trounin.ru

Следует ли считать волю большинства за способную разумно осмысливать происходящее? В момент своего настоящего это большинство творит угодное себе, порою повергая всё созданное до того. После у большинства взыграют другие чувства. Но настолько легко от того станет почившим в прежней борьбе современникам? Александр Грин беспрестанно боролся за право на собственное мнение. Он мог видеть мир идеальным, каким образом сам себе представлял. И обязательно сталкивался с высказываемой в его адрес отчуждённостью. Написав очередное произведение, вынужден был бороться с волей большинства, никак не соглашавшимся хотя бы на одно мгновение выслушать писателя. Да и не нужен был Грин этому большинству. Александра как только не клеймили, чаще сравнивая им созданное с бесполезностью. Для чего вы, Грин, творите? Каждый раз задавался однотипный вопрос. Даже после смерти не наступит покоя. Ещё не раз Грин будет поставлен в пример противного Советскому Союзу писателя. Однажды его даже назовут проповедником космополитизма. Всё это за то, что сохранял в своём творчестве дух прошлого, которому не находилось места в государстве рабочих, солдат и крестьян.

Публикация «Бегущей по волнам» состоится только в 1928 году. Это породит многочисленные отрицательные отклики. Всякого, кто отзывался положительно, воспринимали негативно, кого-то предавая остракизму. Иных, пожелавших издавать собрания сочинений Грина, вовсе сажали в тюрьму. При этом Грин ничего не говорил против сложившейся в стране системы, в изложении он максимально отстранялся, наполняя содержание чем-то далёким и загадочным, повествуя о событиях, которые никогда не могли произойти. Нет необходимости задаваться вопросом, почему Александр не стал следовать требуемым от него курсом. Не по причине нежелания, он просто не умел рассказывать иначе. И он ещё постарается об этом иносказательно сообщить. Пока же на его руках «Бегущая по волнам», с большим затруднением всё-таки опубликованная.

Александр Грин прекрасно подходил для юношеского чтения. Зачем было в нём видеть писателя для иной аудитории? Или юный читатель должен с младших классов читать нечто в духе стремления к социалистическим идеалам? Но кто конкретно в двадцатых годах мог сказать, в каком именно направлении надо мыслить? Не всё являлось столь однозначным, каковым оно начнёт восприниматься десятью годами позже. Может проживи Грин ещё лет пятнадцать, подчинился бы обстоятельствам времени. Того нам никогда уже не узнать. Поэтому приходится внимать историям, написанным в духе возвышенных чувств.

Читатель погружается в будни идеального общества, где большинство честны друг перед другом. А если случаются подлости, то злодеи обязательно будут наказаны. Важнее всего для действующих лиц — честное имя. Прочее — не стоит внимания. Герои живут красивой жизнью, надеются на достижение лучшего, и никогда ни перед кем не уступят право на своё счастье. Так перед читателем появляется главный герой, увидевший прекрасную девушку, теперь мечтающий её найти. Он слышит внутренний голос, дающий ему подсказку. Вскоре видит корабль «Бегущая по волнам», намереваясь продолжить путешествие именно на нём. После случается множество событий, где честь сходится в борьбе за отстаивание правды. При этом Грин вмешал в происходящее элемент мистики, от которой у читателя обязательно побегут мурашки. Рассказывать о содержании подробнее — помешать удовольствию внимать сюжетным поворотам. Читатель не сразу будет понимать, насколько важным станет то или иное событие. Незаурядная встреча по итогу может оказаться способной повлиять на всю дальнейшую жизнь.

Остаётся сожалеть, насколько приземлёнными могут быть люди, которые требовали от Грина творить не в подобном виде. Неужели в жизни не может быть места сказке?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Пелевин поставил перед читателем проблему, решения которой не существует: мир для человека или человек для мира? Всё ли так происходит в действительности, каким образом это воспринимает человек? Или всё происходит вне воли человека и вне зависимости от его способности это осознать? Как тогда быть? Например, постараться убрать шоры с глаз, то есть расширить миропонимание до максимально возможного. Но и тогда будет казаться, представление человека о мире может быть определяющим. Разве нет наивности в такого рода попытке осознать действительность? Вот и Виктор посчитал таким образом, наглядно показав, что для представления о мире достаточно закрыть глаза и представить происходящее, как внутри головы сама собой сложится нужная картинка. Только всем необходимо когда-нибудь вырасти. К сожалению, многие живут с закрытыми глазами, так никогда и не узнав, насколько миру было безразлично на их мнение, он ни в чём не был похож на их представления.

Поэтому Пелевин пишет про мальчика по имени Омон, чья мечта — стать лётчиком. Он закрывает глаза, представляет себя внутри летящего самолёта, издаёт звуки, соответствующие небесной машине, производит движения, должные быть характерными для полёта — и Омон летит. Став взрослее, старается проникнуть в тайны авиамоделирования, более останавливаясь на желании понять устройство самолётиков, особенно в случае присутствия внутри пилота. И для читателя очевидно, почему главный герой поступает в лётное училище. Что происходит далее? На страницах произведения начинается подлинный абсурд: от ампутации ступней до полёта на Луну, при оговорённой невозможности вернуться назад. Читатель сразу выпадает в осадок. И если с ампутацией ступней всё строится на логике: лётное училище названо в честь Мересьева, повредившего ступни при крушении самолёта; то прочее — обозначение мерной поступи Пелевина в мастера жанра абсурдной литературы.

