trounin.ru

Общество просит написать, Булгарин пишет. Всем пришёлся по нраву сказ про похождения Ивана Выжигина, значит следует продолжать. Но нужно ли заполнять белые пятна или повествовать дальше, перенеся внимание читателя на других действующих лиц? Так родился замысел описать сына Ивана, названного Петром. Этому малому предстоит пройти долгий путь, в том числе принять участие в Отечественной войне 1812 года. И более того – он успеет побывать по обе стороны конфликта, сумев лично пообщаться с Наполеоном. Плутовской роман продолжается, теперь уже скорее должный именоваться авантюрным. При прежних устремлениях, представленный читательскому вниманию герой почувствует многое из того, чему свидетелем был и сам Фаддей Булгарин. Как оно – видеть московский пожар глазами французов? И этому найдётся место на страницах романа.

Булгарин саркастичен. Он побудил Петра выступить против воли отца. Подумать только, родитель пожелал женить сына на девушке княжеских кровей. Причём, девушка – слишком громкое слово. Сам Фаддей стесняется вызывать недоумение, никак не желая назвать возраст избранницы. Пусть будет намёк, якобы она уже лет двадцать встретила своё двадцатилетие, лицом будто бы молода, а в остальном и не стоит далее распространяться. Для Петра положение невесты роли не играло, ему важнее полюбить самому и быть любимым в ответ. Он подобен отцу, поскольку обладает своеволием и способностью идти наперекор обстоятельствам. Особого накала страстей не требовалось – Пётр просто обязан был куда-нибудь уйти, дабы стяжать славу вне отцовского дома, всего добившись самостоятельно. Да вот тяжело даётся пониманию, каким образом участие в войне на стороне французов (иного название сему не найдёшь) поможет ему в будущем.

Понятно, Булгарину то не кажется кощунственным. Участник наполеоновских походов, он не испытывал вражды к русским. Так сложились обстоятельства. Почему подобное не могло произойти с Петром Ивановичем? Чем сей муж, чей первый бой не задался, бывший едва ли не пленённым, ныне обязан заслуживать укор? Ничего подобного Фаддей не подразумевает. Он всего-то написал наполненное событиями произведение, стремясь утолить жажду россиян к сведениям о недавних событиях, имевших существенное значение для всей нации, никогда прежде так далеко вглубь по европейским просторам не продвигавшейся и так никогда и не сумевшей подобного деяния повторить.

Слишком заманчивой покажется идея представлять на страницах Наполеона. Причём настолько, что личность Петра отойдёт на самый дальний план. Куда важнее продемонстрировать устремления французского лидера, не понимавшего, чем представитель русского дворянства отличается от прочего населения России. Не мог уразуметь, отчего такое вообще возможно. И читатель не понимает, как удалось некоторым его советникам разглядеть в простом народе страстных радетелей за родную им страну, готовых грудью встать, предпочитая умереть, нежели допустить врага до своей земли. То, чему впоследствии будут постоянно верить потомки, родилось как раз с помощью народной молвы. Самосознание русских не позволило допустить морального унижения, выбрав борьбу до победного её завершения. Именно в данное обстоятельство заставляли поверить Наполеона, от чего он предпочёл отмахнуться. Как итог, позорное бегство из Москвы и России.

Хотелось услышать новых свидетельств. Похоже, таковых Булгарин не желал рассказывать вовсе. Он прикрыл повествование фигурой Петра Ивановича Выжигина, для пущей верности вынеся его полное имя в название. Не пытался ли Фаддей таким образом отвести глаза? Или не имелось веры, что литературу с таковым содержанием допустят к печати? Фамилия Выжигина творила в те дни чудеса. Книгу не могли запретить! Так как запрети, и её прочтут все.

» Read more

Отягощённый грузом знаний, повидавший многое и теперь обосновавшийся в России, Фёдор Эмин стремился делиться мудростью с другими. Будучи человеком просвещённым, хорошо знающим науки и философию, он не жалел времени дабы к тому приобщить других. Ещё лучше, ежели сама правительница – Екатерина II – проявит к нему интерес. Для того он написал “Приключения Фемистокла”, надеясь увидеть ответную реакцию. Не простым содержанием Эмин наполнил данное произведение – оно представляет из себя философский трактат, написанный в духе Платона. Действующими лицами выступили изгнанный из Афин Фемистокл и его сын Неокл, отправившиеся искать пристанище на чужбине. Переходя из города в город, они расскажут друг другу о многом, сообщив весьма важные для миропонимания сведения. Таковые оказались полезными не только для царицы, они вполне подойдут всякому потомку, решившему прикоснуться к мудрости. Потому не стоит удивляться, если мужи современности возьмутся за ум и перестанут беспокоиться о нравственности, оставаясь при том безнравственными, и подадут пример, прочитав “Приключения Фемистокла” самостоятельно, приобщив к тому же и подрастающее поколение.

Преданный Афинам, Фемистокл был предан афинянами. Он подвергся остракизму, то есть изгнанию. Верный сын отечества, защитник от персидских завоевательных походов, радетель за лучшую долю соотечественников, конец жизни он встретил среди прежних врагов. Должный подчиниться воле большинства, Фемистокл оказался подданным властителя державы персов. Там он проявил себя с лучшей стороны, получив под руководство несколько городов. Возможно, он даже возглавлял персидские войска. Он и умер, не сумев добиться расположения афинян, поскольку был обвинён в предательстве интересов Афин. Об этом периоде его жизни и повествует Фёдор Эмин, позволив древнему греку рассуждать так, будто он житель просвещённого XVIII века.

Главнее не мнение читателя, важно влияние на Екатерину II. Именно в её адрес писались “Приключения Фемистокла”. Едва ли не с первых строк определяется понятие бремени властителя, обязанного заботиться о многих, принимая в ответ неблагодарность: следует заботиться об общем благе, не строя иллюзий; нужно осуществлять требуемое, не задумываясь о должной последовать реакции; надо понимать, угодить всем невозможно – всегда найдутся недовольные. Это не так просто, как кажется. Потому Эмин уверен, выражая мнение словами Фемистокла, что теперь, оказавшись в изгнании, он волен распоряжаться только собственной жизнью, не задумываясь над чаяниями некогда подвластных ему афинян.

