trounin.ru

В какой момент Сергей Беляков посчитал необходимым сойти на рельсы потока сознания? Причём настолько изощрённого, что информация подаётся блоками, когда каждый из них самодостаточен. Читатель вынужден каждый раз начинать сначала, после заканчивать, и вновь приступать к чтению следующего блока. Таким образом сложено всё повествование. В этих блоках собрана едва ли не энциклопедическая информация. Не проще ли было позаимствовать идею Кортасара из «Игры в Классики», заставив читателя не перелистывать страницы, а переходить к чтению следующих друг за другом сносок? Тогда бы и недопонимания не возникло. Либо создать произведение наподобие «Хазарского словаря» Милорада Павича, когда вся информация подаётся по главам, сложенным в алфавитном порядке. Суть ведь от этого не поменяется. Да хоть обратиться к творчеству Василия Гроссмана, взять образом произведения «За правое дело» и «Жизнь и судьба», тогда все бы сказали, насколько Беляков хороший беллетрист.

О чём повествуется в блоках? О футболе, о Сталинской премии по литературе, о прочем. А между ними, или непосредственно в них, происходит становление Георгия Эфрона (сына Цветаевой) и Дмитрия Сеземана. Они действительно рождены вне Советского Союза, теперь проживающие в Москве. Они обуреваемы страстями полового созревания, рвутся понять мир согласно нахождения по разным сторонам способности его познавать. Вся информация была доступна Белякову из оставленных ими же свидетельств. Требовалось свести всё под одно. Тогда-то видимо и произошёл слом в авторском сознании, Сергею хотелось рассказать больше, чем могла вместить книга. Он впитывал новые свидетельства, ими же наполняя страницы. Можно было действительно написать про парижских мальчиков в сталинской Москве, вместо чего взыграло желание набить содержание до отказа. Впору сказать, следовало семь раз отрезать написанное, сократив до подлинно необходимого объёма.

Сколько бы не возмущался данным словам Беляков, со стороны его изложение воспринимается за блуждание в поиске новых обстоятельств. Какая в сущности разница, какие тогда были цены, чем питались люди, какая температура была в разные годы, какие маршалы имели место быть. Достаточно сказать в общем. Но зачем приводить читателя в магазин, ставить у прилавка и перечислять ему все продукты на полках, называть цену на каждый из них. Это всего лишь пример манеры подачи информации. Беляков без спешки перечисляет все обстоятельства, словно тот самый переводчик, который изрядно добавил биологических наименований в «Двадцать тысяч лье под водой» Жюля Верна, не взирая на отсутствие оных в оригинальном произведении. Или Беляков возжелал лавров Дюма и Диккенса, выживавших за счёт количества написанных ими строк?

Что остаётся думать читателю? Проникнуть в чужую душу не так легко. Порою сам человек не понимает, каким его воспринимают окружающие. Можно бесконечно переосмыслять других, не умея понять себя. И другие тебя никогда не поймут, смотря на твою жизнь со своей колокольни. Что оттуда видно? Мелкие штрихи и детали. Были ли такими Георгий Эфрон и Дмитрий Сеземан, какими их представил Сергей Беляков? И настолько ли были они правдивы в излагаемых о себе свидетельствах? На эти вопросы одновременно легко и тяжело ответить. А учитывая чрезмерное расползание автора по событиям тех десятилетий, вполне можно заблудиться, свернув не туда. Лишь кажется, будто так оно и было. На деле — нельзя осмыслить прошлое, взирая на него из будущего. Ныне сложно внять людям, отстоящим от тебя на двадцать лет. Так отчего будет иначе касательно происходившего сто лет назад?

Главное понять, «Парижских мальчиков в сталинской Москве» погубил изощрённый поток сознания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Их много, чьи имена практически канули в безвестность, теперь постепенно доводимые до сведения читателя. Всех не перечесть… Можно наобум взять Сумарокова, Нарежного, Булгарина, Лескова, Куприна, и вот теперь Розанова. Но именно Розанов из всех перечисленных наименее известен. Быть может в силу опосредованного отношения к художественной литературе. Пусть Варламов поставил Розанова на роль выведшего Серебряный век к идеальному состоянию. Однако, что с того читателю? По правде говоря, Розанов так и останется непонятным, если исходить только из составленной о нём биографии за авторством Алексея Варламова.

