trounin.ru

В 1897 году цикл «Итальянские новеллы» пополнился ещё двумя сказаниями: «Железное кольцо» — с подзаголовком «Новелла XV века» — опубликована в журнале «Всемирная Иллюстрация»; «Превращение» — с более длинным и уточняющим подзаголовком «Флорентийская новелла XV века» — в журнале «Нива». Описываемое всё больше приобретало вид сказочного предания, чем и принято проводить разграничение между рассказом и новеллой. По сути, новелла — тот же рассказ, только с совсем уж далёким от действительности сюжетом. Разумеется, это лишь условности, действительного значения не имеющие. Просто нужно как-то придавать вес творчеству. Читатель должен согласиться — от «Итальянских новелл» ждёшь большего, нежели от «Итальянских рассказов».

В «Железном кольце» Мережковский поведал сказку про ожидание принца не белом коне. К слову, принца на белом коне ожидают не только девушки из бедных семей, сироты или юные мечтательницы. Отнюдь, такового склонны ожидать женщины всех возрастов и всякого социального положения. От принца на белом коне не откажется принцесса и даже королева, появись оный на горизонте. Да как распознать — принц ли перед тобой? Если опять, согласно сказочных преданий, избранник судьбы пробует испытать невесту на чувства к нему, пока он в её глазах не принц, а нищий или проезжий купец. В сказках девушка оказывается удовлетворяющей ожиданиям принца. Что же, одно дело принцу испытывать простолюдинку, и другое — влиятельную даму. Вот Мережковский и обрядил каталонского принца в одеяние наваррского торговца редким скарбом, позволив ему попытаться завоевать любовь тулузской дамы, вручив ей с льстивыми словами железное кольцо и потребовав за то поцелуй, обещая золотые горы.

Иного содержания оказалась новелла «Превращение». Дмитрий сообщал историю, выдавая вымысел за правду. Как установить, насколько возможно, чтобы человек перестал узнавать себя? При том он понимал — остался таким же, только изменилась его внешность. Более того, его не могут узнать даже родственники и близкие друзья. Не злые ли чары были в том повинны? А может желание себя изменить, способно сотворить так страстно призываемое? И вот, однажды, твоя внешность меняется. Радоваться? Отнюдь. В тебе могу опознать преступника, на которого ты теперь стал похож. Как же оправдаться? Практически никак. Тебя примут в свою среду знакомые того, на кого ты отныне похож. Они будут недоумевать, с какой лёгкостью ты попался и не оказывал сопротивления. Всему виною превращение. Осталось понять, как доказать, что случившееся является недоразумением.

Можно понимать содержание новеллы иначе, так как не каждый читатель склонен верить написанному. На самом деле, любая художественная литература — есть вымысел, отчасти похожий на правдивое изложение, скорее приближенное к правде, но трактуемое в зависимости от представлений о должном быть у писателя. Скорее не происходило превращения, случилось иное — нечто вроде общего заговора. Так проще некоторым людям доказать, насколько они ошибаются, возвеличивая собственную личность. Ежели все перестанут в таких людях признавать прежде ими знаемых, соглашаясь в никчёмности их существования, так может пыл гордецов поостынет. И вдруг случится настоящее превращение — противная взору гусеница превратится в радующую глаза бабочку.

На этом «Итальянские новеллы» не заканчиваются. К ним опосредованно примыкает сказание о жизни Микеланджело Буонаротти — крупном итальянском живописце эпохи Возрождения; и выполненный Дмитрием перевод романа «Дафнис и Хлоя» за авторством Лонга, жившего приблизительно во II веке нашей эры. Об этом будет обязательно сообщено в скором времени. Пока же предлагается не спешить. Мережковский продолжал набирать силу в качестве литератора.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Обычно у Мережковского «Итальянские новеллы» выделяют отдельным циклом для публикации. Они включают следующие произведения: «Любовь сильнее смерти», «Наука любви», «Железное кольцо», «Рыцарь за прялкой», «Превращение», «Микель-Анжело», «Святой сатир», «Дафнис и Хлоя». Не все они являются новеллами об Италии и не все являются оригинальными произведениями непосредственно Дмитрия. Про это стоит говорить отдельно, когда речь будет касаться каждой из новелл. Пока же нужно остановиться на двух, чаще прочего выступающих за заглавные — это «Любовь сильнее смерти» и «Наука любви», опубликованные в журнале «Северный Вестник» за 1896 год, они не несли подзаголовков, характеризующих их именно новеллами.

