trounin.ru

Падение Чака Паланика продолжается. Казалось бы, падение и Чак Паланик — единое целое. Без падения не будет Чака Паланика, а Чак Паланик не может творить без падения. Но и падение может достичь стадии упадка. Так и Чак Паланик перестал отличать падение от упадка. Творчество Чака Паланика в упадке. Упадок творчества Чака Паланика не достиг критической отметки. Чак Паланик уверен в силе своего падения, являющегося сильной чертой его творчества, воспринимаемое им в качестве особенности его стиля. Отличить неотличимое — задача из задач. Какие бы книги Чак Паланик не писал, прикрываясь для этого падением, его творчество остаётся в упадке. Пал Паланик! Растерял ростки таланта, прорастив упадок внутри себя. «Невидимки» и «Бойцовский клуб» остались в прошлом — впереди неизвестность. Почитатели американского писателя продолжают ждать нового откровения, а следовательно и настоящего падения. Пока же, упадок.

Не может Чак Паланик обойтись в своих произведениях без использования сторонней информации. Он прямо таки переписывает содержание умных книг, давая читателю право почувствовать себя в роли читающего литературу типа «Сделай сам». Ранее можно было узнать об изготовлении взрывчатых веществ из всем доступных ингредиентов, о правилах уборки в квартире и даже о грамотном приготовлении омара. Теперь Паланик предлагает совершить экскурс в растительный мир Нового Света, а также вынести для себя полезную информацию касательно заблуждений местного населения, привыкшего считать окружающую их флору за извечно сложившуюся. Это так органично помещено в текст книги, что зная Паланика, воспринимаешь его частью, поскольку иначе быть не может. И так ли важна основная идея книги, когда Чак делится такими любопытными сведениями, особенно касательно Перекати-поле.

Так о чём же хотел рассказать Паланик в «Колыбельной»? В один прекрасный момент, когда из задуманного им масштабного произведения о завоевании растениями жизненного пространства на новом для них континенте ничего не вышло, а где-то раздобытая информация, касающаяся внезапной беспричинной смерти младенцев, стала бередить душу писателя гораздо сильнее, тогда и осознал Чак важность разработки сюжета, способного сломать восприятие читателя. Не шизофрения, не внутренние комплексы и даже не религиозные предрассудки теперь двигают повествование — всё отдано идее могущества некоего текста, чтение которого убивает слушающих его людей. Проницательный читатель должен был бы догадаться, что на страницах «Колыбельной» может присутствовать фрагмент данного текста, отчего во время чтения у него могут умереть знакомые. У кого-то они действительно умерли, что возвеличило Паланика в их глазах ещё сильнее. Если же умерла лишь рыбка, плавающая теперь на поверхности аквариума, то это может означать правоту этих слов, либо читатель банально забыл её покормить, чересчур увлекшись чтением «Колыбельной».

Происходящее действие трудно поставить в один ряд с «Именем Розы» Умберто Эко, ещё труднее — с «Хазарским словарём» Милорада Павича и уж совсем невозможно — с ранним творчеством самого Паланика. Всё слишком фантасмагорично и надуманно. Идея была удачной, но представленные реалии — абсурдны. Мысли и поступки действующих лиц более свойственны началу разгадок тайн египетских пирамид, когда подобное могло быть воспринято в качестве гипотезы. Кроме того, Паланик возжелал напугать читателя опасностью чтения и прослушивания неодобренной кем-то информации, предсказывая массовую истерию из-за эпидемии внезапных смертей. Будем считать его слова в защиту авторских прав засчитанными. Если такой инструмент действительно появится в нашем мире, то о пиратстве можно будет навсегда забыть.

Упадок падения творчества Чака Паланика продолжается…

Автор: Константин Трунин

» Read more

Угнать самолёт очень просто, если не обычным людям, то героям Чака Паланика точно. Для этого достаточно использовать банку из-под газировки и урну для праха. И считай, что самолёт тобой угнан. Но ведь это нужно не акта терроризма ради, а чтобы рассказать чёрному ящику длинную историю жизни. Собственно, подобная история — это и есть «Уцелевший». Заявленные автором несколько часов не оправдывают ожиданий, поскольку история растягивается на десять, из которых значительная часть отведена под полную чушь, которая не должна была попасть на ленту записывающего устройства. Читатель должен приготовиться к тому, что главный герой будет рассказывать абсолютно всё, начиная от правил разделки омара перед приготовлением и заканчивая цитатами из Ветхого Завета. Это не Паланик, написавший «Бойцовский клуб». Это Паланик, понявший, что надо писать, не обращая внимания на других.

