trounin.ru

Что можно рассказать о жизни Дениса Фонвизина? Пожалуй, получится сообщить совсем немногое. А если требуется расширить повествование? Тогда придётся сообщать обо всём, обходя самого Фонвизина стороной. Как раз таким образом и писалась его биография. Для Рассадина Фонвизин остался автором «Недоросля», более никакого интереса не представляющий. Видимо поэтому, ибо иначе никак не сможешь понять, Станислав брался за совсем уж литературоведческие забавы, сравнивания то, к чему подобный подход вовсе не требовался. Догадается ли читатель, с кем Рассадин станет сравнивать Митрофана? С самим Гринёвым из «Капитанской дочки» Пушкина.

«Недоросль» — краеугольный камень в понимании творчества Фонвизина. Порою сию данностью называют трудом жизни, он же — магнум опус: величайшее творение. И в памяти потомков Фонвизин остался всего лишь автором как раз «Недоросля». Практически забыта другая его комедия — «Бригадир». Как забыта и ранняя версия «Недоросля», совершенно отличающаяся по содержанию от ставшего классическим варианта. Всё прочее — лишь прочее. Надо понимать и тот аспект, согласно которому Фонвизин трудился в качестве переводчика. Всего очень много, но для Рассадина всего этого не существовало. Сугубо «Недоросль» важен, остальное будет упомянуто вскользь.

Существование Фонвизина тесно связано с царствованием Екатерины Великой. Денис и умер на несколько лет раньше, нежели её правление окончилось. Может и быть ему более востребованным, потому как любили его приглашать в дома, ведь он отлично читал свои произведения, пускай и с некоторой ущербностью в произношении, но Денис считался за сторонника Панина, который, с воцарения Екатерины, почитался скорее за политического оппонента. Вот и Фонвизина воспринимали сугубо его шпионом.

Рассадин приводит в биографии свидетельство литературной наблюдательности, ныне ставшее хрестоматийным. Станислав отметил разность восприятия возраста у героев произведений писателей-классиков. Некоторым из них едва наступило тридцать лет, а они считаются уже за пожилых людей. К тому же, Рассадин вновь и вновь возвращается к правлению Екатерины, прослеживая её путь от желания либеральных реформ, вскоре отброшенных — за опасностью для трона — с окончательным закручиванием гаек.

И вот снова Фонвизин перед читателем биографии. Скорее не он, сугубо последствия его деятельности. Прежде слово «недоросль» не воспринималось негативно. После опубликования пьесы — приобрело строго отрицательное значение. Бригадирский чин и вовсе исчез из табели о рангах. Что же ещё? Более, пожалуй, ничего. Рассадин к тому и не стремился. Он показывал Фонвизина как раз таким, каковым его желалось видеть ему самому. Станислав создал определённый образ, поныне практически несмываемый.

Кажется, в биографии от Рассадина более узнаёшь о литературной деятельности Екатерины, нежели про творческие изыскания Фонвизина. Узнаёшь и про страхи царицы, боявшейся передавать власть сыну Павлу. Она де хотела миновать законного наследника, которому давно полагалось сменить мать у власти, и передать полномочия внуку Александру. Вполне подумается: а причём тут Фонвизин? Просто Рассадин исчерпал необходимые слова, должный дополнить биографию хоть какой-либо информацией, чтобы книга стала полноценной, уйдя от размера расширенной статьи.

Приходится сожалеть, поскольку лучше всего Станислав описал заграничные поездки Дениса и обстоятельства, предшествовавшие его смерти. Объяснение простое — Фонвизин сам о том писал, оставив примечательные записки и письма. Станиславу пришлось только изложить их от лица пересказчика, чем он с удовольствием и занимался. Да требовалось ли доносить до читателя о том, к чему читатель уже успел проявить внимание самостоятельно? Впрочем, не станем смотреть далее положенного. Вполне может статься, что до 1980 года некоторых фактов или документов читатель мог и не знать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В конце от человека обязательно должна остаться идея, которой он жил. Ничего более! Неважно, при каких условиях воспитывался, какие вредные привычки имел и насколько он по своей сути мог казаться отвратительным. Зная излишнее, потомок обязательно накрутит сверх положенного, измыслив совсем уж мало похожее на действительность. Однако, Дуглас Боттинг являлся современником Джеральда Даррелла, имел с ним единственную встречу в 1969 году, спустя пять лет посещал остров Корфу, участвовал в экскурсиях, связанных с семейством Дарреллов, и постепенно пришёл к мысли, что требуется создать биографию, с помощью которой всякий сможет посмотреть на жизнь Джеральда наиболее трезвым взглядом. Наконец-то Боттинг принялся за её написание. Получилось у него жизнеописание обычного человека, который жил и творил, уничтожал и тут же созидал, действовал во благо других и сам себя губил.

