trounin.ru

Мир полон возможностей, но нужно уметь распорядиться своей жизнью, дабы добиться благосклонности. Кем был Золя в восемнадцать лет? Мечтателем о лучшей доле. Он беден, сидел на шее у матери. Ему желалось получить образование адвоката и безустанно работать, лишь бы заработать на существование. Он писал пьесы и стихи, делясь ими с друзьями. На первых порах переписка Золя представляла общение с Полем Сезанном и Батистеном Байлем. Они принимали его многословие, отделываясь отписками. Эмиль их звал в Париж, они же сомневались, продолжая отказываться или сохранять молчание. Погружённый в одиночество, Золя ощущал пропасть, разверзшуюся под ним из-за отсутствия какого-либо таланта.

Диплом — ключ к жизни. Этой истиной старательно нагружают человека уже который век. Под действие этого заблуждения подпал и Эмиль. Хуже всего — необходимость найти призвание в будущей работе, для чего человек предварительно обучается. Разве мог Золя смириться с необходимостью каждодневного физического труда? Когда он в письмах предстаёт именно писателем, поскольку стремится много говорить, делясь с собеседниками обуревающими его чувствами. Ему требовалось изливать душу, пускай он не получит ответ.

В 1860 году Золя исполнилось двадцать лет. Он продолжал оставаться в подвешенном состоянии. Ему нравились «Опыты» Монтеня. Он увлекался Данте, Горацием, Шекспиром. Даже зачитывался Жорж Санд. Уже мечтал об утопическом обществе и статусе божества, отказывающегося от возносимого к нему почёта. Одно у него не получалось — зарабатывать деньги. Приходилось предаваться сочинению писем, открывая сокровенные фантазии, на удивление сохранившиеся.

Почему друзья не ехали в Париж? Сезанну Эмиль расписывал прелести столичной жизни. Можно копировать лучшие картины, зарабатывая на продаже реплик. Нужно каких-то восемьдесят франков, которых хватит на аренду комнаты, покупку художественных принадлежностей, посещение мастерской и прочие нужды. Золя был согласен посещать с Сезанном занятия по художественному искусству. Байлю он ничего предложить не мог, ибо этот друг склонял выбор в пользу математики. Где уж ему найти интересное времяпровождение в окружении маляра Поля и рифмоплёта Эмиля.

Впрочем, как раз Байль знакомился с мировоззрением Золя. Только ему сообщалась информация о представлении Эмилем окружающего мира. Золя едва ли не в каждом письме писал об одиночестве и сомнениях: вокруг него люди, а он как в пустыне. Он не видел красоты, принимая её за специально кем-то измышленное. Пройди мимо Венера Милосская, он бы в её существование не поверил. Не верил Золя и в способность музы прокормить его, поскольку он скорее умрёт от голода, нежели заработает первый франк. Ему оставалось согласиться на любую работу, какую только получится найти, лишь бы платили более тысячи франков в год.

Эмиль всё больше погружался в мир литературы. Он читал и старался анализировать. Мир пока ещё делился для него на чёрное и белое. Если и пытался творить, то ни на кого не обращая внимания — должно получиться своё, отличное от всего прочего. Он желал найти смысл бытия, этому посвящая им создаваемое. В душе продолжал оставаться поэтом, отдаваясь написанию поэм. В его словах встречались упоминания об ожидающих выхода книгах собственного сочинения. Он задумывался о псевдониме: имя Эмиль Золя не казалось ему серьёзным, дабы быть помещённым на обложку.

Внутренний критицизм Золя приводил к отрицанию собственного значения. К нему могли относиться негативно, что не сказывалось на нём. Важнее он считал личное отношение к определённым людям, в том числе и к друзьям, тем уже их всех приобщая к определённому кругу, которым следовало гордиться. Не ради себя, но сугубо избранных им ради. Ценность была не в дружбе Золя-Сезанн или Золя-Байль, а в том, что через Эмиля Поль и Батистен оказывались в определённых для них рамках хорошего общества.

Ничего из себя не представляя, Золя смел высказывать суждения о литературном творчестве. Одним из секретов является необходимость создавать новое, не обращая внимания не прежде созданное. Нет смысла править двадцать написанных стихотворений, если есть возможность написать несколько новых. Прошлое следует оставить прошлому, как бы за него не приходилось краснеть. Люди не рождаются идеальными! Идеальными они становятся в результате движения к цели таковым быть. Так зачем жить канувшим в Лету, ежели даже твоё лицо будут помнить не юным, а наделённым морщинами? А то и не вспомнят вовсе.

К концу 1860 года Золя закончил обучение и впал в уныние. Куда бы он не приходил, никто не брал его на работу. Он, как и ранее, соглашался на любые условия, но всё равно не встречал заинтересованность. И вот в таких условиях Эмиль продолжал находить отдохновение в мыслях о литературе. Он видел, как классицизм оказался вытесненным романтизмом: следовательно, вскоре появится до того невиданное. Золя ощущал наступление реализма на позиции утопающих в фантазиях писателей.

