Рубрика: Классика

Несмотря на интерес Булгарина к исторической беллетристике, он то и дело возвращался к изначально полюбившемуся ему плутовскому роману. Успех «Ивана Выжигина» казался феноменальным, несмотря на слепое следование за произведениями иностранных авторов. Теперь читателю предстояло познакомиться с господином Чухиным, таким же бесполезным для общества человеком, жившим без цели и в итоге решившим выслужиться в дворяне. Если в действительности могли возникнуть затруднения, то на страницах литературного произведения главный герой чаще всего обречён на успех.

Думается, Фаддей не знал, для чего и почему он пишет «Записки Чухина». Сперва он задался пространным размышлением о смысле художественных произведений. Кому-то может показаться, будто табакерка существует для табака, либо наоборот — табак для табакерки. Сущность в подобных мыслях не имеет значения. Кроме голословных рассуждений, ничего путного извлечь не получится. Так же дело обстоит с предисловиями, в которых Булгарин склонен видеть основное раскрытие предлагаемого для чтения произведения. То есть беллетристика пишется из необходимости объяснить сразу сказанное, растягивая содержание от двух до бесконечного количества страниц.

Для плутовского романа наполнение призвано показать, как сирота без роду и племени выбился в люди, обретя общественный вес. Раздумывать над деталями такового писательского труда — неблагодарное занятие. Автор может только удивить, направив действие в ином направлении. Например, главный герой будет биться и терпеть сокрушительные поражения, так и оставшись никем. Поразительный сюжет для плутовского романа! Но обычно сей герой сидит спокойно, подставив руки под дождь из благоприятных моментов, в его рот заливают самое вкусное, остаётся принять даваемое, даже желая остаться при своих скромных интересах.

Единственный момент, привлекающий внимание, размышления о русском языке на стыке восемнадцатого и девятнадцатого столетий. Он находился на положении необязательного к знанию. Не где-то там за границей или среди должных его знать для приличия, а среди своих же — «исконных носителей», с рождения говорящих на французском и немецком языках, что наблюдалось в среде русского дворянства вплоть до падения монархии. Потому русский язык и поныне склонен перенимать иностранное, адаптируя слова под себя. В том нет ничего плохого, главное, чтобы он при этом оставался тем же русским языком.

Читателю может казаться, будто «Записки Чухина» пробный шаг Булгарина, состоявшийся до начала работы над «Иваном Выжигиным» или наоборот его прямое следствие, заставившее искать сюжет для нового произведения, не менее интригующего. Как обстояло на самом деле, рассуждать бессмысленно. Известен точный год первой публикации, на который и следует опираться.

Имеются сведения, что полное название произведения «Памятные записки титулярного советника Чухина, или Простая история обыкновенной жизни». Ежели Булгарин склонен был считать им описываемое за обыкновенную жизнь, то нужно иначе взглянуть на быт населявших Россию людей, или он всё-таки лукавил, выдавая желаемое за действительное. Не всякий сирота получал опеку именитых граждан и мог спокойно существовать, не прилагая усилий к обеспечению настоящего и будущего благополучия. Но если Булгарин будет настаивать на своих словах, то останется поверить.

Конец предлагаемой истории известен из того же названия. Главный герой станет титулярным советником, говоря конкретнее — коллежским асессором, получив тем право на потомственное дворянство. Он и в этом преуспел, поскольку в 1845 году подобное дворянство перестанет передаваться по наследству. Булгарин опережал события, а может заставлял высший свет задуматься над происходившими в стране процессами. Излишне часто люди из ниоткуда становились лучше тех, кто заслужил того по праву рождения.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Европа — край дорвавшихся до власти панов. Россия — страна, где правит властелин. Какой выбор сделать? Лучше отстоять самостийность. Негоже жить под панами, дерзкими до наглости, управляющими королём. И негоже жить под властью монарха, не принимающего возражений и поступающего по собственному измышлению. Осталось призвать на помощь хоть кого-то, пусть и лютого врага. Так и поступит Мазепа, двадцать лет слывший героем Запорожской Сечи, поднимавший экономику и заботившийся о воспитании подрастающего поколения, в один миг превратившись в изгоя, всего лишь простояв в обозе шведского войска, проигравшего битву под Полтавой. Булгарин с помощью данного исторического эпизода показал понимание Польши и России в истинном для них свете.