Всё же читатель продолжит хранить уверенность, действующих лиц на самом деле готовят к полёту на Луну. Не совсем понятно, зачем их отправлять в один конец. По мере продвижения по сюжету недоумения будет становиться меньше. Пусть каждый смертник отделяет ступени вручную, принося себя в жертву, и главный герой пусть пытается застрелиться, оказавшись в безвоздушном пространстве Луны. Однако, завершение повествования станет подлинной неожиданностью, переворачивающей понимание книги с ног на голову. Это произведёт неизгладимое впечатление, от чего читатель в самый последний раз выпадет в осадок. Ему захочется задать новый вопрос: это некий эксперимент, проводимый с особой жестокостью? Только ответа не последует. Пелевин довёл абсурд до абсолюта, предоставив читателю возможность самому решать, насколько им описанное хоть на самую малость допустимо в действительности.

Так что для человека мир? Что мир для человека? Полностью ли всё построено на основании внутреннего ощущения должного быть? Или должное быть всегда происходит вне способности человека осмыслить возможность его существования? А может кто-то скажет, будто абсурд от Пелевина невозможен к осуществлению? Тогда надо теперь спросить уже у читателя: почему так тверда в это уверенность? Сама мысль о необходимости ставить человека в рамки — мягкая форма способности для того, чтобы научить пониманию действительности. Если происходящее в рамках видоизменять — человек ничего не сможет этому противопоставить. Он может начать бороться. Тем лучше! Наблюдать за его поведением станет во много раз интересней. На самом деле — человек живёт в социуме, рамки которого могут вести себя разным образом. И никто не мешает проводить эксперименты. Читатель должен знать — они проводились прежде, их проводят сейчас, а в будущем реальность станет много хуже, чем самые абсурдные предположения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Денис Фонвизин действительно был недооценённым писателем. Или не был? По его творческому наследию не скажешь, будто ему хотя бы в чём-то отказали. Если уже одно произведение осталось в памяти — огромное достижение. Но Георгий Макогоненко настаивает — Фонвизина не оценили по достоинству. Можно, конечно, задаться вопросом: а кто и для чего должен был этим заниматься? Среди писателей XVIII века не так много фамилий, которые остались на слуху. Можно согласиться, что при жизни Фонвизина не случилось публикации ни одного собрания сочинений. Разве в том беда для писателя того времени? Некоторые имели, например, десятитомные собрания, пусть совсем немного погодя после смерти, вроде Сумарокова. Да они остались в том же времени, не перешагнув далее. Нет, Фонвизина оценили по достоинству, какого бы мнения Макогоненко не придерживался.

Что же делает Георгий? Он посчитал за нужное рассказать о творческом пути писателя. И вроде бы наладил пересказ произведений. Только в чём заключался творческий путь? И почему он увязан с правлением Екатерины Великой? Получается, Макогоненко писал об исторической действительности, на фоне которой жил Денис Фонвизин. Насколько такое вообще требовалось? Безусловно, особо много про него не расскажешь. И нечего там измышлять, если с толком пытаться разобраться. Однако, чем-то ведь занимаются исследователи творчества данного писателя. И успешно занимаются! Иным мастерам пера столько усердия вовсе не отдают. А может именно Макогоненко к этому побудил остальных. До него Фонвизиным интересовались Вяземский и Брилиант, а после — Кулакова, Рассадин, Кочеткова и Люстров. Не говоря о многих прочих.

Впрочем, очень часто биографы считают за необходимое поднимать сторонние темы. Это очень удобно для создания требуемого наполнения. А если пишешь о временах Екатерины Великой, материала будет предостаточно. Можно рассказать про совершённый переворот при начале правления, само её правление, обсудить шаткое положение Павла, рассказать дополнительно о тяжёлой доле крепостных, а потом вернуться к Екатерине и Павлу, свести всё к тому, что Фонвизин стоял за право Павла стать царём ещё при жизни Екатерины. Неважно, что темой исследования является непосредственно творческий путь. Не получается у биографов и исследователей оценивать Фонвизина без привязки к происходившим вокруг него событиям. Хотя, занимаясь исследованием творчества, не видишь предпосылок, каким-либо образом соотносящихся с политическими процессами.

Можно постараться найти любое угодное обстоятельство, вновь строя повествование о Фонвизине. Как к нему не возвращайся, находишь однотипные моменты. Это заставляет задуматься о необходимости прекратить изыскания в данном направлении. Если и будет найдено нечто утерянное, сомнительно, чтобы это привело к пристальному вниманию со стороны читателя. И было бы о чём говорить. Найти могут скорее неучтённые переводы художественной литературы. А кто-то может всерьёз заняться непосредственно переводческой деятельностью Фонвизина, учитывая это за его основное занятие. Слышал ли кто-нибудь, что переводил Фонвизин в качестве секретаря главы русской дипломатии? Пусть это не столь важно для понимания личности писателя, всё равно есть определённый интерес. Иначе зачем мы читаем басни в переводе Фонвизина? Но и тут читатель прав. Это в творчестве Фонвизина интересует лишь исследователей, а не рядового читателя, кому принудительно приходится в юношеские годы знакомиться с «Недорослем».