Сразу Дуглас говорит про Джеральда — отказывая ему в присутствии английского духа. Нет, Даррелл не был британцем. Отнюдь, он из семьи, росшей в условиях Индостана. Потому Джеральда считайте за близкого по духу к индийским народам, нежели к какому-либо из европейских. Скажется ли данная информация на дальнейшем понимании жизни Даррелла? Ответ будет отрицательным. Отец Джеральда рано умрёт, а вот мать, всегда описываемую Джеральдом с особой любовью, Дуглас изничтожит, навесив на неё клеймо алкоголички. Впрочем, такое же клеймо заслужит и сам Джеральд, ибо его страсть к алкоголю Боттинг возведёт в абсолют. Пожалуй, никто столько не пил на пороге своей смерти, как поступал Джеральд. Почему? Когда ему предстояла трансплантация печени — он заявился на операцию пьяным.

Нельзя не сказать про увлечение Даррелла животными. С юных лет он наводнил дом различными созданиями. Но как складывались его отношения с животным миром в дальнейшем? Джеральд в своих книгах выводил мечту о создании собственного зоопарка как раз с детских лет. А вот Боттинг считал иначе. Читатель вполне осознавал, насколько Даррелл понимал необходимость борьбы животных за существование: если одних не накормишь другими — они умрут. Тогда отчего Дуглас вывел Джеральда на тропу жестокого ловца, готового убивать родителей детёныша, лишь бы завладеть желанным экземпляром? Об этом следовало сообщить иначе, но ведь ничего человеческого Дарреллу не должно быть чуждо.

Как быть со стороны симпатий Джеральда к противоположному полу? Тема не столь уж и важная для писателей прошлых веков, а вот ближе к веку двадцатому ставшая краеугольным камнем для придания книге полагающегося ажиотажа. Разве можно обойти вниманием биографию, откуда получится узнать интимные подробности? Впрочем, представления англичан о красоте и об остальном — это сугубо представления англичан.

Вот Джеральд повзрослел, взялся за написание книг, значит и повествовать о нём нужно особо. Боттинг пошёл по простейшему пути, выуживая нужный материал непосредственно из автобиографических трудов Даррелла. Помогали ему и сторонние издания, вроде откровений Джеки Даррелл — первой жены Джеральда. И пошёл сказ о прочем, чему находилось место среди многочисленных цитат. Становилось известно про обретение популярности, про создание зоопарка, функционирование природоохранного фонда, развод и новые отношения уже с Ли Даррелл.

И наконец следовало рассказать о смерти Джеральда. Умер он не великим человеком — простым обывателем, не сумевшим признать слабость души перед желанием плоти. Умирала для читателя и идея, так и не сформированная Боттингом. Кем был Джеральд в действительности? Неужели о нём создан миф, не имеющий продолжения? В это не хочется верить. И верить не следует! Понимать Даррелла лучше по написанным именно им книгам.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Решившись написать книгу о человеке, как поступить? Рассказать о нём самом или окружавшей его обстановке? Может и важно знать, кто именно был у власти, какую проводил политику, каким образом это сказывалось на ислледуемом. Можно сообщить и о людях, с которыми человеку приходилось иметь дело. Но куда денется сам человек, чьё жизнеописание более прочего интересует читателя? В том проблема всякого, берущегося составлять биографии. Чётких критериев не существует, поэтому допускается любой вариант повествования. Степанов предпочёл о Крылове сообщить постольку-поскольку, сосредоточивших более на прочем, нежели на нём самом.

Начинается жизнеописание с характеристики времён правления Екатерины Великой. Она-де, мол, изначально желала править, потакая представлениям французских мыслителей о должном быть, то есть действуя во благо доставшегося ей в управление народа. Ею был издан «Наказ». На том всё и закончилось — в дальнейшем появилась боязнь утерять власть, не совсем по закону ей доставшуюся, особенно по достижении совершеннолетия сыном Павлом, в тот же момент должного заменить Екатерину на престоле. Того не случилось, зато политика императрицы становилась всё более суровой к подданным. Вполне очевидно, годы молодости Крылова пришлись как раз на момент последних десятилетий царствования Екатерины. И это не могло так просто сказаться на нём, проживавшем в городе, едва ли отличном от провинциального — в Твери.

Он — Крылов — рано лишившийся родителя, испытавший горечь потерь от восстания Пугачёва, представитель беднейших из дворян. За семьёй Крылова не водилось ни накоплений, ни имений, ни крестьян. Единственная ценность — библиотека, доставшаяся от отца. В оной-то Иван обрёл подлинное счастье, особенно проникнувшись баснями Лафонтена и прочими литературными трудами, среди коих должны были иметься и драматические произведения. Как раз в качестве драматурга Крылов и пробовал себя изначально. Читатель об этом знает — содержание «Кофейницы» должно быть ему известно, но Степанов считает нужным пересказать сюжет. Таким же образом Николай будет поступать каждый раз, когда возникнет необходимость обсудить очередную работу Крылова.

