trounin.ru

Война — самое ужасное горе, которое только может представить человек. Словно бы на законных основаниях одна часть людей решает себя достойной добиваться разрешения политического кризиса путём убийства и разрушения. Другая часть — не желает принимать то за допустимое, уже себя считая вправе наносить аналогичный урон противнику. А если таких частей более двух, разворачиваются масштабные боевые действия, в результате которых начинают гибнуть миллионы людей. Именно в Первую Мировую войну человечество отметило обострение данной проблемы. Вполне очевидно, почему укрепилось мнение, насколько необходимо избегать таких конфликтов. Но это всё мысли наперёд, когда за короткий срок между двумя Мировыми войнами случится время для осмысления недопустимости столь масштабного кровопролития. Пока же следовало показать, насколько опасными становятся именно современные войны. Жорж Дюамель отразил события с новой для читателя стороны, показав будни полевого хирурга.

Не успевший себя зарекомендовать в качестве деятельного писателя, Дюамель должно быть поразил читателя своих дней. Или тот читатель за четыре предыдущих года успел проникнуться ужасами боевых действий. Каждый знал, как за один день на полях сражений могло погибнуть не менее миллиона солдат. Разве это совместимые потери с возможностью их осмысления? Словно небольшое государство за одни сутки полностью теряло своё население. В 1914 году Адриан Бертран в «Зове земли» пытался осмыслить войну за неизбежное событие. Годом позже — Рене Бенжамен в «Гаспаре» описывал весь ужас боевых действий, пусть в столь же сухой манере изложения. А в 1916 — Анри Барбюс в «Огне» видел рост противоречий, должный обернуться крахом для втянутых в войну сторон. И даже Анри Малерб с книгой «Пламя в кулаке» возвращал читателя к осознанию войны в качестве непреодолимой силы. Оставалось глубже вникнуть в проблематику, посмотрев глазами медика, чем и стала «Цивилизация» за авторством Жоржа Дюамеля.

Дюамель замечает, что на поле боя все находятся в равном положении нависающей над ними смерти. Каждый может погибнуть. Какое бы человек не занимал место в обществе, он погибнет от тех же мук, разделив их с собратьями по оружию. А если не погибнет, будет доставлен в полевой госпиталь, где скорее всего ему не сумеют помочь. В случае опасных для жизни ранений, будут приниматься скорые решения. Кому требуется большой объём медицинской помощи, обойдутся в лучшем случае небольшим вмешательством. Например, никто не станет сохранять конечность, если её проще ампутировать. Но и тут нет гарантий способности человека после восстановиться. Скорее всего последует смертельный исход. Читатель даже не сможет представить, сколько таких солдат проходило через руки полевых хирургов, вроде бы оказывавших помощь, вместе с тем не способных уберечь от смерти.

В минуты покоя между операциями приходилось решать вопросы с захоронением. Главное затруднение — по каким обрядам это совершать. Умерший мог быть католиком или иудеем. Иногда решить на месте казалось невозможным. Приходилось доверять мнению сослуживцев, точно имевших представление, какой веры мог быть умерший.

И теперь читатель должен задаться ещё одним вопросом: что есть цивилизация? Получается, её отличие лишь в гораздо больших человеческих жертвах, и в способности осмыслить ужас непосредственно самих войн. Тогда почему подобное вообще допускается? Именно по причине способности проводить различие, видя в чём заключается смысл гуманности. Читатель скажет, насколько противоречивы данные суждения. Только вот закончится война, и все забудут об её ужасах. Появится смысл рассуждать об этом в случае начала новой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если посмотреть на лауреатов Гонкуровской премии за всё время её существования — видишь большой перечень фамилий. И не можешь понять, насколько все эти люди заслуживают внимания. Можно сказать иначе: а заслуживают ли произведения-лауреаты должного к ним внимания? Чаще всего Гонкуровская премия — это признание заслуг в общем. Хорошо, если в тот год было написано знаковое произведение. Иногда лауреаты только начинают входить в пик писательского мастерства… и словно бы премирование должно привлечь к ним внимание читателя. То есть всё это не так просто воспринимать, не имея соответствующей подготовки. Да и даже прочитай все произведения лауреатов Гонкуровской премии, насколько способен окажешься говорить о французской литературе, начиная с 1903 года? Определённые направления для дальнейшего ориентирования выделить для себя сможешь. Не более того. Однако, пришло время осмыслить «Пламя в кулаке» за авторством Анри Малерба.

Этот человек участвовал в Первой Мировой войне, после стал президентом писательской ассоциации ветеранов боевых действий. Говорят и про учреждённую премию его имени, вручаемую за лучшее эссе. Что до непосредственно выбранного в лауреаты произведения за 1917 год, им стала книга «Пламя в кулаке». Читателю предлагалось ознакомиться с бытом военного времени. И более ничего прочего за интерес к произведению не говорило. Насколько вообще оправдано было в те годы выделять среди прочих именно книги с сюжетом о войне? Особенно книги, где показывается преимущественно война, не всегда в каком-то определённом смысле, вроде пробуждения патриотических чувств или осуждения человеческого стремления сводить противоречия к физическому уничтожению представителей других стран. Разве читатель не видел прежде, насколько описание с натуры ставилось за приоритетное?

