trounin.ru

Легко идти с улыбкой по жизни: улыбаться направо, улыбаться налево, улыбаться, глядя на солнце, улыбаться, глядя под ноги, улыбаться по диагонали, улыбаться идущим сзади, улыбаться горам, улыбаться морю, улыбаться вождю, улыбаться проблемам, улыбаться, начиная дело, улыбаться, улыбаться, улыбаться, а наулыбавшись, сказав множество искромётных слов в адрес всех, кто их мог быть достоин, кто их не мог быть достоин, сугубо из желания улыбаться ещё раз улыбнуться и, дополнив повествование сквозным персонажем типа Сандро из Чегема, опубликовав все с улыбкой рассказанные истории в литературных журналах, увязав весь накопленный материал в единое издание, будто бы и имеющих единую сюжетную линию, оной вовсе не имея… Не будет конца и края, ибо конец на краю, а край на конце. Так выпей же, читатель, за здоровье Сандро, за всех действующих лиц из сказаний о нём и за самого Фазиля Искандера. Действительность всегда должна восприниматься с осознанием лёгкости бытия. Пусть пьянят тебя, читатель, горы и горный воздух, прочее забудь, проблем нет, их никогда не было.

Искандер сказывает истории толсто, не жалея слов. Одни скажут — писатель льёт воду. Другие — автор графоман, упивающийся возможностью наполнять страницы текстом. Третьи — Фазиль упивался не текстом, а словами, находя упоение от выражения эмоций. Кому-то и в самом деле понравится сборник новелл о похождениях дяди нарратора, названого давным-давно Сандро, местом жительства которого является местечко под названием Чегем, располагающееся в Абхазии. К слову, не всегда истории рассказывает нарратор, порой его место занимают прочие лица, вплоть до морд, причём звериных, принадлежащих тем, кого трудно называть представителями рода человеческого. Не совсем понятно, как Искандер мог узнать мысли мула, но мысли мула он каким-то образом знал, коли даже такое действующее лицо сумел сделать главным в одной из новелл.

А как быть с Сандро? Его имя на обложке, профиль в ряде изданий там же. В тексте всё иначе, Сандро всегда на последних ролях. Он — лицо второго плана, если не третьего и не четвёртого. Фазиль сперва расскажет много о чём, приведёт исторические свидетельства, обоснует предпосылки нынешнего положения, закатит пир горой и наполнит действующих лиц вековечной обидой друг на друга. Только после Искандер вспоминает про Сандро, вводит его в повествование, наполняет содержание юмором, лёгкостью и горным воздухом. Мудрость проливается потоком, улыбки направо, улыбки налево, улыбки товарищу Сталину, улыбки всем прочим, в том числе и читателю.

Нет авторитетов и почитаемых действующих лиц, все они достойны едкого сарказма, высмеивающего их пристрастия. Зачем бояться мёртвых, если они умерли и более не несут в себе опасности? Можно удостоить всех почивших разноплановыми подробностями. И чем выше лицо при жизни занимало положение в обществе, тем лучше оно подойдёт для высмеивания. Например, товарищ Сталин, любивший ловить рыбу на динамит, хорошо провести время на кавказских застольях и чьи кальсоны довелось носить не кому-нибудь, а Сандро из Чегема.

Но первые лица первыми лицами, о них постоянно говорить, значит утомить читателя. Так появляются у Искандера иные обыденные персонажи: дантисты, гаишники и так далее. Каждое новое лицо любит греть руки на несчастьях других. Совокупно с советскими реалиями, нужды рядовых граждан постоянно упираются в необходимость проявлять изобретательность, если всё-таки есть желание получить обещанные золотые зубы или отобранные за нарушение правил дорожного движения права. Сандро не является жертвой обстоятельств и не занимает постыдную сторону вымогателей, он всегда наблюдатель и активный радетель за справедливость, иногда истолковываемую им превратно. Фазиль явно намекает на проблемы общества, предлагая их регулировать исходя из нужд людей.

За лёгкую поступь! А если засосёт трясина, то только в лучший из возможных миров!

Автор: Константин Трунин

» Read more

История читается приятней, когда в стихах до нас она дошла, и тем нам кажется опрятней, хоть вымыслом подчас она полна. Пусть прошлое напоминает мифы, не сходится с былым поэтов текст, ведь в прозе в строчках тоже элементы правды скрыты, там тоже трактование с аналогичной переменой мест. Не в том вина народного творенья, что сохранились летописи ведших их людей, то не испортит впечатленья, скорее сделает историю полней. Лишь версии поэтов помнить будут, так повелось с давнишних лет, детали обязательно забудут, к прекрасному тянуться должен человек.