Паланик любит делиться с читателем рецептами. Все прекрасно помнят, как его герои готовили из человеческого жира взрывчатку. Теперь подошла очередь к обыденным проблемам. Так, например, Паланик делится секретами по домоводству, сообщая сомнительные полезные советы. Хотя, если их проверить, то, думается, они себя не оправдают. Ловить Паланика можно на любой странице. Читатель из России поднимет себе настроение, узнав каким образом автор проводит параллель между сектой самоубийц и реформами патриарха Никона. Паланик не придумал ничего лучше, чем искать корни проблем современного общества в расколе православной церкви.

Впрочем, люди с отклонениями — это основные герои книг Паланика. Они должны быть ущербными. И они таковыми являются. Главный герой «Уцелевшего» последний из таинственной секты, каждый участник которой должен умереть. Непонятно, отчего Паланик делает из этого проблему. Её в принципе быть не может. Он нарисовал наиболее нереальное объединение людей, наделив их всем тем, чего нормальные люди стремятся держаться стороной. Бывают и среди нас странные люди, предпочитающие жить по кем-то придуманным правилам, якобы это обосновано с религиозной точки зрения. Общество когда-нибудь нормализуется, поскольку для контроля над людьми религия уже не требуется. Но это мысли в сторону.

Структура секты Паланика построена следующим образом: её члены обезличены — они имеют одинаковые имена и фамилии, всегда носят коричневую тёплую одежду, учат наизусть Ветхий Завет и должны когда-нибудь умереть. Никакого экстремизма в данной секте нет. У всех свои тараканы в голове. Беда в том, что Паланик делится ими с читателем, наполняя пустоту копошащимися насекомыми. Отнюдь, в «Уцелевшем» нет ничего противного, чем так славится автор. Всё чинно и в меру благородно. Секты в сюжете могло бы и не быть — от этого всё равно ничего в судьбе главного героя измениться не могло. Он бы захватил самолёт, высадил всех пассажиров и пилотов, чтобы зачем-то поделиться накопившейся у него ересью.

Нет в повествовании тех моментов, за которые Паланика ценят. Вместо ярких однообразных выражений, повторяемых из главы в главу при изменяющемся смысле их содержания, автор предлагает цитаты из религиозных книг. Хотел ли Паланик показать читателю фанатика, или он сам от них отталкивался, строя сюжет? Обратное раскрытие истории, сообщающее читателю важные связующие её элементы, присутствует, но больше выражается в отсчёте нумерации глав с конца, тогда как сам сюжет порублен на куски, не имея чёткой последовательности событий. Сложилось впечатление, будто Паланик писал ради объёма, а не из желания создать действительно качественное произведение.

Губит писателей не умение складывать слова, а желание что-то обязательно написать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нужно быть отчаянным оптимистом, чтобы поверить в то, что решил изложить Сорокин. Какие бы он не преследовал цели, но ничего конкретного связать не получается. Да — вышел некий продукт, похожий принадлежностью к контркультуре, частично поддерживающий линию модернизма, призванного расшатать понимание хорошей литературы в среде низколетающих писателей. Стараться увидеть антиутопию в «Теллурии» тоже не следует — автор предложил читателю настолько выдуманный мир, что впору его отнести к фантастике, сдобренной большими порциями православия, коммунизма, гомосексуализма, наркомании, бранной речи и желания видеть мир в руинах, ищущего в деградации возможность обрести новую возможность для развития человеческого общества на обломках старого, изжившего себя в тлетворном желании быть более гуманным, нежели это следовало делать. Давайте посмотрим на «Теллурию» изнутри.

Книга не имеет единого сюжета, а разбита на множество зарисовок, в которых и предстоит разбираться читателю, стараясь найти что-то общее. Вполне может оказаться так, что общего найти не получится. Разрозненные факты всплывают в книге совершенно внезапно, не имея под собой никакой основы. Ясно только одно: человечество деградировало, возродив коммунизм, объединив его с православием, вернув на места свой славянский говор. Само это уже вызывает только недоумение. Впрочем, Сорокин изредка будет давать читателю подробную информацию по каждому важному предмету. И самый главный предмет — это теллуриевый гвоздь, одна из напастей человечества, падкого на наслаждения. Сорокин предлагает вбивать этот тяжёлый наркотик прямо в череп, отчего многие персонажи книги будут получать наивысшее удовольствие, сохраняя гвоздь внутри головы, усиливая любой из возможных потенциалов.

