trounin.ru

Сколько желание творить в ящик стола не откладывай, наступит время творить. Можешь делом заниматься, но через себя не переступить. И Загоскин всё равно должен был пьесы сочинять. Он может и к другому стремился, но стремление к творчеству не смог унять. Решил написать он в шутку о том, как в шутку пишут творения во славу скуки дней. Оказалось то, если не лучшей, то одной из лучших затей. И было это на пороге наступления иных влечений. Станет Загоскину дело до иных творений. Пока же, шалость и есть шалость, творил Михаил, поэтизируя самую малость. Слабо заметны в речах действующих лиц рифмованные строки… проще говоря, довольно те строки на рифму плохи.

Загоскин не абы чего писать взялся, он театр осуждал. Разве кто подобного подвоха от Михаила ожидал? Показанной оказалась провинция с дурной стороны, где живут люди культурные, но среди них культурных попробуй найти. Злятся в провинции, когда провинциалов в театре представляют, показывая так, словно на периферии люди дурака валяют. Всякому ясно, театр обличает будто бы пороки на селе, где живут то в хандре, то навеселе. Вот то и обидно в провинции живущим, ведь показывается на театральных подмостках об их гнетущем. Как поступить? Очень просто, как оказалось. Оттого воображение и разыгралось. Нужно самим постановку на сцене поставить, театралов завзятых знатно ославить.

Вроде верная затея ожила под пером Михаила. Он и взялся показывать, да вот его идея та и утомила. Наскучила задумка к действию третьему уже, стал он задумываться, для продолжения искать сюжет где. Расстроить осталось постановку, не допустив её воплощения на сцене. Объяснить легко — нет актёра на замене. В жизни случаются подвохи, значит никак не избежать суматохи. Например, устроить свадебный переполох. Дать наследство действующему лицо — вариант в той же мере не плох. Да как быть с ожидаемой постановкой в действии, допустим, четвёртом? Остаётся сожалеть, покатится в бездну она с чёртом.

Важность пьесы начинала угасать, должен был это Загоскин понимать. Но отступать назад, отказываясь от созданного ранее? Незачем! Следовало окончить старание. Но над потугами театралов посмеяться, Михаил и прежде в этом старался отличаться. Вспомнить позволительно первый его литературный труд. Если о нём помнят, то и «Благородный театр» поймут. Отличий мало, нисколько не изменился повествования мотив. Да вот теперь Загоскин творил, о пользе для театра явно забыв. Давал представление верное, вполне себе обличал… Зачем только сам останавливаться стал? Застопорил повествование, толком не развивая. Вот и получилась комедия у него — никакая.

Впору сказать, о чём помышлять Михаил смел. В прозе он себя показать захотел. Скоро выйдут из-под пера вещи плана исторического, написанные в духе сложения беллетристического. Заживут жизнь герои на полотне былых времён, будут воплощением разных племён. Загоскин станет писателем на диво всем, сочинителем, который не боится важных тем. Таким его запомнят на некоторый срок, раз он писать столь для современника притягательно мог. Посему, коли от театра предстоит отойти, Михаил отойдёт, всё равно способный силу для драматургии снова найти.

Остановим колесо из пьес, краткий всплеск которых заметен в данный миг. Давно сошёл увлечений ими пик. Раз сказано, к чему склонялся отныне Загоскина интерес, так о том и поведём рассказ, иной раз придавая пьесой творчеству Михаила вес. Что до «Благородного театра»… не срослось. Не нашлось сил закончить пьесу с толком. Не нашлось!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сколько не говори про произведения в духе романтизма — их обязан любить, либо ненавидеть. Иного не дано! Внимать выдумкам автора, нисколько не схожими с действительностью, может быть и интересно, но совсем не обязательно с подобной трактовкой истории знакомиться. Конечно, автор волен точно преподнести исходную ситуацию, в дальнейшем расплывшись в описании событий, никогда не происходивших, которые не могли быть на самом деле. Но на то романтизм и существовал, чтобы читатель мог отдохнуть от суеты дней, утонув в чьих-то фантазиях, ежели своими силами не мог создать выдумок. Что до Рафаила Зотова — он писал в приподнятом настроении, высказывая мысли существенно важные, перемешивая с абсолютным вздором. К нему ведь не применят осуждения… разве можно требовать чего-то с романиста?

