Tag Archives: мемуары

Максим Горький «Мои университеты» (1922-23)

Горький Мои университеты

Власть советского государства окрепла. Теперь Горький решил продолжать рассказывать о своём становлении. Если читатель успел забыть, прежде были написаны «Детство» и «В людях». Далее жизнь повела Горького в Казанский университет, где он учился с 1884 по 1888 годы. Зачем именно поехал? Ему сказали — ничего там сложного нет, дело это нужное, поезжай набираться мыслей и впечатлений. Но как приступать к труду, над которым не работал столь продолжительное время, и многие аспекты желаемого планировал использовать в другом труде, каковым станет «Жизнь Клима Самгина»? Поэтому читатель не должен удивляться путанным словам о матери и бабушке. Но будет в тексте упоминание одного из самых острых эпизодов в жизни Горького — попытке застрелиться.

О сложности продолжающейся юности Максима судить не так-то просто. Придётся отметить — судить о любом времени не так-то просто, всегда имеются обстоятельства, затрудняющие понимание. Допустим, провокационным вопросом звучало отношение к творчеству Льва Николаевича Толстого. Как такое себе можно вообразить, чтобы тебя остановил на улице полицейский, задавая обыкновенные с виду вопросы: «А не почитываете ли вы Льва Толстого? Симпатизируете его взглядам? А какое произведение нравится более других? И вы всерьёз берётесь рассуждать о вреде христианства? И в церковь не ходите? И попов осуждаете? Тогда пройдёмте, поговорим за ваше отчисление из университета». Сложно подобное представить? Значит вы живёте в подлинно свободной стране, где к слову писателей никто не пожелает прислушиваться, хотя бы в силу умения размышлять самостоятельно. Во времена юности Горького всё было подлинно сложно.

Почему полиция столь зверствовала? Среди студентов было более всего вольнодумцев, излишне радикально настроенных. Когда такое происходит в стране, никакая власть не станет на то закрывать глаза. Исправить это она тоже не могла. По реформам Александра II стало ясно, изменения не приведут к улучшению положения. Ни освобождение от крепостной зависимости, ни отмена цензуры, ни прочие изменения в общественной жизни. Реакция населения нарастала, с каждым годом всё сильнее. Задуманное за благо, пришлось спешно сворачивать. Спустя прошедшее время толком и не поймёшь, какая ситуация была в подлинном её смысле. Остаётся рассуждать, опираясь на исторические труды. Свою лепту внёс и Максим Горький. Только вот излагал в уже ставшем ему привычным способом длительных и монотонных рассуждений, отказавшись от ведения сюжетной линии по понятной читателю прямой.

И вот читатель снова вопрошает, устав ожидать слов о попытке застрелиться. Поговаривают, в силу очередной несчастной любви, настрадавшись от студенческого недовольства едва ли не всем, прикупив револьвер, и обвинив во всём отчего-то Генриха Гейне, Горький стрелялся. Во счастье будущих литературных трудов пуля прошла мимо сердца. Припоминая буйный нрав Максима по «Детству», вялый характер по «В людях», понимание Горького окончательно сходит на нет. Каким образом столь деятельный человек скатился к приступам меланхолии? Для чего тогда иметь серьёзное отношение к его жизни, в которой он так и не сумел разобраться спустя столько лет? Путь литератора — словно нечто другое, далёкое от всего, связанного со становлением непосредственно Максима Горького.

Какой всё-таки вывод должен сделать читатель? Иным хотелось иметь представление о детстве и юношестве писателя. Если же задуматься ещё раз, так ли уж существенно важно, каким Горький был прежде обретения истинного себя? Мы можем жить, никогда не задумываясь, какими станем в последующем. Не мог знать того и Максим. Да и знай он о том, неужели сумел бы прожить иначе?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Максим Горький «В людях» (1914)

Горький В людях

Работая над «Детством», Горький планировал продолжить его наполнение, печатая частями в периодических изданиях. В качестве самостоятельного произведения «В людях» не воспринималось. Да и по содержанию читатель это поймёт, видя всё того же ребёнка, только теперь полностью представленного себе, вынужденного зарабатывать на пропитание. К 1916 году повесть обретёт полный вид, частично переработанная в 1918 и в 1922 годах. Теперь Горький показывал становление человека, который жил, пребывая в той же нужде, как и многие его сограждане. Приходилось тяжело трудиться. Зато исчез былой накал дерзости. Отныне Горький показывал становление в качестве исполнительного юноши, бравшегося за любое дело, редко заявляя о необходимости снисходительного к нему отношения. Читателю только и оставалось подивиться трансформации самосознания человека, неожиданно ставшего столь полезным для общества.

