trounin.ru

Общество зрело для восстания. Это допустимо сравнить с заразным заболеванием. Почему бы не уподобить данное явление кори? В России процветали все, кроме русских. Всюду на ведущих ролях были евреи, немцы и бельгийцы. Это обстоятельство способствовало росту социального напряжения. Такое состояние общества можно назвать сыпью, как о том высказался один из героев рассказа Куприна «Корь». Обычно пестуемый в таких ситуациях национализм, в действительности ничего не стоит, оставаясь не до конца понятным пропагандирующим его людям. Больных следует изолировать до начала эпидемии, иначе потом будет поздно предпринимать меры.

1904 год — начало дум Куприна о проблемах национальностей. Он не высказывался за разделение людей внутри страны, умея показать примеры граждан, на политику государства никак не влиявших. Пусть часть евреев находилась наверху, но гораздо больше их имелось в числе занимающих социальное дно. Позже Куприн напишет «Гамбринус», а пока остановится на рассказе «Жидовка». Александр показывает пример народа, сумевшего сохранить себя с библейских времён.

Во всём прочем 1904 год, даже учитывая всплеск литературной активности, должного значения не имел. Кроме вышеупомянутых, Куприн написал рассказы: Мирное житие, С улицы, Вечерний гость, Угар, Брильянты, Пустые дачи, Белые ночи. Элемент творчества присутствует — более радужного добавить нечего. Возможно, Куприн вкладывал скрытый смысл в содержание рассказов, однако, за давностью лет, тонкость намёков практически ничего не говорит читателю. Действующих лиц наказывают, либо они живут обыденной жизнью, а то и оценивают действительность, согласно желанию уберечь настоящее, лишь бы не потерять с трудом достигнутого.

1905 год — удача Куприна. Им написан «Поединок». Он обличил происходящее в обществе, напомнив о негативных социальных процессах на рубеже правления Александра III и Николая II. После севастопольских событий на крейсере «Очаков», вынудивших власти к вооружённому подавлению матросского бунта под руководством лейтенанта Шмидта, Куприн написал очерк «События в Севастополе», отразив всё ему известное, не поддержав официальную версию о почти мирном разрешении конфликта, тогда как в действительности уничтожались все, кто имел отношение к крейсеру.

В прочих рассказах 1905 года также имелся социальный подтекст, но не настолько значительный, чтобы уделять ему внимание. Всякое в жизни случается — нужда принуждает к отказу от совести, с одновременным призывом к этой же самой совести. «Чёрный туман», «Хорошее общество», «Сны»: рассказы скорее сумбурные, нежели полезные в плане понимания творчества Куприна.

Порыв откровенности, вне событий года, случился в произведении «Жрец». Куприн решил рассказать о профессии врача. Сложным является это дело — оказывать медицинскую помощь людям. Надо хранить врачебную тайну, стесняться брать деньги за свой труд, осознавать бессмысленность ремесла, не дающего ничего, кроме траты собственной жизни на незримое исполнение чьих-то пожеланий. Врач под взглядом Куприна — банкир, рассчитывающийся по долгам. Так почему же идут учиться на врачей? От безысходности, ибо куда-то надо идти: получать хоть какое-нибудь образование.

Кажется, Куприным сказано достаточно. Но будет сказано ещё больше. Время беззаботности уходит в прошлое, как и лёгкое отношение к жизни. Прошла пора служения стране и последовавшего затем поиска места вне армейских будней. Куприн видит себя литератором, находясь в кругу подобных ему людей. Он уже не на периферии государства, а в его самом сердце. Ему должно было быть больно видеть действительность, и ещё труднее не иметь права об этом рассказать. Он использовал необходимые приёмы для создания требовавшегося восприятия. Прочее — предположения и домыслы потомков.

» Read more

Отвлечённый от писательских занятий, Александр Куприн занимался работой в «Журнале для всех». Это одна из причин, почему 1902 год получился одним из наименее плодотворных в его до того казавшейся примечательной литературной деятельности. Помимо повести «На покое», Куприн написал произведение «Болото» и опубликовал очередную исправленную версию рассказа «В цирке». Читатель мог отметить зарождение в работах Александра стремление к отражению тяжёлых будней людей, не способных вырваться из стесняющих обстоятельств. Если профессия артиста губительна сама по себе, то труд на болоте вреден из-за испарений, а цирковые занятия — это работа на публику, которой требуются развлечения без различия, может человек выступить или нет.

Писательское мастерство — такая же работа на публику. Если желаешь иметь доход — будь любезен писать то, что пользуется спросом. Лучше вовсе не писать, чем видимо и мотивировал себя Куприн, периодически берясь за перо, чтобы не упустить важные эпизоды, обязанные хоть кому-то быть интересными. Надо сказать, социальные проблемы пользовались невероятным интересом, но означали карательные действия со стороны властей. Тот же «Журнал для всех» будет позже закрыт, именно за публикацию статей о происходивших в стране после 1905 года волнениях.