«Любовь сильнее смерти» — сказание о Флоренции, про быт тамошнего населения. Читатель помнит «Ромео о Джульетту» Шекспира, где речь касалась Вероны, где имелись враждебные семейные кланы, не способные друг с другом найти общий язык. Примерная ситуация имела место быть во Флоренции, только мир не брал людей по профессиональному признаку. Ежели говорить определённо, то мир не входил в дома мясников и шерстобоев. Особенно враждовали двое, по одному от каждой профессии. И когда мясник умер, шерстобой обманул вдову, убедив закрыть лавку. После этого его дела выправились и он зажил припеваючи. Так сказание со столь скорым началом обрастало деталями, покуда читатель не начинал внимать истории о девушке, что проверяла чувства возлюбленных, выдавая себя за умершую. Говорить о сумбурности изложения дополнительно не приходится.

Совсем иначе Мережковский подошёл к изложению сказания «Наука любви», явно планируя рассмешить читателя, сообщив ему историю в духе «Декамерона» за авторством Джованни Боккаччо. Сообщалось о студенте, который решил выведать у профессора нечто полезное с практической точки зрения, ибо грешно итальянцу не уметь любить, а он — на своё горе — такой способностью ещё не овладел. Вот он и спросил совета у профессора. Какой же итальянец не поможет трепещущему сердцу в столь не совсем уж деликатном — для итальянца — ремесле? И профессор начал ежедневно давать задания, не подозревая, к чему это в итоге приведёт. Ведь читатель помнит истории, рассказанные Боккаччо, когда муж оказывался рогоносцем по собственной вине, не подозревая, как глупо протягивать руку помощи нуждающемуся, порою несознательно ему рога и наставляющему.

Советы профессора просты и незамысловаты. Они нисколько не противоречат трудам, каковыми радовал андалузцев Ибн Хазм в «Ожерелье голубки» и французов с итальянцами Стендаль в трактате «О любви». Выбери прелестницу, ходи мимо дома её, заглядывай в окна, пусть она тебя заметит, вступи в разговор, добейся приглашения домой и далее действуй по обстоятельствам. Студент проявит прилежность и добьётся потребного, и даже больше. Осознав, с кем студент завёл знакомство — а завёл он его с женой самого профессора — должна будет разразиться буря, над чем читатель начинал ещё с середины повествования смеяться в полный голос. Оставалось узнать, как Мережковский подведёт повествование к завершению.

Мораль «Науки любви» окажется не в том, что можно научить другого тому, о чём знаешь сам. Скорее придётся осознать, насколько малы познания, раз, по мере научения, обучаешься и сам. Не будет горестных разочарований, только благодарность за преподнесённый урок. Пусть профессор окажется едва ли не посрамлён, зато наконец-то вспомнит о жене, томящейся в ожидании супруга и готовой на супружескую неверность, пока тот с рассвета до заката пропадает на работе. Впрочем, Дмитрий рассказывал про итальянцев, чей пылкий нрав — притча во языцех. Хоть и так, всё равно каждый выносит суждения согласно воспитания по традициям, присущим его окружению.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Куликовская битва — как миф, где мнимая польза не оговаривает последствий. Все знают о храбрости московского князя Дмитрия, посмевшего дать бой Мамаю, получив за то прозвище Донского. Что было после — представляет малый интерес. Да и тяжело говорить, когда плоды победы оказываются несущественными. Однако, потомку требуется иметь определённые представления о прошлом, чему и потворствовали писатели, вроде того же Сергея Бородина. На страницах развернётся битва на Воже, после случится и само сражение на Куликовом поле. На фоне этого будет показана история человека, желающего найти полюбившуюся ему девушку, чтобы вместе с нею попасть под натиск золотоордынцев на Рязань. И на выходе ощущение истинной стойкости русского народа, способного отныне сбросить иго. Было бы оно так, но Бородин о том предпочёл не рассказывать.

Любят писатели поднимать тему возвышения Москвы. Говоря об умении московских владетелей копить и набивать закрома полезным. Может забывают данные литераторы, сколько раз Москва опустошалась и сжигалась? И Кремль обносили камнем, бывший столь же непрочным, стоило врагу встать у ворот. Даже нет речи о том, что пусть кто-то возводил стены, до которых никому не было дела, пока они не начинали осыпаться. Со стенами Дмитрия Донского произойдёт похожая история, пока их через сто лет не задумают обновить. Имело бы то действительное значение. Нет, Бородин создавал определённый образ, показывая советскому читателю, каких вершин можно достичь, только бы сплотиться в единый кулак.