Где мог Фемистокл остановиться? Его не прельщало жить в государстве, где властвует коррупция или плохо устроена судебная система. Он желал оказаться среди просвещённых людей, способных понять его взгляды. Для того не требовалось изменять представление о себе самом. Пусть все видят – к ним пришёл просвещённый муж. И если там смогут принять, дать место и позволить созидать благое, тогда он останется. Таковое произойдёт как раз в землях персов. Несмотря на положение врага, оказавшись изгнанником, Фемистокл заслужил прощение, перешедшее в обязательное почитание. Вне всякой злобы, понимая безысходность положения, Фемистокл продолжил наставлять другие народы, которые если и призывать к лучшему образу жизни, то действуя изнутри. Ему было над чем работать, пусть и пришлось усилить гнев афинян, не понимавших, что враг, принявший твои ценности, становится другом.

На своём пути Фемистокл мог скрываться, поскольку был преследуем. Не полагалось ему принимать почёт, так как афиняне желали ему доли Одиссея. Не должен Фемистокл найти постоянного пристанища, вечно гонимый. И лучше, если гнать его будут эринии – богини мести. Фемистокл должен быть сжигаем изнутри, всего лишь осознавая, как он обязан принять неизбежное завершение избранного для него мойрами бытия. Но уж лучше голодать, нежели чем попало питаться, говоря словами жившего много лет после него восточного мудреца. Не станет изгнанник принимать вид нищего или иначе извращать облик, ибо понимает – кто представляется нищим, тот им вскоре станет. А ежели человек не желает испытывать несчастную долю, он с тем никогда не столкнётся. Просто необходимо прилагать усилия для достижения желаемого результата.

Есть в Фемистокле, в представлении Фёдора Эмина, занимательное понимание религии. Не секрет, древние греки видели себя окружёнными богами. Один из них являл общую власть над всеми, другой управлял чем-то определённым. Эмин же предложил новое трактование, приравняв политеизм к единобожию. Как у него это получилось? А вот представьте, будто Бог един. Только у, допустим, эфиопов он чернокожий. Военные прозывают его Марсом. Бог неизменно представляется имеющим черты человека. То есть получается так, что выбирается наиболее приятное уму сочетание качеств. Согласно этой логике иначе не получится. Но, разумеется, Фемистокл не мог именно так рассуждать, ежели он являлся по рождению афинянином. Для выработки такого мнения требовалось пройти множество земель, чего он, будучи недавно изгнанным, совершить не мог.

Может Фемистокл не являлся честным человеком? Будто бы шёл путём наименьшего сопротивления, выбирая ему более выгодное? Совсем нет. Эмин говорит иное. И это иное объясняет происходящее в человеческом обществе, вследствие чего народы не могут найти общий язык. Собственно, для каждого государства понятие честности может отличаться. Ежели афиняне под нею понимали одно, то персы могли понимать в противоположном значении. Правыми оказывались обе стороны, пришедшие к такому мнению через предшествовавшие века жизни их предков. И никак не доказать, будто бы афинянин прав, а перс заблуждается. Как и наоборот. Так и Фемистокл. Он опасался соответствовать чужим ожиданиям, предпочитая сохранять убеждения в неизменности. За это он и был ценим персами, хотя нравы афинян они с трудом переносили.

Если говорить серьёзно, то произведение “Приключения Фемистокла” за авторством Фёдора Эмина следует разбить на составляющие его части, изучая каждую отдельно. Когда-нибудь так и произойдёт. Пока же этого не требуется – всё равно останешься неуслышанным.

» Read more

Загоскин обещал отразить на страницах нового романа быль времён Екатерины Второй. А говоря точнее, взялся рассказать о возможно имевшем место в его юные годы, либо незадолго до того. Ничего подобного не произошло. Начав ладный сказ, представив читателю семейное древо, Михаил ударился в поиски идеи для продолжения повествования. Если где-то и проскользнули эпизоды былого, но они остались незамеченными, за исключением судебной системы, крайне неповоротливой, изнемогавшей под грузом огромного количества дел.

Итак, всё внимание на Мирошевых. В их роду встречались уникумы, умеющие вычислять точное количество чего-то в чём-то. Им не составляло труда подсчитать расстояние из одного места в другое, могли с той же лёгкостью назвать количество оборотов колеса, должное потребоваться для преодоления данного пути. Не являлось трудностью и определение количества капель воды в стакане. Зачем такая информация сообщается? Дабы заинтриговать, чтобы читатель гадал, когда на страницах сие умение сможет пригодиться. Только помнил ли Загоскин, с чего начинал очередное произведение? Кажется, он предался азарту сочинительства, продолжая опасаться реакции читательской публики. Михаил не желал терпеть очередную порцию критики, особенно учитывая возросшую конкуренцию среди русских писателей.

Трудно понять и психологическую травму непосредственно Кузьмы Мирошева. В роду было так принято, чтобы имена Пётр и Кузьма чередовались. Чего не могла понять мать, отказавшаяся воспитывать сына, названного словно лакей. Михаил с полной серьёзностью описал столь вопиющий случай материнской безответственности. Должно быть на характере главного героя это как-то сказалось? Отнюдь. Ни моральных страданий, ни отклонений в эмоциональном развитии. Представленное на страницах оказалось частью жизни действующего лица, более никак на события в произведении не влияя.

Единственный факт, оказывающий влияние на происходящее, сообщает, что предки Кузьмы не ценили доставшегося им в наследство. Как итог, главный герой не имеет полагающегося ему обеспечения. Впрочем, при екатерининских реформах наверх мог выдвинуться каждый, для чего хватало желания. Читателю думалось, накал страстей не сбавится, Мирошев приступит к штурму социальной лестницы, требуя вернуть растраченное. Слово оставалось за Загоскиным. От него требовалось поддерживать повествование на прежнем уровне, добавляя всё новых обстоятельств, знакомясь с которыми не остановишься, пока действие не подойдёт к концу.