Конечно, читатель сошлётся на натурализм. Премия достойно заявляет о выборе произведений именно данного плана. Не раз были нападки со стороны критического или читательского сообщества. Ведь количество лауреатов велико, но некоторых именитых французских писателей в их числе нет. В том числе и именитых сторонников натурализма, чей век оказывался слишком короток. Что касается прочих направлений литературы — они игнорируются. Плохо ли это? Совсем нет. Однако, в некоторые времена выбор сводился к определённым писателям, быть может на совсем немного опережавших прочих номинантов. И вот перед читателем очередной лауреат Гонкуровской премии. В случае военного времени вполне очевидно — лучше выбрать современника событий. Но читатель тут бы снова возразил, указав на не столь уж обязательную категоричность в суждениях.

Нет смысла судить и рассуждать. Гонкуровская премия за 1917 год в очередной раз досталась писателю-фронтовику, и неважно — насколько это оправданно, если годом ранее был отмечен званием лауреата Анри Барбюс, более прочих искавший справедливости, не воспринимая необходимость войн для человечества. Положение приводило к необходимости раздуть «Огонь» до «Пламени в кулаке». А о чём именно будет повествовать Малерб — не самое главное. Лишь бы это произведение было о войне, воспринимающее её за важное явление.

Читателю может показаться, толком ничего не было рассказано. Так и есть на самом деле. Иные произведения не оставляют после себя памяти, кроме сохранившегося следа. Анри Малерб действительно писал о войне, но уступил в этом другим своим собратьям по перу, более умело подошедших к отражению событий с полей Первой Мировой войны. Но и они — как бы то не казалось странным — оказываются забытыми, особенно учитывая количество прошедших лет. У Франции впереди ожидались другие проблемы, и интересовать читателя будут уже другие сюжеты. Только бы вспоминали — пока Гонкуровская премия продолжает существовать, точно не забудут.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В рамках сайта планируется ознакомиться с лауреатами Гонкуровской премии. Перечень произведений прилагается:

1903 — Джон-Антуан Но «Враждебная сила»
1904 — Леон Фрапье «Детский сад»
1905 — Клод Фаррер «Цвет цивилизации»
1906 — Жан и Жером Таро «Дингли, выдающийся писатель»
1907 — Эмиль Мозелли «Прялка из слоновой кости»
1908 — Франсис де Миомандр «Написанное на воде»
1909 — Мариус-Аре Леблон «Во Франции»
1910 — Луи Перго «От Гупиля до Марго»
1911 — Альфонс де Шатобриан «Господин де Лурдин»
1912 — Андре Савиньон «Девушки дождя»
1913 — Марк Элдер «Народ моря»
1914 — Адриан Бертран «Зов земли»
1915 — Рене Бенжамен «Гаспар»
1916 — Анри Барбюс «Огонь»
1917 — Анри Малерб «Пламя в кулаке»
1918 — Жорж Дюамель «Цивилизация»
1919 — Марсель Пруст «Под сенью девушек в цвету»
1920 — Эрнест Перошон «Нен»
1921 — Рене Маран «Батуала»
1922 — Анри Беро «Лунный яд» и «Мучение тучных»
1923 — Люсьен Фабр «Рабвель, или Боль пылающих»
1924 — Тьерри Сандр «Жимолость, чистилище, глава XIII»
1925 — Морис Женевуа «Кролик»
1926 — Анри Деберли «Пытка Федры»
1927 — Морис Бедель «Жером 60 градусов северной широты»
1928 — Морис Константэн-Вейер «Человек над своим прошлым»
1929 — Марсель Арлан «Порядок» *
1930 — Анри Фоконье «Малайзия»
1931 — Жан Файяр «Дурно от любви» *
1932 — Ги Мазелин «Волки» *
1933 — Андре Мальро «Удел человеческий»
1934 — Роже Версель «Капитан Конан»
1935 — Жозеф Пере «Кровь и свет»
1936 — Максенс ван дер Меерш «Отпечаток бога»
1937 — Шарль Плиснье «Фальшивые паспорта» *
1938 — Анри Труайя «Паук»
1939 — Филипп Эриа «Испорченные дети»
1940 — Франсис Амбриер «Большие каникулы»
1941 — Анри Пурра «Мартовский ветер» *
1941 — Ги де Кар «Офицер без имени»
1942 — Марк Бернар «Похожие на детей»
1943 — Мариус Гру «Переход человека»
1944 — Эльза Триоле — сборник «За порчу сукна штраф 200 франков» *
1945 — Жан-Луи Бори «Моё село в немецкие времена»
1946 — Жан-Жак Готье «История одного приключения» *
1947 — Жан-Луи Кюртис «Ночные леса» *
1948 — Морис Дрюон «Сильные мира сего»
1949 — Робер Мерль «Уик-энд на берегу океана»
1950 — Поль Колен «Дикие игры»
1951 — Жюльен Грак «Побережье Сирта»
1952 — Беатрис Бек «Леон Морен, священник»
1953 — Пьер Гаскар «Время мёртвых»
1954 — Симона де Бовуар «Мандарины»
1955 — Роже Икор «Смешанные воды»
1956 — Ромен Гари «Корни неба»
1957 — Роже Вайан «Закон»
1958 — Франсис Вальдер «Сен-Жермен, или Негоциант»
1959 — Андре Шварц-Барт «Последний из праведников»
1960 — Винтила Гория «Бог родился в изгнании»
1961 — Жан Ко «Божьи безумцы»
1962 — Анна Лангфюс «Песчаный багаж»
1963 — Арман Лану «Когда море отступает»
1964 — Жорж Коншон «Дикое государство»
1965 — Жак Борель «Обожание»
1966 — Эдмонда Шарль-Ру «Забыть Палермо»
1967 — Андре Пьейр де Мандьярг «Пустота»
1968 — Бернар Клавель «Зимние фрукты»
1969 — Фелисьен Марсо «Кризи»
1970 — Мишель Турнье «Лесной царь»
1971 — Жак Лоран «Глупости»
1972 — Жан Карьер «Ястреб из Майе»
1973 — Жак Шессе «Людоед»
1974 — Паскаль Лене «Кружевница»
1975 — Эмиль Ажар «Вся жизнь впереди»
1976 — Патрик Гренвиль «Пылающие»
1977 — Дидье Декуа «Джон-Ад»
1978 — Патрик Модиано «Улица тёмных лавочек»
1979 — Антонин Майе «Пелажи-Тележка»
1980 — Ив Наварр «Зоопарк»
1981 — Люсьен Бодар «Анна-Мария»
1982 — Доминик Фернандез «На ладони ангела»
1983 — Фредерик Тристан «Заблудшие души»
1984 — Маргерит Дюрас «Любовник»
1985 — Ян Кеффелек «Варварские свадьбы»
1986 — Мишель Гост «Ночной слуга»
1987 — Тахар Бенжеллун «Священная ночь»
1988 — Эрик Орсенна «Колониальная выставка»
1989 — Жан Вотрен «Большой шаг навстречу доброму Богу»
1990 — Жан Руо «Поля славы»
1991 — Пьер Комбеско «Дочери Голгофы»
1992 — Патрик Шамуазо «Тексако»
1993 — Амин Маалуф «Скала Таниоса»
1994 — Дидье ван Ковелер «Путь в один конец»
1995 — Андрей Макин «Французское завещание»
1996 — Паскаль Роз «Охотник Зеро»
1997 — Патрик Рамбо «Битва»
1998 — Поль Констан «Откровенность за откровенность»
1999 — Жан Эшено «Я ухожу»
2000 — Жан-Жак Шуль «Ингрид Кавен»
2001 — Жан-Кристоф Руфен «Красная Бразилия»
2002 — Паскаль Киньяр «Блуждающие тени»
2003 — Жак-Пьер Аметт «Любовница Брехта»
2004 — Лоран Годе «Солнце клана Скорта»
2005 — Франсуа Вейерган «Три дня у моей матери»
2006 — Джонатан Литтелл «Благоволительницы»
2007 — Жиль Леруа «Песня Алабамы»
2008 — Атик Рахими «Сингэ Сабур. Камень терпения»
2009 — Мари Ндьяй «Три сильные женщины»
2010 — Мишель Уэльбек «Карта и территория»
2011 — Алексис Женни «Французское искусство войны»
2012 — Жером Феррари «Проповедь о падении Рима»
2013 — Пьер Леметр «До свидания там, наверху»
2014 — Лидия Сальвер «Не плакать»
2015 — Матьяс Энар «Компас»
2016 — Лейла Слимани «Идеальная няня»
2017 — Эрик Вюйяр «Порядок дня»
2018 — Николя Матье «Их дети после них»
2019 — Жан-Поль Дюбуа «Не все в мире живут одинаково»
2020 — Эрве Ле Теллье «Аномалия»
2021 — Мохамед Мбугар Сарр «В тайниках памяти»
2022 — Брижит Жиро «Жить быстро»
2023 — Жан-Батист Андреа «Относитесь к ней внимательно»
2024 — Камель Дауд «Гурии»

* Произведения отсутствуют в свободном доступе.

!!! Обратите внимание. Варианты русской адаптации имён обладателей Гонкуровской премии и названия их произведений после 1949 года пока мною окончательно не утверждены.

Это тоже может вас заинтересовать:
— К. Трунин «Лауреаты российских литературных премий»
— Большая книга: Лауреаты
— Букеровская премия: Лауреаты
— Госпремия РФ: Лауреаты
— Национальный бестселлер: Лауреаты
— НОС: Лауреаты
— Русский Букер: Лауреаты
— Сталинская премия: Лауреаты
— Ясная поляна: Лауреаты

Цикл «Пограничье» | Книга №1

В начале был Лукьяненко. И обрисовал он контуры Вселенной. И понял: получилось хорошо. И дал тогда другим творцам право прикоснуться. Как-то так в сознании читателя воспринимается задуманное Сергеем мероприятие. Сперва «Дозоры», на которые Лукьяненко позволил покуситься прочим, а дальше… дальше показалось более лучшим вариантом — создать специальный мир, чтобы не слишком тревожить истинного почитателя таланта непосредственно себя самого. Не важно, насколько описываемое может показаться за знакомое. Сам Сергей говорит, в первые годы творчества тяготел к чему-то вроде Крапивина. Вот был у классика детской литературы мир Великого Кристалла, грани которого соприкасались и перетекали друг в друга. Лукьяненко создал мир в форме ромашки, расположив в середине всего Центрум, измыслив за правило — из каждого мира есть дорога в Центрум и обратно, но в другие миры дороги нет. Вместе с тем, «Застава» явила собой прежде виденное, если читатель способен вспомнить происходившее в «Черновике», «Чистовике» и отчасти в «Спектре», только теперь вместо «расскажи историю, странник» необходимо совершать определённые действия, являющиеся индивидуальной особенностью каждого, кому открывается дорога в Центрум.

Другая особенность повествования — желание объяснить происходящее. Для будущих творцов это станет базисом, ограничивающим поползновения к разрушению заданных рамок. В Центруме нет пластика. А точнее — производных от нефти. Будет сообщено о факте диверсии, когда было использовано взрывчатое вещество, задействовавшее процессы таким образом, отчего тот же пластик за быстрые мгновения подвергается саморазрушению. Какой был найден выход? Использовать энергию пара. То есть Лукьяненко предложил мир, должный функционировать по правилам, свойственным фантастике в духе стимпанка. Но таковое ограничение есть лишь на Центруме, прочие миры способны функционировать без изменений. Например, Земля идентична реальности. И для вводной истории Сергей решил внести коррективы, пригрозив Земле возможным уничтожением привычного уклада. Читатель внимает, каким образом основные герои повествования пытаются справиться с данной ситуацией.

Читатель обязательно отметит наиболее важную особенность данного мира — он универсален. То есть Лукьяненко не просто предложил образец для наполнения, создав вселенную вне времени. Читай сейчас, или возьмись за чтение через пятьдесят или сто лет, Центрум останется тем же самым. Неважно, какие будут изобретения, какова политическая ситуация, значения на повествование это оказать не сможет. Разумеется, воля писателя оспорить такое утверждение, чем последующие творцы и стали бы заниматься. Однако, «Пограничье» — не «Дозоры». Особого читательского внимания сыскать не получится. Зачем обращать внимание на новую малость обработанную Вселенную? Пусть идея интересная, читателя это ни к чему не обязывает.

В какую сторону будет развиваться действие? Зависит от будущих соавторов. Особого успеха цикл достигнуть не сможет. Ежели у Лукьяненко вообще была идея его развивать далее, а то и отпустить в свободное плавание. В конкретно этом случае читатель оставался спокоен к экспериментам. Даже с любопытством прочитает пару следующих книг. После, в случае отстранения от проекта самого Сергея, можно будет вовсе забыть. Так оно в действительности и произойдёт. Идея, собранная в единое целое из разрозненных частей своего и переосмысленного прочего, показалась читателю за проходную. Не помогли ни включения, вроде не совсем стандартной для Лукьяненко темы излишне подробного отношения полов. К чему жёсткие игры определённого подтекста? Не «Первое правило волшебника» за авторством Терри Гудкайнда — вот и не надо.

Занимательным должен будет оказаться 2014 год — как минимум четыре книги в соавторстве, и «Шестой Дозор». Читателю следует приготовиться!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Страна находится в состоянии войны, немцы рвутся к Сталинграду, накал сопротивления нарастает, а где-то в татарских землях расположился колхоз, находящийся недалеко от боевых действий, но продолжающий функционировать на благо государства. Не идёт речи об эвакуации хозяйства, как то происходило в Белоруссии. Никто даже не помышляет, будто придётся столкнуться с немцем на этой земле. Даже подними хозяйство выше достойного уровня, никто не станет рассматривать вариант с возможностью потерпеть поражение. Такого рода произведение не так сложно помыслить, когда война уже закончена. Гумер Баширов брался повествовать позже. А если так, нет смысла проявлять волнение по поводу судьбы татарского колхоза. Более того, надо рассказать советскому читателю, каким образом данный колхоз стал на голову выше прочих, добившись получения переходящего Красного знамени, более не собираясь его кому-либо уступать.