О чём печалиться испанцам, коль прошлое их славится давно? Не раз сдавали край родной пришедшим чужестранцам, но возвращали всегда назад своё. О том в народе складывали песни, романсами их принято считать. Одни герои почивали в лести, других приятнее считалось унижать. К чему им было возвышать Родриго, вестготского последнего царя? Его унизили учтиво, любовь его проклятием клеймя. И отчего народу не любить Кампеодора Сида? И почему душевно не сказать о подвигах Гонсалеса Фернана? Вот только позабытой оказалась знаменитая коррида, но и без неё народом песен сложено немало. Жестокий Педро, дель Карпио Бернардо, инфанты Лара — также основные лица. Испанское наследие громадно. Потомкам есть, чем насладиться.

Не должен нравиться Испании Родриго, согласный сжечь страну дотла. Не зря на ум идёт «интрига» — созвучное определение поступкам короля. Он воспылал симпатией преступной, не мог сдержать свой нрав в узде. В междоусобных тяжбах страна ослабла, став доступной, дав путь на север вражеской орде. Нахлынула из мавров высокая волна, вестготы земли потеряли, казалось — это навсегда, обратно завладеть получится едва ли. Испанцы дали слабину, осталось сетовать на неудачи, Родриго приписали всю вину. И не могло быть никак иначе. Сложились обстоятельства такие, не в том была вина его, и до него цари другие, похожие поступки совершали всё равно.

Когда согласие не достигается в стране, тогда рождаются герои, висят их черепа порою на стене иль украшают царские покои. В них бунту благородный дух подвержен, не могут успокоиться они, словно каждый из них Родиной отвержен, что не позволяет им выражать желания свои. Причина не всегда нужна, главнее внутреннее чувство, обида далеко не так важна, как выпирающее буйство. Согласным быть — не тот удел испанского народа, они не думают про вред, порою важной выступает прежде честь их рода, но чаще каждый мнит себя достойным собственных побед.

На том ряд исторических событий построен. Упор на личность был всегда. Тот нам запомнился, как воин, чья мотивация проста. Король в темницу поместил отца, разбойник бросил семя на чужбине. Вот начинается история с конца, имея продолжение в достойном славы сыне. Покуда жажда мести не утихнет, до той поры пылает сердце храбреца, убить он может или пламенем объятый вспыхнет, не пожалев и жизни короля.

События былого нам теперь понятны. Важней считалось честь блюсти. Достойные поступки быть должны приятны, чтобы не хотелось глаз от текста отвести. На то и дан в наследство нам испанский Романсеро — пример для доблести потомков, Читать его беритесь смело — читайте с выражением и громко. А если вдруг желание возникнет читать романсы о простом, скользить не надо взглядом, строчки быстро пропуская, их надо достойно воспринять с умом, поэзия в Испании тогда была такая.

Автор: Константин Трунин

» Read more

При внимательном чтении трагедий античных авторов читателем определяется важная особенность — сюжеты повторяются, либо взаимно дополняются. Благодаря этому потомкам проще ориентироваться в событиях Древнего Мира. Может оказаться, что до нас дошли именно те трагедии, эпические моменты которых наиболее нравились поздним составителям сборников наследия предков. Прочие трагедии были навсегда утрачены. И это при обилии написанного! По плодотворности ни Эсхил, ни Софокл, ни Еврипид друг другу не уступали. Только Еврипиду повезло более, нежели двум другим великим эллинским трагикам: сохранились в полном объёме восемнадцать произведений, в виде кратких фрагментов или только упоминаний о них ещё семьдесят.

Как Эсхил и Софокл, Еврипид также уделял внимание сказаниям о событиях Троянской войны и её последствиях, особенно выделяя линию Атридов, начиная с заклания Ифигении в Авлиде, вплоть до окончания мытарств Ореста в Тавриде. Им же дополнительно проработан образ Электры, вышедшей замуж за пахаря и воинственно взиравшей на мать, самолично готовой свести с ней кровавые счёты за убитого отца. Точка в предположениях о судьбе героев прошлого была поставлена окончательно. Прояснилась вся цепочка происшествий, завязавшаяся вследствие божественного вмешательства. По сохранившимся трагедиям Еврипида к такому выводу придти нельзя, необходимо дополнительно читать труды старших поколений трагиков.

Тесно связана с темой Атридов история Елены. По Еврипиду с неё снимается ответственность за главную роль развязывания Троянской войны. Вновь боги играют судьбами людей, обманывая их и меняя действительность на своё усмотрение. Так, оказалось, Елена провела годы противостояния в Египте, подобно Ифигении, перенесённая за пределы конфликта интересов между микенцами, связанными клятвой воспитавшего Елену Тиндарея, и троянцами. О её судьбе Еврипид рассказывает и в трагедии про Ореста, делая неповинную жену брата отца жертвой неистового гнева.