Артисты артистами и циркачи циркачами, а как же поживал трудовой народ? Куприн не побоялся роста социального напряжения, уведомив общество рассказом «Болото» о необходимости проявить заботу о работниках вредных предприятий. С этим требовалось разобраться, иначе люди не смогут жить в предоставленных им условиях. В очередной раз одна из ведущих ролей достаётся врачам, лучше остальных понимающих, насколько их помощь бессмысленна, если не внести изменения в трудовой процесс. Само болото губит людей, влияя прежде на подрастающее поколение. Некому будет придти на смену, так как дети рабочих сгорают от лихорадки. И рабочие ничего сделать не могут — стоит им уйти с болота, как вскоре они умрут от голода.

Что касается рассказа «В цирке», то читатель может увидеть стремление Куприна акцентировать внимание на предчувствии смерти. Ранее главный герой не задумывался об ожидающей его участи, поскольку он всего лишь терял деньги, отказываясь от боя. Теперь же он предпочитает думать о смерти, сперва наблюдая за акробатами, а после вспоминая о распространённых в Америке жестоких приёмах во время борьбы. Куприн вселил в главного героя чувство безысходности, чем сделал из ладного сказа маловыразительное произведение, излишне сконцентрированное на текущем моменте противостояния капиталистическому мировоззрению Запада.

В 1903 году интересы Куприна остались прежними. В «Белом пуделе» он продолжил показывать зависимость людей от созданных для их существования условий, сохранив место проявлению маленького геройства, вразрез с мнением о целесообразности оного. Перед этим, на протяжении года, Куприн не мог отойти от сумбурно написанного «Труса», предваряя им новые жестокости мира, показанные им в рассказе «Конокрады».

В «Конокрадах» действующими лицами стали преступники. Они хотят жить, но честным способом зарабатывать деньги у них не получается. Жизнь ставила перед людьми ряд неразрешимых проблем, вынуждая идти на крайние меры. Может конокрады и не желали заниматься постыдным своим трудом, но иного выбора у них не было. Куприн не идеализирует преступность и не говорит, почему людям приходится заниматься данной деятельностью. Он показывает от их же лица присущие им горести. Там нет ничего положительного, кроме жестокости одних людей к другим. У кого крали — не мог принять спокойно факт кражи, наказывая преступника на собственное усмотрение. Без желания проявить сочувствие или поставить на верный путь, скорее делая из вора калеку.

Куприн правильно сделал, показав жестокость людей. Коли сами не могли договориться, то с властью найти общий язык тем более никогда не смогут. Пока власть будет «отрубать руки и ноги» тем, кто в аналогичной манере «отрубает руки и ноги», то чего ждать в дальнейшем от страны, населённой ущербными? Задав социальный тон сочинениям, Куприн готовился показать, как давно зреет сия проблема в обществе, что к 1903 году она была не лучше и не хуже — она продолжала оставаться без изменений уже который десяток лет.

» Read more

В 1902 году Куприн написал о тяжёлых последствиях былой славы. С таким грузом проще сразу пойти на дно, нежели продолжать влачить жалкое существование. Некогда звёзды — ныне больные старики в наровчатском доме престарелых. Они вспоминают прежнее величие и пребывают в безрадостном настроении от текущего момента. Им бы кто позволил снова вернуться на сцену, там они покажут блеск померкшего мастерства. Но они сами виноваты в случившемся — их погубила тяга к разгульному образу жизни. Теперь ничего не исправишь — остаётся вспоминать прошлое.

Не понимают актёры и того, что недалёк тот день, когда они умрут уже по-настоящему, а не в памяти людей. Сейчас они продолжают спорить друг с другом, доказывая некогда свойственное им великолепие. Когда-то они бы и не стали разговаривать с нынешними собеседниками, ибо не было худших представителей человечества, нежели их соперники по сцене. Они готовы были со света сжить, только бы самим продолжать купаться в лучах славы.

Они и в старости продолжают ощущать тепло тех дней. Более не неприступные горы, а жалкие впадины, куда стекаются их собственные слёзы, и слёзы соседей по дому престарелых. Теперь они могут осознать, как ошибались. Сегодня они протянут руку, постараются поддержать и возвысят, приукрашивая чью-то печаль. Не каждый продолжает думать о собственной значительности, некоторым постояльцам вспоминаются обиды давних лет. Да разве играли они плохо на сцене? Это было их особенностью — стилем! О том теперь думают люди, чего ранее не желали понимать.