Данный год примечателен ещё и письмом к Виктору Гюго. Коротко, дабы не отвлекать внимание великого человека, Золя попросил оценить пару вложенных в письмо стихотворений. История хранит в тайне ответ титана романтической мысли.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если автор нечто из своего наследия считает нужным оставить без внимания, точно таким же образом нужно понимать читающим его творчество людям. Бывают исключения, их получится собрать изрядное количество. Золя к таковым относиться не должен, он излишне написал произведений, статей и произнёс речей, чтобы стремиться разобрать всё им оставленное в чрезмерном внимании к деталям. Но раз после смерти Эмиля исследователи посчитали необходимым включить некоторые статьи в собрание сочинений, либо иной материал, касающийся его жизни, то нет нужды обходить стороной.

Особое внимание к произнесённым на похоронах речам. Пусть Золя не запомнился долгой жизнью, он всё же пережил многих, кем смел восхищаться и к кому просил проявлять симпатию своего собственного читателя. Эмиль почти не затрагивал человеческих качеств, концентрируя внимание слушателей на творческих способностях. Не жалел Золя слов на похоронах Ги де Мопассана (1893), Эдмона Гонкура (1896) и Альфонса Доде (1897). Сохранилась речь по поводу открытия памятника Мопассану (1897). Перечисленные мастера обязаны были стяжать славу в полном объёме, но не всякому писателю таковое доступно при жизни. Их труд проходил через внутренние терзания, заставляя терзаться от следующей за публикацией реакцией, чтобы всё ими пережитое стало украшением для надгробной плиты, поскольку, лишь вне требовавшегося ранее интереса, к читателю наконец-то приходит желание знакомиться с произведениями уже умерших людей.

Статья «Человеческая комедия Бальзака» (1870) показывает, как Золя относился к Оноре. Но об этом читатель знает из других работ Эмиля. Тут Золя позволил себе назвать Бальзака наделённым пророческой способностью. Выписываемые им типажи казались невозможными в его дни, но после они обратились в реальность, сохранилось и их чрезмерное наделение следованием определённой модели поведения. Люди начали становиться сконцентрированными на одном, забывая о прочем. Пытался Золя дать оценку и всему циклу произведений «Человеческая комедия», но сомнительно, чтобы Эмилю он покорился полностью.

Статьи «Его сельское величество», «Наши поэты», «Да здравствует Франция», «Добрые старые времена» (все 1870) это разговор с властью. Разгар противоречий между Францией и Пруссией никого не мог оставить спокойным. Понятно, в статье о поэтах Золя размышлял о конкретном предмете. Остальные так или иначе связаны с военными действиями. Вторая империя в следующем году падёт, поэтому неудивительно видеть желание солдат воевать не за императора Наполеона III, а за Родину. Они защищали не какие-то идеалы, им нужно было обеспечить неприкосновенность дома и семьи, только ради того оказывая сопротивление.

Для «Вестника Европы» Золя написал статью «Французская революция в книге Тэна» (1878). Вполне может быть так, что это тот самый случай, когда франкоязычному читателю может быть недоступна хотя бы малая частица из обилия оставленных Эмилем трудов. Причина того в том, что на языке оригинала статья не сохранилась. Её содержание — это краткий пересказ цикла книг «Происхождение современной Франции», сопровождаемый мыслями самого Золя.

Можно проявить внимание и к статье «Жерминаль» (1885). Она открывает Эмиля Золя со стороны интереса к нему драматургов. Видимо, в XIX веке вместо экранизации, чей расцвет пришёлся на XX век, успешность произведения оценивалась по постановкам на сцене. Этот опыт не мешало бы закрепить навсегда, покуда существует театральное искусство. Есть определённые трудности, которых не избежать. И Золя было от чего негодовать, наблюдая за переносом расширенной версии в условия, буквально, краткого изложения, причём с изменением смысла, так как у драматурга обязательно присутствует личное видение.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сборник «Истина шествует» состоит из четырнадцати статей, изначально публиковавшихся отдельно. В своей борьбе Золя не мог рассчитывать на поддержку, но он не хотел замалчивать положение справедливости, угнетаемой властями Франции. Европа была охвачена делом Дрейфуса, повсеместно находились сочувствующие и поддерживающие. Судебный процесс сразу вышел за рамки, став причиной социального напряжения. Золя взялся судить за других, считая своё слово весомым, иначе не быть ему столь громогласным. Пусть прошло время, поднятое тогда быстро забылось, заслуги Эмиля в тех событиях можно считать определяющими. Он не боялся за сказанное оказаться в тюрьме, либо быть изгнанным из страны. Иноязычному читателю ныне доступно пять статей: «Письмо юным», «Письмо Франции», «Я обвиняю. Письмо господину Феликсу Фору, Президенту Республики», «Письмо госпоже Альфред Дрейфус», «Мой отец».

