trounin.ru

Лев Данилкин взялся рассказать о товарище L, человеке печальной судьбы, ибо ему ныне не купить одежду по размеру в интернет-магазине. И пусть товарищ L давно умер, он не знал о творчестве Пелевина: всё это не помешало постараться его понять так, словно жить ему пришлось не на рубеже двух предыдущих веков, а буквально вчера, только в иллюзорном мире. И показан он, будто Чернышевский действительно написал великое произведение “Что делать”, а не ткнул читателя носом в его же тупость. Осталось найти в тексте товарища L, чего сделать не получится. Если кто и есть на страницах, то сугубо пантократор солнечных пылинок, живший в определённое время, ставший его современником и более о нём ничего знать не нужно.

Ещё не L, и даже не Ленин, а мальчик Вова, постоянно бившийся головой, заставляя сомневаться в ином грамотном применении мыслящей части тела. Кто он? Еврей, калмык, русский? Для чего биографы с таким остервенением стараются показать корни исследуемого ими человека? Не зная точно, не следует и начинать. Гораздо важнее показать, какой отпечаток на характер может наложить казнь старшего брата, случившаяся на пороге наступления совершеннолетия Владимира. Для Данилкина то досадный факт, не требующий иного понимания, как возникновения трудностей с получением образования. Революция иначе влияла на будущего товарища L, ибо ею был пропитан каждый окружающий его человек. Более ничего не скажешь! Коли масло кто разлил на трамвайных рельсах, значит кому-то предстоит потерять голову.

За огромным величием фигуры Ленина нет самого Ленина. Стремясь показать происходящие в Российской Империи процессы, Данилкин опирался на повзрослевшего Вову, показывая на его примере обыденность тех дней. Позже это станет более очевидным, когда катания на велосипеде окажутся настолько важными, что можно забыть о России на добрый десяток лет. В топку русско-японскую войну, малозначительную деталь на полотне истории, сыгравшую значение в росте революционных настроений, но не имевшей роли для Данилкина, прошедшим мимо сознания Льва бесполезным эпизодом былого.

Ленина не будет в границах России, значит она перестаёт иметь значение. Перед товарищем L Германия, Англия, Франция и Швейцария – потенциальные места, где революции суждено произойти. Начнётся подпольная работа, почему-то направленная в сторону Российской Империи, тогда как мысль устремлялась в подготовившую почву для социалистического переворота Европу. О чём Ленин думал и к чему всё-таки стремился? Неужели он, на самом деле, предпочитал крутить педали и ругаться с оказавшимися на пути зеваками? Он тем и занимается на страницах, написанных Данилкиным. Иногда кажется, что к революции товарищ L не имел отношения – просто так сложилось.

И вот 1917 год! Настала пора борьбы за власть над Россией. Где Ленин? Он спешно пробивается в Петроград. Зачем ему это? Он должен там оказаться. Чем он займётся? Претворит в жизнь убеждения, против которых прежде выступал. Случилась требуемая ему революция? Нет. И как он поступил? Стал проводить собственную политику, далёкую от представлений Маркса. Как это показал Данилкин? Именно так и показал, снова забыв о Ленине. Ни чувств и эмоций, лишь человек-машина, живший ради чего-то, только не по той причине, что человеку полагается дышать, питаться и отвлекать мозг от чрезмерных дум. Потому товарищ L дышит, питается, но отчего-то не думает, полностью отдавшийся течению событий.

В конце Ленин наконец-то умрёт, запертый в возведённом для него иллюзорном мире.

» Read more

Если имя Валентина Катаева для читателя ничего не значит, не приобретёт оно веса и после знакомства с биографией в исполнении Сергея Шаргунова. Так и останется непонятным, почему этот человек возвеличивается потомками, когда к тому нет никаких веских причин, опираясь на тот же текст биографии “Катаев. Погоня за вечной весной”. Но причины есть. Это не столько важное место среди советских литераторов, сколько влияние на мир печатного слова вообще. Исследуемый Шаргуновым человек никому не подчинялся, в том числе и Сталину. Особое значение он получил много позже, став “отцом шестидесятников”.

Про Катаева ли данный труд? Такого не скажешь. Сергей описывал определённые события, где истории отводилась главная роль. Перед читателем постоянно мелькают люди, приходя и уходя, ничего не привнося и не оставляя следа. Связующим элементом выступил Валентин Катаев, внимавший этому потоку, редко оказывая не него влияние. О литературных заслугах можно не упоминать. Если они и были, то Шаргунов предпочёл цитировать стихи, будто показывая красоту слога и на свой лад излагая их уместность. Писатель из Катаева на страницах биографии никак не желал получаться.

Валентин воевал, он отравился при химической атаке немцев и был ранен, после жил в Одессе, стрелялся на дуэли, краснел, белел и снова краснел, сидел, мог быть расстрелянным. Существовал за счёт участия в литературном объединении, за присутствие на выступлениях которого зрители расплачивались продуктами. На жизненный путь повлияли встречи с Буниным, определившие дальнейший образ мышления. Только Катаев предпочитал уходить от прямых ответов, выбирая для действительности аллегоричные сюжеты. Дальнейшие события будут связаны уже с Москвой.