Чем мог Горький в юные годы зарабатывать на жизнь? Например, стоять на входе обувного магазина, изображая неподвижную статую, или работал в лавке по продаже икон и религиозных книг. Впоследствии он увлёкся чтением, высоко оценив труды братьев Гонкур, Вальтера Скотта и Александра Пушкина. Приходилось знакомиться с произведениями ночью, отчего расходовал много свечей.

Другая сторона взросления Горького — отношения с противоположным полом. Чего только потом не будут рассказывать биографы, с разных сторон обозревая его пылкую натуру. Впрочем, читателю уже приходилось сталкиваться с отражением любовных отношений на страницах рассказов. Горький показывал, насколько он стремился заботиться о девичьем благочестии. Никаких интимных связей он не подразумевал. Можно сказать, розу положено срывать в необходимый для того срок. По причине ли то было личных убеждений, либо с женщинами Горький сохранял робость?

Читателю впору задаться вопросом: есть ли сходство с тем, о ком он узнал из «Детства», если в следующем произведении разительно отличен? Горький словно крепко связан с происходящим, вместе с тем остаётся созерцателем. Пусть другие дерутся за женское внимание, он поступит иначе. Если к нему проявят неуважение, стерпит и забудет. Где-то мог за себя заступиться, не позволяя чинить над собой расправу. Видел он и людей, готовых свести счёты с жизнью, действуя напоказ.

Повествовал Горький без воодушевления. Задуманные воспоминания плохо ложились на бумагу. Не помогал наработанный навык беллетриста. Требовалось не просто сообщать читателю информацию о становлении, не всякое слово могло быть донесено в соответствии с имевшим место быть. Можно проявить стремление разобраться в редакциях повести, выяснив, чем первые публикации отличаются от последующих, где было дополнение, а где убрана лишняя откровенность. Почему итоговый вариант, теперь включаемый в собрания сочинений, оказался повествованием о непонятном литературной персонаже? Всё-таки Горький не обо всём рассказал. И кто бы стал сообщать, не стараясь показаться с лучшей стороны? Особенно учитывая последовавшую перемену государственности, когда необходимо убрать лишние детали, создав образ скромного подростка, пока ещё не готового к революционной борьбе.

К окончанию повествования Горькому ещё не исполнится пятнадцати лет. О чём ему повествовать дальше? Начинались сложные годы брожения в обществе, входить в которые требовалось с особой осторожностью. Но и созидать рассказ о себе — вновь задействовать уже использованные литературные сюжеты. Поэтому за продолжение Горький возьмётся лишь в 1922 году. Читатель невольно отметит столь длительный перерыв. И если возьмётся читать далее, увидит иной слог, более склонный к многословным рассуждениям. Можно приступить к чтению сразу или ознакомиться с другими произведениями. В данном случае, откладывать на потом не требуется. К чему призывают и составители сборников, помещая «Детство», «В людях» и «Мои университеты» в один том.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Максим Горький «Детство» (1912-13)

Горький Детство

Рассказывая об увиденном за годы странствий, Горький всё чаще задумывался о необходимости сообщить о самом себе. Каким оно было — его детство? Читатель с первых строк понимал — горьким. И это понимание следовало закрепить. Оставим на совести писателя, насколько он был правдив. Но следуя содержанию, затронутые им аспекты, не скажешь, будто Горький себя пытался обелять. Да и требовалось ли ему создавать образ благочинного ребёнка, в которого читатель всё равно не поверит. Потому Горький дал понимание именно таким, показав тяжёлое детство, если его и украшая, то только жестокостью по отношению к нему самому.

Был в разладе с родителями и дедами. Ни с кем не получалось найти примирения. Отец умер рано, мать не могла защитить мальчика от буйного нрава деда. Горького с малых лет пороли, буквально как скотину, без какого-либо сочувствия. Чаще это случалось за дело, как бы не хотелось увидеть то иначе. Проявление нрава заставляло учить уму-разуму. Не хотел Горький запоминать тексты священных писаний, постоянно кривлялся. Его и секли, пытаясь таким способом привести к благоразумию. Вскоре мать на долгие годы исчезнет, оставив сына на попечение деда. Тот мог совсем забить внука насмерть, не случись в семье воспитываться юноше-подкидышу, часто принимавшему удары на себя. Со временем Горький простит старика, особенно узнав про его собственный путь бурлака на Волге.

Несмотря на жестокое обращение в семье, Горький никому не давал спуска вне дома. Не боялся вступать в конфликты. Надо полагать, он провоцировал окружение, вследствие чего оставался неугодным даже на улице. Часто он возвращался домой избитым и в порванной одежде. Что его ожидало? Будем думать, очередная порка от деда. Когда мать вернётся назад, придёт она не одна, приведя мужчину. У Горького с ним не заладились отношения, ввиду агрессивного отношения от посчитавшего себя за отчима. Пусть пора детства ещё не прошла, приходилось защищаться. Горький не скрывает — бросался на него с ножом.