Остановимся на мнении, Георгий Макогоненко способствовал пробуждению интереса к творчеству Дениса Фонвизина в Советском Союзе, провёл соответствующие литературоведческие изыскания, в том числе написал труд о творческом пути писателя. Не станем думать иначе, пусть уже и существовали пособия для учителей, вроде труда Всеволодского-Гернгросса.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Шестого июля Лесков обрушился на судебную систему, написав статью «Устность и гласность», приводя в пример случай с купцом. Он был обязан предъявить паспорт, но оного при нём не оказалось. За это его отправили в острог на два месяца. Невзирая на позже предоставленный паспорт, освобождения не последовало. Если это и можно как-то назвать, то только произволом, учитывая безвинность купца. И тем судьям ничего за данное решение предъявлено не было. Восьмого июля — «Одна из причин дороговизны квартир». Николай вернулся к обсуждению остро вставшей проблемы, рассуждая, насколько тяжело ремонтировать дома, поскольку на это требуется разрешение архитектора, а сами предписания выдаются невероятно странным образом. Двадцать третьего и двадцать четвёртого июля — статья «Разные случаи из внутренней жизни России». Двадцать пятого июля — «Несколько слов об учителях сельских школ». Есть мнение, будто на селе преподают не учителя, а солдаты. Лесков выразил сомнение в данном предположении.

Седьмого августа — «Колокол» и «Русский вестник». В кои-то веки в России стали печатать Герцена. А что Герцен? Он остался недоволен данным фактом. Не хотел, чтобы в России его вообще печатали. Развитие темы в статье от восьмого августа «О заметке «Русского вестника» и о характере действий господина Герцена». Лесков твёрдо уверен, идеи Герцена не могут быть применимы, так как Герцен мечтает о социализме, хотя никто и никогда не заметил, где и когда Герцен делился своим богатством с другими. Далее — статья от двенадцатого августа «Объяснение». В связи с упомянутыми рассуждениями, политика «Северной пчелы» могла подвергаться нападкам, в том числе с помощью перепечатки материалов. Надо ли вообще получать согласие автора, и допустимо ли не указывать первоисточник?

Пятнадцатого августа — «Один из многих образчиков добросовестности в литературных суждениях. Мешаем ли мы кому-нибудь и губим ли кого-нибудь?». Семнадцатого августа — «Общественная подозрительность и недостаток самостоятельных мнений». Восемнадцатого августа — «О признаках благодетельного кризиса в весьма неопасном, но довольно странном умопомешательстве одной из наших молодых партий. «Идольские требы теории». Двадцать четвёртого августа — «Учение, служебные права и средства. Чиновный пролетариат как элемент для противодействия общественному строю». Двадцать восьмого августа — «Об отношении «Северной пчелы» к господину Герцену и его «собачкам». Тридцатого августа — «Увлечения сердца и голос разума». Как читатель может заметить, полемика расцветала с особой оживлённостью. Надо полагать, такого рода проблема поднималась и в других публицистических изданиях.

В последующие месяцы 1862 года Лесков в дороге. Десятого сентября — короткая статья «Крестьянское дело». Столь же короткие статьи второго октября «О необходимости железных дорог в России» и от шестнадцатого октября «Литовская железная дорога». Третьим декабря датируется работа Лескова над переводом чешской арабески Мартина Бродского «От тебя не больно». Двадцать пятым декабря — перевод славянского предания из окрестностей тренчинских от Божины Немцовой «О двенадцати месяцах».

Отдельного упоминания может заслужить написанная в 1862 году критическая заметка по пьесе Николая Костомарова «Кремуций Корд». Труд Костомарова так пришёлся современникам, что мало кто искал слова для выражения мнения. Например, Михаил Салтыков-Щедрин ограничился пересказом с комментариями. Лесков поступил аналогично, добавив анализ римской действительности. Николай расписал упадок нравов тех времён, невзирая на приписываемую возвышенность. Те события можно охарактеризовать сравнением с собаками, которые грызутся, не подозревая о грозящей им опасности. Текст такого содержания вошёл в сборник статей, не дозволенных цензурой в 1862 году, был найден и опубликован лишь в 1971 году.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всё более уверенно пишущий публицистические заметки, Николай Лесков подходил к одной из важнейших дат в своей жизни — к маю 1862 года. Он будет вынужден отправиться в длительную командировку по западным частям страны, после на некоторое время оказавшись в Париже. Что это предваряло? Четвёртого мая опубликована заметка «Из Киева. Мысли о врачевстве душевном и телесном». Лесков посчитал за допустимое обсуждать ситуацию вокруг врачебного сословия, особенно вспоминая, с какой болезненностью воспринимал много где существующую антисанитарию. Пятого мая — «О понятых и обысках». Следовало навести порядок в данном вопросе. Почему понятые выполняют номинальную роль, чаще отсутствуя при проведении обысков?

