trounin.ru

«Пиквикский клуб» по-русски — это как? Пожалуйста, цикл очерков «Культурные люди» от Михаила Салтыкова-Щедрина, первоначально планировавшийся публиковаться под заголовком «Книга о праздношатающихся». Насмотревшись на русский люд за границей, определившись с негативным восприятием их привычек за рубежом, Салтыков не мог не отметить подобного же явления непосредственно в самой России. Русский — есть русский везде, нисколько не способный изменить своему мировоззрению. Но видит Михаил определённую прослойку людей, напрямую связанную не столько с помещичьей средой, сколько сугубо в разрезе осмысления действий чиновничьего аппарата. Вот в критике этого Михаила было не унять, он неистово поливал грязью, не скупясь на слова. Не станем снова удивляться, отчего на его материалы взъелась цензура, поставив на вид «Отечественным запискам» нежелательные такого рода статьи. Вот и пришлось заканчивать Салтыкову повествование раньше времени, оставив цикл незавершённым.

А что за культурные люди, всё-таки? Не стоит ли молчалиных припомнить случаем? Можно и их. Только молчалины должны быть поспокойнее, хотя являются такими же культурными людьми. Культурный человек — он внешне спокоен, невозмутим и всем даёт понимание, будто занимается важным трудом, отвлекать от которого его по мелочам не следует. Только вот этот же человек, при всей его невозмутимости или экспрессивной возмутимости, с удовольствием подсидит кого угодно, лишь бы получить выгоду, желательно выражаемую в существенном эквиваленте. Культурные люди за всё готовы бороться, нисколько того в себе не показывая. Делают они это просто…

Нет ничего проще, чем донести. Достаточно узнать порочащую информацию, поставив тут же в известность кого следует. Например, надо занять положение выше, для чего неугодный человек подсиживается. Допустимо за ним следить, выискивать в нём отрицательные черты, а то и просто спровоцировать на нежелательную для него реакцию. Все способы окажутся хороши, когда, в качестве платы за разъяснение, доносчику положена награда в виде желанной для него должности. Пример сугубо для понимания сути культурных людей. Таким палец в рот не клади, они его не откусят, зато войдут в доверие и выведают им потребное. Они же культурные люди…

А почему «Пиквикский клуб» по-русски? Если читатель знаком с произведением Чарльза Диккенса, согласно сюжета которого благочинные джентльмены попадали в различные щекотливые ситуации, то нечто похожее брался с первого очерка поведать и Салтыков. За единственным исключением, клуб был не Пиквикским, а Английским, и посещали его те, кто такого права заслуживал. Каким-таким образом? Вполне очевидно, культурные люди просто обязаны были в оный попасть, иначе разве можно говорить про их культурность? Первый очерк из цикла назывался «Культурная тоска», что равносильно типичному для англичан явлению — сплину, наиболее понятному именно по значениям «тоска» или «хандра».

Другие очерки из цикла назывались следующим образом: «Продолжение тоски и появление Прокопа», «Между своими», «Поехали», «Тайна, облекающая личность восточного человека, слегка разъясняется». Дополнительно нужно сказать, что в «Книге о праздношатающихся» первые три главы названия не имели, четвёртая так и звалась «Поехали», а пятая — «Продолжаем ехать». Никакой полезной информации в этом нет, зато читатель теперь точно знает, насколько он осведомлён о творчестве Салтыкова сверх ему потребного.

Нужно сказать и о том, что культурные люди не всегда осознавали факт присущей им культурности. Это Салтыков так завуалировал характеристику их поведения, чтобы и им показалось приятно, и цензура не высказывала претензий. Однако, подписи «Н. Щедрин» под любой статьёй было достаточно, дабы к ней проявилось повышенное внимание.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Новой войне России с Турцией быть. Тому способствовали происходившие на Балканах процессы. Постарался их осмыслить и Салтыков, представив для читателя цикл очерков, позже названный «Отголосками», ставший частью сборника «В среде умеренности и аккуратности». Первые очерки повествовали непосредственно о войне — заключительные являлись разномастными. Вот их названия: «День прошел – и слава богу!», «На досуге», «Тряпичкины-очевидцы», «Дворянские мелодии», «Чужой толк». Увиденное Михаилом тогда, можно применить к России любого времени. Своеобразно получится воспринимать и название цикла, так как отголоски постоянно раздаются, стоит попытаться разобраться в побуждающих мотивах и в последующем исходе.

Война с Турцией ещё планировалась, а население Империи активно выражало гражданскую позицию, готовое встать на защиту южных славянских народов. Деньги собирались вне указаний сверху. Однако, Салтыков повествовал об этом, тут же не забывая припомнить, насколько кажущееся нужным кому-то — для других становится видимостью, ни к чему не обязывающей. Означало это банальное — всякий призыв к действию, есть инициатива меньшинства, склонного выдавать ими желаемое за нужное, тогда как до того нет дела основной массе общества.