Деньги испарились. Большие суммы оказались растраченными напрасно. Следовало откладывать на будущее, о чём артисты не задумывались. Главное показать блеск, сообщить зрителям о свойственной им красивой жизни, задрать нос повыше и пройтись с гонором по городам и весям. Таковыми артисты были с древнейших времён, продолжают оставаться и в наши дни, пока кто-нибудь не пожелает удостоить горьких воспоминаний об окончательно упущенных возможностях, погубленных прежде всего пристрастием к какой-либо зависимости.

У артистов есть афиши с их именами. Они бережно их хранят, поскольку никаким иным способом они не смогут доказать некогда свойственного им великолепия. Фрагменты памяти греют душу, тогда как не стоят ничего. Вот и приходится артистам развлекать себя игрой в карты, записывая проигранные суммы в долг, с осознанием невозможности вернуть деньги. Одно событие исправит гнетущее положение — для полного ухода на покой нужно будет умереть.

Поэтому данную повесть Куприна стоит считать предостережением всем творческим личностям, раскрывающим потенциал в период возможности, поскольку после обязательно наступит забвение. Не стоит думать о текущем великолепии, потом больнее о нём вспоминать. Либо гореть ярко, но не взывать к жалости, когда последует падение. Редкая творческая личность пожинает плоды успеха до старости, чаще уступая требованиям новых поколений, зажигающих собственные звёзды.

Куприн не говорит, что звёзды обязательно меркнут. Этого не случается, если человек понимает, кем он является для людей. Не надо пить алкоголь и иметь другие вредные привычки, чего уже само по себе достаточно для поддержания славы. Кто будет иным способом заявлять о себе, о таком забудут ещё скорее. Никто не обязан любить звёзд, и никто не должен этого делать. Кому нужны кумиры? Их великолепие — временное явление. Через десятилетие их достижения — дань устаревшим пристрастиям. Завтра они не смогут прокормить себя и обеспечить интерес. Они уйдут в дом престарелых. О них вспомнит некто, как то сделал Куприн. И снова они окажутся в окружении забвения.

» Read more

Цикл «Четвероевангелие» | Книга №1

Все канавы Парижа наполнены трупами младенцев! От нежеланных детей избавлялись любыми доступными способами, невзирая на возможные риски. Дети мешали карьере, ставили перед необходимостью кормить ещё один жадный рот. Матерям оставалось поить новорожденных собственной кровью, либо отдавать их на растерзание мастерам особого свойства, знающим методы безнаказанного убийства. Но находились люди, смевшие надеяться на счастье — их семьи прирастали, давая пример другим, показывая, как проще жить в окружении большого потомства. Золя позволил в краю краха человеческих ожиданий поселиться утопическим представлениям о действительности.

Конец XIX века обозначил величайшую проблему Франции — она обезлюдевала. Благосостояние государства в век промышленных революций заключалось в количестве населяющих её людей. Франция по средним показателям находилась на дне всех статистических выкладок. Отчего-то сложилось так, что большинство не желало рожать детей. Понятно, почему высшее общество сдерживалось, поскольку его представители в редких случаях одаривали мир более одного раза, тогда как представители низших слоёв плодились в геометрической прогрессии, но во Франции и они сдерживали свои порывы, обращаясь к умелым акушеркам, чья обязанность заключалась в родоразрешении мёртвым плодом.

Тем удивительнее видеть на страницах произведения Золя семью, находящую радость от рождения детей. На момент начала повествования у них уже четверо, тогда как им самим всего по двадцать четыре года. Читатель внутренне готов принять рост благополучия с последующим развалом, каким образом Золя обходился почти со всеми действующими лицами предыдущих его произведений. Может отец семейства получит травму или иным образом окончит дни, а мать не выдержит тяжести тянуть детей в одиночку, после чего потомство ударится в тяжкие, заполнив нишу воров, убийц и женщин лёгкого поведения. Так кажется, но Золя на этот раз не позволит такому случиться.

Золя желал показать светлый эпизод среди окутавшей французов черноты. Другие действующие лица находятся в резком контрасте. Читатель понимает мотивы их поведения, ведь трудно не согласиться с тем утверждением, что ради необходимости жить, можно совершить любой непотребный поступок, вплоть до лишения человека жизни, пускай и ещё не родившегося. Незачем обрекать на голодную смерть двоих, когда одному проще справиться с реалиями. Но как быть с тем, если желая избавиться от одного, нет гарантии, что свет не померкнет и в глазах незадачливой матери? Как быть тогда оставшемуся без любимой женщины? Приходится принять дилемму, делая выбор в пользу жизни после смерти или смерти вместо жизни, смотря как повезёт.

Так зачем же государству большое количество людей? И почему оно не озадачивается ростом их благосостояния? Ответ прост. Золя не раз об этом говорил, и успеет об этом напомнить в следующих произведениях. Для процветания высшего общества необходимо прозябающее низшее. Чем больше людей, тем выше среди них конкуренция, а значит и меньшая заработная плата, и более худшие условия труда. Если человек задумается об этом, то он невольно сделает всё, чтобы лишить высшее общество доступного над ним инструмента влияния. Потому французы устраивали тихую революцию, молча наполняя канавы трупами младенцев.

