Рубрика: Беллетристика

Советский Союз накануне смерти Высоцкого. Остались считанные дни. А Союзу стоять ещё порядка десяти лет. У людей уже имелась твёрдая уверенность — крах социалистической системы неизбежен. Значит, пора позволять вести вольную жизнь, имеющую отличия от курса партии. Почему бы не вспомнить о самой большой утрате, случившейся одной из первых, изгнанной более из-за причастности к царизму, являясь частью с ним неразрывной структуры? Итак, Архангельский погружает читателя в восьмидесятый год, главный герой — глубоко верующий человек, прочее — детали.

Большинство становится писателями в зрелом возрасте, когда появляется возможность сравнить разницу между прожитым и нажитым. И сейчас такой период, когда начинают творить люди, для которых Советский Союз неразрывно связан с их молодостью. Это подразумевает творчество в определённом направлении, обязательно отражающим должный последовать вскоре упадок, вместе с болью от происходившего в девяностых. Всё это впереди, Архангельский не уйдёт далее восьмидесятого года, для повествования он отводит незначительное количество дней, которых вполне достаточно, чтобы читатель не начал уставать. И пусть писательский талант Александра не сейчас получил развитие — обозначившуюся тенденцию он поддержал.

Происходящее на страницах то и дело возвращается к религии. Главный герой считает обязательным молиться, может он даже соблюдает ежегодные посты, а то и проявляет почтение к строгости вкушения пищи по средам и пятницам. То не настолько важно, Архангельский акцентирует внимание на других протекавших в стране процессах. Он ставит перед главным героем необходимость суметь приспособиться к жизни в арелигиозном государстве, не изменяя имеющимся у него убеждениям.

Главный герой влюблён. Он пылает чувствами к девушке. Быть бы её отцу убеждённым партийцем, случиться на страницах катастрофе. Идти герою тогда через испытания, посылаемые ему Богом. И было бы хорошо, так как испытания на пути верующего — благословение от Всевышнего. Но нет, отец девушки из людей либеральных взглядов. Он допускает многое, не боясь открыто говорить о скорой смерти государственного образования. Сам он работает за границей, в меру способностей отстаивая торговые интересы Советского Союза. С таким всегда найдёшь общий язык, понимая, что человек привык находить точки соприкосновения, главное — суметь извлечь выгоду. Но какой толк для него от главного героя повествования?

Если парень не боится бросать вызов обществу, значит — от него можно ждать достижения результатов. Такого отправишь выполнять поручение — вернётся с дивидендами. Если решишь похоронить — он благополучно даст всходы, перекрыв тебе же кислород. Но какой с верующего опасный в социальном плане элемент? Это скорее тихий подвижник, в крайнем случае способный замкнуться на проблемах, вследствие чего разменяет мирскую суету на монашескую келью. Он не является диссидентом , всего лишь сторонник определённых убеждений, не способный управлять судьбами других. Таким самое место в противящихся их существованию государстве — при жизни христианам полагается страдать до отпущенного им для того срока.

И причём тут произведение Архангельского? Оно рассказывает о проблемах советских граждан, ещё не понимающих, как скоро их существование превратится в подобие ада. Религиозные люди к тому окажутся подготовленными, прочие — пройдут через не должные с ними случиться испытания. Пока лишь восьмидесятый год, траур сугубо по смерти Высоцкого, умершего слишком рано, потому как ему полагалось стать певцом иных реалий, дабы поддержать уже не советский народ в наступившее десятилетие непроглядного мрака.

Читатель задумается о предстоящем. О чём же возьмутся рассказывать писатели, чья молодость пришлась как раз на девяностые? Неужели на книжные полки вернётся тот кошмар, пропитанный романтикой бандитизма? Или, подобно Архангельскому, новое поколение постарается дать иное толкование, увидев не крах впереди, а стремление к преображению? Всё-таки нулевые несли надежду, а первое десятилетие третьего тысячелетия и вовсе приблизило к радужным мыслям. Да только знать бы, чего ожидать от грядущих двадцатых годов…

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Олега Ермакова честно пытаются раскачать. Происходит это второй год подряд, причём за счёт будто бы читательского на то желания. Остаётся недоумевать, как читатель соглашается принимать точку зрения писателя, продолжающего оставаться на позициях нежелания дружить с хронологией внутри собственных произведений. Обласканная Ясной поляной, «Песнь тунгуса» нашла продолжение в ещё более сумбурно написанном произведении с настолько же лишённым смысла названием — «Радуга и Вереск». Опять Олег запутался, о чём именно он взялся рассказывать. Им смешано личное настоящее и глубокое прошлое. Искать в этом увязки полагается лишь ему. Не было нужды заставлять других стараться разбираться с пространственно-временными коллизиями. Ермаков не Кортасар , а «Радуга и Вереск» — не «Игра в классики».