Хорошо, война началась. Как она протекает? Ничуть не лучше Крымской, которую Россия проиграла. И пусть в этой войне предстоит одержать верх, то не изменяет подхода населения России к желанию изыскать выгоду во всём, хорошо или плохо оно лежит. Нет, такие усилия направлялись не против противника, а сугубо разворовывая собственную армию. Подобный странный ход мысли русский люд никак не может в себе изменить, продолжая на интуитивном уровне брать себе из общего котла то, что ему не требовалось вовсе.

Как же войну следует понимать? Схожим образом, каким поступают потомки. Собирается группа людей, толком к рассматриваемому вопросу отношения не имеющих, и выносят личные суждения, хотя не имеют представления, насколько их слова имеют отношение к действительности. Вот и у Салтыкова в одном из очерков персонаж бродил по российским весям, тогда как ему полагалось быть непосредственным очевидцем с фронта. Это не помешало иметь собственное мнение о происходящем, откуда-то узнанное. Просто тому, кто желает ознакомиться с информацией из первых рук, безразлично имеющее место быть, он желает слышать ему угодное и верить в ему удобное.

И ещё один аспект. Порою возникает суждение, будто воевать следует всем, иначе стыдно будет людям в глаза смотреть. Михаил такой довод опровергает. Войны не могут обходиться без помощи извне, ведь если никто не будет заниматься снабжением на всевозможных уровнях, то о каких боевых действиях вести речь?

Другие темы «Отголосков» — отживающее своё дворянство и дела литературные. Если с дворянством всё становилось ясно — в нём нет нужды при равных правах у граждан государства. Касательно литературы всё кажется совсем запутанным. В потоке мыслей Салтыкова есть цельное зерно. Остаётся его грамотно вычленить. Из-за этого начинают строиться предположения, по умолчанию воспринимаемые их автором за истинные. Сообразуясь с данной мыслью, получалось, что дворянство отживало последние годы — оставалось совсем немного, прежде чем с ним будет покончено. Об этом должно быть сложено ещё немало произведений. Впрочем, читатель то и без очерка Салтыкова прекрасно понимал, и отмену крепостного права в том не обвинял, припоминая роман Гончарова «Обломов». Но, когда есть возможность исходить из чего-то в суждениях, подойдёт любая причина, которую можно принять за подлинно настоящую. Что же, Салтыков внёс ясность с той стороны, с которой её и хотелось видеть в России.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Решил написать Салтыков и про Молчалиных, именуя их таким образом прежде всего по Грибоедову, и по пониманию такого типа людей. Само название цикла очерков «Господа Молчалины» появилось позже, так как первоначально публикация происходила под заголовком «Экскурсии в область умеренности аккуратности», в дальнейшем и вовсе приняв вид логически выверенного сборника «В среде умеренности и аккуратности», куда также вошли очерки, прозванные обобщающим словом — «Отголоски».

Кем же были господа молчалины? Они никогда и никуда не девались. Это люди — существующие в каждом обществе. Обычно они составляют подавляющее большинство. Впору сказать, что молчалины чаще прочего молчат. Было бы оно так в действительности. Нет, молчалины очень даже способны говорить, действовать и добиваться им потребного, только происходит это с негласного согласия сохранять текущее положение всего и вся. Так и следует понимать молчалиных, чей образ жизни не может восприниматься негативно. Наоборот, прелесть молчалиных как раз в том и заключается — они не мешают осуществляться происходящему. Говоря грубее, с их молчаливого согласия происходит абсолютно всё, тогда как они сами стараются подстраиваться под обстоятельства. Нисколько не проявляя беспокойства, молчалины удобно существуют, считая подобное положение должным всегда сохраняться.

Зачем бить в набат? Молчалины не станут суетиться. В стране происходит разлад, правительство задумало реформы, всё начинает безвозвратно меняться, но молчалиных это всё равно не беспокоит. Положение претерпевает изменения, должен последовать бунт. Однако, молчалины продолжают мириться с действительностью, подстраиваясь и под непривычные для них реалии. Как о таком типе людей не рассказать? Тем более учитывая, что молчалины во времена Салтыкова — не абы какие люди, а всё-таки имеющие достаточно высокий статус в обществе, чтобы не испытывать дискомфорт. Вот потому и существуют молчалины, так как ничего другого им не остаётся, да и мировоззрение не допускает иного образа мысли: нужно соглашаться с волей государя.