Возникает проблема иного свойства — требование организма в удовлетворении сексуальных потребностей. Лишать мужчин детородной функции, получается, во времена Золя не умели, зато лишать оной функции женщин научились, благодаря разработанным правилам асептики и антисептики: операции уже не приносили прежних осложнений, так как проводились в стерильных условиях. Осталось понять, чем подобное калечащее мероприятие нравилось женщинам. Золя сам говорит, что после пропадала интимная чувствительность, а значит исчезал всякий смысл в её проведении, так как требовалось найти способ, уберегающий от зачатия, но позволявший получать удовольствие от процесса в прежнем объёме.

Подвигнуть Золя на написание «Плодовитости» могла теория Томаса Мальтуса, предвещавшего наступление голода при перенаселении планеты. Эмиль этому не верил, поэтому в опровержение и написал первую книгу из цикла Четвероевангелие. После всех потрясений наступит обретение блаженного состояния, так сильно желаемое человеком. Для этого нужно плодиться и размножаться, чего в действительности человек делать не желал, тем отдаляя потомков от счастливого будущего.

Радость кажется близкой. Относись к людям из добрых побуждений, и получишь добро от них в ответ. К сожалению, чаще бывает так, что самые близкие люди — они же самые враждебно друг к другу настроенные. Посему счастье возможно, но лишь в самых смелых предположениях.

» Read more

Пример Сумарокова — поистине наука мудрого обращения с властью. Умел он говорить так, чтобы сказать нужное, никого не оскорбив. Радищев шёл по пути целенаправленного принижения значения действовавшей государственной системы, тогда как Сумароков никогда в подобном открытом тоне не писал, сместив в своих «пагубных» речах акцент подачи смыслового содержания. Указывая на недостатки в политической системе, он прежде предпочитал хвалить, прикрывая одами и дифирамбами суровую критику бытовавшего в его годы насилия над большей частью населения страны. Не всегда он выражался витиеватыми стихами, порою говорил прозой.

Сумароков прежде всего именно хвалил государей. Он каждый раз создавал благостный фон для восприятия, оставляя действительно важное на конец посланий. Зачем указывать на недостатки, если в целом страна процветает? Имеются мешающие спокойному сну обстоятельства, но кого они заинтересуют, если на них указывать прямо? Скорее интерес будет проявлен к личности, пожелавшей другим открыть глаза на происходящее. Всем понятно, что происходит, и все понимают, как трудно исправить положение, даже имея на то желание. Понимал это и Сумароков, для чего раз за разом, вслед за обильной похвалой, указывал на желаемые перемены в жизни государства.

В строчках Сумарокова Россия всегда представлена ликующим государством. Пётр вывел страну вперёд, его наследники теперь обязаны довершить начинания. Нет нужды воевать, так как не в том будет счастье русскому народу. России не требуется расширение границ: она должна побеждать, чтобы устрашать врагов. Важнее обеспечить следующее: безопасность чести, жизни, свободы и дешевизну нужных вещей. Никакое оружие этого не обеспечит, лишь грамотному государю под силу таковое воплотить.

Екатерине II Сумароков советовал укреплять власть, без сожалений расправляться с беззаконием, награждать добродетель, искоренять пороки, проводить показательные казни для острастки другим, но не наказывать слишком строго, где это не требуется. Будущему императору Павлу подробно описал, каким нужно быть, чтобы прослыть гуманным государем.

Рассказывая о чём-то, Сумароков не забывал упоминать, кому прежде прочих следует заботиться о процветании страны. Чего бы не касалась его речь, всюду он видел продолжение великих начинаний Петра, кои развивают его современники. Так Сумароков похвально отозвался Словом на открытие Императорской Санкт-Петербургской Академии Художеств и Словом на заложение Кремлёвского дворца. Ни строчки сомнений в полезности, только радость за свершения каждого нового дня. Кажется, Сумароков не умел грустить, всегда находясь на духовном подъёме.

Важным может показаться Слово о любви к ближнему. Религиозный мотив ясен уже из названия. Сумароков призывал к добродетели и не терпел любых форм проявления насилия, о чём он постоянно говорил в произведениях. Но он не выходил за рамки дозволенного, ограничиваясь доступным для понимания высшим обществом, ибо только оно умело читать, а значит и оценить послания. Поэтому не стоит удивляться отсутствию в словах Сумарокова упоминаний о происходившем повсеместно насилии над человеческой личностью. Данная проблема была понятна, но её нельзя было решить одним росчерком пера.