Закончится детство со смертью матери. Дед более не будет терпеть при себе внука, посоветовав ему идти в люди. На том первая часть воспоминаний подходит к концу.

Давать оценки произведению затруднительно. Мораль из содержания выходит однобокой. Горький был воспитан в суровых условиях, с чем не собирался примиряться. Он мог копить злобу, но действительного спасения от обстоятельств найти не получалось. Раздражительность выплёскивалась через край, провоцируя становление со всё большим неуживчивым характером. Тут бы сказать, что из сора всегда вырастают самые жизнеспособные цветы. Горькому ничего другого не оставалось, соглашаться быть постоянно битым он не хотел. Только и примириться у него не получалось. Разве нельзя было совладать с буйным нравом деда? Горький о том не рассуждал. Читателю того и не требовалось сообщать. Для чего говорить, будто допустимо пойти в услужение сатрапу? Читателю впору задуматься, перенеся ситуацию в стране на государя. При желании всегда найдёшь возможность провести требуемые сравнения. Чего делать не следует.

Должно быть усвоено главное — жилось Горькому несладко. Прочее, вроде того, насколько точно писатель отразил события собственного детства, укладывается в рамки умения рассказывать истории. Перечить авторской воле нет необходимости. Пусть всё остаётся именно таким, без внесения изменений. Лишь бы последующие биографы придерживались точно такой же точки зрения, не вступая в противоречие с повествованием от непосредственного очевидца. Впрочем, жизнь Горького будет настолько насыщенной, что не будет необходимости тратить время на разбор детских воспоминаний.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Джулиан Барнс «Нечего бояться» (2005-07)

Барнс Нечего бояться

Знаете, что более всего тяготило Джулиана Барнса? Собственная мать относилась к его литературным трудам с осуждением. Она отказывалась их воспринимать. А знаете почему? Даже Барнс о том не скажет. И не каждый читатель о том сможет поведать, в силу некоторого рода отсутствия умения читать даже не между строк, а сводить понимание прочитанного под определённую форму способности осознать. Джулиан писал не о настолько уж важном. О чём не беритесь рассуждать — вы не поймёте, пока не начнёте смотреть в сущность вещей. Каково было матери Барнса брать произведение сына в руки, постоянно читая об одном? Если сказать точнее, Джулиан действительно всегда пишет о смерти. Только не о смерти чего-то нам понятного. Нет, пишет он о смерти сперматозоидов, всякий раз выбрасываемых им впустую. Теперь вы понимаете, каков литературный путь Джулиана Барнса, у которого на каждой странице можно встретить смерть.

Гложет обида Барнса. Не хотят его понимать родные ему люди. А для кого он тогда творит? Ведь не настолько важно, каким тебя примут незнакомые тебе люди. Гораздо важнее ощущать поддержку наиболее тебе близких. Но нет в жизни счастья, зато читательского внимания с избытком. Заслуженный творец художественного слова, создающий истории, которые с удовольствием читают проникнутые европейским духом. Умирают представители старших поколений, до кого Барнс так и не донёс важности им создаваемого. Умирают все, даже куры. Чем ещё остаётся заниматься Джулиану? Он всё-таки вспоминает, вновь подводя читателя к самоудовлетворению, распаляясь до огонька. После смерти всё равно никогда не осудят, ни оставшиеся жить дальше люди, ни встречающие умершего в других пространствах.

Вновь берясь за книги Барнса, желаешь посмотреть в глаза его преданным читателям. Кто вы, кому нравится подобного рода литература? Годы идут, вас не становится меньше. Вы проникнуты европейским духом? Или всё-таки стоите выше этого? Если понять соотечественников Джулиана ещё можно, к остальным возникают вопросы. Не думается, будто где-нибудь в мусульманских странах о Барнсе отзываются с добром, а если печатают, то в виде брошюр, убрав из текста всё лишнее, негодное ко вниманию, да и совершенно бесполезное. В России же Барнса вовсе вскоре могут запретить, чтобы он более не занимался пропагандой отказа от сами понимаете чего. Поэтому, кто ещё не успел прочитать, смело поспешите. Или не спешите, если не хотите брезгливо прикасаться к наполненным смертью страницам.

Джулиану подлинно нечего бояться. Будучи настолько открытым перед читателем, ни в чём не сможешь его упрекнуть. Другое дело, насколько читатель готов внимать откровенности такого рода. И желает ли он прикасаться к подробностям личной жизни писателя. Ознакомиться с мыслями о родственниках, взгрустнуть над укорами матери, посочувствовать: не возбраняется. Остальное — дело личных предпочтений. Кому-то Барс покажется близким, сможете с ним разделить своё одиночество.

