Людмила Петрушевская «Нас украли. История преступлений» (2017)

Петрушевская Нас украли

Почему Шалтай-Болтай сидел на стене? Почему он свалился во сне? Будь на месте сочинителя Людмила Петрушевская, она бы вмиг определила, что Шалтай и Болтай — это сросшиеся в роддоме дети, положенные в одну кроватку. Потому им и не сиделось на стене, ведь мать одного — жена заграничного богатея, а мать второго — обыкновенная женщина. И неясно, кто кому родственник. Примерно в схожем духе она и создавала историю преступлений, задавшись загадкой, которую требовалось раскрыть. И как же ей то удалось? Читателю предстоит пройти долгий путь, причём плутать ему придётся в дебрях фантазии, для богатства содержания раскрывающей жизненные обстоятельства каждого встречаемого персонажа.

Есть два человека со схожими паспортными данными, они летят будто бы к своему отцу (тут рассказ про то, как он сколотил состояние в девяностых), пригласившему к себе на работу водителя (тут сообщается в деталях об обстоятельствах уже его становления), чья жена (теперь Петрушевская переключилась на неё) пошла в магазин и увидела соотечественницу (теперь читатель узнает всё и про эту женщину), а та в своём прошлом… И так будет рассказываться, пока цепочка действующих лиц не дойдёт до тех, кому положено оказаться матерями парней, представленных читателю изначально. Сложно? Отнюдь, затем начнётся типичное для Второго канала действие, где глупостью порождаются события, обязанные за счёт последующей глупости стремиться к бесконечности. Правда и у Людмилы терпение способно закончиться, поэтому (допустив действие до истерического помешательства жены водителя, надумавшей себе существование несусветного) повествование будет закончено на не совсем счастливой ноте.

Не стоит от читателя скрывать. Вся интрига произведения в ставшем обыденным сюжете подмены младенцев в роддоме, либо в чём-то другом, о чём читатель уже пусть догадывается самостоятельно. Попутно появляется ещё ряд действующих лиц, о чьей судьбе Людмила не забывает упомянуть отдельно. В итоге всё превращается в кашу, разбираться с которой нет никакого желания. Разве нужно разбираться с порождением чужой фантазии, расплетавшей ею же запутанный клубок? Можно было сразу начать с конца, дабы получить выверенный и интересный сюжет. Однако, Петрушевская, остаётся думать только так, созидала повествование по мере написания, не совсем сообразуясь, куда её выведет кривизна канвы.

Обязательно упомянем скабрёзности в тексте и обсценную лексику. Произведение от этого вышло довольно вульгарным. Отчего совершенно непонятно, кому Людмила желала адресовать книгу. Девушки и юноши такого не станут читать, даже понимая присущую тексту подростковость. Ценители женских романов и подавно — столь низкого пошиба откровенность им не нужна. Мужчинам и вовсе сия история преступлений противопоказана, дабы они несправедливо не кляли женские романы. Остаётся возраст возраста самой писательницы. Но и тут недоразумение. Не складывается впечатление, будто бабушки и дедушки начнут читать такое. Они лучше включат Второй канал, там всё тоже самое, зато нет бессмысленного стремления делать мужских персонажей непотопляемо брутальными, а женских — обовечивать.

Осталось определиться с признанием общественности. Кто не интересуется творчеством Людмилы, тот, опять же необязательно, следит за литературной премией «Новая словесность». Что же, произведение Петрушевской полностью укладывается в заданные рамки. Причём выделили её не жюри и читатели, а некое критическое сообщество, видимо основательно пропитанное как раз рамками премии, ибо не следовало оставлять «Новую словесность» без современного абсурда. Лишь кажется, якобы содержание отдаёт новаторством. Придётся разочаровать премиальный комитет. В подобном духе писали и пишут, может быть не в России, но делают то осознанно, не прыгая с одного персонажа на другого, боясь упустить момент, после чего не получится вернуться назад.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита. Роман» (1928-40)

Булгаков Мастер и Маргарита Роман

При жизни Булгаков окончательного варианта романа не предоставил, поэтому бесполезно говорить о каком-либо подлинном полном произведении — все посмертные издания ложны. Существуют редакции, написанные после шестой: они вносят собственное представление о структуре. Но подлинно увязать все главы, и даже текст в самих главах, в единый художественный массив — обречённое на провал занятие. Сам Михаил не раз менял части романа местами, давая приоритет одному, либо другому, переписывая или характеризуя иначе. Тогда как быть читателю? Очень просто. Следует забыть о вариантах романа, именуемых окончательными. Лучше взять шесть первых редакций, не соглашаясь принимать за истину что-то ещё. Нужно просто поверить, написанное после — разбавило повествование, прибавив только полноты, чем лишило многие дополнительные сцены смысла.