Добрую часть повествования Алексей посвятил отношениям с первой женой. Не самое интересное чтение — внимать размышлениям о связи молодого человека с женщиной, старше его на полтора десятилетия. Но рассказывать о чём-то требовалось. Может от скудости имевшегося на руках материала. После читатель поймёт, что оно и к лучшему, когда Варламов разбирался с личной жизнью Розанова, нежели представлял для обозрения жизненную позицию и литературные труды. Так проще уйти с головой в песок, нежели суметь разобраться, каким Розанов был на самом деле. Вина за то будет возложена на неумеренное цитирование объёмными кусками. Причём не только самого Розанова, но и трудов прочих современников и исследователей. Понятно, без этого никак. Так требуется писать по науке. Однако, что же всё-таки с того читателю? Нужна биография человека, а не сведение одного источника с другим.

Алексей скажет о причинах размолвок Розанова с пока ещё не сумевшей устояться властью после падения дома Романовых: он был ей противен. Его высказывания ставили на нём крест. И более не из-за того, будто он говорил против. Скорее по причине неустоявшегося отношения к евреям (чаще отрицательном) и, сложится представление, о пристрастии к православной вере непосредственно перед смертью. Зачем сохранять наследие неопределившегося человека? Если не был последовательным от начала до конца, не должен восприниматься всерьёз.

Противен Розанов был и своим современникам. Варламов приводит слова студента, описавшего его в качестве малоприятного преподавателя, издевавшегося над учащимися морально и физически. Может в те времена учебный процесс обязательно включал элемент духовного и телесного унижения, но для чего-то ведь Алексей сделал на этом моменте акцент.

С той же ловкостью Варламов отыскал в письмах Розанова мнение об убывших из России по политическим разногласиям, не соглашаясь им разрешать в дальнейшем амнистию. Казалось бы, в тему современности. Однако, что опять с того читателю? Это очень тонкий момент, о который легко обжечься. Особенно вспоминая, как всё закончилось.

Но над чем надо посочувствовать — над итогом жизни Розанова. Она свелась к нулю. Дом Романовых пал, Розанов был разбит инсультом. Средств к существованию у него не было. Обеспечить себя пропитанием он не мог. Надежда оставалась на дочерей. Только и они не сумели обеспечить собственный быт. У Розанова не будет внуков. Совсем некому продолжать хранить память о нём. Сомнительно, чтобы исследователи творчества смогли добиться признания к его трудам. И без того сложно внимать процессам рубежа тех веков, излишне богатых на оставленные свидетельства современников.

Имя Розанова вспомнили. Биографию о нём написали. Читательский интерес частично возродили. Теперь последуют переиздания сочинений. Или не последуют… Не то ныне время, когда читательские полки наполняются по принципу собрания сочинений. А жаль! Впрочем, сочинения собираются на индивидуальную полку в электронном варианте. Однако, решать предстоит самому читателю.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Кто-то пишет о литературных произведениях скромные пятьсот слов, иные же слагают книги. Не станем подвергать отдельному исследованию «Подлинную историю Анны Карениной», напишем лишь пятьсот слов. Незачем нам пересказывать содержание, искать предпосылки, делать глубокие выводы. Такой цели не ставилось. Напишем так, как посоветовал сам Павел Басинский: составим мнение читателя. Но не во всём мы его послушаемся, учитывая умение Басинского долго и интересно рассказывать.

Павел в очередной раз выступил в качестве учителя, скорее предложив читателю курс из лекций на определённые темы, нежели брался ненавязчиво рассуждать. Не каждый решится устраивать столь подробные разборы. Благо Басинскому это в радость. Он с того и начинает, сообщая о десятикратно перечитанном романе «Анна Каренина», каждый раз отмечая для себя новые детали. Мог замечать одно, после не придавать ему значения, чтобы при следующем прочтении переосмыслить едва ли не наоборот. Читатель обязательно согласится с Басинским. Если читать одно произведение в разные годы на протяжении жизни, обязательно скажется приобретённый опыт и жизненные познания, заставляющие переосмысливать прежние мысли, вплоть до прямо противоположных. Ничего в том нет необычного. Другое дело, насколько человек готов читать это произведение не менее десяти раз. Вполне может оказаться, он сам напишет исследование о каждом из прочтений.

Павел задумывается о разном. Почему Анна бросилась именно под поезд? Откуда Лев Толстой черпал подобный сюжет? Откуда Толстой вообще мог заимствовать сюжет для произведения? Как он и его семья относились к черновым рукописям? Кто такие Вронский и Каренин? Насколько тяжело в те времена было развестись? Каким образом на скачках сломали спину лошади? Лишь поверхностное упоминание затронутых Басинским тем. И чем далее Павел погружался в разбор повествования, тем читателю становилось всё скучнее. Лёгкая прогулка по страницам быстро сошла на нет, уступив место литературоведческим изысканиям.