Где же слова о писательском ремесле? Оказавшись в столице, Валентин писал фельетоны под псевдонимом Оливер Твист. О чём они? Для Шаргунова то не имеет значения. Гораздо лучше показать прочих писателей, имевших с Катаевым дело. Их гораздо лучше получается понять. Сергей объясняет почему. Оказывается, Валентин не жалел сюжетов для других, делясь ими, оставаясь будто бы безучастным. Вот потому и ценится Катаев потомками, оцениваемый обычно через чьё-то творчество, но только не его самого.

Особенно Шаргунов отмечает роль Валентина в создании периодических изданий “Новый мир” и “Накануне”, объединивших вокруг себя лучших литераторов тех дней. Ближе к окончанию биографии Сергей таким же образом станет упоминать про работу Катаева над журналом “Юность”, повлиявшем на становление шестидесятников. Шаргунов готов причислить Валентина и к вдохновителям выпуска “Метрополя”, насколько ему понравилось описывать образ человека, делавшего всё для развития литературной мысли. Один раз Сергей сказал, отчего для Катаева многое складывалось благоприятно, когда упомянул Сталина, считавшего полезным выпуск вредных для советского государства изданий, так как это помогает поскорее определиться с неблагонадёжными элементами общества.

Опять не писатель. Чем дальше продвигается по жизни Валентина Шаргунов, тем более описывает вольный нрав исследуемого им человека, забывшего о существовании берегов. Катаев любил выпить, забывая о правилах приличия, задевая чувства обращающихся к нему людей. Он спокойно перечил первым лицам страны, не опасаясь последствий. Его не трогали. Возможно, не считали того достойным. Даже в собственной биографии он получил роль сквозного персонажа, не находя возможности занять место ведущего исполнителя.

Годы пройдут и Валентина Катаева не станет. Он знал многих, чтобы через них теперь помнили и его. Остаётся надеяться, что кто-нибудь в необозримом будущем отложит дела в сторону и возьмётся понять, каким Катаев был писателем. Ведь прежде всего именно это интересовало читателя, взявшего в руки биографию. Но Шаргунов действительно писал много о чём, кроме самого важного.

» Read more

Медицина держится на редких людях, исключительных по дарованным им способностям. Не каждый может применить полученные знания с достоинством, совершая ошибку за ошибкой. Алексей Моторов представил обратный пример, описав самого себя. Не имея высшего образования, испытывающий недостаток важной для работы информации, он выполнял все функции, позволяющие возвращать людей к жизни. Если он был действительно настолько умел, как описывает в воспоминаниях, то почёт ему и уважение. Судьба оказалась жестокой за успехи прежних лет, лишив Алексея главного инструмента – нормально функционирующей руки. Так провидение приняло плату за право наконец-то поступить в медицинский ВУЗ. Спустя время родилась на свет книга “Юные годы медбрата Паровозова” – набор историй, вроде как имевших место быть в действительности.

Моторов – еврей. Он об этом излишне часто напоминает читателю. Либо не еврей, но создаёт именно такое впечатление. К тому же, он – уроженец Москвы, имеющий жилплощадь и живущий для себя, жены и сына. Мечтает стать врачом, против чего выступала советская образовательная система. Отчего имея отличные мыслительные способности, Алексей постоянно проваливался – непонятно. Не для красного ли слова он рассказывает свои истории? Или допустимо сказать по этому поводу типичное для медицины утверждение, что главный человек в больнице – санитарка? В нашем случае таковым является медбрат Паровозов.

Он всё умеет, ему всё доверяют, он трудится как проклятый, не различает дней и ночей, принимает одного пациента за другим, постоянно перестилая постели, находя минуту на перекур, всегда готовый к проведению реанимационных мероприятий. Одно плохо – вокруг Алексея сплошь олигофрены. Один главный врач больницы – человек стоящий, к остальным такое определение отношения не имеет. Именно на сумасбродстве медицинского персонала и пациентов Моторов решил сделать акцент. Получается в меру смешно и даже занимательно, но почему-то обидно видеть, как людей без стеснения мешают с грязью. Тут бы сказать о чёрном юморе, только нет его в произведении. Скорее автор эмоционально выгорел и ничьих авторитетов признавать не собирается, особенно спустя большое количество прошедших лет.

Не ошибается только Моторов, остальным везти не должно. Терапевт введёт бабушке новокаинамид для снижения давления и снизит его до нулей, хирурги перельют пациентке кровь не той группы и приблизят её неизбежный летальный исход, сотрудники скорой поставят больному анальгин и получат анафилактический шок, медсестра решит ввести аминазин вместо димедрола, будто бы не понимая, насколько отличен эффект от требуемого при его применении. Зато Моторов наберёт в шприц мыльную воду и введёт её в сердце пациенту, находящемуся в клинической смерти более сорока минут, как у того сразу восстановится гемодинамика, а после пациент и вовсе вернётся к нормальному существованию, хотя должен был остаться до скончания века живым трупом.

