trounin.ru

Вторая книжка — подобие первой. Снова читатель знакомился со стихами. Одно из них подписано буквой «К.», указывалось, что стих создавался в Женеве. Его название — «Выздоровление». Он был написан на таком же низком уровне поэтического искусства, как и прочие стихотворения в книжке. Просто перечислим названия прочих: «Новый год (песнь дому любящему науки и художества)», «Счёт поцелуев», «Осёл и лира».

За стихами следовала новая глава «Писем русского путешественника». У читателя уже сформировалось убеждение, будто «Московский журнал» претерпит столько выпусков, сколько Карамзин сможет предоставить писем для опубликования.

Далее перевод из журнала профессора Морица — «Чудный сон». Сообщался удивительный факт, как барон Зигмунд Зеккендорф увидел сон за полгода до своей болезни и смерти. К нему явился человек, предложив показать всю прежде прожитую сновидцем жизнь, что и было выполнено. Затем ещё один перевод из того же журнала — «Сила воображения». Тут скорее доказывалась способность верующих воспринимать знамения за божий промысел. Над одним проповедником подшутили в Вестфалии, сообщив неким образом, словно проповедник скоро умрёт, если не сожжёт собственный дом. И проповедник действительно решил выполнить наказ, причём никого более не воспринимая, как ему не пытались объяснить проделанную над ним шутку.

Следующий раздел — анекдоты из иностранных журналов: про Фонтенеля, в котором оный сам поучаствовал, укоривший француза, что тот не знает, где он живёт; про Корнеля, который отправил жениха дочери решать проблемы с его женой; об англичанине, вздумавшем состояться в парламенте, чтобы ввести налог на остроумие; про то, как кого-то назначили королевским библиотекарем, отчего он обязывался научиться хотя бы читать.

Вновь перевод из «Французского Меркурия» — «Парижские спектакли: от июня до половины августа прошедшего года. Королевская академия музыки, или Большая опера». В оригинальной статье возносились заслуги Людовика IX. Затем следовали свидетельства о пьесах из Национального, Итальянского и Московского театров.

Заканчивал вторую книжку раздел о книгах. Читатель знакомился со статьями «Всеобщая и частная естественная история графа Бюффона» и «О сравнении древней, а особливо греческой с немецкой и новейшей литературой. Сочинение Гродека, доктора философии».

Третья книжка «Московского журнала» уже традиционно начиналась стихами. Это «Ода на смерть графини Румянцевой к Н.», «Письмо к Прелесте», «Я», две эпиграммы. Следом сразу перевод из «Французского Меркурия» — «Вечера»: некая матрона попросила собравшихся рассказать истории, когда они были более всего счастливы. Следующее произведение — письмо «Сельский праздник и свадьба».

Следом «Письма русского путешественника». Понимать, какая именно глава публиковалась в каждой книжке, — не требуется. Читатель может ознакомиться с данным произведением и без чтения посредством сих журнальных книжек. Далее. «Лилия и роза. Сочинение Гердера» — басня о сотворении мира. Сочинение «Ночь и день». Следом светский раздел «Московский театр». Пересказывалась комедия Брандеса «Граф Ольсбах».

В заключении третьей книжки давался раздел «О книгах». Всего представлялось три критические заметки. Первая — «Философа Рафаила Гитлоде странствование в новом свете и описание любопытства достойных примечаний и благоразумных установлений жизни миролюбивого народа острова Утопии. Сочинение Томаса Моруса». Вторая — «Артур, или Северное очарование. Политическая повесть». Третья — «Описание главных лазаретов в Европе» за авторством Говарда. Говорить о содержании критических заметок — выше требуемого. Всё-таки и в «Московском журнале» они выполнены в форме пересказа самих произведений, поэтому нет смысла заниматься тем же самым.

Как читателю должно быть понятно — с «Московским журналом» довольно тяжело знакомиться. Но кому-то его содержание может показаться очень даже интересным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Судьба человека зависит от самого человека, а потом уже от складывающихся обстоятельств. Нужно не просто ждать у моря погоды, а действовать. Прежде Карамзин не имел славы литератора, да и нельзя утверждать, будто бы ему такой славы хотелось. Он совершил путешествие в Европу, вёл в меру кропотливые записи, теперь должен был оные где-то публиковать. Где? Лучшим выходом оказалось проявить как раз самостоятельность, ни на кого не возлагая надежд. Таким образом появилась идея «Московского журнала», на страницах которого Карамзин и начал частями публиковать «Письма русского путешественника». Помимо этого, поскольку формат периодического издания требовал коллективного авторства, то в журнале выходили произведения других литературных деятелей. Поныне может оставаться открытым вопрос: кто скрывался за теми или иными аббревиатурами? Может вопроса в действительности не существует — имена анонимов хорошо известны литературоведам. Впрочем, в первой книжке «Московского журнала» не стоит искать чего-то гениального. Всё-таки, главным для Карамзина было публиковать именно «Письма русского путешественника», тогда как прочее — всего лишь прочее.