Булгаков — это Булгаков. Ни его соратники, с древности на Руси именуемые клевретами, ни прочие исследователи его творчества, не смогут предоставить ими желаемого. Для них словно забыто главное — цельность личности писателя. Чем он жил и дышал, кроме «Романа», выросшего в «Мастер и Маргариту»? Он прожил жизнь — горькую чашу. И по окончании существования, уже смертельно больной, видел одно дело, не дававшее ему покоя — это шесть редакций произведения, которое он всё не мог дописать. Хотя, некоторые редакции настолько хороши, что они заслуживают именоваться самостоятельными, но Булгаков искал нечто ещё, способное привнести элемент нового понимания.

Кажется, Михаил запутался. Он не писал мистической истории, а всё-таки её и написал. Задумав показать иллюзионистов, наделил впоследствии их полномочиями посланников ада. Зачем и для чего? Может сказалось действие морфия, унимавшего доводившую до безумия боль? Желая дописать роман, он писал совершенно не то, к чему некогда стремился. И даже если допустить, что предлагаемая его женой после версия романа должна считаться истинной, то хронология повествования оказывается лишённой смысла, если чему и служащая доказательством, то необходимости верить в существование нечистой силы, в полной безопасности совершающей непотребства в стране, чьё население отказалось от Бога.

Разрушается идея недосказанности. Зачем читателю знать, будто Маргарита замужем, ей тридцать лет, она бездетна и пребывает в апатии от пресыщенности сытым существованием? Она влюблена в скромного писателя, склонного к раздвоению личности. Вместе они жить не смогут, потому как не совладают с бытовыми проблемами. Остаётся их опоить зельем, свести вместе и прекратить земное существование. И куда девается проказничающий Воланд? Он уподоблен должному свести Мастера и Маргариту, чтобы всё им совершаемое утратило значение. Отчего центральный персонаж повержен? Вопросов можно задать бесконечное множество — требовались бы они вообще, когда речь об окончательных редакциях произведения.

Прежде игравшее красками, внутреннее повествование про Пилата разорвано на части, где первая не принадлежит перу Мастера, ставшая оправданием Воланда за убийство Берлиоза, а вторая — более не спор вокруг борьбы за правду сущего, ставшая отличными от создавшегося представления по предыдущим редакциям. Отныне Пилат карал за слова против права кесаря на власть, дозволяя жрецам простить преступника. И Пилату было безразлично, что станется с тем преступником. Его беспокоила необходимость убить Иуду, к прочему так и не проявив интереса. Таковым Пилат оказался в итоге, пусть когда-то и вызывавший сочувствие отчуждённостью от Рима, забытый на жаре вдали от доставшейся ему славы воителя с варварами севера.

Заканчивается роман полётом в потусторонний мир. Видел ли его Булгаков? Думается, морфий оказывал нужный эффект. И умирая, Михаил если о чём и сожалел, то лишь о нанесённых ему обидах, будто бы лишивших права на посмертное признание.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Булгаков «Батум» (1939)

Булгаков Батум

Последний год жизни Булгакова — это пьеса о становлении Сталина. Михаил взялся показать возвышение убеждений Иосифа Джугашвили, сперва изгоняемого из семинарии за революционную деятельность, а после всё крепче встающего на ноги. Этого молодого человека питала уверенность в необходимости отстаивать права рабочих, чей труд практически ничего не стоил. Верил ли сам Михаил, что всё было столь красиво в действительности? И якобы существовала та гадалка, которой юный Иосиф отдал последний рубль, дабы она увидела будущее, где он окажется большим человеком. Но общий фон булгаковской театральной деятельности не изменился и в данном случае. Существует мнение, будто Сталин не желал видеть о себе театрального представления. Правда ли это? Совсем скоро, если не уже, на него итак обрушится вал произведений, поэтически и прозаически рассказывающих о его пути.

Пьеса именно о становлении. Михаил в каждом действии описывает определённое событие, давая первую сцену про 1898 год, подводит к финальной, накануне революции 1905 года. Если рассматривать пьесу в отрыве от личности Сталина, то получится проследить изменение настроений граждан Российской Империи. Но всё выдержано в духе борьбы пролетариев с капиталистами, где подобно Сталину выступают личности вроде Николая II, отчего-то жадного до крови императора, желающего топить в крови все акции протеста, а политических заключённых отправлять в ссылку едва ли не навечно.