Степанов постарался объяснить, почему Крылов уехал из Твери, из-за чего последовал розыск, как протекал конфликт с Княжниным. Сообщил и про «Почту духов», разглядев в оном периодическом издании влияние французской Революции. Нашлось место даже для мыслей о Наполеоне. Что же до басен, то Степанов останавливался на некоторых из них, считая необходимым объяснять, откуда Крылов черпал вдохновение. Оказывалось, что басни, написанные непосредственно Иваном — это едкая сатира на российские реалии, особенно на проводимую царём Александром политику. Возможно оно и так. Басни для того и существуют, чтобы в них всякий находил угодное именно ему.

Касательно же похожести некоторых басен на написанные Сумароковым, на это Степанов смело уверял читателя, якобы Крылов написал свои варианты ещё до знакомства с оными. Такое допустимо предположить. Мешает единственное — стоит сравнить хрестоматийную басню «Ворона и лисица», как выяснится удивительная похожесть. Либо взять басню «Стрекоза и муравей», где явно прослеживается влияние Сумарокова, и нисколько не Лафонтена. Вообще о баснях говорить тяжело, так как требуется обладать недюжинной памятью и интеллектом, дабы уметь соотносить одну с другой, учитывая множественные их вариации, написанные авторами из разных народов и даже из разных тысячелетий.

Обязательным моментом для обсуждения Степанов посчитал факт участия Крылова в кружках, из которых выросли декабристы. Получается, баснописец шёл по пути постоянного противления власти, хотя у читателя складывалось обратное впечатление. Ведь всегда думалось, насколько Крылов одумался и перестал выступать с яркой гражданской позицией. Да было ведь уже сказано — всякий находит угодное именно ему, о чём бы не велась речь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

С письмами всегда есть одна неясность: следует ли их делать достоянием большинства? Кажется, человек должен осознавать, что всё им произносимое и записанное — источник для знаний последующих поколений. Значит, ничего не может быть интимного, в том числе и в содержании писем. Однако, желающие узнать в человеке личность разностороннюю — интересуются всем, им важен и разговор с семьёй. Всё это требуется для полноты картины. Когда же желается узнать сугубо интерес к литературе, то на прочее такой исследователь творчества закроет глаза. Впрочем, часто источником писем становятся собрания сочинений, изредка удаётся найти издания самих писем, и уж совсем редко — знакомиться с оригиналами писем. Посмотрим теперь на Лескова в качестве общественного деятеля.

Первое доступное письмо такого плана датируется 1859 годом. Получателем называется Ф. В. Чижов. С ним Николай не был знаком, но искал общий круг интересов. Следующее письмо уже от 1863 года — оно M. M. Достоевскому: Лесков напоминал свой адрес. Месяцем спустя писал А. А. Краевскому по поводу гонорара за публикацию «Овцебыка», грозил применить воздействие, ежели просьба не будет в скором времени удовлетворена.

В 1864 году писал H. H. Страхову. Поделился с ним планами на творчество — планировал написать порядка двенадцати очерков для газеты «Эпоха», уже отослал в оное произведение «Леди Макбет Мценского уезда». В последующем Лесков писал ранее упомянутым тут адресатам, в том числе С. С. Дудышкину.

В 1867 году обратился к Е. П. Ковалевскому. Николай посетовал на тяжёлое положение, бедность. Всё из-за невозможности добиться выплаты гонораров периодическими изданиями. Посему просил занять под десять процентов денежных средств, иначе умрёт от голода. Из новых адресатов в 1868 году нужно отметить М. А. Марковича, Н. А. Любимова и А. А. Фета. Как раз Фету Лесков писал об открытии нового издания «Заря», приглашал присоединиться к нему и Страхову в качестве сотрудника.

В 1869 году предложил А. П. Милюкову посмотреть его труд о Бенни. На адрес П. К. Щебальскому выслал часть текста о карликах. В 1870 году негодовал А. С. Суворину про роман «Некуда», публикуемый с цензурными вставками, о которых его заранее не ставили в известность. В дальнейшем Лесков писал С. А. Юрьеву, Г. Бенни (брату того самого Бенни), А. Ф. Писемскому и M. H. Каткову.

В 1872 году излил горе П. К. Щебальскому, опечаленный утерей четвёртой части рукописи. В 1873 году сообщил А. С. Суворину об измельчании критиков — посчитав, что вместо них остались одни хулители, не способные на справедливый разбор произведений. Из адресатов за тот же год зафиксирован В. П. Мещерский.

1874 год — это письма Ивану Аксакову, интересовавшего Лескова в качестве издателя произведений «Запечатленный ангел и «Захудалый род». Ему же говорил, что книгопродавцы не являются теми людьми, в которых нуждаются писатели. Объяснение этому простое. Какой книга не будь востребованной, писатель с неё ничего не получит, так и продолжит влачить существование, испытывая нужду в средствах.