Требовалось облагородить Русь, ведь европейцы посмеивались над восточными славянами. Этому поможет создание благоприятного образа. Не просто Русь терпела необходимость платить дань Золотой Орде, а ради цели иной — уберечь Европу от продвижения монголов на север и запад. Бородин так и рассказывает, убеждая читателя. Для Сергея Русь — подобие фронтира. За её пределами раскинулись поля с кочевниками, от пыла которых европейцев уберегает сила оружия княжеств восточных славян. Никаких иных причин не оглашается. И сам Дмитрий Донской говорит, что за ум люди на Руси возьмутся позже, пока надо держаться друг друга и не жалеть жизни, оказывая сопротивление монголам.

Не любят писатели и затрагивать тему вхождения Руси в Золотую Орду. Редкий источник рассматривает исторические процессы, почти всегда отстраняясь от общей истории народов, покорённых завоеваниями Чингисхана, его детей и внуков. Как мало кто задумывается над политикой Рязани, постоянно искавшей выгоду на стороне Золотой Орды, поскольку случись конфликт, и выжигать первыми начнут поселения рязанцев. Отсюда недоразумения в понимании истории у потомка, критически воспринимающего действия рязанских князей, готовых поддерживать монголов в том числе и на Куликовом поле.

И тут встаёт двояко трактуемый вопрос, в той же мере игнорируемый Бородиным. На Руси не допускалось отказываться от клятвы. Ещё до монгольского завоевания считалось, ежили пленник бежал из заточения, он должен подвернуться ещё более гнетущему наказанию. Так и Рязанское княжество, выбрав в покровители монгольского правителя, не могло отказываться от клятвы. Неизвестно, как друг на друга смотрели жители из разных княжеств, только не могли они не понимать, насколько важно держать однажды данное слово верности. Какой из писателей об этом хоть раз задумался?

И как же происходила Куликовская битва? На страницах Сергея Бородина — практически мимолётно. Дольше искали среди павших Дмитрий Донского, делясь переживаниями о его постигшей участи. Прочее в произведении — мелкие детали, возможно способные заинтересовать и удержать внимание читателя.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Крымская война интересна ещё и тем обстоятельством, что именно на её полях появились сёстры милосердия. И отнюдь не англичанам принадлежит пальма первенства, согласно созвучию возвеличивания личности Флоренс Найтингейл. Сергеев-Ценский показал, как русские опередили на полгода, допустив женщин до госпиталей с раненными, позволив им ухаживать. Согласно николаевских наставлений, сёстры милосердия получили форменный костюм, став полноценными участницами происходивших на полуострове и рядом с ним событий. Этот факт обязательно будет обыгран в произведении. Впрочем, стиль повествования остался прежним — читатель переходит от одного действующего лица к следующему, становясь свидетелем всевозможных сцен, причастных к тому промежутку времени.

Вслед за рассказами о подвигах матроса Петра Кошки, которому как раз и приписывают возникновение разносторонне трактуемого афоризма про приятное Кошке доброе слово, повествование затрагивает проблемы со снабжением солдат провиантом. По злому умыслу или в силу безразличия, армия получила гнилые сухари. Что делать? Выбрасывать их нельзя. Значит, нужно выдавать — всё равно будут съедены без остатка. А если солдат обозлится, так оно к лучшему. Читатель видит логику командования следующим образом — злобу русские на начальстве никогда не вымещают, они обрушивают гнев на врага.

Для пущей надобности, ибо как не сообщить о столь любопытном факте, Сергеев-Ценский поделится информацией о пиявках. Как раньше лечили? От всех бед пиявка помогает. Получается, на них большой спрос? Разумеется. И как же поступить предприимчивому дельцу? Ответ очевиден — разводить пиявок самому. Осталось всё это описать. Зачем? Чтобы читатель подошёл к пониманию Крымской войны и с этой стороны.

Хорошо, как же быть с ещё одной стороны — введением Николаем квот на поступающих в учебные учреждения? Ежели в среде студентов так много вольнодумцев — справиться с ними нужно самым очевидным способом, то есть сократить эту самую среду. И пусть Россия не дополучит квалифицированных специалистов, зато самодержавие продолжит спокойно существовать. Всё это будет затронуто в связи с темой столетия Московского университета. Вроде бы и не тот эпизод Крымской войны, должный быть рассмотренным. Однако, Сергеев-Ценский считал иначе.

Могла ли быть интервенция на столицу? Отчего Крымской войне не перейти на северные рубежи государства? Тогда нужно искать способного защитить город, не отрывая при том командование с основной линии фронта. Выбор падёт на восьмидесятилетнего Ермолова. С этой стороны Сергеев-Ценский правильно вспомнил, к описанию чего ему следует возвратиться. Но лишь для того, чтобы снова совершить экскурс в историю, помянув мытарства греков, некогда испытывавших помощь от тех же англичан, снабжавших их всем необходимым для ведения борьбы против владычества османов. Что же они получали? Вместо оружия они извлекали из присланных ящиков дубины, а патроны внутри содержали крупу — никак не порох.