Золя видел не поддающееся пониманию развитие событий. В ясном деле, где виновный католик выгораживался, обвинялся еврей, не имевший отношения к возводимым на него наговорам. Под молот общественного осуждения подпал Дрейфус, отводя тем внимание от Фердинанда Эстерхази, прикладывавшего руку к шпионажу в пользу Германии. Эмиль не проявлял беспокойства, пока суд не вынес обвинительный приговор.

Почему же виновным оказался именно Дрейфус? Разумом то понять трудно. В ходе судебных заседаний стало известно, что его почерк не похож на тот, который предъявили графологам для сличения, установивших их полное сходство. Кто всё-таки ошибался, и ошибался ли хоть кто-нибудь? Золя понимал — не было ошибки или неверно истолкованных обстоятельств: Дрейфус оказался жертвой политических процессов. Если не судом, то иным образом следует установить истину. Пусть же она шествует из периодического издания в издание, из брошюры в брошюру!

Эмиль обращался к молодым французам, к президенту, к стране. Он без жалости указывал на ошибки, не имея иного инструмента для воздействия, кроме собственных слов. Говоря, Золя не приводил никаких доказательств, кроме его же логических измышлений. Восставая против действующего режима, Эмиль сам говорил, что осознаёт последствие им сообщаемого. Он будет счастлив пострадать за правду, какой бы лживой она другим не казалась.

Франция ослепла. Где искать справедливость, ежели такое происходит на твоих глазах? Активная гражданская позиция побуждала Золя действовать, он призывал других полемизировать с собой на площадках любого уровня. Пусть то будет трибуна или суд непосредственно над Эмилем: шествующую истину нельзя остановить.

В январе 1898 года Золя опубликовал в газете «Орор» статью «Я обвиняю», наиболее известное его публицистическое произведение. Он представил перечень лиц, считаемых им виновными в приговоре Альфреду Дрейфусу. Они противились наказанию для Эстерхази. Но виновными были многие, в том числе журналисты. Никто из них не заслуживает снисхождения. Франция оказалась переполненной мошенниками и плутами. Кажется, французы забыли о достоинстве человека. Забыли о свободе, равенстве и братстве, некогда толкавших их предков на баррикады.

Перелом в дело внёс Эмиль Лубе, избранный очередным президентом Франции в 1899 году. Он помиловал Дрейфуса. Усилия Золя не прошли даром. Его указания на ошибочность суждений следствия имели значение. Эмилю осталось опубликовать открытое письмо госпоже Альфред Дрейфус, напомнив гражданам Франции, насколько он прав был в своих суждениях.

Последней работой в сборнике, интересующей читателя, является цикл защитительный статей, должных снять обвинения с отца Золя. Общественная деятельность дала повод разобраться в прошлом Эмиля, сделав объектом нападок его родителя. Но что о нём мог знать Золя? Ему было семь лет, когда отец умер. Пришлось поднимать документы, дабы вновь не оказаться голословным. Сражение за истину для Золя продолжилось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Выражать мнение нужно. Найдутся желающие его поддержать, но всегда будет более хулителей. Эмиль Золя не проявлял заботу, будто может быть неправильно понятым. Он снова писал для «Фигаро», создав тем очередной поход против желающих принизить значение достижений французского народа. Из написанных им семнадцати статей, иноязычному читателю доступно восемь: «Добродетель Республики», «Одинокий», «К молодёжи», «Жаба», «Живопись», «Элита и политика», «В защиту евреев», «Права романиста». Не сказать, чтобы в них Золя показал себя сражающимся со сложившимися условиями человеком, он всего лишь выражал частное мнение.

Кто заслуживает внимания, тот его не имеет. Современники обходили стороной писателя Верлена, сильнее интересуясь делаемым политиками. Золя хотел бы видеть чиновников и главу государства кристально честными, работающими при прозрачных стенах, дабы всё становилось ясным. Только это оказывалось невозможным. Жизнь политика окутывается тайной, где на показ выставляется далеко не то, чему свидетелем должен был становиться гражданин. Причины того понятны, стоит ли снова говорить об отношении Эмиля к «слугам народа»?

Человеку полагается каждодневно шлифовать своё мастерство. Оставим в стороне политиков, замыкающихся на определённых задачах. Золя – писатель, поэтому следует говорить о литературе. Эмиль призывает трудиться над собой. Он сам писал каждый день, чего желал всем остальным, следующим по его пути. Если встретиться обидная критика, к ней нужно относиться снисходительно. Коли критикуем, значит ты привлекаешь внимание. А зачем говорить о ком-то, ничего из себя не представляющем? Огромный вред причиняют критики юные и ядовитые. К первым нужно проявить снисхождение, а вот вторых использовать для питания внутренней жабы.