В 1875 году было письмо А. Н. Островскому. В 1876 — Я. П. Полонскому. В 1877 — Ф. М. Достоевскому и Ф. И. Буслаеву. С 1879 — адресатами становятся М. Г. Пейкер и Э. Е. Брадке, в 1880 — С. Н. Шубинский и С. Н. Худеков.

Не стоит думать, будто Лесков ограничился упомянутыми тут письмами. Отнюдь, на каждого указанного адресата пришлось порядочное количество писем, причём только тех, которые не были утрачены. Письма личного характера не затрагивались.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Смысловое содержание второй книги не отличается от первой. Новиков продолжил хулить царскую власть, находя тому всё новые подтверждения. Отчего русские всё-таки проиграли бой при Цусиме? Вполне могли быть варианты иного разрешения, вплоть до уклонения от боя. Как говорится, со стороны всегда виднее, даже если ты являешься непосредственным очевидцем, не имея возможности повлиять на происходящее. Но это не всегда так. Как пример, Новиков прямо обвинял вице-адмирала Рождественского, будто тот планировал дать сражение в день рождения императора Николая II, не подбирая более удачных для морского боя дней. Читатель тому мог вполне поверить, не сверься, что разница между этими событиями составляет практически две недели. В подобном духе Новиков и продолжал повествовать, нисколько не сверяясь с истинностью приводимых им фактов. После такого верить, в им рассказанное, вдумчивому читателю может расхотеться.

Отличие второй книги от первой всё же есть. Новиков посчитал необходимым сообщить о судьбе кораблей и их команд, приведя различные свидетельства. Стоит Цусимскому сражению завершиться, как выдержавшие бой корабли отправились в разные стороны. Кто-то уплыл на север, выброшенный на острова, где влачил тягостное существование от ожидания пленения японцами. Иные отправились в сторону Индийского океана, порою промышляя актами благородства, как должен был считать Новиков. Корабли империи не из простых побуждений останавливали и опустошали иностранные судна с будто бы контрабандой, а именно боролись с нелегальной торговлей. Можно ли такому верить? Лишь отчасти. Но разве мог Новиков о том открыто говорить? Впрочем, откуда ему о том было знать… он ведь благополучно попал в японский плен, ни в коем случае не собираясь возвращаться в Россию, где его ожидало преследование и обязательное заключение по политическим причинам.

Непосредственный бой при Цусиме Новиковым описывается, не сказать, чтобы действительно доподлинно. Совсем нет. Самое примечательное воспоминание, каковое оставляет Новиков, это необходимость участия в операциях. Кажется, больше эмоций и чувств он испытал, когда ему доверили подержать ампутированную ногу, поскольку часть дня он провёл среди оперирующих хирургов.

А что делал Новиков в плену? Он спаивал охранявших его японцев, ведя для них агитационные речи. Оными он наполнил и страницы. Ведь зачем воевать простому человеку? Для него война ничего не несёт, кроме сомнительных перспектив. Простого человека война искалечит, ничего не дав взамен. Заслуги этого человека забудут все, кто должен воздавать ему почёт на все годы вперёд. Однако, человек после войны претерпит сугубо лишения. Что же до тех, ради чьих интересов простой человек сражался, тем безразлична судьба рядовых граждан. Так обстояло дело не только в России, но и в Японии. Так зачем двум странам воевать? Ежели странам и нужно, то их населению это вовсе без надобности.

Новиков рассказывает о себе, если не перешёл на рельсы беллетристики, будто остался в Японии, женился на японке, так продолжая жить, покуда не тронулся в обратный путь. Да не в сторону России он осуществлял движение. Ранее 1918 года он в России не появится, побывав в портах Европы и Северной Африки, состоя матросом на торговых судах.

Как итог, именно вторая книга о Цусимском сражении удостоится Сталинской премии, хотя именно она выглядит слабее, уступая по наполнению первой книге. Непонятно, зачем вообще потребовалось акцентировать внимание, если можно было поступить аналогично позже полноценно оценённому «Порт-Артуру» за авторством Александра Степанова. Возможно, потому и оценённого в полном объёме, памятуя о награждении как раз Новикова-Прибоя всего лишь за вторую книгу единого произведения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

После окончания Казанского университета, Мельников был направлен в качестве учителя в Пермскую губернию. Это ли, либо иная причина, послужило для краткого всплеска литературной деятельности, впоследствии на десятилетие утихшей. Начиная с описания Саровской пустыни, Илевского завода, Ардатова, Липня, Выездного, Арзамаса и Анкудиновки, Павел перемещался по дороге в Нижний Новгород. Следом переезжал в Пермскую губернию, описывал Оханск, Каму, затем Пермь, включая пристань, монастырь и памятники, оговаривался про Ермаково оружие, вслед за чем говорил про дорогу к устью Чусовой, саму Чусовую и Полазну. Записки этим не ограничивались. Мельников рассказывал о дороге к Новому Усолью, историю соляных промыслов, обсуждал производство соли. Также описывал Ледву, Дедюхин, Пыскорский монастырь, Соликамск, Пожневский, Чермазский и Добрянский заводы. Поведал про Обву, Ильинское и биармиейцев.