Но Баширов не может рассказывать об особенностях колхозной жизни. Чего-то ему не хватает. Да и не каждый способен описывать действительность на уровне Галины Николаевой, чуть позже Гумера образцово наполнившей содержанием роман «Жатва». Баширов всё-таки показывал колхоз военного времени. Именно тот период, когда обходиться приходилось малыми силами. Не хватало практически ничего. Может потому читатель с интересом внимал жизни вообще. Например, его вниманию представлен сперва юный музыкант, чьи успехи заставляли гордиться, в числе прочих он отправится на войну, будет искалечен, и будущее его станет сомнительным. Баширов не позволит свершиться несправедливости, учитывая имевшиеся возможности у советских граждан.

Гумер правильно поставил точки над всяким, кто возвращался с войны. Получив ранения, они не могли вернуться к полноценной жизни. Что с ними делать? Для колхоза такие работники — обуза. Не в силу имеющейся у них неспособности, скорее по сломленному духу, отчего они испытывали уныние. Баширов нашёл применение для каждого. Можешь читать газеты? Тогда выходи в поле, знакомь работников со свежей информацией, пока они выполняют трудовые обязанности. Уже тем принесёшь пользу для общества. Главное, суметь принять себя способным давать людям всё, к чему они сами в тот момент не могут проявить внимания. Всякий труд в действительности полезен — словно ещё раз повторяет Гумер Баширов.

Людям могло казаться, кого не отправили на фронт, они продолжают оставаться бесполезными. Будут просить, и им бесконечное количество раз откажут. Особенно это касалось девушек. Не совсем понятно, почему Баширов вводил таких персонажей. Вероятно, труд в тылу не воспринимался за способный помочь одолеть противника. Читатель видит таких персонажей, проявляя сочувствие к их воле. Когда-нибудь желающие будут отправлены на войну, но не раньше, чем принесут пользу непосредственно колхозу. А пока битва под Сталинградом становилась всё жарче. Помочь в столь критичный момент считалось крайне необходимым. Потому и желали отправиться на войну. Хорошо, умные люди знали, насколько важно одолеть противника, но и оставить страну без продовольствия вовсе нельзя.

Ещё важный момент — сплочённость государства. Нет ни слова об интересах кого-то. Наоборот, Советский Союз населяет единый народ, живущий общим интересом. И добивается этот народ лучшего из возможного. Будь оно подлинно и действительно так, не случиться росту противоречий. Или вторжение противника заставило сплотиться для борьбы? На страницах «Чести» всё настолько хорошо, что именно такого должен желать читатель. А ежели кому-то мнится иное, быть тогда большой беде. Но у Баширова мир обязательно должен казаться прекрасным. Переходящее Красное знамя татарский колхоз действительно получит.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Люди должны сами создавать для себя неприятности: девиз повествования от Галины Николаевой. Читатель это понимает с самых первых строк, когда видит упёртого человека, получившего ранение в голову, решив теперь лежать в больнице, никого о том не предупредив. Его родные и похоронили, не получая вестей в течение двух лет. И вот теперь этот человек стремился домой, не подумав отправить письмо о возвращении. Даже в дом он входил, встречая удивлённые взгляды родственников, особенно жены и… другого человека, посчитавшего за необходимое взять семейный быт в свои руки, помогая растить детей. Это лишь первое обстоятельство, которое читатель видит на страницах. И не будь его, кто бы стал читать произведение, по плотности сельскохозяйственной мудрости сравнимое разве только с «Георгиками» Вергилия.

Слог у Галины Николаевой поставлен на отлично. Да и содержание — образец классической русской литературы. Герои действия сами создают себе проблемы, всячески пытаясь с ними справиться. То есть читатель понимает, насколько незаладится жизнь человека, приехавшего домой без предупреждения. Останется дождаться окончания повествования, чтобы понять необходимость нахождения путей для построения не собственного счастья, скорее общечеловеческой радости, поскольку бороться придётся в большей части за становление колхоза. А почему бороться? По очевидной причине — лучшие кадры ушли на войну, толковых управленцев не осталось, вследствие чего всё было развалено. Читатель волен подумать: как такое вообще могло произойти? А как же все те произведения об управлении колхозами, написанные непосредственно в пору самой войны, или об их функционировании в те годы? Взять хотя бы «Честь» Гумера Баширова. Но в том и заключается особенность литературы «хорошего и лучшего» — плохого происходить не может. Однако, читатель негодует: тогда кто разваливал колхозы?

Читатель быстро найдёт ответ, подсказанный самой Галиной Николаевой. Разлад вносили люди старой формации, противящиеся выполнять от них требуемое. На страницах «Жатвы» идёт в применение абсолютно всё, способствующее сельскому хозяйству и животноводству. Действующие лица умело применяют всевозможные принципы обработки земли и возделывания культурных растений, с лёгкостью выводят морозостойкие сорта, повышают удой и качество молока. А если кто идёт в отказ — получает наглядное осуждение. Такие лица обязательно поймут ошибочность заблуждений, не раз до того прилюдно опозоренные, они же примут меры к исправлению.