Алексей разбавил повествование вольными лирическими отступлениями. Он вспоминает приезжавших в Москву за машиной “Волгой” туркменов, свои съёмки в кинематографе, испытывает ностальгию о поездке в Абхазию. И тут ничего не скажешь – это всё юные годы медбрата Паровозова. Но зачем-то в тексте присутствуют широкие размышления о режиме красных кхмеров, диктаторах Анголы, лопнувшей гайке в отделении при связи этого с происходящими во Вселенной явлениями. Стоит упомянуть и Минотавра, постоянно идущего следом за главным героем описываемого действия.

Автор всё-таки поступил в медицинский ВУЗ, на том остановив желание вспоминать о прошлом. Он уже не мог трудиться в реанимационном отделении, в душе появилась тяга к саморазрушению, выливавшаяся в мысли о возможности прекратить существование. Похоже, вместо себя, Моторов решил опорочить память о всех тех, кто с ним вместе некогда работал. Пусть написал он с задором, с таким же успехом собственные истории может рассказывать любой медик, умеющий травить байки.

» Read more

Необходимо сказать о нескольких работах Сумарокова, ничем не связанных, но настолько малых, что отдельно их разобрать не представляется возможным. Стоит начать с повествования “О думном дьяке, который с меня взял пятьдесят рублей”. Случилось то, когда Александру исполнилось двенадцать лет. Был он умом смышлён, поэтому имел некие отношения с думным дьяком, как ранее называли обер-прокуроров. Вообще-то за взятки в России полагалась смерть, что никогда и никого не останавливало, ни в Империи, ни в позже возникавших государственных образованиях. Мало дать требуемое, нужно пробиться на приём. А как это сделать, если дворня не пускает? Пустив же, заставляет собаке поклоны отдавать. Не повезло тогда Александру, дьяк оказался в мыльне. Когда получилось добиться приёма, тот день предназначался специально для пьянки. Пришлось настаивать решительнее. Только толку-то… русским бояться нечего, для того они себя вениками в бане и хлещут до одури, подготавливая тела к будущим поркам, излюбленному на Руси способу наказания.

Второе малое произведение “Сон счастливое общество”. О желаниях лучше говорить так, будто они приснились. За это никто наказывать не станет, мало ли какая нелепица во время отдыха привидится может. Увидел Сумароков в том сне государство справедливое, практически в духе поэтов восточных стран, где правитель справедлив и думает о благе народа, он честен и в помыслах страдает за боль, причинённую его подданным. Всякий начальник схож с правителем, воплощая идеалы государя на вверенной ему территории. Каждого отрока со склонностью к обучению отдают для обретения соответствующей его устремлениям специальности. И самое главное! Каждый в деле своём начинает с малых должностей. Так, дабы управлять армией, должен начинать службу в звании рядового.

Третье произведение “О копистах”. Бывал Александр в Париже, принимал там восторги местных жителей, знавших о достойных комедиях, им лично написанных. Во всём почёт и уважение среди ценителей театральных представлений. Да вот какое произведение не попадёт в руки копистов? Им же надо скопировать текст, то есть перенести собственноручно на чистые листы. Надо полагать, Александр приметил в парижских копистах интересную деталь, они вооружены шпагами, ибо так по их служебным обязанностям полагается. Видимо на тот случай, когда разъярённый автор станет предъявлять претензии и грозить отправить на тот свет, хватаясь за похожее оружие. Кроме копистов в Париже шпаги никому не полагаются. Может где-то Сумароков не так понят был, поскольку иной раз говорил он языком архаичным, довольно трудным для усвоения.

Таковы малые произведения, сообщающие несколько занимательных фактов, чуть лучше представляя мысли Александра, его томившие. Сказано им вполне достаточно, чтобы понимание было о тяготивших переживаниях. Остаётся досадовать о невозможности установить точную датировку, дабы полнее проследить становление мировоззрения. Но чего нет, того не требуется. Стоит сказать спасибо людям, собравшим сочинения Сумарокова и объединившие их в собрания, никогда после не переиздаваемые. Не знает потомок даже толики произведений Александра, вынужденный обращаться к текстам дореформенным, если сумеет получить к оным доступ и уделит достаточно для их изучения внимания.

Приходится сожалеть и о многом, Александром так и не сделанном Помимо драматургии было в чём ему себя проявить, хотя бы в той же исторической науке, известной нам по обрывкам, среди бумаг сохранившимся. Пока рано ставить точку. О Сумарокове не всё ещё сказано. Нужно продолжать изучать его творчество, и творчество людей, творивших с ним в одном времени.