Не будь Трои, о чём тогда было писать античным трагикам? Есть ещё вдохновляющие эпизоды из истории города Фивы, тесно связанные с царём Эдипом, невольным мужем собственной матери, породившим детей, чьим проклятием стала братоубийственная война, получившая прозвание в трагедии Эсхила «Семеро против Фив». Еврипид раскрывает причины, побудившие сыновей Эдипа стать непримиримыми врагами, а после уже о том, как лучше похоронить тела погибших участников осады, дабы не стали они кормом животных, а были погребены по бытовавшим тогда правилам.

Построение всех трагедий Еврипида имеет сходные черты. Неизменны: раскрытие сути действия в прологе, развитие истории, отвлекающие хоровые партии, поясняющие речи корифея и сообщающий известия вестник. Этого вполне достаточно, чтобы предположить, что в сходной манере были написаны утраченные трагедии. Впрочем, потомкам важнее не манера изложения, а содержавшиеся в них события прошлого, ныне принятые за негласную историю. У любого мифа имеются настоящие предпосылки, прочее же не столь существенные детали, поэтому-то и важно, о чём писали древние авторы.

Написано на основании трагедий: Электра, Елена, Финикиянки, Ион, Орест, Вакханки, Ифигения в Авлиде, Просительницы, Троянки. Часть из этих произведений не удостоились упоминания. Например, «Ион» схож с историей про Эдипа в плане запутанности, главный герой озабочен поисками неизвестных ему родителей. «Вакханки» повествуют о Дионисе, виновном в буйстве девушек.

Таково наследие Еврипида. Остаётся надеяться на случайные находки. Вдруг где-то мирно покоятся тексты авторов древности. И вдруг когда-нибудь случится возможность ознакомиться с полным собранием сочинений Еврипида, Софокла и Эсхила. Но, увы, читатель начала XXI века, скорее всего, останется с уже имеющимися трагедиями. Может оно и к лучшему, не придётся расстраиваться. Утраченное может оказаться посредственным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Какой была Москва в начале XX века? Кажется, обычный тихий город, в котором ничего не происходит. Задумаешь писать дневник, а о чём и не найдёшь. Так представляется юному человеку, чьи заботы не доросли до требуемого уровня, чтобы начать понимать окружающий его мир. На самом деле, на улицах Москвы и во всех уголках Империи бурлила жизнь, рос уровень народного недовольства, обильно проливалась кровь и множество людей отбывало наказание в застенках за ведение подрывающей государственный строй деятельности. Для понимания этого нужно было действительно дорасти. Но и это не помешает сохранить тёплые воспоминания о детстве, постоянных переездах и холодных квартирах.

Стиль Бориса Евгеньева определить трудно. Он лирично повествует, в новом свете даёт понимание ностальгии, пишет местами потоком сознания, а иной раз показывает мастерство беллетриста. Если говорить о «Московской мозаике», то нужно упомянуть раскрытие перед читателем портрета города, исторические выкладки и сравнение с настоящим. Касательно повести «Где ты, Лиза?» упоминания заслуживает уже неистребимая тоска по Родине. «В Лондоне листопад…» — иная жизнь с отличным от русского мировоззрением и вместе с тем с неоспоримо важной культурной ценностью.

Во всех произведениях Евгеньев опирается на семью Анохиных. Зачиная от одного из них, он показывает становление его потомства. Безусловно, особо выделяется судьба Лизы, покинувшей страну вместе с матерью, латвийской немкой, после смерти отца. И как бы она не стремилась вернуться обратно в Москву к брату — мечтам не будет суждено осуществиться. Тому есть ряд мешающих обстоятельств, о которых читатель узнаёт из писем. Потерянная для себя, Лиза желает красиво жить, но обустроить быт не может, вследствие чего вынуждена бороться с нуждой, являясь игрушкой сперва матери, потом дедов, мужей и в итоге оказывается всеми брошенной, в том числе и государством.

Прошлым живут и Анохины из «Московской мозаики». Пытаться звонить на телефонный номер бесполезно — никто не ответит. Но не истребить желание набрать на аппарате сохранившиеся в памяти цифры. И нет ответа, лишь гудки. Евгеньев собирал мысли для главного героя повествования, предпочитающего грёзы о былом, как одного из радующих его моментов. Что в его прошлом примечательного? Полуграмотная мачеха, промерзшая квартира с печкой-буржуйкой, с нужником, запасом дров и кадкой квашенной, отвратной на вкус, капусты в соседней комнате. Может прелести женщин лёгкого поведения с Хитровки? Или красоты Арбата и Мясницкой улицы? Что бы не происходило в юные годы главного героя, ему приятно о них вспоминать.