К данному труду, как и ко многим прочим, написанным Барнсом, в прежней мере подходят когда-то сказанные строчки: «Так или иначе, но результат получился неважный, скучный, малоинтересный, откровенно зевательный, по диагонали читательный и потом уже откровенно листательный. При чтении удручают различные факты, выдаваемые читателю от случая к случаю, постоянные прыжки от одного к другому, много левой и ненужной информации, уводящей читателя в сторону». И это добрые слова, которые можно повторять при каждом знакомстве с любым трудом Джулиана Барнса. Иначе ничего хорошего сказать не получится.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Шемякин «Моя жизнь: до изгнания» (2023)

Шемякин Моя жизнь до изгнания

Моя жизнь до изгнания — гласит название. Но сам Шемякин говорит — его не изгоняли. Да, его подходы к творчеству не понимали. Особенно это стало явно, когда показательный разнос для такого рода мастеров устроил Хрущёв. Помните, размахивая кулаком, он обвинил художников в отсутствии совести, в уровне рисования хуже малого ребёнка. Хрущёв искренне считал, такое искусство противно духу советского народа. Что об этом говорит Шемякин? Ничего. Просто творчество Михаила не хотели принимать, находили в нём карикатуры на происходившие в стране события, впоследствии запрещая Шемякину устраивать выставки. Со слов Дмитрия, ему проходу не давали сотрудники КГБ, наложив запрет едва ли не на всё, кроме возможности трудиться подсобным рабочим. Эти же сотрудники КГБ, опять же со слов Шемякина, ценили и коллекционировали его творчество, по итогу создав для него легенду, по которой он смог добровольно покинуть Советский Союз.

С чего же начинает Михаил свои воспоминания? Он рассказывает про родителей. Его отец — примечательный человек, обладатель буйного нрава, любитель женщин, брал от жизни всё ему доступное, ни с чьими интересами не считаясь, практически безразличный к нуждам жены и сына. Мать — артистичная натура. Шемякин рос едва ли не в аду, будучи свидетелем постоянных пьяных разборок со стороны отца. Несмотря на это, Михаил отца не осуждает, считая себя во многом похожим на него.

Прочие воспоминания на страницах: становление таланта, психиатрическая лечебница, религиозные бдения, работа такелажником, подготовка к эмиграции.

Становление таланта происходило просто — Шемякин доходил до всего сам. Никто его не желал учить. Он брал за пример работы порицаемых в Советском Союзе художников. Описание психиатрической лечебницы показано избыточно. Непонятно, зачем читателю столько портретов психически нездоровых людей. Разве только из необходимости показать, насколько сам Михаил психически здоров, определённый в данное учреждение по политическим мотивам. Религиозные бдения — наиболее непонятная для читателя часть, пространное описание похождений по разным местам, практически отшельничество, беседы с богомольцами. А вот работая такелажником в Эрмитаже, Михаил увидел неприглядную сторону отношения к искусству. Уничтожалось всё! Особенно Шемякин противился реставрационным работам, после которых картины оказывались изуродованными. Так это или нет — судить могут лишь специалисты. Что касается эмиграции… Она ставит читателя в тупик. Михаил не хотел отдавать ребёнка в советскую школу, поэтому придумал хитрую схему для переправки своего дитя во Францию, после начал тренироваться, планируя переплыть в Турцию. У читателя просто не может не возникнуть вопросов о несостыковках в повествовании.

Рассказывать о себе Михаил Шемякин может любым угодным ему образом. Делает он это талантливо. Действительно увлекательное чтение. Во всём ему при этом доверять не стоит. Каждый из нас имеет право на более лучшее отношение. Некоторые аспекты не желается раскрывать вовсе. И Михаил рассказывает о себе, создавая повествование о непонятом гении, кому было проще уехать за границу, нежели продолжать влачить жалкое существование. Жизнь показала — поступил он правильно. После развала Советского Союза, его талант приняли и в России. Случись родиться Шемякину позже, прожить ему совсем другую жизнь. Впрочем, при отсутствии преград для творчества, не всякий талант сумеет пробить себе дорогу, поскольку не сумеет определиться, для чего это может быть необходимо.