» Read more

Десять месяцев пути в сто пятьдесят тысяч миль остались позади. Даррелл побывал в России, чему оказался невероятно рад. Перед ним не было традиционных русских, на любое предложение отвечающих отказом. Наоборот, найти общий язык со всеми народами планеты – вот задача населяющих Россию людей. Всюду Даррелл встречал гостеприимство, улыбки и желание сберегать богатства природы. Две беды заставили придти к разочарованию – излишнее количество министерств, отвечающих за содержание зоопарков, и отсутствие связи между заповедниками, лишёнными возможности сообща заниматься общим делом. Всё остальное на должном уровне. Но как же велика Россия… под нею Даррелл понимал весь Советский Союз.

Стоит кратко оговорить основные места, удостоенные внимания Джеральда. Началось и закончилось путешествие в Москве. Первым человеком, сделавшим для Даррелла ближе понимание русской души, стал Николай Дроздов, пригласивший принять участие в телепередаче “В мире животных”. Приходилось удивляться, как Николай постоянно делал подарки, когда их от него не ждали. Из своего саквояжа он мог извлечь ручную змею. Поистине занимательным оказался первый встреченный русский. Когда Даррелл будет прощаться с Москвой, он пожелает посетить птичий рынок, закрепив мнение о России. Несмотря на улыбчивые лица рядовых граждан, власть сохраняла суровое отношение к иностранцу, не позволяя снимать на плёнку объекты, если они чем-то могли повлиять на представление о стране. Может потому везде Джеральду были рады? Его встречали, словно приехал высокий начальник, к которому надо соответственно положению отнестись.

Россия – страна медведей? Даррелл ни одного дикого медведя не встретил, хотя страстно желал. Он готов был встать рано утром, проваливаться в снег по грудь, оказаться покалеченным, только бы увидеть величественного хозяина русской природы. Именно поэтому он сразу отправился в Дарвинский заповедник, где в лесах вдоль Рыбинского водохранилища всё для того подготовили. Вместо медведя он увидел следы, вынужденный удовольствоваться воинственным глухарём и вездесущей енотовидной собакой.

Надо ли говорить, как протекали съёмки? Требуемые животные не показывались, небо оказывалось излишне пасмурным. Природа словно пожелала соответствовать серости русских городов, восторга не вызывавших. Милее Джеральду оказались сельские дома с расписными ставнями. Мало удалось увидеть и в Окском заповеднике под Рязанью. Даррелл желал посмотреть на спасение животных во время паводка. Он знал, если человек не перевезёт зверей через разлившиеся реки, они обречены на гибель. С трудом удалось принять участие в таком мероприятии, опять же из-за причуд погоды.

Третий заповедник – Березинский, расположенный в ста двадцати километрах от Минска. Бобры и чёрные аисты оказались не так интересны, как местная школа с экологическим уклоном. Обучающиеся тут дети занимались фермерским хозяйством и держали зоопарк. Довелось Джеральду услышать историю про убитого медведя, уничтожавшего пчелиные ульи. Оказалось, животное постарело и лишилось зубов, находя пропитание только таким способом. Поступок учеников оказался гуманным, медведь не смог бы нагулять жир к зиме, а значит умер бы от голода.

Аскания-Нова – единственная на планете дикая степь, располагается на юге Украины. Тут разводят всевозможных животных, должных жить в сходными со степными условиях. Рядом соседствуют зебры, лошади Пржевальского, ламы, куланы, антилопы, различные гибриды. Обитают в заповеднике три вида страусов, североамериканские бизоны, множество птиц. Уделил Даррелл внимание и флоре, к чему редко обращается. Причина того в его жене Ли, считавшей обязательным видеть природу шире.

Побывал Джеральд и на Кавказе. Передвигался на вертолёте, джипе-вездеходе и пешком. Тут он интересовался восстановлением популяции зубров. Даррелл посетил проездом Сочи и Грузию, дольше положенного остановился в доме лесника, приняв обязательную порцию водки и необычно щедрую закуску. Но восхищался он всё же величием гор и открывающихся взору панорам.

Шестым направлением в поездке по России стало посещение Астраханского заповедника (первого в советском государстве, созданного по инициативе Ленина) и Калмыкии. Ещё раз Даррелл напомнил читателю, как узко мыслит человек. Он привёл в пример людей, считавших бакланов вредными для популяции рыб. Истребление птиц показало иное – рыб оказалось менее должного. Получилось так, что чем более бакланов, тем богаче окажется улов у рыбаков. Когда Джеральд двинулся в Калмыкию, пришёл в ужас от мысли погибнуть и быть забытым лет на сто, пока его побелевшие кости не будут случайно обнаружены. Сей пессимизм связан с семичасовой дорогой, на всём протяжении безлюдной, кроме двух встреченных деревень. Насладившись представшими ему сайгаками, некогда на грани уничтожения, теперь насчитывающие миллионы особей, он отправился к следующим целям на восток и на север.