Теперь Рафаил решил создать роман, опираясь на время правления прусского короля Фридриха II. Это стало довольно неожиданным решением. Прежде Зотов писал романы на мотивы истории, но не настолько отдаляясь от русских земель. Тот же «Леонид», не считая периода нахождения главного героя произведения в качестве подданного Наполеона, всё-таки принимался за сына Отечества, волею судьбы перешедшим на сторону противника. Теперь совсем не так. Всё сразу предстаёт в виде реалий, далёких от российских. Предстояло рассказывать о фигурах королей Пруссии, мечтавших создать нечто, способное обосновать их претензии на большее. Собственно, одной из таковых стала идея о создании идеальных солдат.

Каким должен быть солдат? Все качества кажутся понятными. А для прусских королей желалось более прочего нечто другое — они хотели видеть в армейских рядах рослых людей. Для этого они искали высоких девушек по всей Священной Римской империи, устраивая браки между ними и прусскими воинами. Когда-нибудь такой принцип должен был дать ожидаемый результат. Он и найдёт отражение на страницах романа Зотова — одним из героев окажется крупный солдат, чьей комплекцией Фридрих станет беспрестанно восхищаться.

Чем ещё примечателен Фридрих? Он стремился к просвещению нации: беседовал с Вольтером, вёл соответствующую деятельность. Одним словом, Фридрих всячески способствовал возвышению Пруссии среди европейских государств. Вполне очевидно, некоторый успех он имел. А его идея улучшать качества солдат, действуя не через муштру (пусть и через неё), скорее предпочитая ковать прусское воинство с пелёнок.

Тут можно остановиться и посетовать на предпочтения германских народов, слишком часто задумывающихся о влиянии на ход развития человеческого общества, теми или иными способами способствуя созданию германцев с уникальными свойствами. Немецкие короли ограничивались предварительной целенаправленной не слишком навязчивой селекцией, ни к чему иному не побуждая. Почему об этом зашла речь? Другой полезной информации из романа Зотова вынести не получится. О чём ещё рассуждать, кроме столь очевидного наблюдения, поставленного в центр повествования.

Нужно ли представлять, о каком контрабандисте Зотов хотел рассказать читателю? Кем был тот Никлас в действительности? Оставим то для исследователей творчества Рафаила, каковых всё равно найти не получится, или на усмотрение читателя, что решит знакомиться с чтением романа в старой орфографии. Лучше обратить внимание на вторую часть названия «Некоторые черты из жизни Фридриха II», воплощением чего и стал роман, будто бы про Никласа.

При жизни Зотова произведение публиковалось в составе трёх отдельно изданных книг, вышедших из печати на протяжении 1837 года, начавшие проходить цензуру немного ранее — в декабре года 1836. Общий их объём насчитывал почти шестьсот страниц. Никаких других сведений более о романе сообщено не будет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Проспер Мериме говорит — не ведайте о прошлом то, что хотите о нём ведать, ибо не ведаете, а ежели так, пусть прошлое станет для вас таким, какое оно вам кажется необходимым. Сообразного этого суждения, было написано произведение «Хроника царствования Карла IX». От правды там может и ничего, зато предположений масса. Всё равно не получится понять, из каких побуждений взялись друг друга ненавидеть католики и протестанты. Образно понятно — из-за религиозных разногласий. На самом деле суть недовольства крылась глубже, нежели в находящемся на поверхности. Только зачем излишне углубляться? Лучше показать красивое описание любви католички и протестанта, когда Франция словно в очередной раз сошла с ума. Прочее станет антуражем. И Карл IX необходим для сюжета постольку-поскольку. Важно лишь знать, вот-вот наступит Варфоломеевская ночь: начнётся резня.

На чьей стороне Мериме? Он с воодушевлением описывает не католиков и протестантов, ему милее атеисты. Разумно сделать вывод: в конечном счёте победа будет за атеизмом, так как его последователи не могут принять сторону соперников по вопросу веры. Что до протестантов — это люди, вынужденные терпеть нападки католиков, оным никак не переходя дорогу. Начиная разговор о католиках, Проспер находил наиболее обидные для них слова, приравнивая к ним шантрапу разного калибра, решившую присоединиться к большинству, дабы безмерно грабить, убивать и удовлетворять самые низменные желания. Когда подобные обстоятельства представлены именно в таком виде — особой религиозности в подоплёке к резне не увидишь, всего лишь человеческое желание истреблять неугодное, вплоть до разрешения давних споров. Довольно очевидно, католик мог убить собрата по вере, так как никто не станет детально разбираться.