Выражающим сомнение в современном искусстве, Золя поясняет, как художественное ремесло изменилось за прошедшие тридцать лет. Нужно судить не за счёт постоянных наблюдений, а брать определённые временные отрезки, сравнивая прежнее положение с текущим. Достаточно вспомнить некогда осуждаемых обществом и возносимых Золя художников, которых ныне хвалят, не понимая, какое достижение за минувшие годы свершилось буквально на глазах. Теперь же, когда всё приняло привычный вид, насколько нужно быть невежественным, смея заявлять о стагнации?

Дело Дрейфуса побудило Золя написать статью «В защиту евреев». Она предваряет последующие публицистические работы, объединённые в сборник «Истина шествует». Пока ещё Эмиль сдержан в высказываниях, не желая принимать негативное восприятие общества. Для него евреи — исторически сформировавшийся народ, существующий вне определённой территории, вследствие чего терпит притеснения по национальному признаку. Разбираться в причинах этого Золя не пытается. Он видит только принижение человеческих качеств, неизменно находя весомые слова, должные заставить читателя понять ход его мыслей.

В заключении осталось защитить собственные права. Золя не раз обвиняли в плагиате. Этого Эмиль не мог понять. Как ему писать произведение, не опираясь на определённые труды? Каким образом он даст верное представление, не озадачившись поиском информации? Поддерживая чьё-то мнение, он нисколько не перенимает чужое творчество, позволяя иному мнению влиять на даваемое им самим мировоззрение. Позиция Золя должна быть ясна читателю, привыкшему видеть взвешенное отношение Эмиля к отображению действительности на страницах произведений. Потому он и славен натуралистическим уклоном, что ничего не измышляет, давая внимать сугубо происходящему с обществом на самом деле.

Надо оговориться, Золя пошёл в последний поход, продолжив испытывать судьбу на прочность. Недалёк год его смерти, связанный с деятельностью вразрез общественных ценностей. Не мог Эмиль жить вне дискуссий, старательно привлекая мнение французов к собственной персоне. Находясь в оппозиции к большинству, он и не поймёт, когда ему перекроют доступ к воздуху, заменив оный отравляющей примесью.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Человеку интересно существовать в условиях противоречий. Так ли важно, за какие идеалы разбивали головы предыдущие поколения, когда их достижения потомки желают повергнуть во прах? Всему нужен рациональный подход. Золя не видел смысла в борьбе, если она лишена общественного значения. Ежели свершения делаются во имя процветания чьих-то отдельных принципов — грош им цена. Пусть Эмиль был уверен в своих словах, но он забыл о последствиях 1793 года. Легко говорить и желать одного, когда другие мыслят отличным от твоего мнения. Дабы не быть голословным, Золя начал поход против царивших во Франции порядков. Каждый понедельник он публиковал статьи в «Фигаро», в 1882 году объединив в публицистический сборник. Франкоязычному читателю доступно тридцать девять статей, русскоязычному — двенадцать. Вот их перечень: «Партия негодующих», «Чернила и кровь», «Будущий министр», «Гамбетта», «Натурализм», «Эдмон де Гонкур», «Сеар и Гюисманс», «Алексис и Мопассан», «Дождь венков», «Демократия», «Альфонс Доде», «Прощание».

Где же Наполеон и его достижения? Где его маршалы? Куда исчезло былое, о чём мечтали французы, соглашаясь проливать свою кровь и кровь Европы? Борьба идей вылилась в ничто, оставшись в качестве напоминания. И человек тешит себя, думая, будто его память даст ему шанс на обретение лучших возможностей. Так ли это? Прославляемое при жизни обычно после смерти осуждается. Зачем искать в жестокости прошлого положительные черты? То не даёт должного осознания происходившего. Аналогичное случится в будущем, как того не старайся избежать. Золя видел важным доносить до людей ценность человеческой жизни, обращать внимание не на заслуги политиков, а на наследие писателей. Кровь исчезает, но чернила вечны.

Не устаёт Эмиль унижать политиков, видя в сих элементах человечества — худших его представителей. Достаточно напора, тогда как более ничего не требуется. Умственные способности политику не нужны, он может быть бездарностью, чаще всего ею и являясь. Самое страшное — бесталанные люди добиваются высот и иногда становятся главами государств, уничтожая деятельностью всякое присутствующее в жизни граждан благо. Ну а если политик яркий, заслуживающий уважения, значит состояться у него не получится, поскольку он будет задавлен «коллегами по цеху», у которых нет желания пропускать вперёд столь компрометирующую их личность.