А если Анохины окажутся по туристической путёвке в Великобритании, что им там делать? Они в совершенстве знают английский язык, с пользой проводят отведённое для поездки время и с грустью соотносят оставленное дома с грузом нравов чуждой для них страны. Нравы действительно едва ли не противоположные: ценности советского гражданина не сравнить с представлениями о реальности заграничного человека, готового, ради прибыли, льстивыми речами попрать общечеловеческие нормы морали. Евгеньев мельком упоминает такие моменты, читателю скорее предстоит пробежаться взглядом по списку достопримечательностей.

В приведённый сборник также включены рассказы «Тверской бульвар, осень…», «На склоне наших лет…», «Открытие Москвы». Они могут позволить читателю лучше представить творчество Бориса Евгеньева. Снова идёт речь про Анохиных, либо их семейство оказывается опосредованно связанным с повествованием. Ознакомиться с текстом можно, особенно зная о Москве не понаслышке, а зримо представляя упоминаемые автором места.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1. «Батальоны просят огня»

И воюет человек, защищается, нападает, побеждает, либо проигрывает. И живёт потом с чувством пройденных испытаний, заново пытаясь переосмыслить былое. Что дала ему война? Что он дал войне? Почему уцелел, а товарищи пали? И приходит к объективному выводу — благодарить нужно не себя, благодарить нужно везение. Его не послали на тот участок, где бойцы должны были погибнуть полным составом, выполняя приказ командования, не зная истинную сторону задания, заключавшуюся в отвлекающем манёвре. Кто-то должен был обязательно погибнуть. Сможет ли человек пережить подобное испытание? Юрий Бондарев попытался дать ответ на этот вопрос.

Не сможет человек принять факт необходимости умереть во имя высоких целей, особенно не зная, из-за каких именно целей погибает. Для него очевидно другое — он предан командованием. Ему не сказали прямо в глаза о необходимости отдать жизнь ради выполнения манёвров, вводящих противника в заблуждение. И он не понимает, почему многосильная армия не желает прислать на помощь войска для сохранения едва сдерживаемого рубежа. Он не в окружении, он просит, но вынужден видеть умирающих товарищей и готовится к смерти сам. Происходящее на страницах логично, кроме реакции действующих лиц.

Воплями отчаяния и постоянными истериками наполнены мысли героев, полных героизма, однако постоянно недоумевающих, почему до сих пор не подошло подкрепление. Гибнут одни — гибнут следующие: Бондарев пишет о каждой смерти в отдельности, показывая истинную отвагу обречённых людей. Им удача улыбнётся лишь в единственном случае — при быстрой безболезненной смерти. Иначе предстоит долго мучиться и изводить себя риторическими размышлениями, внутренне понимая их бессмысленность. И когда уцелевшие крохи окажутся вне опасности, тогда они потеряют контроль над собой и, забыв о героизме, так и не осознав, чего добились, изойдут на немощные сотрясения воздуха перед виноватым за их беды командованием. Так обстоит дело у Бондарева.

Не могут действующие лица Юрия Бондарева принять факт необходимости принесения людей в жертву. Не добиться армии победы, не возложи она на алтарь бога войны требуемые жертвы. Принять сей факт трудно, но это обосновано обстоятельствами. И всё равно действующие лица Бондарева не могут с этим согласиться. А может сам Юрий взывает к чувству справедливости читателя, должного поддержать павших бойцов, принявших смерть, с одной стороны, за правое дело, а, с другой стороны, погибнув напрасно.

Пусть батальоны просят огня — они итак в огне, они горят и быть им развеянными по ветру. Следовало сохранять мужество и достойно принять смерть, ежели иного выбора у них не было. Бондарев решил иначе. Он дал действующим лицам достойную смерть, в прочем же лишил погибающих человеческого достоинства. Более не было веры в идеалы, а были потоки слёз, соплей и разлетающихся от гневных упрёков слюней. Кто выжил, тот бил себя в грудь и надрывно кричал. Кричал, после сойдя с ума, о чём Юрий не стал рассказывать.

Жертва оказалась оправданной. Красная армия одержала локальный успех, позволивший укрепиться на новых позициях, обеспечивающих скорое форсирование Днепра. На чувства подчинённых командование внимания не обращало. Не десятком оно жертвовало во имя миллионов, а сугубо ради выполнения поставленных целей. Люди погибли, ибо люди — расходный материал. Люди сами так захотели. Так зачем давить на жалость, Юрий? Иного быть не может. Только везение позволит выжить, но и у везения есть пределы. Поэтому истерики лишние, хотя без них обойтись тоже нельзя.