Насколько важно внимать творчеству Флобера? Павел посчитал, что для знакомства с «Анной Карениной» не помешает. Дело в романе «Мадам Бовари», откуда Толстой позаимствовал некоторые сюжетные моменты. Позаимствовал ли? Точных доказательств того нет. Впрочем, быть может до Флобера никто из европейских писателей не писал про тяготы развода. Басинский на этом не остановился, опосредованно знакомя читателя с особенностями творчества Флобера. Невольно узнаёшь о вживании писателя в роль главного героя ровно до того момента, когда произведение не будет закончено. За Толстым такого же отношения Павел не заметил.

Требуется ли обо всём этом рассказывать именно сейчас? Труд Басинского вообще не нуждается в критическом осмыслении. Его просто читаешь. Другое дело, когда сам являешься специалистом в творчестве Льва Толстого, имеешь собственное суждение. Только тогда сможешь найти веские слова для одобрения или порицания. Иначе просто знакомишься с точкой зрения автора, словно прочитал нечто познавательное. И хорошо, если прочитанное отложится в памяти хотя бы на один процент.

Насколько важно прочитать «Подлинную историю Анны Карениной»? Полностью на усмотрение читателя. Больше нужного Басинский не сообщает, затрагивая наиболее (по его мнению) интересные моменты. Где ещё узнаешь про бросившуюся под поезд соседку Льва Толстого? Кто напомнит про первое черновое оглавление романа — «Баба-молодец»? А вот если интересует творчество самого Павла Басинского, непосредственно Льва Толстого, понравился или не понравился роман «Анна Каренина», хочется блеснуть знаниями о некоторых аспектах содержания, тогда почему бы и не ознакомиться.

Можно продолжить разговор, но отпущенные для выражения мнения пятьсот слов истекли.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Годы прошли, Степнова осталась верной себе. Повествование точно такое же, каким оно было прежде. Кажется, к любому её роману подойдёт любая рецензия, написанная на её же книгу. Если довелось прежде ознакомиться с «Женщинами Лазаря» и составить впечатление, можно смело считать его аналогичным по содержанию. Ничего нового добавлять не потребуется. Однако же, литературные критики обладают умением говорить о книгах так, чтобы автору было немножечко стыдно, если это не конъюнктурные критики, самих книг не читающие, зато выдающие на-гора множество лестных эпитетов подобного рода произведениям. Поэтому, давайте снова о том же самом чуть другим словами.

Как рассказывает историю Степнова? Давайте представим колокольчик. Не спешите. Сконцентрируйтесь на колокольчике. Автор сообщит его цвет, поиграет с нюансами палитры. Задастся вопросом — насколько он звонок. Или не звонок? Точно не глух. Не может быть колокольчик глухим. Кхм… А как часто он используется? Или им пользуются? Или он пользует? А трогают ли его? Аккуратно срывают? Грубо рвут… Сколько раз? Сколько раз позавчера? Один раз? Подумайте… Сколько раз за неделю? Вы уверены? Кстати, про цветок шла речь или про маленький колокол? Загвоздка. Или автор попивал одноимённый газированный напиток, аналог сами знаете чего. Не знаете? Значит вы молоды. Он прозрачен как слеза. Речь сейчас про напиток. Он наполнен пузырьками газа. Или… кол о кол чик. Сколько скрытых граней.

Степнова тот случай, когда спасает краткое содержание или аннотация. Глазам своим не веришь. Правда? Такое есть в произведении? Кто эти люди, сумевшие разобраться с нюансами слов-колокольчиков? Если оно и было, то утонуло в прочих словах. Когда Марина задумывала сказать А, обмусолив его всевозможные характеристики, где-то промелькнул сюжет, чтобы продолжить рассуждениями о свойствах Б, дабы где-то между слов пролить немного сюжета, попутно разыскивая понимание прочим словам. Как через такое продраться читателю? Непонятно.

Но! Степнова нравится читателю. Каким же образом? Того не дано понять. Читатель ангажирован? Зачем это ему… Зачем-то. Приз зрительских симпатий от литературных премий «Большая книга» и «Ясная поляна». Каким образом??? Чёрт его знает. Неким образом «Сад» прошёл через отборочные этапы, попал в длинные списки, оказавшись в коротких. Или нужно рассуждать о более высших материях, сравнимых с художественным ремеслом? Чем полотно более отдалённое от понимания, тем оно большего внимания достойно. Касательно изображений — такое вполне можно допустить. Там кто-то обязан быть первым, чтобы уже тем обессмертить своё имя, выделившись из множества прочих мастеров. Но разве такое возможно в литературе? Чрезмерное нагромождение слов ничего не должно давать. Загадка.