Пятнадцатого мая — «Чаяние награды. Надлежащие приношения». Девятнадцатого мая — «Мнение русских евреев «о возможностях». Возможность женской эмансипации на деле. Опыт в калинкинской больнице. Башкиры и мещеряки как образцы для русских эмансипаторов. Священник Константин Стефанов. Как будет идти далее вопрос о женщинах, имеющих право лечить?». Двадцатого мая — «Как слагается репутация литератора в обществе и в литературных кружках. Деспотизм либералов. Произведения подпольной прессы. Что нам нужно в настоящее время». Двадцать пятого мая — «О христианских братствах в России. Исторический очерк братств. Остатки их в наше время. Мысли о возрождении братств. Надежды и опасения ошибок в этом деле. О направлении нашего приходского духовенства». Как раз в 1862 году Мельников-Печерский публиковал в той же «Северной пчеле» «Письма о расколе». Двадцать девятого мая — «Намёк и замечание, сделанные «Современником» двум нашим сотрудникам. Кое-что об изменчивости убеждений в человеке. О несправедливости и жестокосердии русских литераторов в обращении друг с другом».

Тридцатого мая — «Нападаем ли мы на студентов? Изложение двух студентских историй. Причины, вызвавшие статью «Учиться или не учиться?». Мнения об А.И. Герцене (Искандере) и о речи, сказанной им в Вятке. Разница между студентами в университете и в думе. Наше мнение». Николай отмечал нарастающую склонность у студентов к беспорядкам, вспоминая о закрытии накануне осенью Петербургского университета. Тогда же, тридцатого мая, опубликована статья «Настоящие бедствия столицы», в которой Лесков повёл речь про то, как будто триста человек подожгли город с разных сторон. Чтобы этого не повторилось, предложил организовать команды волонтёров, выдать им опознавательные знаки, тем самым наладив помощь пожарным командам. Утверждают, что царь Александр II, после ознакомления с мнением со страниц «Северной пчелы», посчитал за недопустимое упрекать пожарные команды в бездействии. Как читатель теперь понимает, иногда дельное предложение становится весомо наказуемым. Но как мог поступить Николай, считающий за обязательное задействование гласности на всех уровнях? Встретить негативный отклик от царя он точно не ожидал.

Однако, уже второго июня публикуется статья «Волонтёры». Согласно предложения Лескова в пожарные команды начали принимать волонтёров. Четвёртого июня — развитие темы в статье «По поводу заметки «Нашего времени» о волонтёрных пожарных командах». Далее — седьмого июня — статья «Петербургские пожары. Неповинность студентов в поджогах. Необходимость охотницких команд и готовность купечества содействовать при их образовании». То есть нельзя отказывать людям, желающим помогать. Одиннадцатого июня — заметка в духе протокола «О новой железной дороге». Тринадцатого июня — «Пожарные вариации на тему: «С одной стороны и с другой стороны». Нравы и способности. Исполнение приговора над политическим преступником Обручевым. Поляки и студенты. Страсть к запрещениям». Шестнадцатого июня — «Городское общественное управление в России».

Девятнадцатого июня — «Пятьдесят лет назад». Про войну против Наполеона, принявшей характер народной. Двадцать третьего июня — «Северная пчела» в роли адского злодея будущей трагедии господина Дьяченко». Не по делу господин Дьяченко взялся осуждать «Северную пчелу»! Двадцать шестого июня — «Неприятности русской либеральной партии. Люди, чересчур смелые, и люди, чересчур робкие. По два слова тем и другим». Есть мнение о пользе либерализма. Лесков привёл аргумент в виде Великой французской революции, когда как раз торжествовал либерализм, но головы почему-то рубили с очень даже быстрой скоростью. Да и к чему в итоге либерализм приводит? Правильно — к диктатуре. Двадцать восьмого июня — «Опровержение возражений на проект Белостокско-Пинской железной дороги». Николай разумно увидел истинную суть мероприятия — рубить лес. А это уже угрожает обитающим там зубрам, чьё количество и без того мало. Но раз правительство приняло меры к их сбережению, надо полагать, проект может быть реализован.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Первого марта в «Северной пчеле» опубликована статья «Новости из политико-экономического комитета, учреждённого при императорском вольном экономическом обществе», на заседании которого Лесков присутствовал, принимая активное участие. Обсуждалось разное, в том числе насколько возможно сдавать в аренду помещичьи земли крестьянам, необходимость присутствия управляющих, требуется ли прежде их вступления устраивать им экзамен. Третьего марта — статья «Внутреннее обозрение: Весёлый русский журнал». Без определённой конкретики, читатель мог догадаться, словно этим журналом мог быть «Современник». Четвёртого марта — «Внутреннее обозрение: Саратовские крестьянки как общественные деятели. Болезни женщин. Нечто об эстляндцах и о том, как «Русский инвалид» попал в число опасных изданий. О неудобствах корреспонденции между Ригою и Петербургом». Читатель волен решить, насколько он одобряет появившуюся в Лескове черту, свойственную журналистам, считающих за допустимое навязывать другим неоспоримость собственного мнения. В мае это обернётся для Николая необходимостью покинуть страну.