Когда Золя не имел тем для разговора, он вспоминал о писательской деятельности. Снова говорил про натурализм, стараясь отвести утверждения в основании оного направления. Если некто негативно высказывался о его последователях, он возмущался мыслительной способностью тех критиков. Эмиль был твёрдо уверен, чаще всего критик не понимает, что он берётся осуждать, порою даже не прочитав произведения. Важнее соответствовать ожиданиям определённого круга, нежели высказывать собственное мнение: таков принцип литературной критики. В тренде окажется шлак, который примется возвеличивать читательская публика, будто бы не зная, насколько люди зависимы друг от друга, что формируемая ими культура проистекает из внутреннего желания соответствовать возводимым на каждого члена общества надеждам. И круг постановляет определённое мнение, должное быть принятым его членами, и более никем.

Времена меняются. Эмиль Золя уверен: не будет больше абсолютных монархов. Отныне всякий политический лидер обязан учитывать мнение общества, опираясь прежде на мнение граждан, нежели осуществляя ему одному кажущиеся важными перемены. Жизнь усложняется, не скоро Франция дождётся нового короля, если вообще ей суждено не погрязнуть в смене Республик, разрушающихся, дабы в очередной раз оказаться построенными. Покуда рождаются люди, до той поры они будут начинать походы против прежде установленных порядков. Это нормально, сие следует считать подобием естественного отбора.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нужно уметь себя организовывать. Почему бы не взять пример с Александра Горбова и не создавать каждую пятницу по рассказу? Не может быть такого, чтобы за неделю не возникло идеи, и она не успела дойти до требуемого для её воплощения вида. Писать можно обо всём, без привязки к чему-либо. Сугубо о беспокоящей проблеме, какого бы рода она не была. Если будет похоже на фанфик, то никто от того не пострадает. А если читатель примет рассказанное за анекдот, то тем лучше, ведь плохую историю анекдотом не назовут.

Преобладающая тематика рассказов Горбова — фэнтезийная. Александр сводит в мир драконов, эльфов и гномов проблемы современного ему мира. Как будет выглядеть ипотека на сто пятьдесят лет? Читателю предлагается наглядный пример. А как дракону организовать банк, дабы золото в его пещере прирастало само по себе? Достаточно выпустить бумажный эквивалент, пускай и без каких-либо гарантий, что он эквивалент обозначенной на нём суммы.

С сарказмом Александр смотрит на происходящие в мире события. Почему американцы снимали высадку на Луне в условиях Голливуда, на самом деле её посетив? Может они встретили инопланетян? Или то опять были происки русских? А Гэндальф точно не бывал среди кавказских народов, не ел шашлык и не пил с ними вино? И разве всем известные объекты археологического наследия не возводились в прежние времена для сборищ вроде G20? Фантазия Горбова позволяет другим взглядом оценить встречающиеся в жизни затруднения, находя для них хоть и мало похожий на правду ответ, но всё равно кажущийся близким к настоящему положению дел.

Можно представить, что к Золушке явится не фея-крёстная: её посетит крёстный отец! Умный мужчина знает, как тяжко вскоре придётся королям, ибо полетят их головы от революционных порывов подданных. Так не лучше ли вместо бала отправиться в университет, после найдя умного мужа, составив с ним пару, прославившись на весь мир? Можно представить и побег Ленина из Мавзолея. Какая может быть причина? Допустим, экскурсионная группа из Гаити умеет такое, отчего гражданам данной страны давно пора запретить въезд в Египет.

Популярные в писательской среде персонажи-попаданцы достойны правильного их осмысления. Сваливаются они в неограниченных количествах со своими уникальными способностями на головы жителей иных миров и временных отрезков, что пора бы это как-то отрегулировать. Например, предъявлять завышенные требования, дабы отвадить сразу по прибытии. Пусть в другом месте реализуют свою судьбу.

Тем, кто надеется на лёгкое решение проблем, пользуясь различным чудодейственным инструментарием, Горбов советует крайне простое средство, эффективнее любых магических заклинаний и пространственных коллизий. Желающим купить папоротниковый мёд, Александр аналогично спешит открыть глаза, без лишних объяснений доказывая необходимость думать головой, только потом доверяя чужим словам. Что уж говорить про пользующийся спросом Эскалибур, за который хватается всякий спаситель определённых обстоятельств, уповая будто бы на свыше посланную на его плечи тяжесть по решению чьих-то проблем, когда оный и стоит как-то назвать, то ломом, либо ещё проще — плацебо.

Красным томом «Книга пятничных рассказявок» не ограничивается. Будут тома и иных цветов, когда для того подойдёт срок. Александр продолжает писать рассказы по пятницам, выкладывая их в свободный доступ. Кому желается прочитать, тот легко их найдёт. Сказать же более затруднительно, поскольку автор и без того позволяет читателю проникнуться плодами его дум, для чего нет нужды прибегать к услугам посредника.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В ходе бесед, записанных на диктофон, Александр Кабаков и Евгений Попов постарались припомнить самое важное, о чём бы они хотели рассказать об Аксёнове. Без какой-либо привязки непосредственно к раскрываемому ими человеку, они говорили о многом, поместив тем самым Аксёнова в мир собственных переживаний. Получилась книга не про определённое историческое лицо, а о событиях, некогда имевших место, волновавших непосредственно Кабакова и Попова.