Однако, «Московский журнал» — прообраз «Вестника Европы». Карамзин желал концентрироваться на происходящих в мире событиях, для чего обещал выполнять в том числе и переводы из иностранной периодики. Помимо этого, журнал переполнялся стихотворными работами без какой-либо поэтической ценности. Читатель может возмутиться, так как для журнала мог творить Иван Крылов. Разве не ему принадлежат инициалы «И.К.»? А и то и просто стихи подписывались буквами, вроде «И.», либо «К.»? Конечно, в таком можно видеть и руку самого Карамзина. Некоторые стихотворения приписывают Державину. В целом, в первой книжке читатель может найти следующие стихотворения: «Время», «Видение мурзы», «Филлиде», «Истукан дружбы», «Червонец и полушка», «Эпитафия».

После раздела со стихотворениями Карамзин поместил начало «Писем русского путешественника», описывая путешествие от Твери до Мемеля.

Следом анекдот «Самоубийца». Рассказывалось про священника, ставшего мрачным. Но у этой истории не было юмористической подоплёки, так как раньше под анекдотом понималась любая история, должная содержать скрытый смысл. Вот и в анекдоте про самоубийцу повествование свелось к обнаружению тела священника в реке.

Следом театральная заметка на постановку «Эмилии Галотти» и критический обзор на произведение «Кадм и Гармония, древнее повествование, в двух частях».

Заканчивалась первая книжка «Московского журнала» статьёй из издания «Французский Меркурий» за подписью некоего Шанфора под названием «Путешествие Г. Вальяна во внутренность Африки через мыс Доброй Надежды в 1782, 83, 84 и 85 году». Получалось, что помимо «Писем русского путешественника» читатель внимал ещё и рассказу о похождениях иностранца по совсем уж далёким от понимания местам. С другой стороны, не мог ведь Карамзин осмелиться в царствование Екатерины Великой писать про французскую современность, слишком опасную для всякого монархического строя. Гораздо лучше сообщать про нейтральные темы. Например, как чувствуют себя французы в окружении африканских племён. Повествовать там было о чём, учитывая насколько африканская обыденность в те годы оставалась незнакомой для большей части европейских жителей, особенно проживавших в России.

Именно таковым по содержанию стался журнал. Трудно судить, насколько читатель проникся его содержанием. Ничего интересного на страницах читатель найти не мог. Поэтические вирши не могли послужить привлечению интереса, французский анекдот, рецензии и статья об африканских путешествиях — в той же мере не становились интересными. Да и «Письма русского путешественника» не привлекали внимания. Карамзин пока ничего особенного не сообщал. Но так кажется сейчас. В 1791 году всё могло восприниматься совершенно иначе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В «Юности» Толстой дозволил главному герою утопать в фантазиях. Утонул в мечтах и сам Лев. Но всё-таки он не обошёлся без привнесения в сюжет необходимости осознания тщетности надежд. Главный герой должен был прийти к неизбежно должному случиться — к краху так и не сбывшихся ожиданий. Может поэтому Толстой не стал продолжать повествование впоследствии, поскольку пришлось бы искать для главного героя оправдания, которых он более не заслуживал. В глазах читателя разрушался образ представленного на страницах человека. Некогда дитя, потерявшее мать, потом отрок, живший бесцельно, ставший юнцом, мыслившим себя мудрым старцем, к окончанию «Юности» низводился до положения отщепенца, чья гордыня удостоилась справедливой кары. Пусть читатель понимал: в будущем главный герой обязательно возьмётся за ум, научится жить в согласии с миром, принимая окружающую действительность без лишнего украшательства… Всё же оставалось ясным — всего этого может и не быть. Да и к чему вести повествование дальше? Этого Толстой тогда мог и не понимать.

С первых страниц «Юности» читатель видит главного героя, озабоченного мечтами. Ещё ничего в жизни не понимая, главный герой живёт думами о собственной старости, когда вокруг него соберутся люди, отдавая полагающиеся почести. Каждое слово его станет бальзамом для всякого. Самое же основное, главный герой полон уверенности, будто его понимание происходящего в жизни не претерпит изменений. Отчего бы в подобном ходе мысли читателю не вспомнить о том, какие мысли одолевали его самого в тот же самый период? Ведь многие мыслят нечто для них приятное, к чему они готовы стремиться, что будут стараться поскорее приблизить. Вот и главный герой у Толстого переполнен фантазиями.