Губит «Теллурию», впрочем, не стремление быть на волне контркультуры, а желание поместить внутрь книги текст без нужной подготовки. Сорокин просто берёт все пороки, описывая каждый в отдельности. Если тема наркотиков уже ясна, то читатель кроме неё найдёт большое обилие нецензурных речей, что не служат украшением содержания, показывая лишь старания автора ввернуть разные оригинальные сочетания. Кроме отборного мата в книге частый упор на гомосексуализм, от которого никуда уже не деться. Впрочем, тему гомосексуализма Сорокин всё равно не продумал, представив её на суд читателя под видом сегодняшнего дня, не считаясь с тем, что события происходят в выдуманном мире будущего. Весьма сомнительны религиозные войны, о которых Сорокин рассказывает с особым удовольствием, часто приводя для примера ваххабитский молот. Не этот ли молот вбивает теллуриевый гвоздь, и как они могут сочетаться друг с другом, особенно учитывая изначальное местоположение Теллурии? Хотелось бы знать именно это, но в тексте такому места не нашлось.

Если пытаться рассмотреть «Теллурию» в сравнении с ближайшими отечественными аналогами, предлагающими читателю практически идентичную тему параллельного будущего, то книга Сорокина может смело расположиться во временном промежутке между «Укусом ангела» Павла Крусанова и «Кысь» Татьяны Толстой, где авторы преследовали свои личные им понятные цели, последовательно представляя развитие общества, пока Крусанов исходил из магического реализма, Толстая внесла элемент славянской мифологии, но оба предложили вариант уничтожения старого мира. «Теллурия» во всех аспектах получилась промежуточным вариантом, предлагая читателю точно такую же игру словами, стараясь донести только одну простую мысль — писатель писал так заумно и прибегал именно к таким образным выражениям, чтобы ты, дорогой читатель, сразу понял, что перед тобой не абы какая книга, а едва ли не откровение, достойное занять место на полке образованного человека.

Одним решил выделиться Сорокин — он постоянно привносит в книгу аллюзии, даже не стараясь их прикрыть. Просто к слову пришлось, да красиво легла на строчки очередная метафора. Оппозиция власти, чьё дело обругать происходящее вокруг. И ладно бы Сорокин говорил по делу, не капая едкими циничными словами, а предлагая что-то конкретное. Но конкретного он не предложил… лишь теллуриевый гвоздь забить в голову, что само по себе уже глупо.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Князь света» Роджера Желязны вернулся. Нил Гейман специально постарался донести книгу маститого американского фантаста до простого американского читателя, что напрочь лишён последнего воображения и с трудом переваривает любые упоминания Индии в тексте. Такие слова можно отнести и на счёт российского читателя. Вся суматоха вокруг книги надуманная, что является моим категоричным и не требующим доказательств утверждением. «Американские боги» — это не только Желязны, но и Пратчетт, Каттнер, даже Кортасар. «Американские боги» — это больше современная литература, что гордо именуется контркультурой, попирающая нормы морали, крича всем своим естеством об окончательном упадке нравов и измельчании высоких чувств. Старые боги уходят, уступая место новым. Грядёт великая жатва, которую Гейман постарается представить особым способом в обсыпке из разноцветных блёсток, пропахших ароматом цитрусовых и ванилина. В этом сражении падёт чёткий слог мыслей Желязны, будет опошлен юмор Пратчетта, герои Каттнера всего лишь поменяют имена, а в остальном — чистый Кортасар, дарующий главному герою мысли о самосозерцании в разрезе неутомимых мыслей о собственном половом органе.