Конечно, читатель может увидеть в молчалиных — рабски покорных людей. Ведь с их молчаливого согласия происходит всё то, с чем приходится мириться. Вроде бы жизнь катится в пропасть, требуется принимать решительные меры. И кто-то начинает оказывать противодействие, только того недостаточно, по причине незаинтересованности молчалиных. Как же так? Довольно обыденно! Молчалины отлично понимают, насколько бесполезно устраивать революции. Никакая революция не даст людям ими требуемого, кроме коренного перелома, способного ввергнуть на десятилетия мучений от сводящего зубы горя. Так не лучше ли просто скрипеть зубами, продолжая жить в хоть и не идеальном, но терпимом мире?

Молчалины есть везде. Их можно найти в политике — то самое большинство, нужное для массы, нисколько не проявляющее прочей активности. Можно найти и в литературе. Интересный должен быть тип молчалина-писателя. Он не задевает острые углы, обходит стороной всё, хоть в сколь слабой мере способное возмутить читателя, но чаще обычного воспринимает пунктуацию излишне своеобразно. Тут бы сказать, что молчалиных может не устраивать орфография и правила расстановки знаков препинания, с чем они в сильных неладах. Впрочем, предпринимать меры против они не будут — предпочтут промолчать, поступаясь всевозможными принципами. Гораздо проще прослыть неграмотным человеком, имеющим своеобразный подход к письму, нежели сойти за самодура, чего-то там возжелавшего добиться, забыв о праве других на собственное мнение.

Будем считать, примерно схожих мыслей придерживался и Салтыков, задумав и реализовав цикл, действительно повествовавший про среду из умеренности и аккуратности. И не знаешь, хорошо это или плохо. Опять же, если сам не являешься молчалиным. А ежели оным являешься, предпочтёшь промолчать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Из цикла «Благонамеренные речи»

В 1876 году «Благонамеренные речи» завершались. Приехав обратно в Россию, Салтыков более их не продолжал. Став свидетелем политической борьбы во Франции, Михаил мог иначе посмотреть на собственное критическое восприятие. Пока же, в начале того года, он брался понять, как обстоит дело с франко-прусскими отношениями, из каких побуждений стороны ищут возможность объявлять друг другу претензии. Оказывалось, французов раздирала жажда между необходимостью вернуть монархию, вместе с тем продолжая оставаться при республиканской форме правления. Это не могло быстро угаснуть, поскольку Наполеон III пал, оставив страну перед необходимостью самоопределения. Иное дело — Германия. Данному государству требовалось объединять разрозненные германские земли, для чего лучше всего было воевать, причём достаточно иметь вооружённый конфликт с соседними странами, чтобы небольшие государства желали влиться в единую империю. Политика Бисмарка имела ощутимую эффективность.

Сам Салтыков взялся рассуждать о важности государства в качестве инструмента по управлению обществом. Не видел Михаил без государственности возможности соблюдения незыблемыми человеческих ценностей. Ему всегда можно возразить, посчитав мысль о важности государства для общества фикцией. Суть в том, что некая группа людей всё равно будет стремиться к объединению, находя требуемый для того принцип. Обычно государство формируется по национальному признаку, согласно исторических предпосылок. И если государство становится многонациональным — это порождает акты несогласия со стремлением к сепаратизму. Тогда не следует ли искать другой принцип для формирования необходимости обоснования существования государства? Опыт XX века будет иметь примеры такого сотрудничества, опять же рассыпающиеся из-за стремления объединения по национальному признаку. Однако, история знает исключения, поскольку достаточно внести рознь в национальные чувства, вслед за чем последует мгновенное и долгое отчуждение, порою без нового объединения. И такое произойдёт ещё не раз.

К вопросу о формировании отчуждения в национальных чувствах требуется пояснение. Тут нужно говорить о смене поколений. Ежели первое продолжит держаться корней, второе — стремиться к их поддержанию, то третье и все последующие выступят за отчуждение. Это неизбежный процесс — довольно болезненный. Но какое он имеет отношение к очерку Салтыкова «В погоню за идеалами»? Собственно, никакого. Таково замечание на утверждение о кажущемся незыблемым. Своего рода сказано в духе «Благонамеренных речей». Кому-то ведь требуется пояснять! Почему это не сделать на страницах критики и анализа творчества Михаила Салтыкова-Щедрина?

Очерк «Привет» — последний в цикле. Салтыков вернулся в Россию, может таким образом приветствуя сограждан, либо передавая тот кусок информации, сообщаемый всем приезжающим в Россию. А может и вовсе Михаил позволил себе издёвку, отобразив ещё одно значение сего слова, выражающее удивление от несогласия с происходящим или высказываемым. Во всяком случае, «Благонамеренные речи» завершались, хотя ещё в 1875 году Михаил не планировал к ним возвращаться.