Если следить за повествованием, видишь, насколько Толстой симпатизирует главному герою, поскольку строит рассказ от его лица. В тексте не встречается отступлений, чтобы читатель смог понять, до какой степени главный герой наивен. Надменность должна восприниматься за ярчайшую черту его характера. Главному герою кажется — вокруг него бездари, ни к чему в жизни не способные. С ними и разговаривать не стоит. Они достойны только одного — презрения. И главный герой всех вокруг презирает, считая за людей второго сорта. То есть он никого не относил к тем, кто способен быть с ним на одном уровне.

В какой-то момент Лев понял невозможность продолжения повествования в подобном духе. Но для такого развития событий требовалось подойти. Читателю сперва полагалось убедиться, причём вместе с главным героем, до какой степени мир может быть жесток. То есть не всё в мире обладает благородством. Его — главного героя — ряд преподавателей сочтёт за слабого ученика. И Толстой пытался взывать к совсем другим чувствам. Получалось так, что главного героя несправедливо обижают, в нём напрасно сомневаются, ему специально не дают права на получение образования. Однако, Лев согласился на необходимость наказания для главного героя. Нельзя было делить людей по каким-либо принципам, толком самих людей не зная. Для того жизнь и даётся человеку — научиться понимать окружающую действительность, либо сгинуть, не смирившись с нанесёнными обидами.

Стоит ли осуждать главного героя? Так поступать не следует. Толстой описал в произведении обычного человека, чьи мечтания всегда сталкиваются с преградами. И хорошо, когда это случается не слишком поздно. Получив урок, главный герой после обязан был образумиться. Например, взяться за перо, став писателем. Вероятно, так бы оно и сложилось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Задумав большой труд, Лев Толстой должен был его реализовывать. Но «Детство» уже написано, «Четыре эпохи развития» никак не складываются, зато есть желание продолжить воплощать мысль. И Толстой взялся за создание продолжения истории. У главного героя умерла мать, он должен теперь становиться на ноги под руководством гувернёра. Но и тут нет везения. Всё складывается против него. Немного погодя главный герой получает огорчительное известие — гувернёр должен покинуть воспитанника. Почему? Это не так важно для сюжета. Толстой посчитал гораздо более важным изложить рассказ жизни гувернёра. Так Лев превращал повествование об отрочестве в жизнеописание Карла Ивановича. В дальнейшем в тексте Толстой продолжил философствовать, рассуждая даже о таком спорном термине, каковым является понятие «табула раса».

Что же читатель должен знать про Карла Ивановича? В тексте не нашлось упоминанию, насколько важным для главного героя являлось воспитание под руководством именно такого наставника. Всё-таки для России тех лет уже остро не стояла проблема заграничных воспитателей, они были выведены на «чистую воду» постоянными насмешками, обличавшими необразованность всех тех, кто ехал в Россию, ничего из себя притом не представляя, зато обладая единственно полезным навыком — они владели иностранным языком, которому могли научить дворянских детей. Читатель, знакомясь с предысторией Карла Ивановича, видит как раз такого человека, чья судьба сталась для него настолько печальной, из-за чего ему пришлось спасаться в России от преследования, тогда как перед ним не стояло задачи ехать на заработки. Вместе с тем, читатель волен увидеть в Карле Ивановиче того, кого прочили русским детям в воспитатели и учителя, поскольку десятью годами позже, если исходить из даты написания «Отрочества», в обществе всерьёз начнут рассуждать, насколько целесообразно позволить отставным солдатам заниматься обучением в отдалённых уголках России.

Всё-таки Карл Иванович не был отщепенцем. Он происходил из благородной семьи, стал солдатом, воевал, вернулся домой, сказал лишнее в присутствие постороннего человека, пал жертвой доноса, в конце-концов оказавшийся неугодным для прежнего отечества. Поэтому нет нужды рассуждать, насколько полезным или вредным могло быть преподаваемое им воспитание.

К концу повествования читатель видел в главном герое уже возмужавшего отрока, задумавшегося о необходимости получения образования. Необходимость покидать отчий дом — это и есть конец отрочества. Юность главный герой думал встретить в стенах университета на математическом факультете.

Получается, в совокупности замысел Толстого имел место на воссоздание в форме художественного произведения. Другое дело, реализация оставляла желать лучшего. Вновь приходится сослаться на юный возраст автора. Как бы это не могло показаться странным, всё-таки писал Лев о таких моментах, которым оставался подвержен сам. Он не мог ещё провести грань между детством и отрочеством, поскольку не ушёл от оных и сам. Требовалась мысль более зрелого человека, до чего Толстой дорасти не успел, невзирая на ту мудрость, которой он оказывался наделён, либо каковой он казался наделён.