Но вот главная сторона Крымской войны — в 1855 году Николай умрёт, оставив Россию сыну Александру, тому, что годом позже войну завершит, будучи потерпевшим поражение. А как же сами боевые действия? Это всё остаётся рядом с Крымом, тогда как Сергееву-Ценскому показалось более важными давать представление в общем. К чему и для чего рассказывать именно подобным образом? Или существенно важного ничего не происходило, а описывать всё-таки требовалось, раз уж взялся скрупулёзно повествовать обо всём, что так или иначе связанно с тем временем? Иного мнения не возникнет.

Повествование продолжает складываться пунктирными линиями, раскрывая единый сюжет. Осталось сообщить, каким образом Россия потеряла то, что она ещё не раз потеряет и приобретёт в будущем.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Природа самодостаточна. Однако, человечество так считать не склонно. Оно считает самодостаточным как раз себя, тогда как прочее зависит от его деятельности. Для граждан времени становления Советского Союза подобный ход мысли ныне воспринимается очевидным. Но к такому склонны абсолютно все люди. Постоянно рождаются теории и предположения, истинности в которых порою не бывает. Всякий раз фиксируется определённый момент правды, только за неё и принимаемый. И неважно, что в будущем любое мнение может быть опровергнуто, хоть и будь оно истинно правдивым. Говорить об этом можно бесконечно, но для наглядности лучше ознакомиться с теорией Евгения Сергеевича Гернета, благодаря усилиям Паустовского принявшей вид документальной повести.

Человек начала XXI века боится глобального потепления. Он панически опасается повышения температуры на планете, целиком возлагая вину на собственную деятельность, ежели цифры оказываются выше на десятые доли градуса, нежели за прежние годы наблюдений. Как следствие, потепление приводит к таянию ледников. Значит, большая часть суши будет подвержена затоплению. Гернет думал о другом. Он желал избавить планету ото льдов. Он выдвинул теорию, что лёд порождает похолодание — и это так, стоит попытаться вникнуть в суть его измышлений. А как же глобальное потепление? Только советский человек мог стремится изменить климат планеты, дабы северные и восточные области страны получили благоприятный климат для проживания людей.

Как лёд может порождать похолодание? Гернет считал это очевидным. При обильном количестве льда, климат будет иметь более низкую температуру вблизи его залегания, нежели в других областях планеты. Поэтому, чтобы избавиться от угрозы наступления ледникового периода, нужно срочно озаботиться и приняться за растапливание льда Гренландии, иначе, в конечном итоге, земной шар окажется в ледяном панцире. Впрочем, Гернет выдвинул и теорию арктических лишайников, порождающих холод, чем благоприятствуют формированию материкового льда. Ознакомившись с таким предположением, человек иначе начнёт смотреть на дрейфующие льды, откалывающиеся от Гренландии и Антарктиды. Оказывается, это не вина таяния льда, просто нарос новый пласт, не помещающийся на самом острове и континенте. Кажется, представление о картине мира переворачивается с ног на голову.

Это не может быть правдой: скажет читатель. Тогда Паустовский ещё раз напомнит о Гренландии — некогда зелёной стране, каковой её застал Эрик Рыжий, он же первый из европейцев, достигший Нового Света. Откуда появился лёд? Там можно найти свидетельства о произрастании в древности теплолюбивых растений. И не важно, дрейфовала Гренландия или нет, для теории Гернета это не имеет значения. Главное придти к мысли, что однажды подвергшаяся деятельности арктического лишайника, Гренладия стала зарастать льдом. Будет зарастать и дальше, а затем лёд выйдет за её пределы и распространится дальше. Этого-то и следует более всего опасаться.