Как бы потом не рассказывали биографы Шемякина, самое главное он уже сделал самостоятельно. Обязательно нужно оставлять воспоминания в виде автобиографии, в дальнейшем уберегая себя от кривотолков.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Константин Аксаков «Воспоминание студентства 1832-1835 годов» (1855)

Аксаков Воспоминание студентства

У какого деятеля пера не тянется рука написать про собственное становление? Иные начинают с того, что создают произведения о детстве. Может из-за оглядки на отца, Константин принялся за сочинение мемуаров. Но писать о совсем юных годах — особого рода талант, требующий умелого подхода к переосмыслению. Проще рассказать про себя, почти вступившего во взрослую жизнь. Поэтому Константин взялся за воспоминания о студенчестве. Что там могло скрываться? Неужели получится понять, каким образом с помощью образовательных систем готовят грамотных специалистов? Отнюдь, для Аксакова время учёбы стало весёлым времяпровождением, где до самих занятий дело доходило в исключительных случаях. Залог успеха — в собственном стремлении, познании изучаемого предметом посредством проявляемого человеком любопытства, тогда как прочее от того не отвлекает, скорее выступая в роли разрядки.

Константин отчасти сожалел, говоря о неподготовленности к ученичеству в университете. Будучи пятнадцатилетним, живя размеренным укладом, его вырвали из привычной среды, усадив на студенческую скамью. Спрашивали ли его, на какое отделение он должен поступить? Вместо этого Аксаков рассказал про начало учёбы на отделении словесности. Помимо него, там обучалось ещё двадцать-тридцать человек. И как обучалось? Довольно скверно. Молодые люди стремились жить весело, не обременяясь скучными занятиями. Они легко поднимали на смех преподавателей, смели с ними панибратски говорить. Во многом это объяснялось манерой самих учителей, которую студенты с удовольствием перенимали. То есть к ним обращались на «ты», таким же образом они отвечали, «тыкая». Но не только о собственных проделках казалось интересным рассказывать, ни в чём не уступали байки про дела прежних поколений учеников, порою более раскрепощённых, нежели сверстники Аксакова.

В числе прочих Константин вспомнил профессора Победоносцева, которого успел застать, только поступив. Этот преподаватель отличался чрезмерной дерзостью. И именно его лекции оказывались самыми скучными. Как на подобное реагировали студенты? Они не сидели, угрюмо взирая под ноги. Нет, они каждый раз заливались смехом, стоило профессору разойтись в злобе.

Всё-таки был у Аксакова интерес к ученичеству. Он рассказывал, как с приятелями переводил произведения Гомера, с тем же интересом читали перевод Гнедича. Да и сами приятели, которых было не более четырёх, больше прочих запомнились Константину, тогда как остальные — безликая масса. Пусть толка от того извлечь не получилось. Не вешает Константин нос и при воспоминаниях о шутках уже над ним — с кем такого не бывало в студенческие годы.

Среди прочих воспоминаний — упоминание про кружок Станкевича, куда входили, помимо Константина, Бакунин, Белинский и Боткин. Читателю могут быть интересны прочие обстоятельства студенческих лет Аксакова. Может показаться важным факт, что для получения университетского образования хватало трёх лет, после чего из стен образовательного учреждения выходили подготовленные к жизни люди, вступающие на порог восемнадцатилетия.

Будучи дописанными в январе 1855 года, воспоминания о студенческих годах будут опубликованы после смерти Константина, спустя два года, то есть через семь лет после написания. Остаётся предполагать, что сведения брались из личного дневника, либо наблюдений самого Аксакова, которыми он мог и не желать делиться. Причина чего очевидна, всегда лучше говорить о прошлом тогда, когда участников событий тех дней более нет в живых, либо умирает автор воспоминаний, утрачивая возможность скрывать от глаз собственные труды, становящиеся предметом особой ценности, всегда желаемой быть доведённой до внимания окружающих. Теперь же, спустя века, слова Аксакова и вовсе остаются ценными сами по себе, невзирая на отношение к ним его современников.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рафаил Зотов «Театральные воспоминания» (1859)

Зотов Театральные воспоминания

Есть такая позиция: что было до — несущественное, что будет после — не повторит прежде имевшего место, что есть сейчас — то на вес золота. В этом мнении кроется точка зрения солипсистов, и она — самая устоявшаяся в обществе. На данной особенности восприятия строится модель человеческого поведения. Оной придерживался и Зотов, громко заявляя — театр в России появился и развивался при нём. Как так? — спросит читатель. А Сумароков, Княжнин, Крылов… императрица Екатерина Великая? Всё это было, но вне зрительского интереса, каковой получил развитие в царствование Александра I. Поэтому, кто интересуется историей русского театра, тому обязательно нужно уделить внимание воспоминаниям Рафаила Зотова.

Зотов с малых лет ходил на театральные представления. Ещё будучи юношей, он слыл за псковского зрителя, наблюдавшего постановки на немецком языке. В те годы считалось обыденным, если происходило чёткое разделение на французские, русские и немецкие труппы. Не зная французского языка, Зотов оставался беден в восприятии. Из других особенностей тех лет: ходить в театр могли в домашнем, дамы без стеснения занимались вязанием, а пришедшим на представление за билет по смешной цене считалось зазорным осуждать постановки.