Посему, коли речь о Сумарокове, предлагается с воодушевлением смотреть на происходящее, видеть преимущественно положительный момент. Понятно, негатив невозможно убрать, но постоянно акцентировать внимание на нём не следует. Всё в России на протяжении последних столетий обычно зависит от воли определённых людей: это не означает, что они должны проявлять заботу о каждом, так как за те самые последние столетия этого ни разу не происходило и скорее всего в ближайшие столетия не произойдёт.

» Read more

Катастрофа грозила миру, когда брался Сумароков за лиру. Стоило поэту по струнам ударить, как он в лучшем случае начинал Петра славить, в худшем воссоздавал картины страшные, к войне богов против титанов причастные. На дно обречён человек, живущий заблуждением: об этом допустимо сказать одним стихотворением. В строках другого поправимым всё кажется, если кто разумным среди людей окажется. Сумароков мыслями делился, не предупреждал. В воображении сам собой разгорался пожар.

Величие России воспето снова. Славить деяния Россов для поэзии Сумарокова — это основа. Кому подвластно небо и моря? Всё русским подвластно, Петру благодаря. А где иная мысль была, там в подражание древним приводилась строфа. Играть со словами, слоги считать, дифирамбам и одам структуру ритмичную дать: Сумароков не просто красиво писал, о том, что значит быть поэтом он не забывал. Где ловил вдохновение, на том моменте останавливался он, под впечатлением таких поэтов, как Гораций, Сафо и Анакреон.

Сумароков славил государей, не ограничиваясь ими: в адрес Потёмкина и Хераскова послания были. В чём их суть, каково содержание? Как всегда — античных тем преобладание. Сумароков не мог обойтись без сравнения с делами мужей прежних лет, богов античных призывая дать за те деяния ответ. Суть пуста, есть только желание хвалить. Адресаты таких посланий точно не смогут забыть. Коли язык подвешен у поэта, а в голове рождаются слова, то значит нет в том скрытого от наших глаз секрета, то значит — Сумароков иначе не думал никогда.

Не может Россия слабой стать — твёрд в убеждениях поэт: будет кому прославлять страну, чьи сердца осветят путь и дадут свет. Иных вариантов Сумароков не искал, на петровы старания он смотреть наказал. Раз сказано вести страну к процветанию — стоит вести. Ослабнут ведущие, тогда нам их предстоит нести. Без отчаяния и пессимизма. Иначе зачем, с пропасть ищущим, вести диалог, не имея совместного плана решения гнетущих проблем?

Говоря о стране, создаёшь положительный настрой. Говоря о себе, покажи, что не владеешь сам собой. Хваля других, не хвали личных заслуг, покажи, каков твой истинный досуг. Пусть цари создают великолепие, соответствуя ожиданиям твоим, ты всё равно в думах истинных на века останешься одним. Лучше не выпускать чертей из миазмов тонущей в болоте души, этих созданий при их появлении сразу души. Но если есть желание одарить чертовщиной, то не сдерживай себя, пусть поймут люди, будто ты лишился царя. Тот царь — твоей головы обитатель, он — мрачной стороны жизни искатель, станет воду из болота в реку переливать, и его надо в том обвинять.

Мир повергается во прах, неизменно каждый раз в человека мечтах. Изнанка принимает вид естества, на вздор потому похожая весьма. Это развлечение — допустимо оно: в его реальность не поверит никто. Посему Сумароков шалость в поэзии небольшую позволял говорить, не опасаясь, как она кому-то заменит представление о том, как надо жить. Однако, следует помнить — не всё то дурачество, о чём думается так. Поэт лишь делает вид, якобы он — простак. Петь оды постоянно устаёшь, в виде ненормального иной раз предстаёшь, когда скажешь серьёзно, не желая шутить, тебе не поверят — не станут искать, к чему повязана истины тонкая нить.

О многом Сумароков оды слагал, им внимать мало кто не устал. А кто устал, тот обрадуется пусть, Сумароков и прозой хвалебной мог блеснуть.

» Read more

Историческая беллетристика от Ивана Лажечникова всегда вызывает нарекания со стороны обывателя. Не мирится сознание со столь вольным обращением с некогда происходившими событиями. Нет погружения в предложенное автором повествование. Действительным воспринимается фон происходящего, когда как всё прочее подвергается сомнению. Не те образы встают перед глазами. Пусть Лажечников взялся отразить тему завоевания Петром Первым Лифляндии, задействовав для того лица со всех сторон, якобы давая читателю объективное мнение для всестороннего рассмотрения. Не обходится без придуманных деталей, наделённых важнейшим из возможных значений.

Нельзя подходить к чтению произведения Лажечникова с ожиданием узнать правду о минувших событиях. Нужно настроиться на непритязательное чтение, получая удовольствие от внимания разговорам действующих лиц. Только в этом случае действие на страницах оживёт и примет должный вид. Иначе воссоздать перед глазами картину не получится, так как зрению предстоит бороться с сигналами мозга, выступающего против любого отклонения от правды.