Чем сильнее Россия — тем она опаснее. Опасаться приходится отсутствия перспектив. Разум русских людей не допускает мысли о необходимости противодействовать воле человека, ими управляющего. И хорошо тогда, когда над Россией властвует адекватный человек, ведущий деятельность ради улучшения позиций государства. Хуже, если регалии властителя достались самодуру. Пётр I скорее проявлял заботу, нежели заботился о собственном благе. И чем более он раскрывал дружеские объятия, готовый принять под опеку России всякого, тем более соседние народы пугались, не готовые встать под власть единоличного правителя, способного вскоре забыть, обратив добрые помыслы во зло. Не желал того и Мазепа, противившийся ограничению свободы действий. Пришлось соглашаться мириться с польскими нравами, насколько же ему противными, как нравы русских.

Из-за чего Булгарин так взъелся на Польшу? Он в такой же мере, подобно Мазепе, не терпел польской вольницы. Подумать только, шляхта указывала королю, заставляя поступать лишь угодным им образом. Всё это напоминает политический режим другого государства, в разврате своих порывов делающего президента безвольной куклой, присутствующей ради приличия. Надо понимать, к моменту написания романа «Мазепа», Польша исчезла с географической карты, тем доказав, к чему приводит вольница народа, решающего самостоятельно управлять государством. Как известно, излишние права порождают стремление к пороку, а затем и к вырождению. Может потому Булгарин решил вести Мазепу по пути обретения Запорожской Сечью независимости, лишённой всякого контроля со стороны.

Желается понять, отчего изменилось мировоззрение казаков? В какой момент защитники рубежей российского государства ощутили необходимость обособиться? Виной ли тому оседлость? Казаки остепенились и не им уже защищать чужие границы, поскольку они обрели собственные. Так появилась необходимость задуматься о праве на выбор должного с ними происходить в дальнейшем. К сожалению, Речь Посполитая имела интерес к земле казаков. Такой же интерес был у России. Значит предстояло бороться и с теми и с другими.

В Запорожской Сечи хватало мнений. Кто-то поддерживал поляков, кто-то русских, иные отстаивали позицию Мазепы. Всем им предстояло сойтись в противостоянии интересов. Потому противоречия развиваются навязанными не извне, а изнутри. Почему бы не дополнить повествование любовной линией? Допустим, у Мазепы приёмная воспитанница, у политического оппонента Палия — приёмный воспитанник. Заложники обстоятельств: влюблённые вынуждены находить возможность для встреч. Это смертельно опасно и вполне может закончиться трагически. Но Булгарин писал роман в духе романтизма. Нет ничего страшного в любовных порывах, то будет принято и понято, даже будут сказаны слова в поддержку. Читатель заплачет от умиления и недоверия. Либо Мазепа — недальновидный политик, либо всерьёз настолько доверял людям, что поверил подельникам Палия, стоило им проявить малейшую симпатию к тому, к чему он склонен тянуться сам.

Итог известен. Шведы проиграют битву. Мазепа сбежит, окажется в опале и вскоре умрёт. Отчего? Булгарин заставил его самолично выпить яд.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

О русских в 1612 и 1812 году Загоскин написал, осталось создать произведение про 1712 год. Михаил взял шире, представив вниманию читателя эпоху правления Петра I, примечательную реформами на западный манер. На Русь пришло прежде невиданное и противное духу русского человека — народ заставили отказаться от вековых традиций, снизив значение людского достоинства. Отныне не по образу и подобию Бога должен был существовать россиянин, а стать похожим на извечно противных латинян, избавляясь от волос на голове, состригая бороды и надевая парики, посыпанные мукой. Польза от нововведений Петра кажется ощутимой в плане развития технологий, но всё остальное подверглось разложению — и поныне не избавить русского человека от стремления походить на кого угодно, только не на себя.

В Россию пришла любовь на всё французское и немецкое. Общество оказалось взбудоражено. Вновь брат пошёл на брата, а отец на сына. Если кто-то соглашался избавиться от бороды, он оказывался презираем родственниками. Или когда парень собирался жениться, то должен был сойтись во взглядах с отцом невесты, иначе не мог получить согласия. Единого положительного мнения на реформы Петра не существовало. Особенно это касалось новой столицы государства, названной на тот же иностранный манер. Русь терпела крах, перерождаясь в империю, для чего требовалось отказываться от старых порядков, насаждая более похожие на цивилизованные. В такой обстановке и происходят события на страницах последнего романа Михаила Загоскина.

От перемены названия суть не изменяется: гласит народная мудрость. Раньше была боярская дума — теперь сенат, думных дьяков отныне принято называть обер-прокурорами. Читатель начинает верить, будто существенных перемен деятельность Петра не принесла, ограниченная работой над терминологией. Но наведение внешнего лоска стало разъедать души россиян, вытравляя из них всё русское, подменяя на европейские аналоги. Совсем скоро Россия погрузится во мрак галломанства, в чём винить стоит преимущественно как раз Петра. Высший свет перестанет соотносить себя с русским народом, при этом оставаясь теми же самыми людьми, лишь появится в их устремлениях необходимость продолжать перенимать западные ценности, забывая о богатстве собственной духовной культуры.