Не стоит вспоминать прочих писателей, творивших в подобном духе. Они были обласканы читающей публикой, не побоявшись после этим людям плюнуть в душу. Степнова так поступать не стала. Ей нет смысла этого делать. Она продолжит создавать произведения, ничем не уступающие прежде написанным. Изменится ли сам читатель? Вероятность того имеется. Сможет ли Степнова вновь привлечь к себе его внимание? Так и произойдёт. Почему? Достаточно того, что имя автора на слуху. Всё прочее приложится.

Теперь, когда слова исчерпаны. Приходит время замолчать. Необходимо собраться с мыслями в ожидании нового романа от Марины Степновой. О нём будет не тяжелее рассуждать, ведь о романах Степновой думать нет смысла. Кто не согласен, продолжайте и дальше возносить все книги подряд, вы ангажированы в силу вашего склада ума, вы — самовольный конъюнктурщик, вы боитесь сказать честно о прочитанном. Или… Но не будем говорить о крупах. Подумаете ещё про кашу в головах, хотя подразумевался лошадиный круп, близкий к тому, что рядом с репицей, тогда как речь шла про осиплость голоса и лающий кашель. Довольно!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что же, скажем Поляринову прощай. Где-то поговаривают, его имя возносили на литературный Олимп русской прозы. Видимо, действительно невысокая гора. Занести его туда было не так сложно. Толком не имея за плечами ничего, он шёл лёгкой поступью по пологому склону, взбираясь без усилий. А потом перед ним возникла отвесная скала, по которой он продолжил восхождение. Забравшись, он понял, что восходил на Олимп русской прозы, а оказался на вершине других гор. Снег ли его ослепил, либо по иной причине, но после издания «Рифа» Алексей продолжил жить в ином пространстве. Поэтому нужно задать себе при чтении вопрос: о какой действительности Поляринов взялся рассказывать, если сам не сумел разобраться в жизни?

«Все мы каннибалы» — гласит эпиграф произведения. В нём сообщается о болезни куру, свойственной аборигенам Новой Гвинеи. Передаётся она, согласно эпиграфу, из-за поедания человеческого мозга. Будем думать, Алексей мягко намекнул читателю на каннибализм иного толка, когда человеческое самосознание пожирается окружающими его источниками информации. Что на этот счёт подумал сам читатель? Если чей мозг и пригоден к употреблению, то точно не его. Быть может это мозг писателя излишне мягок, слишком податлив и восприимчив, отчего не в силах отличить нужное от полезного, воспринимая всё через необходимость быть угодным лично ему… и без возражений. Ежели так, можно переходить к содержанию «Рифа».

Роман состоит из трёх историй. Нет надобности разбирать каждую в отдельности, автор рассказывает их, перемешав друг с другом. Вот город Сулим, там откопали линзу изо льда, появились сюрреалистические ожившие ящерки. Улицы в том городе названы в честь танковых бригад. Вот Америка, где изучают аллигаторов. Вот про сектантов, отказывающихся от благ цивилизации (вроде электричества). Что-то про американских антропологов, опыты над жителями Микронезии. Внезапно бунт и расстрел в Сулиме. Что, к чему, зачем?

Разбираться и вникать во всё это читатель не станет, поскольку нет в том нужды. Если основательно засиживаться над каждой книгой, будешь ими без меры пропитан и утратишь связь с реальностью. Считай, по собственной воле окажешься в числе книжных сектантов, не желающих продолжения развития. Другое дело, ежели ты берёшься изучать творческий потенциал, культурную составляющую, собираешься писать крупные исследования. Но кому… Кому будут нужны ваши исследования по ничем непримечательным произведениям? Будет достаточно ознакомиться с предисловием к вашему труду, чтобы его далее не читать. Или вы собрались концентрироваться на творчестве Поляринова? Да есть ли там на чём концентрироваться?

Всё пройдёт. Схлынет и это. Пока рано говорить о месте Алексея в литературе XXI века. Его заслуги: победа на читательском голосовании в премии «Новая словесность» и читательское же внимание на премии «Большая книга». За дело ли? А может благодаря имени на слуху? Как знать. Вкус читателя переменчив: при жизни ценят, забывая сразу после смерти. Не боится ли такого варианта Поляринов? Если мозг не совсем поражён чуждым источником информации, излечение вполне вероятно. Иначе грозит энцефалопатия и потеря идентичности.

