trounin.ru

Пришло время разрушить прежде высказанное суждение. Хаггард всё-таки написал произведение про миссионера, отправившегося вглубь Африки для распространения веры в божественный промысел. Тому священнику предстояло выйти на племя огнепоклонников, дабы доказать силу своего Бога над силами стихии язычников. Должна была быть поставлена проблематика: сумеет ли миссионер преодолеть пещерные предрассудки и сообщить жителям Центральной Африки истинность заповедей божьих. Но Хаггард — есть Хаггард. Для него сюжет важнее какой-либо иной составляющей. Причём сюжет должен быть интригующим. Да оного не оказалось. Миссионер будет втянут в извечные распри за власть. Что среди англичан фигура короля может вызывать споры, особенно в моменты наступления наследования, то таковое случается и среди остальных народов, в том числе и населяющих африканский континент, на какой бы ступени развития они не стояли. Потому и будет замешан главный герой в соответствующие интриги. И читатель волен подумать: а когда у Хаггарда случалось иначе?

Что для кого-то вера — для иного лишь магия, а кому-то мнится рациональное объяснение. Всё зависит от способности человека к восприятию действительности. Вполне очевидно, верить человек начинает тогда, когда ему кажется недостаточным видеть магическое в том, чему можно приписать более адекватное понимание. Не из-за чего-то случается тот же ураган, а по воле Всевышнего. И беда приходит в дом не в результате стечения обстоятельств, а за грехи перед тем же Всевышним. Кажется, нет в том магического, сугубо особенности умения применять веру в нечто определённое. Вот от этого и стоит исходить, дабы понять сложность принятия африканцами христианства.

Хаггардом не зря вынесено в название слово, обозначающее человека, обладающего необычными способностями, чаще под видом умения изменять окружающий мир силой мысли или с помощью соответствующих приспособлений. Христианин таковыми качествами наделит святого — праведника. Он избран Богом для миссии, которую и исполняет, потому в его способностях нет странного и противного естественному ходу вещей. Африканец поймёт это другим образом. Тут лишь магия, и ничего кроме. Не верит африканец в какую-либо сущность, которую он не способен осознать и принять. Если миссионер при нём докажет, насколько ему присуща способность избегать удара молний, либо оказываться невосприимчивым к ядам — это только магия. Другие объяснения не подойдут.

Конечно, можно вспомнить, как один из героев произведений у Хаггарда успешно спасался от тех же молний, применяя научный подход, и тогда его африканцы, в той же мере, наделяли магическими способностями. Всё это разговор о пустом, так как отражает умение понимать происходящее с определённой позиции. Даже эти слова, если их дать прочитать глубоко верующему или человеку науки, то каждый из них их истолкует на свой лад. В той же мере пребывает и умение критически относиться к художественным произведениям, когда за восприятие отвечает груз до того усвоенного материала.

Получились рассуждения на тему, но не суждение о произведении. На самом деле, как не пытайся понять поступки миссионера через его восприятие африканцами, важнее становится проблема обретения власти, так остро необходимая некоторым действующим лицам. Прочее следует признать антуражем. Оттого, увы и ах, выражается огромное сожаление — ознакомиться с деятельностью миссионера толком не получилось. Пусть Райдер применил талант беллетриста, наполнил содержание занимательными происшествиями, но оставил всё в рамках допущения, присущего не настоящей жизни, а книжным сюжетам. Вероятно, по данной причине, сие произведение и остаётся не из самых востребованных читателем. Уж лучше бы миссионера сопровождал Аллан Квотермейн.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Продолжая чередовать сюжеты, Хаггард вновь подошёл к необходимости описать будни современной ему Англии. И взялся он за разрешение уж слишком больной темы — многочисленных трудностей в обретении женщинами права на любовь. Казалось бы, что в этом сложного? Есть мужчина и есть женщина, они влюбляются и происходит должное последовать после. А вот и нет! Не стоит судить о чужом прошлом категориями нынешнего дня. Отнюдь, а если та женщина рождена не в браке, то есть является незаконнорожденной? Глупость: скажет читатель. И сильно ошибётся. Далеко не глупость, если речь об Англии и её порядках, где к женщинам хоть и относились снисходительно, всё равно не считая полноценными членами общества, но только в случае их рождения по заведённым в королевстве порядкам. Если иначе — проблем не избежать. Собственно, главная героиня данного произведения Райдера имела несчастье родиться вне брака.