Но выбор читателем сделан. Ему предоставляется право узнать мысли человека, выросшего в Советском Союзе, глубоко прочувствовавшем прелесть тех дней. Вот западная рок-группа, чьё имя у всех на слуху. Песни такового исполнителя прослушать — за великое счастье. Не говоря уже о походе на концерт. Вот фотоаппарат, прекрасный своим наличием, невзирая на механические несовершенства. Вот ещё что-то, а вот ещё о чём-то, и вот уже Олегу надоело: он пожелал переключиться, допустим на историческую беллетристику, например о Речи Посполитой. Но почему сделан столь сложный для русского писателя выбор? Ермаков — не является Юзефом Крашевским, дабы с удовольствием писать романы про польских королей. И всё-таки причина определяется ясно.

В ходе рассуждений с самим собой, взирая на новостные ленты, материал для книги рождается спонтанно. Собственно, под Смоленском потерпел крушение самолёт Леха Качиньского — президента Польши — направлявшегося почтить память павших при Катыни. А ежели речь пошла о восточных славянах, отчего не пофантазировать об их былом? Может получиться в духе Генрика Сенкевича, лауреата Нобелевской премии по литературе, к тому же подданного Российской Империи. Если мог он — получится и у Ермакова. За одним исключением!

Требовалось писать об определённом, не расползаясь мыслью по древу. Как поступил Ермаков? Он, скорее всего, вдохновился «Крепостью» Петра Алешковского. Читатель помнит, как Алешковский отметился с данным романом на Русском Букере за 2016 год. Он в схожей манере писал о буднях ему близких, то есть представил вниманию жизнеописание археолога, настолько увлечённого работой, что порою позволял себе, а заодно и главному герою, погружаться в далёкое прошлое, будто лично принимая участие в качестве свидетеля походов кочевников. Примерно так же повествует и Ермаков. Только без стремления сообщить читателю некое суждение, отчего «Радуга и Вереск» проходит перед глазами, не вызывая ответного отклика.

И тут встаёт вопрос внутренней хронологии. Почему Олег с неугасаемым упорством продолжает забывать приводить произведения в удобоваримый вид? Зачем требуется показывать сюжет, не проработав логику подачи текста читателю? Или тут кроется авторская задумка? Не проще написать два разных произведения? Для чего в первой части показывать настоящее, после прошлое, затем это чередование продолжать? Или воздействие оказала Ясная поляна, приметившая и давшая добро на подобного рода самовыражение? Теперь одобрила и Большая книга. Впрочем, говорить надо по существу, из чего всегда исходил Бальзак.

Оноре не писал произведения разом, он создавал их частями, после, в требуемый для того момент, объединяя. Потому и Ермаков, вполне-вполне, исписавшись к старости, возьмётся за им опубликованное, дабы создать особый цикл, схожий с «Человеческой комедией». Будет там место Речи Посполитой, экспедиции Даррелла на Таймыр и вплоть до современного для тогдашнего Олега дня. Тогда-то и будет оценен его талант в полной мере. Бальзака ведь современники не ценили — как раз за такой подход к творчеству.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Литературная диспепсия — нарушение пищеварения, вследствие чтения портящей аппетит беллетристики. Для лечения используется отказ от непроверенных ранее писателей, либо полное воздержание от чтения на период до пробуждения прежнего интереса. При повторном проявлении литературной диспепсии рекомендуется набраться сил и более не отказываться от знакомства с вызвавшую оную трудами, вырабатывая умение быстро усваивать и выводить из организма переработанный материал. Тогда литературная диспепсия перестанет беспокоить, позволив наслаждаться любой беллетристикой, какого бы качества она не была. Вы заслушали рецепт сотворения собственного счастья, неподвластного разрушению, как бы кто это не пытался сделать, пусть и используя для того громкость собственного имени.

А теперь о произведении Андрея Филимонова.

Всего Андрей выделяет четыре рецепта сотворения мира, посвящая каждому отдельную главу. Читателя ждёт мужское, женское, советское и магическое преображение действительности. Вернее, изменяться будет прошлое, и только по желанию непосредственно Филимонова. Каждый рецепт связан с предками, начиная от бабушки с дедушкой и завершаясь, по логике, матерью с отцом. Получилось своеобразное толкование действительности, о котором, скорее всего, никто Андрея не просил. По крайней мере, никто точно не просил говорить тем языком, каким он себе позволил. Обсценная лексика, конечно, помогает в жизни и в современной началу XXI века литературе, но таковое не должно допускаться по отношению к ушедшему. Но из написанного слов без редактуры не выкинешь, поэтому придётся принимать, как то пропустила внутренняя цензура писателя и опубликовавшего книгу издательства.