Воспоминания не обходятся без упоминания родителей и юных лет. Оказывается, Аксёнов мог остаться казанским поэтом, не будь его семья разрушена советской властью. Разговоры об этом — вольное отступление. Кабакова и Попова интересовало прежде их личное знакомство с Аксёновым, через которое они будут показывать читателю присущее им мнение о минувшем. Важнее не работа врачом или проведённые в Магадане годы, а прочее, о чём сообщается в последующих главах.

О чём же в первую очередь следует говорить? Пристрастие авторов определяется сразу — речь пойдёт об отношении к вещам. Для советского человека это особенно волнующая тема. Аксёнов определяется словом «стиляга». Он всегда выделялся. Волновало ли это самого Аксёнова? Или тут стоит говорить о пристрастии именно авторов? Большая часть повествования будет касаться именно их мнения, читатель скорее узнает отношение как раз Кабакова и Попова, показывающих Аксёнова через желаемое быть увиденным.

В каждом человеке бывают отрицательные качества. В Аксёнове таких будто бы не было. Если он писал, то едва ли не гениально. Хотя, вспоминая его творчество, таковой характеристикой написанные им труды не наградишь. Кабаков и Попов даже не задумываются о возможности существования отличного от их мнения. Они упиваются разбором некоторых литературных произведений, неизменно находя на страницах отражение жизненных реалий самого Аксёнова. Получилось так, что всё сказанное было в действительности, лишь немного изменённое для создания должного художественного образа. Аксёнов возвышается на фоне каждого писателя. Он не создавал безликих персонажей, как тем не брезговал Катаев. А Шукшина Аксёнов во многом опережал, к тому же показывая более широкий размах представляемых в произведениях сюжетов.

Говоря об отношении к музыке, Кабаков и Попов вспоминают про джаз, воплощавший стремление к протесту. Они не сразу подводят ход беседы к пристрастиям непосредственно Аксёнова, разбираясь с музыкой в жизни других писателей. Только после Аксёнов предстаёт на страницах сей книги в качестве тонкого ценителя джаза.

Как же отразить рассказываемое Кабаковым и Поповым без пересказа? Это кажется невозможным. Их беседа перетекает от музыки к политике. Аксёнов представлен важной личностью, умевший разговаривать с властью, чётко обозначая пристрастия по тому или иному вопросу. После следует понимание определения «шестидесятники», из которого следует исключить писателей, не имеющих права ими называться, но по творчеству относящиеся к шестидесятым годам. Далее Кабаков и Попов переходят к важному эпизоду в жизни Аксёнова — к истории с «Метрополем».

Подумаешь, рассуждают авторы, советские деятели художественных ремёсел желали публиковать произведения без дозволения цензуры. Они не имели помыслов против советского государства, всего лишь желая самовыражаться. В таком безвинном виде Кабаков и Попов представляют «Метрополь», участие в печати которого означало для его участников крах возможности быть опубликованными после.

Какая же книга у Аксёнова главная? Кто такие подаксёновики? Как относились к творчеству Аксёнова в мире? Мог ли он получить Нобелевскую премию по литературе? Был ли настолько богатым, как это представляли советские граждане? Как относился к религии, алкоголю и женщинам? Чем болел в старости? Как воспринимал смерть?

Книга «Аксёнов» получилась беседой людей об умершем друге. Они могли о нём говорить бесконечно, но в один момент всё-таки решили навсегда остановить диктофон, посчитав сказанное прежде достаточным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Авторитет Ивана Крылова неизменно падает, стоит ознакомиться с работами его ближайших предшественников. Публицистическая деятельность в издании «Почты духов» совпадает с аналогичной работой над журналом «Адская почта» Фёдора Эмина. Про басни можно не упоминать, если хорошо знать первоисточники использованных им сюжетов, порою в дословной адаптации. Не сказать, чтобы творчество Якова Княжнина было достойно нового пересказа, поскольку само адаптировало на российской почве труды иностранных авторов. Тем не менее, Иван Крылов склонен был вдохновляться за счёт созданного до него. Поэтому, каким бы не являлось содержание прежде написанного, не следует отказывать ему в праве на внимание.

К 1769 году Фёдор Эмин занимал важное место в русской словесности. Задуманный им периодический журнал «Адская почта, или Переписка хромоногого беса с кривым» мог конкурировать с журналом императрицы Екатерины II «Всякая всячина», побуждая тем государыню к негативному его восприятию и преследованию. Фёдор хотел делиться сатирой, иносказанием показывая жизнь в Российской Империи, тогда как Екатерина желала видеть своё издание не настолько дерзким. Но читателю приятнее видеть отображение правды, пускай и в разговоре между бесами.

