Category Archives: Беллетристика

Максим Горький – Рассказы 1900-01

Горький Рассказы

Скажем немного и о рассказах, написанных Горьким в первые годы нового столетия. Максим начал стремиться к основательности. Ежели ему хотелось говорить кратко, он говорил существенно важные для него вещи, либо пытался собраться с мыслями, толком читателю ничего не предлагая. Как пример — рассказы, опубликованные в «Нижегородском листке» на излёте 1900 года: «Перед лицом жизни» и «О беспокойной книге». В первом жизнь спрашивала человека за им прожитое. Во втором представлены страсти писателя по книгам, спящего или фантазирующего наяву.

К 1900 году относится работа Горького над циклом коротких произведений. Они получили общее название «Публика». Часть из них была опубликована позднее в виде самостоятельных работ. Прочие до смерти Максима читателю известными так и не стали. Если сам Горький оставил сии пробы пера без внимания, что тогда пытаться найти в их содержании читателю? Той же судьбы должна была удостоиться «Песня о слепых», всё-таки опубликованная первого января 1901 года в «Журнале для всех». Горький об этой «Песне» вспомнит через два года, а после и вовсе забудет.

К марту 1901 года относится создание фантазии «Весенние мелодии», запрещённую цензурой к публикации. Стоит ещё раз напомнить — заключительной частью «Весенних мелодий» стала допущенная к публикации «Песня о Буревестнике». В том же году для сборника «Помощь евреям, пострадавшим от неурожая», Максим написал очерк «Погром», сообщая о виденных им беспорядках 1885 года в одном из городов на Оке. Новой информации для читателя он не сообщил. Рассказанная им история показывала до какой степени может дойти толпа, озверевшая от ненависти, когда людям становится чуждо человеческое отношение к себе подобным. Под каким-либо предлогом они творят бесчинства, не укладывающиеся в представлении тех, кому с таким явлением сталкиваться до того не приходилось.

В конце 1901 года в газетах «Нижегородский листок» и «Курьер» Горький публиковал произведение о скитаниях парня. Предлагалась ситуация, согласно которой жителю деревни потребовалось забыть об укладе предков и отправиться в город на заработки. Получив благословение матери, его злоключения происходили близ питейных заведений. Объясняется это просто. Парень так и не смог найти работу. Он готов был браться за любую, лишь бы кормили, но и таких условий ему предложить никто не мог. Изначально это произведение публиковалось под названием «История одного преступления», затем получило заглавие «Преступление», потом и вовсе Горький желал оставить за рассказом заголовок «Преступники». И лишь через тринадцать лет он даст ему окончательное название — «Злодеи».

К первым годам XX столетия относится работа Максима над пересмотром валашской сказки «О маленькой фее и молодом чабане», опубликованной им в 1895 году. Теперь уже в некоторых местах переиначенное стихотворение называлось «Легенда о Марко». Немного погодя Горький поставит его на один уровень с «Песней о Соколе» и «Песней о Буревестнике», опубликовав в отдельном издании с помощью товарищества «Знание». Теперь «Легенда о Марко» получила музыкальное оформление за авторством Спендиарова, и даже в 1903 году произведение публиковалось самостоятельно, сопровождаемое нотами.

Но как быть с наполнением «Легенды о Марко»? Нарекая стихотворением, причём не в прозе, а излагая в поэтическом духе, Максиму следовало придерживаться определённых правил, которыми он мог пренебречь для поэм, вроде «Песни о Соколе» и «Песни о Буревестнике». Тут же у Горького получился перебор с глагольными рифмами, очень редко позволяющими оценивать поэзию по достоинству. Видимо, имени Горького тогда уже считалось достаточным, чтобы не считаться с подобными «мелочными придирками».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Максим Горький «Песня о Буревестнике» (1901)

Горький Песня о Буревестнике

И вот Горький громко провозгласил «Песню о Буревестнике». Произведение не вызвало подозрений у цензуры, будучи короткой составной частью «Весенних мелодий». Запретив надворного советника воробья, потомственного филина, плач по конституции и прочее явное, радость буревестника о грядущей буре была расценена спокойно. Оказалось, следовало опасаться именно призыва к должной разразиться буре. Общество раскалилось до едва ли не критической точки. Журнал «Жизнь», опубликовавший «Песню», через два месяца был закрыт.

Читателю сообщалось о птице, ожидающей ей приятного. Она не может существовать в спокойной обстановке. Она грустит от лёгкого дуновения ветра. Ей потребно больше: чтобы волны разбивались о скалы с рёвом, чтобы завывал стремительно летящий поток воздуха, чтобы нельзя было устоять, обязательно сгибаясь под буйством стихии. Всему этому птица обрадуется, но этого нет. Однако, она знает — это будет. О том она несёт весть, отчего и прозвали её буревестником. Казалось бы, обычная зарисовка при наблюдении за природой. Так оно и было на самом деле. И трактовать подобный текст можно разными способами. Общество тех лет увидело в словах Горького призыв к действию.