Сюжетная канва растянулась на долгом протяжении: от расцвета сталинского режима до заката эксперимента большевиков с социализмом. Всякий раз предки Андрея оказывались вынуждены справляться с поставленными перед ними проблемами. Основное затруднение постоянно исходило от государства, не испытывавшего нужду в людском ресурсе. Гражданин мог заниматься чем ему угодно, при условии, что он будет трудиться на благо дающей ему право существовать страны. И это при абсолютном отторжении стремления заботиться о благе населения. Ежели выжил в трудное время — воздай государству положенное. Подобное кажется неправильным, однако Россия всегда стояла и будет стоять на данном постулате. Филимонов о том пытается громко заявить, причём если и прикрываясь, то всё той же обсценной лексикой.

Как быть? Требуется создавать собственный рецепт сотворения мира, чем и озадачивались предки Андрея, выживая в непригодных для них условиях. Стоило им опустить руки, не смогли бы встать на ноги. Иногда дело касается спорадических случаев, то есть случайных. При не должных возникнуть затруднениях, они приходят с неожиданной стороны, например — подводит здоровье. Собственно, отец Филимонова не должен был жить: у него не вырабатывался желудочный сок, что грозило ему смертью ещё во младенчестве. Не государство проявило заботу о больном ребёнке, то сделала мать, понадеявшись на удачу, применив народное средство. Хотя, с каких времён введение некоей субстанции растительного происхождения в вену стало народным?

Не стремись предки Андрея выживать — не родился бы и он, не написал бы «Рецепты сотворения мира», не получил бы приз читательских симпатий, заслуженный вместе с признанием в рамках национальной литературной премии «Большая книга». Теперь осталось проследить, насколько его слава продержится, не растаяв, подобно ряду прочих писателей, прежде добивавшихся столь же громкого успеха, к нынешнему моменту совершенно забытые.

Надо признать, «Рецепты сотворения мира» следует читать с открытым сердцем, поскольку душа не желает принимать написанного, и тому причина уже была озвучена. Думается, Андрей Филимонов найдёт способ спастись, вступив в согласие с собой и перестав воспринимать окружающее через творимое другими саморазрушение.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Вне зависимости от национальности — человек остаётся человеком. Где бы он не жил и при каких традициях не воспитывался, он остаётся близким по духу. Неважно время — человеческое в нём остаётся при любых составляющих бытия. Следует понять, становление корейца такое же, как будь он европейцем. Родившись, воспитывается родителями, после обучается и с грузом знаний вступает во взрослую жизнь. Таковым был и Ким Сын Ок, оставивший за плечами изучение французской литературы, чтобы будучи возрастом едва за двадцать лет приступить к познанию окружающей действительности. Что его ждало за стенами зданий? Недавно Корею сотрясала война, теперь от того остались только воспоминания старших поколений. Впереди совсем другая действительность, но точно такая же, какая досталась всему цивилизованному миру. Предстояло решить: кем являются люди, каково их назначение, что они способны дать. И обо всём этом рассказано глазами молодого человека, слишком быстро вошедшего в мир литературы, дабы оставить в ней свой яркий след.

Сборник «Сеул, зима 1964» состоит из рассказов, скорее похожих на мемуарные записи. Автор брал случавшиеся с ним обстоятельства, обрабатывал и придавал вид будто бы художественного произведения, наполняя диалогами и размышлениями от первого лица. Как известно, дневник не ведётся так, чтобы фиксировать каждую произнесённую за день реплику. Ким Сын Ок подошёл основательно, делясь со страницами самым на его взгляд примечательным. А так как жизненного опыта ему не хватало, он то компенсировал событиями практически вчерашнего дня. О чём он мог рассказать? Для начала о собственном детстве, потом обо всём остальном. Так у читателя сформируется более полное представление об его личности.

Итак, Ким Сын Ок — кореец, родившийся в Японии. По завершении войны его семья заново переехала в Корею. Отец рано умер, мать воспитывала его в одиночку. Касательно последнего обстоятельства сохранились не самые приятные воспоминания. Ким Сын Ок прямо рассказывает о том, не таясь. Если это действительно повествование о нём самом. Но так как наполнение представленного вниманию сборника воспринимается автобиографичным, то данного обстоятельства и стоит придерживаться. Его мать постоянно водила домой мужчин, не пытаясь говорить с сыновьями о причинах того. Дети будто не понимали, для чего мать так себя ведёт. Ким Сын Ок, будучи взрослым, сохранил впечатление от детской наивности, не позволяющей ему переступить запретное, как-то негативно отзываясь о матери. Будем считать, понять себя он считал гораздо важнее, нежели разбираться в чувствах родительницы. Всё-таки не дано ему понять, что значит потерять мужа и воспитывать детей без твёрдой руки. Раз не ему судить, то достаточно простого упоминания о некогда происходившем.