Оставим «Риф» в стороне. Это проходное произведение. Назовём — продолжением расписывания ручки. Автор пытается созидать, создавая творения в пустоту. Пусть он возмутится данным словам, попытается найти оправдание. И он его обязательно найдёт, и даже применит, но не будет понят, так как не дано нам понять человека с потерянной идентичностью на пороге энцефалопатии. Питаться продуктами его труда опасно!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что есть на севере России? Какие там происходили события? Кто знает… и хочет ли то кто узнать? История там должна существовать всегда. По крайней мере до той поры, пока вечная мерзлота и болота продолжат хранить взятые на себя свидетельства прошлого. Но можно говорить о событиях не настолько далёких. Буквально сто лет назад там ковалось светлое будущее, за несколько десятилетий уступив место безнадёжности. Вот о наступлении беспросветности читателю и предстоит узнать из романа Виктора Ремизова. Повествование настолько длительное и тягучее, что редкий читатель осилит даже первые двести страниц. Да и тот, который дойдёт до конца, останется либо с чувством восторга, или пожалеет о решении выяснить, о чём же ему так долго взялся рассказывать автор.

Виктор говорит — роман основан на реальных событиях. Значит, в повествовании есть доля правды. Насколько это действительно важно? Не очень. Данное произведение более просится быть оформленным в виде телевизионного сериала, нежели в качестве самостоятельного произведения. Уже не будет важно, где автор был прав, а где ошибался, всё будет рассказано с присущими таким проектам штампами. Спешить некуда! Пусть читатель долго ожидает прибытия баржи с арестантами, пусть внимает историям жизни разных людей, пусть видит сплошные зверства, так как человеческого в этих краях уже не помнят вовсе. Пусть тут появится француженка. Пусть занимается вербовкой служба безопасности. И пусть хлебнут горя все, кто тут оказался. Неважно, воля севера — сокрушать. В нашем представлении — сокрушать.

Редкое произведение про края вечной мерзлоты находит отклик в душе читателя. Не хватает именно человечности. Редко появляются авторы, рисующие прелести северной жизни. Почему вновь и вновь приходится сталкиваться с беспросветной угрюмостью? Понятно, людям свойственно искать более удобные места для обитания. И не их вина, почему они оказались в неблагоприятных для них условиях. Вернее, это полностью их вина. Они жили так, дабы всё к этому привело. Или всё-таки не их вина. Только никто не станет искать счастье в северных широтах. Точно никто? Обязательно станут. Некогда ведь искали. Были счастливы идти по собственной воле, гонимые ветром новых открытий, впечатлений, порою же бредя на север из неумения иначе жить.

А может Ремизов рассказывает именно так, как ты не хочешь об этом знать. Благостное восприятие зависит прежде всего от человека. Во всём мрачном он увидит хорошее. Всё воспримет за кем-то специально ему данное. Неспроста дарованы такие испытания. Необходимо их выдержать с достоинством. Казалось бы… Однако, Ремизов поведёт в другую сторону — пробуждая мрачное, попутно осуждая сложившееся. Будет затягивать глубже, не позволяя найти положительные моменты. Для чего? Иначе читатель не поверит. Не принято говорить о том времени без надрыва осуждения. Так ли это? Или автор не хотел видеть иного?

Недоумеваешь! Пусти на русский север дельных людей, охочих до свершений, они не станут унывать перед трудностями. Они сделают возложенное на них, и пойдут дальше. Кто останется, будет клясть судьбу. Может потому север в представлениях кажется унылым: из-за обиженных на жизнь. Думалось, трудности закаляют. Кто скажет, что это не так? Кому хочется лёгкой жизни… зачем они оказались на севере? Легко об этом говорить, гораздо проще поддаться унынию. Что же, каждый имеет право пасть духом, смириться с обстоятельствами и высказывать недовольство. Таких большинство.

Может потому Ремизов и сложил повествование «Вечной мерзлоты» столь тяжёлым к восприятию. Для проверки читателя на прочность.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как к тому не относись, именно советское время сделало писателей царской России теми, кого мы ныне знаем. Ежели писатель был неугоден, он оставался в забвении. Особенно тяжело пришлось жившим во второй половине XIX века, когда они не могли знать, в каком направлении им следует развиваться. Стоило делать упор на религиозные темы, осуждать социалистические идеи, того уже было достаточно для игнорирования в последующем. Собственно, Лесков известен по рассказу «Левша», тогда как прочее читателю осталось неведомым. И вот, в начале века уже XXI, разобраться с судьбой Лескова взялась Майя Кучерская. Правильно ли она это сделала? То, что Майя испытывала необходимость донести до современного ей читателя особенности творчества «прозёванного гения», хорошо. Другое дело, каким образом Кучерская это осуществила.

