил тёплые воспоминания о собственном поступке, продлившем годы Пушкина.

Их дружба носила характер редких встреч. Они редко находили возможность пообщаться с глазу на глаз. Вернее будет говорить, что Пушкин совсем не стремился сближаться с Лажечниковым, не питая к нему особых чувств. Доказательством тому служат письма, где ясно говорится о невозможности найти время. Хотя Пушкин и бывал в тех местах, где жил Иван. Он каждый раз ссылался на обстоятельства, порою совершенно надуманные, лишь бы найти причину для отказа от встречи.

Лажечникову было важнее получить от Пушкина признание в качестве писателя. Он хотел отправлять ему один из романов частями, получая лестные отзывы. Известно, насколько Пушкин стремился снизить градус противоречий, находя добрые слова для характеристики данному ему для прочтения произведения. Он отметил певучесть языка, что особенно ценно, когда говорит от лица поэтически настроенного человека, но осудил низкую историческую достоверность, поскольку сам стремился к отражению реального положения дел в сочиняемых им произведениях. Впрочем, Пушкин сам работал в разных жанрах, согласно бытовавшему тогда в литературе разнообразию в выборе сюжетного наполнения, основанного на различных вкусах читающей публики.

Беседа двух писателей – всегда борьба взглядов. Не видят они точек соприкосновения, обязательно имея разные представления. В качестве разъединяющего фактора послужило творчество Тредиаковского, противного Лажечникову из-за кажущейся ему лживости. Пушкин же, наоборот, не стремился очернять представителей пишущей братии, обязательно находя положительные стороны их творчества, как некогда поступил и с Иваном, дав ему в меру лестную характеристику, и поныне приводимую в качестве основного критического взгляда современника, разумно подошедшего к осмыслению исторической беллетристики Лажечникова.

Теперь, спустя тридцать шесть лет, Иван вспоминал о минувших годах, отдавая должное Пушкину, ценя его во всём, даже несмотря на общее охлаждение общества, в связи с николаевским запретом едва не забывшего творчество Александра Сергеевича. Но стоило Николаю I умереть, как имя Пушкина снова появилось на устах, требующее принесения некогда так и не высказанных почестей. Среди таковых оказался и Лажечников, сообщивший читателю о событиях знакомства с Пушкиным и о некоторых фактах из их совместной переписки.

Несколько незначительных фактов стали важными для общего понимания творчества не только Пушкина, но и самого Лажечникова. Вполне вероятно, что Иван испытывал на себе недовольство общества, уставшего от его романтических представлений. Читательской публике казалось необходимым похоронить литературу прошлых лет, ежели она не соответствовала требованиям современного для неё дня. Если где-то романтизм продолжал будоражить умы, то литература России успешно сделала шаг вперёд, наконец-то отвязавшись от тенденций западной литературы, совершив качественный шаг, показав требуемое направление для дальнейшего развития. Куда, к слову, вскоре устремятся и европейские писатели, пока ещё продолжавшие жить убеждениями прошлого.

» Read more

Проще писать об уже умерших, нежели о продолжающих жить. Не знаешь, к чему подвести повествование о человеке, когда сам являешься его современником. Но никто не запрещает стремиться сообщать информацию, ежели для того имеется спрос. Личность Золя пользовалась популярностью в России, поэтому видеть его краткое жизнеописание казалось необходимым. Кто он? Писатель. Кто его родители? В его жилах текла кровь греков, итальянцев и французов. Чем он занимался кроме литературы? Рисовал картины. Он рано достиг успеха? Отнюдь, пришлось голодать. Почему же теперь его голос звучит громче прочих? Это результат многолетнего труда. Что ждёт его впереди? А вот об этом Михаил Барро не знал, поскольку Эмиль продолжал здравствовать.

Больше описания жизни, но не литературной деятельности. Нужно обладать усидчивостью, чтобы суметь ознакомиться с богатством творческого наследия. Проще представить читателю описание будней отца, приехавшего во Францию по работе, где вскоре умер. Сын толком не знал родителя, однако будет защищать всеми правдами и неправдами. О том Барро не мог знать, он лишь сообщил должное казаться самым важным. Итак, Эмиль рос, учился и мечтал зарабатывать деньги. Пока же ему оставалось писать многостраничные письма друзьям, серчая на дорогую стоимость их отправки. При таком подходе к выражению мыслей – ему точно быть писателем.

И всё же! О чём художественные произведения Эмиля Золя? К 1895 году он уже завершил цикл “Ругон-Маккары”, продолжив будоражить общество новыми откровениями. Чего только стоил его “Лурд” – яркое антиклерикальное произведение. Важно допустить, что Барро об этом ещё не знал. Почему же он почти ничего не сказал о написанном до того? Крохи информации не удовлетворят любопытство читателя. Создать общее представление о писателе получится, без какой-либо конкретики.

Нет, Барро считал обязательным отразить иной аспект. Современников Золя всё устраивало, кроме единственного момента – фамилий действующих лиц романов Эмиля. Их будто не интересовало содержание. Таких людей провоцирует не описание отвратительности их существования, а незначительная деталь, никак на содержание произведений не влияющая. С Золя на самом деле судились, требуя изменить фамилии, дабы они тем не унижали достоинство людей, обладающих такими же.

Малый объём работы Михаила Барро скрадывается дополнительным рассмотрением аспектов творчества писателя Ретифа. Зачем и для чего это было сообщено читателю? Видимо, имелись предпосылки, возымевшие влияние на становление мировоззрения Золя. Если так, то возражений быть не должно. Впрочем, Михаил предпочёл уделить внимание именно его трудам, тщательно пересказывая некоторые из них, тогда как похожей щепетильности к Золя он не испытывал.