Не знавший войны, Ким Сын Ок запомнил её по рассказам. В его окружении имелось достаточное количество людей, вспоминающих боевые действия, на себе испытавших, что значит находиться в городе, на который с неба несут смерть бомбардировщики. Именно поэтому корейские семьи переезжали в Японию, спасаясь от разыгравшегося сопротивления между коммунистически настроенными и идеологически противящихся им. Вот касательно этого, не смотря на договорённость считать всё рассказываемое за сказ от первого лица, читатель вынужден определиться, как отнестись к ему сообщаемой информации. Достаточно взглянуть на год рождения автора сборника, чтобы разувериться в ранее сказанных словах. Как же Ким Сын Ок искал себя через истории, поведанные будто бы другими людьми?

Нет, не водила мать мужчин, и не имелось ничего, что может служить порочащим свидетельством. Ким Сын Ок брал чьё-то, придавая ему вид своего. Не в смысле сюжетного наполнения, а стараясь понять мир гораздо шире, нежели может быть доступно одному человеку. Не имелось необходимости разбираться в собственной личности, когда приходилось наблюдать за страданиями других. Не его мать, значит другая порочила память отца. Не он учился в Токио, значит то делал кто-то другой. Сам Ким Сын Ок получал высшее образование в университете Сеула, навсегда в дальнейшем связав деятельность с литературой.

Подозрительно странно пытаться разобраться в прозе писателя, не умея сладить с представляемыми им повествовательными линиями. Сказывая обо всём, имеющим отношение непосредственно к нему, Ким Сын Ок скрывался за неустановленными личинами. Чем бы он не занимался, тем же увлекались описываемые им действующие лица. Реальность перемешивалась с вымыслом, где одно подменялось другим. А ежели Ким Сын Ок знаком только по сборнику «Сеул, зима 1964», впору растеряться, утратив связующую описываемое на страницах нить. О ком читатель узнавал? Так и не осознав, честен с ним был писатель или правдиво выдумывал.

Жизнь не останавливалась, и до сих пор не остановилась, ведь не может такого случиться. Ким Сын Ок сталкивался с затруднениями, преодолевал, фиксировал и готовил к печати новый рассказ. Кого-то уволили за шутку на счёт рисового вина, куда-то съездил и впечатлился увиденным, устроился карикатуристом: обо всём следовало написать. И в 1965 году записанное, начиная с 1961 года, было опубликовано. Говорят, ныне имеет высокое значение для корейской литературы. Охотно в это верится.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

И Мастер появился. Шестая редакция с того и начинается, что читателю представляется человек, о котором известно только им же придуманное прозвище. Поступив так, Булгаков пересмотрел предыдущее содержание, изыскав для повествования новую сюжетную линию. Отныне автором внутреннего рассказа о казни Иешуа Га-Ноцри становится именно Мастер. Либо стоит говорить о глубоких психических расстройствах предыдущего автора, заработавшего на фоне пережитых испытаний раздвоение личности. Представленный вниманию Мастер поглощён мыслями преимущественно о Маргарите, тогда как историю о казни Христа он предпочёл сжечь. Так перед читателем создаётся история любви двух душ, на фоне чего произойдёт многое из описанного Михаилом в прежних редакциях.

Насколько оправдано введение элементов мистики? Ведьмовские свойства Маргариты и её буйство не укладываются в ровное течение повествования. Не получается объяснить, зачем Булгакову потребовалось растягивать действие, измышляя производимый Маргаритой погром. Кроме того, Маргарита стала невидимой, она проказничает, желая отомстить. Это происходит из-за неприятия произведения Мастера, отвергнутого издательствами, зато сопровождаемого критическими откликами в периодических изданиях. Такой подход к наполнению событийности выдаёт в происходящем чьё-то сновидение. Вполне возможно, что грезит как раз Мастер, на самом деле называемый Иваном Бездомным, как тому полагается быть согласно текста первых редакций романа.

Важной частью шестой редакции — совершенно новой и непредсказуемой для сюжета — стал бал у Воланда. Испив одурманивающего зелья, Маргариту посетили видения. Дополняя мистическое наполнение романа, Михаил ввёл на страницы идею о переселении душ. Собственно, Воланд проводит бал раз в определённое количество времени, приглашая на него неизменно женщину по имени Маргарита. Но не любую, а занимавшую в прошлой жизни влиятельное положение. И оказывается, ныне приглашено очередное перевоплощение одной из английских королев. Вся творимая на бале вакханалия закончится испитием зелья, после чего видения исчезают.

И вот уже тогда на квартире у Воланда появится Мастер. Там же окажется сожжённая рукопись романа, с которой читателю предстоит ознакомиться. Отныне история распятия Иешуа обретала иной вид, делая центральным персонажем Понтия Пилата, умевшего убеждать всякого, ничего прямо о требуемом не сообщая. Неважно, как Иешуа к нему попал на беседу, каким образом его казнили. Значение приобретало случившееся после. И вот там Пилат проявил должное старание для избежания неблагоприятных последствий, однако сделал так, породив тем предания о таинствах, о чём он, разумеется, не мог впоследствии иметь представление.