Зачем столько лишних слов? Жанром «Последнего Новика» является романтизм. Кто не является поклонником извращения действительно происходившего, тому к сему литературному труду лучше не подходить. Он написан для лиц, чьё познание готово поглощать любую красиво поданную информацию, и адресован лицам, далёким от знания истории. При этом сам Иван Лажечников должен быть достаточно осведомлён об описываемом периоде времени. Но перед ним не стояла задача реконструкции прошлого — ему требовались декорации, внутри которых он разместит желаемое развитие событий, вне зависимости от того, как всё было на самом деле.

Заранее обговорив манеру Лажечникова, допустимо прикоснуться к содержанию романа. Что видит читатель? Развёрнутые сцены с многостраничными диалогами. Беседы кажутся бесконечными. Персонажи могут общаться с извозчиком, узнавая у него любопытные детали о быте лифляндцев, а могут погружаться в мысли ответственных за судьбу региона исторических персонажей, предполагающих прежде поиск лучшей доли для себя. Окажется так, что Лифляндия обязана была стать частью России, ибо её жителям станет от того лучше.

Ознакомившись с фоном произведения, читатель приблизится к фигуре персонажа, чья историчность сомнительна, — это Последний Новик, являющийся внебрачным сыном царской особы. Возникает вопрос — насколько утверждение Лажечникова о новиках соответствует действительности? По версии Ивана, к моменту воцарения Петра новики перестали существовать. Что они из себя представляли? Новик — это молодой дворянин. Подобие пажа, если читателю требуется яркое сравнение. Такие личности совершенно извелись на Руси, прекратив существование при образовании Империи. Другой вопрос — насколько оправдано называть Последним Новиком того, кто являлся именно подобием пажа? Есть свидетельства, что новики при Петре Первом остались — они совершали заграничные путешествия с целью получения требуемого для развития государства опыта.

Опять же, неправильно подходить к чтению, имея хоть какие-либо требования. Следует проникнуться описываемым: увидеть зарождение чувств между Петром Первым и будущей его женой, понять сложность в отношениях дворян Лифляндии с государем Швеции и стать чуть-чуть осведомлённым в событиях Северной войны. Прочих требований к Лажечникову предъявлять не следует. Он писал, как умел, посему написал так, что его современники с одобрением приняли предложенную им трактовку, значит и читателю из последующих поколений не стоит требовать иного.

Дополнительно стараясь размышлять над беллетристами прошлого и настоящего, приходишь к выводу: кажущееся ныне правдивым, со временем обрастает подробностями с выработкой более-менее единого общественного мнения. Во времена Лажечникова определённых мнений о царствовании Петра Первого ещё не успело сформироваться. Поэтому, спустя триста лет, о событиях тех дней теперь можно говорить с твёрдой уверенностью. Более близкие сознанию времена, продолжающие оставаться без единого общественного мнения, могут описываться беллетристами на разный лад, в том числе и с патриотическим настроем, получая положительные отклики читателей, хотя через триста лет люди будут иначе смотреть на прошлое и высказывать претензии к писателям по их неверной трактовке.

Так и с Лажечниковым. Он был человеком своего времени, но утратил значение для потомков.

» Read more

Кто стоит у власти? Да кто бы не стоял. Сыну Отечества он всегда отца родного заменял. А если над всем женщина стояла, значит она не отца — она мать родную заменяла. И всё тогда становится прекрасно, тогда желается пожить, ведь не получится с такими думами тужить. Есть властелин, пропой ему скорее оду, его дела помогут русскому народу. Он для того поставлен надо всеми нами, чтобы сладкими умащивать наш слух речами. Ему достаточно Россию над другими возвышать, за что его и будут восхвалять. Кому не хочется прекрасное увидеть, кто смотрит под ноги свои, того попросим поскорее с наших глаз уйти. Не надо портить впечатление от од: пример Сумарокова — лучший нам того урок.

О чём бы не писал поэт минувших лет, таких ныне не сыскать — таких теперь уж нет. Восхваляющего прошлое, видящего позитивное во всём, где такого сейчас мы найдём? Либо время тогда было краше во множество раз, ежели Сумароков так ушедшему истинно рад. Он хвалил Петра, удивляясь заслугам его, словно Русь из себя не представляла ничего. Покуда Пётр не взялся за страну, не подвёл Россию к Европы окну, в варварском состоянии она пребывала, к закату катилась и постепенно угасала. Всё это так, но с тем ограниченьем, если оду петь одним таким стихотвореньем. Сказать о торжестве Руси не мало можно добрых слов — похвалить мудрость княжествовавших некогда голов, но Сумароков не заглядывал далеко — Россию на ноги Пётр поставил, и больше никто.