Об Эмиле Золя можно рассказывать долго. Если разбираться с его жизнью, придётся упоминать чрезмерное количество аспектов. Ведь какой эпизод истории Франции конца XIX века не вспомни – обязательно увидишь заинтересованность Золя. И было отчего приходить отчаянию и радости. Но больше приходилось негодовать. Горькие слёзы глотал Эмиль – свидетель Второй империи и очевидец военной и экономической катастрофы под Седаном. К тому же, Золя принимал активное участие в деле Дрейфуса, отстаивая позицию обвиняемого, о чём Барро просто был обязан написать: опять же, в силу временных причин, не имея о том определённых представлений, ведь начало судебного процесса пришлось на конец 1894 года, когда сей труд Михаила должен был быть написан и отправлен для утверждения в редакцию.

Работа Барро подойдёт в качестве краткой заметки о жизни и творчестве Эмиля Золя. Благо существуют другие биографии, с которыми необходимо обязательно ознакомиться.

» Read more

Нельзя написать биографию писателя, не стремясь понять оставленное им литературное наследие. Но всегда можно найти моменты, делающие такую биографию уникальной. Касательно Джека Лондона – речь о нём самом. Это только кажется, будто среди им написанного достаточно информации, позволяющей воссоздать портрет писателя. Однако, Лондон не писал на личные темы. В его богатом творческом наследии есть информация о многом, но не о его любовных отношениях, жёнах, детях и всём прочем, что касается общения со знакомыми. Частично открытый, Джек раскрывал далеко не всё, чем теперь можно заинтересоваться. Как же о нём лучше написать? Казалось бы, Ирвинг Стоун должен был справиться с поставленной задачей. Да вот не справился.

Возникает сомнение, насколько Стоун знаком с творчеством Лондона? Сомнительно, чтобы он прочитал всё наследие писателя, кроме некоторых избранных романов и сборников рассказов. Как сомнительно и ознакомление с письмами Джека, использованными в чрезвычайно малом количестве. Фигура Лондона должна возвышаться выше, нежели она оказалась представленной на страницах посвящённой ему биографии. И по сути окажется, что говоря о чём-то, Стоун не стремился понять причин. Начиная с обстоятельств рождения, Ирвинг поведёт читателя по усеянной затруднениями жизненной дороге писателя, оборвавшейся в сорокалетнем возрасте из-за страданий, объяснить которые Стоун в той же мере не сумел.

Читателю ясно, Джек Лондон рос в сложных условиях. Не зная родного отца, воспитываемый отчимом и матерью, он с юных лет трудился, отдавая деньги родителям. Уже тогда он стремился к путешествиям, сооружал собственный плот и мечтал о покорении морских просторов. Перелом в восприятии у него случится вместе с пробуждением желания писать. Об этом он сам рассказал в произведении “Мартин Иден”, высоко ценимом Стоуном. И этого вполне достаточно, чтобы отказаться от чтения любых биографий о Джеке Лондоне. В тексте сего произведения упомянуто всё, вплоть до решения самоустраниться от страстей бренного мира.

Стоун постоянно избегает темы алкоголя. Он создаёт представление, якобы автобиографический труд “Джон – ячменное зерно” послужил причиной для введения Сухого закона. А как сам Лондон относился к алкоголю? Читатель знает: Джек с малых лет имел пристрастие к выпивке. Он не проводил ни одного дня, не приняв дозу спиртного. И именно алкоголь повинен в том, что однажды Лондон упал в холодную воду, застудил почки и счёт оставшихся ему лет пошёл в обратном порядке. Ведь откуда возникла та самая уремия, побудившая Джека принимать морфин с атропином? Довольно странно, что читатель должен сам находить ответы на вопросы, тогда как биограф констатирует факты, никак не желая найти причин. К чему тогда потребовалось рассказывать, не сообщая существенно важного?

Лондон у Стоуна – простак. Всю жизнь им пользовались! Из него высасывали соки и без стеснения бросали. Он был готов печатать рассказы за один доллар, что радовало его издателей. Он писал развёрнутые рецензии на произведения начинающих авторов, получая в ответ оскорбительные письма, не стерпевших критики писак. И сам Лондон в “Путешествии на Снарке” говорил, как его постоянно дурили, из-за чего предпринятое им кругосветное путешествие закончилось едва ли не сразу, став причиной новых расстройств. Впрочем, огорчится Лондон ещё не раз. Он будет испытывать проблемы из-за бракоразводного процесса, а другая его стройка – Дом Волка – окажется поглощённой пожаром. Но почему Джек принимал удары судьбы и не пытался их предотвращать? И об этом Стоун предпочёл промолчать.

А как же постоянное возвеличивание англосаксов? Гимн их величию, помноженный на уничижительное отношение ко всем прочим расам и национальностям? Снова Стоун молчит, мягко ограничиваясь интересом Лондона к философии Фридриха Ницше. Читатель и без этого знал, помня, как “Дочь снегов” обозначила мировоззрение Лондона, закрепив его окончательно “Мятежом на Эльсиноре”. Более того, расизм проявлялся и среди животных, неизменно ставивших людей с белым цветом кожи выше прочих. Обойти такой момент, значит забыть, о ком взялся рассказывать. А ведь следовало проследить, в результате чего Лондон обрёл подобное представление об устройстве человеческого общества. Остаётся лишь сожалеть о гробовом молчании Стоуна.

Так и закончится биография, не удовлетворив любопытства. Подобного рода литературу может сочинить каждый, дай ему для этого возможность и время. Будем считать, Ирвинг Стоун не остыл от ранее написанной им “Жажды жизни” – биографии Винсента ван Гога. Потому он и не смог перестроиться на создание портрета человека, чьи мысли доступны каждому желающему без дополнительной их обработки.

» Read more