И читатель всему этому внимает с интересом. Но раз за разом продолжает возмущаться, когда понимает особенность привнесения деталей в повествование. Разве не порождается глупость прежде всего глупостью? Но глуп тот, кто её претворяет в жизнь, или оную будто бы обнаруживающий? И сколько можно подобное использовать для наполнения произведения? Зачем внимать изначально семейному разладу, чтобы он постоянно ширился? Читатель даже в дельном человеке начнёт находить склонность к неуживчивости. Вместе с тем понимая, внимание к «Жатве» строится именно на таких моментах.

Теперь же читатель скажет: а причём тут «Георгики» Вергилия? Разве не помнит читатель про сей замечательный труд римского поэта, по которому многие века после, и даже тысячи лет, занимались тем же искусством сбора дикого мёда. Конечно, по «Жатве» не станут вести сельское хозяйство. Галина Николаева показала лишь принципы, свойственные советским людям, начиная с тридцатых годов, твёрдо считавших за необходимое в кратчайшие сроки освоить абсолютно все доступные им ресурсы. Другое дело, насколько использованные методы сохранились, не уступив место более продуктивным. В любом случае, читать «Жатву» должно быть интересно, и удивляться, насколько автору удалось создать произведение, наполненное столь высоким уровнем читательского желания вникнуть в суть происходящих конфликтов.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Не беспросветный мрак — но всё же! Читатель не сразу поймёт, почему Гладков за вторую книгу, изложенную в жанре беллетризованной автобиографии получил Сталинскую премию, на этот раз первой степени. Что такого он сообщил, отчего был поставлен на один уровень с таким произведением, которое безусловно заслужило награду, «Жатвой» Галины Николаевой. Рассказал Фёдор, прежде всего, о собственном представлении прошлого, каким он лично хотел бы его понимать. И не обязательно, будто он упомнил всё с предельной точностью, учитывая прошедшую с той поры половину века. Читатель увидит, насколько жизнь в России не претерпела изменений. И если по жизни в деревне это казалось вполне допускаемым, то теперь Гладков описывал другие места, где всё сохранялось в прежнем виде.

Что увидел Фёдор в своих воспоминаниях? За пределами деревни жили люди разительно иначе. Они причудливо одевались, отличались своеобразным поведением, могли улыбаться тебе, либо стараться тебя обобрать. Ни в чём герой повествования не был готов к ожидавшим его переменам. Он долго будет удивляться, почему жизнь менялась, а порядки оставались прежними. Вследствие какой причины продолжалось отделение черни от остальной части общества? Читатель ведь понимал — герой повествования относился как раз к той самой черни. Потому плыть им по реке четвёртым классом. И потому не иметь надежд на хорошее к себе отношение. Справедливо ли, должен был задуматься читатель. Заодно размышляя над целесообразностью существования того строя, где имелось подобного рода разделение. Иной читатель вовсе недоумевал, когда понимал, насколько уравнение низвело всех на положение четвёртого класса. Именно в таком духе читатель должен думать, принимая построение мыслей юного героя повествования, с таким непониманием тогда пытавшегося осознать новый для него мир.

Жизнь и не может измениться в какую-либо сторону. Может был краткий период мнимого благополучия, всегда переходящий от оного на прежнее положение. Как в юные годы Гладкова, так и во многие другие времена, не приходилось думать о праве на вольное мнение. Пусть в той же «Жатве» Николаева писала про способность каждого претворять свои мысли в действительность, но только некоторых членов общества, тогда как другие должны были следовать указаниям над ними вставших. В какой форме на это не посмотри, всё зависит от способности определённых людей добиваться соответствующего положения. Вот и кажется, будто баре ушли, вместо них появились другие — назвать кого можно хоть тем же самым словом, либо неким другим. И после иначе не будет. Даже в более поздние годы, когда всё придёт к очередному мнимому благополучию — редкий начальник станет отличным по своим размышлениям от тех же самых бар.

Но это малая часть повествования от Фёдора Гладкова. Он вспоминал, как ему приходилось трудиться. На первых порах делал это неумело, до волдырей на руках. Не мог тогда соотнести порывы сделать качественно и быстро с реальными физическими возможностями. Со временем научится, найдёт друзей по наивному пониманию истинности дружбы, когда скрепляют негласное соглашение посредством соприкосновения кровавыми порезами. Под конец Фёдор предложит читателю осознание пришедшей на Волгу холеры. Период становления героя повествования должен был перейти в следующую стадию. Вероятно, и за неё Гладков обязательно бы получил Сталинскую премию. Но того не случится, поскольку её написание затянулось, публикация книги «Лихая година» состоится только в 1954 году. Если читатель готов продолжить знакомиться со становлением Фёдора — есть смысл обратить внимание.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Искать сюжет для литературного произведения — изрядная мука для писателя. Где его можно обнаружить, к тому же заявив о праве на оригинальность? Разбираться с судебными делами и криминальными хрониками может быть интересно. Да и писать — вероятно не менее занимательно. А что делать, если хочется продолжать творить в так полюбившемся жанре поиска страданий в наиболее приближенных к действительности ситуациях? Например, о таких — какие должны быть знакомы едва ли не каждому. Неважно, каким образом Островский обыграл содержание пьесы «Сердце не камень», остались варианты развития событий, должные быть рассмотренными под немного другим углом. Ежели до того Островский представлял верную семейному очагу женщину, готовую стоять до конца, сколь бы не воспринимала судьбу за жестокую, то отчего бы, при практически сходных условиях, не показать женщину, склонную хотя бы на самую малость допустить противление воле мужа? Не так, чтобы откровенно выступить против него, получая на стороне удовлетворение прочих нужд. Всего лишь допустить самую малость…