2. «Последние залпы»

Со взятием Берлина война не закончилась. В Германии оставались очаги сопротивления. Противоборствующая сторона понимала необходимость продолжения боевых действий. Её пепел смешают с грязью и унесут на сапогах за пределы униженной поражением страны, если она откажется от сопротивления и не погибнет хотя бы в отчаянной жажде призрачной надежды на восстановление пошатнувшего баланса. Советским солдатам это трудно понять — раз они победили, значит врагу полагается капитулировать и сложить оружие. Но враг на это пойти не соглашается. Его солдаты также верны погибшей отчизне, как погибавшие на полях сражений товарищи, как погибали советские солдаты, также верные собственной отчизне. О войне всегда тяжело говорить, особенно рассказывая о проигравших.

Но сопротивляющиеся очаги всё равно следует погасить. Солдаты продолжат погибать, насколько бы им обидно не было. Сама война закончилась, пришло время подводить итоги. Кто отличился, тот достиг высоких званий, иные не переступили доступный им порог соответствия. Вследствие этого, возможен внутренний конфликт несоответствия количества прожитых лет и достигнутого в армии положения. Более взрослые оказываются в подчинении у молодых, что не каждому понравится. Пока данное обстоятельство ещё имеет весомое значение, с которым приходится считаться.

Это же обстоятельство влияет на межличностное общение. Некогда товарищ и друг в мгновение оказывается надменным командиром, ставящим долг перед Отечеством выше, нежели общение с боевыми сослуживцами. А если столкнувшиеся с такой проблемой окажутся ещё и по разные стороны любовного треугольника, как тогда быть? Можно устроить истерику и развести болтологию, переливающуюся со страницы на страницу и не находящую окончательного разрешения, как часто бывает в прозе у Юрия Бондарева. И ежели возникает межличностный конфликт, следует ожидать пробуждение совести, к коей автор произведения начнёт взывать в нужные моменты, а чаще просто так, дабы обосновать очередную истерику действующих лиц.

Война закончилась — война продолжается, никакая это не борьба с очагами сопротивления. Враг продолжает минировать территорию, свои саперы — заняты тем же самым. Разминированием никто не занимается — все спокойно ходят по полям и, если подрываются, то получается — подрываются. Состав Красной армии редеет: люди гибнут, чаще от глупости, ибо идут на смерть осознанно, надеясь на «авось пронесёт». И проносит, разнося на части. Окончания военного времени не видно, Бондарев наполняет повествование множеством мелких трагедий, не объединяя их в одну большую трагедию.

Кто герои «Последних залпов»? Артиллеристы. Бондарев сам — командир миномётного расчёта. Ему близка данная тема, поэтому часто действующие лица его произведений связаны именно с этим родом войск. Есть свои специфические особенности несения службы, завесу над которыми Юрий изредка открывает. Откроет и в «Последних залпах», а потом случается страшное — солдаты начинают погибать. Не может Бондарев обойтись без нагнетания атмосферы — обязательно ему требуется драматизировать события.

Путь Юрия Бондарева в художественную литературу следует признать удачным. Шёл он уверенной твёрдой поступью, зная, каких сюжетов ждёт от него читатель. Он умел драматизировать и показывать эпизоды войны с непривычной стороны. Он — очевидец описываемого, поэтому любое возражение — лишь возражение. Хочется думать о другом, видеть представленное им в другом виде, самому представлять другими образами, но от правды жизни не уйдёшь — людская крепость рассыпается, стоит столкнуться с настоящими трудностями. Отчего же не изойти на эмоции, когда смерть ходит рядом… Быть уверенным в себе не получится — останется кричать от ужаса, а после второго боя кричать будет нельзя, позволительно только скрипеть зубами.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александру Герцену было за тридцать лет, но он уже познал горечь жизни, пребывая в ссылке. Имея склонность к литературному труду, он взялся за написание романа «Кто виноват?». Всегда трудно начинать. Требуется решить: какой сюжет выбрать, какими средствами его отразить, когда поставить точку. Не сказать, чтобы Герцен удачно справился. Скорее, текстом страницы он нагрузил, вложил в них определённый смысл и на том удовольствовался. Конечно, ежели кому захочется найти явное в сокрытом или еле уловимые намёки недовольства действительностью в описанном, то оное из текста обязательно будет извлечено. Если же смотреть на прозу Герцена со стороны рядового обывателя, то только и остаётся сказать, что слог у Александра скучен, идея произведения размыта, а толковой информации вовсе нет.

Непременно следует отметить отношение Герцена к современности. Остро встаёт проблема образования молодёжи и отношения к этому старшего поколения. Взрослые желают дать детям хорошее образование, дабы потомство не потерялось в будто бы бурно меняющемся мире. Пусть мир продолжает стоять на сохранившихся с античности воззрениях, коренным образом не изменяясь, при своём мнении остаются и молодые люди, постоянно не представляющие, кем им всё-таки следует становиться. Пойдёшь в юристы, будешь преступать закон, а если в медики, то быть до последних дней болезным. Выбрать вольную специальность, оказавшись художником? В таком случае перебиваться и голодать.