Следует учесть юный возраст Мельникова. К началу проделанного им пути он был двадцатилетним. Чтобы лучше ориентироваться, когда это было, проще сказать, что прошло два года с момента смерти поэта Александра Пушкина. При знакомстве с записками сразу будет определён особый интерес Павла к религиозной составляющей жизни: его больше интересовали монастыри в той местности, куда он в очередной раз направлялся. Проявлялись и отголоски склонности к этнографическим изысканиям. Например, Павел особо отмечал, в каких местах прежде селилась мордва.

Этнографией примечательны записки о Нижнем Новгороде. Мельников старался разобраться с датой основания города. Он искал могилу Кулибина. Привёл свидетельство о сказании про бабу, что умела с помощью коромысла убивать татар сотнями. Радовался Павел и визиту в Пермь. Этот город он называл пахнущим Русью, раскрывая это через мнение, будто за три века в образ жизни местного населения не было внесено изменений. Вместе с тем, Пермь названа Мельниковым молодым городом, построенным с ровными кварталами, которые если с чем и сравнивать, то с похожей системой американских городов. Впрочем, Пермь — это вам не Нью-Йорк. Другой интерес Павла — солеварение: как оно зарождалось, как живут ныне соляные промышленники.

Разговор о Перми обязательно продолжался. Местный диалект отличается от прочих русских говоров. Но обидно за другое. Пермь — расположенный вдали от прочих городов населённый пункт. Там может и живут достойные люди — может потому и достойные, ибо находятся далеко от тех, кому свойственен нрав больших городов. Собственно, на пермяках наживаются приезжие. Поскольку дельный товар в Пермь везти дорого, то он и стоит соответственно. Хотя, скорее нет! Стоит он во много раз дороже, нежели должен с учётом всех произведённых затрат на его приобретение купцами, включая последующую переправку.

Напоследок оставалось сравнить Пермь с Древней Биармией. Если разговор о том имеет хоть какой-то смысл. Мельников предложил свои варианты, от кого-то им услышанные. Всё равно в его словах есть доля истины, несмотря на до сих пор продолжающиеся споры о том, что вообще понимать под Биармией и где именно её искать, поскольку широта предполагаемого расположения идёт вдоль верхней оконечности Скандинавского полуострова и далее по северным территориям, вплоть до Уральских гор.

Чем явились «Дорожные записки» в своём значении для литературы? Истинно дорожными записками исследователи творчества Мельникова их не называют, считая скорее художественным произведением. Да и написаны они, когда Павел занимался иной деятельностью, пребывая уже в Нижнем Новгороде. К 1840 году литературную деятельность следует признать частично насыщенной. Стремление к труду кипело в Павле, результатом чего стали некоторые исторические изыскания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Разве кто расскажет о тебе лучше, нежели ты сам? Только поверит ли кто? Наоборот, в твоих словах узрят противоречие. Жил ведь иначе, писал о другом, так зачем пытался создать иное впечатление? А кто-то поверит, приняв за чистую монету. В конечном итоге, ежели пытаться уяснить правду, согласившись с Шукшиным в отсутствии оной, станешь на сторону Василия. Хотел он обыденного — понимания. Не придумывал и не измышлял лишнего, подавая действительность без прикрас. И действительность такой и являлась — отрезок человеческого существования, ничего совсем не подразумевающего. Никак не пресловутое стремление разобраться в символике цвета штор или панталон представленных вниманию действующих лиц. Отнюдь, у Шукшина о подобном требуется напрочь забыть. Ежели кому и приспичит, пусть они таким мнением радуют учителей литературы. Читатель, серьёзно относящийся к беллетристике, постарается возвыситься над стандартной трактовкой текста. И хорошо, если такой читатель пожелает ознакомиться с литературным трудом алтайского прозаика.

Шукшин чётко обозначал, для кого он творит. Если ставил фильм, то представлял, сколько людей разом будут его смотреть. Одно дело ставить картину для десяти. И другое, когда зрителей окажется более пяти сотен. В каждом случае нужен особый подход. Как же тогда быть с рассказами? Они предназначены для индивидуального восприятия, поскольку практически не бывает, чтобы с текстом знакомились сразу несколько человек. Ещё лучше, коли читатель станет соучастником творения. Не просто ознакомиться и вынести суждения о ставшем ему известным! Как раз постараться придумать начало и конец, которых произведениям Шукшина не хватает. Собственно, Василий признавался — делал так он специально, с целью привлечь читателя к творчеству. Всё это становится известным из статьи «Как я понимаю рассказ».