Как теперь быть? Вдруг действительно окажется, что человечество винит себя за то, в чём заключается его заслуга? Гернет призывал бороться с арктическими лишайниками, дабы не допустить ледникового периода. Пока ещё не поздно! Ещё не наступил критический момент, после которого борьба окажется бессмысленной. Планету действительно можно очистить ото льда, и не обязательно это приведёт к затоплению суши. Вернее, искать связь между глобальным потеплением и повышением уровня мирового океана — напрасное занятие. А вот установить, почему ледяной покров планеты настолько устойчив, трудно подвергающийся действию солнечной радиации — нужно обязательно. Как-то нелогично получается, ежели солнечный свет имеет одинаковую силу, при этом не способный равномерно распространяться. Значит имеется другая причина. Арктический лишайник вполне способен порождать холод. Об этом обязательно надо задуматься!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Прошлое не может восприниматься таким, каким его желает видеть потомок. Невозможно показывать былое, опираясь на реалии современного дня. Получится фальшиво и лишённым правдивости. Однако, прошлое всегда желается видеть тем образом, будто мысли прежде живших могли сходиться с твоими. Собственно, отчего Паустовский решил написать пьесу о Пушкине, озаглавив её «Наш современник»? Суть сводилась к неприятию Александром Сергеевичем царской власти. Словно он готов был на крыльях лететь на Сенатскую площадь, чтобы поддержать восстание декабристов. Этим и был сходен Пушкин с советскими людьми. Хотя, ненависть к царизму ещё ничего не значит. Да и откуда это могло быть, если первоначально в пьесе показываются симпатии Александра Сергеевича к Байрону, накануне описываемых событий погибшего.

Константин не сразу нащупал нить повествования. Требовалось показать в Пушкине борца за право на самовыражение, вместе с тем — симпатии к нему со стороны рядовых людей, в том числе и военных. Поэтому и возникает в разговорах действующих лиц образ Байрона, представляющий из себя длинноту, не дающую представления, к чему вообще поведёт Паустовский события дальше. Вместе с тем, Пушкина все готовы носить на руках, благодаря за высказываемые им дельные мысли. Уж если Александру Сергеевичу слышен звон кандалов узников царской власти, такое же склонны представлять остальные. И как бы Пушкин не воспринимался за опасного вольнодумца, должного быть отправленным в ссылку, а значит заслуживать общественного порицания, к нему всё равно в пьесе проявят степень почтения, порою до безумия. Например, чем мотивировались военные, давая в честь Пушкина три орудийных залпа?

Константин после скажет — целей быть достоверным он не преследовал. Он придумывал сцены, не опираясь на имевшее место быть в действительности. Правдиво показана лишь ссылка в Михайловское, где он и должен был встретить весть о восстании декабристов. Для пущей верности Паустовский отправил Пушкина в трактир, создав антураж невзрачного питейного заведения. Разбавит действие внезапно появившийся на пороге человек в треуголке, выглядевший довольно странно. Он явно бежал, но отчего и куда? Пушкин будет о том гадать, не умея понять, готовый предполагать различное. Константин долго не станет томить зрителя. Да, задействован некий декабрист, участвовавший в восстании, теперь спешно убегающий, причём неважно куда — только бы избежать гнева царя.

Паустовский не скрыл от зрителя ходивший в народе слух. Поговаривали, что прежний царь — Александр — не умирал. Наоборот, принял он вид благочинного старца и отправился доживать дни на Урал или в Сибирь. Новый царь — Николай — вступил на престол, устроив побоище на Сенатской площади! Ведь именно он приказал стрелять по декабристам картечью на поражение. Но почему Пушкин оказался представлен жарким сторонником восставших? Остаётся предполагать, Александр Сергеевич испытывал ненависть к царизму в общем. Нужно полагать и то, что никаких мыслей касательно свержения с престола царя он не имел, как не питал и личной ненависти к Николаю. Просто Александр Сергеевич был рад в той же мере за поступок декабристов, как примечали его самого, сугубо из некоего чувства необъяснимой солидарности.

Таким должен был предстать Пушкин перед зрителем, показанный современникам Паустовского, невзирая на прошедшие полтора века с его рождения. Вышел он истинным сторонником взглядов декабристов, прочее не имело значения. Будь на его месте кто другой в пьесе, такого же интереса она представить не могла. А тут был показан угодный советскому мировоззрению человек.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Продолжая раздумывать над портретами исторических личностей, Паустовский написал пьесу о Лермонтове. Каким он был — этот молодой русский поэт, погибший во цвете лет? Что терзало его? Об этом Константин задумается позже, когда приступит к написанию «Разливов рек», где Лермонтову будет отведена столь же главная роль, только с демоническим уклоном. Пока требовалось прозаически посмотреть на судьбу человека, крайне возмущённого реакцией власти на оценку им личности Пушкина. Александр Сергеевич погиб на дуэли, Лермонтов написал терзавшие его душу стихи, теперь он оказался сослан на Кавказ. Зритель застанет его накануне освобождения от наказания. Лермонтов поедет к бабушке, снова окажется под её покровительством.