Фёдор использовал известные теперь сюжеты, когда речь заходила о негативных процессах в тогдашнем государстве. Основой для историй становились чаще ситуации вокруг крестьянства, используемого помещиками для удовлетворения собственных нужд, без старания озаботиться сохранением человеческого достоинства среди вверенных ему под надзор людей.

Кто не знает, что требовалось отправлять определённое количество крестьян в действующую армию? Свои крепостные могли откупаться, вследствие чего помещикам приходилось покупать людей на стороне, дабы сего пришлого человека предоставить согласно закона в вооружённые ряды. Такова суровая реальность тех дней. Как же её не высмеять? И бесы в переписке это обсуждают, не сообщая выводов своих суждений. Читателю итак было понятно, для чего они вели такой разговор.

Но как купить крестьянина, обойдя установленные правила? Можно крестьянину дать вольную, а тот после подаст прошение о признании его снова крепостным, только у другого помещика, ибо самостоятельно обеспечить своё существование не умеет. Если это не указание на провалы в крепостном деле, то тогда инструкция по применению. Во всяком месте найдутся прорехи, на кои надо без жалости указывать, ведь назначение сатиры не обличение, а желание исправить несправедливость.

В другой истории «Адской почты» сообщается о крестьянине, откупившемся от сурового наказания, заменив его на избиение плетьми. После таких свидетельств крестьянство воспринимается совершенно иначе, нежели о нём смеют судить потомки. Не настолько всё было удручающе, всегда находились умелые люди, обращающие невыгодное для себя существование на более удобное. Собственно, Фёдор не уставал сказывать, продолжая приводить примеры высокой степени ценности, к которым обязательно стоит проявить внимание.

Восприятию текста мешает его сложность. Без требуемого подхода к содержанию «Адской почты», её наполнение покажется лишённым смысла абсурдом. Нужно преодолеть это суждение, позволив разуму сделать требуемые выводы о полезности сообщаемой информации, пусть и в форме переписки бесов. Не так важно, каким образом Фёдор Эмин обходил цензуру, поскольку поступал грамотно, не допуская речи о будто бы имеющем место в действительности того, о чём смели судить некие представители ада.

Реакция власти сделала невозможным продолжение выпуска издания. С июля по декабрь вышло шесть номеров, после чего Эмин подвергся опале. К апрелю следующего года он умрёт. Стоит ли искать взаимосвязь между этими событиями? Думается, она обязательно имелась.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В 1761 году Фёдор Эмин ещё не знал русского языка. Но к 1763 году он стал писателем и в последующем выпустил порядка двадцати пяти изданий. Имея восточное происхождение, для первого своего произведения он выбрал близкую ему тему, перенеся пользовавшийся тогда спросом плутовской роман на почву Египта. Согласно сюжета получилось так: бедный персидский философ Лизарк отправился в путешествие, потерпел крушение и оказался представлен высшему свету принявшей его страны, дабы любить и быть любимым, но претерпевать сопутствующие сему желанию затруднения. Основным из которых является симпатия к нему влиятельной египтянки, чьи чувства столкнулись с аналогичной симпатией простой девушки Сарманды.

Проблематику произведения Фёдор усилил за счёт должной быть непонятной тогдашнему русскоязычному читателю идеи возможности любви человека из низов к тому, кого примечают цари. Но в том то и суть плутовского романа — будучи никем, человек становится влиятельной фигурой. Касательно Лизарка так и случится, чего не скажешь о Сарманде. Об этом читатель будет задумываться с самого начала, ведь Лизарк излишне надменен для своего бедного происхождения, чтобы отказываться от проявляемых к тему тёплых чувств. Он должен понимать, как бы не любила его влиятельная египтянка, стать ей равным он никогда не сможет. В отличии от него это понимает Сарманда, готовая на любое унижение, только бы быть всегда рядом с любимым ей человеком, к тому же схожего с ней социального положения.

Счастье не будет длиться долго. Фёдор решил разлучить молодых людей, разведя их пути, продав на невольничьем рынке разным хозяевам. Для Лизарка то не станет трагедией, он привык быть носимым ветром, принимая новые условия без возражений. Сарманда же испытывала подлинное мучение, готовая к худшему из исходов, порою горько сожалея, что ей пришлось познакомиться с Лизарком, которого она так сильно любила и ей не дано переменить сего отношения к нему. Разве тут получится возразить Фёдору? Без особых затруднений. Но данное произведение не подразумевало действующих лиц, способных менять однажды принятую ими модель поведения.