Резать или не резать французу француза? Исторически достоверно можно установить — не бывало такого столетия, чтобы француз спокойно относился к другим французам. Обязательно найдутся причины для ненависти, выражаемые стремлением разрешить спор максимально кровавым способом. Ведение религиозных войн — сугубо данность былого, возникшее в силу необходимости бороться с инакомыслием. Чем именно протестанты отличались от католиков — не настолько важная тема для обсуждения. Кардинально разительных различий между ними всё равно нет. Все продолжали верить в Бога, не соглашаясь между собой, кого считать наместником Вседержителя среди людей. Но нужно смотреть проще… учитывая кризис власти. Вот в нём и следует искать причину, весьма банальную, потому и лишённую способности вызвать острый интерес у потомков.

Тогда для какой цели Проспер Мериме дополнительно рассказывает читателю про будто бы имевшее место быть — истребитель крыс не получил плату за труд, вследствие чего увёл из города всех детей. Логически получится разработать разные версии для интерпретации произошедшего. Одного, неспроста рассказываемый случай предваряет произведение. Вывод должен быть очевиден — каких бы взглядов родители не придерживались, их детям внушат совсем иные представления о должном быть. И не обязательно уводить из-под родительского крова. Много лучше оставить, и когда дети вырастут, они сами свершат кару, не считаясь со степенью родства.

Возвращаясь к теме противостояния католиков и протестантов, Мериме считал нужным сообщить — протестантами чаще всего оказывались бедные слои населения. Что взять с малоимущих? Чем они так могли не угодить обеспеченным католикам? Впору искать в произведении революционные порывы веков последующих, лучше знакомых Просперу. Так и читается сквозь строк, словно католики наносят превентивный удар по революционерам, готовым казнить всех и вся, пока ещё действуя на опережение. Но это домысел. Читатель обязательно сам решит, каким образом ему трактовать сей труд.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Не наступает ли тот момент, когда приходит пора вскрыть понимание конфликта поколений? Его суть — во взрослении человека. Нет ни каких разночтений в устремлениях людей, только планомерная последовательность, как раз и вступающая в противоречие. Миропонимание вообще строится на относительных принципах, и нет от того, будто бы всё относительно. Нисколько! Относительного не существует в природе, раз оно обязано существовать в непосредственной связи с чем-то. Тут стоит говорить об эмпирически познаваемом, тогда как допустимо предполагать и наличие априорно неведомого. Вся суть кроется как раз в переосмыслении имевшего место быть. Должно быть очевидно, молодые всегда жаждут перемен к лучшему, тогда как старики согласны повернуть время вспять и вернуть ими навечно утраченное. Оттого и возникает конфликт поколений, кажущийся неизменно повторяющимся, ведь в его существовании необходимо усомниться. Это не конфликт поколений, скорее взгляд на обыденность, присущий человеку в разные периоды его миропонимания.

Салтыков неизбежно должен был придти к этому выводу. Оказывалось, молчалины — не такие уж молчалины. Скорее, сам Михаил не совсем ранее осознавал, к чему всё-таки желал склонить читателя. Могло казаться разное, тогда как всему присущ философский подтекст. Нельзя на жизнь смотреть с одной стороны, не допуская присутствия прочих мнений. В том и заключается беда человеческого общества, стремящегося выискивать точки взаимного отторжения. Если к чему и следует призывать, то как раз к смирению. Но чего нельзя совершить, из-за того приходится переживать. Собственно, про это и написаны очерки «Старческое горе» и «Больное место».

Если быть кратким, то получается, что жизнь прожить — не поле перейти (согласно текста пословицы). Обязательно придётся продираться через заросли из сорняков, стремясь продолжать путь по заранее подготовленной для передвижения почве. Настоящее будет восприниматься в едином цвете — самом правдивом. Так пройдут десятилетия, пока жизнь не повернётся спиной, предоставив последующее существование в горестном осознании тщетности прежней суеты. Окажется, жизнь прожита за идеалы, место которым на свалке. Тогда появится желание бороться за ниспровержение устоявшегося в обществе мировоззрения. Отсюда и возникнет конфликт между поколениями. Чего старики не хотят, ибо испытали его на себе сверх меры, к тому станут тянуться молодые. И перебороть их желание не сможешь, поскольку не дано молодому человеку иметь представление о мире, будто он прожил за пять десятков лет. А ежели подобное допустить, тогда рано постаревший человек начнёт страстно желать пройти путь, от которого его старательно уберегали, дабы лично убедиться, иначе осознать в полной мере всё равно не сможет.

Как тогда быть? Ответ очень прост — никак не быть. Не нужно провоцировать общество на внутреннее противостояние. Зачем? Помимо разлада в самом обществе, придётся вспомнить о разладе на уровне всеобщего человеческого социума, имеющего дополнительные градации, неизменно возникающие по местечковым принципам. Требуется единственное — уступать, либо сопротивляться, но всячески избегать конфронтаций, вплоть до вооружённых. Нет, Салтыков не изыскивал способ описать политический аспект. Михаил показывал слом в понимании происходящего. Люди у него на страницах полноценно жили, становясь в итоге бесполезными, отчего им приходится задумываться, насколько необходимыми были мытарства, на самом деле никчёмные.