Было бы возмущение населения на пустом месте. Нет, людей считали за скот. Их гнали на работу, ежели вообще удостаивали возможности трудиться. Стоило случиться производственной травме, человека ждало лишь прозябание. Видеть такое было тяжело, потому и желали люди бороться, правда без какой-то определённой конечной цели. Булгаков о том не сообщал, он отражал характерные явления молодых лет Сталина, позволив Иосифу Джугашвили пройти путь от семинариста под кличкой Пастырь — до революционера со стальным характером и созвучным прозвищем.

Неужели Николай II настолько интересовался Сталиным, как то Михаил прописал в пьесе? Или тут сыграло значение необходимости показать роль рядового борца, к чьей судьбе проявили интерес тогдашние небожители? Ведь Сталин нисколько не показан лидером, способным взять бразды правления. Он один из многих, более сочувствующий, нежели способный переломить угнетавшее население страны положение. В руках будущего вождя его жизнь, и ничего кроме. Он волен принять ниспосланное от Николая II наказание в виде ссылки, и он волен бежать, тогда как для другого в 1904 году не был способен.

Таков Сталин в пьесе Булгакова. Обычный человек с неопределённым будущим, без круга друзей, способных вывести его в люди. Да и в какие люди мог Михаил вывести написанного им персонажа? Кажется, создай Булгаков менее персонализированное произведение, помести в сюжет отдалённо похожего на Сталина человека, определи его не в семинарию, а в рабочие или в солдаты, а то и в крестьяне, покажи трудности быта, обоснуй необходимость революционной борьбы, тем создав литературный труд уровня высокого соцреализма, как жизненный горизонт освободился бы от стянувшей небо мглы. Михаил же обратился к Сталину с лестью, причём не доведённой до конца. Если Сталин в чём и нуждался, то в красочном описании его успехов в год великого перелома и при головокружении от успехов. Прочее ему не требовалось.

Формально, «Батум» — итоговое произведение Булгакова. За ним следует последняя редакция «Мастера и Маргариты», к которой у читателя, знакомого с ходом работы над романом, найдётся особое личное мнение.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Пётр Краснов «Екатерина Великая» (1935)

Краснов Екатерина Великая

Владетели России не спрашивают у народа — брать им управление над государством или нет, они просто берут. На законных ли основаниях, либо по иному установлению — должный беспокоить историков вопрос. Для современников владетелей кажется очевидным — назначен во управление по праву должного находиться во главе страны. Пользуясь преимуществом наследственности, согласно обязанного временно исполнять полномочия или личному разумению. И каждый раз будет сказано: так захотел народ. Будет популярно обосновано, почему следует быть именно так. В одном случае допускается простить попрание справедливости, если владетель станет заботиться о благе обретённых им владений, будет холить и лелеять народы, в пределах тех владений проживающих. Потому допустимо снисходительно относиться к Екатерине Великой, взявшей власть не по праву, но сообразуясь с даруемым благом. А если брать прочих государственных лиц, ставивших население на колени, тем не окажется места среди пантеона владетелей Российских, они останутся для истории в качестве доказательства терпения народов, будто бы согласившихся терпеть над собою насилие.

Читателю должно быть очевидно, Краснов не из простых побуждений писал роман про Екатерину. Он соотносил её восшествие на престол с таковым же, но гораздо более кровавым, ежели обратить внимание на современного ему правителя России, пришедшего будто бы извне, но являвшегося её частью. Потому лучше не вспоминать о текущем, обращая в дальнейшем взор сугубо на Екатерину. Она — принцесса София-Фредерика — родившаяся вне России, ставшая женой Великого князя, будущего некоронованного императора Петра III, сызмальства проявляла интерес к восточному соседу Пруссии — величественному государству, широко раскинувшемуся вплоть до края Азии. Краснов в том твёрдо уверен! Всякий день юная Фике начинала с мыслей о будущей своей судьбе, и в мыслях твёрдо уверилась в праве на владение, тем более соотносясь с примером царствовавшей Елизаветы Петровны, устроившей в 1741 году дворцовый переворот. Важно лишь найти верных фаворитов. Да вот затруднение — будучи пятнадцати лет — Фике не допускала фривольности, продолжающая хранить верность Петру.

А вот Пётр ей верности и не хранил. Он мнил себя офицером прусской армии, подданным Фридриха II. С таким правителем России не быть благополучной. Значит и народ его не поддержит. Тогда он выскажется в пользу Фике, всё-таки сумевшей обрести материнство, родив цесаревича Павла. Быть ей регентом при сыне, только бы устроить собственный дворцовый переворот. Найдутся и фавориты, поскольку никто не против забыть о низком положении в обществе, вмиг оказавшись среди пользующихся милостью владетеля Российского. Обо всём этом и рассказывает Краснов, пока не переходит к третьей части повествования.