Мельчает литература — мельчает бог Литература, проигрывающий борьбу по всем фронтам таким богам, что гордо именуются Бестселлер и Мани. Эти два бога застилают глаза любому писателю, выжимая из него все соки, когда душа просит одного, а приходится делать совсем другое, извращая факты и извращая текст. Покуда, жадная до пошлостей, толпа не прильнёт к страницам и не начнёт с удовольствием смаковать каждый момент, подобно геймановскому диалогу о яйцах, просто выносящему мозг своей простотой и сомнительной полезностью, заполняющего всё свободное пространство в облаке бесед, заканчивающихся обязательным указанием на того, кто сказал. Причём, слово «сказал» присутствует всегда, изредка заменяясь на «ответил» и «подумал». Глаза умирают от каждой строчки в море таких речей. Персонажи книги постоянно разговаривают друг с другом, не имея цели донести что-то полезное. Отнюдь, Гейман не топчется на месте, пытаясь придать книге объём и хоть как-то грамотно наполнить сюжет. Вместо этого, Гейман часто уводит разговор в сторону, создавая события, которые не могут внести что-то определённое.

Боги в этой книге не представляют из себя ничего, они просто прожигают жизнь. Их существование никак не объясняется, даже введение новомодных богов с именами Город, Медиа и Мир не вносит ясности. Древние боги не назывались Гром, Любовь и Плодородие. Не будем рассуждать над фантазией Геймана, каждый видит мир по своему. Эти боги сбежали из культового фильма «Догма». И вот они бродят по Соединённым Штатам, преследуя разные цели. Не только богами наполнен сюжет, тут можно встретить любое мифическое создание, но не всякое, а только те, до которых смог добраться автор, выставляя их не в самом выгодном свете. В мире, где можно создать особую философию, давая читателю пищу для мозга, Гейман не пытается делиться даже граммом размышлений, нагружая страницы бесконечным роудмуви, двигаясь постоянно вперёд к одной очень важной цели, что тоже не внесёт ясность в сюжет.

Одна мечта есть в моей жизни — я хочу увидеть, что человечество даст миру в будущем, когда на смену контркультуре придёт что-то новое. Если придёт, конечно. Ведь всегда может повториться сценарий Уолтера Миллера, описанный им в «Страстях по Лейбовицу» —-> Fiat Homo.

Автор: Константин Трунин

» Read more

— Покажи выражение удивления на положительный отзыв о книге Паланика.
Вспышка.

Ругать Паланика можно бесконечно. От его творчества барышни падают в обморок. Порядочные барышни, истосковавшиеся по запретной литературе, падают в обморок для людей, бережно теребя странички удивительно противной книги, пряча её в свои панталоны и мечтательно желают остаться наедине с собой, чтобы вновь водрузить наманикюренные пальчики на страницы интригующей трепещущей живостью описаний книги. Паланик в очередной раз удивляет. Правило 5, 10, 15, 20 или 50 страниц тут не действует. Надо читать до конца. Или, как минимум, до середины книги. Сначала тошнит, недоумение вырывает мозг из ноздрей, шурудя длинной палочкой у читателя в голове. Зато потом безудержный фан, дикое веселье, гогот и ржание лошади. Гы-гы-гы… на каждой страничке… гы-гы-гы.

«Моё лицо склевали птицы» — так везде и всюду пишет жертва с изуродованным лицом. Паланик пошёл дальше Бойцовского клуба. Он не только уничтожил своего персонажа духовно, он ещё дал ему изрядный физический дефект. У бывшей фотомодели ныне отсутствует нижняя челюсть, вместо рта дырка с твёрдыми краями, такое чудо походит на картины Мунка. Вместо речи непонятный набор звуков. Кргх гхкркрх ххг… в таком роде. Просто невозможно оставаться равнодушным к страданиям героини. Хохочешь во весь голос. Паланик действительно верен своему принципу — вызывать интерес у читателя через отвращение. Это противно и забавно одновременно. Такая доля самосарказма, позитива и непонятного жизнелюбия внушает уважение к героине. Её позитивизм заряжает с самого начала. И когда доктор говорит, что «тебе повезло, ведь пуля могла пройти немного правее», героиня резонно замечает «странно, пройди она чуть левее и ничего бы вообще не было». Воистину, правда всегда где-то рядом. Нелепая случайность — запрограммированный ход событий, который невозможно обойти.