Есть у Салтыкова ещё очерк о похожем «Чужую беду – руками разведу», написанный в 1877 году, опубликованный тремя годами позднее, да и то в Швейцарии. Как всегда постаралась цензура, нашедшая ей неприятное. Что же, Салтыков бил не в бровь, а в глаз.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Салтыков продолжал писать про тяжёлые будни дворян. Тяжёлые в понимании постепенного осознания тщетности надежд на возвращение к прежнему. Очерк «Дворянская хандра» повествовал о человеке, что решил отправиться в деревню, где его ждало разочарование. Деревня умирала на глазах! Дома ветшали, люди её покидали, того и гляди скоро ветер будет гулять. Причина того ясна — эмансипация крестьян. Каждый теперь волен на свой выбор строить судьбу. Можно сказать иначе, умирать от голода в нищающей деревне никто не желал.

Оказывалось, губительность реформ Александра II прослеживалась наглядно. Может виною тому их скороспешность. Царь мог понимать — времени ему не хватит для претворения планов в жизнь. Так, за малый промежуток времени случилась отмена крепостного права, о чём при Николае и помыслить не могли, настолько эта тема считалась запретной к обсуждению. Люди оказались свободными от зависимости, но ничего не имели за плечами, поскольку им другого не доставалось, кроме одной лишь свободы. Не имея куска земли, крестьяне не могли и не должны были оставаться в деревне, если не желали погибнуть. Что же, скороспешность губительно сказалась на проводимой реформе. Однако, пути назад не было.

Салтыков предложил к обсуждению тему ещё одной реформы Александра II — цензурной. Михаил высказался очерком «Похороны». Читателю предлагалось посмотреть на жизнь умершего литератора, прожившего примечательную жизнь, только оказавшуюся для него совсем ничем не примечательной. Амбиции осуществить не получилось. Раскрыть страстно желаемые темы он не смог. Потому умер литератором, от которого могли ждать значительных трудов, да ничего подобного он создать не сумел. Виною тому, естественно, продолжающая зверствовать цензура. Казалось бы, прошло тринадцать лет с цензурной реформы, разрешавшей публиковаться без предварительного обязательного одобрения… но нет, око цензоров оставалось бдительным. Хочешь или нет, но приходилось договариваться с цензорами, согласно отменённым порядкам, заранее с ними согласовывая текст, чтобы они ещё до печати внесли правки и указали не необходимость убрать определённые фрагменты, из-за которых могут возникнуть проблемы. Оказывалось, цензура продолжала оставаться в той же мере строгой. И приходилось мириться, иначе весь выпуск мог быть изъят из продажи и уничтожен, что считалось крайне нежелательным.

Так отчего литераторам не заняться другим ремеслом? Кто их заставляет писать, тогда как им доступно любое другое дело, где нет и не может быть надзорным цензурного комитета?! Всё до банального просто — литераторы ничего другого не умеют, отчего и вынуждены зарабатывать единственным для них подходящим способом — писчим промыслом. Выведенный Салтыковым за главного персонажа, литератор не мирился с действительностью — не мог он переступить себя и пойти на согласие с властью, пытаясь ей угодить. Принцип ему казался важнее. Тогда о чём быть разговору? Всякий литератор может прилично существовать, для чего необходимо избавиться от принципов, по сути занимаясь подённой работой — выполняя заказы разной степени нужности, неизменно забывая про личное мнение и предоставляя материал, пусть и лишённый индивидуальности, зато способный приносить деньги. В качестве одного из соглашателей Салтыков приводил в пример Фаддея Булгарина, успешно подсиживавшего писателей, отчего его не переносили на дух в среде литераторов.