Екатерина Великая у власти, она стала императрицей — полностью узурпировав права на владение страной. Дальнейшее — скучный разговор. Не раз на горизонте появятся смутьяны, желающие выбиться из низов путём всё тех же переворотов. Это и Емельян Пугачёв — непонятно какой по счёту восставший из могилы Пётр III. В том числе и никому неизвестные дочери Елизаветы Петровны, вроде авантюристки княжны Таракановой. Не стоит забывать и про Иоанна Антоновича — с младенчества пребывавшего в заключении — две недели пробывшего в качестве императора при регентстве Бирона. Но Екатерина Великая твёрдо стояла у власти, умело укрепляя могущество государства, чем не позволяла усомниться в необходимости продолжения её правления.

Настроенной созидать благо для России — такой показал Екатерину Пётр Краснов. И будь такой же правитель вместо почившего Николая II, он не отказал бы ему в поддержке. Но Россией правил Сталин…

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дмитрий Мережковский «Вечные спутники. Часть I» (1888-96, 1899, 1913)

Мережковский Вечные спутники

Попробуй собрать разбросанное, кем-то объединяемое, будучи изначально разделённым. Таков принцип изучения наследия Мережковского. Активный писатель и исследователь человеческого творчества, Дмитрий распылял внимание, прежде всего лично для себя. Он брался структурировать бывшее ему неизвестным, переосмысливая и созидая на собственный лад. Так выходили из-под пера портреты из всемирной литературы. Особой цельности они не представляли. Тем, кто был знаком с упоминаемыми Мережковским писателями, для тех статьи Дмитрия не представляли интереса. Да и он сам черпал информацию из разных источников, порою опираясь на единственный известный ему факт. И всё же в 1897 году сборник «Вечные спутники» был опубликован.

Подготавливая заметку о «Флобере» в 1888 году, Дмитрий скорее нарабатывал способность отмечать важное. Это если и можно чем назвать, то только набором фактов. К 1889 году, проникнутый произведениями древнегреческих трагиков, он брался за понимание «Сервантеса». Высказавшись изрядно о гениальности «Прометея прикованного» за авторством Эсхила, соизволил перейти к разбору «Дон Кихота». Устав подмечать неточности, пересказал сюжет и сконцентрировался на Санчо Панса, посчитав важным разобраться в смысле существования оруженосца главного героя, найдя в нём достойного любого общества человека, что оного обычно принимать не желает, несмотря на должные быть обретёнными блага.

Оптимальный подход в критических разборах Мережковского отмечается уже с 1891 года. Он рассмотрел портреты «Кальдерона» и «Марка Аврелия». За испанским драматургом Дмитрий отметил переход от религиозных таинств к согласию с мистическими материями, чем позволял возникнуть гению Шекспира. Кальдерон одинаково позволял появляться на сцене высшим мира сего и простым людям. И по традиции Дмитрий разобрал ряд произведений. Говоря о Марке Аврелии, поведал кратко о печальной участи императора, философа и воина в одном лице. Сказал, что тот стремился к благополучию всех, но осознавал, что империя достанется сыну — жадному Коммоду, чему не стал противодействовать. Не забыл Мережковский и о дневнике Марка Аврелия, разобравшись с некоторыми размышлениями.

В 1893 году Дмитрий обратился к рассмотрению «Монтаня». Главное заключение — тот во всём следовал гуманизму. Тогда же составлен очерк «Акрополь», где было сообщено о желании побывать в Афинах, посему поделился мыслями о Греции вообще, особенно отметив Спарту. К 1895 году составил статью «Плиний Младший», основывая суждения на цитировании сохранившихся писем. Определил Плиния, как жившего в худший из периодов цезаризма. Проникнутый идеями гуманизма сам, Мережковский стремился найти тому подтверждение в трудах живших до него. Потому-то его интересовали Монтань, Марк Аврелий и Плиний Младший. Существенно важно увидеть жестокость Марка Аврелия к христианам, но при сохранении человечности. Так и Плиний мог о чём-то судить, из чего Дмитрий делал вывод, что тем самым он говорил о необходимости щадить рабов.

Сборник «Вечные спутники» предваряет «Введение», написанное в 1896 году, Дмитрий верно определил, какое мнение о литераторах прошлого он не имей, иного мнения будут придерживаться последующие поколения. Но он не учёл такое же переосмысление уже его трудов. И будет наглядно определяться предвзятость суждений. Если ему нечто казалось верным, это не означало, что его современникам оказывалась близка такая же позиция.

Вместе с тем, с 1896 года наблюдается провал в критических изысканиях Мережковского. Он судил излишне навязчиво. Взять для примера статью про «Ибсена», где рост читательского внимания обоснован за счёт стремления писателя потакать патриотическим чувствам сограждан. Прочее в статье — попытка разбора произведений, в основном заключающаяся в их пересказе.