«Внутреннее обозрение» за 10 марта — рассуждение об отсутствии логистики в деле почтовых отправлений, дополнительно вновь поднималась тема о том, насколько крестьянам необходимо уступить право владеть помещичьими землями, либо эта земля должна стать собственностью государства. 13 марта — «Что думают некоторые умные люди о допущении русских евреев на службу? Новый образец высокой прямоты и замечательной непрактичности газеты «День». Мнение одного медведя по вопросу, поднятому редакцией «Дня». Новости из политико-экономического комитета вольного экономического общества». Среди прочего поднималась тема, насколько допустимо евреям открыть доступ во все службы. Получится однажды так, что обер-прокурором Синода может оказаться в том числе и еврей. Восемнадцатого марта — «Внутреннее обозрение: Есть ли у нас партии?». Лесков посчитал, что русский человек пока ещё не способен понять, что именно означает слово «партия», разве только когда речь про партию товара или партию заключённых, отправляющихся по этапу.

«Внутреннее обозрение» за 19 марта — разговор о земле и крестьянах. Раз произошло освобождение от крепостничества, надо находить пути для дальнейшего развития. Двадцать третьего марта — «Об участии народа в церковных делах». Некоторые рассуждения после прочтения религиозной литературы, напечатанной анонимно. Двадцать седьмого марта — «О характере русских законов вообще и о горном в особенности». Лесков сделал вывод, насколько сложно умом понять установленные законы. Двадцать восьмого марта — «О бюджете по «Современнику». Предсказания по новому винному акцизу. Приятные ожидания в литературе и вероятность их долгой неосуществимости». Позитивная оценка деятельности Чернышевского в качестве журналиста, разбор его мыслей о бюджете. Тридцатого марта — «Средства к возвышению народной нравственности». Тридцать первого марта — «Внутреннее обозрение». Очередное возвращение к обсуждению крестьянского вопроса.

Третьего апреля — «О петербургском пойле, пензенских тротуарах и орловских мостах, а также о разных бедных людях и о некоторых попечителях Роберта Оуэна». Николай задумался, насколько соответствует действительности то, что пишут иностранцы про русских. Вроде бы мы читаем и смеёмся. А на деле? Орловские мосты сносит каждый год, и люди месяцами живут без них. В Пензе погибают на тротуарах, так как проваливаются в канавы, а доски бьют по затылку. О качестве питьевой воды лучше деликатно промолчать. Пятого апреля — «О лжи в русской жизни». Шестого апреля — «Русское купечество по отношению к находящимся при них торговым мальчикам. Еврейские купцы в этом же отношении. Наша просьба к «Journal de St.-Petersbourg» и к правлению российско-американской компании. Евреи-лекаря». Лесков пишет про незавидную долю мальчиков в услужении у купцов, практически находящихся на положении рабов. Этих мальчиков никто не жалеет, скорее нагружая самой чёрной работой. Николай попросил предоставить им хотя бы один день отдыха — для посещения школы.

Восемнадцатого апреля — «К вопросу о дороговизне зданий и квартир». Вполне очевидно, все здания не могут строить одинаково, и никто не станет строить только из одного материала, вроде лишь из мрамора или дерева. Но и завышать стоимость не всегда оправдано, могут купить у того, кто продаст дешевле. Двадцать пятого апреля — «Меры духовного начальства к нравственному образованию народа». Священников решили обучать ораторскому искусству, чтобы те без проблем научились читать проповеди экспромтом. Лесков заключил, насколько это будет очень даже хорошо. Двадцать шестого апреля — «О Российско-американской компании». Совсем недавно Николай написал разгромную статью, после чего соответствующая компания выразила возмущение за неблагожелательное о них мнение, покушение на честно заработанное. Двадцать седьмого апреля — «Рассказ приходского священника». Это рецензия на произведение «Анастасья» за авторством Гумилевского. Двадцать девятого апреля — «Усовершенствования на пути головоломной науки». Короткая заметка.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если продолжать внимать опубликованному в «Северной пчеле», всё равно останешься в сомнениях касательно авторства именно Николая Лескова, но так как литературоведами авторство считается за приписанное, нужно согласиться с их методами изыскания. Поэтому необходимо продолжить внимать тем текстам.

Первого февраля Лесков выразил мнение в заметке «По поводу опубликования государственного бюджета», а второго числа была опубликована статья «О недостатке денег в России. Санкт-Петербургское купечество». Николай анализировал, почему в России обнаруживается постоянная нехватка денег. Сакраментальное «денег нет» продолжит звучать и много после смерти непосредственно Лескова. Почему русские люди не могут быть к месту тогда и там, где и когда это полагается? Например, есть железные дороги. Почему бы их строительство не отдать в руки частным лицам с полным правом владения на семьдесят лет? Таким образом промышленность разовьётся быстрыми темпами. После государство заберёт построенные дороги в своё пользование. Другая проблема, очевидная для Николая, за рубежом покупается больше, чем туда продаётся. Ещё одно затруднение — в России думают, будто иностранный люд мешает предприимчивости собственных дельцов, которые сами по себе ничего и не думают делать.