А вдруг любовь? Тогда будут порушены планы на будущее, взыграет необходимость обладать объектом желания. Эта проблема тоже из вечных, знакомых каждому поколению. И нет от неё спасения. Пока никто не придумал верного средства, способного уберечь молодёжь он бездумных поступков. После они, разумеется, поймут и заново осмыслят содеянное, став уже взрослыми. И уже им учить уму-разуму подрастающее поколение. Ежели надеяться, что всё со временем встанет на свои места и не вмешиваться — будет много хуже и, набив шишек, молодые люди или обретут разумность, либо психически расстроятся.

И Герцен нечто подобное мог подразумевать. Виноват ли кто-нибудь в рассказанной им истории? Может и виноват. Виновные, как известно, всегда есть. Но вину следует понимать не заслугой отдельного лица, а комплексом процессов, приведших к возникновению проблемной ситуации и ставших причиной получившегося результата. В таких случаях говорят — так сложились обстоятельства. Что делать? Искать виновного — авось кто-то избежит собственных ошибок, видя чужие.

В «Сороке-воровке» Герцен решил рассказать про эмансипированных женщин, сравнивая представителей европейских стран и русских. Получилось так, что в Европе женщины бесправны и потому они будут бороться за их обретение, а в России женщин никто не притесняет и они вольны в своих начинаниях. Отчего-то читатель Александру не верит, да и сам Александр приводит в пример историю актрисы, судьба которой сулила блеск, а затем накрыла непроницаемым покровом и погубила. Играла она в постановке, вынесенной в название повести. Её талантливая игра пришлась зрителям по душе и один из них, своим рвением высказать симпатии лично, нагрел обстановку выше должного, вследствие чего ничего радостного не вышло.

Понятно, вдумчивый читатель и в такой истории найдёт кладезь полезного материала, проведёт параллели между Востоком и Западом, задумается о положении женщин середины XIX века и обязательно придёт к неутешительным выводам. В любом случае, начинания Герцена похвальны. Дальше будет лучше. Хотя бы в мемуарном ремесле и в публицистике ему удастся отметиться. Беллетристика — она всегда для души и редко для пользы ума.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Какая-такая башня под видом фаллоса Ходжи? Всё можно понять и простить самому Насреддину, но не авторам, которые его именем пользуются для пропагандирования собственных мыслей, замешанных на презрении к Советскому Союзу и любви к теориям Зигмунда Фрейда, используя для их выражения трудно усваиваемые междометия. Когда речь заходит о Ходже, то читатель готовится внимать занимательным случаям, построенным на умении Насреддина извлекать выгоду с помощью слов. Это не так просто, а очень даже трудно. Однако, Тимур Зульфикаров создал множественное количество «притч», не раскрыв ни в одной из них образ того Ходжи Насреддина, каким он до того представлялся.

Что говорит сам Зульфикаров? Ему без разницы, рассказывать о Ходже или о Дон Кихоте, он может поведать о ком угодно, если ему самому этого захочется. А так как герой восточных сказаний Тимуру ближе, нежели испанский борец с мельницами, то, получается, тень горя упала, к сожалению, именно на Ходжу. Впрочем, стоит изменить имена и ряд деталей в «притчах», как тот же Дон Кихот будет смотреться будто к месту. Только вот Дон Кихот — образ на века, а Ходжа Насреддин — явление временное, он появляется в периоды особых страданий и унижений какого-либо народа на Востоке. В случае Зульфикарова таковая участь выпала на Таджикистан, переживавший гражданскую войну.

Не нужен был Ходжа, значит люди жили спокойно. Так не стоит тревожить Насреддина, как бы беду заново не накликать. Тимур о нём вспомнил — пришла беда. В своё время Леонид Соловьёв создал «Возмутителя спокойствия», аккурат накануне Великой Отечественной войны. Конечно, это совпадения и не более того. Не стоит пытаться проводить новый эксперимент. Может быть, произведение Соловьёва отчасти оправдано, поэтому приходится считаться с последствиями, а вот «притчам» Зульфикарова можно было было бы и полежать, дабы не нагнетать напряжение в атмосфере.

Сделанного не воротишь. Ходжа помянут и начал действовать. Теперь он бродит по опустевшим человеческим душам, беседует со Сталиным, клянёт Горбачёва, его грабят на Красной площади, а он думает о том, отчего семенная жидкость и моча имеют один путь выхода и почему ему не посчастливилось обладать шахскими гаремами, вплоть до прочих эротических подробностей, в том числе и включая ветхозаветные сюжеты (о них лучше умолчать, ибо здоровые мысли важнее). Не ищет более Ходжа финансовой выгоды для себя и других, а сосредоточен сугубо на физиологических и прочих не настолько важных потребностях.