В 1914 году выйдет первое полное собрание сочинений Дмитрия, где в первую часть «Вечных спутников» включат статьи «Трагедия целомудрия и сладострастия» за 1899 и «Гёте» — 1913 год. Первая касалась постановки трагедии Софокла. Вторая примечательна напоминанием читателю о увлечённости Наполеона «Страданиями юного Вертера».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Виктор Пелевин «iPhuck 10″ (2017)

Пелевин iPhuck 10

Зачем описывать то будущее, которое итак очевидно? И зачем подменять действительность иллюзорностью, тогда как всё ясно и без надумывания? Надо ли говорить, что Пелевин пошёл не по своему пути? Он взялся отразить такое, чему давно дал оценку Джон Голсуорси в «Саге о Форсайтах». Не некий гипс из вчера, будто неожиданно ставший завтра стоить баснословные деньги, а всякий предмет, какого не будь он назначения, получает завышенную оценку, тем позволяя в обществе формироваться тяге к определённым вещам. Ежели к тому же гипсу приклеить ярлык с суммой во много нулей, а затем его купить, солидно переплатив, причём так поступить не один раз, а раз десять, тем приковав интерес прочих лиц, тогда породишь гидру, способную продолжать существовать самостоятельно. Но таков зачин о содержании очередного ежегодного романа Пелевина, прочее же — вольная фантазия раскрепостившегося человека, явно вдохновлённого фильмами, наподобие «Разрушителя» со Сталлоне, Снайпсом и Буллок, причём снятого за двадцать четыре года до написания «iPhuck 10″. Получается, человек четверть века имеет однотипные мечты, о чём Пелевин и стремился напомнить.

Есть ещё один слой в повествовании, преследующий человека ещё больше лет. Речь о создании искусственного интеллекта, способного быть автономным, самостоятельно мыслить и к чему-то стремиться. Собственно, о подобном думали ещё в шестидесятых, стоило компьютерам стать предметом достояния в меру широкой массы людей. Пусть уже с полвека назад человек предполагал не совсем привычное. Пелевину того не требовалось. Он дополнил будущее виртуальной реальностью, где всему даётся возможность существовать вне привязки к настоящему. Там интеллект людей способен на равных общаться с искусственным, притом за каждым тянется собственный след, позволяющий отследить перемещения.

Иное дело, сделать главным героем повествования программу, наделённую умением писать псевдохудожественные произведения, основанные на фиксировании всего с ней случающегося. Ведь программа не станет лгать, отразив истину без украшательства. Впрочем, работая над романом, Пелевин потерял сюжетную линию, переключившись с набивших оскомину мечтаний о будущем к средней испорченности детективу, объясняя исходную ситуацию канвы по ходу им придуманными деталями. Не создавая нового, шокируя эротическими сценами, Пелевин выходил к финалу, уподобив рассказанное прежде макулатуре. Насколько нужно было внимать тому, что обратилось в пепел? Тут скорее риторический вопрос, поскольку смысловое наполнение основной части произведений Пелевина неизменно стремится выйти за пределы нуля на протяжении некоторого количества первых страниц, неизменно возвращаясь в исходное состояние в последующем, ибо опять задумка заглохла.

Раскрыть проблематику наполнения романа просто. Будучи должным остаться в форме рассказа, либо повести, сюжет дополнился размышлениями и посторонними сценами, оказавшись в итоге претендующим на отнесение к крупной литературной форме. Приходится вновь об этом напоминать, иначе не получится. И если кому-то думается иначе, всё у него ещё впереди. Богатство культурного достояния неизмеримо велико, чтобы одному произведению придавать значение. Не зная больше нужного, читатель останется удовлетворён. Но нужно смотреть шире, не зацикливаясь. Как было прежде сказано, Пелевин повторил и без него бывшее известным, так отчего радоваться фантазиям о виртуальном интиме? Таковым не меньше лет, чем творческой деятельности Пелевина, а то и более.

О прочих сюжетных слоях можно умолчать. Зачем излишне омрачаться, находя моменты, известные по произведениям других писателей. Будь Пелевин честен до конца, он бы указал список вдохновителей, как склонны делать некоторые авторы, хотя бы высказывая благодарность тем, на кого они опирались, создавая собственный литературный труд.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Херасков — Стихотворения (XVIII век)

Херасков Стихотворения

Судьба поэта тяжела — нет лёгкости в судьбе поэта. Не знает радости творца — он жертва глупого навета. Ему желается творить — парить в душе желает. Не может только он забыть, какого зла ему судьба желает. Гонимый он — творец! О справедливости забыл. Он как детей своих отец, которому от чад рождённых свет не мил. Издушен он, пленён печалью. И громок стон, сокрытый за вуалью. Но делать нечего — судьба! Гонимым должен оставаться. Пусть вспоминают иногда, иначе остаётся ужасаться. Подобных множество, один из них — Херасков. Он не создал убожество, и разве кто к поэту ласков? Забит при жизни, по смерти забыт, судьба сложилась горько для него, никто о нём теперь не говорит. Творил он всё же для кого? Потехи собственных желаний, творя на благо, правда лишь во вред, ныне он — предмет исканий, словно не было поэта. Хераскова поэта словно нет!