Читатель узнаёт, что тело Иешуа повелел выкрасть именно Пилат, дабы не было известно о его месте захоронения, и не было излишнего волнения и поклонения. Пилат же велел убить Иуду, а после повесить. Кошелёк с тридцатью сребренниками он распорядился подкинуть главе иудейской религиозной общины. И именно с Пилатом будет иметь беседу Левий Матвей — ученик Га-Ноцри. Предстоит сделать ещё одно открытие: о чём бы Иешуа не говорил, его речи записывались с иным смыслом, нежели он хотел. Станет известным и желание Пилата убедить Левия Матвея в необходимости уступить его воле, дабы тот не мешал выкрасть тело Иешуа.

Согласно шестой редакции, читателю ясно, насколько продуктивной стала работа Булгакова над романом. Остаётся сожалеть о неумолимости действительности, не считающейся с необходимостью позволить людям завершать их существование, не оставив недоделанных дел. Следующая редакция «Мастера и Маргариты» будет выполнена не Михаилом, то сделает его вдова. Поэтому, ежели читатель желает, он всегда может ознакомиться с текстом шести редакций романа и составить собственный итоговый вариант представления о романе.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

1937 год — переписывание большого романа заново. Михаил взялся перенести в новую редакцию основное из им написанного прежде, внеся необходимые изменения. Давать название будущему произведению Михаил опасался. Ему проще казалось называть его «Романом», и лишь при продолжении работы решено вынести на титульный лист «Князя тьмы». Действительных разночтений получилось не так много, и текст не выглядел более упорядоченным, нежели то следовало из второй редакции. Читатель увидит перемену событий, переосмысление причастности героев к совершаемым ими поступкам. Под тот же трамвай казалось допустимо пустить иное лицо, никак не Берлиоза. Данная редакция — пятая по счёту — примет вид лоскутного одеяла. В совокупности происходящее понятно, но Булгаков всего лишь переписывал, видимо собираясь позже увязать сцены в единое целое.

Итак, на Патриарших прудах жарко, хочется пить, но от выпитого становится только хуже, появляется икота. В такой обстановке, почти сравнимой с головной болью Понтия Пилата, Берлиоз оказался поставлен перед необходимостью рассуждать об отсутствии религиозности у граждан Советского Союза. В такой ситуации нет веры в Бога, Христа и, разумеется, в дьявола. За подобный ход мыслей следует наказывать, потому в качестве кары выбрана комсомолка Аннушка, разлившая масло.

Читатель всё-таки отмечает преобладание мыслей об арелигиозности. Это должно его побудить к соответствующему восприятию текста романа. Никакой мистики далее не последует. Всему находится объяснение, стоит включить голову. Берлиоз оным и занимался, из-за чего её же и лишился. В Москву приехали иллюзионисты, и главным среди них окажется Воланд — князь тьмы. С виду всемогущий, на деле нуждающийся в условиях для существования. Он один из тех, кто в годы становления советской власти занимался обманами разного рода, выдавая желаемое за действительное. Ему ничего не стоило пролить масло, а после подвести Берлиоза под трамвай. Однако, фокусы способны сломить волю случайного свидетеля, не способного сразу распознать им увиденное. На деле же всё просто — становиться пациентом психиатрической лечебницы ему не требовалось.

Булгаков пока не определился, насколько он согласен доверить написание внутреннего рассказа о Христе сошедшему с ума человеку. Михаил то оставил до другого времени, пока наполняя историю распятия деталями. Новые действующие лица ни к чему не побуждают, становясь заготовкой для должного последовать продолжения. Но уже в пятой редакции Иешуа избавляет Понтия Пилата от головной боли, сделав это не до конца ясным способом.

Переписывание оказывалось не совсем понятным читателю. Почему Михаил сразу не расставлял главы в необходимой последовательности? Зачем убирал объясняющие происходящее сцены? У него должно было появиться иное видение романа. Об этом пятая редакция ничего не сообщает. Фрагментарность дополняется очередными сценами, разбросанными по страницам в хаотичном порядке. Нет ничего того, отчего приходится мысленно возвращаться ко второй редакции, дабы свериться и не терять нить описанного Булгаковым.

Всё же предпочтение Михаил отдал действиям Воланда. Оттого он и тяготел к названию «Князь тьмы». Всему следует меркнуть перед его проступками. Он приехал в Москву, убил человека, а теперь собирается обманывать доверчивых граждан, внушая им веру в им творимое. Снова Булгаков переписывает представление с фальшивыми деньгами. Но это всё не то. Требуется больший размах. Не может ведь Воланд оставаться обыкновенным лиходеем, чего-то определённо не хватало широте задуманных им планов. Может он достоин стать как раз князем тьмы?