Реформы коснутся всех слоёв населения. Будет и такое явление, как обязательный призыв в армию тех, кто прежде не служил, но отныне обязан это сделать. Пойдёт плач по всей Руси, станут прятаться, не желая пополнять военные ряды. Зная любовь Петра к осуществлению боевых действий, немудрено внимать опасениям людей, не согласных участвовать в авантюрах царя.

И всё же Загоскин рад, что Россия пережила нововведения Петра. Это позволило привнести существенные изменения в стремление русского человека перенимать важные для развития технологии. Уже не требуется передвигаться в конных экипажах — проще и удобнее перемещаться на поезде. Михаил уверен: недалёк тот день, когда русские соорудят ковёр-самолёт и научатся быстро преодолевать пространства. Тогда и будет счастье россиянам, научившимся переноситься в пространстве подобно птицам. Потому приходится мириться с веяниями запада, перенимая образ жизни европейцев.

Что же до русских в начале восемнадцатого столетия, то они имели право возмущаться. Они не ведали, к чему приведут реформы Петра. Им то было и без надобности знать, так как страдал их уклад, более для них важный, нежели благополучие недалёких и отдалённых во времени потомков. Это свойственно человеку. Никто не желает жить в эпоху перемен, однако вынужден, ведь они случаются помимо его воли. Нужно запастись терпением. Всё равно ничего не может стоять на месте, поскольку в нашей Вселенной всё пребывает в постоянном движении, на чём и основывается её механика.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Краткая форма Загоскину удавалась лучше, нежели крупные произведения. Михаил предпочитал писать с помощью бесед действующих лиц, где кто-то рассказывает требуемое, а другой собеседник придаёт рассказываемому определённое направление. Таким образом получается не просто описать исторические события, но и поделиться собственным мнением. В случае “Брынского леса” речь пойдёт о событиях начала царствования Петра I. Когда умер царь Фёдор Алексеевич, в качестве наследника был выбран Пётр, приходившийся младшим братом Ивану V и царевне Софье. Вслед за этим, как известно читателю, из-за дворцовых интриг случился первый Стрелецкий бунт, изменивший положение, уравняв в наследных правах братьев при ставшей при них регентом сестре.

Снова перед читателем непростое для России время. Недавно Никон провёл церковные реформы, расколов тем православие. Теперь народ готов высказывать недовольство вдвойне, помня по рассказам старшего поколения о событиях Смутных лет. Стрельцам ничего не стоило заявить о своих требованиях, дабы умилостивить нелёгкую служивую долю, ставшую после событий, прозываемых нами Хованщиной, для них благоприятной. Читатель сразу понимает — вникать в события тех дней будет крайне трудно. Загоскин не стал упрощать, погружая в различные обстоятельства прошлого, чаще ради самого сказа о былом.

Про Стрелецкий бунт приятнее прочитать у Сумарокова, составившего краткую справку о тогда происходившем, упомянув множество действующих лиц. Михаил не имел цели концентрироваться только на этом. Очень скоро повествование уходит в разные стороны, особо останавливаясь на порядках сектантов, наводнивших Русь лжеучениями. Так, в качестве отрицательного персонажа показан старец Ануфрий, убеждавший крестьян принимать крещение огнём, для чего запирал их в домах и поджигал. Сам старец не соглашался разделить участь обречённых, уверенный в необходимости крестить подобным образом других православных. Такого человека нужно обязательно вывести на чистую воду, чем Загоскин и озаботится, задавая наводящие вопросы и сам же на них отвечая, тем облегчая бремя читательских сомнений.

Жили люди тогда доверчивые. Всякое слово за правду принимали. Может потому легко бунтовала Русь. Она и поныне верит каждому кривому слову, подвергая истину сомнению. Сейчас никто не согласится принять самосожжение, и веры в людях стало меньше, и к реформам отношение чаще всего скептическое. Старцы ануфрии приняли иной вид, однако продолжают бродить среди русских, против воли заставляя совершать неразумные поступки. Эти рассуждения к произведению Загоскина имеют малое отношение, однако всё основное уже сказано. Михаил мог удовлетвориться размером повести, вместо чего растянул описание на сотни страниц, без существенной на то необходимости.