Величественная Бухара открылась перед Джеральдом во всей красе голубых мечетей. Тут некогда жили аисты, и то место считалось особенно важным, где имелось больше гнёзд. Куда они делись? Стоило человеку заняться осушением окрестных болот, птицы лишись источника добычи пропитания и улетели. Осталось взирать на джейранов, исчезнувших в дикой среде и ставших домашними. Следом за Бухарой посещён древний Самарканд, по улицам которого ходили Александр Македонский, Чингисхан и Марко Поло. Множество лиц и разнообразие товаров: Даррелл словно забыл, для какой цели приехал. Через Ташкент он двинулся в сторону Тянь-Шанских гор.

Джеральд устал рассказывать о впечатлениях, став кратким в изложении. Красная пустыня Турменистана сменится замёрзшим Байкалом, а тот тундрой Таймыра. И вот поездка по просторам России подойдёт к концу. Всё, о чём Даррелл рассказал, должно вызвать ответную радость. Правы те, кто считает, что счастлив человек, живущий в большой стране, но его счастливее тот, чья страна к тому же едина.

» Read more

Работа над фильмами о природе послужила поводом к написанию книги “Натуралист на мушке”. Ради коротких лент Дарреллу предстояло побывать во многих местах, становясь очевидцем происходящих на планете удивительных событий. Но самое главное из них – нежелание природы сотрудничать. Куда бы не шёл Джеральд, обязательно обстоятельства складывались против него. Читатель может отметить, как подобная манера описания будней изрядно надоела. Сколь скептически не относись к случающимся несуразностям, акцентировать на них столько внимания не требовалось. Если место съёмок Британия – жди серого неба и дождя, если требуется выманить барсука из норы – не пытайся даже надеяться на подобное.

Заполнять объём книги Даррелл решил фактами из жизни братьев меньших. Узнать предстоит обо всём, как важном, так и просто любопытном. Оказывается, некоторые морские обитатели на протяжении своего существования неоднократно меняют пол. Происходящее вокруг так способно поразить воображение, что не требуется придумывать фантастических вариантов. Если читатель не верит в вечную жизнь, то природа найдёт представителя, способного существовать едва ли не вечно.

Другой важный момент повествования – отношение человека к миру. Как всегда, речь о негативном влиянии людских побуждений. Желая блага, человечество вносит разлад в до того без проблем существовавшее. Чего стоят нутрии, завезённые в Европу меха ради, после оказавшиеся невостребованными, но изгнать с континента их уже не получилось, смиряясь с постоянными убытки от хищнических порывов сих разбойников. Разумно предположить, что проблему присутствия нутрий человек способен решать только радикальным способом. Как раз таковой подход и возмущает Даррелла, сетующего на вредность не столько светлых мыслей, как ему не нравится продолжение благих помыслов, принимающих ужасающие формы. Как пример, стоило кому-то обвинить барсуков в носительстве туберкулёза, сразу началась травля, лишённая малейшего проявления гуманности. Это не может быть правильным! Требуется искать безболезненное решение возникающих затруднений. Человек же всегда действует прямо, становясь причиной следующих, порождаемых им, бед.

Со дна морей до вершин гор предстояло пройти путь съёмочной группе Даррелла, испытать жар пустынь и холод промозглых вечеров, изучать тяжесть произрастания кактуса из семечка и дожидаться еженедельного опорожнения мочевого пузыря ленивца, внимать сложности возвращения жаб к месту их рождения с целью размножения и наблюдать за калифорнийской кукушкой, не выпускающей изо рта труп жертвы, дожидаясь освобождения желудка от прежде поглощённого. Однажды пришлось опасливо выполнять требования оператора в кадре с носорогом, буквально со смертельным риском.

Не скрывает Джеральд случавшихся неудач, связанных с непониманием членами съёмочной группы, как следует обращаться со сторонними людьми. Не так велика проблема доставить определённый вид в те места, где теперь он отсутствует. Иногда нужно преодолеть сопротивление местных жителей, не желающих видеть обратное вторжение тех, с кем они долго и упорно боролись. Никому не нужен сельскохозяйственный вредитель, и никто не согласится испытывать его присутствие в дальнейшим, ежели на ленте он появится на пару минут. Некоторые называют такие съёмки подставными, а работающих над такими лентами людей – шарлатанами. Даррелл не отрицает подобного, каждый раз ссылаясь на великие трудности натуралистических съёмок, особенно учитывая хроническое отсутствие везения.

Побывает Даррелл и на Корфу, вспомнив прежде с ним происходившее. Он отметил изменения, произошедшие на острове. Ему было приятно показать Ли всё то, о чём он писал в цикле воспоминаний о детских годах, проведённых на этом греческом острове. Об этом рассказывать не требуется, читатель итак знает, ранее ознакомившись с буднями юного натуралиста.