Отнюдь, Зотов не считал, будто театр — удел избранных. Наоборот, представления должны посещать все слои населения. Кому нужен комфорт, тот приобретёт дорогой билет и будет удобно сидеть. Кому требуется считать каждую копейку, тот вполне способен простоять несколько часов. Собственно, оттого и опечалится Зотов, привыкший видеть большое количество зрителей, чему предстоит сойти на нет. Отчего-то несколько сотен стались важнее, нежели одновременное присутствие на представлении тысячи человек. Ведь очевидно, людям нужны развлечения, чего их лишают, делая цены недоступными.

Зотов долгие годы оставался лицом, приближенным к управлению театрами. Он сам активно писал пьесы, занимался переводами и адаптацией на сцене иностранных произведений. Но случались и вынужденные перемены. Самая очевидная — 1812 год. Театральная жизнь затихла, поскольку цвет страны встал в ряды армии, желая дать отпор Европе, скопом перешедшей рубежи Российской Империи. Последствия были не менее очевидными — французские труппы распались, в обществе появилось пренебрежение ко всему, связанному с Францией.

С особым удовольствием Зотов рассказывает про актёров. В данном пункте читательское восприятие оказывается глухим. Ничего не скажут имена, чей вклад в драматическое искусство остался лишь в виде воспоминаний о нём, тогда как ничего другого не сохранилось. Вот и приходится доверять словам Зотова, считая того или иного актёра за мастера игры.

Ещё один перелом в истории театрального дела — восстание на Сенатской площади. Русский театр терпел преображение, причём далеко не в лучшую сторону. После смерти Милорадовича Шаховской оказался вынужден отойти от управления театрами. Одним из светлых пятен следует признать пьесу Грибоедова «Горе от ума», но, как известно, утрата Грибоедова не менее связана с воцарением Николая I, послужившая для Персии поводом для враждебных действий против России.

Зотов посчитал необходимым упомянуть и других талантливых деятелей, вроде Гоголя и Кукольника.

С 1838 года Зотов — практически постороннее лицо, взирающее на деятельность русских театров со стороны. Он продолжил интересоваться театральной жизнью, составлял рецензии для «Северной пчелы» вплоть до 1858 года.

«Театральные воспоминания» интересны сами по себе, Зотов затрагивал пласт истории, интересующий не всякого. Кому понадобится знать о развитии театрального дела? Едва ли не всё оказалось повергнуто во прах. Чем жили и к чему имели пристрастие, то растворилось в былом, едва ли способное возродиться вновь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Стесин «Нью-Йоркский обход» (2004-18)

Стесин Нью-Йоркский обход

У Александра накопилось немного заметок о жизни. Им следовало найти место. И вот опубликован сборник «Нью-Йоркский обход», вместивший записи за четырнадцать лет. Что в них? Основное — описание национальных различий. Далее — мысли автора о происходящем с ним и с другими. Последнее — пациенты с онкологическими заболеваниями. Но Александр посчитал нужным поставить на первое место пациентов, на второе — мысли, на третье — национальные различия. Так желалось ему самому, тогда как писал он об определённом. Он и не мог иначе поступать. Разве получится неподготовленному человеку понять сплав культур, располагающихся в одном месте? Александр переехал жить в США, там стал онкологом, столкнувшись не с безликими пациентами, а с людьми, с их яркими особенностями, разнящимися от происхождения, воспитания и социального положения. Вот для понимания людей и нужно обладать солидными знаниями, обычно приходящими со временем, поскольку такому нигде не учат.

Медицина в США — особенная. Тут нужна медицинская страховка. Если её нет — требуется платить деньги за лечение. Но если пациент беден, ничего не способен дать, тогда его лечат абсолютно бесплатно. Вернее, существуют определённые фонды и программы, оплачивающие лечение несостоятельных пациентов. И так сложилось, что к Александру попадали на приём как раз самые неблагополучные слои населения, либо о других он предпочёл умолчать. Конечно, гораздо интереснее рассказать про выходки нищих, относящихся к себе наплевательски, чем о богатых, обеспокоенных необходимостью излечения. Во всяком случае, имелись и среди безденежных адекватные люди, только с иными запоминающимися чертами.

Первый пациент на страницах — суетливый человек. Ему полагается соблюдать строгий постельный режим. Он же слоняется по больнице, либо уходит на улицу, чтобы купить алкоголь. Такого бы выписать за нарушение внутреннего распорядка. Однако, он продолжает находиться на лечении. Иной пациент вовсе не желает лечиться, пропуская сеансы и выбирая негативный исход, несмотря на полную возможность выздоровления. Это в части непосредственного подхода к людям, видя в них непосредственно пациентов. В остальном, люди описывались Александром в связи с их национальными особенностями.