Говоря о «табула раса», Лев встал на точку зрения тех, кто доказывал отсутствие «чистой доски». Толстому думалось, будто человек не приходит в мир без знаний, каждый с рождения наделяется тем, к чему пришли его предки. Точно сказать насколько это имеет место быть в действительности никогда не станет возможно, пока сам человек не научится определять, какими именно качествами должны быть наделены люди изначально, формируясь ещё на стадии плода, а то и в момент зачатия. Но рассуждать об этом пока нет смысла, так как от обладания этим знанием ни на какие процессы в обществе влияния оказано не будет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Паустовский прославился жанром короткого повествования. Даже его крупные произведения — набор рассказов. И сложилось это благодаря тому, что Паустовский входил в литературу более в тридцатые годы, когда данная форма изложения считалась наиболее оптимальной. Но не на этом Елена Алексанян останавливалась, предпочитая раскрывать понимание творчества Константина через его сравнение с другими писателями. И всё же Паустовский — писатель, опиравшийся на одни воззрения, к зрелости придя к прямо противоположным. Довольно просто судить, если брать для начала первые опыты писателя, от которых веет романтизмом в духе Александра Грина, а потом переход к работам, вроде «Кара-Бугаза» или «Колхиды», где нет ничего, кроме стремления к рационализму. Затем и вовсе Паустовский уходил размышлениями куда угодно, только бы не задевать тему противостояния человека и природы. Именно на этом изменении взглядов Елена Алексанян строила собственное понимание писателя.

Однако, не каждый обладает способностью красиво описывать окружающую действительность. Ежели брать любую местность, где побывал Паустовский, попробовать её описать, то скорее всего не сможешь найти вообще никаких слов. Как не пытайся — не заметишь ничего примечательного. Алексанян так предлагает судить на примере города Таруса. Есть в данном поселении некая черта, способная взволновать душу? Сколько не пытайся, обнаружить такую не сможешь. А у Паустовского получалось. Он не раз рассказывал про город, находил в нём своеобразную прелесть, невзирая на неустроенность тамошнего быта, ничуть не поменявшегося за все годы царизма, оставаясь таким же и при советской власти. Не обязательно говорить про Тарусу, мало примечательного человек находит и в тех местах, где постоянно проживает. Кто-то скажет, будто ему приелась окружающая обстановка, и будет в чём-то прав. Только вот живи в тех краях Паустовский, он бы нашёл множество моментов, используя порядочное количество слов для восхищения. Всё это Алексанян подмечает с самого начала повествования.

Стремясь понять взгляды Паустовского, Елена использовала выдержки из его творчества, дабы на том основывать собственную позицию. Пускай тот метод веет неким академизмом, ни в чём не имеющим отношения к реальности, так привыкли делать, особенно при составлении сочинений. Учитывая количество оставшегося после Константина материала, не каждое его слово может быть увязано непосредственно с бывшим ему присущим мировоззрением. Скорее Елена находила так ей нужные слова, того считая вполне достаточным для обоснования высказываемых суждений. Оставалось озаботиться главным, придать творчеству Константина вес. Поскольку при жизни Паустовский был читаем, да не настолько, чтобы о нём смели громко говорить. Для этого Алексанян дополнительно внесла в повествование отсылки на творчество Льва Толстого, Антона Чехова и Максима Горького. Вспоминать при этом про Пришвина и Грина не требовалось, но совсем этих писателей Елена обойти вниманием не могла, учитывая их явное влияние на произведения Константина.

Отдельно Алексанян разбирается с героями произведений Паустовского. Ведь они были отражением автора, такими же неисправимыми романтиками сперва, впоследствии изменяясь в тех, для кого действительность становится подспорьем в осуществлении планов по преобразованию лица планеты. Вроде бы уже не литературные герои, а сам писатель становился персонажем. Именно Паустовский был тем, кого он постоянно описывал на страницах произведений. Но насколько это имеет отношение к нему, когда о нём говорят как о писателе? И надо ли об этом вообще говорить? Ничего иного не оставалось: было бы подлинно важно с чрезмерным вниманием к этому обращать внимание читателя.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как рассказать о сборнике рассказов Георгия Гулиа? У читателя обязательно появится желание каждое повествование удостоить отдельного упоминания, настолько все произведения в сборнике написаны красивым русским языком. Если первый рассказ — «Встреча» — знакомит читателя с самым тяжёлым в восприятии, какое только может касаться Абхазии, с сохраняющейся традицией кровной вражды, то в последующих повествованиях абхазы показывались замечательными людьми, страстно желающими влиться в семью народов, составляющих единое целое с другими, кто уже избавился от заблуждений прошлого, оказавшись теперь в составе Советского Союза.