Любовь зла: скажет читатель. Если можно полюбить женщину с физическим дефектом, то уж дефект социальный может оказаться вовсе незаметным. Разве? Обществу проще закрыть глаза на несовершенство тела, нежели на различия в социальном плане. Отнюдь, на женщине без ног или рук жениться проще, нежели на незаконнорожденной.

Не кажется ли, что проблематика все же излишне накручена: скажет читатель. Нет, не кажется! Однако, беллетристика всегда склонна к допущениям, иначе не было бы в ней никакого толка. Достаточно вспомнить представления о литературном труде от авторов романтического направления. О чём они пишут, то допускается сугубо в книжных сюжетах. Следовательно, в жизни подобного происходить не могло, не может, и не будет для того права в будущем. Получается, незаконнорожденная способна получить возможность обрести любовь.

Раз так, тогда быть любви до гробовой доски: скажет читатель. А вот и нет! Где это видано, чтобы счастье достигалось в книгах столь простым образом? Нужно пройти через страдания. Например, незаконнорожденную женщину общество ещё могло стерпеть, но мать-одиночку… Это уже казалось излишним. Мало того, что сама женщина несёт на себе клеймо позора, так оным наделяет и собственного ребёнка. Потому и не терпели англичане незаконнорожденных, если к чему и бывших способными, то чаще к порождению себе подобных. Опять же, книжный сюжет стерпит и это. В беллетристике всё возможно, так отчего не проследить, к чему приведут дальнейшие мытарства?

Шаг за шагом Хаггард следил за жизненными неудачами главной героини, постоянно позволяя ей обретать долгожданную надежду на благополучный исход. Он позволил ей обрести взаимную любовь, даже дал шанс поправить финансовое благополучие, каждый раз вынуждая сталкиваться с новыми испытаниями. Читатель вполне волен сказать, вновь и вновь ожидая раскрытия общественных язв. Такому желанию Райдер с удовольствием потворствовал, показав огрехи со стороны прочих действующих лиц, за каждым из которых имелось собственное общественное клеймо. Благо, англичане не привыкли смотреть на мир глазами дозволения вершить для кого-то более угодное. Нет и нет! Всё обязательно подвергнется осуждению.

Как же быть — спросит читатель — до какого момента следует продолжаться мытарствам? Ровно до финальной точки, пока Хаггард не придёт к мнению о необходимости завершить повествование. Но как быть с осуждением его самого за поднимаемые темы? Да вот никто не сможет его осудить, ибо он — писатель, а писателям дозволено такое, чего не допускается совершать прочим. Главное, не допустить книжных сюжетов до жизни настоящей. Впрочем, это проблематика для других поколений, к которым Хаггард мог и не пожелать относиться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Человек слаб по своей природе. Брось его в море на утлом чёлне, что с ним станется? Оборви паруса у корабля или лиши горючего, ежели судно передвигается за счёт силы гребных винтов. И тогда человек абсолютно беспомощен, не приспособленный к подобного рода существованию. Хоть наперёд смотри, предугадывая в сюжетах кораблекрушений будущие страсти вокруг передвижения по космическому пространству. Определённо, век странствий и открытий ещё ожидает человечество, а пока приходится считаться с необходимостью неумения понимать происходящие на родной планете процессы. Например, никто не ожидал разрушительного урагана 1932 года, обрушившегося на Кубу. Вроде бы и наука сделала требуемый шаг к познанию, так и не проявляя способности к точному определению должного вскоре разразиться. А раз так, почему бы не рассказать о судьбе корабля, попавшего в шторм? Хоть и ничего нового Ричард Хьюз не сообщит, но может кому придётся по душе тематика обречённости человека перед стихией.

Первое читательское восприятие текста — ожидание подобия приключений Артура Гордона Пима за авторством Эдгара По. Продвижение по развитию событий такое восприятие только усилит. Последует разрушительное воздействие среды, вслед за чем действующие лица окажутся вынуждены бороться за существование. Разумеется, за самым явственным исключением, мистики от Ричарда Хьюза не последует. При этом будет предостаточно рассуждений о стороннем, связанным с описываемым сугубо сходной тематикой. Ежели быть урагану, значит полагается описать его предвестники, посетовать на сохраняющуюся слабость человечества в метеорологии и в прочих науках. Надо же найти обоснование непредусмотрительности. Так Хьюз напоминал о мнительности людей, извечно считающих, будто происходящее связано с их проступками. Как древние видели в буйстве стихии отголосок собственных грехов, так и поныне ничего не изменилось. Похоже, никогда и не изменится.