Впрочем, современный Михаилу читатель мог быть не избалован источниками о событиях после Смутных лет. «История государства Российского» за авторством Карамзина как раз обрывалась на царствовании поляка Владислава, не сообщая ничего сверх этого. Оставалось полагаться на других авторов, сказывавших менее полезной информации. В этом случае историческая беллетристика Загоскина пришлась как нельзя кстати. Пусть исполнение оставляет желать лучшего, зато восстановить картину тех дней получится хотя бы приблизительно. Опять же, если не прибегать к заметке Сумарокова, не имевшей широкого хождения.

Видимо, данную критику Михаил ощущал и сам. Не могли современники спокойно внимать длинным монотонным разговорам. Ему должны были высказываться укоры, как бы сейчас не говорили, что именно «Брынский лес» являлся самым востребованным тогда литературным трудом Михаила. Сказать-то многое можно, особенно не обладая точной информацией. Но точно допустимо утверждать, скоро Загоскин устанет от романов, предпочтя им краткую форму.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Не судите людей, поскольку не знаете, какой путь им предопределён. Судьба сама решит, сколько отпустить лет виновному в прегрешениях человеку. Достойная кара обязательно настигнет. Как однажды случилось с Кузьмой Рощиным, жившим разбоем, пока обстоятельства не заставили переосмыслить существование, побудив стать достойным человеком. Обо всём требуется отдельный сказ. Сперва Загоскин пропел оду удали, чтобы создать миф о герое повествования, потом обернув сюжетную канву загадкой, заставив читателя думать, будто произведение состоит из несвязанных друг с другом частей. Судьба обязательно воздаст Рощину, с чем ему придётся смириться. Выпавший жребий не изменишь, если совесть не позволит выгадать и уйти от ответственности, с которой пришлось смириться.

Некогда, задолго до 1771 года, жил за Волгой Кузьма Рощин. Был он человеком лёгким на подъём, предпочитал в одиночку грабить экипажи. Взбаламутит крестьян, создаст у них обманчивое впечатление, использовав в качестве ложных подельников, нагонит тем страху на проезжающих, готовых отдать всё у них имеющееся, лишь бы живыми уйти. И этот же Рощин им ещё в долг даст из награбленного, дабы имели возможность накормить лошадей и слуг. Описать такого человека — бальзам на душу. С чьей же ещё помощью обыграть безалаберность чиновников, спокойно передвигавшихся и не прилагавших усилий для защиты? Всякому Рощин воздавал за неосмотрительность, прослыв потому одновременно разбойником и благородным человеком.

Да, теперь всё нет так, как было раньше. Прежде дома строили добротные, сквозняков не знавшие. Ныне возводят на итальянский и английский манер, к климату русскому не приспособленные. Об этом Загоскин посчитался обязательным рассказать. Но люди в прошлом находились более ответственные. Ежели разбойник, то не хладнокровный преступник. Ежели богач — разнеженное создание. С той поры изменилось малое. Остались и добропорядочные разбойники, уменьшилось лишь их количество. И вот про это Загоскину очень трудно оказывалось писать, поскольку цензоры критически оценивали любые проявления бунта на страницах произведений, нещадно вырезая сомнительного для них содержания фрагменты.

Михаилу пришлось смириться и придумать для продолжения произведения иные обстоятельства, должные настроить цензоров на положительное восприятие. Потому Кузьма Рощин пропадёт, растаяв в безвестности, будто обернулся волком и растворился в брынских лесах. Вниманию читателя Загоскин предложил другую историю, переместив место действия в Москву, когда в городе зверствовала моровая язва, уносившая жителей тысячами. Тогда случился вопиющий случай, закончившийся убийством архиепископа Амвросия, запретившего доступ к Боголюбской иконе Божией Матери, дабы люди не целовали её и тем не способствовали распространению чумы. Амвросий был растерзан толпой. Этот исторический факт Михаил выбрал для продолжения повествования.

Перед читателем судилище. Принято наказывать каждого десятого, предоставив право тянуть жребий. Вот тут-то и станет ясно, насколько судьба злопамятна. Будучи невиновным в преступлении, дважды неудачный жребий выпадет купцу, славному делами на благо города. Имеются и свидетельства его непричастности к убийству. Но почему он согласен принять выбор судьбы. Может от отчаяния? Моровая язва унесла всех, кто был ему дорог. Он остался один: без семьи и друзей. У Загоскина есть другой ответ, объясняющий, почему купцу суждено быть наказанным. И читатель это обязательно поймёт, осознав неизбежность бытия.