Рассказом «Снег» Гулиа показывал присущую абхазам способность радоваться жизни, невзирая на невзгоды. А если кто и оставался с угрюмым выражением на лице, того всегда ожидал единственный исход — полное разрушение надежды на спокойное существование. И читатель понимал: нужно верить в лучшее, тогда всё будет хорошо заканчиваться. Это сильнее раскрыл Гулиа посредством рассказа «Шуг — Кремневая Голень», повествуя про людей, решивших дать отпор немецким захватчикам. В 1942 году абхазские земли подверглись вторжению Третьего рейха. Стойкость людей позволила превозмочь силы противника, когда каждый был готов умереть, только бы занимаемая им позиция не досталась врагу.

Войны касалось и описываемое в рассказе «Кучир из Медвежьего Лога». Но для Гулиа оказалось важнее показать, насколько малое значение имеет храбрость, проявляемая людьми в боевых действиях. Нет славы тем, кто воевал: такое чувство внушает Гулиа читателю. Отстоять страну — это не храбрость, а обязанность каждого жителя. Гораздо важнее остаться человеком после, сумев найти применение себе в последующей мирной жизни. Образцом этого и стал Кучир, для которого двенадцать медалей на груди ничего не значили, как не должны были значить и для окружавших его людей, чьей задачей являлась необходимость поднимать родную землю на ноги, оставив воспоминание о невзгодах позади.

В рассказе «Интервью Саата Ранба» Гулиа показал древнего старика, родившегося едва ли не в 1799 году. С ним приехал знакомиться американский журналист, прослышав о старике от Анри Барбюса. Но американец едва ли не сразу разочаровался. О чём бы не говорил старик, то не вызывало у него интереса. А что мог ему сообщить полуторавековой старец? Разве только как на протяжении сотни лет он оставался очевидцем кровных свар, когда один княжеский род вырезал другой, пока остальные люди продолжали страдать, в том числе и старик. Что до нынешних дней, то старец гордится ожиданием светлого будущего, всё-таки в его деревне появилась электростанция… Но и это не могло заинтересовать американца.

Есть среди рассказов «Горная баллада» — нисколько не идиллическое произведение. Скорее оно о том, как местные девушки мечтают получать образование и быть наравне с мужчинами. Похожим по содержанию являлся и рассказ «Обида», где женщина вполне воплощала силу, способная действовать наперекор обстоятельствам, становясь во главе всех деревенских процессов, о чём всё чаще начинали создавать произведения многие советские писатели. В рассказе «Возвращение» всё время изложения Гулиа готовил читателя к печальному зрелищу, так как главный герой повествования знал — ему предстоит вернуться туда, где всё разрушил обвал. Каково же будет его удивление, увидев обратное. Пусть деревню погубила стихия, местные жители быстро всё отстроили заново.

Рассказ «О том, как любил Темур» — про активиста, заставившего людей не унывать, а трудиться, покуда не прошло время уборки чая. Рассказ «Мой друг» — про другого человека, который хотел принести славу своему дому, доказав, какими богатства его деревня обладает. А вот в рассказе «День один» демонстрировалось, насколько человек способен на многое. Гулиа показал сюжет, где люди предпочли бороться с засухой, выстроившись цепочкой, доставляя воду к земле, уже тем доказывая, насколько деятельный человек способен всегда преобразовать окружающую его действительность.

Отдельным циклом стоят четыре рассказа, озаглавленные как «Рассказы Гуга Нанба»: «Заоблачный гость», «Наш Симон», «Упрямец Даур», «Караман Чкок». Гулиа взялся наглядно отобразить, насколько на Абхазию повлияло вхождение в Советский Союз. Если при царской власти ничего не менялось, то теперь в деревни стали приходить блага современности: проводилось радио и свет, сами абхазы получали возможность обучаться прежде неведомому. Ярким примером тому станет заоблачный гость — абхаз — научившийся управлять самолётом. Получив блага цивилизации, абхазы изменились и сами, готовые сражаться за торжество советской власти, не жалея отдавать за то жизни. Кто не шёл на поле боя, тот старался отличиться в тылу, хотя бы чем-то, хоть добывая белок и куниц. Кто-то догадался разводить чай, пусть и поднимаемый сельчанами на смех, зато впоследствии именно чай этого абхаза помогал солдатам на войне сохранять силы. Ещё отдельный цикл — «Рассказы у костра», в котором Гулиа продолжил рассказывать про абхазов.