Осталось упомянуть неоконченные произведения из цикла. Салтыков за них брался, неизменно отказываясь от продолжения написания. Вследствие этого неизвестна их датировка, а о планируемом смысловом наполнении приходится только догадываться. Вот перечень очерков: «Благонамеренные речи. XII. Переписка», «Приятное семейство, «Благонамеренная повесть». Увидеть в содержании нечто определённое безусловно можно, имелась бы к тому необходимость. Даже исследователи литературного наследия Салтыкова теряются, измышляя совсем уж несуразное. Как пример, едкость Салтыкова в отношении начавшейся публикации «Анны Карениной» Льва Толстого. Словно автор исходил из нелицеприятных помыслов, дозволяя действию развиваться по причине необходимости удовлетворения низменных потребностей. Как против такого не выступить? Но, со временем, Михаил понял ошибочность суждения, решив не продолжать составлять столь язвительный очерк.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Из цикла «Благонамеренные речи»

Говорящий, что проблемы отцов и детей не существует — отчасти ошибается. Характерное неприятие позиции отцов всегда есть у подрастающего поколения. Оно же объясняет, как случается, когда жизнь словно замирает, не продуцируя изменчивости. Одно находит на другое, чаще не поддающееся пониманию. Как выходит, ежели у власти находится человек, закрепощающий население, а оно — в своей основной массе — безропотно принимает творимое над ним насилие? И отчего в определённый исторический момент всё выходит из-под контроля, даже учитывая создаваемые для людей благоприятные факторы существования? Можно это связать с циклами, которые и являются свидетельством неприятия между поколениями. Оттого и выработано мнение о старом поколении, таком же пассивном или активном, в зависимости от пришедшегося на него цикла, имеющим общие черты с недавно народившимся поколением. При этом над ситуацией преобладает мнение среднего поколения — тех самых отцов. Своё значение оказывают и текущие процессы, чаще редко воспроизводимые повторно. Их течение зависит от цикла, обычно довольно предсказуемого.

Семидесятые годы XIX века — время расцвета буйства. Достаточно вспомнить родителей этого поколения, впавших в пассивность на рубеже пятидесятых и шестидесятых годов. Разве может жаждущий перемен, невзирая на итак постоянно проводимые реформы, спокойно взирать на происходящее? Отнюдь. Тем более при тех обстоятельствах, заставляющих внимать текущему с особой степенью участия. Освобождение крестьян породило умельцев, способных встать над некогда владевшими ими помещиками. Сами помещики впали в апатию, не имеющие способности удержать от них ускользающее. Про таких людей можно и нужно писать. Чем Салтыков продолжал заниматься. Он создал дополнительные очерки о происходящем на селе, закрывая 1875 год произведениями «Отец и сын», «Превращение», «Непочтительный Коронат».

Не стоит думать, будто помещики сходили со сцены. Нет. Ведь и у них были дети, склонные принимать перемены с радостью. И если воля отца не подавляла волю к действию, тогда на селе появлялись крепкие хозяйственники, без проблем перестраивавшие всё под новые реалии. Такие помещики не уступят крестьянам, с каким жаром те не смей заявлять о праве на труд. Возникает единственное неразрешимое уточнение: нужно ли воспитывать детей под свои представления о должном быть? Пример конфликтности между поколениями показывает бесполезность этого. Если кто и должен заниматься воспитанием, то старое поколение, истинно способное принять нужды юных. Хорошо бы, опиши Салтыков такое. Но для него яснее сталось продемонстрировать переменчивость, нисколько не удручающего характера.

На фоне споров помещиков, находится место крестьянской предприимчивости. Описывать успехи бывших крепостных писатели только начинали. Салтыков шёл в первых рядах. При этом Михаил не склонялся к мысли, будто в людях мог сидеть комплекс, не дающий им покоя. Разве бывший крепостной не способен переступить через прошлое? Для добивающихся успеха то не становилось причиной для расстройства. Впрочем, люди встречаются разные, поэтому немудрено увидеть в человеке с железной хваткой иногда опускающегося до мнительности.