Отчасти, «Кузьма Рощин» — плутовской роман. Читателю показан человек из низов, сумевший воспользоваться предоставившимися ему обстоятельствами и добиться требуемого. Вместе с тем, возникает ощущение от желания автора пробудить в читателе яркие чувства, вскипающие на самой последней строчке произведения.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

А теперь кратко об оставшемся. О том, что могло представлять интерес, но в силу ясных причин оказалось вне внимания читателя. Безусловно, сразу нужно упомянуть наброски романа «Колдун на Сухаревой башне» (1836). Лажечников составил четыре письма от действующих лиц, не решившись далее прорабатывать начатую им тему. Речь шла о Меншикове, чьи устремления возвысились до величия и были вскоре принижены. Какой же след оставил Меншиков в русской истории — об этом предстоит узнать из другого источника, так как Лажечников лишь сообщил мысль, не дав ей развития.

В руках читателя есть материал «Из письма к издателю» (1834). Согласно сему тексту следует, что Иван щепетильно относился к написанному и не допускал никаких публикаций без предварительного согласования, тем более когда речь о публикации без указания авторства или приписывая материал кому-то другому. У Лажечникова имелись доказательства, против которых издатели возражать не могли.

В 1858 году Иван написал нечто вроде автобиографии «Новобранец 1812 года». Вновь читатель погружается в ушедшие времена. Молодой Лажечников сбежал из родительского дома, видел ужасы войны. Говорить об этом в очередной раз не возникает желания. Но Иван хотел и говорил, излишне концентрируясь на прошлом. Может ему стало интересно отражать элементы собственной жизни, в противовес выдумываемым обстоятельствам для некогда живших исторических лиц.

Особый интерес имеют воспоминания «Как я знал Магницкого» (1865). Данный труд дополняет цикл работ о литераторах, оказывавших влияние на происходящие в стране процессы. В случае Магницкого приходится говорить о его стремлении к разрушению имевшегося. Не внося положительного, Магницкий действовал сообразно разработанным им планам, едва ли не погружавшим состояние российской культуры на уровень тёмных веков средневековья. Как на это смотрел сам Лажечников? Ежели кому действительно интересно, найти статью «Как я знал Магницкого» не составит затруднений.

Одним из последних трудов стала заметка «Некоторые поверья Мордвы» (1869). Кажется странным, но Иван действительно писал об отпевании тел умерших и прочих с этим связанных обрядов, тогда как и сам вскоре умер. Сперва он поведал о ритуале изгнания шайтана, о последующем открытии всех дверей, дабы тот точно ушёл. Раздающиеся из леса звуки свидетельствовали об удалении нечистой силы. Описав это, пришла пора рассказать о поминках. Умерший должен отойти в иной мир согласно всем полагающимся церемониям.

Ставить точку в понимании литературного наследия Лажечникова не следует. До сих пор трудно найти часть написанных им статей. Такую же библиографическую редкость представляет роман «Немного лет назад», раскритикованный сразу по публикации. Утрата интереса привела к невозможности найти текст, вероятно хранящийся на полках библиотек, продолжающий оставаться без оцифровки. Вообще, было бы хорошо дать читателю возможность прикоснуться к двенадцати томам полного собрания сочинений Лажечникова, изданных «Товариществом М. О. Вольфа» в 1913 году.

Прав был Пушкин, считая, что историческая беллетристика, не претендующая на достоверность, лишена жизнеспособности. Но прав был касательно Лажечникова, тогда как многое зависело и от умения рассказывать истории, используя поистине интригующий сюжет, позволяющий воспринимать происходящее на страницах в окружении исторических декораций. С этим Иван как раз и не мог справиться, представляя читателю сложное повествование, лишённое способности приковывать любопытный взгляд, с трепетом ожидающий развития событий по мере продвижения по сюжету. Лажечников этим не радовал.

Как об Иване не говори — своё имя он вписал в литературу. Пусть не классик, зато тот, кого гордо называют одним из зачинателей исторической беллетристики в русской литературе. Конечно, звучит слишком громко, но ведь надо дать хоть какую-то яркую характеристику.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Встречи с некоторыми людьми становятся незабываемыми, причём неважно когда и при каких обстоятельствах. Лажечникову довелось учительствовать Виссариона Белинского, поступившего для обучения в основанную Иваном мужскую гимназию. Об этом говорится в биографиях Лажечникова, но редко упоминается в работах о самом Белинском, ровно как и тот населённый пункт, где это случилось: он теперь называется Белинским, но никак не Лажечниковым. Для русской литературы до сих пор считается уникальным явлением, чтобы имя критика продолжало высоко цениться, несмотря на количество прошедших лет. И вот в 1859 году Лажечников решил написать биографию Белинского, в итоге ограничившись лишь заметками для оной.