Завершает сборник «Весна в Сакене» одноимённая повесть. Читатель знакомился с обстоятельствами жизни людей, о чьём поселении никто не вспоминал, настолько тяжело до него добраться. При царе с местных жителей даже налоги не собирали, так как приходилось больше тратить на процедуру сбора. Но теперь — при советской власти — в Сакене появился колхоз, число тракторов превышает количество буйволов. Скоро появится и электростанция, должная быть построенной в 1941 году, чему помешала война. Ещё и местные земли оказались богаты на природные минералы. И всё это только одно и может значить: Абхазия из забытого всеми места скоро превратится в лучший край на планете, а её жители позабудут о старых порядках, приобщившись к цивилизованному обществу.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда разговор касается Кавказа, то всегда вспоминаешь, насколько обитавшие здесь народы привыкли жить, обязанные поступать не во благо сегодняшнего дня, а постоянно оборачиваясь назад, порою в излишне далёкую седину навсегда канувших в небытие времён. Исстари повелось, что жизнью кавказца распоряжается обязательство блюсти право своего рода на непорочность. И если однажды происходит вражда, она более никогда не заканчивается. Ничего не могло изменить ситуацию, покуда не случилось приобщиться кавказским народам к социалистическим воззрениям жителей Советского Союза. Только тогда наступала пора образумиться, ибо иначе и быть не могло. Уже в том стоит искать положительные черты большевизма, сумевшего перебороть древние порядки на Кавказе, существовавшие там едва ли не с начала времён.

Как об этом рассказать читателю? Гулиа предложил ситуацию, согласно которой получалось, что в родные края решает вернуться учёный, некогда уехавший из Абхазии, теперь став именитым исследователем, занимающимся проблемами селекции растений, находя возможности переносить плодовые культуры туда, где о них не смели даже мечтать. Но читатель ещё не понимал, с какими проблемами учёный столкнётся в Абхазии. Покинувший Кавказ, селекционер вовсе уже не связывал себя с абхазскими традициями, тем более не помышлявший о кровной вражде, жертвой которой он мог стать в любой момент. Неважно, помнил ли учёный об обязательствах перед родом, об этом не забывали его враги. И они-то постараются до него добраться теперь, когда учёный вернулся в родные края. Не слишком ли поздно к учёному придёт осознание неизбежной кончины, должной вскоре обязательно наступить?

Читателя не покинет ощущение, насколько суровыми продолжали оставаться абхазы. Не может такого быть, чтобы кровная месть отошла на задний план. Увы, житель Кавказа обязан быть последовательным в поступках, невзирая на складывающиеся обстоятельства. Однако, мир всё-таки менялся. Ежели в каких-то уголках люди продолжали придерживаться порядков предков, то далеко не всем такое казалось возможным к продолжению существования. И читателю оставалось дождаться, насколько удачливым окажется учёный, чудом избегающий смерти. Гулиа позволит ему вовремя сбежать, бросив занятия селекцией, лишь бы уберечь жизнь? Только возможно ли подобное, ведь каким бы абхаз не являлся цивилизованным, он всё равно найдёт возможность отстоять право рода на существование.

Чем же учёный стался знаменит? Он вывел сорт лимонов, способный выдерживать минусовую температуру, вплоть до двенадцати градусов. Для Абхазии это имело огромное значение, поскольку в горах ночные температуры опускались именно до таких значений. Теперь у абхазов появилась возможность выращивать лимоны, вследствие чего сельскохозяйственный потенциал региона повышался. Неужели кровная вражда не будет забыта, всё окажется повергнутым во прах, сугубо из-за права рода Аран доказать превосходство над родом Нанда? Так бы тому и быть, не возьмись жители Абхазии за ум. Наступило время, когда о кровной вражде обязательно следовало забыть, более не вспоминая.

Безусловно, кровные враги могли быть и у рода Гулиа. Жертвой обстоятельств всегда мог стать сам Георгий. Таковы уж традиции Абхазии, на которые требовалось обращать внимание. Может не всё получалось таким гладким, каким хотелось видеть со стороны. Всё-таки в Абхазии продолжалось сохранение традиции кровной вражды, но теперь скорее осуждаемой. Иного и не могло быть в Советском Союзе, граждане которого стремились к созданию лучших условий для существования, которых только можно было достичь. Об этом Гулиа продолжит рассказывать, благо повествованием «Встреча» начинался сборник его рассказов, символически названый «Весной в Сакене».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читая о прошлом, особенно советского государства, когда люди в подлинном смысле радели за всеобщее благополучие, не можешь не восхищаться. Неужели, действительно, были времена, когда человек жил ради других людей, всё делая для того, чтобы каждый в государстве чувствовал заботу о себе? Иначе не можешь осмыслить текст, видя на страницах стремление человека к лучшей жизни, которая обязана быть доступна всем. И на этом пути человек готов на самоотверженный труд, буквально прогрызать тоннели в горах, бурить скважины на морской глубине, всячески желая объять даже самую малость доступного. Именно такие предстают герои в произведении у Мехти Гусейна — отважные строители коммунистического будущего, которое для них уже наступило. Ведь разве будет человек когда-нибудь более счастлив, нежели он был в первые десятилетия после окончания Мировой войны?