Осталось дополнительно раскрыть прежде описанные сцены, дополнить чем-то новым. И отчего не появиться в сюжете Мастеру, а горячо им любимой Маргарите не обрести прежде невиданное значение? Таким образом Булгаков подошёл к теме, которой суждено стать самой главной в повествовании.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Продолжая перерабатывать классические произведения, выбор Булгакова пал на «Мадемуазель Фифи» Мопассана. История должна была раскрыть перед советским зрителем пылкость патриотических чувств женщины из публичного дома. События касались трагической франко-прусской войны, обернувшейся для Франции поражением и падением Второй империи. Для французов то стало большим ударом. Они отчаянно сражались, но вынуждены были признать власть немцев. Однако, писатели старались о том времени писать на возвышенных чувствах. В каждом французе не просто горело желание борьбы, оно сжигало их изнутри. Такие чувства владели абсолютно всеми. И не таким уж неожиданным оказался поступок падшего сознания, остро воспринимавшего попранную честь государства, ради чего она не пожалела жизни.

Требовалось усложнить сюжет. Только не Булгакову то предстояло делать. Он лишь следовал за Мопассаном. Насколько то точно было сделано — лучше узнать у знатоков творчества французского писателя. Зритель должен был увидеть краткую выдержу, осознать значение поступка женщины, решившейся на убийство немца, не стерпев хулы в адрес французского народа. Её рукой скорее управляло неприятие несправедливости, чем разумное осмысление необходимости оного. Пусть она из публичного дома, но благородных чувств ей всё-таки хватало. И она умела любить, о чём на краткий миг забыла, совершив непоправимое деяние.

Зритель не сразу бы понял, к чему он обязан взирать на заграничный быт, разговоры о всякой всячине, непонятную обыденность. Вскоре ему станет известно о добрых взаимоотношениях между двумя трепетными сердцами. И уже после разыграется драма с убийством. В качестве завершения зрителю предстояло увидеть торжество справедливости. Совершившая проступок должна спастись, а её молодой человек отправиться за ней на поиски. Слёзы умиления обязательно могли покатиться по щекам у зрителя, стань он очевидцем счастливого воссоединения влюблённых. Не так-то им оказалось просто сойтись, ибо кругом жадные до расправы немцы, потерявшие след оскорбившей их женщины.

Над оперой предстояло работать Булгакову в качестве либретиста и композитору Дунаевскому. Их творческий союз вскоре распался, а «Рашель» стала ещё одним временно забытым произведением Михаила. Только должен ли читатель сочувствовать доле Булгакова? Являлся бы текст полностью его работой, тогда да. В подобной ситуации, которую должен был понимать и сам Михаил, он выступал в качестве должного адаптировать чужое произведение под определённые нужды, и не более того. Уже прошли те времена, когда постановка на сцене являлась дополнением к напечатанному оригинальному произведению. С изобретением кинематографа значение театральных представлений изменилось. Но всё-таки адаптировать текст, написанный давно, являлось не совсем правильным. Зритель всегда жаждет прикоснуться к новому, либо к хорошо забытому старому. Мопассан не был из тех, кого можно отнести к первым или вторым. Его «Мадемуазель Фифи» позволила настроиться на определённый лад, и только.

Ныне читателю доступно либретто Булгакова. Можно самостоятельно с ним ознакомиться. Где-нибудь обязательно по нему ставятся, если не оперы, то играются пьесы. Сюжет действительно интригующий, рассказанный на надрыве чувств. Видеть отчаянный поступок, совершённый из чистых побуждений, находящий одобрение у окружающих и заставляющий скрежетать зубами врагов, читателю будет приятно. Тем более, окончание нисколько не опечалит. Любовь обязательно побеждает, если к тому тяготеет автор. В случае Михаила перемен не случилось — Рашели предстоит спастись и обрести долгожданное счастье, причём без возвращения к прежнему состоянию работницы публичного дома.

Так бы везло и Михаилу, чтобы в конце его ожидало счастье. Да вот тому не бывать. Он почти исчерпал отпущенное ему время.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

И опять Булгаков трудится для театра. Отставив планы по написанию собственного творчества, он продолжил адаптировать классику под театральные нужды. Взявшись за нетленный роман Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», он не нашёл ничего лучше, как практически пересказать сюжет, причём объединив обе части произведения, невзирая на продолжительный срок между их созданием. Получилось в той же мере — первые действия в исполнении Михаила дышали событиями, тогда как вторая часть приняла на себя весь сумбур оригинала. При жизни Михаила пьеса «Дон Кихот» востребованной не оказалась.