Творил Михайло, не каждый слог его поймёт. Потому тут скажем неслучайно, может новое кто в его творчестве найдёт. О разном он писал, и мудростью сквозил меж строк, и справедливость он искал, вторил прочим поэтам сколько мог. Экклезиаст ему наука, а мысли Соломона — кладезь изречений. Где тут будет скука? Отчего не будет о том стихотворений? Оду «Мир» придумает он и «Утешение грешных» сочинит, «Оду к Богу» задумает и смысл сущего тем определит. В том утешенье, что Бог превыше всех, потому можно заслужить у высших сил прощенье, если всё же не сможешь обрести успех.

Оды торжественные Михайло создавал, от Екатерины Великой начиная. При восхождении Её на трон он весь сиял, с каждым днём рождения поздравить никогда не забывая. И на коронование, и на приезд в Москву, и на над турками победы одержание, оду слагал Херасков свою. К цесаревичу Павлу Петровичу обращаться с одой не забывал, если бракосочетание — поздравить спешил, на трон восшествие Его он оду обязательно слагал. Так не только Херасков — тем каждый поэт в России тогда жил. Как не сказать о верхе взятом над Варшавой? А о визите австрийского короля? Усеять положено царских лиц вечной славой, пусть и забудет поэт сам себя.

Анакреонтические оды есть у Хераскова и нравоучительные оды есть, в них он писал и в меру ласково, не забывая выразить где нужно лесть. И всё-таки творил на радость, понимая доставшийся талант ему, ощущая к стихосложению тягость, приятную прежде самому. О чём он только не сказал, да знал ли кто о том? Не всякий стих он людям показал, среди потомков мы его теперь прочтём. Может Херасков и прав был, не всякой оде давая ход, ведь потому он при жизни хорошим и слыл, принимая за им создаваемое от современников почёт.

Разных стихотворений автор, Хераскова то удел. Он сам пожинал успехи, и обласкан был. Коли сам Карамзин ему долгие годы песни о величии пел, пока потомок Хераскова и вовсе не забыл. Такая память, она со злым прищуром, не видит тех, кого окутала Фортуны сеть, возводит на вершину тех, кто был при жизни балагуром, тех забывая, что сами согласились, живя, уважение к себе от современников иметь. Подвести положено черту, и подведена черта будет, оду потомок сложит, то уже не ему, забывая предков должен знать, и про него, уже его, потомок забудет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сказание о князьях Владимирских (начало XVI века)

Сказание о князьях Владимирских

Целью сказания о князьях Владимирских явилась необходимость возвести род Рюриковичей до кесаря Августа, а вместе с тем и до Ноя, тем оправдывая право владимирских и московских Великих князей на доставшееся им в наследство. Московскому княжеству требовалось крепко встать на ноги, чему важно иметь обоснование. Насколько правдиво изложенное в сказании? Есть в нём моменты, заставляющие усомниться в истинности приведённых фактов. Однако, обладая подобным историческим исследованием, московские князья получали право претендовать не только на земли Древней Руси, но и на соседние области, особенно расположенные к западу, принадлежавшие литовским князьям, будто бы безродным.

Вертикаль наследования всегда исходит от Ноя, если речь о государствах, придерживающихся догмата религий, исходящих от иудейских представлений о сотворении мира. Некогда случилась кара божья, означенная потопом. Выжить удалось Ною и его семье, а также собранным им на ковчег тварям. После началось новое заселение земель. Потомки Сима обосновались в Ханаане, они же заняли Египет. Почему критически важен именно Египет? Согласно легенды, сообщаемой в произведении «Александрия», правил тем краем царь Нектанеб II, последний из автохтонных фараонов. Он добровольно отказался от власти и ушёл странником в Македонию, где во время отсутствия Филиппа II, имел связь с женой его Олимпиадой, родившей ему сына — Александра, вошедшего в историю под прозваниями Великого и Македонского, покорившего большую часть тогда известного мира.