У читателя должен был возникнуть единственный закономерный вывод. У человека есть три пути, согласно которым он способен обрести счастье: быть согласным с действующей властью; не быть согласным, но соглашаться с необходимостью мириться с этим; быть против власти, зарабатывая за счёт тебе сочувствующих. К сожалению, есть и такие, кто не готов ни с чём мириться, кроме собственного желания показывать существование личной точки зрения. Правда нужно учесть важный аспект, многими забываемый, — спустя десятилетия всем уже будет безразлично, ради чего ты так натужно старался казаться сопротивляющимся.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Отчего-то, так уж повелось, о большинстве всегда берутся судить по действиям меньшинства. Почему? То кажется нелогичным. Это объясняется приданием важности тому, к чему имеет склонность узкий круг людей, чьи интересы становятся превыше нужд остальных. Большинству приходится идти на уступки, вследствие чего они считаются склонными поддерживать им несвойственное. Так рождаются заблуждения. Однако, со временем принимающие вид истины. И уже спустя десятилетия иначе никто не будет думать, не говоря уже о далёких поколениях, склонных верить всему, что имело место быть на ограниченном пространстве. Сколько сам себя в том не укоряй, но стремишься поступать точно тем же образом. Просто такова человеческая психология — стремиться найти особо запоминающиеся моменты, для чего мнение большинства оказывается скучным и неинтересным.

Эта речь направлена на требуемое восприятие очерка Салтыкова, озаглавленного им «Дети Москвы». Случилось громкое дело, в нём замешаны дворяне. Если прежде дворянство брало нужное, разрешения на то не спрашивая, теперь подобное поведение кажется кощунственным. Иначе говоря, дворяне начали вырождаться. Причинно-следственная связь кажется построенной. Дворяне крадут и обманывают — следовательно, они вырождаются. О том, занимались ли они этим прежде, надобности говорить нет. Не требуется уводить разговор в сторону. Впрочем, времена менялись, а привычки дворян нет. Нисколько нет в их поведении показательного вырождения, лишь понимание ими совершаемого в негативном ключе. Потому Салтыков предлагает считать дворян вырождающимися. Так можно судить и по уже высказанному принципу — группа дворян пошла против общества, значит все дворяне выступили тогда против. Пускай не логично, зато иным образом считать потом не станут.

Ставит Салтыков перед читателем и другой вопрос. Насколько величие Москвы оправдано? Она считалась важным городом, когда ещё не была основана: так могут думать сами москвичи. Безусловно и то, что дворянство стремится брать начало с московского периода возвышения. Вообще, тему величия Москвы лучше лишний раз не трогать — ничего добиться всё равно не сможешь. Оно и не требуется. На момент написания Салтыковым очерка, Москва являлась вторым городом в Империи, в течение полутора веков утратив статус столицы. Но спор с Санкт-Петербургом не ослабевал, и не ослабеет. Всегда будут находиться точки расхождения в понимании собственного превосходства. Так, для примера, Салтыков предлагает посчитать, где больше располагается кондитерских. Если читателю интересно, он может лично принять участие и посчитать.

Вернёмся к основной теме — к вырожденцам. Действительно, жизнь не стоит на месте. Статус Москвы менялся не раз, и может поменяться в будущем снова. Не стоит того загадывать, мало ли какой Пётр воссядет во власть, пожелав рубить окно не в Европу, скорее возводя мост дружбы с Азией. Тогда столицу можно будет перенести в Сибирь или на Дальний Восток, поставив стольный град на пустом месте, может настолько же трудным на освоение, каковой была болотистая местность под строительство Санкт-Петербурга. Тогда опять раздадутся мнения в обществе, насчёт вырождающихся москвичей, каковыми их и без того склонны считать во все времена. Нет в то веры? Хорошо, возьмите любой отрезок истории, и ни разу не станут заметными признаки симпатии к обитателям Москвы — только ненависть.

Пожалуй, очерк Салтыкова позволил переосмыслить многое, заведя разговор в совсем уж не должную быть упомянутой степь. Остановимся на главной сути, историю делает меньшинство. Как-то так получается, что меньшинство одерживает верх, становится большинством, после уступает позиции другому меньшинству… и так происходит постоянно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Крестьянская реформа — как об этом не говорить постоянно? Такое явление для России — оно тяжело даётся для понимания. Чем занимались бывшие крепостные? Сложено о том порядочно книг, и почти ни одна из них не стала интересна читателю в последующих поколениях. В самом деле, к чему люди стремились? Дело в том — каждого ждал разный путь. И пройти можно было каким угодно образом, в зависимости от способностей. Да того было практически не разглядеть в первые десятилетия после эмансипации. Иные писатели видели в свершившейся реформе дым, оставшийся от огня. То можно понять, стоит ознакомиться с произведением Ивана Тургенева «Новь», либо с очерком Салтыкова «Сон в летнюю ночь», написанным двумя годами ранее.