» Read more

Эссе – тонкий литературный инструмент. Пользоваться им не всегда получается умело. Требуется вдохновение и редко действительно важные мысли. Просто появляется желание творить, из чего получается определённый текст. Место ему обычно определяется в ни к чему не обязывающих колонках периодических журналов, либо оседает в виде сообщений на блог-платформах, а когда совсем туго, то зависает в социальных сетях, утопая во многообразии производимого человечеством репостного шлака. Порою возникают мысли взять созданное прежде наследие, объединить и выпустить отдельным изданием. Именно так поступил Лев Рубинштейн, собрав статьи последних лет.

О чём рассуждает автор? Обо всём. Людям интересно, куда исчезли тараканы? Давайте порассуждаем над этим. Тараканов невозможно истребить из-за их живучести и приспособляемости. Неужели и в отношении них человек смеет думать, будто он может хотя бы как-то на них повлиять? Тот же озоновый слой, никак не связанный с деятельностью людей, только повсеместно заметный. Если исчезли тараканы, то давайте не будет отталкиваться от производимых человеком технических революций или чего-то другого. Примерно в таком духе рассуждает Лев Рубинштейн, исчерпывая тем лимит на требуемое количество печатных знаков. Когда текста окажется достаточно, он замолкает.

Можно подумать про национальные особенности, так называемые стереотипы. Разве финны настолько строги к себе и достойны подражания? Кто был на финских вокзалах, тот понимает, как всё обстоит на самом деле. Финны похожи на прочих, по малой нужде пристроятся в угол и совершат без сомнения опорожнение мочевого пузыря. В той же Швейцарии, будто бы спокойной, людей избивают, выливая агрессию на улицы городов. Отдельные случаи людского непотребства Лев Рубинштейн считал достаточными для убеждения в отсутствии представления о других нравах. А может дело обстояло иначе? Что хотел увидеть, тому стал очевидцем, или понял так, каким образом желал понять.

Это незначительная доля имеющегося в сборнике материала. Общей повествовательной линии Лев Рубинштейн не придерживался. Так стоит ли его читать? В качестве эпиграфа предложены слова Чхартишвили, серьёзно заявляющего о важности сих заметок, якобы каждая семья в России начинает день с обсуждения написанного Львом, настолько это трогает их души, кажется им жизненно важным и достойным выражения согласия или несогласия. Настроившись на такой лад, читатель не заметит, как пролетят заметки, не пробудив мыслей о прочитанном. Пусть исчезают из городов тараканы или финны присматриваются к очередному углу, обывателю то без надобности. Каждый сам определяет, какой объект сделать важным для внимания, без чужого к тому волеизъявления.

Но одно стоит отметить точно. Будущее будет за подобного рода литературными трудами. Слишком многие выражают личное мнение, считая его важным. Иногда появляются почитатели таланта, выражая одобрение, или хулители, имеющие право сказать мнение гораздо весомее. Беда ситуации в обретённой свободе по публикации контента, не испытывая привязки к определённым изданиям. Достаточно зарегистрироваться на блог-платформе, социальных сетях или создать личный сайт, где сообщать обо всём, о чём пожелается сказать.

Поможет этому премия “Новая словесность”, радующаяся возможности привнести постмодернистический уклон в способы самовыражения. Чьи-то сиюминутные мысли, набор постов или заметок укладываются в представление о новой словесности, будто брошен вызов беллетристике. Чем страннее получилась подача, тем сильнее вероятность признания. Только удивительно, как мало почитателей у подобного рода литературы, не рассчитанной на широкий круг читателей. Зато можно смело ссылаться на элитарность подобных произведений, достойных полок эстетствующих книгочеев: истинная ценность для них не имеет значения.

» Read more

Кругом дураки, я умный самый. Среди дураков, но умный самый. Они ничего не знают, я знаю всё, что не знают они. От меня зависит, какими им быть, но я вижу в них дураков, и умнее меня они быть не должны: таково наполнение “Скунскамеры” Аствацатурова, взявшегося показать читателю, как много кругом глупых людей. Есть такие, кто считает пушкинских Онегина и Белкина писателями, а некоторые действительно приезжают в Санкт-Петербург искать скунскамеру, дабы насладиться видами скунсов. Всякие познания возможны у человека, в зависимости от свойственных ему интересов, но укорять за незнание чего-то известного тебе – всё-таки не совсем правильно, особенно учитывая, если люди пришли перенимать твои знания, которые ты не желаешь бережно передать следующим поколениям.

Зачем упирать на интеллект, рассказывая о работе пивных ларьков в Советском Союзе? К чему наблюдать за рытьём охранника клуба в сумочке твоей девушки? Чтобы следом поделиться умением применять метонимию? Что существенного поменяется, если пиво назвать иначе? Мелочи несущественных знаний не дают ничего, кроме понимания собственного превосходства. Но для чего возноситься над чем-то, всего лишь порождая трудности, когда стоит выбросить большую частью “мудрости” из учебников, попавшую туда из-за желания ряда исследователей хоть в чём-то выделиться, не умея найти подлинного применения доступным им способностям.