Вдохновение покинуло Михаила, стоило предоставить Кузьме право на самостоятельную жизнь. Казалось бы, следи за разворачивающимся на страницах событиями, познавай эпоху Екатерины Второй на наглядном примере. Вместо этого – обыденное существование при усреднённой реальности. Такое могло случиться когда угодно, хоть при Петре Первом, а то и среди современников самого Загоскина. Дабы такого не допустить, Михаил специально вписал моменты истории, позволяющие точно установить, о каких годах в книге идёт речь.

Не станем строить предположений, какую пришлось проделать работу, борясь с цензурой. Безусловно, “Кузьма Петрович Мирошев” обязан был стать интересным, захватывающим и раскрывающим глаза на настоящее и имевшее место быть в ушедшем. Приходится сетовать на царя Николая, чья суровая политика не дозволяла вольностей. Потому и приходится негодовать, осознавая наложенные на каждого писателя тех лет ограничения. Как расскажешь, когда рискуешь остаться неуслышанным? Потомку теперь не объяснишь, да и не имеет уже значения, поскольку некому исправлять тогда написанное. Творчество Загоскина осталось за пределами понимания последующих поколений. Тому имеются и другие объяснения.

Самое основное, вызывающее чувство отторжения – вальтерскоттовская манера повествования. История – есть антураж, не более того. Пиши о чём хочешь, главное – сумей заинтересовать читателя. В те годы сказ про Мирошевых вызвал бурю восторгов. Теперь такое он повторить не в состоянии.

» Read more

Наследие Тредиаковского значение имеет, если пытаться о нём говорить с умным выражением на лице. Но как же оно трудно поддаётся освоению. Не случись Александру Смирдину издать в 1849 году собрание его сочинений, то из чего мог бы тогда исходить современный читатель? Будучи современником Сумарокова и Ломоносова, Тредиаковский имел собственные представления о русской литературе, считая себя обязанным заниматься её реформированием на ему угодный лад. То замечается без проблем, стоит прикоснуться к строкам оставленных им сочинений. Василий определял, каким образом говорить и с помощью каких буквенных символов это записывать. Он балансировал на грани, не отказываясь от славянизмов, но уже готовый смотреть далеко вперёд, не брезгуя прослыть любителем вульгарной латыни, навроде французского языка. Всем его достижениям суждено оказаться надолго забытыми, возможно даже навсегда. Будем считать, свою роль в становлении прозы и поэзии он всё же исполнил, пусть и указав неверное направление.

Прежде прочего, Тредиаковский – это поэт. Он брался определить, как нужно заставить русского человека сочинять вирши. За основу брались различные варианты, имевшие хождение в прошлом и бытующие в настоящем. Это ныне, в век деградации поэтического мастерства, кажется, будто как хочешь складывай строчки, лишь бы хоть какая-то рифма присутствовала, допустимо даже мнимое созвучие. А раньше такого не было. От поэта требовалось сочетать долго и коротко звучащие слоги или заботиться о благозвучии, подстраиваясь под определённый размер с чётко заданным ударением. Создать стихотворение в те годы приравнивалось к разгадке искусной головоломки. Требовалось приложить немалое усилие. Это не хрестоматийное сочетание “любовь-морковь”, не имевшее ранее никакого значения. Тредиаковский это отлично понимал, используя рифму как последнее из доступных поэту средств. И тут кроется одна из причин его неприятия. Потомкам оказалось проще объявить его плохим поэтом, не приняв высокого искусства поэзии. В угол всего ими оказалась поставлена рифма и слоговое ударное сложение, а после и вовсе просто рифма, исказившая понимание ценности всего – созданного прежде, обходившегося без одинаково звучащих окончаний строк.

К трудам о поэзии у Тредиаковского относятся следующие работы: Наука о стихотворении и поэзии, Горация-Флакка эпистола к Пизонам о стихотворении и поэзии, Способ к сложению российских стихов (против выданного в 1735 году), Мнение о начале поэзии и стихов вообще, Письмо к приятелю о нынешней пользе гражданству от поэзии, Несколько Эзоповых басенок для опытка (числом 51) гексаметрами ямбическими и хореическими составленных, Оды похвальные, Оды божественные; Несколько штук, сочинённый строфами о разных материях; Стихи из “Аргениды”, Стихи Сенековы о смирении, Сонет со славного французского де Барона, Образ добродетельного человека, Образ человека христианина, Плач о кончине Государя Императора Петра Великого, Заключение, Дендамия (трагедия в стихах), Вешнее тепло (ода), Идиллия Нисса, Добродетель почитающих венчает (сонет из греческой речи); Сказание, говоренное при дурацкой свадьбе; О древнем, среднем и новом стихотворении Российском.

Как видно из сего короткого перечня, Тредиаковский брался за многое, стремясь приложиться к казавшемуся ему полезным. Тут и адаптация басен Эзопа, есть и переложение псалмов. Всем этим любили забавляться сочинители тех дней. Сумароков и Ломоносов составляли конкуренцию, в которой Василий не мог одержать верх, в итоге потерпев сокрушительное поражение. Он оказался вынужден уступить, не способный консервативным взглядом привнести в русскую культуру ценности извне. То оказалось неприемлемым. Как знать, уступи Тредиаковский, поддайся очарованию рифмы, может и быть ему хвалимым потомками за прозорливость. К сожалению, желание видеть прекрасное в идеале – не поддерживается большинством, отдающим предпочтение разукрашенной серости.

К прочим трудам, вошедшим в первый том сочинений под редакцией Смирдина относятся: О чистоте российского языка, Слово о терпении и терпеливости Фонтенелево, Рассуждение о комедии вообще; Слово о премудрости, благоразумии и добродетели; Французский с латинского и греческого перевод, О беспорочности и приятности деревенской жизни, Рапорт в императорскую академию наук, Доношение президенту академии наук Графу Разумовскому.

» Read more

Переводы Княжнина в основном не сохранились. До нас дошли тексты произведений “Гораций” и “Смерть Помпеева” за авторством Пьера Корнеля, “Записки историогеографические о Мореи” – Винченцо Марии Коронелли. Остальное кануло в Лету. Что-то всё-таки издавалось, но за давностью лет стало библиографической редкостью, едва ли не оказавшись навсегда утраченным. К переводам Княжнина относят ещё и роман “Несчастные любовники, или Истинные приключения графа Коминжа” Мадам де Тансен, “Цинна, или Августово милосердие”, “Сид”, “Родогуна” опять же Корнеля, “Генрияда” Вольтера, “Избиение младенцев” Джамбаттисты Марино.