Советское общество стремительно шло вперёд, ради чего среди трудовых коллективов устраивались соревнования. Но разве была какая-либо борьба за право стать лучше прочих? Нет, людей объединяла общая цель, единое для всех стремление. Не все могли быть первыми, но многие имели возможность добиваться похожих достижений. А самое главное — проиграть в соревновании было нельзя, так как чужая победа становилась твоим собственным успехом. И к тому лучшему результату человек сам прилагал старания, всячески изыскивая возможности помогать. Именно такое общество показывает Мехти Гусейн. И если подобный миг в истории страны был, он должен восприниматься за самое лучшее, к чему следует стремиться практически всем, кто допускает хотя бы малую крупицу справедливости в жизни. Только вот не найдёшь более в таком количестве людей, способных жить интересами во имя всеобщего блага.

Гусейн наглядно показал, насколько соревнование трудовых коллективов далеко от капиталистического представления. Нет ни грамма подобия конкуренции. Таковое советскому государству не требовалось.

На страницах «Апшерона» поднималась и такая важная тема, как забота о трудящихся. Насколько бы важным не казался результат, самым главным является сугубо благополучие людей. Нельзя допускать травмоопасных ситуаций на производстве. Лучше вовсе ничего не извлечь, нежели пострадает один-единственный человек. Столь трепетного отношения к людям в советском государстве не наблюдалось. Однако, если литература стала особо оговаривать данный момент, то и изменения в мышлении у граждан Союза обязательно произойдут. Какой бы не была необходимость добывать больше нефти, но это всё делается для людей же, которых следует беречь.

Ещё момент в произведении — обсуждение дополнительной нагрузки для трудящихся. Пусть кто-то является мастером своего дела, только он должен трудиться без остановки. А если случается непредвиденное? Допустим, происходит авария? Тогда неисправность нужно тут же устранять. Да ничего быстро не делается. Как следствие, срываются планы, предприятие простаивает, по итогам соревнования надеяться на высокие результаты не приходится. Решение созрело быстро, человек в советском государстве должен обладать многими навыками, способный заменять других специалистов. Например, если возникают проблемы со светом, в трудовом коллективе должен быть тот, кто обладает навыками монтёра. Соответственно, если случается нечто иное, то и тогда найдётся способный поправить ситуацию.

Не менее важным считалось давать дорогу молодым. То есть не так страшно, если юный специалист начнёт ошибаться, либо предлагать идеи, заранее обречённые на провал. Нужно поощрять людей к деятельности, к проявлению инициативы, не становиться у них на пути, сомневаясь в их компетентности. И тогда всё у советского государства будет хорошо. Поистине оно могло процветать в веках.

Автор: Константин Трунин

» Read more

После Великой Отечественной войны требовалось поднимать страну на ноги. И делать это даже там, где не велись боевые действия. Люди возвращались к прежней жизни, готовые трудиться в том же ритме, ни в чём себя не щадя. Поэтому Волошин показал в романе твёрдых характером людей, готовых дни и ночи напролёт работать, забывать про обед и сон, только бы добиваться пользы для государства. Читатель того времени мог с удовольствием принимать подобного рода трактование действительности, либо снисходительно смотреть на очередной литературный опус, описывающий жизнь таким образом, каким оно казалось потребным для власть имущих. Читатель более позднего времени недоумевает, видя готовность людей идти на самопожертвование, тогда как всего тридцать-сорок лет до того никто и не думал трудиться, себя не жалея, наоборот — требуя сокращения рабочих часов и повышение заработной платы. Но литература для того и нужна, чтобы формировать то общество, которое требуется. В Советском Союзе правильно понимали необходимость задействования писательского мастерства себе на пользу. Может поэтому, стоило Советскому Союзу рухнуть, как и литература времени его существования словно канула в ту же самую бездну.

Волошин писал о фактическом. Действительно, люди возвращались с войны. Кто-то ехал домой, иные — в другие регионы страны, подчиняясь тем или иным желаниям. Одному из героев романа хотелось ехать трудиться на Кузбасс, так как там должна жить девушка, с которой он имел знакомство на фронте. Но сможет ли он её принять такой, какой она стала? Ведь девушка ослепла. И сможет ли этот герой продолжать оставаться на Кузбассе? По Волошину, как и по другому советскому писателю, иного и быть не могло. Конечно, сможет. Ещё и много пользы принесёт.