Такие же особенности есть во всех, с кем связан Александр. Он и рассказывает, насколько в США всё поделено по определённому принципу. В одной больнице медицинский персонал состоит, например, из индийцев, в другой — из корейцев. Человек прочей национальности там требуется для единственной цели — быть посторонним, кого можно обвинить во всех смертных грехах. Особенно много Александр рассказывал про корейский медицинский персонал, про их отношение к необходимости уважать старших. Впрочем, кореец корейцу рознь. Если кто-то придерживался традиций, кто-то мог их полностью игнорировать. Но, несмотря на это, находить общий язык было необходимо со всеми.

Касательно мыслей. Александр, по своей медицинский специальности, побывал в разных частях света и странах. Бывал он в Африке, о чём писал в прежних книгах. Теперь решил рассказать про посещение Индии, куда отправился по профессиональным обязанностям. Но в Индии нет описания пациентов, только культурные особенности, вплоть до того, что иудей рассказывал Александру, как много общего у иудаизма с индуизмом. Более того, скорее всего индуизм и стал исходной точкой для иудаизма.

Есть единственное обстоятельство, требующее дополнительного пояснения. Александр изменил все имена в заметках. Ему показалось нужным сделать подобным образом. В плане пациентов то несомненно правильно. В остальном, на авторское усмотрение.

Именно таков «Нью-Йоркский обход». Труд Александра Стесина позволит дополнить копилку любопытных фактов о многообразии человеческих нравов.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Фаддей Булгарин «Воспоминания Фаддея Булгарина: Отрывки из виденного, слышанного и испытанного в жизни. Части V, VI» (1848)

Воспоминания Фаддея Булгарина

Так читатель и не дождался от Булгарина откровений. Зачем тогда вообще было внимать «Воспоминаниям»? Фаддей решил окончательно ограничиться событиями войны со шведами. Теперь он нарушил собственное обещание, всё-таки немного рассказав о своём участии. Но, опять же, больше уделял внимание политическому аспекту. Гораздо интереснее Булгарину было обсудить действия Наполеона, поведать про встречи французского деятеля с испанским министром Мануэлем Годоем, носившим титул князя мира, сообщить про лишение Бурбонов неаполитанского и испанского королевств. Говорил и про договорённости между Александром и Наполеоном, как решалась судьба Польши, окончательно растворявшейся в соседних государствах. Немного про бунты поляков, усмирять которые довелось и Фаддею.

Однажды к Булгарину подходил финн, уже много лет спустя, после отторжения Финляндии в вечное российское владение. Он отвечал, насколько жизнь населения преобразилась, нежели приходилось терпеть лишения при шведах. Вообще Фаддей стремился показывать, каким образом он радеет за Россию. Потому и финны у него рады переходу под владение русского царя. Радел Булгарин и даже так, что не против оказывался устранять всякого, выступавшего против действующего положения дел. Собственно, за то Фаддея современники и не любили, обидно отзываясь в многочисленных эпиграммах. Потому в «Воспоминаниях» Булгарин прямо сообщает — нужно говорить правду по существенно важным моментам, никак не стремясь умалчивать.

Из совершенно непонятных побуждений, Фаддей завёл повествование о жизни и деятельности Михаила Сперанского. Знакомя читателя с биографией сего замечательного политического деятеля, Булгарин поведал обо всём, начиная с ученической скамьи, оглашая взлёты и опалы, подведя к основному — сибирскому губернаторству. Фаддей сделал акцент на деятельности Сперанского в Сибири, где тот в качестве губернатора отдавал под суд всякого чиновника, не взирая на чины и звания, находя для того весомые причины. Именно потому Фаддей считал, что Сперанского в Сибири никогда не забудут, веки вечные он будет в почёте у сибиряков. К сожалению, уже спустя сто лет про деятельность Сперанского в Сибири не помнят совершенно, ежели где и вспоминая, то в Иркутске, где Михаил и пребывал в качестве губернатора.

Шестая часть воспоминаний продолжит умалчивать о самом интересном — Булгарин не спешил сообщать, каким образом он оказался в армии Наполеона. Понимая это, Фаддей оговаривался, ведь не зря он сообщал отрывки из виденного, слышанного и испытанного в жизни. Не обо всём он будет сообщать читателю, а только о некотором. Причём, потому он и рассказывает про разное, ибо об этом слышал. Например, взялся рассуждать о тактическом гении Суворова. В чём же гений заключался? Ни в чём! Как же так? Очень просто. Фаддей уверен, изучать тактические изыскания Суворова бесполезно — их нет. Не может быть: скажет читатель. Очень может. Вся тактика Суворова заключалась в действии нахрапом, вооружившись русской удалью. Именно так и никак иначе. Читатель должен запомнить это. Суворов всегда шёл напролом, благодаря чему и одерживал победы.