Увидеть в переводной литературе непосредственно Якова нельзя. Внимательный исследователь творчества безусловно отметит особенности слога, подачи текста и проведёт сравнительный анализ, ежели для того имеет количество времени – равное целой жизни. Только труд тот окажется невостребованным. Хорошо бы, если хоть к чему-нибудь из наследия Княжнина просто прикоснуться взглядом, либо вспомнят, что некогда имелся такой литератор, чья деятельность пришлась по душе потомкам. Приходится признать, Фонвизин более знаком последующим поколениям благодаря одной пьесе, но Княжнин не добился и этого.

Рассуждать о наполнении выполненных переводов не имеет смысла. Коли рассуждать о Корнеле – получится разговор о Корнеле. Беря за основу книгу о Мореи, то не разглядишь в ней ничего, кроме стремления автора разобраться с одним из мест соприкосновения между Венецианской республикой и империей Османов – полуостровом, когда-то имевшим иные названия, вроде Пелопоннеса, и на территории которого располагались города спартанцев, лаконцев и прочих, кого теперь называют общим словом – греки. Побудить к переводу Княжнина могло и то обстоятельство, согласно которому хорошо известно, как именно с Мореи на Русь перешло почётное право именоваться Третьим Римом, поскольку морейские правители – последние представители византийской знати.

Современному читателю доступна переписка Якова с Григорием Гогелем, управляющим над московским Воспитательным домом, длившаяся на протяжении двенадцати лет. Особых фактов узнать не получится, зато станет заметно умение Княжнина беседовать на французском языке. Впрочем, Яков проявлял сочувствие и стремился помочь. Не нужно удивляться, вчитываясь в сожаления о невозможности переслать ещё несколько пар носков и перчаток. Этим и придётся ограничиться, не имея возможности дополнительно удовлетворить интерес к жизни непосредственно Якова. Время безжалостно расправилось с его знавшими, но поскупившимися оставить более-менее требуемую теперь информацию.

Приходится закрывать страницы, навсегда прощаясь с творчеством Княжнина. Уже не станешь верить потомкам, смевшим говорить о Якове несуразности, после передаваемые из уст в уста, без старания понять, кем являлся сам Княжнин, отчего вошёл в число творивших на русском языке писателей, достойных прозвания классиков. Не нужно продолжать оставаться категоричным. Пусть не богатое творческое наследие, но много больше, нежели у ряда прочих именитых авторов, заслуживших уважительное к ним отношением вопреки благоразумию.

Оглядываясь назад, как делаешь это периодически, читатель отметит начало зарождения новой словесности, до того на Руси казавшейся невостребованной. Подзадержались российские писатели, основательно отстав от европейской литературы, давно преодолевшей Тёмные века и двигавшейся к необозримым вершинам, постоянно преодолевая пропасти. Княжнин был из тех, кто вытягивал русскую литературу, совместно с другими деятелями пера на рубеже с восемнадцатого на девятнадцатый век. Но так как тяготел к академизму, не пришёлся по душе писателям-романтикам, забывших о глубоком прошлом в угоду лиричным переживаниям за день не так давно ушедший.

Подхватить найдётся кому. Будет множество писателей, для изучения творчества которых не хватит и нескольких жизней. Тем приятнее прикоснуться ко времени, когда художественные произведения создавали избранные, оставшиеся единственными представителями, не имеющие ныне конкурентов, как не имея и самого читательского внимания.

» Read more

Обратить Емелю в дурака, видимо решил Яков Княжнин, сочинив для увеселения публики повествование про рыбака, выудившего причудливый сосуд, вмещавший древнее создание, теперь готовое исполнить три любых желания. Весьма незамысловато, зато без особой мистической христианской составляющей, всего лишь восточная сказка на новый лад. Кто только прежде на Руси до таких чудес не нисходил, пробуждая к жизни создания и пострашнее, нежели оступившихся во времена Соломона, на долгие тысячелетия заключённые в тесные объятия узкого пространства. И поскольку “Рыбак и дух” планировался к постановке на сцене под видом оперы, то зрителю предстояло удивляться, смеяться, грустить и облегчённо вздыхать.

Что требуется рыбаку? Может заставить жену молчать, дабы не мешала мечтать о вкусно приготовленной царской рыбе? Или добиться высокого положения в обществе? Горизонт доступен во всех направлениях. Ограничением выступает авторская фантазия, обязанная обратить действие в шутку. На первый взгляд всё кажется легко осуществимым, но в жизнь всякого человека вмешиваются неблагоприятные обстоятельства. Стоит пожелать великих свершений, как повседневность съедает свободное время и отравляет дальнейшее существование, заставляя забыть о задуманном. Таким же образом будет и с рыбаком.

Вместо сюжета вокруг трёх желаний, Княжнин взялся отразить повседневное. Зрителю представлены страдания дочери. Той желается любить простого парня, тогда как мать настаивает на браке с богатым человеком, который к тому же пылает страстью к избранной к нему в невесты. И что выходит? Имея в руках духа, возникает затруднение. От простого парня приходится отказаться, как усомниться и в допустимости женитьбы на богаче. Теперь представляются горы гораздо выше, происхождение благороднее. Жизнь обещает преобразиться. Нужно лишь найти силы и правильно определиться с желаниями.

Итак, зритель удивился. Настала пора смеяться. Разумеется, ничего задуманного не случится. Нужны ли богатства и почёт, ежели обыкновенные человеческие потребности неизменно преобладают? Да и не стал бы Княжнин изменять миропорядок, даже с помощью сказочных сюжетов. Будь он членом царской семьи – ему бы простили допускаемые вольности. В его же положении требовалось угождать публике, тогда как прочее ничем амбиций не удовлетворяло. Довольно логично – рыбак и есть рыбак, о каких бы глубинах он не мечтал, ходить ему по мелководью и продолжать прозябать, чему виною им же совершённые ошибки.