Михаил мог спокойно жить и творить, чему сопротивлялся. Паустовский показал поэта, не готового торговать поэзией и становиться придворным менестрелем. Зачем ему подобное? Допустим, он согласится воспевать деяния монархов, что это ему даст? Посмертной славы он окажется лишён. Многие ли из поэтов, кто воспевал оды монархам, остаются предметом интереса потомков? Зато шедшие против, погибавшие за идеалы, продолжают терзать воображение потомка. Разумеется, не все такой участи оказались достойны. Многие просто сгинули, оставив по себе память в виде редких упоминаний. В качестве примера Константин сразу предложил Одоевского. Сей поэт был дружен с Лермонтовым, они вместе посетили питейное заведение накануне отъезда Михаила. Немного погодя, уже будучи вне Кавказа, Лермонтов узнает о смерти товарища, будто бы от горячки. Нет, так просто поэты не умирают! Да вот беда. Перед смертью Одоевский, охваченный жаром, наговорил лишнего непосредственно о Лермонтове, к чему проявил интерес Бенкендорф.

Михаил пожелает отставки. Он будет просить бабушку ещё раз проявить о нём заботу. Не может он служить царю, какими идеалами данную службу не прикрывай. Он уверен — быть ему снова сосланным. И думы его окажутся пророческими. К третьему действию пьесы «вскормленный в неволе орёл молодой» будет содержаться в каземате, случилось то за проведение дуэли. Его посетит Белинский. После сцена в доме Карамзиных, где Лермонтов угрюм: его ссылают на Кавказ. В четвёртом действии разыграется главная трагедия. Михаил кисло отзовётся о Мартынове, вследствие чего последует вызов на дуэль. Отчего-то Михаил воспринял это за шутку. Ничего в том страшного — думал он. Каждый выстрелит по разу в воздух, чем дело и кончится. Оказалось иначе.

Константин наполнил дуэль трагизмом. Мартынов в злобе не допускал мысли о праве Лермонтова на жизнь. Наоборот, Мартынов разошёлся, согласно правил дуэли, и стал сближаться. И шёл он даже после места, где должен был остановиться. Ему предстояло стрелять едва ли не в упор, если довериться описанию. Никаких шуток он не допускал, что становится понятным по выражению лица Лермонтова. Последует выстрел, Михаил упадёт, будучи уже мёртвым.

Без пафоса и поиска мистики, Паустовский просто отобразил обуреваемого страстями человека. Лермонтов созидал поэзию на собственное усмотрение, пребывая в числе тех, кто не умел писать на заказ. Его пытались умилостивить, приблизить ко двору, сделать певцом Отечества, а он противился, может ввиду юного возраста и неких измышленных им идеалов, нашедших воплощение в рифмованных строках. Константину осталось воздать дань уважения, для чего он и поместил в пьесу Белинского. В заключении даётся оценка творчества Лермонтова, охарактеризованного лучшим из всего, к чему должен стремиться свободолюбивый человек.

Зрителю горьким покажется и участь бабушки Михаила, ведь она могла уберечь внука от печали, а теперь вынуждена пожинать на старости плоды недальновидности.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Великий человек достоин великих книг, где прославляется его величие. Отчасти Чингисхану повезло, ведь о нём взялся повествовать Василий Ян. Впрочем, везение это в том плане, что Василий желал описывать не исторические фигуры, а должное быть созданным о них представление. Раз Чингисхан сумел завоевать обширные пространства, подчинить государства, самих себя считавших центрами Вселенной, значит и говорить о нём нужно в возвышенных тонах. Пусть Чингисхан будет величественным старцем, сохраняющим бодрость духа и уверенность в завтрашнем дне. Пусть он думает о вечной жизни и ищет средства для овладения соответствующим источником. Вместе с тем, пусть он опасается сыновей, уже перешагивающих сорокалетний рубеж, готовых открыто выступить против отца, либо иным способом свести Чингисхана в могилу. Обыгрывая эти моменты, Василий напишет книгу, толком не дав представления о том, кто должен был быть главным героем повествования. Наоборот, Чингисхан от начала до конца представлен на второстепенных ролях.

В Хорезме ходил слух — монголы завоевали Китай. Но и теперь монголы не воспринимались за угрозу — их владения уступали по размерам Хорезму. Центральной фигурой первой половины произведения становится Джелал ад-Дин, наследник хорезмского шахиншаха. На его беду он родился от туркменки. Это означало, что стать правителем Хорезма он не сможет. Ему и самому милее было скакать на коне по степям и размахивать сверкающей на солнце саблей. Так и должен, в представлении Василия Яна, выглядеть человек, взявшийся организовывать сопротивление монгольскому вторжению. Только подобный по духу самим монголам на это должен был быть способен. В чём-то Джелал ад-Дин, повторял на страницах произведения судьбу Чингисхана, некогда такого же обделённого властью, вынужденного терпеть непотребства.