Должен ли биограф быть чужд художественного слова, чётко и по делу излагать информацию? Будем считать — да. Майя решила утопить читателя в беллетристике. Порою удивляешься, когда начинаешь читать биографию, на деле написанную именно художественным словом. Витиеватый слог затуманивает представление о герое повествования. Говоря наперёд, Кучерская практически не показывала самого Лескова, более сосредотачиваясь на его творчестве. А если где и пыталась найти его следы, вроде деревеньки Лески, результат оказывался тщетным. На судьбе Лескова его прошлое сказалось несущественно, поскольку он вступал в жизнь, оставшись у разбитого корыта.

Лесков начинал литературную деятельность в качестве публициста. Писал обычно на остросоциальные темы. Мог свободно рассказывать про пожары, винокуренную промышленность, об отношении к рабочему классу, о ветшающих и неприспособленных для деятельности зданиях. Мог и про отсутствие туалета написать. Заметки Лескова оставались вне внимания. Кучерская посчитала иначе! Великой важности дела совершал Лесков, громил обыденность жаркими словами, заставляя к ним прислушаться. Только в действительности всё было куда скромнее.

Что губит многих биографов, работающих над воссозданием особенностей жизни писателей, они пытаются находить в литературных трудах отсылки к действительности. Пытаются разобраться, что именно подтолкнуло писателя к созданию произведений, где они находили прототипов для персонажей. Может оно и является важным… Но насколько подобное должно находить отражение в биографии? Всё-таки читатель желает понять самого писателя. Ежели ему будут интересны произведения, тогда он найдёт соответствующие исследования.

Непонятно и стремление отражать реалии происходивших событий, практически не имевших отношения. Допустим, Лесков слышал взрыв, убивший царя. Требуется ли подробно рассказывать о самом убийстве в деталях, мотивах и прочем? Кучерская посчитала — лишним не будет. И так во всём на протяжении всей биографии.

Оставалось сказать про отношение к Лескову современников. Среди наиболее важных Майя посчитала Фёдора Достоевского и Льва Толстого. Рассказала и про сына, написавшего объёмную биографию отца, к сожалению — впоследствии уничтоженную во время Великой Отечественной войны.

Что теперь делать читателю? О жизни Лескова больше, нежели мог, он не узнал. Такого рода информация есть в свободном доступе. Достаточно взять в руки любое из собраний сочинений, прочитать художественные произведения, быть может прикоснуться к публицистике, и портрет Лескова возникнет перед глазами без лишних к тому слов. Другое дело, Лесков действительно не удостоился читательского внимания в советское время, отчего к нему нет внимания и в последующие дни. Так ли это плохо? Кто захочет, проявит к нему внимание… А прочий читатель Лескову не нужен. На его счастье, имеются в России лесковеды, способные восполнить пробелы. Пусть биография в исполнении Кучерской пока побудет одной из книг, побуждающих читательский интерес не ослабевать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Литература многогранна. Об иных писателях никогда не узнаешь, как бы не стремился приблизиться к тебя интересующему. Могут ли литературные премии в этом плане помочь? Не совсем. Чаще прочего предлагается то, к чему бы ты и не проявил никакого внимания. Так ли много мы знаем великих писателей, ставших нам близкими благодаря именно литературным премиям? Думается, их единицы. Насколько оправдано такое мнение в отношении Юзефовича? Он ничем не лучше многих творцов, берущихся восстанавливать прошлое в форме романов. Один из многих. И может не оставит по себе воспоминаний, став в ряд тех самых многих. Почему, допустим, не обласкан премиями Владислав Бахревский? Всё это вкусовщина. Время отсеет лишнее. Быть может канут в Лету писатели вроде Булгарина и Загоскина, чьи имена были на слуху, их произведения пользовались спросом, но потом читатель стал к ним совершенно глух. Впрочем, Юзефович пишет так, как это ему интересно. А прочитают ли его — иная плоскость восприятия.

На этот раз Леонид знакомит с событиями, связанными с борьбой греков за независимость от османов. Сразу ставит перед читателем вопрос: греков ли? Кто они — эти греки? Насколько можно соотнести с греками древними? Скорее это народ, в чьих жилах больше албанской, славянской и турецкой крови. Но сами греки, вместе с желанием независимости, нисколько не интересны на страницах произведения. Интересуют другие люди — любители греков, то есть филэллины. Почему в них настолько горячее желание помогать? Есть ли в том религиозная составляющая наподобие Крестового похода против мусульманства. Или эти люди горели желанием деятельности, способные направить энергию куда угодно? Скорее всего так. Человек либо разрушает его окружающее, либо уничтожает себя изнутри. Созидать благое у него совершенно не получается. Да и не знает человек, насколько оправданы его поступки, более надуманные им самим.