У Булгарина имелось ещё десять лет, дабы найти силы и поведать о дальнейших воспоминаниях. Однако, такого не случилось. Не стал Фаддей рассказывать про литературную деятельность, каким образом был причастен к Третьему отделению. Всё тайное — таковым и осталось. Булгарин сообщал про разное, о чём легко узнать и из других источников. Да и сам он черпал информацию из разных мест, немного добавляя и от себя. Получилось так, что «Воспоминания» сообщали информацию о юных годах Фаддея, тогда как прочее — набор любопытных обстоятельств о постороннем.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Фаддей Булгарин «Воспоминания Фаддея Булгарина: Отрывки из виденного, слышанного и испытанного в жизни. Части III, IV» (1847)

Воспоминания Фаддея Булгарина

Надо уметь соотносить собственную личность для истории с теми обстоятельствами, под каковыми понимается сама история. И Булгарин осознавал, насколько он мал, когда в его современниках великие люди, более достойные рассказа, нежели он. Пускай это выглядит странно, когда воспоминания превращаются в историческое свидетельство очевидца. С другой стороны, хоть есть о чём вспомнить таким образом, нежели повествовать о том, к чему руку не прикладывал. Собственно, может и не о чем толком сообщать, отчего и вынужден Булгарин расползаться мыслью по древу. В продолжении воспоминаний Фаддей повёл повествование от первого участия в бою и вплоть до результатов войны России со Швецией, в результате которой Александр отторг на вечные времена Финляндию от власти шведских королей.

Воевать с европейскими державами — такая себе война: следует вывод из мыслей Булгарина. Кому показывать величие русских? Неужели тем европейцам, что за всякую им оказанную помощь спешат предать? Определённо, Россия блистала на арене боевых действий в 1806 году, нисколько не уступая жадным аппетитам Наполеона, скорее заставляя французского императора ограничиваться ни к чему не приводящими сражениями. Однако, сие — есть лирика. Булгарин отправлялся в Лифляндию, любовался девушками, принимал сухое гостеприимство. Но всё же он ждал боя, в котором проявит отвагу, поскольку всякий в войске тех лет желал того же. Лишь бы поскорее проявить отвагу в сражении. Когда же бой случится, Булгарин не пожалеет красок на описание смерти рядом с ним находившегося, совершенно случайной и будто бы полагающейся свершиться — всё согласно необходимости принимать неизбежное.

Воевать Булгарину действительно пришлось, однажды он чуть не утоп, благо был извлечён из воды и отогрет. После случится Тильзитский мир, будет встреча двух императоров, примечен окажется и сам Фаддей, напомнив тем главного персонажа из произведения «Леонид» за авторством Рафаила Зотова. В дальнейшем Булгарин посетит могилу отца, встретившись тогда же с одним из рода Радзивиллов. Последнее обстоятельство показалось Фаддею настолько важным, что он взялся поведать историю рода Радзивиллов, особенно про их участие в связи с княжной Таракановой, и, вполне к месту, о необходимости Булгариных сняться с родовых земель и перейти под подданство России.

Четвёртая часть воспоминаний к оным вовсе не относится. Фаддей написал собственное представление о русско-шведской войне. Участвовал ли он в ней сам? Говорит — да. Но сам оговаривается — не собирается и слова сообщить, какие горести или радости ему пришлось испытать. Вместо всего этого, текст наполнился исторической сводкой с некоторыми занимательными фактами.

Как воевали русские? Храбро и с открытым забралом. А как воевали финны и шведы? Весьма подло. Но под подлостью следует понимать сугубо отсутствие благородства. Пока русские стремились вдохновляться участием в столь важном мероприятии, их соперник, чаще в виде ополчения, массой наваливался на малые отряды, пленил воинов, предавая их, уже безоружных, жестоким пыткам и казням.

Что же до самих финнов. После взятия контроля над Финляндией, выяснялось, почти все представители сего народа-племени отныне входят в состав Российской Империи. Единственным исключением оставались угры, славные сохраняющимися и поныне венгерскими владениями. Выяснялось и ещё одно обстоятельство — шведы никогда уважительно не относились к финнам, постоянно их принижая.

Тем и завершится четвертая часть воспоминаний, словно глава из труда историка. Читатель непременно поинтересуется, зачем в такой манере понадобилось Булгарину писать мемуары. Впрочем, может есть Фаддею о чём умолчать, потому и приходится соглашаться с таковой формой подачи информации.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 2 3 11