Чем занять будни поэту? Почему бы не польстить главе государства? Спеть оду ему, ведь добрый отзыв — не признак коварства. Сравнить с древними властелинами государя своего, отразив рифмой успехи в политике, объяснив торжество. Кто при Сумарокове царствовал? Елизавета Первая, Екатерина Вторая: обе матери Отечества, думали о благе для страны, страной управляя. Жили миром — слава за то от людей, шли войной — за то и славили царей: всюду есть повод оду пропеть, слов прославляющих при том не жалеть.

Поздравить с Новым годом, на Тезоименитство сказать речь, годовщину восшествия на трон в красивые слова облечь, о дне рождения правителя поэмой отозваться, чтобы каждый мог твоим слогом любоваться. Не в том секрет успеха, чтобы только восхвалять — от назойливости правители могут и устать. Не знал Сумароков удержи, одаряя словами, не делая разницы между разными царями. Кому понравится, когда Елизавета матерью была, а после Екатерина то место заняла? Быть последовательным и помнить, что нельзя хвалить в одной поре, ибо не поверят тем же словесам, сказанных тобою об умершем царе. А может дело имело иной оборот — Сумароков верил, как верить мог подобному народ?

Задумаешься на досуге, решив, что Сумароков прав, позитивный настрой от него приняв. Лучше с радостью смотреть на события в мире нас окружающем, чем унывать, словно в государстве живёшь умирающем. Как ты думаешь, так думать следует многим, о благости мыслить, о том, как много мы стоим. Не мыслить о плохом — плохое оставим другим, происходящее радужным воспринимать хотим. Допустим прекрасное в будни, не станем серчать, было бы от чего нам унывать. Посмотрим на главу государства, теперь Федерации, давно не царства, плохих мыслей не скажем о нём, представим его трудящимся ночью и днём, заботящемся о благе каждого из нас, готовящего о свершении очередного блага указ. Кто бы не стоял наверху, для того он и стоит — плохого не сделает, народ за то его не простит.

» Read more

Переводы Фонвизина имели малое значение для русскоязычного читателя. Денис выбирал не тот литературный продукт, который мог быть востребованным. Трудно найти информацию не только о произведениях, но и об их авторах. Не скажешь, какой именно Кригер написал «Торг семи муз», совсем ничего неизвестно об авторе «Сиднея Силли», почти никак не воспринимается творчество Поля Битобе — важного деятеля, переведшего для европейцев героические эпосы Гомера. Само содержание произведений данных писателей ставит под сомнение полезность их вклада в беллетристику.

С баснями Гольберга ситуация обстояла иначе. Хоть Гольберг и поныне никак не воспринимается ухом русскоязычного читателя. Предложенный набор из 225 басен мог иметь важное значение для зарождения в России интереса к коротким завуалированным поучительным историям. На этом фоне не получается в должной мере воспринимать купеческий вояж посланниц Юпитера, в виду отсутствия явного нравственного смысла. Фонвизин решил показать читателю, каким спросом пользуется среди людей приобретение чести. Занимательно и в чём-то полезно, но форма подачи материала не та. Тут требовалась не сухая проза, а нечто в сопровождении музыки.

Про «Сиднея Силли» лишний раз лучше не говорить. Эта английская повесть несёт разрушительный вклад в понимание деятельности Фонвизина. Денис был молод и брался за ему доступное. Лишь при таком подходе получается оправдать его стремления. Остаётся пожурить составителей собрания сочинений. Сам Фонвизин не имел возможности предоставить информацию для итога своей деятельности. Когда собственные работы игнорировались обществом, оставалось браться за нечто нейтральное. Поэтому приходилось растрачивать силы.

Значительнее прочих выглядит перевод Фонвизиным «Иосифа» Поля Битобе — крупного произведения, рассказывающего о библейских временах. Следует оговориться, или Битобе так писал, либо Фонвизин усложнил понимание текста. Читателю приходится тонуть в словах, не понимая главного — о каком именно Иосифе рассказывает автор. Осознание приходит посредством вчитывания, но сомнения продолжают оставаться. Не разойдутся воды Битобе перед читателем, как перед Моисеем. Не будут изгнаны они, как перед Иисусом.

Причина сложного понимания «Иосифа» — форма подачи. У Битобе это произведение обозначается поэмой в прозе. Следовательно, Фонвизин стремился к тому же. Читатель, знающий о возникающих затруднениях при знакомстве с античной стихотворной литературой, испытает подобное и при знакомстве с «Иосифом». О ритмике говорить не приходится: текст доступен читателю в той же прозе, написанной под влиянием произведений авторов Древнего Мира.

Битобе не продвигал повествование, продолжая описывать необходимые ему сцены. Действие не развивалось, и читатель продолжал гадать, кому более уделять внимание. Уж не тому ли персонажу, под которым желается видеть Моисея? Или тому, кого так и хочется заподозрить в качестве несостоявшегося отца Христа? Поэтому предлагается оставить попытки понять произведение, учитывая и то, что подобное наследие Фонвизина почти никого не интересует.