Сходные мысли содержались в статье, обозначенной послесловием к фильму «Живёт такой парень». Сам текст является редкостью, сейчас найти его можно в единственном полном собрании сочинений (такой же редкости), либо в биографии Шукшина, куда кусками его цитировал Алексей Варламов. И в этой статье Шукшин отстаивал позицию творца, должного созидать произведения, опираясь на дозволения совести. Когда его смели укорять, будто создаваемые им герои — картонные персонажи, повествовательные длинноты, ничего из себя не представляющие, тогда Василий ссылался на самое естественное — на обычного человека. Это следовало понимать так, что романтизма Шукшин на дух не переносил. Хотите, создавайте не картонных персонажей, избегайте повествовательных длиннот, придумывайте ситуации, он этим заниматься не будет. Наоборот, он брал всё из жизни, оттого и непритязательными кажутся герои произведений, ибо таков человек по своей природе — непритязательный, без особых стремлений и существующий по причине необходимости жить. Не нравится подобное отношение к литературе? Тогда не следует читать Шукшина. К творчеству Василия вполне применим термин реализма. А что есть реализм? Истинно присущее русской литературе направление художественной мысли, свойственное ей настолько, насколько этого придерживалась и русская классика.

Безусловно, не всякий читатель поддержит высказываемые тут мысли. Собственно, для того Шукшин и творил, чтобы, как бы это громко не звучало, подтвердить тезисы Иммануила Канта из учения о трансцендентном и трансцендентальном. То есть всему может быть место во Вселенной, смотря как это стараться понять. Лучше и вовсе не задумываться, для чего совершаются поступки, каким образом таковое происходило с героями Шукшина. Жизнь — есть эпизод, в любом случае должный произойти. Даже ничего не случись — это не значит, будто кто-то тебе потом скажет, что ты прожил картонную жизнь, переполнявшуюся длиннотами.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Совсем ещё молодой автор, с едва окрепшим талантом беллетриста, Шукшин взялся рассуждать: для чего человек пишет? Может он знает нечто такое, о чём не знают другие? Или есть иная причина, побуждающая рассказывать о чём-то определённом? Об этом Василий размышлял в статье «Приглашение на два лица», позже публиковавшуюся под названием «Воскресная тоска». Но ладно другие… для чего Шукшин писал сам? Он был уверен, им рассказываемое — не есть данность многих, скорее свойственное сугубо ему одному. Верил Шукшин — никто другой не чувствует уединения с природой, которого он мог добиться. Именно об этом он думал, предложив статью для публикации в «Комсомольской правде».

Как нужно понимать уединения Шукшина? С природой ли? Или он подразумевал природную суть человека? Остановиться в суете жизни, поразмыслить о смысле бытия и представить на суд читателя таким, каким оно и должно казаться. Вполне вероятно так понимать, приступая к знакомству с любым из рассказов Василия. Хоть взять для примера «Лёньку». Это повествование без начала и конца — просто эпизод существования, не подразумевающий глубокого смысла.

Получилась следующая ситуация — была спасена девушка. Она шла, не ожидая опасности, когда в её сторону устремилось сорвавшееся бревно. Быть беде, не успей поспеть на помощь Лёнька. Лом был воткнут в землю, бревно упёрлось в преграду и остановилось, сам же лом отлетел. Обычно подобный рассказ приводит к определённым отношениям, ведь неспроста автор брался за повествование. Не полагается же представить ситуацию, малость её обыграть и поставить точку, не удовлетворив ожиданий читателя. Между тем, Шукшин привык именно к такой подаче историй. Конечно, развитие отношений случится, обязанное раствориться в небытии.

Сперва девушка пыталась отблагодарить спасителя. Он обязывался придти к ней, встретиться с её мамой, выслушать благодарность и рдеть от смущения. После он уйдёт, будто и не спасал никого. Исходя из этого, читатель даже пожелает вывести образ героя произведений Шукшина. Это такой парень, живущий без мысли о завтрашнем дне, поступающий на благо других и не требующий проявления ответной благодарности. И всё складывается таким образом, чтобы этому парню обязательно повезло, хотя бы на краткий миг. С ним самим произойдёт нечто приятное или не очень, вследствие чего он окажется на короткое время счастливым. Затем не бывать ничему, поскольку на том Шукшин предпочитал обрывать повествование. Вот и над судьбою Лёньки читателю предстоит гадать, в каком направлении полагается жить сему счастливчику, упустившему для него свыше данное.