Что должен был увидеть зритель? Сцена изначально представляла жилище, куда по очереди заходят цирюльник, ключница и Санчо Панса. Каждого из них Алонсо Кихано (он же Дон Кихот) обвиняет в чём-то определённом, либо возносит до каких-либо вершин. Зрителю бросаются в глаза старые латы, книга о рыцарях, затем тазик для бритья. В череде комических событий, чаще всего связанных с волшебством, Алонсо Кихано подготовит себя к приключениям во имя прекрасной дамы. Ежели зрителю не хватит комичности, тогда он увидит облачение будущего рыцаря — в качестве шлема будет водружён тазик для бритья. Для ещё большего смеха прекрасным боевым конём будет выбран осёл. Так Дон Кихот подготовится к геройским поступкам. К сожалению, на том внимание зрителя начнёт угасать, поскольку в дальнейшем всё окажется не столь примечательным.

Булгаков бросит Алонсо Кихано на мельницу за сценой. Получив лопастью, тот отлетит обратно, где зритель увидит его в помятом виде. Вполне разумный главный герой повествования поделится открывшейся для него истиной: волшебство строит против него козни, исчезая в тот самый момент, когда он готов нанести по нему удар. Зрителю немудрено заметить, увидев наваждение в тех же самых местах, под которыми их понимал Дон Кихот. Всё это согласно текста Сервантеса. Булгаков и дальше не станет изменять оригинальное произведение, чем и вызовет апатию у зрителя.

Изначально задуманный в качестве пародии на рыцарские романы, роман «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» таковым и стал. За это его и любят поныне. Можно найти разнообразные ситуации, куда без затруднений получается применить образ главного героя. Но спустя годы случилось продолжение, причём написанное уже не в качестве пародии, а как самый настоящий рыцарский роман, где не осталось прелести от недосказанности. Ежели прежде Дон Кихот воспринимался чудаком, чрезмерно воображавшим, а на самом деле смешившим окружающих, толком не отойдя от родного города в неведомые дали, то в продолжении всё обрело реальность, в том числе и прекрасная дама, даже Санчо Панса стал губернатором острова, как то ему обещал Дон Кихот. Понимал ли это Булгаков, ежели смешал в одной пьесе два разных сюжета, друг с другом плохо совместимые?

Как знать, отсутствие денег побуждает создавать и не такие проходные работы. Нужно в очередной раз признать слабость Булгакова, порою отказывавшегося доводить начатое до конца. Он мог трудиться над новыми редакциями «Великого канцлера», ещё не подозревая, как у него родятся в голове Мастер и Маргарита, придумывать новые эпизоды и сцены, тогда как прочая работа не представляла для него особого интереса. Главное, гонорар получен. Всё прочее становится не столь важным. На постановку в театре Булгаков скорее всего не рассчитывал, привыкший оказываться на вторых ролях. «Дон Кихот» уже был практически принят к постановке, но, как обычно, нашёлся другой автор с иным сюжетом, более важным для сцены.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Цикл исторических опер пополнился либретто «Пётр Великий». Получив предложение от композитора Петунина, Бугаков взялся за работу над произведением. На этот раз он писал в духе подобия социалистического реализма. Пётр лучше всех царей подходил, чтобы его показать заботящимся о благе народа. Тут не могло возникнуть трудностей. Постановка должна была случиться обязательно. Однако, воплотив всё требуемое, Михаил так и не сумел добиться должного внимания. Наоборот, появились дополнительные требования, воплотить которые в либретто он не смог. Последовал отказ от продолжения работы над «Петром Великим» — написанное осталось без изменений.

Зритель должен был узнать, как Пётр осуществлял политику на улучшение жизни населения, лично принимая участие во всех аспектах. Он не только одерживал победы над Швецией, тем способствуя выходу к Балтийскому морю, ему же приходилось трудиться наравне со всеми. Всем известно, если хочешь сделать по собственному разумению, тогда делай сам. Так и Пётр присоединялся к плотникам, нисколько не смущаясь необходимости заниматься физическим трудом. Он и песни пел о трудовом народе, точно подмечая, кому всякое государство обязано процветанием.

Тем временем, поскольку Пётр был единственным светлым человеком в России, думавшим о благополучии, никто более в стране не желал браться за ум. Тех, кого он посылал учиться у заграничных мастеров, приезжали домой без знаний, но со следами знатных попоек. Тем же отметился и его сын Алексей, так и не овладевший необходимыми знаниями. Чиновники продолжали набивать карман, забыв обо всех, кроме себя. Больно всё это было видеть Петру, хотел всех наказать, только кому тогда заботиться о России дальше? Дилемма возникла в его мыслях.

Проблема усугубляется преемственностью власти. Кому Пётр перепоручит продолжение им затеянных дел? Сын надежд не оправдал. Наоборот, Алексей громче всех кричал, что повернёт дела отца вспять, ибо желает видеть Русь исконную, лишённую европейских веяний, и по принятии царских регалий сразу сожжёт все построенные отцом корабли. Оставалась Екатерина. И этот вариант оказывался сомнительным. Булгаков не взялся решать, каким образом нужно распорядиться, показав требуемый зрителю переход властных полномочий, как бы внимающему истории не понравилось сохранение монархии. Лучше бы Пётр задумался отказаться от власти, передав власть народу. Разумеется, Михаил не мог о таком написать.