Разрешается ситуация просто. Лизарк окажется благородного происхождения, как тому и следовало произойти согласно традиций плутовского романа. Его судьба резко поменяет ход, поскольку прежде невозможное окажется доступным, а благие перспективы перестанут иметь возможность к осуществлению, так как их достижение оказывается совершённым иначе. Посему Фёдор даст читателю финал со счастливым окончанием истории. И будет так по той причине, что в Египте многожёнство считается нормальным явлением, вследствие чего Лизарк может жениться на ком захочет, хоть на Сарманде, но только не на влиятельной египтянке, на её беду оказавшейся родственницей понравившегося ей когда-то бедного персидского философа.

Согласно названия произведения постоянность действительно награждается. Ни одно лицо за время совершаемых событий не изменило представлений. Не имеет существенного значения, хотел ли кто того, к чему так стремился. Всему был подведён закономерный итог. Размышлять о том, насколько плутовской роман соответствовал нравам жителей Российской Империи середины XVIII века не стоит, но нельзя исключить, что произведение Фёдора Эмина обязательно бы заинтересовало читателя, хотя бы новизной, раскрывающей не просто европейские порядки, а дающей пищу для фантазии в виде занимательных приключений из мира, ассоциации с которым должны быть неизменно связанными со сказками.

Сам Фёдор Эмин мог ещё плохо представлять, чем он может заинтересовать читателя. Традиции России только недавно начали становиться ему понятными. Поэтому он попробовал силы в писательском мастерстве, продолжив плодотворно творить на протяжении последующих семи лет, вплоть до смерти.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что раньше представлял из себя зоопарк? Вернее, то место, где содержали животных? Это не было специально оборудованной площадкой, а звери не демонстрации ради показывались посетителям. В традиционном понимании зоопарки придумал Карл Гагенбек, разработав концепцию, которой ныне все стараются придерживаться. О таком же зоопарке, но собственном, с юных лет мечтал и Джеральд Даррелл, специально находивший разнообразных животных, дабы получить опыт работы с ними.

И кого Джеральд держал у себя? Читатель уже успел осведомиться о том из его ранних произведений, теперь дело коснулось совсем уж необычных питомцев, вроде оленя и льва. Держал ли их Даррелл в действительности? Пусть то останется под сомнением. Не для того он повествует, чтобы сообщить полезную читателю информацию. Он всего лишь делится сведениями, должными удивить. И не более того.

Знает ли читатель о чревовещательной способности льва? Вроде бы зверь молчит, а всё-таки рычит. Джеральд, конечно, не Плиний: не станет говорить о кем-то выдуманных фактах из жизни животных, ведь кто только над словами Плиния не смеялся, являясь более осведомлённым о львах, хотя также не имевший возможности лично увидеть сего зверя в условиях естественной среды обитания.

Повествует Даррелл о разном, ни в чём себя не ограничивая. Он в очередной раз пересказывает историю китайского оленя, известного под именем сохранившего его для потомков Давида. На страницах появляются истории о тиграх, медведях, волках, жирафах, верблюдах, тапирах. Первоначальный рассказ перерос в общее повествование, представляя читателю уже не юного Даррелла, а знатока сведений о животном мире.

Высказать неудовольствие содержанием книги не получится, читателю понятен смысл её написания. О нём не следует говорить в очередной раз, если бы не сам Даррелл вспоминал о необходимости кормить животных в его зоопарке, для чего требуется зарабатывать деньги. Потому он и пишет книгу за книгой, перестав радовать разнообразием содержания. Видимо, читатель не предъявлял претензий, покупая новый труд Джеральда, уверенный в совершаемом им благе. Саму книгу можно и не читать, лучшему пониманию делаемого Дарреллом она не поспособствует, просто напомнив, как важно беречь природу, пока ещё доступную для внимания людей не только в зоопарках, но и оставаясь неизменной в отведённой ей природой границах.

Но Джеральд не мог рассказывать о чём-то другом, полностью посвятивший жизнь идее необходимости сохранения имеющихся видов. И пусть Даррелл не совсем соответствовал своим представлениям, поскольку загорался желанием сберегать виды, продолжавшие существовать вне угрозы их исчезновения. Это легко объясняется. Человеку более по духу знать о хорошо им знаемом, нежели уделять внимание прежде ему плохо понятному, остающимся таковым и после знакомства с оным. А так как вымирающие виды могут представлять собой редкость, о которой мало кому известно, то и человек почти не заинтересован в их сбережении. И тем более ему будет неинтересно внимать диковине, когда есть лучше адаптированные к изменениям представители животного мира, как раз и представляющие основной интерес.

Не стоит говорить, что человек — такое же животное, созданное природой и существующее согласно данного ему естественного отбора. Как бы он не действовал, разрушая окружающий мир, то совершается согласно первоначального замысла. В конечном итоге на планете останется один вид… и не обязательно им окажется человек. Думается, Даррелл это понимал, но всё-таки не желал с подобным суждением соглашаться. Достаточно хотя бы озадачиться пониманием существования пищевой цепочки, на чём и держится окружающая человека природа.

Автор: Константин Трунин

» Read more