Но факт рождения Александра Македонского не важен, к нему нельзя подвести наследственную линию. Поэтому в повествовании задействован некий родственник Нектанеба, с которым у Олимпиады также была связь, в результате родился человек, имевший значение в истории о последующем возведении города Византия, в русских источниках обычно упоминаемого как Царьград. Это к слову о праве Москвы называться Третьим Римом, принявшей через Ивана Великого византийство после сочетания браком с Софьей Палеолог, дочери брата последнего византийского императора.

Дополнительно считалось важным обосновать претензии владимирских и московских Великих князей на царский титул. Ежели при Василии III это подразумевалось, то уже Иван Грозный обозначит то непременно. Для определения вертикали наследования внимание знакомящегося со сказанием вновь вернулось в Египет, где разгорелось противостояние вокруг Клеопатры VII, чья жизнь неизменно связывается с противостоянием между Антонием и Цезарем. Политическая борьба закончилась убийством Цезаря, которому наследовал Август, ставший следующим римским кесарем. Как раз у Августа был родич Прус, отправленный управлять землями в пределах Немана. Рюрик был из предков Пруса. Как раз его призвал Гостомысл в земли, ставшие впоследствии новгородскими. Таким образом, вертикаль наследования замыкалась.

Несуразно в сказании смотрится повествование о литовских князьях, где и объясняется их безродство. Сперва упоминается бежавший из плена человек (уже должный быть за то обвинённым в клятвопреступлении), сочетавшийся с женщиной из литовских краёв. Но не от него ведёт родословную княжеский род Великого Княжества Литовского. Беглый вскоре умер, и сочеталась его жена с неким конюхом, от которого и начался род литовских князей. Уничижительный тон должен быть очевиден. На фоне подобных политических оппонентов московские и владимирские князья оказывались в несравнимо выгодном положении, имеющие полное право претендовать на занимаемые литовцами земли, ибо они должны принадлежать потомкам, что по вертикали наследования происходят от Пруса.

Вместе с тем, Великие князья Литовского княжества могли создать сходное по духу сказание, тем обосновывая собственное исключительное право, в том числе и на земли, на которые когда-то распространялась власть племянника Рюрика — Олега.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Владимир Маканин «Кавказский пленный» (1994)

Маканин Кавказский пленный

Русских в плен на Кавказе брали, теперь в плен взяли кавказца. Как на это смотреть? Прежде русских пленила красота кавказских женщин, те отвечали им взаимностью, случался побег, неизменно с упоминанием трагедии души. Теперь иначе. А иначе ли? Отчего нужно считать, будто времена изменились? И раньше двое мужчин могли иметь крепкую дружбу, не обращая внимания на косые взгляды, поскольку таковых не было, ибо всякий мог дружить, не изыскивая скрытых смыслов. Да и сами мужчины ничего не подразумевали, лишь уважительно относясь друг к другу. Они могли плакать без утайки, то не осуждалось. Наоборот, выражать эмоции — важное умение человека, за которое его нельзя порицать. Однако, времена всё-таки изменились. Теперь мужчины не могут проявить нежность друг к другу — это обязательно трактуется склонностью к гомосексуализму. Когда-нибудь произведение Маканина начнут понимать в истинном свете — пока же читатель сохраняет устойчивую позицию восприятия, выраженную упомянутым тут общественным осуждением.

Сюжетная канва «Кавказского пленного» такова. Ситуация в Чечне обострилась, российские военные вступают в короткое противостояние с боевиками и берут пленного. Пленный оказывается молодым красивым парнем. Он скорее был пуглив, нежели воинственен. Может он не знал ласки отца, сурово воспитанный ремнём, либо вовсе не имел родителя. Ему требовалась защита, хоть от взявших его в плен людей. Ведь он не мог не понимать, что полностью зависит от них. Уже спасибо за сохранение жизни — могли убить, не беря трудность по конвоированию. Вне своей воли он льнёт к главному герою повествования, стараясь добиться сочувствия. Вполне очевидно, у человека не поднимется рука на то, к чему он проявляет симпатию. Но читатель настойчиво видит предпосылки к гомосексуализму. Остаётся такому мнению подивиться и отправить читать роман-реку «Жан-Кристоф» за авторством Ромена Роллана. Вот где мужские чувства испытываются чувствительностью, без пустых подозрений, мешающих адекватному восприятию происходящих в обществе процессов.

Так-то оно так — возразит читатель — но у Маканина излишне явно прослеживается характерная линейность поведения действующих лиц. И уж главный герой повествования всё же склонен к проявлению интимной симпатии к пленному. Остаётся напомнить, что Маканин видел мир глазами современного человека, как и прописанный им главный герой. Поэтому нет ничего удивительного, если у мужчины возникает реакция подозрения на проявление слабости со стороны другого мужчины. Неспроста пленный льнёт к нему, может и он питает любовные чувства. Ежели таким образом привык думать современный человек, он не сможет изменить внутреннему ощущению. Подозрительность никуда не денется. И разумность в поступках всё равно сохранится. Ведь известно, мужчина способен удавить кого угодно, когда возникнет к тому необходимость. Насколько бы дорогим то существо не являлось. Этого-то пленный и не учёл, которому следовало сохранять дистанцию. Вместо чего Маканин создал сюжет, показавшийся ему прекрасным, дабы отразить сложность взаимоотношения между мужчинами.