Как же Ричард описывал последующие события? Корабль представлен сам себе, он не может передвигаться, помощь к нему не спешит. Людям не хватает пресной воды, может нет и съестных припасов. Всё это порождает напряжение, грозящее перелиться в бунт. Особенно пришлось Хьюзу упирать на китайцев, имевшихся в изрядном количестве, выполнявших самую тяжёлую работу. О чём бы они не говорили, остальным членам команды приходилось переживать, видя в каждом смешке или косом взгляде стремление к захвату судна. На деле такого и не планировалось, о чём Ричард возьмётся со смаком рассказывать, позабыв обо всём, либо придя к заключению, что представляемая им сцена исчерпана. Следовательно, от брошенного на волю волн корабля, читатель перейдёт к осознанию горя китайского народа, чья ближайшая участь склонялась к поддержанию идеалов коммунистических взглядов.

Перед читателем промелькнёт судьба одного из китайцев, начиная с малых лет. Будет сообщено о разразившемся в Китае голоде, из-за чего родителям пришлось продать его сестру. После обязательно про традиции нации, взращенные на почве конфуцианства. И под конец — необходимость внушить читателю угрозу роста коммунистических воззрений, доводящих Ричарда Хьюза до откровенной злобы. Осталось понять, чего именно автор опасался. Ежели видел в движении социалистов крах системы западных ценностей, тогда его опасения не казались напрасными. Как же быть при этом с ценностями восточных народов? Неважно, антикоммунистическую риторику следует усиливать, невзирая на могущие последовать возражения.

Теперь спрашивается, какое смысловое наполнение превалирует в произведении? Определиться трудно, поскольку слог Хьюза близок к потоку сознания. Он писал о том, к чему склонялся в кратко взятый для творчества миг, под грузом переживаний.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Смысловое содержание второй книги не отличается от первой. Новиков продолжил хулить царскую власть, находя тому всё новые подтверждения. Отчего русские всё-таки проиграли бой при Цусиме? Вполне могли быть варианты иного разрешения, вплоть до уклонения от боя. Как говорится, со стороны всегда виднее, даже если ты являешься непосредственным очевидцем, не имея возможности повлиять на происходящее. Но это не всегда так. Как пример, Новиков прямо обвинял вице-адмирала Рождественского, будто тот планировал дать сражение в день рождения императора Николая II, не подбирая более удачных для морского боя дней. Читатель тому мог вполне поверить, не сверься, что разница между этими событиями составляет практически две недели. В подобном духе Новиков и продолжал повествовать, нисколько не сверяясь с истинностью приводимых им фактов. После такого верить, в им рассказанное, вдумчивому читателю может расхотеться.

Отличие второй книги от первой всё же есть. Новиков посчитал необходимым сообщить о судьбе кораблей и их команд, приведя различные свидетельства. Стоит Цусимскому сражению завершиться, как выдержавшие бой корабли отправились в разные стороны. Кто-то уплыл на север, выброшенный на острова, где влачил тягостное существование от ожидания пленения японцами. Иные отправились в сторону Индийского океана, порою промышляя актами благородства, как должен был считать Новиков. Корабли империи не из простых побуждений останавливали и опустошали иностранные судна с будто бы контрабандой, а именно боролись с нелегальной торговлей. Можно ли такому верить? Лишь отчасти. Но разве мог Новиков о том открыто говорить? Впрочем, откуда ему о том было знать… он ведь благополучно попал в японский плен, ни в коем случае не собираясь возвращаться в Россию, где его ожидало преследование и обязательное заключение по политическим причинам.

Непосредственный бой при Цусиме Новиковым описывается, не сказать, чтобы действительно доподлинно. Совсем нет. Самое примечательное воспоминание, каковое оставляет Новиков, это необходимость участия в операциях. Кажется, больше эмоций и чувств он испытал, когда ему доверили подержать ампутированную ногу, поскольку часть дня он провёл среди оперирующих хирургов.

А что делал Новиков в плену? Он спаивал охранявших его японцев, ведя для них агитационные речи. Оными он наполнил и страницы. Ведь зачем воевать простому человеку? Для него война ничего не несёт, кроме сомнительных перспектив. Простого человека война искалечит, ничего не дав взамен. Заслуги этого человека забудут все, кто должен воздавать ему почёт на все годы вперёд. Однако, человек после войны претерпит сугубо лишения. Что же до тех, ради чьих интересов простой человек сражался, тем безразлична судьба рядовых граждан. Так обстояло дело не только в России, но и в Японии. Так зачем двум странам воевать? Ежели странам и нужно, то их населению это вовсе без надобности.