Вспоминая «притчи» о Ходже за авторством Зульфикарова, читатель отметит, как нелестно Тимур отзывался о книгах, зато ценил живых собеседников: не так важен мёртвый отпечатанный лист, как встреченный человек, способный научить большему, чем художественное произведение. Может оно и так, да вот чему научит читателя встреча с представленным на страницах «притч» человеком? Какое впечатление произведёт Ходжа во плоти? Или всё-таки он покажется малость сумасшедшим, оправдываемый лишь старческой деменцией? Не стоит доверять такому Насреддину. Пусть лучше он дальше покоится с миром в забвении и поминается в набивших оскомину анекдотах, не становясь предвестником действительных неприятностей.

И всё-таки, читателю очень интересно, зачем в сборнике «Золотых притч» Зульфикаров более двадцати пяти раз вспомнил о мужском детородном органе? Не лучше ли было придумать на самом деле поучительные истории, не сетуя постоянно на действительность? Получилось так, что Ходжа, всегда умевший находить решение всякой встречаемой им проблемы, теперь на это не способен.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рассказов у Антона Чехова, по примерным подсчётам, почти шестьсот. Многие из них весьма короткие, поэтому если они и способны к себе привлечь внимание, то на несколько минут или даже меньше. Но о первых рассказах разговор особый, по ним можно понять, на основании чего выковывался писательский талант. И, надо сказать, писал Чехов обо всём. Без цинизма и юмора, просто на злобу дня. Где-то он подметил занимательное явление, так сразу им спешил поделиться с читателем. Иной раз и не следовало бы утруждаться — не стоило сообщать мысли бумаге. Так как написанное не сотрёшь, будущие поколения, при имеющемся интересе, всегда имеют возможность прикоснуться к начинаниям Чехова.

Одним из первых произведений малой формы, не считая пьесы «Безотцовщина», считается рассказ «Письмо к учёному соседу». Он показателен в отношении ранних работ писателя. Чехов всего лишь делится переживаниями общества, касательно теорий Дарвина, особенно его труда о происхождении человека от обезьяны. Трудно было людям поверить в подобное предположение, поэтому они старались над ним насмехаться, чем и занимается учёный сосед, написавший автору письмо. А Чехов, в виду своей циничной натуры, поднимает на смех уже соседа, возводя его опасения в сатиру. Ближе к концу читатель поймёт, как часто человек пестует глупости, отрицательно относясь к действительно важному.

Примерно в аналогичном духе построены следующие рассказы: Папаша, Мой юбилей, За яблочки, Перед свадьбой, По-американски, Жёны артистов, Петров день, Темпераменты, Суд, Грешник из Толедо, На волчьей садке, Зелёная коса; За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь; Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п.?; Тысяча одна страсть, или Страшная ночь. Из приведённых произведений читатель может узнать точку зрения автора на теорию темпераментов (с пристрастием применяемую к повседневности), а также ему предстоит ознакомиться с перечнем присущих художественной литературе сюжетов. О поисках покладистой жены можно умолчать, как и про написание рассказа о том, о чём его пишущий никакого представления не имеет.

Удовлетворяя собственное любопытство, Чехов берётся за рассмотрение важных для общества тем. Периодически нисходя до заметок, он всё-таки пишет ладно скроенные маленькие истории, показывающие читателю проблемы Российской Империи конца XIX века. Читатель сразу думает о коррупции — и оказывается прав. Чехова это тоже беспокоило, особенно на бытовом уровне, далёком от власть имущих, допустим в среде образования, где родитель хочет вывести оболтуса-сына в люди, а тот учится так, что учителя отказываются его переводить в следующий класс, в том числе и за мзду.

Часто герои Чехова идут по двум дорогам сразу, пытаясь всюду извлечь выгоду. Они получаются обособленными от второстепенных лиц, поступающих образцово. Когда кругом добродетель, приходится вносить поправки для написания показательного рассказа. У Чехова его герои действуют неосознанно, будто ничего предосудительного в их поступках не содержится, что и обыгрывается автором, дабы мораль была очевидной.

Мог Чехов писать и про коллег по писательскому ремеслу. Сия профессия не является источником для обогащения. Заработать на писательстве затея глупая. Хочешь донести своё — живи голодным. Хочешь сытно есть — пиши по схеме. Не разумеешь, как писать ради денег, тогда голодай, пока ума не прибавится. Всё довольно просто, нужно осознать необходимость подчиниться правилам. Писать — не значит выжимать из себя сюжеты, это рабский труд без применения творческих подходов. Писать ли беллетристику или, сменив подход, писать картины — суть едино. Уникален ли человек, каковым он себя воспринимает? Потому-то и работать следует по заведённым некогда стандартам, в том числе и на ниве литературной критики. Иначе никогда не получится обрести признание. Забудут! А когда вспомнят, то окажется, что умер непризнанный гений от голода или расстался с жизнью в силу иных печальных причин.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристофан, прозванный «отцом комедии», писал иным образом, нежели первые трагики. Его беспокоили проблемы повседневности, редко связанные с прошлым. Боги также редко появлялись в его произведениях, как и герои древности: основная роль отводилась современникам. Если некие события Аристофана не устраивали, он их высмеивал, либо предлагал оригинальные рецепты для изменения ситуации к лучшему. Сохранилось одиннадцать комедий — предлагается остановиться на пяти из них: Всадники, Облака, Тишина (Мир), Лисистрата, Лягушки.