Третьего февраля выходит статья «К вопросу о преобразовании полиции Санкт-Петербургской». Лесков оценил ситуацию за умеренно взвешенную. Оставалось решить, каким образом убедить молодёжь для выбора службы в полиции, как сделать саму службу более привлекательной. Не помешает улучшение снабжения квартальных управлений финансами. И четвёртого февраля ещё одна статья — «По винному вопросу». Лесков понимал пристрастие человека к сему алкогольному напитку ещё со времён Гомера, но со сложившейся в России откупной системой надо что-то делать. Для начала — сразу от неё отказаться, тем самым отлучив от виноделия прикреплённых к оной лиц, привыкших на этом деле наживаться, нисколько не заботясь о его процветании и благе.

Тринадцатого февраля — «О гласном обсуждении финансовых мер». Николай объяснил, насколько людям понравились реформы, особенно их открытое обсуждение, что не помешает иметь такой подход абсолютно по всем вопросам, дабы заранее знать, к чему следует в дальнейшем готовиться, а то и иметь возможность самим предлагать способы разрешения затруднений на любом уровне. Четырнадцатого февраля — «Внутреннее обозрение». Лесков посчитал за нужное поднять тему теперь уже должной быть всем очевидной равности сословий перед законом не только по уголовному праву, но и в имущественных отношениях, особенно учитывая, насколько непозволительно отныне считать крепостных за рабов, раз они стали равны по возможностям дворянам. Разговор был продолжен шестнадцатого февраля в статье «Внутреннее обозрение: спор о правах и значении русского дворянства. Мысли о его «торжественном» уничтожении в нынешнюю пору. Манера всё доводить до крайности. Наше мнение по дворянскому вопросу». Отмечалось, что смысл в существовании дворянства утерян. Проще говоря, сословий быть не должно вовсе. Но сам Николай в столь явной категоричности всё-таки не уверен.

Семнадцатого февраля — «Внутреннее обозрение. Окончание 60-летнего срока привилегий Российско-американской компании. Обзор американских колоний: люди, страна, богатства, нравы и проч. Что нужно для воззвания наших колоний к новой жизни?». Пришёл черёд говорить о самых дальних российских землях. Что там происходит — мало кому ведомо. Не помешает довести до граждан страны сведения про Российско-американскую компанию, какими она обладала привилегиями, и как ныне она стала считаться за бесполезную. Некогда та компания имела право осваивать земли Аляски и прилежащих островов, включая Курильские, дана монополия на промыслы и ископаемые. Русские повели себя подобно жадным до ресурсов колонизаторам. Компания посчитала за допустимое ввести собственную валюту, разрешая только ей рассчитываться в своих магазинах. При этом для разных категорий покупателей цены различались.

С девятнадцатого февраля по одиннадцатое апреля опубликованы девять заметок «О русском государственном бюджете на 1862г». Передавая содержание кратко, Лесков предложил заменить откупную систему на акцизную, благодаря чему появится больше средств для пополнения бюджета. Вместе с тем, Николай отметил, что глядя, как это будет реализовываться, то скорее следует говорить о безнадёжности данного мероприятия.

Двадцать второго февраля — заметка «Товарные кабинеты», короткая и малосодержательная. Двадцать шестого февраля — «Внутреннее обозрение: Благонамеренное употребление имени господина Аскоченского. Отношение этого имени к скучным вопросам. Опыт применения этого имени к вопросу о русских гувернантках. Заботы об учительницах». Николай заметил, насколько тяжело добиться внимания читателя, о чём бы не брался писать, а упомяни вскользь Аскоченского, статью обязательно дочитают до конца, выискивая некое недовольство по его адресу. К слову сказать, не всякий читатель последующих лет вообще сможет о нём что-либо помыслить.

Двадцать восьмого февраля в «Книжном вестнике» опубликована заметка «Обновлённый «Век». Говорилось о задуманных изменениях, должно было войти порядка тридцати литераторов. Если читателю интересно будущее сего «Века» — через месяц он вовсе прекратил существование.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Пограничье» | Книга №1

В начале был Лукьяненко. И обрисовал он контуры Вселенной. И понял: получилось хорошо. И дал тогда другим творцам право прикоснуться. Как-то так в сознании читателя воспринимается задуманное Сергеем мероприятие. Сперва «Дозоры», на которые Лукьяненко позволил покуситься прочим, а дальше… дальше показалось более лучшим вариантом — создать специальный мир, чтобы не слишком тревожить истинного почитателя таланта непосредственно себя самого. Не важно, насколько описываемое может показаться за знакомое. Сам Сергей говорит, в первые годы творчества тяготел к чему-то вроде Крапивина. Вот был у классика детской литературы мир Великого Кристалла, грани которого соприкасались и перетекали друг в друга. Лукьяненко создал мир в форме ромашки, расположив в середине всего Центрум, измыслив за правило — из каждого мира есть дорога в Центрум и обратно, но в другие миры дороги нет. Вместе с тем, «Застава» явила собой прежде виденное, если читатель способен вспомнить происходившее в «Черновике», «Чистовике» и отчасти в «Спектре», только теперь вместо «расскажи историю, странник» необходимо совершать определённые действия, являющиеся индивидуальной особенностью каждого, кому открывается дорога в Центрум.