Я умный, кругом дураки; дураки были всегда, особенно в детстве; сам таким был, но детям это простительно: разобравшись с собой настоящим, Аствацатуров погрузился в прошлое, когда он мыслил простыми материями. Ежели ему читали сказку, где Иван-царевич решил засунуть хлеб в ширинку, то значит считал необходимым поместить сей объект себе в штаны. Не знал тогда Аствацатуров про старинное прозвание полотенца. Хорошо, не решился рассказать про футляры, куда нечто полагалось влагать, отчего их называли влагалищами. Сущая глупость, однако когда-то человек не обладал важными для него знаниями, вследствие чего мыслил смешным для знающих людей образом. Может Андрей решил оправдать интеллект студентов, которые после его занятий становились грамотными и им наконец-то получилось понять, кем всё-таки были Онегин и Белкин.

Аствацатуров не скрывает циничного отношения к жизни. Он устал от работы, эмоционально выгорев и смирившись с приходящими к нему волнами пустых голов. Он признаёт и то, что не в силах повлиять на кого-то, являясь трусливым и лишённым фантазии человеком. Ему тяжело смотреть людям в глаза. Его переполняют комплексы. Если бы не литература, жить ему наедине с невозможностью находить общий язык. Благодаря книгам он сумел выговориться, максимально раскрывшись, вполне понимая, каким суровым может быть критический отклик.

Не станем мериться с автором гениталиями, подтверждая или опровергая его теорию человеческого стремления определять происходящее с помощью различных пузомерок. Как писатель Аствацатуров состоялся, номинировался на премии и где-то преуспел. Его осуждающие того же добиться не сумели, в том числе и в качестве способных к осуждению людей. Но и это не главное. Аствацатурову должно быть безразлично любое отношение, в том числе и одобряющее. Выбраться из скорлупы он всё равно не сможет. Причина того кроется в отношении к миру. Ежели не дано преодолеть себя, то не стоит пытаться. Важнее сказать правду, чем Аствацатуров и занимается, показывая отношение к действительности, не уставая сожалеть, что всё именно так. Иначе ведь быть не могло. И не станет, как не старайся найти выход.

» Read more

Снова Даррелл на Маскаренских островах, им посещены Маврикий, Родригес и Круглый. Пришло время сравнить, насколько изменилось положение находящихся на грани вымирания видов. К радости Джеральда – динамика положительная. После его визита правительство Маврикия заинтересовалось работой по сохранению флоры и фауны, теперь всеми силами помогая Дарреллу пополнить коллекцию Джерсийского зоопарка. На этот раз поездка оказалась более насыщенной, так как дополнительно посещён Мадагаскар, интересовавший уникальностью природы и, самое главное, лемурами.

Особенность этой книги – большое количество фотографий при малом объёме текста. Читатель визуально воспринимает посещённые Джеральдом места, тогда как текст сухо излагает ход рабочей поездки. Даррелла интересовали розовые голуби и золотые крыланы, уже известные читателю обитатели Маскаренских островов. Этих животных трудно обнаружить в естественной среде из-за сложности добраться к месту их обитания. Становится понятна причина, почему они частично сохранились. Но положение всё равно катастрофическое – шестьдесят особей не дают гарантии сохранения вида в дальнейшем.

Остаётся отметить, с каким удовольствием Джеральд рассказывает об увиденном. Его деятельность наглядно показывает важность проделываемой им работы. Он сумел заинтересовать людей, всерьёз занимающихся тем же, чему сам Даррелл решил посвятить всю жизнь. Колония розовых голубей и золотых крыланов увеличивается, значит вымирание им не должно грозить. Если получится в этом же убедить каждого человека, то имя Джеральда навсегда станет синонимом борьбы за сохранение многообразия видов. Всех убедить не получится, но нужно двигаться именно в данном направлении деятельности по сохранению имеющегося.

Порой трудно убедить людей в необходимости сохранять животных. Допустим, очень тяжело избежать предрассудков относительно рептилий. Обычно эти создания воспринимаются противными, склизкими и ядовитыми. Даррелл заверяет: многие на ощупь подобны любимым модницами кожаным сумкам… приятные, мягкие и нисколько не способны отравить. К тому же, что особенно важно, рептилии поедают грызунов, тем помогая человеку сохранять сельское хозяйство от довольно негативного фактора, мешающего выращиванию продукции. Об этом Джеральд вспомнил, снова оказавшись на острове Круглый, чьё второе название – Вымирающий.

На Круглом тяжело находиться человеку. Днём на его поверхности можно разбивать яйца и жарить. Тут нет хищников, поэтому рептилии ничего не боятся. Как же сложно оказалось принимать пищу, уворачиваясь от жадных ртов ящериц, забиравшихся на колени и протягивающих мордочки к еде. И спать там ночью затруднительно, ведь если в палатку ворвутся бабочки, то не найти от них спасения. Даррелл предположил: можно убить пятьсот разом, как сразу их место займёт аналогичное количество новых особей.