Новиков рассказывает о себе, если не перешёл на рельсы беллетристики, будто остался в Японии, женился на японке, так продолжая жить, покуда не тронулся в обратный путь. Да не в сторону России он осуществлял движение. Ранее 1918 года он в России не появится, побывав в портах Европы и Северной Африки, состоя матросом на торговых судах.

Как итог, именно вторая книга о Цусимском сражении удостоится Сталинской премии, хотя именно она выглядит слабее, уступая по наполнению первой книге. Непонятно, зачем вообще потребовалось акцентировать внимание, если можно было поступить аналогично позже полноценно оценённому «Порт-Артуру» за авторством Александра Степанова. Возможно, потому и оценённого в полном объёме, памятуя о награждении как раз Новикова-Прибоя всего лишь за вторую книгу единого произведения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Политика любого государства всегда должна быть направлена на нравственное воспитание населения. Ежели этого не будет — государство окажется уничтоженным. Неважно, каким образом будет прививаться нравственность — всё зависит от поставленных перед государством целей. Будут ли это осуждать другие — для самого государства значения не имеет. Допустимо и недопустимое в том числе. Можно, и обязательно нужно, нравственно наставлять словом и примером. Как пример, действие советских властей в Великую Отечественную войну. С помощью политических агитаторов и работников, при привлечении военных корреспондентов, перед населением был представлен образ врага — жестокого настолько, что он скорее является показательным признаком вырождения человечества, нежели представляющим одну из его ярких черт. Способствовала тому и Ванда Василевская, написавшая повесть о первых порах войны.

Враг явен — остервеневшие до зверства солдаты и офицеры Третьего Рейха. Они склонно убивать не сколько в сражениях, сколько устраивать расправы над гражданским населением. Используют для того они способы, далёкие от гуманных. Впрочем, судить о гуманности — это качество, трактуемое за счёт привитого государством понимания той или иной нравственности. Однако, житель Европы не может со звериной жестокостью убивать себе подобных. Впрочем, верила ли сама себе Ванда? Войны XX века никогда не отличались человеколюбием. Наоборот, поражение живой силы противника — считалось главной целью. Причём до полной беспринципности! Это было продемонстрировано ещё на полях Первой Мировой войны, когда массово применялись боевые отравляющие вещества. Теперь же не сказать, чтобы зверств стало больше. Возможно, ежели не учитывать нацистскую идеологию, можно вести речь о некоей степени гуманности. Опять же, смотря с позиции какого государства станешь вести речь.

Образ врага складывался очевидным. Против такого нужно обязательно действовать, невзирая на потери. Ему следует воздать за всё, им принесённое на советскую землю. И Ванда, как политрук, вела активную агитацию среди солдат и обращалась к населению через художественную литературу. Важным тогда было побудить людей к пониманию обязанности не жалеть жизнь, пока Третий Рейх не будет изгнан за пределы государства.

Вместе с тем, Ванда поставила ещё одну проблему — поиск врагов внутри своих. Не так давно отгремела Гражданская война, её отголоски продолжали сохраняться. Можно сказать, что белое движение влилось в движение национал-социалистов, если взялось помогать Третьему Рейху оккупировать Советский Союз. Можно сказать о чём угодно, лишь бы разбудить в населении ненависть и стремление бороться, позабыв о политических представлениях, поскольку это стало слишком опасным полем для формирования в людях требуемого от них понимания нравственности. Оказывалось, достаточно слуха о причастности к белым, либо иному движению, выступавшему против большевиков, как таких людей население Советского Союза было готово казнить едва ли не на месте.

Теперь же, анализируя произведение Ванды Василевской спустя прошедшее время, должен исходить из двух понятий. Первое — принцип формирования требуемой государством нравственности остался неизменным. Второе — политическая идеология использует менее явные инструменты воздействия на население. Однако, достаточно позволить зародиться напряжённости, как благоразумие будет подменено различием в созданном для того нравственном воспитании. Как не действуй — то будет восприниматься в штыки противной стороной. Виною тому всё та же нравственность, специально сформированная в качестве защитного механизма, без чего ни одно государство существовать не может. А как лучше убедить своё население в необходимости бороться? Нужно обесчеловечить политического оппонента, что и будет слепо принято.

Хорошо лишь то, что мир с середины XX века изменился. И говорить о прошлом можно без той степени напряжённости, какая бы возникла, посмей тогда высказаться в подобном духе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хватит ходить вокруг да около. Пора писать о пролетариате. И тогда из-под пера Горького вышла пьеса «Враги». Данное произведение вполне можно было принять за прокламацию идей социал-демократов. Во главу угла ставились интересы трудового народа, должного пользоваться полагающимися ему правами и благами. Вместо того, чтобы видеть в человеке труда примерного члена общества, мысль русского власть имущего человека, к коим теперь относились и капиталисты всех мастей, зиждилась на словно продолжающем существовать крепостном праве. И неважно обстоятельство, согласно которому в капиталисты могли выбиться бывшие крепостные, если имели к тому склонность. Важно наличие большинства, не способного ходом мысли обеспечить существование за счёт собственных возможностей. А так как всякий технический прогресс порождал пролетариат — людей, лишённых собственных инструментов труда, — с их нуждами всё равно приходилось как-то считаться. Однако, их скорее пытались обуздывать, нежели им потакать. И вот Горький писал о ситуации, когда рабочие открыто заявили о своих правах. Впрочем, таковое имело место в январе 1905 года, омрачившееся кровавой расправой над с виду мирной демонстрацией.

Горький не обязывался наделять капиталистов качествами человеколюбия. Отнюдь, таковых он не должен был допускать. Всякий капиталист — есть жрец бога наживы. И не стоит забывать про Молоха, поклонение которому десятью годами ранее в одноимённом произведении описал Куприн. Капиталист требует удешевления производства, следствием чего становится максимальная прибыль. Поэтому нужды рабочих вовсе не рассматривались. Главное, чтобы человек мог позволить себе существовать — не более того. Прочие расходы на его содержание рассмотрению не подлежат. О том можно было бы говорить бесконечно, особенно вспоминая про такое понятие, каковым является инфляция. Получается, сколько не добавляй заработную плату, на неё рабочий сможет позволить меньше прежнего. Это и есть капитализм в чистом виде — один из основных его инструментов. Как же быть?

Бороться за права бесполезно. Услышан ты всё равно не будешь. Скорее к тебе применят меры воздействия. Так устроена действительность, дабы держать человека в узде. Может оно совершается и на благо, поскольку человек по природе склонен к разрушению окружающей его материи. А если к тому будет иметь склонность большинство — это приведёт к вырождению. Всему этому ещё предстоит случиться, ибо череда русских революций приведёт к свержению абсолютизма в пользу диктатуры номенклатуры, где для пролетариата всё равно места не найдётся. Но так можно рассуждать, наперёд зная о должном случиться. Горький о том мог только предполагать.

Раз события стали разворачиваться, значит их ничего не сможет остановить. Разве не усмиряли оружием власти пыл восставших в 1905 году? А как быть с крейсером «Очаков»? Участь матросов которого омрачилась едва ли не полным физическим уничтожением. Однако, холоп до той поры холоп, пока не смеет поднимать глаз на властелина. И у Горького такого ещё не случилось, чтобы рабочие посмели бороться с первопричиной. Даже думается, повинным в их несчастьях если кого они и могли увидеть, то поставленного над ними жестокого управляющего. А мало ли примеров, когда добродушный хозяин и не ведал о зверствах подчинённых, расправлявшихся с рабочими? Но и тогда попробуй проявить неповиновение, как то воспринималось за проявление стремления к бунту. Получался замкнутый круг. Хотя, если разобраться, требовалось заменить одно звено на другое, как рабочие могли быть усмирены.

И кто получается врагом? Сами для себя и оказываются противниками. Стоит одному рабочему возвыситься на другими, после чего он изменяется до неузнаваемости. Приходится заключить, что рабочим требуется уравнять всех под себя, либо ничего у них в итоге не получится.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Русские авторы XIX века любили переносить место действия в некий город, называя его для удобства N или NN. Чаще тот город оказывался из множественных населённых пунктов России, не столь уж отличимых друг от друга. Дабы не задевать ничьих чувств, созидалась определённая территория, куда можно было переносить события, обычно правдивые. Таким же образом поступил Горький, дав представление о заштатном городе, который продолжал жить присущей ему размеренной жизнью, чьё население нисколько не соотносило происходящее в стране с их как-то к тому приближающим. Пусть в столице ходят стены от народных волнений, того не чувствуется в провинции. Провинция даже не поймёт, ежели нечто всё-таки случится. И в обратном случае — проблемы провинции никак не способны задеть чувства того же столичного жителя.

Как предстоит судить далее? Горький внёс очередную порцию разлада в жизнь измышленных им литературных персонажей. Был взят среднестатистический русский город, куда приехали люди извне, стремящиеся видеть иные порядки, более для них привычные. На этой почве Горький только отмечался в качестве описывающего особенное явление для самосознания русского человека, тогда как не только литература России, но и всего мира строится на борьбе из противоречий, возникающих в переломные моменты неприятия до того бывшего чуждым. Веком ранее активно высмеивалась любовь ко всему французскому. И тогда всякий мог оказаться варваром — деревней — коли не знал языка французов. Годы перевели прежние непонимания в иную плоскость. Теперь можно измыслить всякое, в том числе и продолжающее оставаться явным неприятие стремления к перемене в сложившемся укладе.

Скажи точно, расставь точки в нужных местах, преподнеси действие, чтобы зритель сумел прочувствовать: следовало наказать Горькому. Но кто ему указ? Понимая, насколько тяжело воздействовать на человека, он покажет едва ли не единственное разрешение угнетающих человека страстей. Решение то не самое лучшее, скорее показывающее скудность человеческой способности совладать со складывающимися против него обстоятельствами. И скажет это Горький так, отчего зритель продолжит не до конца осознавать, к чему его пытались подвести. Конечно, вооружившись спасительным средством в виде мыслей прежних поколений зрителей и читателей, нынешний читатель вынесет суждение, основанное сугубо на их восприятии. А что он мог сказать сам? Практически ничего, ведь всё исследовано до него — ему лишь молча соглашаться.

И выходило так, что требовалось определиться, кого считать варварами. За оных можно принять людей извне, поскольку они вносят разлад в до них сформировавшуюся среду, либо людей, живущих в данной местности не первый год, своим существованием доказывающих, насколько сложно их сдвинуть с пути в бездну. На самом деле, никто из них варваром не является. Всё зависит от умения анализировать действительность. Ведь кто говорит, что перемены случаются к лучшему? Ещё ни одна прогрессивная мысль не приводила человеческое общество к счастью, предварительно не уничтожив тех, кто мешал установлению новодела. Но и достигнутое счастье оказывалось мнимым, приносящим разочарование, поскольку постоянно появляются идеи, как добиться гораздо лучшего. К чему это приводит? Только к приумножению горя.

Что же теперь делать? Как быть русскому народу? Происходящее в стране всё больше пугало. Сложный 1905 год обещал нечто небывалое — бывшие крепостные получали возможность становиться господами. Хоть Горький о том не стал говорить, но становилось понятно — реформы Александра II способствовали изменению самосознания русского человека. Ежели Тургенев видел, насколько ничего не меняется, оставаясь в рамках крепостного права, то уже Салтыков-Щедрин, Лесков и Достоевский смели рассуждать, оставшись под впечатлением от преступной деятельности студенческих политических организаций. Теперь и Горький задумывался о продолжающем развиваться процессе. Вот и размышляй после этого: давать ли волю правдолюбам, чья правда им же и снимет первыми голову с плеч.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Говорить о проблемах народа, не являясь представителем того самого народа, — любимое занятие человека. Но человек вообще любит говорить о том, что его не касается, свято веря: думает о том он правильно. И Горький склонялся к мысли, будто происходящее в России — есть отражение времени. Но разве рост самосознания одной части населения способен отражать весь процесс мысли полностью? Проблемы рабочих и крестьян — оставались проблемами рабочих и крестьян, тогда как остальным жителям страны до них не было никакого дела. Проще говоря, каждый живёт присущими лично ему интересами, не способный понять нужды других: в силу неумения принять чуждые ему жизненные обстоятельства. Собственно, и Горький, к чему бы он не склонялся, если о чём и мог размышлять, то сугубо о порывах революционно настроенных людей. При этом не имело значения, кто и в чём нуждается на самом деле. Да и сам Горький принимал облик страдальца, на которого ополчилась царская власть. Будучи заключённым в Петропавловскую крепость, он написал ещё одно произведение для драматургии — пьесу «Дети солнца».

Горький представил ситуацию, где описывает людей, далёких от повседневности. Допустим, пусть одно из действующих лиц живёт интересами науки. Оно будет думать — именно наука способна помочь человеку достичь осознания счастья. Ничего другого к тому человечество не подвигнет. Хорошо, раз Горький брался о том рассуждать. Как тогда быть с теми чаяниями, которые он питал сам, создавая представление об идеальном люмпене? Неужели следовало думать, будто нищий человек достигнет счастья, пытаясь воздействовать на власть имущих? Неужели принятие конституции в стране поспособствует укреплению позиций рядовых граждан? И разве не думал Горький, что люди без профессионального образования, сами нищие духом, смогут свершить нечто великое? Или всё случится по сложившейся исстари традиции? Когда на смену одним приходят другие, полностью их заменяя и ничего в принципе не изменяя в сторону улучшения.

А ведь изначально Горький должен был помышлять о замечательной идее описать торжество невежества народных масс над деяниями просвещённой части населения. Не мог он не помнить о декабристах, думавших искоренить бедность, дабы все в России стали богатыми. Но такой ход рассуждений присущ возвышенным морально людям, коими декабристы и являлись в своей основе. А если представить себе нищего, способного перевернуть устройство государства с ног на голову, то и он тогда будет стремится избавиться от бедности? Или всё случится — так как случилось после семнадцатого года? Бороться будут уже с богатыми, желая всех сделать одинаково бедными. Горький это понимал, и может даже видел счастье достижимым через нечто другое, нежели показали события начала 1905 года. Теперь, когда низы сумели продавить царскую волю, приходилось думать наперёд и соотносить представшее возможным с уже ставшим невозможным.

Ситуация складывалась в России так, что закрывать глаза на происходящее не получалось. И пусть возмущалась малая часть населения, зато делала это решительно, вследствие чего складывалось ощущение их доминирования. Как не подхватить подобную волну? Если желаешь продолжать оставаться революционером — должен поддерживать сей всплеск народного возмущения. И пусть ничего в тебе нет от тех, кто возмущается, и к ним ты никогда толком не относился, зато можешь смело говорить — твои же слова истолкуют в требуемом временем ключе. Так рождались «Дети солнца», где достижение счастья казалось возможным, но явно не для всех. Потому и позволял Горький раздаваться отголоскам жара нищенствующей братии, желающей справедливых условий для труда и такой его оплаты, чтобы хватало на проживание и пропитание.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Очередное вхождение Горького в мир драматургии — пьеса «Дачники». Зритель должен был увидеть тонущий в мраке мир, отчаянно пытающийся найти отблеск былого великолепия. Всякое действующее лицо обязывалось жить иллюзиями прошлого, пытаясь отыскать навсегда канувшее в забвение. Вроде все подобные слова о литературных произведениях — пустой звук. Так в большинстве случаев и оказывается. Но как громче сказать о драматургических изысканиях Горького, если он брался отразить мысль, обволакивая её в разговоры о пустом? Понятно, данный приём поможет ему в наполнении длиннотами крупных произведений. Однако, пьеса и без того коротка, чтобы лишать её содержательности. Если кто и будет вспоминаться при знакомстве с «Дачниками», то всё тот же Чехов.

Обстоятельства постановки пьесы не столь примечательны сами по себе, сколько происходившее в стране. Россия стояла на пороге революционных порывов возмущающегося народа. Вскоре власть открыто выступит против актов неповиновения, устроив кровавую расправу. А тут Горький с «Дачниками». Где же быть спокойствию? Показывать на сцене сомневающихся людей, пытающихся наладить жизнь, забывающих о насущном — было ли правильно? Само повествование сводилось к бесконечным пробам проведения мероприятия, никак не складывающегося. Всё из-за того, что поставить действие брались не совсем готовые к его проведению граждане, хотя вину следует возложить непосредственно на Горького, чьими руками ожидаемая постановка представления терпела крах. В жизни всё могло пойти иначе, но автором истории является один человек, которому и предстоит решать, каким образом будут поступать действующие лица.

Действие внутри действия ломает восприятие пьесы. Успех возможен в случае, когда зритель видит превосходство внутреннего действия над внешним. У Горького превосходства не имелось, причём в оном следовало отказать и внешнему действию. Получалось, написано о посредственностях, пытающихся доказать нечто такое, чему они окажутся рады. Как бы Горький не утрировал, он просто отказал группе людей в их праве на придуманное ими счастье. Ведь разве не мог понять зритель, насколько определённые круги привыкли создавать представление о лучшем из возможного, стороннему наблюдателю представая в убогом виде? Всё могло стать таким же у Горького, в чём действующим лицам сталось отказано. Требовался определённый наставительный тон, свидетелем которого и полагалось быть зрителю.

Можно пробовать читать и перечитывать, либо смотреть и пересматривать, не находя цельного зерна. Обязательно потребуется трактовка кого-то ещё. И чаще находятся те, кто из года в год и из десятилетия в десятилетие повторяет сказанное другими. Да, Горький наполнил произведение «дачниками», обязательно должных быть взятыми в кавычки. Эти ревнители прошлого будут стремиться видеть настоящее без перемен. И будет среди собравших человек, готовый поразить сердце зрителя словами, выдающими в нём передового мыслителя. И на его противостоянии основной массе можно создавать любое угодное суждение, чаще осуждающего характера для большинства действующих лиц.

Горький посчитал нужным оговориться о силе слов писателя. Это мимолётное размышление, как всё прочее, ставило происходящее в узкие рамки. Читатель всегда понимает, повествование складывается, как того желает автор. Станет описываемое похожим на правду или сведётся к явной выдуманности — сугубо проблема восприятия текста. Возразить или внести изменения нельзя, лишь рассудив о допустимости иных вариантов развития событий. И Горький складывал действие так, дабы зритель твёрже убеждался в невозможности продолжать строить мир из того, что уже спешно разрушается. Какой смысл защищать отжившее, способствующее неминуемому краху? Значит, нужно мыслить шире и допускать до существования и то, к чему не всегда есть стремление у ответственных за наведение порядка в стране.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Написав пьесу о мещанах, Горький продолжил создавать драматургию, теперь обратившись к образу нищих, либо люмпенов — как их будет называть правильнее. О подобных людях он писал и раньше. Ничего не изменилось и теперь. Зритель принуждался следить за разговорами о насущном. Всякое действующее лицо бралось рассуждать, отражая определённые суждения. Основные мысли оставались прежними. Снова призыв к необходимости терпеть происходящее, ибо когда-нибудь всё встанет на свои места. Ведь не мог Горький открыто призывать к революции, предрекать кровавые события, просто обязанные последовать в ответ на предпринимаемую царским правительством внутреннюю политику. Любая попытка к этому обрекалась на столкновение с цензурой. Да и не мог Горький видеть, будто революция действительно свершится. До первого всплеска народной ярости оставалось три года — к исходу войны с Японией. Поэтому зритель следил всего лишь за разговорами, и более ничего.

Говорить о тяжёлом положении пролетариата впервые начали не русские писатели. К этой теме стали обращаться давно, что особенно ярко прослеживается по английской литературе. Именно в Англии — колыбели первого крупного и стремительно развивающегося технического прогресса — особенно остро встала проблема рабочего человека, вынужденного уступать своё место машинному производству и умирать от голода на улице. На такие же темы во второй половине XIX века обратят внимание французские и американские авторы. К тому же будут склоняться и русские писатели, но пока продолжавшие быть занятыми осознанием отмены крепостного права. Поэтому люмпены России особые — они стались специально обиженными царской властью, изначально лишённые всего, вне каких-либо обвинений причастности к капитализму.

Немного погодя, в 1903 году Джек Лондон опубликует сборник очерков «Люди бездны», где расскажет об испытанном им во время пребывания среди английской нищеты. А Горький уже с 1900 года задумался над написанием цикла пьес, где ключевая роль будет отводиться тяжести русского народа, загнанного в условия тотальной нужды и осознания беспросветности будущего. Он и писал «На дне», используя для названия более расширенный вариант — «На дне жизни». Ниже человек в России не мог упасть, если не говорить об окончательной деградации личности. Пока имелась возможность проводить дни в ночлежках, до той поры население России могло надеяться на самое малое, пускай и призрачно возможное.

Будущее действительно беспросветное. Некоторые действующие лица умрут насильственной смертью, придя к тому без желания или с горьким осознанием совершения именно подобного шага. До этого перед ними не раз возникнет вопрос, ответа не подразумевающий, однако, всегда находимый. Довольно осознать самое обыденное объяснение — никто никому ничем не обязан. Достаточно брать за пример французов, начиная с событий Великой революции то и дело задумывавших строить коммуны, всякий раз терпя крах. Социалистическая идея построения коммунизма продолжала беспокоить людей и в начале XX века. И по век XXI человек смеет думать, будто кто-то обязан потакать его прихотям и проявлять заботу о его благополучии. Что же, пиши хоть об обитателях ночлежек, хоть о влачащих жалкое существование работниках, получающих мизерную плату, философская риторика останется одинаковой — безусловно утопической.

Вот и действующие лица пьесы «На дне» заняты мечтаниями. Впору можно вспомнить Эмиля Золя, писавшего в одном из произведений, как людям хотелось просто работать, хотя бы за кров и еду, лишь бы иметь крышу над головой и не умереть с голода. Как оказывалось, на всех нуждающихся рабочих мест не имелось — не брали даже даром, вследствие чего люди ставились перед осознанием неизбежного.

Автор: Константин Трунин

» Read more