Сам по себе роман Волошина ничего в себе особенного не содержит. Он точно такой же, какими были произведения того времени. И говорить о нём можно теми же самыми словами, ничего нового не прибавляя. Вновь сумасшедший азарт, с каким действующие лица готовы вгрызаться в землю, истощать недра без остатка, совершать трудовые подвиги, то есть слыть за передовиков. Будут и те, кто к такому откажется стремиться, сугубо из-за личных моральных принципов. С такими товарищами будут бороться, заставлять их переосмысливать понимание труда. Того требовала литература. Напиши Волошин иначе, его бы заставили подумать, насколько правильным является изложение, указали бы на моменты, которые нужно показать иначе. И уж тогда, может быть, он сможет претендовать на нечто большее, нежели смеет, — на Сталинскую премию.

Да и станет ли потомок читать роман Волошина? Может только ради интереса, каким образом жили и мыслили люди в прошлом. Либо это станет уделом интереса жителей земли кузнецкой в последующем, сугубо из-за привязки к местности. Однако, как не возникает интерес у жителей Алтая к описанию бытности советских колхозов, так и у жителей земли кузнецкой такого интереса не возникнет. Как бы не хотелось о том говорить, но то «преданья старины глубокой». С тем же успехом Волошин мог писать про Донбасс, Урал или другой регион, где добывались полезные ископаемые, либо велась заводская деятельность, смысл остался бы точно тем же самым.

Но роман был написан, удостоился Сталинской премии, имя Александра Волошина сталось вписано в историю. Теперь, говоря о прошлом, особенно касательно Кузбасса, не можешь обойти его вниманием. Так или иначе, роман «Земля Кузнецкая» соответствовал своим целям и задачам, когда-то нёс пользу для читателя.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Свобода — понятие относительное. Нельзя с уверенностью считать то или иное явление за проявление свободы, поскольку в полном смысле свобода никогда не проявляется. Можно сказать, свобода является выбором большинства. Но большинство большинству рознь. Для кого-то право говорить свободно — есть отражение именно свободы, тогда как не всякий человек готов принимать разговор без границ за проявление свободного мышления. Или может существовать мнение, будто ограничение в чём-то — есть отсутствие права на свободу. Так ли это? В конечном счёте, человеческое общество всегда замкнуто определёнными рамками, за которые не может выйти. Если касательно государственных границ свободного перемещения нет (с этим ещё можно справиться), то как быть касательно планеты? В итоге получается, свобода — тот самый потолок, выше которого человек подняться не в состоянии. Поэтому, как не говори о свободе, — это лишь вольность в пределах допустимого. И ежели так, тогда свободным можно быть даже в самом тоталитарном обществе.

Опять же, мышление человека устроено таким образом, что он разным образом понимает свободу. Может показаться, кастовая система Индии — приговор свободе выбора. И если индиец оказывается при иных обстоятельствах, видит совсем другую жизнь, он может подумать, будто попал в условия подлинной свободы. И он будет думать именно так, более ничем не ограниченный. Только вот нужно ещё научиться различать в свободе оттенки ограничений, с которыми мирится общество. Можно допустить, воспринимая западный образ мысли за подлинное стремление к свободе в мышлении и поступках. Только того и в помине нет. Тут уж ничего с этим поделать не сможешь. Но, опять же, Найпол мог думать на собственный лад, тогда как другой человек — совсем иначе. Проблема появляется тогда, когда кто-то начинает говорить за всех разом, как именно нужно понимать свободу.

Свобода у Найпола представлена в трёх историях. И читатель, в силу своего понимания должного быть, склонен соглашаться с автором, либо оспаривать его мнение. Вполне индиец может заслужить право на свободу в западном обществе, только теперь иначе ограниченный в мыслях и поступках. Достаточно ему вспомнить про Индию, как оказывается — он и там был свободен, только беднее финансами и более связанный обязательствами… Тут просто нужно уразуметь: свобода каждым всегда воспринимается разным образом.

В другой истории оказывается, что свобода — есть заблуждение. Люди живут определённой целью, связанные по рукам и ногам, должные получать образование, работать и платить налоги. При этом люди лишены свободы в полноте действий. Например, запрещены преступления. Разве в государстве, где все свободны, могут существовать ограничения? Выходит, свобода всё-таки имеет границы.

Ещё одна история отражает проблему извечного выбора: каким путём следует идти тому или иному государству. Почему граждане лишаются права видеть над собою короля, кому они поручают заботы о стране, радение за благополучие всего, что их окружает? Разве другая форма правления способна дать людям свободу? Неужели такое состояние возникнет от республиканской формы правления? Невзирая на то, кому стоять во главе — президенту или премьер-министру. Всё это фикция, поскольку сторонники монархии лишаются свободы.

Сколько не говори, следует остановиться на мнении: свобода — есть выбор большинства. Как решит основная часть определённого социума, таким образом и следует трактовать их право на волеизъявление. Когда-нибудь свобода будет подразумеваться не за правом мыслить на угодный тебе лад, а в качестве выбора из ограниченного количества вариантов. И то окажется в той же мере свободой.

Автор: Константин Трунин

» Read more