Понравилось Джеральду и на острове Родригес. Этот лишённый деревьев кусочек суши насчитывает тридцать пять тысяч постоянных жителей, занимающихся рыбной ловлей. Некогда тут возвышались густые леса и обитало множество животных. Теперь былого великолепия будто никогда не было. Особенно обрадовало Даррелла стремление подрастающего поколения озеленить остров, для чего ученики одной из местных школ прикладывают значительные усилия.

Осталось посетить Мадагаскар, край множества редких видов. Древнейший осколок Гондваны шёл по собственному пути эволюции, обзаведясь отличающейся флорой и фауной от соседней Африки. Достаточно сказать про девять видов баобабов, тогда как рядом располагающийся континент имеет лишь один вид. Про лемуров можно вообще не сообщать, они – гордость Мадагаскара, рядом народностей издревле обожествляемые. Оказалось, государство заботится о природе, все силы прилагая для её охранения. Джеральду осталось посетить интересующие его места, раздобыв лемуров для собственного зоопарка, где уже имелись некоторые подобные им обитатели. Но не всё хорошо на Мадагаскаре – человек успел частично разрушить природу. Может в будущем всё утраченное вернётся.

» Read more

В конце жизни Александр Куприн вернулся в Россию. Он принял Советский Союз, глубоко им восхищаясь. Так говорили те, кто слышал его восторженные слова. Таким же образом думали внимавшие сообщениям из газет. Сохранилась и заметка “Москва родная”, написанная в состоянии подъёма от возникающей радости на лицах соотечественников при встрече с ними на улице. Проведя последние десятилетия в изгнании, наконец-то Куприн обрёл себя в стране близких ему людей. Не всё так благостно, как может казаться. Ту последнюю заметку о Москве сочинил не он. Александр никогда не писал в подобной манере, словно он поддался воздействию пропаганды и растворился в иллюзиях.

С 1925 года Куприн постоянно сравнивал Париж с Москвой. Нельзя найти общих черт между этими городами. Они населены отличающимися друг от друга людьми. Первый очерк об этом так и назывался – “Париж и Москва”. Достаточно сказать о поцелуях. На улицах французской столицы при встрече предпочитали слегка прижиматься щеками, сами поцелуи только с родными. У русских иначе: целуются со всеми, шлёпая губами.

В очерке “Париж домашний” французы бережно относятся к птицам, кормят и холят их. И сами птицы во французских городах красивые, достойные любования. Заботиться о голубях и воробьях полагается так, будто они национальное достояние. В Россию любят птиц не меньше, но относятся к ним не так трепетно, иной раз разгоняя стаи, специально преследуя.

Очерком “Париж интимный” Куприн более склонился к нравам французов. Он отметил отсутствие во Франции послеобеденного сна, который повсеместно имел место в России. Во сне нет плохого, само это действие отдаёт налётом склонности к развращённой пресыщенности. Без излишнего осуждения Александр отзывался о Франции и в очерке “Юг благословенный”, хотя можно вспомнить написанные им за четырнадцать лет до того путевые заметки, в которых Куприн испытал огорчение от испытанных им впечатлений.

Всё меняется, если к тому возникает необходимость. Любя Россию, Александр оказался вынужден эмигрировать. Прежде, мало интересовавшая, Франция, вне желания, заменила ему дом, поскольку надежд на возвращение в “Совдепию” он не питал. Куприн смирился и нашёл нравящиеся ему черты во французском менталитете, поддавшись обаянию и уже не стремясь порицать, к чему ранее относился негативно. По той же причине он мог радоваться Советскому Союзу, испытав удовольствие от встречи, якобы именно его ждал народ страны, заскучав без литературных трудов, устав от кричаще-орущих потуг народившегося слоя советских писателей.

Но Куприн перестал писать. Он не смог пропитаться духом изменившихся реалий. Вернувшись востребованным, Александр утратил востребованность. Он стал образцом одумавшегося человека, понявшего, как тлетворен Запад и прекрасна советская действительность. И быть тому так, продолжай Куприн жить и осознавать происходящие с ним и со страной перемены. Тому не суждено было случиться. В 1938 году Александр умер, так и не принеся ожидаемой от него пользы.

Теперь, изучив пройденный писателем путь, следует подвести итог. А лучше этого не делать. Главное, Куприн принимал жизнь, жил и не поддавался излишнему унынию. Он писал о том, чему становился свидетелем. Отражал на страницах собственный взгляд, испытывая боль за переносимые людьми страдания. Он не соглашался с тяжёлыми условиями труда рабочих, выступал против разлагающихся порядков в армии, предвидел крах монаршей государственности. Он и страну покинул по воле случая, вместе с отходящими войсками белых. И всё-таки вернулся назад. Будем считать, умер Куприн от счастья, поскольку не желал снова оказаться разочарованным.

» Read more