Образ царя-реформатора выведен не в подлинно историческом виде. Булгаков опустил множество деталей, отдав предпочтение основному — Пётр был близок к народу и всё делал ради него. Тогда как происходившие в России процессы не соответствовали выведенным Булгаковым. Стремление в Европу усиливалось ещё с предшественников Петра, взять хотя бы его рано почившего брата царя Фёдора III или того же Бориса Годунова. Алексей истинно выглядел не подходящим на роль правителя, но то было связано с другими причинами. Михаилу не хватило места для отражения значения сына Петра для истории. Либретто не позволяло объяснить всех происходящих на сцене событий, как то удалось сделать Дмитрию Мережковскому в романе «Пётр и Алексей».

Многое ли расскажешь в опере, рассчитанной на час зрительского внимания? Масштабность темы оказалась зажата в узкие рамки. Быстро пролетевшая жизнь царя ничего не даст зрителю. Требовалось сконцентрироваться на определённом историческом эпизоде, которым отчасти стала конфликтная ситуация между отцом и сыном. Но зритель так и не смог бы понять, отчего Пётр оказался настолько слеп, ежели умел смотреть вдаль, при этом отказываясь замечать происходящее у него под носом.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Больше всего врут об охоте и войне. Вернее, не врут, а рассказывают так, как сами в то хотят верить. И у Астафьева есть собственная правда, какой бы жизненный путь он не прошёл. Он видел войну глазами человека, большую её часть проведшего на больничных койках. И видел войну так, как никто не желает видеть войны. Не доблесть русских солдат он заметил. Наоборот, зверства немцев и рядом не стояли. Русские предпочитали глумиться над противником, делая это постоянно. Астафьев уверен, что с годами ничего не изменилось. Русские остались такими же и поныне. Куда бы они не шли, всюду за ними следует шлейф неприятия. Как бы не хотелось в подобное верить, однако оспаривать точку зрения Астафьева не получится. Просто нужно принять за факт присущую русским жестокость. Сообразно этому остаётся призывать не стремиться к разрешению конфликтов с помощью вооружённых противостояний. Может и не настолько плохи русские в поступках, просто на войнах ничего другого не остаётся, как давать выход животным инстинктам. Даже больше можно сказать — на войнах все люди дичают, какой бы они национальности не были.

Вторая часть дилогии «Прокляты и убиты» наконец-то привела читателя к боевым действиям. Ожидаемого всё равно не произошло. Астафьев остался в прежней мере многословен. Он готов часами повествовать, ничего в итоге не сообщив. Но как это у него получается? В действительности Виктор точен в деталях. Он стремится обратить внимание абсолютно на всё, скрупулёзно описывая каждое происходящее событие. Если и видеть войну, то глазами Астафьева. Только за множеством мелочей не удаётся разглядеть общего фона. А перед читателем не какое-то рядовое событие, а форсирование Днепра.

Повествование построено по принципу рассмотрения каждого дня. Вернее, первая неделя описывается особенно подробно, тогда как последующие события без столь пристального внимания. Читатель готов побывать среди штрафной роты, едва ли не стать каждым боевым снарядом, способным перейти через руки, хорошо хоть не от момента производства, вплоть до поражения обозначенной цели. И, пройдя сквозь всё описанное Астафьевым, читатель остаётся без каких-либо знаний, кроме ощущения неприятия не только войны, но и литературы вообще.

Но зачем Астафьев с таким упорством представлял читателю многие аспекты войны? Так ли нужно знать, какими качествами полагается обладать телефонисту или артиллеристу? Виктор пытался залезть в душу каждого, пусть и сам был причастным в качестве связиста и отчасти артиллериста. Его понимание происходящего — всё-таки останется его собственным принятием происходящего на поле боя. При этом он сообщал скорее общие сведения, понятные читателю и без особого акцентирования на тех или иных особенностях.

Виктор видел войну изнутри, не желая смотреть на неё в совокупности. Он придавал значение каждой детали, отказываясь замечать слаженную работу всего механизма. Снова и снова он пытался отказаться принять всё, объясняя это приданием важности каждому элементу на войне. По его логике всякому солдату полагалось осуществлять функции не ниже генеральских, самостоятельно определяя, кому каким делом предпочесть заниматься. Может и не зверели бы тогда солдаты на войне, и войны тогда не оборачивались трагизмом. Но ведь и солдат имеет право рассуждать о доставшейся ему доле. И пусть даже так, как это решил сделать Астафьев.

Былое уходит, но человек остаётся. Снова случаются войны, и человек опять оказывается изломанным. Ничему былое не учит. А хотелось бы забыть о войнах. Остаётся сожалеть, что из сущих глупостей суждено развернуться очередному вооружённому конфликту, который никому не нужен, кроме ряда амбициозно настроенных личностей.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее