trounin.ru

Не беспросветный мрак — но всё же! Читатель не сразу поймёт, почему Гладков за вторую книгу, изложенную в жанре беллетризованной автобиографии получил Сталинскую премию, на этот раз первой степени. Что такого он сообщил, отчего был поставлен на один уровень с таким произведением, которое безусловно заслужило награду, «Жатвой» Галины Николаевой. Рассказал Фёдор, прежде всего, о собственном представлении прошлого, каким он лично хотел бы его понимать. И не обязательно, будто он упомнил всё с предельной точностью, учитывая прошедшую с той поры половину века. Читатель увидит, насколько жизнь в России не претерпела изменений. И если по жизни в деревне это казалось вполне допускаемым, то теперь Гладков описывал другие места, где всё сохранялось в прежнем виде.

Что увидел Фёдор в своих воспоминаниях? За пределами деревни жили люди разительно иначе. Они причудливо одевались, отличались своеобразным поведением, могли улыбаться тебе, либо стараться тебя обобрать. Ни в чём герой повествования не был готов к ожидавшим его переменам. Он долго будет удивляться, почему жизнь менялась, а порядки оставались прежними. Вследствие какой причины продолжалось отделение черни от остальной части общества? Читатель ведь понимал — герой повествования относился как раз к той самой черни. Потому плыть им по реке четвёртым классом. И потому не иметь надежд на хорошее к себе отношение. Справедливо ли, должен был задуматься читатель. Заодно размышляя над целесообразностью существования того строя, где имелось подобного рода разделение. Иной читатель вовсе недоумевал, когда понимал, насколько уравнение низвело всех на положение четвёртого класса. Именно в таком духе читатель должен думать, принимая построение мыслей юного героя повествования, с таким непониманием тогда пытавшегося осознать новый для него мир.

Жизнь и не может измениться в какую-либо сторону. Может был краткий период мнимого благополучия, всегда переходящий от оного на прежнее положение. Как в юные годы Гладкова, так и во многие другие времена, не приходилось думать о праве на вольное мнение. Пусть в той же «Жатве» Николаева писала про способность каждого претворять свои мысли в действительность, но только некоторых членов общества, тогда как другие должны были следовать указаниям над ними вставших. В какой форме на это не посмотри, всё зависит от способности определённых людей добиваться соответствующего положения. Вот и кажется, будто баре ушли, вместо них появились другие — назвать кого можно хоть тем же самым словом, либо неким другим. И после иначе не будет. Даже в более поздние годы, когда всё придёт к очередному мнимому благополучию — редкий начальник станет отличным по своим размышлениям от тех же самых бар.

Но это малая часть повествования от Фёдора Гладкова. Он вспоминал, как ему приходилось трудиться. На первых порах делал это неумело, до волдырей на руках. Не мог тогда соотнести порывы сделать качественно и быстро с реальными физическими возможностями. Со временем научится, найдёт друзей по наивному пониманию истинности дружбы, когда скрепляют негласное соглашение посредством соприкосновения кровавыми порезами. Под конец Фёдор предложит читателю осознание пришедшей на Волгу холеры. Период становления героя повествования должен был перейти в следующую стадию. Вероятно, и за неё Гладков обязательно бы получил Сталинскую премию. Но того не случится, поскольку её написание затянулось, публикация книги «Лихая година» состоится только в 1954 году. Если читатель готов продолжить знакомиться со становлением Фёдора — есть смысл обратить внимание.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сколь стремителен бег времени. Вчера ты жил в условиях ограниченного интернета, экономил каждую минуту его платного времени, порою до получаса настраивал соединение с помощью проводного телефона, прошёл через множество форумных, почтовых и прочих забав, погружаясь в переписку по чату с незнакомцами, участвовал в АДнДшных приключениях, в онлайновых пошаговых стратегиях и симуляторах футбольного менеджмента, не считая блоггинга посредством ЖЖ, либо фотоохоты для публикации на Яру. Чего только не было. А кто-то в это время погружался в мир прозы и поэзии, останавливая внимание на различных проектах, вроде Самиздата или ЛитПричала. Когда-нибудь и это станет данью прошлого. Пока предстоит разговор о дне современном — о том, как приобщился к ЛитПричалу Тимур Тамирхан, написав о том цикл коротких «Причальских былей».

Читатель не сразу поймёт, как отнестись к воспоминаниям о людях, которые нигде и никак ему не могут быть известными. Серьёзно внимать описанию мыслей о пропаже одного из модераторов проекта? Неужели Тимур об этом рассказывает на полном серьёзе? Да ведь так оно и есть. Или про некоего пользователя Виктора Рыбакова… Тамирхан воспринимает его за андроида. Пусть так — подумает читатель. Чем-то писатель всё равно должен удивить. Такая вводная информация может подготовить к чему-то существенно важному.

И действительно. Часть былей показывает Тимура умелым рассказчиком, способным зародить интригу, за развитием которой следишь с пристальным вниманием. Например, про таинственного человека, отправлявшего письма через личные сообщения, после чего каждый раз удаляя аккаунт. Много ли такого случается на проектах, где имеешь счастье находиться? Бывает так, что тебе пишет пользователь под видом девушки из арабских стран, интересуясь твоим мнением об этичности позволительности оказывать услуги интимного плана юношам. Подумаешь себе про извращенца, каковых на просторах интернета великое множество. Но в случае Тамирхана случай особый, названный им «Шифром Цезаря».

В какой-то момент читатель обязательно подумает, насколько мало написано. Почему Тимур не наполнил мир своих представлений о ЛитПричале большим количеством материала. Он имел встречи в реале с прочими участниками проекта, у него всё равно должны были накопиться мысли, которые он оставил при себе. Не хватает более полного раскрытия темы. Кто эти лица, встречаемые от были к были? Почему ничего не написано про Свету, более прочих мелькающую на страницах, словно являвшейся связующим звеном повествования, оставаясь притом всего лишь одним из пользователей проекта? Или должна сперва произойти развиртуализация?

Что более прочего напрашивается, представить повествование в виде «Игры в Классики». Если кто не помнит, Хулио Кортасар придумал написать книгу сносок. Начиная читать первую, приходилось переходить к какой-то другой, указанной автором, для чего книга постоянно листалась и перелистывалась, прочитываемая не в линейном порядке, хотя никто не мешал её взять и прочитать от начала до конца, игнорируя указания автора, либо составить собственный маршрут. Можно было поступить подобно Милораду Павичу, показавшему на примере «Хазарского словаря» способ разделения глав в соответствии с алфавитом, и читатель в случае необходимости мог выбрать соответствующую главу, когда желал понять, о чём автор хотел ему рассказать. Допустим, в ряде случаев читатель нашёл бы главу «Света».

А если размышлять на метафизическом уровне. Думаешь, насколько жизнеспособной может быть литература об интернет-проектах? Неужели в будущем серьёзные дяди будут писать монографии о том же ЛитПричале, проводя изыскания с помощью доступных им инструментов для подобных исследований? Почему бы и нет. Либо ничего этого не будет, но зато кто-нибудь возьмётся за чтение «Причальских былей», воспринимая повествование за аллегорию на саму жизнь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как удивительно смотреть на мир, понимая, смотреть на него таким образом способен только ты. Никто другой не сможет такого взгляда повторить. Почему? Каждый проживает собственную жизнь, претерпевая совсем другие жизненные обстоятельства. Поэтому постоянно возникают споры и противоречия. Достаточно одной малозаметной детали в понимании, чтобы разойтись по разные стороны. И ладно бы, когда дело касается знакомых людей. В случае проживающих на соседней улице, в соседнем районе, населённом пункте, регионе… градус противоречий только нарастает. Что уж говорить про людей, выросших в разных странах. Они могут смотреть одинаково, но понимать отличным друг от друга образом. Как такое возможно? Это следует считать за последствие становления при различающихся условиях. И так будет всегда, пока существует человек.

Вот перед читателем русский и американец. Один из них смотрит на мир просто, и второй — просто. Но один готов с миром делиться, а второй — готов от мира брать. Возникает взаимовыгодная предпосылка к совместному существованию. Именно так может показаться. Вот просит американец у русского звёздочку, предлагает целый доллар. Русскому не жалко этих звёздочек хоть коробку отдать, даже денег не возьмёт. Как поступит американец? Возьмёт звёздочки бесплатно, после продаст другим американцам по двадцать пять долларов за штуку, ещё и пожалев, как мало он встречался с русскими, иначе давно бы стал богачом. Собственно, Лавренёв наглядно показал, почему русские привыкли отдавать им принадлежащее даром, думая тем нести радость людям. И не понимают русские, отчего над ними смеются, желая у них не просто брать даром то, что они готовы отдавать, скорее отхватив дающие руки по локоть, прибрав попутно ещё что-нибудь.

Но американцы — люди разные. Читатель ведь знает, как формировалась американская нация. Предприимчивость у них в крови, иначе не владеть им занимаемой ими территорией. Есть среди них совестливые люди. Быть может, чьи предки являлись выходцами из России. Иначе трудно объяснить, каким образом у Лавренёва появляется персонаж, считающий долгом чести отстаивать прежде занятую позицию. То есть Вторую Мировую войну американцы выиграли с русскими, данный персонаж получил за то от русских награду. Со временем политические предпочтения изменились. Теперь от того персонажа стали требовать показать русским едва ли не неприличный жест, вернуть награду, навсегда разорвать с ними отношения. Но как это сделать, если совесть не позволяет быть флюгером на ветру? Вчера он считал их за друзей, сегодня — за врагов, завтра вновь станет другом? Причина таких требований вполне понятна — поиск лучших условий для существования. Чего русский человек как раз и не поймёт, задавшись вопросом: зачем?

Что с этим делать? Как это исправить? И нужно ли с этим что-то делать, это как-то исправлять? Должно быть ясно, таковы условия существования человеческого общества. Не бывает так, чтобы два человека смотрели на мир одинаково. Даже сойдись они во многом, в чём-то между ними случится разлад. Лавренёв смотрел на взаимоотношение русских и американцев глобально, не нисходя до деталей. Потому как при тщательном разборе вникать в конфликт станет гораздо интереснее. Вместе с тем, формата пьесы уже не хватит. Читателю достаточно будет знать, что среди американцев в той же мере идёт борьба между «лучшим» и «хорошим», где каждый желает видеть положение государства на гораздо более выгодных позициях, воспринимая достижение такого состояния с разных позиций.

Борьба взглядов нам жить помогает: такую мудрость должен извлечь читатель из «Голоса Америки».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Каким образом люди должны взаимодействовать друг с другом на уровне государств? С одной стороны кажется, будто человечество едино. А на деле? На деле таковым оно никогда не будет. И ничего с этим не сделаешь. Вероятно, в отдалённой перспективе, человечество действительно станет единым, только то настолько утопично, что подобно несбыточной мечте. Или даже антиутопично, поскольку подобное возможно лишь под диктатом беспрекословного подчинения, когда люди уподобятся бездушным телесным оболочкам. Тогда вовсе становится непонятным, почему люди должны друг с другом взаимодействовать. Зачем? Особенно в сфере собственных достижений. Можно поступить проще, взяв за пример западную модель. Согласно оной центр достижений человечества находится под их контролем. Если хочешь быть причастным, принимай условие находиться в их подчинении. Кажется, это является не совсем честным. Однако, другой модели общего для человечества принципа взаимодействия предложено не было. Всякий другой принцип становился посредником, в конечном итоге переходящий на западную модель. А как предстояло быть советским учёным, желавшим приобщения к всеобщему? Как раз об этом и постарался рассказать Константин Симонов.

Читатель спросит, каким образом это вообще может функционировать? Если передашь информацию, например, о новом способе борьбы с чумой, то практически сообщишь секрет биологического оружия. Тут, как минимум, речь пойдёт о государственной измене. В последующем оно так и будет восприниматься, отчего учёные окажутся под постоянной угрозой провести несколько десятков лет на положении заключённых. Но в первые годы окончания Второй Мировой войны западные государства скорее считались за дружественные. Пусть никто не верил в возможность такого отношения в хоть самой малой продолжительной перспективе. Да вот учёные — люди другого склада ума, желающие развивать науку совместно, из-за чего не всегда способны соотнести реальное положение дел с необходимостью заниматься совместными разработками. Правильно будет поставлена проблема: если сообщить им о новом способе борьбы с чумой, на западе сэкономят три года. Почему-то в обратную сторону это не работает. То есть советским учёным никто не станет помогать. Причина чего очевидна — они сами согласились находиться под контролем центра достижений человечества.

Есть ещё одна проблема. Когда представляешь собственные разработки для изучения, можешь оказаться посторонним лицом. Буквально — тенью чужого успеха. В учёном мире к тому не привыкать. Но в случае, когда достижение приписывается руководителю проекта, это практически само собой разумеющееся. Совсем другое, если авторство приписывают учёные из других государств. Получится так, что изначально создавший достижение отодвигается в сторону. Разве не того он сам хотел? Либо твои достижения становятся объектом владения некоего центра достижений человечества, или можешь оставить свои изыскания при себе.

Константин Симонов затронул действительно важную и сложную тему. Ещё не один учёный разобьётся о стену несогласия с принципами того самого центра достижений человечества. Система настолько окажется отлаженной, продолжив манить умы учёных делиться разработками. Оправдано ли это? Учёные должны быть альтруистами, работая во благо всего человечества, создавая нечто для всеобщей пользы, и ничего не требуя взамен. Только на уровне государств согласия по данному поводу не наступит. Будут задействованы совсем другие принципы обогащения научными знаниями. Как не трудись учёные, в некоторые моменты их согласия не станут спрашивать. Получается, вне зависимости от человеческих устремлений, наука продолжит движение вперёд, идя если не прямо, то обходными путями. И пока это могло оставаться на уровне государств, соблюдалось равновесие.

Осталась незатронутой последняя проблема. Многие ли имена учёных сохранила история?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Редкий ныне американский писатель позволяет себе ограничиться книгой в одном количестве, не задумываясь о написании к ней предысторий или продолжений. Таковых книг должно быть минимум три. И неважно, что они могут оказаться довольно посредственными, а сюжетная канва чрезмерно растянута. Так принято. В цикле должно быть минимум три книги. Считайте это за золотой стандарт. А как быть, когда видишь автора вроде Джона Грина, создавшего для читателя исчерпывающее по содержанию произведение? Даже тему он выбрал, о которой не каждый захочет говорить. Читателю предстояло узнать историю больных раком подростков, обречённых на смерть с того момента, как они появляются на страницах.

Как всему этому внимать? С пониманием. Только трудно осознать, когда ты жалеешь о смертности телесной оболочки, принимая оставшиеся тебе жить десять-тридцать-пятьдесят лет. А как быть в случае, если счёт идёт на месяцы и дни? Особенно при условии, если человек не успел начать жить, его организм не смог до конца сформироваться. Этот человек не успел познать радостей бытия, обречённый существовать в осмыслении горькой участи принять неизбежное. В США для таких созданы специальные центра поддержки, им предоставляется возможность общаться со столь же смертельно больными. Именно там начнётся рассказ от Джона Грина. Туда придёт главная героиня, которой даже сделать шаг по ступеньке вверх — невероятная трудность. Понятно, читатель волен обвинить автора в излишнем драматизме. Однако, если не в произведении об онкобольных, то где подобным образом следует рассказывать?

Можно было под другим углом посмотреть на проблему. Джон Грин не стал этого делать. Его герои должны продолжать жить, не теряя ни грамма надежды. Зачем думать о неизбежном, когда нужно жить прямо сейчас? Почему бы не осуществить какую-либо мечту? Для главной героини — желание узнать про судьбу любимых литературных персонажей. Читатель сочувственно поймёт. Привыкли американцы требовать от авторов продолжения историй, не давая им поставить последнюю точку. Вот и главная героиня не понимает, почему писатель не продолжил рассказ. Проблема заключалась в том, что он теперь живёт в Голландии. Попасть туда — целое приключение.

Джон Грин разочарует читателя. Откуда столько ненависти в том писателе, перебравшемся в Голландию? Ему плевать на всех, в том числе на фанатов его творчества. Безразличие распространяется даже на смертельно больных. Впору думать, Джон Грин сам жестоко поступает. Однако, в благодарностях он подтвердит — у рассказанной им истории есть реальные прототипы. Значит, тот писатель действительно существовал, был настолько же груб. Это жизнь — должен подумать читатель. Не везде в мире тебе в ответ улыбаются, чему американцы в той же мере удивятся. Да и к чему говорить о некоем позитиве, если книга пропитана болью и страданиями?

Останется дождаться финала произведения. Читатель готов внимать смерти главной героини. Только сможет ли это описать Джон Грин? И требовалось ли сообщать читателю, если прежде он уже становился свидетелем, как главная героиня едва не умирала? Драматизм происходящего будет в другом — в необходимости смотреть на умирающих вокруг. С первых строк читателю было сказано — среди собиравшихся в центре поддержки существовало негласное соревнование: кто проживёт дольше. Такое вот незамысловатое стремление жить, обеспечивая себе успех хотя бы в этом.

А как иначе рассказать о данной книге? Этого вовсе не требуется. У каждого обязательно появится собственное мнение. Суть всё равно не поменяется. Лишь бы онкобольным помогали, не поворачиваясь к ним спиной.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что есть путь творца? На этот вопрос рано или поздно должен ответить любой человек, склонный к творчеству. В данном конкретном случае речь шла про способность к созданию музыкальных композиций. Вниманию представлен композитор, не умеющий найти место в окружающем его пространстве. Он всегда творил будто бы для себя, при этом желая найти отклик в сердцах слушателей. Но как это сделать, если ты живёшь в советском государстве? Результат твоего труда людям не нравится, если судить по реакции общества. А вот где-нибудь за океаном ты очень даже популярен. Как быть такому композитору? Ответ довольно простой — к нему Михалков и хотел подвести зрителя в очередной пьесе.

Как же такому творцу быть? Возможно для этого Сергей затевает спор между композитором и художником. Один на разный манер может «Снегурочку» исполнять, другой постоянно иначе создаёт изображения маков. Со стороны кажется — делают однотипную работу. Однако, сами творцы с этим никогда не согласятся. Что зритель должен в таком подходе увидеть? Разве только невозможность понять грань между доступным его пониманию. Вроде бы одна манера создания творческой работы понравится, другая — нет. Тогда же, людям с прочим подходом к мировосприятию, всё может быть с точностью до наоборот. Почему? Чаще всего — случайность. Нельзя заранее предугадать результат, слишком много задействуется смежных факторов, учесть которые невозможно. Но композитору, представленного вниманию зрителя, от этого не легче — не любят его творчество в Советском Союзе.

Почему же так происходит? Ещё одно предположение — оторванность от народа. Пиши какие угодно композиции, если ты духом далёк от происходящего в стране, к тебе никто не потянется. Тогда зачем к композитору приходит пионервожатая и просит рассказать детям о творчестве? Окажется, композитора очень даже ценят, особенно полюбив в военные годы. Как-то так получилось, что в руках танкистов оказалась тетрадка с нотами, пришедшимися им по душе, с ними прошедшими военные годы. Может они не знали, насколько композитор далёк от народа? И не значит ли это, что более всего вершит дело случайность? Не окажись в руках танкистов тетрадка с нотами, так и остаться композитору наедине со своими сомнениями. Всё в мире подлинно происходит по воле случая. На этот раз было суждено стать важным для страны композитором.

Михалков ставил перед зрителем новую задачу — понять изменения в подходе главного героя к творчеству. Будет ли он продолжать создавать композиции в угоду собственным устремлениям, не обращая внимания на народ, либо наконец-то задумается, насколько важно трудиться во имя желающих услышать результат его труда? Так и окажется. О чём ему предстояло написать? Лучшее из им созданного — композицию о Родине.

Теперь читатель подводит итог под прочитанным. Действительно ли творец должен жить ради внимания к его творчеству? Ответить на данный вопрос нельзя. Можно разделить творцов на тех, кто творит ради внимания, и тех, кому важен непосредственно процесс творчества. Тогда забывается отпечаток времени. В прежние годы приходилось творить ради внимания, иначе никто о твоём творчестве не узнает. Не исключено, археологам удастся раскопать творения непризнанного творца, быть которым в числе остатков от безымянных мастеров древности. А так как перед читателем пьеса от советского автора, ещё и получившего за неё Сталинскую премию, вывод будет самым очевидным — кем бы ты не являлся, работником умственного или физического труда, всё тобой делаемое должно служить на пользу всего советского общества.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сергей Михалков решил обозначить важную для понимания тему — необходимость возвращения советских детей домой. Неважно, каким образом они оказались в Германии, теперь должен быть поставлен вопрос о неправомерности их насильственного удерживания. Для этого была написана пьеса о сиротском доме на территории, находившейся под управлением Британской империи. Там содержалось много советских детей. И главный герой повествования должен был считаться за советского ребёнка, за одним исключением — на которое британцы желали ссылаться более всего — они в тот период не признавали украинцев за отдельную нацию, считая их скорее за поляков. А если это так, тогда Советский Союз не имеет права требовать возвращения таких детей.

Другой аспект повествования — нежелание отдавать даже советских детей. По причине того, что они будут воспитываться в духе советской идеологии. А пока они находятся под контролем, следует всячески унижать моральное достоинство, показывая, насколько неправильно поступают дети, о которых проявляют заботу, кормят, обеспечивают досуг, должные за то демонстрировать ответную благодарность. Например, надо забыть русский язык. Если к тебе хорошо относятся, говори на английском языке — таково требование. Но Михалков не стал оговариваться, какими методами британцы к этому принуждали. Зная об их воспитательных нравах, вспоминая книги Чарльза Диккенса, Сергей правильно поступал, недоговаривая.

Третий аспект — убеждение через введение в обман. Детей убеждают в том, что в Советском Союзе не осталось живых родственников, они там теперь никому не нужны. Могут убеждать, будто их бросили. Так происходило по причине нежелания работать с представителями Советского Союза, либо по злому умыслу, должному быть ясным по прежде изложенным аспектам.

Читатель волен на свой лад соглашаться или искать иные доводы, видя в ему представленном варианте способ обращения к советскому зрителю юного возраста, выраженный представителем как раз Советского Союза в форме пьесы. Но не думается, возьмись за подобную тему британский писатель, будто он иначе покажет тогда происходившее. Вполне очевидно, при повествовании будут расставлены иные приоритеты, где читательская аудитория рассчитана на необходимость противления всему, связанному с социалистическим мировоззрением. И читатель всё воспримет тем образом, исходя из внутреннего желания понять ему сообщаемое. Вот и в пьесе Михалкова такой читатель увидит очернение британских порядков, которые наоборот стремились уберечь советских детей, пусть и не самыми лучшими для того способами.

В случае Михалкова, он показывал действительность в её неприглядном виде. Советский читатель ему в том очень даже поверит. И поверит более по причине согласия именно с такой позицией. Дай ему вышеозначенный другой пример, к нему последует аналогичное отношение. Британцы вообще не скрывают своего отношения к окружающему миру, скорее стремясь подчинить себе, нежели допустить любое прочее. Убедить советских детей в необходимости служения идеалам Британской империи гораздо проще, пока они не стали взрослыми. После они сживутся с новым для них миром, полностью переняв мировоззрение западного человека.

Что для читателя важно — поставлена новая для внимания проблема. Со временем окажется, данная проблема не потеряет актуальности. Лишь за тем исключением, что понятие Советского Союза сменится соотносимым с Россией вообще. И что-то подсказывает, тем детям, на чьё мировоззрение британцы повлияют, впоследствии окажется горько больно, когда с ними совсем перестанут считаться. Но если об этом говорить, содержание пьесы Михалкова станет вовсе неинтересным, учитывая скоротечность политических устремлений Британской империи. Разве только в качестве примера, когда британцы начнут повторять нечто подобное снова.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Главной пьесой 1949 года стала работа Всеволода Вишневского, повествующая о событиях по складывающимся в стране непростым обстоятельствам, случившимся в 1919 году. Среди действующих лиц присутствуют Сталин и Ленин. Насколько было оправдано их прямое участие? Вишневский не боялся навлечь на себя гнев? В послевоенное время часто случалось за малейший недосмотр лишиться положения в обществе. Или ему требовалось оправдаться за допущенные огрехи? Будучи состоящим в журнале «Знамя», Всеволод печатал стихи Анны Ахматовой и, ставшую опальной, повесть Казакевича «Двое в степи». Причины недовольства могли быть разными, как в случае произошедшего позже отстранения Панфёрова из-за позиции Вершигоры, чрезмерно возвысившего роль партизанского движения, почти ничего не сказав про партийных работников. А тут сразу фигуры Сталина и Ленина. Но претензий не последовало. Видимо, негативную реакцию мог высказать только Сталин, остальные на этот раз решили наблюдать со стороны.

Что должно происходить на сцене? Ленин назначает Сталина ответственным за борьбу с интервентами. Первоочередной задачей становится устранение внутренних противоречий. Требовалось найти силы, действующие изнутри. Такие присутствовали в Петрограде. Что делает Сталин? Он находится в штабном вагоне, погружён в тяжёлые думы, отказывается от завтрака и обеда. Первым его решением стало отстранение петроградских комиссаров, не сумевших наладить оборону. Затем Сталин принимает работников Путиловского завода. И возникает первое затруднение. Ленин дал чёткое указание всем оставаться на своих местах. Работникам же озвучили требование эвакуироваться. А что происходит в стране? По требованию власти не явились Родзянко, Колчак и Денисов. Значит, они перешли на сторону англичан и американцев. Они — гнилые люди. Более ничего осмысленного в пьесе у Вишневского не было.

Сами обстоятельства непосредственной обороны Петрограда должно быть многими стались забыты, тогда как собирались силы числом более шестидесяти тысяч человек. С одной стороны Красная Армия, с другой — объединённая группировка белого движения, Британской империи и прибалтийских государственных образований. Ключевую роль сыграла сплочённость Красной Армии, в отличие от которой противник не мог выработать скоординированных действий. Вследствие этого в течение полугода получилось наладить оборону и выбить противника с занимаемых позиций.

Вполне очевидно, среди действующих лиц нет Троцкого. Но о нём вообще не принято говорить в рамках рассмотрения лауреатов Сталинской премии. Этого человека не могло существовать в положительном значении. О нём даже не пытались говорить, в том числе в порицающих тонах. А к моменту окончания Второй Мировой войны его имя можно было смело забыть, словно его никогда не существовало. Вишневский это понимал, используя только необходимые для повествования моменты. Первоочередным являлось возвышение фигур Сталина и Ленина, чьи решения и действия привели к успеху. Прочее, будь оно даже отличным от действительности, значения не имело.

Пьеса Вишневского получила одобрение Сталина, была с успехом поставлена едва ли не во всех театрах страны. Даже думается, любой гражданин считал необходимым посетить представление. Снискал ли этим Вишневский снисхождение за допущенные им в прежние годы промахи? Сказать о том трудно. Всего через год его разобьёт инсульт, и в феврале 1951 года он умрёт. Так резко оборвётся наполненная событиями жизнь, сама по себе достойная отдельного литературного произведения. Ровесник века, он получил Георгиевский крест в Первую Мировую войну. Но про Всеволода Вишневского может быть когда-нибудь ещё напишут. Пока же читатель видел последнюю его работу, пусть и лишённую перспективы хоть каким-то образом остаться в качестве достойной внимания литературы.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как же разобраться в нарративах западной литературы? Что они хотят от мира, в котором продолжают существовать? Почему им мнится нечто такое, к чему они продолжают тянуть руки? Сперва низводят всё до примитивного состояния, после стараются повернуть вспять. Почему нет последовательности в их действиях? А если человек с таким образом мысли оказывается в любом другом месте, там он начинает заниматься точно тем же. Вот взять в качестве примера Надин Гордимер, жительницу Южной Африки, чья жизнь напрямую связана с осмыслением апартеида. Она поставила целью дать чернокожему населению равные права. И свою позицию выражала в числе прочего через литературные произведения. Одним из таковых стала книга «Хранитель», но написанная всё равно в духе осмысления мира взглядом западного человека.

Нельзя сказать, чтобы книга читалась легко. Не за это на неё обратили внимание. Вследствие чего-то англоязычный мир ведь начал заниматься самоедством. Годом ранее Фаррелл ославил британцев чернением поведения в колониальных индийских владениях. Теперь вот Надин Гордимер решила разбавить тягостное впечатление от бремени белого человека, во многом наделив главного героя своим личным мировоззрением, внушив ему необходимость жить с муками совести. Но думала ли Надин наперёд, сколь всё может повернуться вспять, когда уже любого белокожего начнут принимать, в первую очередь задумываясь над необходимостью причинить ему страдания? Если не в ЮАР, то в соседних государствах точно, где не так-то просто оправдаться за белый цвет кожи. Быть может к русским там и проявят снисхождение, если успеешь об этом сказать.

Что делает главный герой на страницах произведения? Мучится совестью. Он видит, как смерть чернокожего ничего не значит. Даже пусть он убит, никто не станет это расследовать. Где найдут, там и закопают. Что до христианских норм морали? На чернокожих они не распространялись. Как такое вообще может быть? Кто бы о таком мог знать. Зачем вообще западный человек низводит всё в пропасть? Спустя поколения начинается игра с совестью. То он обращает в рабство и продаёт на плантации, после начинает с этим бороться. То он призывает не считать за людей, затем стремясь найти в душе уголок сострадания. Это тяжело понять. Не понимала того и Надин Гордимер.

Можно сделать предположение, основываясь из мест происхождения её предков. Она — дочь евреев, переехавших в Южную Африку, отец — из Российской империи, мать — из Лондона. Может в этом кроется её миропонимание. Всё-таки в ней больше от матери, но ощущение присутствия совести — от отца. Осталось разобраться с обуревавшими её чувствами. Она выплёскивает их на страницы произведений. Причём всё в том же западном духе, низводя повествовательный слог на червоточины западной же литературы, впитавшей гнилость чрезмерного внимания к низменностям человеческих стремлений. Опять читатель видит моменты, никакого влияния не оказывающие, но активно используемые. Для чего в произведении со столь тяжёлым наполнением опускаться до описания мужской эрекции и женских сосков? Ещё один вопрос, ответ на который невозможно найти.

Если же смотреть на книгу Надин Гордимер поверхностно, ничего вовсе не заметишь. Просто задумаешься о существовании проблем, тебе неизвестных. Это не значит, будто читатель лишён возможности сочувствовать неоднозначности созданного в Южной Африке положения, просто читатель не может понять, на каком основании подобное вообще могло возникнуть? Если о чём «Хранитель» и напомнит, то о сложности восприятия устройства осмысления действительности на Западе. Может им там стоит попробовать смотреть на жизнь прямо, не прикрываясь восприятием через чувство собственной важности?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Описать восстание сипаев? Не составит затруднений! Видимо так подумал Джеймс Гордон Фаррелл, когда взялся отразить события былых дней, измыслив для того осаду им выдуманного города. О чём именно следует рассказать? Разумеется, про обижаемых индийцами британцев. А почему так случилось? Говорят, из-за патронов, пропитанных свиным и говяжьим жиром, оболочку которых требовалось разрывать зубами, после чего извлекать заложенный в них порох. Ни слова про присущий британцам джингоизм, ни про сложившуюся в Индии обстановку. Всего лишь из-за особенностей технологии производства патронов. То есть британцы не учли религиозного аспекта. Быть может это стало последней каплей терпения. Что же тогда прежде беспокоило индийцев? Об этом читатель так и не узнает, к тому же посетовав на отсутствие среди действующих лиц хоть кого-нибудь со стороны сипаев. Потому приходится внимать бедственному положению британцев, поскольку на страницах произведения страдают только они.

Ещё читатель волен отметить взаимосвязь происходящих на планете процессов. За несколько лет до восстания сипаев закончилась Крымская война. А ещё незадолго до того в ряде европейских государств бушевала холера. Были и другие обстоятельства, которые очень сложно все рассматривать одновременно. Для Фаррелла важной показалась именно эпидемия холеры. Он решил сообщить читателю историю, когда в лондонском Сохо случилось разгадать секрет заболевания. То есть об этом было известно уже на протяжении более сотни лет, но Фаррелл решил в подробностях изложить те обстоятельства и на страницах «Осады Кришнапура», сведя повествование к продолжающейся борьбе взглядов. Немудрено, в самой Индии возбудителя заболевания обнаружат лишь спустя тридцать лет после восстания сипаев. Другой аспект — мытьё рук. Фаррелл словно взялся донести до читателя даже такую сторону борьбы человеческих измышлений. К описываемым событиям мало кто считал нужным мыть руки, не видя в том какой-либо необходимости. Читатель не должен удивляться, на момент действия не все улавливали взаимосвязь между инфекционными заболеваниями и грязными руками. Впрочем, не знали они и про инфекционные заболевания, скорее склонные поверить в теорию миазмов.

Что до непосредственного восстания сипаев, читатель не может знать, насколько Фаррелл правдив. Джеймс должен был быть воспитан на рассказах отца об Индии, поскольку тот служил бухгалтером в Бенгалии. Вероятно, некоторые свидетельства о тех днях он мог ему изложить со слов непосредственных очевидцев. Но насколько всё это требовалось для написания произведения? В доступности имелась литература как о самом восстании, так непосредственно об осаде городов Канпур и Лакхнау, которые пришлось уступить. Можно было обратиться к художественным произведениям. Тот же Киплинг писал, выведя причину вспыхнувшего конфликта более из-за тяжёлого налогового бремени. Но Фаррелл ни на шаг не отступал от плана описывать бедствие британцев, пострадавших от будто бы незначительной оплошности. Не придётся удивляться, если поныне разговор о восстании сипаев неизменно начинается с рассказа о пропитанных животным жиром патронах. Нужно смотреть глубже, чтобы увидеть за бедствием действующих лиц подлинную причину их страданий. Читатель то отметит непосредственно сам, увидев присущую им надменность.

Иногда кто-то высказывает недоумение, по какой причине «Осада Кришнапура», несмотря на приписываемую значимость данному произведению, остаётся чаще всего без внимания со стороны читателя. Объяснение стоит искать в неудобстве объяснения некогда происходивших событий. Показывать британцев такими, как это сделал Фаррелл, не является самым лучшим решением. Гораздо лучше закрыть глаза и поговорить о чём-нибудь другом, нежели вновь затрагивать тему джингоизма, ничуть не утратившего позиции в мировосприятии британцев и поныне.

Автор: Константин Трунин

» Read more