Сказать, чтобы Белинский из себя что-то в 1823 году представлял — не скажешь. Уроки он пропускал, занимался плохо. Единственное выделявшее его обстоятельство — он превосходно писал сочинения на заданную тему. Таковы основные воспоминания Лажечникова, тогда как в следующих заметках Иван стремился понять жизненный путь Виссариона.

Судьба литературного критика тяжела. Как же Белинскому удалось достигнуть величия, когда он ни о чём подобном при жизни и помыслить не мог? Жил он бедно, занимался подённым трудом. Он входил в журналы и объединения, выходя едва ли не сразу. Он оставался временщиком, чьё место легко занималось любым другим литератором. Многие могут прослыть за критиков, разбирающимися в литературе, поэтому-то Белинский и не мог найти твёрдую опору. Собственно, он и умер от чахотки, уставший от постоянно встречающихся ему затруднений.

Стремясь лучше понять творческий путь Виссариона, Лажечников сам изредка брался за литературную критику. Пожалуй, самый основательный его вклад — разнос книги Погодина о действиях Ермолова и всего прочего, касающегося войны с Наполеоном. Иван имел право о том говорить, так как являлся свидетелем тех событий. Он наглядно показал, где автор заблуждается. Ещё бы, перепутать оторванные конечности — такое надо суметь вообразить. Ладно бы правую с левой перепутал, так он ведь руку от ноги отличить не умеет. Критический разбор принял вид собственных воспоминаний.

Иван припомнил жестокости русской армии. Касались они морального духа солдат, ибо не допускали создания неверного представления у жителей заграничных стран. Ежели кто допускал насилие над местным населением — того обязательно казнили. Как подвергали смертной казни и всех, кто сопротивлялся, либо к этому побуждал. Никакого грабежа тем более не допускалось. Остаётся недоумевать, почему русские продолжают считаться варварским народом по отношению к европейцам, до подобной сдержанности в своих развратных порывах никогда не нисходивших?

А как быть с такими обвинениями от потомков, будто выполняя приказы Ермолова, один из генералов тем доказывал собственную неспособность самостоятельно принимать решения? Лажечникова это сильно удивляет. Не в том ли заслуга человека, сумевшего грамотно выполнить требуемое и тем добившегося положительного результата? Неужели нужно было предпринять нечто другое и расписаться в неумении принимать правильные решения? Воистину, иным людям лишь бы огульно обвинить, для чего они найдут множество причин.

Действительно, высказывать мнение о чём-то трудно. Ещё труднее найти для такого мнения спрос. Каждый имеет собственное суждение, чтобы соглашаться с кем-то ещё. Человек изначально категорически настроен, ничего не принимая на веру, когда не желает ничему верить. И таких людей большинство. Остаётся надеяться на несведущих в определённом вопросе, готовых принять высказанную автором точку зрения. Если бы Лажечников мало знал о войне с Наполеоном, он не был бы столь категоричным, однако ему есть о чём поведать, исходя из собственного жизненного опыта.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

В 1819 году Лажечников впервые встретился с Пушкиным, когда тот готовился к дуэли с Денисевичем. Понимая талант сего человека, Иван не мог допустить, чтобы поэт погиб от руки недостойного. Он предпринял всё возможное, дабы призвать стороны к благоразумию и разойтись без обмена пистолетными выстрелами. Так и случилось. Факт кажется примечательным прежде всего для самого Лажечникова, так как в перечне из двадцати семи назначенных дуэлей кажется и вовсе незаметным. В том же 1819 году Пушкин трижды выходил на дуэль, стреляясь лишь однажды. Вполне вероятно, что солнце русской поэзии могло умереть именно от дуэли с Денисевичем, поэтому Иван до конца жизни хранил тёплые воспоминания о собственном поступке, продлившем годы Пушкина.

Их дружба носила характер редких встреч. Они не находили возможность пообщаться с глазу на глаз. Вернее будет говорить, что Пушкин совсем не стремился сближаться с Лажечниковым, не питая к нему особых чувств. Доказательством тому служат письма, где ясно говорится о невозможности найти время. Хотя Пушкин и бывал в тех местах, где жил Иван. Он каждый раз ссылался на обстоятельства, порою совершенно надуманные, лишь бы найти причину для отказа от встречи.

Лажечникову было важнее получить от Пушкина признание в качестве писателя. Он хотел отправлять ему один из романов частями, получая лестные отзывы. Известно, насколько Пушкин стремился снизить градус противоречий, находя добрые слова для характеристики данному ему для прочтения произведения. Он отметил певучесть языка, что особенно ценно, когда говорит от лица поэтически настроенного человека, но осудил низкую историческую достоверность, поскольку сам стремился к отражению реального положения дел в сочиняемых им произведениях. Впрочем, Пушкин сам работал в разных жанрах, согласно бытовавшему тогда в литературе разнообразию в выборе сюжетного наполнения, основанного на различных вкусах читающей публики.