Только как обо всём этом размышлять, не имея перед глазами описываемого? Салтыков уехал за границу, посылая очерки в «Отечественные записки» почтой. Надо сказать, порою отрыв от корней позволяет другими глазами смотреть на приевшуюся обыденность. Даже становится проще рассуждать, не допуская возможного или невозможного. Оно всегда так, как представляется в данный момент. Поэтому Салтыков излагал казавшееся ему важным, пусть и сообщая о том, к чему подводил читателя уже не раз. Не имея свежего материала, приходилось приниматься за использование старого. Правда «Благонамеренные речи» близились к завершению.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Из цикла «Благонамеренные речи»

Терпеть? Кому именно терпеть? Царю? Он дал право гражданам на самовыражение. Он освободил крестьян от рабства, писателей — от цензуры, и далее в таком же духе. А что в ответ? Поднявший голову народ ответил ему неблагодарностью и актами терроризма. Но хотелось больше прав и свобод, вследствие чего появились народники, шедшие в народ и поднимавшие крестьян с будто бы колен. Занимаясь просвещением, народники несли в массы идеи неповиновения власти, необходимости вставать на путь борьбы, а значит и доходить до крайних мер, коими запугивать власть имущих. Мог ли царь подобное терпеть? Он — как и Екатерина II — просто обязан был пожалеть о либеральных помыслах, изначально казавшихся ему необходимыми. Но он пожинал плоды им содеянного, теперь — в 1874 году — сильнее ограничивая полюбивших самоволие россиян. Последовали аресты и репрессии всякого, кто ходил просвещать народ. Салтыков не мог о том смолчать, написав очерк «Охранители».

Михаил представил вниманию читателя село, где сошлись интересы современников. Силам правопорядка приходится сталкиваться с деятельностью лиц, обиженных царской властью. Само собой, в число противников войдут помещики, ныне разорившиеся, там же окажутся криминальные элементы и бывшие представители религиозных структур, от которых предпочли отказаться. Среди защитников пребудут, кто сумел наладить дело, пользуясь ставшей благоприятной средой: как помещики, так и различные дельцы, чьё умение всегда найдёт способ процветать, невзирая на преграды.

В следующем очерке «Ещё переписка» Салтыков вновь возвращался к теме патриотизма, соотнося его с той любовью, какая обычно закрепляется за пониманием семейного счастья. Ведь патриотизм — это любовь к отчеству. Разве не так? Но все любят разным образом. Да и сами определения всегда являются относительной трактовкой, кому-то более угодной. Не зря ведь для понимания сего приводится Наполеон III, в качестве объяснения причин некоторых лиц, решившихся на управление государством. Казалось бы, управлять — это создавать благо, помогая гражданам во всех сферах. А вот и нет. Управление для Наполеона III означало возможность наслаждаться жизнью. Так не получается ли, что и отечество всякий должен любить далеко не так, как о том могло бы подуматься, но обязательно под сходными лозунгами. Получается любить не отечество, а те безобразия, какие вытворяются для населения.

В 1875 году «Благонамеренные речи» продолжили выходить. В январе опубликован очерк «Кузина Машенька». Читатель принимался внимать наблюдениям Михаила за происходящим в стране. И, вполне может быть, ужасаться. Уже появилась привычка видеть помещиков разорённых и преуспевающих, но не остающихся жестокими. Потому на страницах у Салтыкова ожил очередной сатрап, пускай и в женском обличье. Некогда девица, может даже кого-то умилявшая, превращалась в тирана, готового добиваться поставленных целей, не считаясь с нуждами других.

В том же очерке демонстрируется изменение в мышлении людей. Если раньше извозчик пытался угодить всякому, кого брался перевозить, стремясь доставить его побыстрее и получить полагающуюся за проезд плату, теперь всё представало не так. О чём сокрушались русские путешественники прежних веков, посещавшие Европу, теперь коснулось и России. Извозчиком всё стало безразлично, особенно то характерно по их отношению к труду. Спешить нет нужды, особенно при возможности зайти в каждый встречающийся на пути трактир. Что при этом остаётся человеку, передвигающемуся из одного пункта в другой? Скромно промолчать, иначе дальше он вообще не сможет поехать. К нему и относятся, нисколько не собираясь испрашивать позволения, скорее готовые указать на место, с которого ему не полагается вставать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Из цикла «Благонамеренные речи»

Теперь Салтыков предложил поговорить о патриотизме. Причём зашёл он настолько далеко, что по настоянию цензуры выпуск «Отечественных записок», где был опубликован очерк «Тяжёлый год», оказался изъят и подлежал уничтожению. До какой же крамолы снизошёл Михаил? Неужели посмел открыто говорить, высказывая в лицо царской власти, побуждая читателя сменить милость и терпение на гнев и бурю негодования? Конечно же — нет. К такому Салтыков не призывал. Даже можно сказать, в его словах начинало мерещиться такое, чего Михаил мог и не подразумевать. Он бы теперь и басню не написал, не попав под пристальный разбор цензоров. Очерк «Тяжёлый год» и был принят за иносказание — то есть за аллегорию.