Теперь зритель вдоволь взгрустнул, в чём-то осерчав на Княжнина, лишившего его лицезрения мужицкого преображения. Отчего же тогда облегчённо вздыхать? Причина легко становится понятной. Покуда бедный человек прижимист и боится отдать копейку, богатому такое вроде бы свойственным быть не должно – ему достаточно осознавать, насколько он помог людям в беде, нежели хоть как-то принимать благодарность за сделанное. В том-то и состоит благородство зажиточных людей – радующихся счастью других, оттого испытывая удовольствие сами.

Мало похоже на правду? Сам дух, обещающий выполнить желания – мало похож на правду. Всё прочее показано для удовольствия зрителя. Вполне сойдёт за настоящую историю, случись таковая в действительности. В традициях лучших итальянских и французских комедий: большие ожидания разбиваются о мелочь. И это правильно, ведь будь иначе, внимать подобным историям было бы крайне скучно. Какой интерес наблюдать за пришедшим успехом, достигнутым благодаря сверхъестественным силам? Может потому и предпочитают авторы, выбирая нечто подобное, сводить действие к возвращению всего к первоначальному состоянию. Таким же образом решил и Княжнин, предоставив возможность воспарить над обыденностью, сам же при этом подрезал крылья и не позволил осуществиться самой малости. Он дал другой намёк – счастье человека зависит от благосклонности способных его дать.

» Read more

У всякой твари подлость на духу. То надо знать и возражений не иметь. А коли кто возражает, тому от Сумарокова притчу нужно прочесть. Поведал Александр, как извлёк змею из-под колоды мужик, тем её от смерти спасая, а змея пустила жало в ход, доброты не понимая. Справедливо? Должен был знать мужик, насколько опасно иметь дело с гадом ползучим. Неужели мужик был слабого ума, а то и просто дремучим? От жалости он протянул руку помощи, осознав неизбежную кончину змеи. Не подумал, сколь скоротечны окажутся ему Богом данные дни. И змея выжидала, благодарность где-то внутри храня, поступок мужика в душе своей змеиной скромно ценя. Но дух потребовал натуру проявить, и так со всяким будет, кто от глупости о том предпочтёт забыть.

Не в том мораль, что от змеи добра не жди. Такого же добра не жди и от лисы. И от мужика ждать не пытайся. Сказ долгий – запастись терпением старайся. Сумароков позволил лисе судить мужика и змею, зачем-то отстаивая справедливость, причём не свою. Лисе было ясно – мужик добрый, он пригодится ещё. А вот со змеёй понятно – с ней всё решено. Подскажет лиса, обманув ползучего гада, не понимая, какой будет за такую услугу награда. Змея вновь под колодой, смерти ожидает, более о её судьбе никто ничего знать не желает.

Куда пойдёт лиса? К мужику в дом. Не по воле своей, сей зверь хитрый будет приглашён. Хоть и туповатый с виду мужик, всё-таки знал он толк в мехах. Замысел коварный в голове его засел, и яд змеиный появился на устах. Он пригласил лису в курятник, ибо так лишь может отплатить. Пируй, цари, за жизнь спасённую услугу не забыть. Минута слабости – растеряна лиса, и подлость разыграла карты как всегда: в глазах огонь, кудахчут куры, и выбиты мозги из лисьей шкуры.

Кто ищет доброе – пожнёт лишь горе. Расплата наивных поджидает вскоре. Как не пытайся говорить, на осторожность намекая, видишь благодушие человека, на опасности рукой махая. Всё обойдётся, пронесёт авось – русскому издавна такое по душе пришлось. И как не предупреждай Сумароков читателя, не бей он в набат, помогать станет мужик змеям, пусть и укусит его гад. Да вот опять авось, ибо и в притче он принял лисицы вид. Собственно, на том Россия стояла и стоит. Вроде страдает, кругом змеи и жалят её, а она всё равно выстоит и отхватит своё.

Тут бы к морали воззвать, ссылаясь на древнего грека Пиррона, что руку помощи не протягивал, не боясь от бездействия оказаться под прицелом статьи из уголовного закона. Когда ты в стороне, тебя беды будто не коснутся. А если иначе случится? Пора бы проснуться. Да, жить вне людей, забыв про общество просто, только из-за остракизма жить станет несносно. Не поможешь гаду, будешь бит ты своими, гуманными вроде, но людьми крайне злыми. Видят все и понимают, порицая безучастность, словно не замечая грозящую доброхотам опасность. Нет Пиррона, так и не будем рассуждать, стоит помочь или молча пройти мимо, в стороне постоять.

Другая мораль. К пониманию России она свелась. Поможет народ и государство каждому, на судьбу за укусы от спасаемых не злясь. В конечном счёте, история то подтвердит, стерпев обиду, Россия снова воспарит.

» Read more

Под притчами во строках у Сумарокова басен виден след, а с баснями всегда понятно – в них нового не было и нет. Об одном на единый мотив, пересказывая старый сюжет на новый лад, делая вид, словно истину познал, поделиться открывшейся мудростью со всяким рад. На деле же, прослыви басен знатоком, будешь бесконечно опечален, будешь обречён. Теряя во временах Эзопа нить, пробуя былое сделать понятным, изменить, сталкиваешься с где-то виденным уже много раз, о чём писали древние, и пишут современники для нас. Избитая тема, но ничего не поделаешь с тем, человека окружает не так много проблем. Потому и Сумароков, каким бы способным к поэзии он себя не считал, басни потехи ради на свой лад сочинял.

Притча “Феб и Борей” – причина заслужить милость царей. Ясно и не скрывая смысл повествования, императрица Екатерина удостоилась бога Феба прозвания. В притче “Волк и ягнёнок”, где каждому роль отведена, кто-то силён, другому судьба агнца дана. Как не пытайся изменить, с притчей “Лев и девушка” сможешь легче жить. Не соглашайся, поддавшись слабости любой, на жертву не пойдёшь, жертвуя здоровьем или красотой. Получится, подобно сюжету притчи “Лягушка и мышь” – заманят тебя, где царит мрачная тишь. Притча “Дуб и трость” напомнит о том, что кого ветром носит, тот чаще бывает спасён. А ежели возомнить важность, аки в притче “Осёл и хозяин”, быть битым за оскорбление достоинства собак, покуда являешься рыбой, не спрашивай, зачем над тобою поставлен рыбак.