Отставим всё это в сторону. Греция с её борьбой — фон для прочих повествований. В России ещё не знают, царь Александр правит последние годы. Не знают, как поступить с владениями Демидова. Почему бы не порассуждать о Наполеоне, Македонском и Птолемеях? Может вернуться к царю Александру, обсудив его измены, путешествие в Таганрог, последующую смерть? Всё получится навязать под одно. Проблема лишь в том, что подобное повествование после прочтения истирается из памяти. Ровно как и содержание остальных книг Юзефовича. Не возникает при чтении привязывающих к его творчеству моментов. Он один из многих творцов исторической беллетристики, смешавших правду с вымыслом, чтобы навсегда остаться в числе подобного рода романистов.

Собирая информацию о данном произведении, находишь свидетельства о начале работы над ним с 2008 года. Юзефович искал материал, дополнял, вероятно переосмыслял. Что побудило придать ему законченный вид? И было ли желание делать произведение цельным? Со стороны оно таковым не смотрится. Не зря действию придан вид переписки действующих лиц. Читатель пусть сам усваивает ему нужное, поскольку понятно — в письмах не будет ровного повествования. У всех свои мысли в голове, которые излагаются в различных формах. Скажем проще, Леонид писал о конкретном времени, где основной интерес возникал к греческому стремлению обособиться. Уже потом в России заговорят о бунте декабристов и войдут в размеренные десятилетия правления Николая, пока же отдушина была вне пределов страны.

История — сложный предмет к изучению. Каждый имеет собственное видение, называя его более правильным. Да не больше ли надуманности? В отдалённой перспективе именно измышления писателей берутся за основу понимания прошлого. Будем считать, Юзефович прилагает руку именно к такому осмыслению своего творчества.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эта история случилась в советские годы между 100-летием Ленина и 60-летием Октябрьской революции. Этого вполне достаточно. Можно узнать дополнительные обстоятельства, вроде городка Шулешма-5, имени главного героя — Василий Иванович Бочажок, его армейском звании — генерал. Что ещё можно рассказать? Может быть прочитать стихи? Давайте стихи. Особенно памятуя про любовь автора к поэзии. Ещё о чём-нибудь? Можно про интернет поговорить. Нет! Неважно! Интернет, значит интернет. Да хоть про колонизацию Марса можно поговорить, если бы автор того пожелал. Почему вы такому вдруг противиться решили? Он вам добрую часть повествования про секс станет рассказывать, смакуя пикантные детали. А как же генерал и его семья? Собственно, вы правы. Будет и такое. Более о книге можно не рассказывать.

Внезапно, уже в конце, автор посчитал необходимым рассказать про прошлое генерала, как он рвался на Мировую войну, будучи не достигшим призывного возраста, как решил эту проблему, но был ранен в пути. Что по итогу получилось? Служить ему пришлось в мирное время. И раз сумел достичь генеральского звания, не зря жил. Теперь уже точно можно заканчивать рассказ.

Нет, подождите, можно ещё про собаку рассказать. Какую? Вы правы. Пусть читатель сам находит, что автор писал про собаку.

Верно говорят, манера изложения автора свела произведение в пустоту. Он допускал постоянные отхождения для рассказов о постороннем. Смешалось всё! Генерал и его семья. Генерал и его прошлое. Генерал и его настоящее. Генерал и время, до которого он не мог дожить. Смешалась даже поэзия с генералом. Непростые были дни в доме семьи Бочажок. О чём читатель с подлинным, либо натужным интересом пытался узнать. Кто дошёл до последней точки, получает в награду звание молодца. Остальные такого звания, увы, не получают.

А как быть с признанием? Автор взял литературную премию. Все его поздравляли. Он, должно быть, пожал руку обошедшему его Иличевскому, быть может пожал руку Идиатуллину, не сумевшему его обойти, и вероятно дал доброе напутствие Елизарову, Рубиной и Макушинскому, удостоенных только приза зрительских симпатий. Признание было заслужено. Иного быть не может. Но куда смотрели читатели? Издатель книгу изъял из свободного чтения. Её долго не могли найти. Потом она появилась. И никто не кинулся её читать. Кто-то обещал прочитать после, в итоге до сих пор не прочитав. Высказать мнение о книге решилось ещё меньше… Потому как непонятно, каких слов можно удостоить данное произведение. Читатель этого текста и сам должен был понять, читая попытку критика осмыслить им прочитанное.