Согласно его текста выходило, что некий пустозвон, никакими дарованиями не наделённый, истинный представитель философского термина tabula rasa (чистая доска), добился высокого административного положения, стал брать взятки и наживаться на горестях, нисколько не задумываясь, насколько его действия наносят урон непосредственно государству, в ряды служителей которого он стался записан. Тогда гремела Крымская война, закончившаяся поражением России. Пожалуй, лишь самый ленивый из современников не нашёл причины для объяснения. Лесков в 1881 году обвинит хозяйственную политику царя Николая, забывшего о необходимости совершенствовать вооружение и избавляться от пережитков привычек прошлого. Салтыков пока склонялся видеть неблаговидное в поступках ответственных лиц — они стремились набить собственный карман, полностью наплевав на необходимость способствовать победе государства. Как же так вышло, что отсылка к недавнему прошлому, побудила цензоров увидеть для них современное? Ежели нечто кажется похожим на правду, то не является ли оно истинно правдивым?!

Очерк «В дружеском кругу», опубликованный месяцем ранее, затрагивал сходную тему, но более касался русского патриотизма. А русский патриотизм ничем не лучше любви отечества в любом ином государстве. Только бы он не становился причиной для слепого поклонения тем, кто из неблаговидных помыслов на этом стремится наживаться. В очерке у Михаила сошлись в споре двое — один является сторонником западных ценностей и государственности, другой отстаивает интерес непосредственно русского народа и самодержавия. В их представлениях не складывается общая картина текущего положения, но конечный результат мысли приводит к единому результату. То есть между спорщиками стоит дилемма, обязательно должная иметь схожий окончательный вид.

Как же вести спор, не допуская обвинения противоположной стороны? Очень просто — нужно взять за пример схожую ситуацию в другом государстве. В те годы лучшим примером выступал конфликт между Францией и Германией за обладание Эльзасом и Лотарингией. Совсем недавно — в 1871 году — завершилась франко-прусская война, омрачившаяся падением Парижа. Безусловно, патриотические чувства владели участниками конфликта, ставившими перед собой определённые цели, лишь бы добиться для них желаемого. Для представителей германских земель казалось важным достигнуть им потребного с помощью пролития крови. И они вели активную агрессивную политику, стремясь объединить разрозненные государства. Их проявление патриотизма понятно. Явно никто не ставил личные интересы выше общественных, ибо будь оно так — не сыскать германскому народу победы.

А вот французы, продолжавшие разлагаться под властью Наполеона III, оказались не способны к сопротивлению. И они были патриотами, желавшими победы. Подвело не отсутствие стремления защищать страну, как бы их в том не обвинял Виктор Гюго, а как раз административный ресурс. Примерно в той же мере, из-за чего Россия проиграла Крымскую войну. Получается, что быть патриотом следует, но явно не поддерживать грозящее неминуемым крахом. Ежели так размышлять, современники тебя поднимут на штыки, зато потомки укажут на твою правоту. Впрочем, и потомки поднимут на штыки всех, посмевших укорять уже их. Да, это замкнутый круг губительного для создания людей патриотизма, без которого всё равно не обойтись — людей должно нечто объединять.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Из цикла «Благонамеренные речи»

Проще закрыть глаза на происходящее и принимать текущее положение с отстранённостью. Велика ли разница: бороться за идеалы сегодня или отстаивать их завтра? И как быть с благонамеренными речами? Разве можно перебороть себя и постараться взвешенно подойти к разрешению очередной затруднительной ситуации? Отчего-то — тяжело! Надо обязательно высказать собственное мнение, не принимая противоположную точку зрения. Жизнь человека так и проходит — в постоянной борьбе будто бы за идеалы, тогда нет ничего такого, чему уже в свою очередь не быть переосмысленным. Но с задором молодых справиться довольно затруднительно, особенно если за ними тянется шлейф противоправных действий. Недавнее дело вокруг убийства студента Иванова просто утихнуть не могло… в России нарождались новые организации, готовые к совершению преступлений против всех, кто склонен придерживаться консервативных взглядов.

Салтыков возвращался к острой теме, назвав следующий выпуск «Благонамеренных речей» «Перепиской». Читателю сообщалось о мнимых изменениях судебной системы России, нисколько не испытавшей перемен. Она осталась прежней, разве только более открытой для стороннего наблюдателя. Теперь участниками суда становились — помимо обвиняемых, очевидцев и самих судей — такие отныне важные должности, коими явились прокурор и адвокат. Увидеть полезное в этом распределении ролей Михаил не смог, посчитав необходимым высказаться в шутливом тоне. Читателю становилось понятно и то, что прокурор должен идти по головам, если желает сделать карьеру. Неважно, виновен ли человек на самом деле, всё будет сделано для вынесения ему осуждающего приговора.