Названия произведений основываются чаще на наименовании участников хора или по имени занимающего важное место в сюжете персонажа. Во «Всадниках», «Облаках» и «Лягушках» хор состоит из всадников, облаков и лягушек соответственно. «Тишина (Мир)» вернее было называть «Ириной», нежели отражать перевод буквально. «Лисистрата» осталась без дословного перевода, хотя «Разрушительница войны» смотрелось бы куда понятнее.

Аристофан не всегда говорит прямо. Он мог подразумевать под персонажами определённые слои населения, как простой люд, так и властителей или представителей торгового дела. Читателю редко бывает смешно внимать остротам действующих лиц. Скорее изобличаются пороки общества, что Аристофаном не подаётся в виде шуток. Возможно, его современники приходили в восторг от откровенности, сообщаемой со сцены. Спустя тысячелетия всё это понятно рядовому обывателю, уставшему находить в делах власть имущих и обладателей крупных состояний точно такие же поступки, с тех пор не претерпевшие изменений.

Не раз предпринимались попытки отобразить в художественной литературе милость верхов к низам. Аристофан и это показал, вплоть до того, что милость оказывается показной и не несёт никаких перемен, кроме кратковременного эффекта доверия, используемого в годный для того момент, после возвращаясь к прежним взаимоотношениям обособленности верхов от низов. Выходит поучительно и наставительно.

Аристофан не был связан рамками, его герои дерзки, предпочитают думать о личном счастье и практически никогда не стремятся им делиться с окружающими. Даже больше, они специально пытаются постичь искусство кривотолков, стараясь этим умением избавиться, допустим, от обязательства платить по счетам. Такое поведение всегда приводит к печальным последствиям. Но разве для древних греков это было проблемой? Тем, кто софистикой умудрялся и на хлеб с маслом зарабатывать. Они из любой ситуации выходили сухими, пускай и бежав из горящего дома, подожжённого разгневанной толпой.

Платить по долгам нужно — таковая обязанность издревле знакома человечеству. Не бывает благоприятного избавления от необходимости возвращать взятое у других. Какие бы не подрастали дети, они не поймут, покуда ближе не познакомятся с необходимостью закрывать бреши в бюджете, если не свои, так доставшиеся от родителей. Ещё Аристофан усомнился в божественной помощи касательно таких дел. Верь хоть в Зевса, долги от этого меньше не станут. А не верь — хуже не будет.

Читатель согласится, мирная жизнь всегда отягощена вследствие пресыщенности, отчего верхи забывают о народе, а народ погрязает в нужде. Как же быть, если разразилась война? Верхам понадобился народ, народ же мечтает о возвращении к мирному состоянию. Женщинам ещё хуже — их отцы, мужья и дети погибают. Аристофан придумал интересный способ, обладающий большой вероятностью примирения враждующих сторон. Он заключается в том, что женщины откажутся вступать с мужчинами в интимную близость, покуда не будет достигнуто мирное соглашение. Занимательно? Пожалуй.

Много нового читатель узнает о древних греках. Говорите про их гомосексуальные связи? Где же они??? Какой именно древний грек о них рассказал, положив начало сим суждениям? Мужчины были весьма зависимы от женского влияния, восхищались наготой выбритых мест и могли лишиться рассудка, если их и дальше будут игнорировать женщины. Предложенный Аристофаном способ определённо имел под собой основание, не стал бы он из ничего создавать столь удивительное средство для мира во всём мире, отчего-то до сих игнорируемое большинством.

Другая новость — древние греки не настолько почитали богов, как принято думать. Не страшились гнева Зевса быть испепелёнными на месте, как и не опасались других божеств, снисходительно их вспоминая от случая к случаю. Пренебрежительно они относились и к соотечественникам. Аристофан с грязью смешивает именитых философов и трагиков, делая их обыкновенными участниками комедий. Эсхил, Софокл и Еврипид дерутся на одной сцене? У Аристофана именно так и происходит. Эзоп не останется безучастным. Словно ничего святого не имелось.

Думалось, комедия — это смешно. Оказалось, комедия — это иносказательное отражение действительности. Запомните!

Автор: Константин Трунин

» Read more