Поэтому Василий прав, размышляя, для чего он взялся писать. Пусть современники и потомки говорят, будто Шукшин писал про им близкое. Может потому и писал про близкое, ибо жизнь всегда одинакова, не имеющая начала и конца. Это ли не познание природы человека? Не требуется предварения и завершения, лишь определённый миг, исходящий из складывающихся обстоятельств, растворяющийся в переменах, подоспевающих придти на смену. Других причин найти не получится, их и не нужно пытаться искать.

Опять же, каков смысл рассуждать о творчестве писателя в обобщающих чертах, только-только взявшегося воплощать себя в ремесле писателя? Обычно, как ни крути, редкий человек меняется. Он может быть перевоспитан, будет стараться казаться другим, постарается соответствовать возлагаемым на него требованиям и надеждам, но общий ход мысли сохраняется. Такому явлению есть объяснение, имелась бы необходимость заострять на нём внимание. Не забыть бы о творчестве самого Василия Шукшина.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Разве власть существует не для противления? Ещё ни одна власть не сумела сохранить своих позиций, неизменно вырождаясь заслугами потомков. Какие бы светлые идеалы не вкладывались, они неизменно принимают вид человеческого стремления к осуществлению личного благополучия. Такое случается не только со светскими правителями, но и с религиозными деятелями. Взять для примера римских пап, греховными помыслами которых издревле ужасаются. И ежели папская власть в средневековье могла не иметь ограничений, то с Возрождением должен был наступить конец и пафосу католической веры. Пока ещё не грянуло реформационное брожение, но воле пап смели высказывать противодействие. Не обошёл оного и Микеланджело Буонарроти, сперва робко противившийся, а после и вовсе знавший, чему стоит следовать, а от чего воздерживаться. Собственно, Мережковский взялся отразить порыв первого противодействия, случившийся против папы Юлия II.

Микеланджело понимал необходимость угождать папе. Но разве оправдано протягивать руку помощи тому, кто желает брать, ничего не предлагая взамен? Юлий II настойчиво требовал исполнения поручений, забывая выполнять договорённости. Должный созидать гробницу, Микеланджело терпел финансовые убытки. Он создавал творение за собственный счёт, приближаясь к банкротству. Если бы так и дальше пошло, влачить ему жалкое существование, пребывая в услужении у римского папы, забывшего о том, что люди могут нуждаться в еде и крове. Продолжать творить в подобных условиях Микеланджело не мог, вследствие чего он пошёл на разрыв отношений с Юлием. Возможно ли такое? Оказывалось, да.

Что же печалиться римскому папе? Не будет одного творца, на его место придёт другой. Благо Италия не бедна талантами. Так и случится. На освободившееся место придёт Рафаэль Санти. И пусть Рафаэлю не суждено прожить столь же долгую жизнь, каковая досталась Микеланджело, в сущности его роль не так важна, ежели её соотносить с дальнейшей жизнью Буонарроти. Как будет понимать себя Микеланджело после конфликта с Юлием, такого же рода неважность. За главное воспринимается само противление, поставившее римским пап в положение сторонних сил, способных призывать к себе на службу, но не являющихся большим, нежели они могли бы быть. После Юлия II — до самой смерти Буонарроти — пап сменится порядочно, и мало кому из них должна отводиться хоть какая-то роль. Да и помнят добрую их часть постольку-поскольку, чаще и не зная вовсе, зато имея твёрдое представление о самом Микеланджело, хотя бы опосредованно представляя, кем тот являлся.

Микеланджело поступил твёрдо и решительно. Осознав крах личного благосостояния, потеряв надежду получения от Юлия заслуженной платы, он развяжется с Римом, предпочтя ему Флоренцию. Оттуда он не станет соглашаться возвращаться назад, какими бы карами ему не грозил римский понтифик. Даже более, скорее Микеланджело покинет Италию вовсе, уехав помогать османам возводить мосты. Снести подобного Юлий не мог. Достаточно прецедента, как влиятельность католического священства окажется под сомнением. Микеланджело не требовал значительного вознаграждения, он лишь хотел располагать правом на получение ему положенного. Оттого и противился папским требованиям.

Как жил и существовал Микеланджело при следующих папах, Мережковского не интересовало. Реализовывая замысел по написанию цикла романов о рождении религии, её смерти и нивелировании, Дмитрий подводил читателя к осознанию истинной стороны человеческого бытия. Становилось очевидным, ежели кто трактует власть Бога, дозволяя себе говорить от имени Творца, тот скорее поступает от лукавого, являясь пособником дьявола, чей мрак души не может слыть за излучающий свет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Грабарь взялся рассказать об учителе. Около года он пробыл в мастерской Ильи Репина, прежде переезда в Европу. Спустя полтора десятилетия он задумался о необходимости осмысливать творческое наследие учившего его художника. И ещё два последующих десятилетия писал монографию, в итоге удостоившись за неё Сталинской премии. Так получается сказать вкратце. Но говорить о Репине нужно подробно, обязательно знакомясь с оставленными им рисунками и картинами. Всему этому Грабарь уделит внимание. Одно продолжит печалить читателя, в основном тогда ещё советского — после эмиграции талант Репина оскудеет, и сообщить там практически не о чем.