Переходя в 1874 год, Салтыков отмечал происходящие в России изменения. Отмена крепостного права привела к довольно невероятным вещам, прежде казавшимися невозможными. Бывшие помещики, в том числе и Михаил, оказались перед непростыми условиями, вследствие чего продажа имений принималась за единственно правильное решение: продать. Но покупали не другие помещики и не иностранцы — выкупать брались собственные крестьяне. Именно об этом Михаил повествовал в первой части очерка «Столп». Получалось, в России зарождалось иное движение, ранее даже мысленно не допускаемое. С его интересами вскоре придётся считаться. Пока же Салтыков видел необходимость отмечать происходившие в обществе перемены.

Вторая часть очерка позже получила название «Кандидат в столпы». Её содержание продолжалось начатой в первой части мыслью. И вот он парадокс мировосприятия — требуя пересмотреть понимание бытия, Салтыков становился очевидцем, как из среды унижаемых помещиками крестьян, выходили точно такие же люди, продолжающие в той же степени унижать других. Разве возможен какой-либо положительный вывод? Скорее для Михаила найдётся повод для очередного недовольства складывающими обстоятельствами. Что же, обвинять власть — это одно, но попробуй укорить само население. Нет, словом делу не поможешь! Потому и Салтыков мог сотрясать воздух недовольством, от которого положение нисколько не изменится. Не взять ли его опыт на собственное вооружение? И не извлечь ли самый разумный вывод… пусть и окажется он до ужаса неприятным. Читая о подобных исторических процессах, неизменно заключаешь, что счастье человеку даётся только тогда, когда он обрекается на страдания. Никак иначе добиться лучшего из возможного не получится, поскольку лучшее определяется сугубо в сравнении с худшим, обязательно должным присутствовать и превалировать в повседневности.

Пока же Салтыков показывал формирование нового общества, должного заменить предыдущее. Да получится не совсем то, к чему хотелось приблизиться. Наоборот, иным путём сформируется всё то, от чего царская власть пыталась отвести закрепощённое население. Жители России вновь будут порабощены уже другой силой, то есть исторически это неизбежно: такова судьба всех народов, вольно или невольно должных именоваться россиянами.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Из цикла «Благонамеренные речи»

Куда бы не отправлялся Салтыков, всюду для себя он отмечал важное, должное быть удостоенным выражения им мнения. Ежели отправлялся в русскую глубинку, определял не положительное воздействие текущего времени, а всегда неизменно отрицательное. Когда бы и куда бы не отправлялся, всегда и повсеместно Михаил встречал неудовлетворительное. Так уж было настроено его восприятие мира. Не испытывал он положительных побуждений, как не старался. Очерком «В дороге» Салтыков закреплял упадническое настроение. Как же быть, чтобы нечто, делаемое в России, пришлось ему по душе? Похоже, такое нисколько не возможно. Как не пытайся исправить жизнь к лучшему, люди — вроде Салтыкова — найдут причину для недовольства. Казалось бы, отмена крепостного права — благо. Как бы не была проведена реформа, лучше ей скорее всего никак не быть. Возникает вопрос: а нужна ли она была — реформа? Как бы не скупили немцы русские земли, ибо помещики спешно избавлялись от казавшегося им неликвидным, поскольку не умели наладить прибыльность имений без закреплённой за ними рабской силы.

Очерком «В дороге» Салтыков высказывал мнение об упадке деревни. Последующим очерком «Опять в дороге» — то мнение он произносил с ещё большей твёрдой уверенностью. Куда не глянь, всюду развал. Но хочется подумать: а не было ли такового развала и до отмены крепостного права? В те годы Михаил предпочитал видеть скудоумие губернаторов, поставленных для управления. Однако, думать тем же образом Салтыков продолжал и дальше, так как годом спустя увидят свет «Помпадуры и помпадурши». Теперь же определялось повсеместное скудоумие. Опять же, к такому мнению Михаил склонялся всегда. Достаточно вспомнить «Историю одного города». Как был дураком всякий люд в России, таковым и оставался. Сколь больно о том говорить, но разве не скажешь, коли оно так?

Какое ведётся хозяйствование в России? Раньше помещики не думали ни о чём, грабя крестьян и поместья, извлекая средства для беспечного существования. Теперь подобное поведение считается расточительным и постыдным. Помещику полагается стать дельным человеком и вести дело по всем правилам, пожиная успех и извлекая прибыль для дальнейшего улучшения хозяйства. Не быть такому в России! Как результат: помещики разорены, крестьяне пущены по миру, контроль над всем берут немцы. Вместе с тем, пока деревня всё большее оказывается в упадке, отмечается рост промышленности в городах. И было бы оно всё так, не вооружись сведениями о процветании сельского хозяйства, когда и дававшего сбой, то в годы аномальной засухи. Салтыков не собирался мириться и искать оправдания — всё для него плохо и лучше не станет, даже возьмись немцы за поднятие экономики. Кажется, и тогда Михаил найдёт причины для недовольства, окажись Россия наипервейшим по уровню благ государством.