Как обстояло дело с самим Чингисханом? Он пребывал в думах о сыновьях, намереваясь сделать наследником третьего из них. Почему не четвёртого? — вопросит его жена-меркитка. Чингисхан сошлётся на смешанное происхождение. За это жена его укорит, напомнив, что матерью Чингисхана была такая же меркитка. И читатель находит в этом моменте ещё одну связующую нить, вспоминая о происхождении Джелал ад-Дина. Вскоре Василий описал убийство хорезмийцами монгольских послов, после чего вторжение окажется неизбежным.

Согласно советской традиции, в произведении показывается угнетение простого народа. Шахиншах Хорезма будет изыскивать средства на войну, устраивая дополнительные поборы. А как будут поступать с простым народом монголы? По справедливости они воздавать не станут, но и унижать простого человека не будут. Всякий крестьянин и рабочий найдут в их империи собственное место, пускай и вынужденные продолжать жить, будучи навсегда оторванными от родного дома и близких. Но Василий показывает и милость монголов к тем, кто склонял перед ними голову при первом их приближении, высылал щедрые дары и широко открывал двери — те поселения не подвергались разграблению, тогда как прочие сжигались дотла.

А как же сопротивление Чингисхану Джелал ад-Дина? Об этом Василий отделается скупым описанием схождение войск, сражением на реке Инд и бегством проигравшегося битву хорезмийца. В последующем Джелал ад-Дин угрозы для Чингисхана не представлял, если вообще мог быть угрозой прежде. О чём тогда продолжать писать во второй половине произведения, если главный соперник устранён? Разве только вспомнить про юного Бату, подобрать ему способного учителя, дабы обучил умению общаться с продолжающими оставаться без покорения народами западных пределов. Затем описать в подробностях битву на Калке, объяснив читателю, почему русские князья были разбиты. Оставалось единственное, представить Чингисхана верным идеалам борца с железной рукой. Василий Ян отправит его в последний поход, так как сам Чингисхан считал необходимым умереть на коне, и неважно, куда предстоит идти.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Африка Африкой, но и про Англию не следует забывать. Читателю может наскучить внимать за историями, где показывается жизнь, далёкая от обыденности. Либо Хаггард решил испытать, сможет ли он заинтересовать возвращением к уже позабытым им сюжетам, то есть к тем, с которых он некогда начинал. Теперь его героям предстояло обосноваться в сельской Англии. Повествовать он взялся о полковнике, разменивающим четвёртый десяток лет на пятый. Он успел побывать в Индии, участвовал в подавлении местного восстания. Теперь отбыл из тех земель и планирует обосноваться в более привычном для него климате Туманного Альбиона. Что же помешает ему насладиться миром и покоем? Разумеется, повинно в том будет его прошлое. И он успел в своё время совершить многое из того, что хотел бы позабыть.

Главный герой — не красавец. Пышностью бакенбард не блещет. А более и нет ничего в нём примечательного. Может в таком человеке живёт злодей? Он явно убивал, сможет убить ещё. Счастья будто не имел. Женщины на него не смотрели. Однако, в браке он побывать успел, пусть и один день. Брачная церемония сразу закончилась разрывом. Главный герой думал, будто на том былое исчерпано. Было бы оно так в действительности. На самом деле нужно не забывать — прошлое никогда не отпускает. Однажды свершённое — оно преследует до подлинного конца. А беллетрист, уровня Хаггарда, всегда сможет найти, чем заполнить лакуны сюжетной канвы.

Это кажется, когда-то легко было спрятаться от людей, оборвав старую жизнь и начав новую. Отнюдь, такое может и случалось с кем-то, но чаще оказывалось безуспешным. Особенно в случаях, если кому-то страстно желалось найти беглеца. Найдут и сбежавшего полковника, по замыслу Райдера — в сельской Англии, хотя бы скрылся он и в пустынях Африки, даже джунглям Южной Америки его не спрятать. Его найдут, ему прочитают мораль и пригрозят судом. Тем более укорят в том, что будучи в Англии, полковник задумал завести ещё одну брачную связь — уже сам по себе осуждающий поступок, поскольку он становился двоеженцем.

А есть ли о чём спрашивать с главного героя повествования? Живёт он бедно, влачит жалкое существование. Согласный влачить и дальше. Хаггард подмешает в его жизнь проблемы разного уровня, от некоторых из них действительно возникнет необходимость сводить счёты с жизнью, причём не собственные, а других. Будет и поиск сокровищ. Всему найдётся место на страницах. Всё-таки Хаггард понимал — пишет он не для себя, а для читателя. В том-то и отличие профессионального писателя — он берётся работать над темой, способной всколыхнуть общество, тогда как он сам может к затрагиваемой им проблематике оставаться равнодушным. Собственно, в том и заключается беда всех беллетристов. Тут бы провести разграничительную линию между беллетристикой и художественной литературой, но читатель и сам понимает, в чём суть подобного разделения.