Вновь среди действующих лиц относительно пожилой делец, или просто очень богатый человек. Такой не знает, каким образом искать любовь. Ему проще завоевать к себе расположение, окружив заботой некую юную девицу. Собственно, так оно и происходит. А та девица обязательно должна была иметь ещё более раннюю влюблённость, вследствие чего не быть ей идеалом дальнейшей верности. Это и требовалось для повествования. Теперь следовало бить по больному любой семьи тех дней — необходимости жить в браке, учитывая сложность в виде невозможности его разорвать. Ставший мужем — очень доволен, любит жену, готов прощать её едва ли не за всё. Что до жены — не образец, самую малость склонная к мыслям с недобрыми помыслами, к тому же нашедшая окружение, желавшее для неё будто бы добра, только с отрицательным значением для сохранения благорасположения мужа. То есть Островский усложнил повествование, добавив обстоятельства, способные привести к совершенно различному исходу, в зависимости от степени жены поддаваться искушению, а мужа — стерпеть обман.

Островский учит, рассудив с помощью действующих лиц, насколько вообще оправдано человеку в возрасте окружать себя вниманием девицы юного возраста. Вполне очевидно, особенно в веках прошлых, к пятидесяти или шестидесяти годам практически невозможно найти для супружества сходную по возрасту тебе женщину. Или придётся мириться с рядом обстоятельств, не совсем способных считаться за устраиваемые. Либо прожить остаток дней, окружив себя иными увлечениями. Но раз есть возможность, человек в возрасте выбирает в жёны юную женщину, особенно при наличии у него достаточных для того средств. Что же делать? Островский разумно заметил, насколько мужу станет тяжело. Возникнет вероятность сойти в могилу прежде положенного срока, хотя бы от переживаний за благочинность супруги, чем здоровье как раз основательно и подрывается. Разве только закрыть глаза, осознавая безысходность положения.

Как разрешится ситуация? Значения не имеет. Читатель волен самостоятельно решить, насколько следует соглашаться с автором. Вполне можно порассуждать на отвлечённые темы, представив подобную ситуацию в более близком по времени промежутке. Увидеть, насколько жизнь молодой жены должна отличаться от того, как это обстоит в описываемом Островским действии. Во многом, аналогичное происходило и будет происходить всегда, понимаемое на разный лад в силу особенностей общества определённого склада. У Островского все вольны действовать без оглядки на их окружение. Отчего и сам читатель не должен исходить в суждениях из иных предпосылок, хотя это не всегда для него является возможным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как думает читатель, о чём Островский решил написать в следующей своей пьесе? Покажется удивительным — о жизни человека, чья участь заключается в необходимости жить под гнётом данной им обязанности. Будучи молодой, девушка согласилась на брак с купцом, чьи года катились к закату. Сделала она это по настоянию родителей, желавших для дочери счастья. Но насколько оправдано быть при богатом человеке, подавляя при этом собственную волю? Такой и предстанет данная девушка, крепко для себя решившая ни в чём не отступать от порядочности. Раз судьбой предрешено стать женой старика, она избежит любых помыслов, направленных на избавление от ей данного. И тут дело не в том, насколько девушка оставалась благочестивой. Надо понимать, это свойство человеческого характера, выработанное через внутреннее установление. Ежели было решено жить благими помыслами, почти невозможно поступить иначе. Но всё усугубляется, когда жизнь мужа стремительно подходит к концу, и для его жены всё может омрачиться дальнейшим существованием на условиях нуждающейся.

Найдя место для благородства, оставалось внести в повествование элемент противоположного отношения. Если одни живут по чистоте мыслей, другим мнится необходимость урвать кусок пожирнее. Прежде Островский практически о таких дельцах и писал. Наступит время для таковых людей и на этот раз. Что требуется? Нужно создать из жены образ плохого человека. Нет ничего проще, нежели обвинить во всех смертных грехах. Попробуй оправдаться, когда ничего подобного не замышлял. Какие слова не говори, они будут подвергнуты сомнению. Во многом жизнь на том и построена, чтобы оболгать других. В редкие моменты торжествует подлинная справедливость. Да и кому она в сущности нужна? Поэтому постоянно приходится сожалеть, насколько бесполезно творить добро, никогда адекватно не воспринимаемое, в отличие от того же зла, для его сотворившего оборачивающегося совершеннейшим благом — он становится благодетельным человеком. Как это происходит? По очень даже логичной закономерности.