Повествование всегда зависит от автора. У Маканина были возможности для разрешения ситуации. В его воле убивать и миловать. Он решил казнить пленного и позволить жить российским военным. Дело свершилось быстро. Хотя бы в этом Маканин не мог поступить иначе. Убей он на страницах русских — читатель и вовсе бы его не понял. Уже то, что в сюжет допущено кощунство, никак не способствует благостному восприятию. Впрочем, не сказано ли ранее о предвзятости человеческих рассуждений? Каждый сам решит, как ему отнестись к «Кавказскому пленному».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Владимир Маканин «Андеграунд, или Герой нашего времени» (1998)

Маканин Андеграунд

Подметить то, чего никто другой не увидит — призвание писателя современного дня. Но призвание писателя современного дня может отражаться противоположной сутью — надумать такое, до чего другие не додумаются. Маканин как раз и пошёл по второму пути, к каким бы он не прибегал себя обеляющим словам. Он мог думать о возвышенном, поднимая действительно важную тему. А на деле опошлил обыденность, став русской вариацией Генри Миллера. И если американец во Франции мог искать интимных развлечений, пускай и самого животного свойства, то Маканин пробуждал такие же чувства, пытаясь разжевать населению России о том, насколько всё плохо. Как же так? — вопросит читатель. Отчего принимать всерьёз героя нашего времени, который много хуже нигилистов Тургенева? Тем хотя бы было понятно, из каких побуждений они отказываются от предоставляемых им возможностей. Маканин же описал люмпенов, отразив романтику их существования. Что же, с того и следовало начинать, не прикрываясь пафосно звучащим названием.

Есть вероятность, Маканин создал на страницах некоего опального писателя советских времён, привыкшего жить без обязательств. Этот писатель стоял на пороге творческих открытий, ничего так и не написав. Его каждодневные занятия — повсеместные шатания, сочетаемые с далёким от идеала представлением о человеке. Несмотря на желание видеть героя повествования возвышенным созданием, он низменный сверх всякой меры. На таковых обычно смотришь со стороны, определяя их естество согласно их же внешности, наделяя ёмким определением ханыги. Вся жизнь таких людей свелась к содружеству с горечью спиртного напитка, сочетаемого с горечью доставшейся им жизни, выражаемых общей горечью мировоззрения, только при неувядаемом оптимизме. Неважно, чем закончится текущий день, ведь он не может не закончиться — и это уже хорошо.

Жизнь и правда горька, но, несмотря на это, нужно просто продолжать жить. Потому Маканин определял поступки героя повествования, исходя из однотипных суждений. Кто он и откуда? Обиженный государством человек, влачащий жалкое существование по вине чиновников. К чему он стремится? Быть писателем. А чем занимается? Непотребством. Неспроста Маканин постоянно прибегает к опошливанию происходящего на страницах, сводя всё к сексуальной и туалетной теме. Безусловно, читать «Все оттенки голубого» Рю Мураками много сложнее, ввиду нежелания принимать свойства японского умения уходить от суеты. Но даже пиши Маканин в схожей манере — честь ему и хвала. Было бы о чём судить. Могут и среди населения России встречаться извращенцы, да вот получается, что в «Андеграунде» герой повествования однотипен персонажам Мураками. За одним исключением! Рю описывал собственную молодость, тогда как Маканин решил нечто такое надумать, дабы взбудоражить общественность проблемой, оной нисколько не являющейся.

Если ума герою повествования не дал Маканин, того желает дать читатель. Не дело вести асоциальный образ жизни, не стараясь хотя бы на каплю быть достойным членом общества. Сколько не ной и не размазывай сопли, не ударив палец о палец — ничего не получишь. Так не только в России, а и во всякой другой стране. Подобных «героев нашего времени» полно в любой точке земного шара. Другое дело — стоит ли их возвышать? Люмпены останутся люмпенами, ибо в них не нуждается даже пролетариат. Они всегда будут в любом обществе, каких привилегий им не предоставь. Всё они сведут к безысходности, чтобы впоследствии обвинять общество в несправедливом распределении человеческих благ. Не под тем углом Маканин посмотрел на ситуацию. Его герой повествования не стремился к лучшему, предпочитая прозябать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 107 108 109 110 111 356