Другая особенность повествования — желание объяснить происходящее. Для будущих творцов это станет базисом, ограничивающим поползновения к разрушению заданных рамок. В Центруме нет пластика. А точнее — производных от нефти. Будет сообщено о факте диверсии, когда было использовано взрывчатое вещество, задействовавшее процессы таким образом, отчего тот же пластик за быстрые мгновения подвергается саморазрушению. Какой был найден выход? Использовать энергию пара. То есть Лукьяненко предложил мир, должный функционировать по правилам, свойственным фантастике в духе стимпанка. Но таковое ограничение есть лишь на Центруме, прочие миры способны функционировать без изменений. Например, Земля идентична реальности. И для вводной истории Сергей решил внести коррективы, пригрозив Земле возможным уничтожением привычного уклада. Читатель внимает, каким образом основные герои повествования пытаются справиться с данной ситуацией.

Читатель обязательно отметит наиболее важную особенность данного мира — он универсален. То есть Лукьяненко не просто предложил образец для наполнения, создав вселенную вне времени. Читай сейчас, или возьмись за чтение через пятьдесят или сто лет, Центрум останется тем же самым. Неважно, какие будут изобретения, какова политическая ситуация, значения на повествование это оказать не сможет. Разумеется, воля писателя оспорить такое утверждение, чем последующие творцы и стали бы заниматься. Однако, «Пограничье» — не «Дозоры». Особого читательского внимания сыскать не получится. Зачем обращать внимание на новую малость обработанную Вселенную? Пусть идея интересная, читателя это ни к чему не обязывает.

В какую сторону будет развиваться действие? Зависит от будущих соавторов. Особого успеха цикл достигнуть не сможет. Ежели у Лукьяненко вообще была идея его развивать далее, а то и отпустить в свободное плавание. В конкретно этом случае читатель оставался спокоен к экспериментам. Даже с любопытством прочитает пару следующих книг. После, в случае отстранения от проекта самого Сергея, можно будет вовсе забыть. Так оно в действительности и произойдёт. Идея, собранная в единое целое из разрозненных частей своего и переосмысленного прочего, показалась читателю за проходную. Не помогли ни включения, вроде не совсем стандартной для Лукьяненко темы излишне подробного отношения полов. К чему жёсткие игры определённого подтекста? Не «Первое правило волшебника» за авторством Терри Гудкайнда — вот и не надо.

Занимательным должен будет оказаться 2014 год — как минимум четыре книги в соавторстве, и «Шестой Дозор». Читателю следует приготовиться!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Люди должны сами создавать для себя неприятности: девиз повествования от Галины Николаевой. Читатель это понимает с самых первых строк, когда видит упёртого человека, получившего ранение в голову, решив теперь лежать в больнице, никого о том не предупредив. Его родные и похоронили, не получая вестей в течение двух лет. И вот теперь этот человек стремился домой, не подумав отправить письмо о возвращении. Даже в дом он входил, встречая удивлённые взгляды родственников, особенно жены и… другого человека, посчитавшего за необходимое взять семейный быт в свои руки, помогая растить детей. Это лишь первое обстоятельство, которое читатель видит на страницах. И не будь его, кто бы стал читать произведение, по плотности сельскохозяйственной мудрости сравнимое разве только с «Георгиками» Вергилия.

Слог у Галины Николаевой поставлен на отлично. Да и содержание — образец классической русской литературы. Герои действия сами создают себе проблемы, всячески пытаясь с ними справиться. То есть читатель понимает, насколько незаладится жизнь человека, приехавшего домой без предупреждения. Останется дождаться окончания повествования, чтобы понять необходимость нахождения путей для построения не собственного счастья, скорее общечеловеческой радости, поскольку бороться придётся в большей части за становление колхоза. А почему бороться? По очевидной причине — лучшие кадры ушли на войну, толковых управленцев не осталось, вследствие чего всё было развалено. Читатель волен подумать: как такое вообще могло произойти? А как же все те произведения об управлении колхозами, написанные непосредственно в пору самой войны, или об их функционировании в те годы? Взять хотя бы «Честь» Гумера Баширова. Но в том и заключается особенность литературы «хорошего и лучшего» — плохого происходить не может. Однако, читатель негодует: тогда кто разваливал колхозы?

Читатель быстро найдёт ответ, подсказанный самой Галиной Николаевой. Разлад вносили люди старой формации, противящиеся выполнять от них требуемое. На страницах «Жатвы» идёт в применение абсолютно всё, способствующее сельскому хозяйству и животноводству. Действующие лица умело применяют всевозможные принципы обработки земли и возделывания культурных растений, с лёгкостью выводят морозостойкие сорта, повышают удой и качество молока. А если кто идёт в отказ — получает наглядное осуждение. Такие лица обязательно поймут ошибочность заблуждений, не раз до того прилюдно опозоренные, они же примут меры к исправлению.