Купцу проще отдать им накопленное на благотворительность. Или переписать наследство на родственников. Может и поставить жену перед условием необходимости хранить ему верность и после смерти, то есть не вступать в брак повторно. На всё его воля. И как бы не поступила жена, она продолжит оставаться честной прежде всего для самой себя. Что остаётся делать читателю? Принять представленный автором сюжет за наиболее оптимальный в данной ситуации. Жена могла любыми словами утешить должного умереть мужа, она же осталась жить при свойственном ей благородстве. В каких рудниках добывают такие самоцветы, не подвергающиеся огранке? Но читатель точно усвоит, что должны существовать люди, твёрдо и до конца верные одной жизненной позиции, не допуская иного осмысления выбранного ими пути. И неважно, насколько в деталях должны встречаться разночтения. Основной путь у человека действительно проходит по выбранной им траектории, пусть не для всех он проходит по прямой.

На самом деле, внимать повествованию от Островского снова тяжело. Количество действующих лиц стремится к минимуму. Используются только те, чьи слова должны и могут иметь значение, кого автор считает необходимым сводить с глазу на глаз в постоянно возникающих беседах. Это утомительно. На театральной сцене всё заменялось живой игрой актёров, чьи способности должны были каждый раз выручать написанное Островским. Оттого действие в исполнении на бумаге воспринимается гораздо хуже, в отличии от возможности лицезреть действие на сцене. Таким образом повествование от Островского расцветало красками, каких не способен заметить при чтении.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Год в раздумьях над содержанием следующей пьесы. О чём её следовало сложить? Может измыслить какой-нибудь особого свойства сюжет? Что всё про будни захолустья писать… Нет, ничего нового в повествовательную канву Островский привносить не собирался. Пусть встреча с Николаем Соловьёвым уже состоялась, влияния на творческие процессы она ещё не оказала. Писать следовало в прежнем стиле. Или данная пьеса опять стала подобием ежегодной обязанности хоть чем-то развлечь театрального зрителя ближе к концу года? Либо своеобразная форма заработка денежных средств. Всё равно зритель пойдёт, создатель пьесы получит вознаграждение, театры найдут возможность продолжать работу. Проведя весь год в муках, Островский только и нашёл решение — извлечь некую мораль, вроде того, что правда — это хорошо, а счастье всё же лучше. Но первая постановка была названа иначе — «Наливные яблоки».

Сюжет, опять же, набивший оскомину. Денежное сутяжничество без просветления в конце пути. Каким образом начать жить лучше, если ничего в жизни не получается? Отчего бы Островскому не показать самого себя, как у молодых людей появляется шанс выйти в свет благодаря творческим способностям? Взять за пример некоего мужчину, чья участь кажется на первый взгляд печальной. Тот мужчина решил скрыться от мира за стенами монастыря, только там найдя отдохновение от проигранной борьбы за приданое ушедшей к другому невесте, а то и просто не пожелавший жить от кредита до кредита, стремясь хоть как-то сохранить достоинство. И после этот мужчина получает озарение, обнаруживая в себе силы стать писателем, пусть и в качестве драматурга. Допустим, встречается он с другим известным деятелем такого плана, который поправляет работы юного дарования, внося требуемые для будущего успеха правки. Театральный зритель бы понял, найдя в таком сюжете сходство знакомства самого Островского с Николаем Соловьёвым, восприняв то за довольно забавный по оригинальности сюжет. Но такого по состоянию на 1876 год случиться не могло, зато пьеса о том, что счастье лучше правды, оказалась написана.

Зритель обязательно должен был отметить не саму сюжетную канву, уделив внимание более прочих одному из действующих лиц — старому отставному военному, чья мудрость местами словно открывала глаза на исправление для абсолютного большинства героев Островского. Старик советовал наиболее очевидное — нет ничего зазорного взять кредит, признаться в последующей неплатёжеспособности, и отправиться отбывать наказание. Надо думать, такое вполне могло практиковаться в те времена. А чем так плохо отбыть наказание? Тебе предоставят место для проживания, накормят и частично заполнят твой досуг. Не надо страдать из-за несостоятельности! Зачем искать наследства или приданого от невесты, тем более уходить в монастырь или налагать на себя руки. Получи сполна за неисполненные обязательства. К тому же, можешь обрасти кое-какими дополнительными связями. Зритель, должно быть, крепко задумывался над открывшейся ему истиной. И лишь за это точно благодарил Островского. Вероятно, нечто подобное активно начали практиковать, вследствие чего Островским был использован подобного рода сюжетный поворот.

Другой зритель мотал на ус истину иного толка. Отбыть наказание может кто-нибудь другой. Разве такое неосуществимо? Не придётся жалеть о членах семьи, особенно склонных к наполнению жизни обязательствами, выполнить которые они не в состоянии. А после все расходились, не зная, советовать ли к просмотру сию авантюру другим. Думается, интерес у зрителя всё-таки был, так как пьеса была поставлена сперва в Москве, спустя неделю — уже в Санкт-Петербурге.

Автор: Константин Трунин

» Read more