Подводить итоги рано. Фонвизин продолжал творить, не ограничиваясь переводом литературы. Он постоянно сталкивался с необходимость думать над поступками, поскольку не приветствовалось открытое выражение мыслей. Оставалось искать тех людей, чьи слова уже прозвучали, чтобы их сделать достоянием русскоязычного читателя. Переводчика редко ловят за руку, чем необходимо пользоваться, снимая таким образом любую ответственность за собственные мысли в тексте, на языке оригинала отсутствующие. Без дополнительных пояснений или целенаправленного поиска несоответствий — тяжесть за слова ляжет на плечи не подозревающего о том автора.

Таков ранний Денис Фонвизин. Всё у него впереди, в том числе и заграничные путешествия. Узнать предстоит о многом, как и расцвести слогу.

» Read more

Начало литературной деятельности Дениса Фонвизина относится к переводу и адаптации басен Людвига Гольберга. Всего было переведено 225 басен, учитывая последовавшие редакции. Сами басни схожи с набором максим: они небольшого объёма, содержат рассказ и дополняются его объяснением. Читателю остаётся усвоить нравственное наставление, не прилагая усилий к осмыслению текста. Этот труд повлиял на мировоззрение Фонвизина: человеку нужно быть человеком, а звери пусть остаются зверями. Нет лучшего примера для отражения пороков, нежели иносказательно их перенести на братьев меньших, которые начинают себя вести подобно зверям, хотя в действительности воплощают собой тот идеал, к которому человек должен стремиться.

Оглашать содержание всех басен бессмысленно, проще переписать заключительные предложения каждой из них. Мораль их более проста, нежели кажется. И вместе с тем, в них изобличаются человеческие заблуждения, являющиеся причиной отрицательного взгляда на жизнь. В качестве примера допустимо привести авторское наставление из одной басни, согласно которому становится ясно, что нет такого места, где человек обретёт счастье, поскольку везде живут люди, а значит горе всюду однотипно. Это излишне утрированное мнение, однако станет бальзамом для тех, кто стремится в лучший из миров, где его и ждёт нечто положительное, да ждёт скорее лишь в мечтах, а не в действительности.

Желающие делать благие дела, думая, как к ним хорошо станут относиться люди, в аналогичной мере познают разочарование, ибо сколько не делай хорошего, тебя всё равно будут гнать отовсюду, словно ты ничего доброго не совершал. Ещё будет хуже тем, кто станет льстить людям сильнее его, надеясь обрести их благосклонность совершаемыми специально для них действиями. Нужно быть преданной собакой и принимать собачье к себе отношение — лучший рецепт для понимания настоящего человеческого счастья.

Надо раз и навсегда усвоить — общество жестоко обращается с людьми. Причина в том, что общество состоит из честных граждан, чем пользуются разного рода хитрецы. Таким образом, общество становится основной причиной проблем, не имея необходимых инструментов для исправления таковой ситуации к лучшему. С другой стороны, хитрецам удобнее управлять именно послушными людьми, чья тяга к справедливости превращает их в кротких овец. Посему кот будет притворяться невинным и пожирать доверчивых мышей, а лиса представится недотрогой, чтобы устроить разор в телеге со снедью поверившего ей купца.

Привык человек доверять людям, надеясь на их честность. А честности по отношению к человеку никто не стремится проявлять. Осёл может прикинуться доктором и лечить будто бы верными средствами, не имея возможности вылечить, так как не смыслит в медицине. А если у некоего козла есть борода, рога и обилие гонора, то таковое животное допустимо назвать философом? Почему бы и нет. Человек привык верить, раз за разом обманываясь.

Стоит ли от этого сокрушаться? Человек — это человек. Другим он быть не в состоянии, как внутренне, так и внешне. Об этом можно говорить, даже допустимо пытаться изменить, заранее понимая бесполезность данного мероприятия. Ежели человек родился — ему полагается принимать происходящее с ним без возражений. Имел определённый замысел произойти случившемуся, значит не требуется искать лучшей доли.

Читателю позволительно обвинить Гольберга в следовании соглашательству. Откуда появятся стремления, если каждая басня призывает к кротости? Почему-то действует обратный эффект: вместо смирения человек приходит к мнению о необходимости борьбы ради лучшего для человеческого общества. Но не противоречит ли это разумному пониманию человеческой природы? Или является побуждающим мотивом к осуществлению того, чего нет, но наличие чего желается? Такая борьба обречена на провал. Впрочем, это способствует поддержанию в обществе желания к благим переменам. И не важно, что сии перемены ведут к обратному эффекту.

Малая порция морали от Гольберга усвоена. Об иных моментах пусть скажут другие.

» Read more