И читатель всему этому внимает с интересом. Но раз за разом продолжает возмущаться, когда понимает особенность привнесения деталей в повествование. Разве не порождается глупость прежде всего глупостью? Но глуп тот, кто её претворяет в жизнь, или оную будто бы обнаруживающий? И сколько можно подобное использовать для наполнения произведения? Зачем внимать изначально семейному разладу, чтобы он постоянно ширился? Читатель даже в дельном человеке начнёт находить склонность к неуживчивости. Вместе с тем понимая, внимание к «Жатве» строится именно на таких моментах.

Теперь же читатель скажет: а причём тут «Георгики» Вергилия? Разве не помнит читатель про сей замечательный труд римского поэта, по которому многие века после, и даже тысячи лет, занимались тем же искусством сбора дикого мёда. Конечно, по «Жатве» не станут вести сельское хозяйство. Галина Николаева показала лишь принципы, свойственные советским людям, начиная с тридцатых годов, твёрдо считавших за необходимое в кратчайшие сроки освоить абсолютно все доступные им ресурсы. Другое дело, насколько использованные методы сохранились, не уступив место более продуктивным. В любом случае, читать «Жатву» должно быть интересно, и удивляться, насколько автору удалось создать произведение, наполненное столь высоким уровнем читательского желания вникнуть в суть происходящих конфликтов.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Не беспросветный мрак — но всё же! Читатель не сразу поймёт, почему Гладков за вторую книгу, изложенную в жанре беллетризованной автобиографии получил Сталинскую премию, на этот раз первой степени. Что такого он сообщил, отчего был поставлен на один уровень с таким произведением, которое безусловно заслужило награду, «Жатвой» Галины Николаевой. Рассказал Фёдор, прежде всего, о собственном представлении прошлого, каким он лично хотел бы его понимать. И не обязательно, будто он упомнил всё с предельной точностью, учитывая прошедшую с той поры половину века. Читатель увидит, насколько жизнь в России не претерпела изменений. И если по жизни в деревне это казалось вполне допускаемым, то теперь Гладков описывал другие места, где всё сохранялось в прежнем виде.

Что увидел Фёдор в своих воспоминаниях? За пределами деревни жили люди разительно иначе. Они причудливо одевались, отличались своеобразным поведением, могли улыбаться тебе, либо стараться тебя обобрать. Ни в чём герой повествования не был готов к ожидавшим его переменам. Он долго будет удивляться, почему жизнь менялась, а порядки оставались прежними. Вследствие какой причины продолжалось отделение черни от остальной части общества? Читатель ведь понимал — герой повествования относился как раз к той самой черни. Потому плыть им по реке четвёртым классом. И потому не иметь надежд на хорошее к себе отношение. Справедливо ли, должен был задуматься читатель. Заодно размышляя над целесообразностью существования того строя, где имелось подобного рода разделение. Иной читатель вовсе недоумевал, когда понимал, насколько уравнение низвело всех на положение четвёртого класса. Именно в таком духе читатель должен думать, принимая построение мыслей юного героя повествования, с таким непониманием тогда пытавшегося осознать новый для него мир.

Жизнь и не может измениться в какую-либо сторону. Может был краткий период мнимого благополучия, всегда переходящий от оного на прежнее положение. Как в юные годы Гладкова, так и во многие другие времена, не приходилось думать о праве на вольное мнение. Пусть в той же «Жатве» Николаева писала про способность каждого претворять свои мысли в действительность, но только некоторых членов общества, тогда как другие должны были следовать указаниям над ними вставших. В какой форме на это не посмотри, всё зависит от способности определённых людей добиваться соответствующего положения. Вот и кажется, будто баре ушли, вместо них появились другие — назвать кого можно хоть тем же самым словом, либо неким другим. И после иначе не будет. Даже в более поздние годы, когда всё придёт к очередному мнимому благополучию — редкий начальник станет отличным по своим размышлениям от тех же самых бар.

Но это малая часть повествования от Фёдора Гладкова. Он вспоминал, как ему приходилось трудиться. На первых порах делал это неумело, до волдырей на руках. Не мог тогда соотнести порывы сделать качественно и быстро с реальными физическими возможностями. Со временем научится, найдёт друзей по наивному пониманию истинности дружбы, когда скрепляют негласное соглашение посредством соприкосновения кровавыми порезами. Под конец Фёдор предложит читателю осознание пришедшей на Волгу холеры. Период становления героя повествования должен был перейти в следующую стадию. Вероятно, и за неё Гладков обязательно бы получил Сталинскую премию. Но того не случится, поскольку её написание затянулось, публикация книги «Лихая година» состоится только в 1954 году. Если читатель готов продолжить знакомиться со становлением Фёдора — есть смысл обратить внимание.

Автор: Константин Трунин

» Read more