Репин вышел почти из крепостных. Отличие состояло в том, что он рос в семье военного поселянина, чьё положение мало отличалось от зависимых от помещика крестьян. Дабы было понятнее — проще вспомнить аракчеевские поселения. Отца Репин смог увидеть всего один раз, остальное время тот вынужденно находился вне дома. Очень рано в Илье проявился интерес к художественному искусству, его воспитывали талантливые мастера, чьи имена потомку знать необязательно. Впрочем, всё же следовало бы знать, кто ковал сей бриллиант. Для этого Грабарь отведёт отдельное место в повествовании. Всё же нужно проследить за другим — как Репин отправился поступать в Академию, уже имея собственный стиль. Тогда позиции Академии начали ослабевать, Крамской вёл разрушительную деятельность, создав сперва Артель, из которой образовалось общество передвижников. Было суждено, чтобы Репин с лаской был примечаем повсеместно, минуя всевозможные препятствия.

Грабарь не раз старается акцентировать внимание на изначально бедственном положении Репина. Художник показывался едва ли не нищенствующим. Репин перебивался рисованием портретов, получая за них от трёх до пяти рублей. Со временем ему станут платить и сто, и тысячу рублей, и даже за одну из работ ему будет выплачено тридцать пять тысяч рублей от заказавшего картину императора.

Ещё до заграничной поездки Репин задумается о тяготах трудового народа. Он начнёт работать над «Бурлаками». Это станет первым выступлением против Академии, предпочитавшей видеть работы на тему мифологии. За «Бурлаков» Репин получит от Третьякова четыре тысячи рублей.

Заграница не станет радостью для Репина. Вену он назовёт постоялым двором, где в музеях пылятся копии, причём плохого исполнения. Флоренцию похвалит за строгость архитектуры, но увидит лишь повсеместную скуку, её галереи набиты «дрянью». Рим станет для него отжившим и омертвевшим городом. Общее впечатление разбавит Венеция. Из Италии Репин решительно пожелает бежать в Париж, и тот ему тоже не понравится. Однако, придётся задержаться во Франции на три года. За это время Париж окажется привычным, перестав вызывать антипатию, всё равно не став приятным для жительства. Мешала и мысль о заработке денег. Академия средствами в требуемом объёме не снабжала. Осталось рисовать портреты. Очень помог случай сойтись с Тургеневым, чей портрет поныне воспринимается за основной — пусть и отобразил Репин Тургенева скорбящим. И уже в 1874 году, будучи ещё в Париже, Репин начнёт выставлять картины вместе с передвижниками.

Вернувшись в Россию, Репин подастся в Москву. Там проживёт до 1882 года и переедет в Санкт-Петербург. Он успеет побывать в качестве частого гостя в усадьбе Мамонтова — в Абрамцеве. Создаст такие замечательные картины, на одной из которых царевна Софья с грозным ликом взирает из монастырских стен, а на другой — крестный ход. Что же до взаимоотношения Репина с русскими художниками — Грабарь об этом говорит особенно подробно. Рассказывает и про прижимистость Третьякова, которому требовалось хотя бы самую малость уступить, иначе он и вовсе отказывался покупать картину.

Грабарь неизменно показывает Репина со стороны его принятия советскими гражданами. Да, он серчал от тягот трудового народа, гнобимого царским режимом. Важно оказалось показать и сочувствие художника к революционному движению. Репин создал такие произведения искусства, вроде «Не ждали», в том числе и «Иван Грозный», где царь убивает старшего сына. Опять же, Грабарь отметил отсутствие в картине об Иване Грозном исторического сюжета. Будто, если о чём и хотел сказать Репин, то о современной ему России.

В последующие годы Репин создал «Запорожцев», «Николая Марликийского», написал портрет молодого — тогда ещё безусого — Максима Горького. В целом же Грабарь ничего примечательного уже затем не отмечал. К 1905 году и вовсе отметил болезнь Репина — у него начала сохнуть правая рука. Последующие работы покажут, насколько снизится острота создаваемых картин — они потеряют чёткость и скорее будут иметь вид расплывчатых образов. Тогда же Репин создаст множество набросков Льва Толстого. И в 1917 году — будучи сорока пяти лет — Репин уедет из России в Финляндию. Грабарь отметил — ничего примечательного более создано не было. Репин в очередной раз поменял взгляды на жизнь, как поступал всегда. Теперь из убеждённого атеиста он превратился в истово верующего. Между строчек можно прочитать, что бегство от революции превратило его в маразматика. Это будто бы подтверждалось Чуковским, встречавшимся с Репиным в 1925 году.

Автор: Константин Трунин

» Read more