Критик может сказать единственное разумное. Отнести произведение автора к модернистическому направлению литературы, сделав выбор в пользу потока сознания. Сразу позволив себе вспомнить о литературных изысканиях Вирджинии Вульф: окно, небо, облака. В данном случае: гарнизонный городок, генеральские будни, авторская поэзия, бесконечные мысли на какие угодно темы. Тут бы и закончить. Но рано!

Самое время вспомнить Басинского. Неожиданно, согласитесь! Если произведение тебе не нравится, не следует себя мучить, пролистывайте его кусками. Скажете — так нельзя поступать. Взялся читать, тогда следует ознакомиться со всем текстом от первой до последней страницы. Ваша правда! Если вы хотите потратить время впустую, поступайте именно таким образом. У вас ничего в голове не останется. Конечно, можно разбирать текст на составляющие, находить в нём новые грани. Только ежели само произведение не хотят читать, ваши изыскания и подавно никто не прочтёт.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сколько не забрасывай невод, всё равно он возвращается с тиной морскою. На этот раз он вернулся с романом Евгении Некрасовой «Кожа». Что за диво-дивное? Сказ о рабыне чернокожей и сказ о крепостной крестьянке. Обе несчастны. Обе не способны обрести в жизни лучшее. Обе страдают кожными проблемами. Да настолько им тяжело в жизни приходится, что невольно можно испытать неизбывность данной с рождения же неволи. И не просто об этом сказывается, а довольно магическим образом. При этом не так важно, насколько жизнь в прошлом ограничивалась ограниченной же территорией для созерцания. Благодаря писателям, навроде Некрасовой, действующие лица способны воспарить до высей, о которых они подозревать вовсе не могли. Хорошо хоть дело осталось в рамках нашей планеты. Могло ведь иначе случиться — приблизиться к пониманию будней марсианских рабов, живших миллиарды лет назад.

Рассказчица с первых строк делится с читателем личными проблемами. Мол, имеет белый цвет кожи, в крови есть примесь. Мол, не повезло — родилась в России. А ежели так, имеет полное право писать о крепостных. Читатель должен начать недоумевать, зачем ему сообщать о неких комплексах, искать им оправдание. Россия — свободная страна. Тут можно говорить практически обо всём, если не перегибать палку. Хоть о гомосексуалистах говори и о прочем. Только помни, на каком берегу находишься. Молочные реки у нас не для того текут, чтобы по ним крокодилов из мрака подсознания пускать в вольное плавание. Рассказывать можешь и про негров, без заискивания перед ними и не выпрашивая прощения за будто бы нанесённые обиды. Рассказчице и этого мало, она упорно оправдывается перед читателем за использование в сюжете человека с кожей чёрного цвета.

Комплексы и комплексы! Они порождают бурю в стакане при ясной луне и безоблачном небе. Евгения при каждом удобном случае говорит про кожу. Действующие лица страдают от разных недугов. Более прочих их изводят гнойные прыщи. Ещё они не могут спокойно есть сладкое. Читатель опять думает, как тягостно приходится занимающимся самоограничением из-за собственной надуманности или вследствие сбоев организма по вине родителей-самодуров. Но секрет произведения сокрыт в ином — это не магический реализм. Отнюдь!

Перед читателем фэнтези. Со всеми присущими данному жанру допущениями. Добрую часть повествования можно тогда вообще убрать из книги. Ведь читатель знает, автор фэнтези не обязан ничего объяснять. Описываемый им мир существует на честном слове. В том мире могут жить разные создания, функционировать по любым закономерностям, мыслить самым невообразимым образом же. Могут даже обмениваться телами, либо цветом телесных оболочек. Внезапно иметь по шесть пар рук, страдать от разного рода мозолей, сдирать с себя кожу до мяса, рожать детей разного оттенка. Ничему этому удивляться не стоит — фэнтези и не такое стерпит.

К чему столь сумбурно всё изложено? Так сумбур же. Быть может произведение случайно затесалось в лауреаты премии «Новая словесность»? Нет, оно вполне органично вписалось. Не раз лауреатами становились писатели, созидавшие напластование невероятного, порождённого бурной фантазией. Чего стоил только опальный Владимир Сорокин, чьи произведения особенно выделяли частотой награждения. Но всему приходит конец, было бы красиво, завершись «Новая словесность» именно на Сорокине. Однако, она завершилась награждением Евгении Некрасовой. Будем считать, ушла в поисках новой кожи. Остаётся дождаться возвращения. И не хочется думать, словно это произойдёт. А за Некрасовой мы ещё понаблюдаем. Говорят, она взялась за самостоятельное взращивание писателей. Страшно…

Автор: Константин Трунин

» Read more