О скупости у Сумарокова притча есть, она помогает, кто отчаялся груз тяжкий несть. Называется “Скупой”, начинается со страстей, показан человек, прекративший счёт трудностям весть. Он повеситься решился, клад ранее нашёл. А теперь догадайтесь, что то сокровище потерявший обречь предпочёл? Всяко не притча “Кошка” – сказка для ребят, гласящая: не выбирайте того, кем не будешь в будущем рад. Смотри по сторонам, предвкушая радость и ожидая беду, дабы как в “Кривой лисице” не встретить смерть от весла на пруду. И всегда молчи, какой бы не пожал успех, иначе будешь поднят на смех. Пошути, якобы “Яйцо” снёс, славу временную ты тем обретёшь. Пусть не желал ничего – к слову пришлось. Доверяющих найдётся много, и в этом раз нашлось. Не суди тех людей, так как помни про “Мыший суд”, льва звери за глаза осуждают, но не его кости – их кости позже найдут.

В притче “Мартышка и кошка”, кошка таскала для мартышки каштаны из огня, думая, добыв больше нужного, не обделит и себя. А мартышка ела, не думая отложить, оттого кошке голодной предстояло побыть. Но, допусти иное, например, “Лисица и журавль” в гости друг к другу ходили, правда не ели они там и не пили. Не для того зовут, чтобы славно накормить, о таких друзьях лучше поскорее забыть. Впрочем, всякий человек – “Блоха”: о себе великое мнит. Думает: славен делами и знаменит, под ним слон, он на слоне, выше прочих ныне в стране. Что стоит слону скинуть блоху? Не станем спорить, от споров толка нет. Притчей “Спорщица” поймём: бестолковый спор не продержится и пары лет. Лучше уступить и не портить тем настроение, всё равно у решительно настроенного не переменить его мнения.

И ещё о скупости притча есть одна, “Скупая собака” для примера дана. Зарыла кости, дожила до седин, собака костей не ела, гордилась сбережением своим. Так и померла, не отведав хранимого ей, скопидомам подобная среди чахнущих над златом людей. Проще закрыть глаза и не видеть, внимать совершенно другому, за счёт того целым быть, не потворствовать умыслу злому. “Пир у льва” случился, да кушанья изрядный запах имели, кто о том прямо говорил или иное утверждал, того едва ли живыми не съели, а хитрецам, сославшимся на заложенный нос, за находчивость сохранить жизнь пришлось.

Решений справедливых нет, справедливости не существует. “Пряхи” негодовали, их крик петуха волнует. Они не высыпались, не могли прясть, пришлось петуху из-за них в куриный суп попасть. И нет петуха, и спят сладко пряхи, не подозревая, обрекли существо на смерть, краткие дни неги обретая. Кому-то то принесло горе, погиб любимый или семьи отец, притча “Львица в горести” поставит в обсуждении том конец. Пока плачет Гекуба, плач её не унять, потерявшему близких не нужно чувств чужих понимать. Совет – хуже нет на свете вещей, промолчать в горестный момент лучше сумей. Не человеку судить о чужих делах, он не палач, знающий толк в головах.

Мнение оставь, не делись им, или оставь, не говоря – оно важнее других. Лучше сочини басню, подойдёт и просто стих. Как Сумарков, когда терзалась душа, сочинял притчи, явно не спеша. “Боярин и боярыня” – сказ о пользе крика через преграду, обещающего временный успех, никак не награду. “Солнце и лягушки” – всё для болота, жертвы любые, даже жениться на небесном светиле – действия доступны добрые и злые. Но жертва – громкое слово. В ней важен тот же толк, ведь пастуху приятнее не овцы ноги, а ежели хозяином ног тех будет волк. Иначе можно посмотреть с помощью притчи “Отстреленная нога”: грохотали пушки, шёл бой и продолжалась война, генералу отстрелило конечность, важна весьма она, в чём сомнения берут солдата простого, ему нога не меньше нужна.

Притча “Вор” – вор свечку в церкви купил, под её светом церковь он тут же и опустошил. Он думал – Бог ему милость тем оказал. Кто бы божественный промысел иначе понимал. Все думают, будто их поступки для Бога значимость имеют, потому от его лица им же угодное говорить смеют. Да смысл о том рассуждать? Как “Старухе” о молодом красавце мечтать. Свалится с печи, переломается вся, а не мечтала бы – осталась цела. Ежели и думать о чём-то, искать солидарных с тобой, ибо как в притче “Воры и осёл” придётся спорить с судьбой. Коли дан шанс – следуй и не возражай. Зазеваешься – шанс другому отдай. Хуже может быть, о чём притча “Два петуха”: споря о праве на навозную кучу, не заметили парящего в небесах орла. Далее объяснять, где оказался одержавший верх? Требовалось ли оказаться недруга сверх? “Двое прохожих” на схожую тему, Сумароков закрепил в притчах сию проблему.

Как усвоить мудрость из басен? Следовать им путь никак не опасен. Подумаешь, будешь бит, погруженный в воду с головой: кто тонет, всегда думает – спасёт его кто-то другой. Силы прилагать, вопить и призывать помочь, всё равно, что воду в ступе толочь. Притчей “Учитель и ученик” Сумароков то подтвердил, у него учитель ученика именно бил, забыв достать из колодца, куда тот упал, не извлекая, жизни его поучал. Ошибается и муж, когда стар годами, выбирая в супруги молодую жену, готовую на всё, лишь ночи уделяя не ему. Притча “Старый муж и молодая жена” как раз о том, как жемчуг жемчугом, но от рогов муж всё же не будет спасён. Всяко “Злая жена и отчаянный муж” хуже того, так как у Харона милее быть на лодке его. “Злая жена и черти” – ещё притча на тему брака, где нелюбовь к женщинам может пониматься всяко. И тут жена настолько претензиями полна, что от неё завоют создания из адова огня.

Было бы чего бояться. Издали и навозная куча за гору принимается, тем притча про “Двух стариков” и кончается. Ложное принимается за правду, пока не придётся в том разувериться. “Пастух-обманщик” поможет в том удостовериться. Он балагурил, крича о беде, оной не имея, вводить в заблуждение соседей-пастухов смея. Когда пришла напасть, возопил снова он, и оказался осмеян, ибо для веры в его слова он стал навечно потерян. Но если шутить будет лев, разве кто ослушается? В притче “Лев, корова, овца и коза” ничего не перепутается. Сколько не рвись, не претендуй на лучший выбор из доступного, один лев добьётся самого лучшего. И вот решишь рваться, позабыв о предупреждениях, будешь бить кулаком в грудь, пред Богом распинаться в своих наваждениях. Тем повторишь “Пастуха-чвана” судьбу, забывшего цену новому дню. Исключение возможно, в притче “Лев состарившийся” понятна она. И для царствующего зверя должна закатиться звезда.

Нужно смотреть по сторонам и понимать правильно, нежели видят другие. “Свинья, овца и коза” предстали, словно существа простые. Они ехали в телеге и делились мыслями своими. Кого-то везут стричь, кого-то доить: и в думах оставаясь простыми. Лишь свинья представила вместо телеги карету, везущую её в объятия к высшему свету. Знала бы свинья – на бойне остановится телега, тогда и спадёт с глаз пелена, истлеет нега. Притча “Мышь и слон” вторит ранее сказанному, понятному и потому по умолчанию доказанному. Не увидит слон мышь, как он не старайся, тому значения не придавая. Зато мышь, прикоснувшись к слону, полетит – земли под ногами не ощущая. Есть существа меньше слона, способные показать заблуждение мышей. Кошка из тех – силы для того хватит чей.

Искать спасение в баснях Сумароков не предлагал, притчу за притчей не для того он слагал. Обрабатывая сюжеты, где-то своё добавляя, сам себе противоречил, тем ни к чему не побуждая. Вроде бы стремление обозначено им, причём способом самым простым. Но вот притча “Овца”, где овца от дождя пострадала, вымокнув, она обсушиться пожелала, словно на водопой пришла и попала в лапы волка, потому нет в стремлении благо обрести никакого толка. Конечно, Сумароков под волками понимал других, к кому челобитные несут, именно об этом был его стих. Притча “Шершни” то подтвердит, кто на чужую патоку рот разевает – тот будет бит.

Не обо всём подробно, чаще в шесть строчек всего. Сочинять подобное не сложно – очень даже легко. Взять требуется не смыслом, объёмом завалить хватит, пусть читатель после время личное тратит. “Паук и муха” – пригласил паук муху на обед, съел её, другой еды ведь у него нет. Хоть краток слог, мораль всё-таки ясна, её поймёт каждый, приложив к пониманию каплю ума. Как понятна и притча “Жуки и пчёлы”, отчего-то минующая потомков школы. В самом деле, не суйте нос, в чём смысла на понимаете. Зачем своим невежеством чужие жизни ломаете? Не видите смысла в науке – мимо идите, в спорте не видите – о том не кричите, должно быть ясно – навозная куча милее жуку, не кому-то другому – ему одному.

В притче “Сова и рифмач” – о тяжёлой доле поэта-совы, за рифмы изгнанного из леса. В притче “Обидчик и ангел” – об одумавшегося обиды причинять, не достойного сохранения к нему интереса. В притче “Соболья шуба” поясняется, что нет нужды гордиться, в чём скот поныне облачаться старается. В притче “Здоровье” – о традиции алкоголь за здравие пить, отчего не здоровым, а горьким пропойцей можно лишь быть. В притче “Коловратность” – о вращении всего, что нет лишнего среди природы, уничтожая, ожидай возмездия, и тебя погрузят в забвения воды. В притче “Прохожий и собака” прямо говорится, коли укушен оказался, хлебом бы лучше ты не откупался, тем поощряешь зверя но новый укус, сам прививая столь опасный для тебя же искус. Притча “Сторож богатства своего” в пояснении не нуждается, над скаредными кто только не потешается.

Есть притча “Пустынник” – как поссорились вор и чёрт. Скажите, обижаемый ими должен быть горд! И есть чем гордиться, покуда добро побеждает уже из-за того, что зло само с собой ругается, ничего не обретая, теряя всё. Есть притча “Олень” – о вреде хвалиться красой. Допустим, красив рогами, но ноги твои – хоть кустами от взоров их скрой. А на деле как? Опасность пришла, побежал олень в лес, рогами за ветви зацепился, отчего и настал его конец. Лучше бы он ноги ценил, в них вся его красота. К сожалению, кто-то специально извратил понимание. Уж не волков ли была прихоть та? Есть притча “Собака и вор” – она гласит: собаку не подкупишь, но хозяин её падок на сласть. Есть притча “Комар” – кто думает, что мир создан для него, тому предстоит вскоре пасть.

Притча “Филлида” – о двух влюблённых, разделённых проливом, то Древней Греции сюжет. Есть ещё притча “Змея под колодой”, достойная более внимательного изучения, посему тут про неё ничего нет.

» Read more

Литература Лескова носила всё более обрывочный характер. Истории брались, дабы быть кратко рассказанными. Складывается ощущение, будто Николай давал жизнь забытым сюжетам, ранее им до публикации не доводимых. Он продолжал склоняться к святочным рассказам, делая то не совсем явно. Спустя несколько лет часть произведений будет переписана, дабы придать требуемые черты. Пока же Лесков писал время от времени, не давая читателю возможности знакомиться с результатом его деятельности, по понятным причинам затихшей. Кажется, всему нашлось место на страницах, все известные ему примечательные случаи художественно обработаны. Поэтому крайне трудно давать характеристику деятельности Николая, словно возникавшей спонтанно, буквально от случая к случаю.

Акцентировать внимание хотелось бы, но тому находятся разумные объяснения, связанные со скудностью доступного материала. Потомку проще, знакомому с неопубликованными работами, тогда как современник и того был лишён. Думается, Лесков испытывал схожие проблемы всех писателей, преимущественно публиковавшихся в периодических изданиях. Читал их определённый круг лиц, далее которого сведения о кратких произведениях Николая могло и не распространяться. Вполне возможно, громкость слов необходимо убавить. Николай писал: такой информации вполне достаточно.

Отдельно приходится упоминать рассказы “Старый гений”, “Совместители” и набор историй “Старинные психопаты”. Лесков подметил ряд очередных особенностей быта русских людей, рассуждая об экономической и трудовой составляющей. Не обошлось и без антиков, примечательных совсем не стандартным поведением. Проводить дополнительные исследования не возникнет необходимости. Наоборот, Николай решает поговорить с читателем, объясняя сюжеты некоторых произведений, неправильно понятых ознакомившимися с ними людьми. Вина за то и на Лескове есть, писавшего для привлечения внимания, оставляя разгадку интриги до конца повествования. Читатель успеет обдумать множество вариантов, отчего в итоге разойдётся с писателем во мнении касательно представленного его вниманию. Проблема очевидна, но она не может быть разрешена.

За автором должно сохраняться право самостоятельно судить про им написанные произведения. Надо согласиться, получается глупость, ежели читатель обретает отличное от задуманного писателем суждение. Безусловно, взгляд со стороны позволяет дополнить представление о рассматриваемом предмете, только не настолько радикально, как до того порою доходят читатели. Потому Лесков считал нужным позже разъяснять, пускай и делал это в последующих произведениях, не имея иной возможности донести личное мнение, устраняя возникшее недопонимание. Не сразу, Николай начнёт стараться заранее давать вводную, настраивая читателя судить определённым образом. Не мешало бы напоминать о том же по завершении произведения, влияя тем на забывчивость читателя. Понятно, полностью избежать неверных трактовок не получится.

Лесков обязан был понимать о присутствии литературной критики. Если не сегодня, тогда завтра она примется за трактовку его трудов. Делать это критика будет, оценивая творчество в общем, обязательно опираясь на события, случившиеся после смерти писателя. Предугадать её заранее нельзя. Вдруг неопубликованное так и останется неопубликованным, а то и вовсе канет в Лету, став навсегда утраченным. Не надо забывать, у писателей всегда остаются труды, не должные стать известными общественности. И Лесков один из тех, до кого так и не дошло стремление потомков изыскивать всё возможное, лишь бы не оставить белых пятен. Когда-нибудь, не сейчас, такая работа будет проделана, либо про Лескова забудут, вспоминая об избранных трудах. При всём умении излагать, Николай оставался слишком подверженным склонности к морализаторству, что делало его художественную деятельность чрезмерно ограниченной.

По существу сказать не получится, предположения остаётся больше, тогда как важно составить портрет писателя.

» Read more

Лесков определил следующие качества, должные быть присущими святочному рассказу: быть приуроченным к временному промежутку от рождества до крещения, содержать фантастическое допущение, иметь определённую моральную установку, заканчиваться на шутливой ноте. К такому мнению Николай пришёл к 1885 году, работая над произведением “Жемчужное ожерелье”. Несмотря на строгость условий, некоторые писатели способны довести жанр святочного рассказа до совершенства, избегая навязчивых повторений. Лесков не раз прилагал руку, попробовал он и в очередной раз. Сделал то успешно. Осталось прочитать и высказать собственное суждение.

В семье случился разлад. Отец рассорился с дочерьми, лишив их наследства. Выделить он предпочёл одну из них, лишь она поступала согласно воле родителя. Что здесь следовало сделать фантастическим допущением? Опровергнуть существование подаренного послушной дочери жемчужного ожерелья не получится. Как не скажешь ничего против выбора ею будущего мужа, пришедшегося по душе отцу. Остановимся как раз на её избраннике. Окажется он человеком благородным, умеющим отказаться от даруемой ему милости. В самом деле, это редкость, чтобы семьи мужа и жены сходились в каком-либо мнении и жили в мире. Пусть то и будет фантастическим допущением. Но ровно до того момента, когда Николай объяснит, насколько всё на самом деле просто. Причин для обид быть не могло, так как всему суждено принять вид надуманных проблем.

Упущен ещё один важный момент: весьма фантастический. Избранник дочери был настолько хорош, что не имея терпения дождаться от него предложения, на таковое готова решиться непосредственно девушка. Вероятно, это такое же парадоксальное допущение, дополняющее необычность развивающихся на страницах событий. Читатель будет предполагать, какое завершение истории тогда должно быть, учитывая необходимость разрешить семейные распри, заново соединив рассорившихся родственников.

Лесков вложил успех мероприятия в руки жениха. Он не стал усугублять разлад, призвав к благоразумию. Лучше отказаться от отцова наследства и разделить на равные доли между дочерьми, нежели рассориться из-за подобного пустяка. Осталось узнать точку зрения непосредственно отца семейства. Допустив конфликтную ситуацию, тот сам не знал, каким способом воспользоваться для исправления совершённого проступка. Ведь поступи он разумно, отказавшись лишать наследства и заново его распределив, всё равно не смог бы избежать обвинений, поскольку нанесённую обиду исправить практически невозможно. Необходим человек со стороны, чей призыв будет услышан и принят всеми.

Стоит ли томить читателя? Мир воцарится в доме. На этот раз яблоко не послужит причиной Троянской войны, то есть ожерелье не приведёт к ссоре между наследницами. Не вдаваясь в суть ничтожности украшения из жемчуга, ибо за двести лет оно истирается в пыль, Лесков ускорил события, объявив украшение поддельным. Тут следует искать намёк, означающий тленность человеческих ценностей, измеряемых вещами. Хорошо, появился понимающий человек, спасший семью от развала. Только без троянского коня обойтись всё же не получилось.

Побуждения человека нельзя трактовать однозначно. Отец мог дать наследство одной дочери, а та имела право распорядиться им на своё усмотрение. Для умиротворения сестёр требовалось делиться. Но без разрешения родителя на такой шаг она решиться не могла. Благо её сёстры умом не отличались, не умея понять, каких приоритетов следует придерживаться. Уподобившись рекам, устремившимся на поиски собственного русла, они должны были обмелеть, утратив питающий их источник. Спасение заключалось в поисках другого русла, которое они так и не нашли, прибившись к таким же пересыхающим рекам. Никогда не поздно вернуться в утраченное русло!

» Read more