И вот в апреле 1873 года Салтыков публикует очерк, позже озаглавленный названием «К читателю», должный создать представление о той публицистической деятельности, какую на ближайшие годы определял для себя Михаил. Основное его содержание — во всём можно найти положительное, ежели о том вести благонамеренные речи. Получалось, что за критическими высказываниями следует искать цельное зерно, служащее поводом для надежды на искоренение ныне худшего. Порою в таком убеждении находят оправдание и те, кому, за им делаемым во вред другим, должна мниться конкретная польза. Есть и такое суждение, гласящее: ежели о человеке думать хорошее, говорить о нём его возвышающее, то и человек тот начнёт поступать благообразно, выступая в соответствии с возложенным на него мнением. Что же… было бы такое суждение применимо к людям, ведь они порою стараются действовать с точностью до наоборот.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Из цикла «Благонамеренные речи»

Среди статей Салтыкова за 1863 год теряется первая из благонамеренных речей — очерк «Семейное счастье». Михаил тогда мог и не знать, к каким мыслям он придёт ближе к середине семидесятых годов. А думать ему предстояло о двойственности жизни. Как так получается, что с виду благонамеренное, на деле оказывается ханжеским? Отчего нечто с добрым помыслом прикрывается далеко не тем, к чему оно должно привести? Как яркий пример — семейные отношения. Можно взять для рассмотрения одну семью, принимаемую за идеальную, таковой её продолжая считать, не прилагая усилий для лучшего понимания. И ежели попробовать разобраться, то за представлением об идеале кроется худшее из возможного. Семья, где дети кажутся лучшими в мире, родители — счастливыми обладателями послушных чад, не станет восприниматься со стороны иначе, нежели с поощрением. На деле же в той семье может царить ханжество и двойные стандарты. Просто члены семьи сохраняют на лице приличие, тогда как они переполняются от страдания. Зато сделано главное — создано требуемое положительное представление у всякого, кто с ними имел или имеет знакомство. Ещё не про двойственность, но, думая, уже вполне об очевидных проблемах общества, Салтыков через десять лет приступит к написанию цикла «Благонамеренные речи».

Наиболее громким и резонансным признаётся очерк от января 1873 года, названный впоследствии «По части женского вопроса». Казалось, только отгремела эмансипация крестьянства. И вот новый виток напряжённости в обществе. О праве на эмансипацию заявили женщины. Бывшие при мужчинах, они захотели выйти из-под попечительства и сами определять жизненный путь. Общество к тому оказалось не готово. Пусть открывались учебные учреждения, но и полемика обострялась при необходимости рассуждать: достойны женщины права на эмансипацию или нет. Думалось, отчего не допустить подобного? Чем женщины хуже мужчин? Отчего им следить за семейным очагом, когда у них не меньше способностей к постижению наук? И жар не мог так легко угаснуть, не пройдя через множественные обсуждения. Становилось ясно, разрешить ситуацию не представляется возможным. И каждый это понимал, заранее зная, для наступления желаемых или противных кому-то изменений, должны пройти десятилетия. Как освобождение крестьян обсуждалось порядком лет от начала царствования Александра II, так и об эмансипации следует размышлять не меньшее количество времени, а то и значительно дольше.

Осталось понять, какую позицию занимал непосредственно Салтыков. Михаил понимал — как всегда, правыми оказываются одновременно все. Вполне допустимо стоять на позициях противников эмансипации, довольствуясь их доводами, так можно выступить и с поддержкой склоняющихся к допустимости женщинам позволить постигать науки и быть склонными к самостоятельности. Получалось, что Салтыков проявлял двойственность суждений, ни к чему толком не склоняясь. Скорее следует думать, будто Михаил призывал придти к мирному разрешению женского вопроса. Вполне казалось очевидным, раз движение в обществе началось, когда-нибудь оно приведёт к неизбежному изменению устоявшегося миропонимания. История человечества тому служит наглядным доказательством. Да и тот факт, что всему отводится своё время, не может не говорить о необходимости перемен, просто должных произойти.

Продолжая мысль Салтыкова, читатель обязательно задумается о происходящем в обществе, согласуясь с принципом допустимости перемен. Ежели сейчас мужчины определяли сущность общества и не дозволяли женщинам заявлять о правах, то не наступит ли когда-нибудь такой момент, когда обозначится гегемония женского пола, и тогда уже мужчины потребуют собственной эмансипации, пройдя через все те испытания, которые во второй половине XIX века пришлось испытывать женщинам. Как бы не хотелось думать, но всему суждено претерпевать изменения, вплоть до обратных значений.

Автор: Константин Трунин

» Read more