Казалось, крепостничество не искоренить из русского народа. Крестьяне продолжали зависеть от опеки помещиков. Впору сказать, крепостничество настолько крепко сидит в народах, населяющих Россию, что его искоренить в принципе невозможно! Всё равно будут раздаваться крики о том, как принижает холопов царь-государь, либо начальник организации, к которой холопы приписаны, либо непосредственный руководитель. Всякий раз холопы возлагают надежду на выше их стоящих людей, ничего сами не делая для улучшения жизни. Но то является внутренним ощущением, поскольку к крепостничеству его уже прямо привязать не получится. А вот в конце XIX века иначе не делали. Если кто-то продолжал зависеть от помещика, тогда приходилось обвинять самого человека, не имеющего способности превозмочь себя и воспользоваться данными ему возможностями для самостоятельного решения любых проблем, в том числе и финансовых.

Так ли было плохо при крепостничестве? Салтыков рассказал историю старика, привыкшего к прежнему ходу вещей. Он вёл благонамеренную жизнь, страдал нещадно, нисколько в том не укоряя судьбу. Что ему оставалось делать? Крепостному другой участи не полагалось. Его добродетель — принимать ниспосылаемое. Если хозяин пожелал избить, если нашли вину в его поступке, если определили сидельцем в тюремные казематы, если всегда заставляли добывать для других пропитание, если вменяли обязанность платить, в том числе и непомерное… со всем мирился старик-крестьянин, поскольку в том заключалась его благодетель. И нисколько старик не кручинился: принимал кару, соглашался с обвинениями, покорно себя вёл, трудился и платил. Попробуй объяснить благость этого новым поколениям, принявшим на свои плечи врученную им государем волю.

Вот какой был народ в России. На его костях держалось государство! Покуда не находилось пощады крепостным, они являлись опорой. С кем побеждали Суворов и Кутузов? Как раз с солдатами из крепостных — простыми мужиками, чьи нужды они знали, не хуже собственных. А дай тем мужикам права, к чему это приведёт? Собственно, даже Салтыков не ведал, каким последствием обернётся отмена крепостного права. Он пока ещё наблюдал вялотекущий процесс, не склонный восприниматься способным дать быстрые плоды. В основном приходилось замечать упадок деревни, откуда крестьяне разбредались по городам, так как требовалось добывать пропитание. В необходимости бороться за существование бывшие крепостные разделялись на тех, кто хотел оставаться при помещике, кто стремительно нищал, и тех, кто наоборот, столь же стремительно наживался.

Где тут увидишь последствия? Но никто не знает о том, чему быть через десятилетия, а тем более через полвека. Да, отмена крепостного права скажется на России. Государство настолько ослабнет, отчего не станет из себя представлять практически ничего, его смогут унижать и одерживать над ним верх. Что же, всё переменится, стоит над народами России поставить человека с твёрдой рукой. Такова уж история… причём не нескольких веков, а всего срока существования Руси.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Пиквикский клуб» по-русски — это как? Пожалуйста, цикл очерков «Культурные люди» от Михаила Салтыкова-Щедрина, первоначально планировавшийся публиковаться под заголовком «Книга о праздношатающихся». Насмотревшись на русский люд за границей, определившись с негативным восприятием их привычек за рубежом, Салтыков не мог не отметить подобного же явления непосредственно в самой России. Русский — есть русский везде, нисколько не способный изменить своему мировоззрению. Но видит Михаил определённую прослойку людей, напрямую связанную не столько с помещичьей средой, сколько сугубо в разрезе осмысления действий чиновничьего аппарата. Вот в критике этого Михаила было не унять, он неистово поливал грязью, не скупясь на слова. Не станем снова удивляться, отчего на его материалы взъелась цензура, поставив на вид «Отечественным запискам» нежелательные такого рода статьи. Вот и пришлось заканчивать Салтыкову повествование раньше времени, оставив цикл незавершённым.

А что за культурные люди, всё-таки? Не стоит ли молчалиных припомнить случаем? Можно и их. Только молчалины должны быть поспокойнее, хотя являются такими же культурными людьми. Культурный человек — он внешне спокоен, невозмутим и всем даёт понимание, будто занимается важным трудом, отвлекать от которого его по мелочам не следует. Только вот этот же человек, при всей его невозмутимости или экспрессивной возмутимости, с удовольствием подсидит кого угодно, лишь бы получить выгоду, желательно выражаемую в существенном эквиваленте. Культурные люди за всё готовы бороться, нисколько того в себе не показывая. Делают они это просто…

Нет ничего проще, чем донести. Достаточно узнать порочащую информацию, поставив тут же в известность кого следует. Например, надо занять положение выше, для чего неугодный человек подсиживается. Допустимо за ним следить, выискивать в нём отрицательные черты, а то и просто спровоцировать на нежелательную для него реакцию. Все способы окажутся хороши, когда, в качестве платы за разъяснение, доносчику положена награда в виде желанной для него должности. Пример сугубо для понимания сути культурных людей. Таким палец в рот не клади, они его не откусят, зато войдут в доверие и выведают им потребное. Они же культурные люди…