Беседа двух писателей — всегда борьба взглядов. Не видят они точек соприкосновения, обязательно имея разные представления. В качестве разъединяющего фактора послужило творчество Тредиаковского, противного Лажечникову из-за кажущейся ему лживости. Пушкин же, наоборот, не стремился очернять представителей пишущей братии, обязательно находя положительные стороны их творчества, как некогда поступил и с Иваном, дав ему в меру лестную характеристику, и поныне приводимую в качестве основного критического взгляда современника, разумно подошедшего к осмыслению исторической беллетристики Лажечникова.

Теперь, спустя тридцать шесть лет, Иван вспоминал о минувших годах, отдавая должное Пушкину, ценя его во всём, даже несмотря на общее охлаждение общества, в связи с николаевским запретом едва не забывшего творчество Александра Сергеевича. Но стоило Николаю I умереть, как имя Пушкина снова появилось на устах, требующее принесения некогда так и не высказанных почестей. Среди таковых оказался и Лажечников, сообщивший читателю о событиях знакомства с Пушкиным и о некоторых фактах из их совместной переписки.

Несколько незначительных фактов стали важными для общего понимания творчества не только Пушкина, но и самого Лажечникова. Вполне вероятно, что Иван испытывал на себе недовольство общества, уставшего от его романтических представлений. Читательской публике казалось необходимым похоронить литературу прошлых лет, ежели она не соответствовала требованиям современного для неё дня. Если где-то романтизм продолжал будоражить умы, то литература России успешно сделала шаг вперёд, наконец-то отвязавшись от тенденций западной литературы, совершив качественный шаг, показав требуемое направление для дальнейшего развития. Куда, к слову, вскоре устремятся и европейские писатели, пока ещё продолжавшие жить убеждениями прошлого.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Романтик Лажечников начинал творческий путь с сентиментальных произведений. Ему требовалось пробуждать ответные чувства у читателей, для чего приходилось наделять действующих лиц возвышенными эмоциями при дальнейшем негативном исходе. И это стремился делать человек, являвшийся свидетелем сгоревшей Москвы, а затем преследовавший армию Наполеона. Должный закалиться в суровых условиях похода, Иван впитал элементы западной культуры, глубоко проникнувшись различием между русскими традициями и европейскими ценностями. Там было к чему проявить симпатию, о чём Лажечников и постарался рассказать в своих первых произведениях.

Первая литературная работа — проба пера, не должная вызывать каких-либо нареканий. Автор старается сладить с собой, пытается рассказать примечательную историю, пусть и не совсем делая это уверенно. В качестве оной для Ивана стал рассказ «Спасская лужайка» — повествование о двух влюблённых, обречённых жить в счастье, но обязательно погибнуть в конце. Трагизма добавит авторское предисловие, будто бы всё им сообщённое имело место быть на самом деле. Может сентиментальный читатель в это и поверит, иначе усомнится во всём, о чём ему взялся донести писатель. Не излишне ли много ломалось человеческих жизней в произведениях того времени? Видимо, читатель требовал печальных развязок. Лажечников этому потворствовал, обратив счастье в глубокое горе.

Творческое развитие Ивана не заставило ждать. Вслед за «Спасской лужайкой» он пишет повесть «Гримаса моего доктора», будто бы от первого лица, словно не придумал, а поведал о некогда с ним случившимся во время заграничного похода русской армии. Вот тогда-то читатель узнал, чем отличаются порядки Европы от свойственных русскому человеку. Раскрытие самого повествования не скоро взволнует душу читателя. Требовалось провести подготовку. Вот она — Европа во всей красе: прелестные девушки на постоялых дворах, отсутствие юродивых и попрошаек на улицах, хорошо обустроенные города, всеобщее довольство при должной быть разрухе. Как тут не влюбиться и не остаться жить?

Но может за внешним лоском кроется червоточина? Ежели приятно смотреть, то вдруг всё много хуже, нежели кажется на первый взгляд? Вдруг окажется, что европейское общество в действительности несёт в себе черты безумия? Их предки страдали психическими отклонениями, поэтому теперь лишь намётанный глаз разглядит в их устремлениях отклонения в нормальном восприятии реальности, выраженные различными психическими отклонениями.

Читатель подумает о громкости подобных слов. Не судят всех по взятым случайно представителям. А как же иначе подходить к пониманию чужой культуры, если не беря за основу представление о наблюдении за определённой группой людей? Действующему лицу произведения Лажечникова пришлось осознать, насколько прекрасное способно стремиться к разрушению себя и окружающего мира. Какой подход найти русскому человеку, чтобы пересилить симпатию и отказаться от пленившей его красоты? Нужно хорошо обдумать, насколько опасно связываться с людьми, чья наследственность отягощена безумством предков.

В перспективе ожидать благополучия не приходится. Главный герой «Гримасы моего доктора» полюбит и будет готов на всё, лишь бы не расставаться с понравившейся ему девушкой. Он согласится проникнуться чуждой культурой и жить согласно требуемым для того условиям. Но не случается такого, чтобы русский человек отказывался от разумного в угоду неразумных требований. Сами европейцы это понимают, стремясь отговорить всякого, кто станет стремиться к лучшему пониманию их культуры. Гораздо важнее согласиться принять внешний лоск, не привнося ничего более. Поступить так, как некогда сделал Пётр I, слишком рано умерший, дабы суметь остановить набирающие популярность симпатии к западному образу жизни. Но благоразумие всё же возобладало… и возобладает ещё не раз.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Когда закончатся слова, наступит тяжкое молчанье. Что говорили некогда, теперь преданье. Замолкнет Яков, не так долго ему жить, никто не сможет Княжнина нам заменить. Как не относись к нему, его поэзия подобна злату. Пусть и понёс поэт за то расплату. Не принимали, осуждали, видели далёкий от русского понимания сюжет. Но временем доказано — лучше так, чем когда вовсе ничего подобного нет. Душа его рвалась, и крылья её истончались, однажды взлетев, более они не поднимались. Парил Княжнин, всё ниже опускаясь, стараясь подняться и в выси той теряясь. Потом ударится он оземь, будет погребён. Не добившийся заслуг, ныне забыт он.

Стихотворения со смыслом простые Яков имел. «Письмо графа Комменжа к матери его» среди прочего вовремя читателю раскрыть не успел. Ведь ведал, понимая человеческое стремление страдать, из ничего находить то, ради чего жалко жизнь становится отдать. Как жаждет пить в пустыне странник, как плачет горец вдали от гор, как житель города теряется в деревне, то никакой совсем не вздор. В такой же тяжкой думе горек путь поэта, забытого, переставшего иметь значение для света. Он в мраке ночи, не видеть ему солнечных лучей, лишь сожалеть предстоит о горькой участи своей. И в этом поэты могут преуспеть, мысли о горе многим из них помогают ведь. Что грусти тогда предаваться, коли допустимо творить? Даже при условии, что придётся слезами себя изводить.

А если горе на любовном фронте, тогда лови столь грустные мгновенья. Довольно часто поэты о разлуке пишут свои лучшие творенья. И Княжнин к Лизе письмо писал, «Ты и Вы» его он назвал. Некогда на Ты, теперь только на Вы, среди окружающей влюблённых молвы. Она — жена другого, но в мыслях близка в мере прежней к нему. Приходится горевать без неё одному.

Хватало Якову слов, он ими делился. В полемику во строках вступал, тем словно забылся. От лица двух мужиков мог беседу вести: определению «Ладно и плохо» место в жизни найти. Лесть потоком мог изливать, стихотворением «Вечер» дев ему пришедшихся по нраву пленять. А то и «Письмо к гг. Д. и А.», похожим на набор пословиц и поговорок весьма.

Это Княжнин. Он мало творил. Но творил хорошо, чтобы кто не говорил. Опирался ли на творчество других, либо сочинял сам, оставил своего богатства он достаточно нам. Переводил порою, никого не спросив, выдавая за своё, малое в тех произведениях изменив. Тогда это зазорным никто не считал, наоборот — всякий чужое за своё выдавал. Один Тредиаковский чего стоил, «Тилемахиду» сочинивший, написанную ему угодным размером, в оригинальной форме довольно изменивший. И Княжнин, ибо классицизм управлял умами Европы в те годы, к античным сюжетам обращался, воссоздавая в древних декорациях своих дней невзгоды, а то и картины Руси оживали в свете ушедших в былое поколений людей, так ему казалось показать гораздо нужней.

Не пришла пора остановить о творчестве Княжнина рассказ. Есть нужное, достойное внимания тогда и сейчас. Думу задумает Яков, размышляя на разные темы. Но покажет всё-таки человека дилеммы. Куда не тянись, ответ заранее готов. Найдётся у него и у читателя достаточно слов. Не пришла пора забывать наследие человека, творившего прежде, он жил в такой же, как все мы, надежде. Лишь жестокой была к нему судьба. Знает потомок, в жизни поэта должна быть борьба.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее