trounin.ru

О «Шах-наме» нельзя спокойно говорить! Стоит раз прочесть — не сможешь забыть. Поэма славная сия, богами свыше данная нам, сообщает, как бился за право быть свободным Иран, должный жадный взор Турана долгими веками отбивать, пока не станет сам вражьим станом обладать. Вот тогда-то, когда минует малость лет, раздастся плач ребёнка: Зораб появится на свет. Об этом брался Рюккерт рассказать, желая современника очаровать. Что до Жуковского — он вновь подражал, стихом вольным в свойственной ему манере сообщал. Василий совсем иное читателю поведать не мог, трижды выйдет Зораб на бой с отцом, только бы хоть чуточку ритмичнее оказывался слог, совсем уныло с эпосом знакомиться в варианте таком.

С чего начать рассказ? Откуда изыскать начало? Долгие века Ирана население под ударами Турана стонало. Каждое поколение познало горечь обид, мечтало о времени — враг будет разбит. И вот случилось желанное, пал под натиском Туран, царствовать над ним стал храбрый Рустам. Конечно, у Жуковского Рустем… давайте уж смиримся с тем. Не был царской породы воин сей, но был он многих в Иране смелей, отважным слыл воином, бил врагов без пощады, потому и удостоился от царя Ирана подобной награды. Но долго не властвовал над Тураном, устал от его власти туранский народ. Теперь к иному подводил читателя Фирдоуси, благодаря которому «Шах-наме» поныне живёт. В этот миг Рюккерт интерес обретал, на свой лад он историю ту сообщал. Что до Жуковского — он вновь подражал, стихом вольным в свойственной ему манере сообщал.

Рос Зораб быстро, к двенадцати годам ростом всех превзойдя. Силы был великой, сильнее любого в Туране богатыря. Не знал он единственного — отца своего. Не ведал, мать его любила прежде кого. Кто он — в кого пошёл Зораб? Неужели отец не таким был? Был небольшого роста и слаб… Не мог узнать, а тут Туран с Ираном вновь задумал биться. Юный богатырь смог на полях сражений пригодиться. Он вёл за собой, побеждая в боях, с именем отца он шёл всегда на устах. Ему желалось Иран одолеть, иного не мог он хотеть. Не знал главного, как не ведал Рустем того, сойдутся в пылу борьбы, про друг друга не зная ничего.

Но успела перед войною поведать мать Зорабу, отцом Рустема назвала. Теперь Зораба война сильнее влекла. Наконец ему предстоит свидеться с отцом, славным иранским воином-богатырём. Так почему ничего не поняли они, ведь были они в сражениях близки? В том непонятный момент повествованья, к которому прилагал Фирдоуси старанья. Не ведал Рустем, с кем он выходил биться, ярость в его мыслях не могла с поражением смириться, не уступал ему соперник, некий Зораб, презренный житель Турана, жалкий раб. Когда же Зораб Рустема спрашивал, кем является соперник по бою, тот молчал, думая: лучше от такого богатыря имя скрою. Так и не ведали, пока Рустем подлым обманом Зорабу не нанёс смертельных ран, чтобы Зораб рассказал сопернику, почему он желал покорить Иран: дабы добиться незначительного — отца повидать, его имя назвала ему совсем недавно мать. От имени своего Рустем впадёт в печаль, терять сына такого ему было жаль.

Таков сюжет эпизода из «Шах-наме» — славного эпоса про жителей Ирана, про их желание жить вдали от хищных взоров Турана. Как хватило сил, так Жуковский донёс до читателя историю битвы богатырей, где каждое деяние, хоть и из доброго помысла, самого себя было злей.

» Read more

Долгие годы не мог Василий найти вдохновение для перевода, не имел способности превозмочь эпохальность индийского стиха, или не мог понять мысли другого народа, или рифма своя для того казалась плоха. Иначе требовалось посмотреть на былое, без ладности окончания строк обойтись, так лучше получится отразить злое, смогут в борьбе с оным силы добрые сойтись. Но о чём писал древний народ? О том Жуковский ничего не знал. Не ведал, какая легенда на брегах Индостана живёт, какой сокрыт от жителей России лал. Ему в том Рюккерт помог, на немецком языке эпизод из «Махабхараты» отобразив, был поэтичен этот слог, но Василий писал, про рифму давно позабыв. Теперь Жуковский высокой речью говорил, в которой поэзию сыскать способен эстет, читателя он тем довольно утомил, но именно так нашим поэтом перевод стался пропет.

О чём в поэме говорится? Сложно о том рассказать. Для того нужно от Василия строк отдалиться, трактовку в прозе прочитать. Станет ясно, как некогда на брегах Индостана, в сердце того необъятного края, может когда-то слывшего за прообраз Турана, существовала страна золотая. С прекрасным там считались, умиротворение в милости богов находя, жизнью райской люди наслаждались, иной радости нигде не ища. Не знали азарта, не пили хмельного, с почтением волю родителей исполняли, не думая о греховном, желая иного, дабы за добрейших людей принимали. В тех краях наверное, ибо иначе быть не могло, погибало всё скверное, умирало в мучениях зло. Но такого не бывает, чтобы без испытаний жить, один из богов тогда о себе напоминает, ему придётся уступить.

В чём уступка? Пред соблазном не устоять. Теперь не простят человеку проступка, не должен он был ему даваемое брать. Взяв в малом, потерял себя и пустил на ветер страну, словно стоял на снеге талом, не ведая, приведёт проступок к чему. Азарт душу у человека забрал, он забыл про добро, став духом во плоти, кидая кости, всё сильнее забывал, не мог от греховных помыслов отделаться, сойти. Но добро победит, ибо всегда оно побеждает, ибо Брахма потому и спит, пробуждением он мир сокрушает. Пробудится и герой повествованья, только по силам ему разрушить чары зла, благими станут вновь его старанья, рада будет его возвращению к благому жена.

Смутный стался пересказ, да яснее того, каким образом Жуковский повествовал, не обрадовавший читательских глаз, не тот — с восточных земель — лал. Излюбленным стилем, который гекзаметром прозвал, излагал на русский Рюккерта стих, многое из творения немецкого поэта убрал, может потому содержанием читателя обделив. Стремился к конкретному отображению? Почему бы не думать именно так. Тогда откажем своему воображению, красивыми картинами пусть завладеет мрак. Раз накинул Василий пелену, не станем её снимать, доверимся поэту своему, не будем немцу доверять. Лучше с оригинала найти перевод, к коему и проявить немного внимания, правда и там читателя несовершенное ждёт, для усвоения эпоса не хватит простого желания.

Хочется забыться, представить иное на миг. А мог ли талант Гнедича раскрыться, если бы его порыв перевода «Махабхараты» настиг? Не Древней Греции бы нам были известны сыны, может и не стали внимать приключениям под стенами Илиона, другой бы нам были понятным причины войны, не было бы милее Кауравов с Пандавами сражения звона. Почему не думать так? Остаётся забыть. Оттого индийский эпос — слабый для воображения зрак, понятным русскоязычному читателю ему не скоро предстоит быть.

» Read more

Соллогуб слукавил, дав представление, будто собирается рассказывать историю двух калош, то есть одной пары. Калоши — это отвлечение, тогда как под оными следует понимать молодого музыканта Карла Шульца и его возлюбленную Генриетту. Как раз они — молодой музыкант и возлюбленная — воплощение ненужности обществу, с чьим мнением никто и никогда не станет считаться, на кого всем всегда было и будет безразлично. Они такие же, как калоши, воспринимаемые за необходимое к существованию, но к чему относятся с презрением. И это при том, что даже без самого презренного не обойтись, потому как оно всегда требуется. Например, калоши помогают сберечь красивую обувь от непогоды. Так и люди нужны всякие, в том числе и такие, кто будет влачить за других жалкое существование, обеспечивая общество всем необходимым.

Но Соллогуб действительно начинает повествование с настоящих калош, бывших в распоряжении у мастера по изготовлению обуви, объясняя, каким образом они попадут к молодому музыканту. Будучи предназначенными для влиятельного лица, случайно испорченные, оказавшись дырявыми, они теперь только на то и сгодятся, чтобы их кому-нибудь отдали. Отдавать бесплатно мастер не будет, он попросит музыканта обеспечить музыкальное сопровождение на предстоящем празднике. На этом, ибо про калоши будет упомянуто лишь немного раз ближе к концу повествования, Соллогуб переходил к истории молодого музыканта — одной из калош, упоминание о которой вынесено в название.

Удивительная жизнь, калошей способен оказаться даже примечательный в талантах человек. Пусть Карл Шульц являлся музыкантом не из лучших, поскольку его инструментом было фортепиано. А сей инструмент являлся настолько распространённым, что нужно обладать кривым лицом или слыть за диковинку, если желаешь приковать к себе внимание. Молодой музыкант был обычным человеком, может с привлекательной внешностью, на поприще музыки ему казалось не суждено состояться. И у него имелись кумиры, вроде Бетховена. А кто такой Бетховен? С точки зрения Соллогуба — калоша. Почему? Проживая в Вене, Бетховен скорее походил на сумасброда, рисующего на стенах нотные записи, про него толком никто из местных не знал. Очевидцем этому станет молодой музыкант.

Разобравшись с калошей в виде молодого музыканта, предлагается узнать историю ещё одной калоши — Генриетты. Сия девица воспитывалась при графине, ездила по загранице, где и познакомилась с Карлом Шульцем. Они поклялись друг другу в любви, не способные продолжать быть рядом. Генриетта, зависимая от воли графини, поедет в Италию, затем вернётся в Россию, куда следом поедет молодой музыкант, не умея её найти, должный теперь влачить жалкое существование и давать концерты буквально за одежду, еду и кров над головой. Вскоре он узнает — Генриетту выдали замуж, не спрашивая мнения. Чего ещё взять с калоши, как не разменять на некие выгоды?

Мир действительно жесток. Графиня по сюжету казалась воплощением добродетели, радетелем за талантливых людей, пристрастной к музыке и искусству вообще. Увы, кто стремится к красивому, часто привержен соблюдать требования, диктуемые временем. Так и графиня, когда была мода на музыку — любила музыку, стоило моде пройти — прошло и увлечение. Теперь предметом хорошего тона считалась благотворительность и забота о сиротах. Графиню это тяготило, как и музыка прежде, но положение обязывало. Способствовать преуспеванию музыкантов она теперь не собиралась, тем более оценивать заслуги каких-то калош, вроде Карла Шульца.

Да, мир действительно жесток. И с этим нужно смириться. Если Генриетта согласится с судьбою, то молодой музыкант не переживёт нервного истощения. Соллогуб верно сообщил это читателю, разрушив веру в осуществление надежды на лучшее. К сожалению, если суждено влачить жалкое существование, должен исходить из имеющихся возможностей, позабыв о реализации мечтаний.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Под псевдонимом Стебницкого Лесков составил перевод произведения Виктора Гюго, опубликованного автором за шесть лет до того. Перевод не являлся полным, поскольку Николай сразу оговаривался — он стремился приспособить текст для детского чтения. В чём заключалось такое желание? Сразу не скажешь. Да и понимание способности детей воспринимать текст не имеет общих закономерностей. Может быть не следовало описывать убийство? Но Лесков описывает смерть человека, пусть и павшего жертвой стечения обстоятельств, став частью пищевой цепочки среди морских обитателей. Может жестокие нравы диких обитателей следовало смягчать? Ведь не станешь осуждать осьминога за свойственное ему поведение. Тогда может сделать акцент на возможности человека шутя преодолевать трудности? Конечно, этому и следует учить подрастающее поколение — вере в способность человека совладать с любой неприятностью.

Но для начала следовало отступить далеко назад. Например, пусть маленький читатель сперва узнает историю колдуна, жившего среди людей, боясь быть обнаруженным. Население побережья Франции могло отличаться набожностью, значит и готовностью растерзать всякого, кого заподозрит в связях с дьяволом. Тот колдун будет уметь лечить заболевания, к нему всегда станут обращаться за помощью, продолжая думать, как к человеку с такими способностями следует относиться. А вдруг он действительно колдун? Проверить догадку легко — нужно увидеть человека обнажённым. Однажды такая возможность представится — на его теле увидят знак в виде лилии. К тому же, колдун оберегал птиц на побережье, не позволял разорять гнёзда, что в той же мере говорило за магические способности данного человека. Такова присказка — сказка с тяжёлым исходом только начиналась.

Действующие лица станут сменяться. Появится история про моряка, чья судьба наиболее ужасающая. Ему суждено стать жертвой неосмотрительности. Задумав одно — он не реализует свой замысел. Проще говоря, его съест осьминог. А разве читателю неизвестно, как осьминоги питаются? Хорошо, тогда автор расскажет во всех подробностях, дабы все об этом знали, в том числе и дети, благо Лесков постарался не упустить деталей. Итак, рот осьминога мал, как же ему есть? Примерным образом, каким поступают пауки. Сперва требуется размягчить пищу, после чего принимать её в жидком виде. Собственно, мясо сходит с костей, оставляя скелет в состоянии, годным для исследования в анатомическом кабинете, особенно после того, как над ним дополнительно потрудятся крабы. Правда ведь — занимательный рассказ? Для того перевод Лесковым и выполнялся, дабы дети просвещались касательно морских обитателей. Следует твёрдо усвоить — в морях обитают осьминоги, с которыми лучше не встречаться.

Не стоит пугаться. Осьминоги не представляют опасности, если уметь с ними справляться. Для этого и написан роман «Труженики моря». Читатель увидит, как всякая опасность умеючи преодолевается. Вероятно, осьминог в иные времена случается оказываться опасным созданием. Действительно, его щупальца наводят страх на неподготовленного человека, всерьёз опасающегося острых когтей, не позволяющих вырваться, пронзающих тело и причиняющих страдания, особенно при осознании, какая участь ждёт в дальнейшем, если не получится освободиться — будешь доведён до состояния супа и проглочен.

Как же труженики моря справляются с осьминогами? Самое главное, когда изловил сего жителя водной среды, сразу отрезать голову. После этого осьминог перестаёт представлять опасность. Кажется — легко и просто. Но так случается редко, особенно при отсутствии соответствующей подготовки.

А как быть с содержанием произведения? Авторский слог в переводе оказался тяжёлым и трудным для восприятия. Это усугубило понимание текста, оставив в памяти особо яркие эпизоды, вроде тех, о которых сказано выше.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Редкий автор пишет так, чтобы его современники недоумевали: неужели когда-то люди жили иначе и думали, исходя из других моральных предпосылок? Объясняется это просто — каждое поколение создаёт то представление о прошлом, какое ему кажется более правильным. Иногда доходит до абсурдной интерпретации былых событий, приписывая человеку из прошлого ход мысли, который ему не мог быть свойственным, поскольку он жил при других обстоятельствах, нисколько не способных сравнять его мировоззрение с точкой зрения потомка из необозримо далёкого для него будущего. Но и создание автором представления об ином осмыслении бытия, опираясь на будто бы должное быть естественным для некогда происходившего, чаще оказывается присущим нам заблуждением, когда речь заходит об определённом историческом периоде.

Повесть «Оскорблённая Нетэта» при жизни Николая не публиковалась. Видимо, исходя из содержания, должного трактоваться не совсем допустимым к восприятию читателем тех лет. Лесков подводил повествование к больному для понимания моменту, то есть к неприятию человеческих заблуждений, пропитанных теперь уже ставшими непонятными категориями. Хотя предлагаемая история начиналась едва ли не с красивых описаний, где римляне — сильные и волевые люди, способные сокрушать волю каждого, кто встаёт на их пути, ни с чем не считаясь, ставя собственную честь превыше всего.

Лесков вытесал из слов образ верного императору римлянина. Тот, будучи неказист лицом, отличался истовой преданностью. За это император его примечал, приблизив к себе, позволив числиться в рядах личной охраны, и на каждую просьбу отвечал благосклонным согласием. Император не стал разбираться, каким именно образом умерла жена римлянина, скорее всего утопленная любовником. Ни к чему низводить чувства преданного ему человека, лучше дозволить сочетаться браком с невинной девушкой, чьё мнение значения не играет. Той девушкой окажется Нетэта, жившая теперь так, словно она оказалась ограждена от обид каменной стеной.

Тогда-то и начнут описываться Лесковым события, скорее всего поставившие крест на публикации. В Нетэту влюбится римский гражданин, настолько проникнувшийся красотой девы, что пойдёт на обман, лишь бы иметь интимную близость. Он сделает так, чтобы Нетэте было сообщено — с нею пожелал сойтись сам Анубис, считаемый египтянами за бога. Будучи натурой доверчивой, считающей за должное угождать желаниям богов, Нетэта согласится на близость, нисколько не задумываясь о дозволении мужа, не спрашивая у него мнения, допустимо ли подобное проявление уважения к высшим существам. Для читателя-современника Лескова уже это должно было казаться кощунственным.

Николай продолжил повествовать. Римский гражданин расскажет Нетэте правду, как он её настолько полюбил и возжелал, что предстал в качестве Анубиса, оным в действительности не являясь. Это повлечёт события, в результате которых сей храбрый любовник будет должен подвергнуться казни за преступление против чести приближенного к императору римлянина. И вновь Лесков дополнил повествование необычным развитием — Нетэта оскорбилась на действие власти, посчитав недопустимым убивать человека, который её любит. Неважно, каким образом он осуществил над нею насилие, теперь она отказывается соглашаться с необходимостью казнить любовника, поскольку он ни в чём не виноват.

Мнение о произведении обязательно должны разделиться. Сторонники чувственной сферы посчитают право Нетэты обоснованным, невзирая на изложенные автором события. А те, кому ближе материальные ценности, выступят за обязательное наказание для совершившего проступок, призвав наказать за измену и Нетэту, добровольно возлегшую рядом с мужчиной, пусть и считаемого ею за воплощение божественной сущности. Так или иначе, нравственность повествования оказалась под большим вопросом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всё, должное считаться замечательным, изначально имеет неприглядный вид. Обычно подобное оставляют вне внимания посторонних лиц, считая за черновой набросок, либо уничтожают, не делая предметом интереса со стороны. Так вышло, что задуманное как «Чающие движения воды» со временем примет вид «Соборян», значительно переосмысленное и сообщённое в другом виде. Однако, Лесков не откладывал дело на потом. Может ему показалось необходимым начинать публиковать получившийся результат сразу, из-за чего возникает необходимость рассматривать «Чающие движения воды» отдельно, тем предваряя последующие труды. Не случись ранней публикации, никто не стал бы говорить, будто «Соборяне» содержали в себе иное трактование. Но раз Лесков стремился опередить события. Вернее, делая так, в силу необходимости добывать средства для существования, любой образ, воплощённый на бумаге, требовал обязательного вознаграждения, вследствие чего и публиковался.

Николай создал ряд портретов, ни одному не придавая важного значения. Все они друг за другом проходили перед читателем. Первым стал влиятельный человек, без чьей воли ничего не делалось. Он настолько возвеличился над окружающим, что однажды не удержал власть в руках, стался осуждён и отправлен в места не столь отдалённые для отбывания каторги.

Другая история про человека, испытывавшего трудности с овладением умения писать. Это казалось ему непостижимой наукой. Но малых знаний хватило, чтобы устроиться работать на почту, где ему поручалось расписываться за неграмотных. Исполнял он данную обязанность с великой трудностью, подолгу выводя напротив каждого крестьянского имени закорючки.

Вслед за историями о людях, Лесков предложил читателю внимать хронологии. Обозначалась определённая дата, под которой описывались некоторые события, носящие сугубо персональный характер. В такую манеру изложения вникнуть особенно трудно. Скорее это воспринимается подлинным авторским конспектом, должным послужить для реализации определённого плана, который и станет доведённым до сведения читателя. Но Лесков сразу предлагает знакомиться с перечислением событий, нисколько их дополнительно не раскрывая.

Читатель должен был недоумевать. Разрозненное повествование содержало подзаголовок, уведомляя, что опубликована первая книга «Чающих движений воды». Значит, следовало ожидать вторую, а может будут опубликованы и последующие части. К радости, ибо Лесков переосмыслил подачу материала, читатель не увидел продолжения, поскольку, как уже сказано, Николай пересмотрит изложенный текст, посчитав необходимым его дополнить, выбрав иной подход к рассказываемым событиям. Поэтому «Чающие движения воды» станут подобием библиографической редкости, нисколько не интересной для чтения. Такое мнение окажется устойчивым. Достаточно считать черновым наброском для «Соборян», как всё сразу встаёт на свои места.

Можно ещё раз вернуться к содержанию, постараться осмысленнее взглянуть на изложенный Лесковым текст. Того не получается сделать. Набросок сменяется наброском, напоминая разорванное на лоскуты одеяло. Вместе скомпонованные, истории не создают единого образа. Потому и решено считать «Чающие движения воды» за желание определиться с продолжением работы. Да, иногда писатель должен провести значительные изыскательные работы, создав текст по размеру, порою превышающим создаваемое произведение.

Всё же, сошлёмся на необходимость публиковаться. Лесков зарабатывал средства писательским ремеслом, вынужденный нисходить до журнальных статей и сомнительного наполнения художественной литературы. Он и портреты создавал, заставляющие сомневаться в здравости человеческого ума. Может, для «Чающих движений воды» Николай отобрал не самые удачные образцы. Ведь, сколь не будь сведущ, когда-нибудь останавливаешься, создавая подобие желанного результата. Пусть писательская карьера складывалась, слог принял притягательный для читателя вид, но всё равно не всему следует придавать значение важности. Потому оставим «Чающие движения воды» в покое.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хватало набросков у поэта, порою хороших по начальным строкам, но не продолжал работать над ними Василий, не считая достойным показывать нам. Вот стих «Бальзора» за 1806 год — о жестоком владыке Вавилона. Или «Весна» — за шесть последующих лет Жуковский не дал для стиха последнего слова. В 1807 год из «Декамерона» эпизод решил рифмой облечь, о юнице с юнцом в пасторальных оттенках велась Василием речь, что вспомнить о Сумарокова идиллиях заставляло, о чём сие повествование под прозванием «Сокол» напоминало.

В 1811 году переводился Жуковским «Оберон», где пэр Карла Великого шёл, бредя в Вавилон. Успевал дойти до святых иерусалимских мест, озирая земли окрест. На волнах моря кончился поэта задор. А не принял ли Василий сказание Виланда за сущий вздор?

С 1805 по 1819 год, обязательно это упомянем, Василий хотел поэму «Владимир» написать. Подробный план произведения того он оставил, но не нашёл сил или желания его реализовать.

В 1822 году — «Родрига» из Саути переводить брался, это тот правитель, с которого для готских земель в Испании крах начинался. Призвал сей правитель мавров в помощь, дабы власть укрепить, а тем того и требовалось, чтобы самим земли той части Европы захватить.

В 1833 году — «Эллена и Гунтрам», относимые к «Рейнским сказаниям». Вернулся Жуковский к мистического рода преданиям. Для русскоязычного читателя оставалось неизвестным, продолжая быть интересным, неужели «Леноры» повторялся сюжет. Увы, Василий не захотел давать ответ. Вплоть до 1841 года Жуковский над «Белокурым Экбертом» трудился, замысел поэта так и не осуществился. Ещё можно про стих «Фридрих и Гела» сказать, как Жуковский про Барбароссу решил повествовать.

1834 год — «Военный суд на Мальте», взятый из английского журнала. К сожалению, от читателя завязка ускользала. Ясно было — собираются судить. А за какое преступление? Проще не узнавать в первоисточнике, взять и забыть.

1843 год — о строительстве церкви в Ахене повествование. «Карл Великий дал однажды…» — ему название. Как в некие годы далёкие, в славном городе рейнских земель, решил правитель франков построить в честь Бога строение — одна из его при жизни затей. Не скупился на деньги, но должен был за возведением более не следить, ему пришлось на войну уходить.

1845 год — «Чаша слёз». Мать над смертью дочери рыдала, через неделю и её не стало. Повествование оборвалось, слов у Василия для продолжения не нашлось. Тогда же из Людвига Тика «Альфы» — перевод. Потомок в тех альфах эльфов найдёт.

«Проданное имя» в 1847 году широким полотном Василий думал поставить. До времён мусульманского пророка жизнь арабов представить, как у юноши умер отец, наследство скудное оставивший, как сын — за такое наследство — умершего тело в путь загробный отправивший. Бродил несчастный юноша, не ведая о дальнейшей судьбе, готовый к худшему — с нищенством борьбе. Причалил тогда корабль к берегам… и юноша матросом стал отныне там.

В том же году Василий оставил без проработки стих «Часто в прогулках моих одиноких мне попадался», где нищий на глазах читателя в уважении окружающих купался. Он лишь для милости протягивал руку, ничего не прося, все к нему относились, за нечто очень ценя. За какие заслуги? О том следовало рассказать. Да Жуковский не стал стих продолжать.

В последние годы Василий работу над первым и вторым «Переложением Апокалипсиса» вёл, для «Вечного жида» тем один из сюжетов нашёл. В той же манере — тяжёлой для восприятия — Жуковский дошёл до своего собственного к стиху неприятия.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мир требует крушения, а голова человеческая — перед бедами претворения. К библейским сюжетам Василий снова обращался, сказ его речью о пороках наполнялся. От темы Исхода к странствиям вечного жида — показывалась участь людская: судеб тщета. Сколько не живи человек на белом свете, редко понимает: за других он в ответе, если не Богом мир сотворён, кто-то должен заботиться о мире своём. Покуда пронзается болью человека естество, до той поры людей не ждёт ничего. Но человек — существо божье чрез меры, дозволяющее себе отказываться даже от веры. Легко отворачивается человек от проблем, ибо по-божьи к мольбам остаётся он нем. Как это показать во строках? Например, ритмическим слогом рассказывать став. Жуковский о вечности замыслить пожелал, слишком глубоко Василий мысль в былое погружал.

О казни египетской оставалось сообщить то, что известно итак. Тогда опустился на Египет непонятный мрак. Что за затмение коснулось глаз египтян? Какой в глазах египетских изъян? С той тьмой нельзя было совладать, нельзя мрак было разогнать. Ни факел не мог пробить темноты, ничего другого не могло избавить от окружавшей пустоты. Тот мрак настолько густым казался, на ощупь мрак тот ощущался. Такова казнь египетская — одна из десяти, но и после оной не позволил фараон евреям из-под рабства уйти. Ничего не добавлял Жуковский в стихотворении об этом, не говорил, что стало для египтян тогда светом. Лишь упомянул страх, который тьму и оказался способным разогнать, показавший египетскому народу — пред Богом евреев нужно трепетать.

Другой сюжет от Василия по Нового Завета событиям известным. Его писал поэт, будучи для читателя предельно честным. Требовалось про ещё одну особенность безверия рассказать, как люди могут нескончаемо долго страдать. Когда шёл Христос на Голгофу с крестом, был на его пути некий дом, у оного он решил на краткий миг отдохнуть, а его тамошний хозяин попросил не медлить, отправляясь дальше в путь. Не дав обрести спокойствие Иисусу, хозяин дома — жид — не смог умереть в положенный срок, хотя и старик. Что с ним? Он на вечную жизнь обречён. Не дано ему до Страшного суда обрести новый дом. Будет ходить везде, нигде не способный остановиться, разум пребудет ясным, не сможет забыться.

На примере существования вечного жида, повёл Жуковский читателя сквозь века. Думал герой повествованья — скоро память о Христе сойдёт на нет, тогда и наказание ему скостит остаток бесконечных лет. Радовался он гонениям христиан, может гонителем был он сам. Менялись поколения, злоба людская росла, о цезарей поступках жила в народе молва, помнили всё, и как Нерон сжигал Рим, и как стёр во прах Тит Флавий Веспасиан Иерусалим, какие торжища устраивались на арене Колизея, как стояли рабы, пред зверями цепенея. Всё это видел вечный жид, никак не умирая, видимо смерти и себе самому желая.

К чему вёл Василий, того не понять. Не стал Жуковский стих завершать. Он строчки складывал, возвышенную цель пытаясь найти, показать читателю — как просто в одну реку дважды войти. Пусть сменяются воды, река остаётся рекой, не изменяется её бег вековой. И у людей так, сколько бы не сменилось поколений, как громко не звучали бы слова о благости молений, всё теми же остаются люди людьми, проблем иных им не дано обрести. На вечные годы человек промыслом Бога осуждён, потому не способный по смерти покой обрести в царстве ином.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Об Иосифе есть библейский сюжет, такой сказки у Жуковского нет. Не долго откладывая на потом, посему поведал поэтически он в духе своём. Сообщил историю, полную чудес, как раб обрёл в обществе вес. Жил Иосиф, никому бед не чиня, другим воздавая почёт, отца и братьев любя. И быть ему таким, каким он быть хотел, если бы того добиться сумел, и не любили бы его за его доброту, но пожал он горечь за свою простоту. Однажды, братьям так показалось, Иосифу поклонились снопы, что означало — быть царём ему в юные годы свои. Тем возмутились братья, задумав убить. Прочее, случившееся, по Библии должно было следующим образом происходить…

Для детей Жуковский сказку на нужный лад переводил, чтобы юный народ быть щедрым на доброту полюбил, дабы не серчали на обиды, ниспосылаемые судьбой, не видели зла творимого людьми над собой. Вот замыслили братья убить — не убили, они уши к Иуде-брату обратили. Тот сказал — не надо убивать! В рабство лучше Иосифа продать. Вроде бы есть за какой проступок Иуду осудить, но не поступи он так — Иосифа могли убить. Получается, спас Иуда, в рабство брата продав. Благо, Иосиф не тужил, важным человеком впоследствии став.

В Египте оказавшись, в чём-то Иосиф провинился, сразу для него рабский воздух темницей сменился. Там он проводил долгие годы, словно забытый, от всех, будто навсегда, сокрытый. Было бы так, да как сыр в масле катался, его путь там только начинался. Умел гадать Иосиф, сны объясняя, добра и зла своими словами не желая. Если видел — будет возвеличен человек, — ему о том говорил. А если быть убитым предстоит, и того ни от кого не утаил. Всё сбывалось, но продолжал быть Иосиф в заточении, не имея горести во времени подобном провождении.

Случится фараону увидеть непонятный сон, странное происходило в сновидении том. Кто разгадает? Никто не понимал значения сна. Не ведала о том ни одна живая душа. А из мёртвых созданий, ибо в тюрьме души мертвы, не мог Иосиф предупредить фараона о начале с природой борьбы. Когда же допущен до владыки Египта станет, он сразу скажет — несчастье вскоре грянет, ожидает страну семь голодных лет, милости от богов смысла ожидать нет, нужно семь лет до того о наполнении амбаров заботу проявить, никакой иной цели не преследовать — в закромах припасы копить. Только тогда получится несчастий избежать, не будет народ Египта горевать. Одно печалит — должен распоряжаться радеющий справедливо человек, а не такой, кто сам будет сыт, а страну на голод обрек.

Библейское сказание гласит, Жуковский о том же говорит, Иосифа фараон назначит на главную должность в стране, тот будет править с пользой для Египта втройне. Сумеет накопить запасов съестных за семь лет, сообщил нам о том Ветхий Завет, хватит запасов ещё на лет семь, благодаря чему избежал Египет проблем.

Оставим в стороне, как сию сказку трактовать, яснее ясного — Исхода еврейскому народу потом не избежать. Придя рабами, бежали на положении рабов, редкий фараон евреев до власти возвышать был готов. А если кто скажет, будто гиксосами евреи в Египет пришли, были они сами над фараонами в те времена цари, то о том разговор оставим на потом, не про это в сказке Жуковского мы с вами прочтём.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Русская сказка во всей красе, такой не сыщешь… не сыщешь нигде. О древности она, про Русь? Экий ты, читатель, в золотых яблоках гусь. Может про русских, какие некогда бывали? Но тех русских нигде и никогда не знавали. Те русские жили в отдалённые времена, им не знакомы с Ильменя племена. Не до Гардарик тем русским было, в окружении народов кочевых русское царство тогда жило. Владело богатствами, каких грекам сыскать не доводилось. Обладало силами, знание о коих пылью покрылось. Тогда случилась история в той чудесной стране, когда отправился Иван-царевич вдаль на коне. Искать отправился жар-птицу, золотых яблок воровку. Вот и ты, читатель, раз в оных сошёл за гуся, проявляй в знакомстве с заметкой сноровку.

Откуда Жуковский изыскал сюжета такого основу? Говорит, брал предания он за основу. А проще сказать — всё в виде единой сказки оформил. Оттого всё тут знакомо, будто не раз народ русский подобное молвил. Однако, подобные сказки — грань одного сюжета. Про него не так много песен в народе кажется спето. А Серый Волк — почитай за новину, ежели его не будь — сгинуть предстояло царёву сыну. Всё прочее — виденное порою в многих местах, о чём сказывать станешь, вскоре устав. Для пущего наполнения Баба Яга накормит и спать уложит молодца, дабы отправлялся на поиски Кощея яйца. Сам умрёт молодец, пав под ударом предательского братьев ножа, после поможет ему сперва мёртвая, потом живая вода. Змея о трёх головах он сможет победить, найдёт способ драчун-дубинку применить. Расстелить сможет скатерть-самобранку, использовать невидимую шапку-ушанку. Сюжетов всяких не перечесть полным числом, в одной сказке у Жуковского таковые найдём.

Что смутит — глупость главного героя. Всегда русский в сказках на дело идёт, могилу себе попутно роя. Как получается счастье обрести? Дуракам неведомы божьи пути! Достигает желанного не по праву — вопреки… Помогают друзья, они же — враги. Вот съел коня у царевича волк, какой из этого выходил путный толк? Ведь сказано было — пойдёшь туда, потеряешь коня. И пошёл Иван-царевич, животину словно не ценя. Мигом Серый Волк проявит свой нрав, съест разом коня, словно вины не сознав. Да вина к врагам русского героя приходит в положенный срок, понимает всякий враг — быть другом русских героев отныне сущность свою он обрёк. Будет помогать, куда не направляйся Иван, за коня теперь Серый Волк окажется сам. Он же будет обращаться в жар-птицу и даже, как ни странно, в красивую принцессу-девицу. Он же — плакать будет над убитым героем, огласит окружающее пространство воем. Он же — останется при Иване насовсем, хотя попрощаться с ним на веки успел перед тем.

Таков Жуковский, сказки бравшийся сочинять, сумевший нечто из старого на новый лад собирать. И вроде бы ничего толком не говорил, зато с широким размахом сказание преподносил. Вышел Иван-царевич на славу, и Серый Волк на славу вышел. В целом, подобной истории читатель в сказках прежде не слышал. Не помешает Баба Яга, вновь убит будет Кащей, хватило бы сказителям разных затей. Можно бесконечно героев отправлять на повторение одних и тех же геройств, не станет то причиной расстройств.

Всё-таки, читатель, как в золотых яблоках гусь, ради тебя созидалась подобная Русь. Вот он — герой, которого следует знать и с умом воспевать… Таким героем каждый русский желал и не перестанет быть желать.

Автор: Константин Трунин

» Read more