А почему «Пиквикский клуб» по-русски? Если читатель знаком с произведением Чарльза Диккенса, согласно сюжета которого благочинные джентльмены попадали в различные щекотливые ситуации, то нечто похожее брался с первого очерка поведать и Салтыков. За единственным исключением, клуб был не Пиквикским, а Английским, и посещали его те, кто такого права заслуживал. Каким-таким образом? Вполне очевидно, культурные люди просто обязаны были в оный попасть, иначе разве можно говорить про их культурность? Первый очерк из цикла назывался «Культурная тоска», что равносильно типичному для англичан явлению — сплину, наиболее понятному именно по значениям «тоска» или «хандра».

Другие очерки из цикла назывались следующим образом: «Продолжение тоски и появление Прокопа», «Между своими», «Поехали», «Тайна, облекающая личность восточного человека, слегка разъясняется». Дополнительно нужно сказать, что в «Книге о праздношатающихся» первые три главы названия не имели, четвёртая так и звалась «Поехали», а пятая — «Продолжаем ехать». Никакой полезной информации в этом нет, зато читатель теперь точно знает, насколько он осведомлён о творчестве Салтыкова сверх ему потребного.

Нужно сказать и о том, что культурные люди не всегда осознавали факт присущей им культурности. Это Салтыков так завуалировал характеристику их поведения, чтобы и им показалось приятно, и цензура не высказывала претензий. Однако, подписи «Н. Щедрин» под любой статьёй было достаточно, дабы к ней проявилось повышенное внимание.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Новой войне России с Турцией быть. Тому способствовали происходившие на Балканах процессы. Постарался их осмыслить и Салтыков, представив для читателя цикл очерков, позже названный «Отголосками», ставший частью сборника «В среде умеренности и аккуратности». Первые очерки повествовали непосредственно о войне — заключительные являлись разномастными. Вот их названия: «День прошел – и слава богу!», «На досуге», «Тряпичкины-очевидцы», «Дворянские мелодии», «Чужой толк». Увиденное Михаилом тогда, можно применить к России любого времени. Своеобразно получится воспринимать и название цикла, так как отголоски постоянно раздаются, стоит попытаться разобраться в побуждающих мотивах и в последующем исходе.

Война с Турцией ещё планировалась, а население Империи активно выражало гражданскую позицию, готовое встать на защиту южных славянских народов. Деньги собирались вне указаний сверху. Однако, Салтыков повествовал об этом, тут же не забывая припомнить, насколько кажущееся нужным кому-то — для других становится видимостью, ни к чему не обязывающей. Означало это банальное — всякий призыв к действию, есть инициатива меньшинства, склонного выдавать ими желаемое за нужное, тогда как до того нет дела основной массе общества.

Хорошо, война началась. Как она протекает? Ничуть не лучше Крымской, которую Россия проиграла. И пусть в этой войне предстоит одержать верх, то не изменяет подхода населения России к желанию изыскать выгоду во всём, хорошо или плохо оно лежит. Нет, такие усилия направлялись не против противника, а сугубо разворовывая собственную армию. Подобный странный ход мысли русский люд никак не может в себе изменить, продолжая на интуитивном уровне брать себе из общего котла то, что ему не требовалось вовсе.

Как же войну следует понимать? Схожим образом, каким поступают потомки. Собирается группа людей, толком к рассматриваемому вопросу отношения не имеющих, и выносят личные суждения, хотя не имеют представления, насколько их слова имеют отношение к действительности. Вот и у Салтыкова в одном из очерков персонаж бродил по российским весям, тогда как ему полагалось быть непосредственным очевидцем с фронта. Это не помешало иметь собственное мнение о происходящем, откуда-то узнанное. Просто тому, кто желает ознакомиться с информацией из первых рук, безразлично имеющее место быть, он желает слышать ему угодное и верить в ему удобное.

И ещё один аспект. Порою возникает суждение, будто воевать следует всем, иначе стыдно будет людям в глаза смотреть. Михаил такой довод опровергает. Войны не могут обходиться без помощи извне, ведь если никто не будет заниматься снабжением на всевозможных уровнях, то о каких боевых действиях вести речь?

Другие темы «Отголосков» — отживающее своё дворянство и дела литературные. Если с дворянством всё становилось ясно — в нём нет нужды при равных правах у граждан государства. Касательно литературы всё кажется совсем запутанным. В потоке мыслей Салтыкова есть цельное зерно. Остаётся его грамотно вычленить. Из-за этого начинают строиться предположения, по умолчанию воспринимаемые их автором за истинные. Сообразуясь с данной мыслью, получалось, что дворянство отживало последние годы — оставалось совсем немного, прежде чем с ним будет покончено. Об этом должно быть сложено ещё немало произведений. Впрочем, читатель то и без очерка Салтыкова прекрасно понимал, и отмену крепостного права в том не обвинял, припоминая роман Гончарова «Обломов». Но, когда есть возможность исходить из чего-то в суждениях, подойдёт любая причина, которую можно принять за подлинно настоящую. Что же, Салтыков внёс ясность с той стороны, с которой её и хотелось видеть в России.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Решил написать Салтыков и про Молчалиных, именуя их таким образом прежде всего по Грибоедову, и по пониманию такого типа людей. Само название цикла очерков «Господа Молчалины» появилось позже, так как первоначально публикация происходила под заголовком «Экскурсии в область умеренности аккуратности», в дальнейшем и вовсе приняв вид логически выверенного сборника «В среде умеренности и аккуратности», куда также вошли очерки, прозванные обобщающим словом — «Отголоски».

Кем же были господа молчалины? Они никогда и никуда не девались. Это люди — существующие в каждом обществе. Обычно они составляют подавляющее большинство. Впору сказать, что молчалины чаще прочего молчат. Было бы оно так в действительности. Нет, молчалины очень даже способны говорить, действовать и добиваться им потребного, только происходит это с негласного согласия сохранять текущее положение всего и вся. Так и следует понимать молчалиных, чей образ жизни не может восприниматься негативно. Наоборот, прелесть молчалиных как раз в том и заключается — они не мешают осуществляться происходящему. Говоря грубее, с их молчаливого согласия происходит абсолютно всё, тогда как они сами стараются подстраиваться под обстоятельства. Нисколько не проявляя беспокойства, молчалины удобно существуют, считая подобное положение должным всегда сохраняться.

Зачем бить в набат? Молчалины не станут суетиться. В стране происходит разлад, правительство задумало реформы, всё начинает безвозвратно меняться, но молчалиных это всё равно не беспокоит. Положение претерпевает изменения, должен последовать бунт. Однако, молчалины продолжают мириться с действительностью, подстраиваясь и под непривычные для них реалии. Как о таком типе людей не рассказать? Тем более учитывая, что молчалины во времена Салтыкова — не абы какие люди, а всё-таки имеющие достаточно высокий статус в обществе, чтобы не испытывать дискомфорт. Вот потому и существуют молчалины, так как ничего другого им не остаётся, да и мировоззрение не допускает иного образа мысли: нужно соглашаться с волей государя.

Конечно, читатель может увидеть в молчалиных — рабски покорных людей. Ведь с их молчаливого согласия происходит всё то, с чем приходится мириться. Вроде бы жизнь катится в пропасть, требуется принимать решительные меры. И кто-то начинает оказывать противодействие, только того недостаточно, по причине незаинтересованности молчалиных. Как же так? Довольно обыденно! Молчалины отлично понимают, насколько бесполезно устраивать революции. Никакая революция не даст людям ими требуемого, кроме коренного перелома, способного ввергнуть на десятилетия мучений от сводящего зубы горя. Так не лучше ли просто скрипеть зубами, продолжая жить в хоть и не идеальном, но терпимом мире?

Молчалины есть везде. Их можно найти в политике — то самое большинство, нужное для массы, нисколько не проявляющее прочей активности. Можно найти и в литературе. Интересный должен быть тип молчалина-писателя. Он не задевает острые углы, обходит стороной всё, хоть в сколь слабой мере способное возмутить читателя, но чаще обычного воспринимает пунктуацию излишне своеобразно. Тут бы сказать, что молчалиных может не устраивать орфография и правила расстановки знаков препинания, с чем они в сильных неладах. Впрочем, предпринимать меры против они не будут — предпочтут промолчать, поступаясь всевозможными принципами. Гораздо проще прослыть неграмотным человеком, имеющим своеобразный подход к письму, нежели сойти за самодура, чего-то там возжелавшего добиться, забыв о праве других на собственное мнение.

Будем считать, примерно схожих мыслей придерживался и Салтыков, задумав и реализовав цикл, действительно повествовавший про среду из умеренности и аккуратности. И не знаешь, хорошо это или плохо. Опять же, если сам не являешься молчалиным. А ежели оным являешься, предпочтёшь промолчать.

Автор: Константин Трунин

» Read more