Хаггард должен был размышлять над другими историями. Сельская Англия ещё послужит началом иных его произведений, не оставаясь основным местом действия. Лучше взор читателя переносить в иные пространства, особенно временные. Совсем скоро из-под пера Райдера выйдет рассказ жреца Гармахиса «Клеопатра», очередные похождения Квотермейна и даже скандинавская сага. Почему именно так? Этому даётся разумное объяснение. Повествование про сельскую Англию не вызвало того читательского отклика, который Хаггард получил от прежних романов, начиная от «Копей царя Соломона».

Что же, на достигнутом рано останавливаться. Предстоит следить за развитием творчества Райдера дальше.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хаггард верен русской пословице: терпение и труд всё перетрут. Райдер продолжал пытаться сочинять, создавая художественные работы сомнительной полезности. Он только теперь начал определяться, к чему ему стоит склоняться в творчестве. Продолжать писать подобие викторианской литературы — не совсем его. Он, если выражаться точно, писал не так, как того требовалось. Вместо тщательной остановки на деталях, Хаггард всё-таки стремился к наполнению. Но как ему это делать? Вторгаться в личное пространство описываемых им действующих лиц вполне допустимо, было бы то интересно читателю. И читатель, как раз, совершенно не интересовался литературными изысканиями Райдера. Снова последовал крах писательских ожиданий, Хаггард оставался на мели. Куда же далее направлять взор? Неужели так и пришлось бы ему сочинять истории, не способные приковать интерес? Даже на страницах этого произведения, второго по счёту, не имелось так остро необходимого, пусть и затронул Райдер тему Африки. Что же, «Копи царя Соломона» он напишет следующими, пожнёт успех и до конца жизни будет создавать приключения, скорее ориентируясь на аудиторию, склонную верить фантазиям о том, что продолжало расцениваться таинственным и непонятным.

Стоит сказать и про стремление Хаггарда растекаться мыслью по древу. Викторианская литература требовала от писателей многословия. Чем больше глав будет в произведении, тем интереснее читателю следить за еженедельно выходящими выпусками, которые он ожидал в предвкушении прояснить до того остававшееся ему неизвестным. Райдер на подобное внимание рассчитывать не мог. Его просто не публиковали, соглашаясь издать в виде отдельной книжки, да и то за мизерные отчисления, не способные покрыть расходы. Райдер почти и не стремился к пространности, создавая средние произведения, их читатель мог осилить за два дня — при условии усидчивого и безотрывного чтения. И этого оказывалось много. Скука овладевала читателем, предпочитающим остановиться и найти более ему интересное. Как можно было исправить ситуацию? Сразу писать об Африке — до этой мысли Хаггард созреет после.

Пока же загадка происходящего проистекала от самой малой таинственности. Разбег повествования начинался с берегов Англии, далее пролегая на африканский континент. Повествование касалось зулусов и государства колонистов Наталь. Что и к чему вело — представляет малый интерес. Если спросить внимательно читавшего произведение, он скажет о запутанных связях между действующими лицами, упомнит голову некой колдуньи. Вот, пожалуй, и всё. Прочий читатель и вовсе не вспомнит, о чём ему пытался сообщить Хаггард. Литература выходила написанной на одно чтение, либо на невзыскательного книгочея, которому не так важно, что ему будет сообщено. Впрочем, заинтересоваться произведением мог и подросток. Всё-таки получалось прикоснуться к таинственной африканской земле. А куда ещё могли стремиться дети англичан, как не в пределы Африки? Ведь как раз там ныне разворачивались основные события колониальной политики. Англичанам приходилось участвовать в боевых действиях со всех сторон континента, насаждать право сильной державы с помощью вооружённого вмешательства. Понимая это, Хаггард мог вполне рассчитывать на успех. Пусть не сейчас, в следующем произведении он исправит допущенные им ошибки.

У Райдера уже должен был сложиться образ южноафриканского охотника за артефактами. Хаггард явно горел желанием дать ему жизнь. Требовался стимул. Стимул тот же, к коему Райдер прибегал прежде — писать книгу сообща с кем-то, но каждый создаёт при этом собственное произведение. Так будет и в случае «Копей царя Соломона», как возможно было с прежде написанными произведениями. Теперь точно можно утверждать, что в споре рождается ценное: Райдер Хаггард тому яркий пример.

Автор: Константин Трунин

» Read more