Читая Паланика, всегда узнаёшь что-то новое. Не совсем полезное, но безусловно забавное. Лекция про пересадку кожи, формирование нижней челюсти, отличие дорогих операций по перемене пола от дешёвых, как правильно извлекать звуки, чтобы люди к тебе тянулись. При этом Паланик не выходит за рамки дозволенного. Да, на обложки его книг можно смело лепить наклейку 18+, отдалять детей от них как можно дальше. И вообще прятать. А лучше выкинуть. С другой стороны книги Паланика дышат жизнью. Не самой плохой. Обыкновенной жизнью. Гораздо противнее читать «Лолиту» Набокова, «Тропик Рака» Генри Миллера, «Книгу Мануэля» Кортасара — вот в них настоящее извращение. До такого Паланик не опускается. Всё должно быть в меру и без перегибов. Отвращение читателя обязательно должно перейти в симпатию. В вышеприведённых книгах такого нет. Отвращение преследует от начала до конца книги. Формируя свои мысли, не скажешь ничего положительного. Вообще постараешься забыть. Паланик по сравнению с ними — энциклопедия порядочности и самого доброго трэша.

В книге есть интрига. Всё опять раскрывается на последних страницах и вызывает недоумение. После такого финала возникает желание перечитать с начала, уже с новых позиций осознания. «Невидимки» никогда не станут близкими для читателя. Книгу можно бесконечно читать и всегда удивляться находчивости автора. Нет избитого психологизма, копания в себе, поиска более трудной для восприятия формы словосложения, предложенийсоставления, абзацепереставления. Просто, понятно, доступно, для широкого круга читателей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Дети мои мне на смену идут
Страхом объятый дрожит Голивуд
Сгинет Феллини, сгорит Ким Ки Дук
Останется только микроб Бондарчук»
(с) Крематорий

Тропик Рака как опухоль. Занесена в древние времена из неизвестного источника. Успешно живёт и развивается, однако не прорастает в другие ткани, имея чёткую плотную оболочку и твёрдую на ощупь поверхность. Опухоль не злокачественная, а вполне доброкачественная. Опухоль не вредит человечеству, эта опухоль разрастается в геометрической прогрессии. Описываемый Миллером рак — одна из потребностей, находящаяся в самом низу пирамиды Маслоу. Редко какой человек, остановившийся на дне, набирается храбрости карабкаться на самый верх, восполняя пробелы и попирая остальные ступени.

Вот Миллер залез на верхушку и громче всех огласил свою точку зрения. Он был скандальным автором. Не каждый взялся бы такое опубликовать. Впрочем, были люди и до него. Популярен «Декамерон» Боккаччо, творчество де Сада и Захер-Мазоха. Генри Миллер открыл давно забытое и попранное. Открыл неспроста, а видимо начитавшись «Дженни Герхардт» Теодора Драйзера, его философию о смысле продолжения жизни и замалчивания религиозными конфессиями самого обыденного процесса. Только Драйзер говорил о продолжении рода, а не о распутстве опустившегося бомжа, использующего биде не по назначению, ходящего по городу с дыркой в штанах на заднице, дурно пахнущего свежей мочой и перегаром, предпочитающим половой акт всегда и в любом месте, не боящийся ничего, даже сифилиса. Живём один раз, один раз умираем, старость приносит мучения — прямо как попытка получить членство в клубе 27-летних звёзд, умерших по тем или иным причинам именно в этом году своей жизни.

Если рассматривать «Тропик Рака», как попытку Миллером переосмыслить свою жизнь или хотя бы попытку просто понять свою жизнь. То в ней не было ничего особенного, кроме самого автора, решившего довести до людей своё мироощущение. Попрание устоев общества и ничего больше. Не хотел служить в армии и не стал служить. Вместо этого он журналист. Половину книгу прозябает за счёт других, ведя себя как жиголо, не чураясь французских путан, за счёт которых готов был жить, лишь бы в своё удовольствие. Не пренебрегая старыми друзьями, хоть русскими, хоть индусами. Всех использует, ничего не стесняется. Об него вытирают ноги, ему это тоже безразлично.

Так кто же такой Генри Миллер. Может быть он родоначальник контркультуры? Той культуры, что была рождена попрать устои жизни, просто громко крикнуть в пустоту, создать эпатаж и исчезнуть навсегда, оставшись отголоском чего-то массового с весьма жалкими последователями некогда мощного культа. В его время не просто было заявить о себе, тебя могли легко задвинуть. В наше время это проще-простого. Хоть из глаз выпрыскивай краску на холст, хоть из анального отверстия. Чем необычней — тем будет лучше. Заяви о себе, остальное не имеет значения. Таков был Генри Миллер в 1934 году в Париже. Таким же он стал спустя тридцать лет в США, когда там книгу всё-таки решились опубликовать.

Автор: Константин Трунин

» Read more