Не все согласились с Горьким. Пусть кричал буревестник, высмеивал робких птиц, прячущихся от буйства стихии. Кто сказал, что буря будет? Мало ли случалось самодуров, превозносящих себя выше остальных. Кто-то всегда ожидает чего-то великого, прослыв за пророка. И таких деятелей в истории человечества предостаточно. Только надо понимать, чем больше появится пророков чего-то определённого, тем скорее тому быть. Как с древнейших времён ожидал человек увидеть сошествие Бога, и увидел его, не поверив тому, но уверовав после, доверившись будто бы видевшим некогда предсказанное. Так и с буревестником… пока он представал лишь в воображении Горького, и было его мало для наступления ожидаемой бури. Что же до толпы, то ей хоть пальцем укажи — кинется и растерзает ей показанное.

По своей сути, Горький писал о чём-то, сам не ведая о чём. Да, перемены в обществе требовались, но какие именно? О свержении царя тогда задумывались самые отчаянные мечтатели. Может речь шла о принятии конституции, даровании людям прав и способности каждого влиять на жизнь в стране? Но тогда и бури быть не должно. Массовое неповиновение власти — подлинное самоубийство. Да и кому думать о революции? Всё тем же мечтателям? Кто же в здравом уме пойдёт на подвиг французов, помня, к чему их привела Революция, когда на смену свободе, равенству и братству пришёл очередной властитель, провозгласивший себя императором. Разве нужен России другой царь? Даже будь нужен, крови придётся пролить ещё больше, и, довольно вероятно, будет то сделано напрасно, ибо вслед за императором последует реставрация Романовых. Так к какой буре призывал буревестник?

Оттого и пропустила цензура «Песню о Буревестнике». Пасквилем её назови или памфлетом, таковым «Песня» всё равно изначально не воспринималась. Зарисовка из жизни, ничего более. Но интерпретирована «Песня» оказалась в виде предвещания. Таким образом захотелось сделать обществу. Одни подхватили таковую мысль, другие её поддержали. Совсем недавно Горький сам чурался подобного мнения о им создаваемых литературных трудах. Теперь, как не говори, «Песня о буревестнике» никак иначе трактоваться не будет. Это прямой призыв к необходимости действовать. Опять же, кому и для чего действовать? Получилось, что буре рад один буревестник, толком не представляя, какой она будет. Вполне возможно — буря будет стоить жизни ему самому.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Максим Горький «О писателе, который зазнался» (1900)

Горький О писателе который зазнался

Деятельность Горького всё более сказывалась на окружавших его людях. Он становился рупором слова. Публиковаться ему доводилось на страницах изданий среди таких деятелей пера, в число которых входил и Владимир Ленин. И как не сказать громко читателю, насколько неоправданными чаяниями тот обладает? Подобную вольность Максим позволил в рассказе «О писателе, который зазнался». Первая его публикация пришлась на 1901 год в газете «Русский Туркестан». Последовал громкий отклик, имелся ряд переизданий, а затем и сам Горький предпочёл о данном рассказе забыть. Само название должно было наводить на сомнения. Кто именно зазнался? Неужели сам Горький? Однако, может Максим и зазнался, но не более для того требуемого. Скорее он укорил читателя за напрасные ожидания и создание в воображении неверного представления об обладателях литературного таланта.

В произведении перед читателем представал писатель, осознававший значение им делаемого. Но он думал, будто к нему испытывают симпатию за умение создавать нужные обществу художественные изыскания. Действительность суровее всяких предположений! Отнюдь, его возвышали за где-то от кого-то услышанное. Оказывалось неважно, о чём в сущности писатель говорил. Важной оказывалась его личность как таковая. Поэтому появлялись слепые приверженцы, толком не разбиравшиеся в его творчестве, при этом сопровождая речи обильным похвальным словословием. Опомниться бы тем личностям, забывшим о собственной индивидуальности.

В один момент, когда писатель оказался зажат толпой читателей, он вскипел и сказал начистоту: вы не читатели — вы почитатели! Он продолжил пылать гневом, говоря, как ему такие люди противны. Какой толк в таких представителях рода человеческого? Чем своими симпатиями они могут оказать помощь текущему моменту? Куда они идут со своею лестью? Они слепы в своём восхищении, рабы страстей и, по-человечески сказать, воплощение пустого места. И стоило выговориться — вмиг испарился всякий почитатель, среди которых не оказалось ни одного подлинного читателя.

Правда требовала откровенного её восприятия. Неужели Горький писал о собственном читателе? Или, наоборот, он скорее взялся ругать ценителей романтизма? Возможны оба варианта. Как слепо читатель воспринимал его тексты, видя необходимость к их приобщению, поскольку так поступают все в его окружении. Ты — читаешь Горького? Значит, мне с тобою идти по одному пути! А что на самом деле писал Горький, большинство почитателей могло и не знать. Главное, узнанное от других. Как раз такой читатель Максиму не требовался. Нужен вдумчивый человек, способный приобщиться к тексту и вынести из него самостоятельное суждение, не прибегая к трактовкам других. Ибо в один момент окажется, что будучи неверно истолкован злокозненным читателем, Горький начнёт восприниматься в отрицательном значении присущих ему мыслей.

Думается, зазнался писатель по иной причине. Он — реалист, отражающий в произведениях насущные проблемы общества. А его воспринимают иначе, словно и не о жизни он пишет, а сообщает вольные фантазии, подобно писателям романтического направления. Вот тем писателям и понравится находиться в окружении почитателей, таких же фантазёров, как они сами. Горькому подобного добра не требовалось. Пусть почитатели останутся в стороне от него. Только кто понял откровение от Максима?

Горького продолжали окружать, зажимать и восхищаться. Он не мог свободно перемещаться, обязательно приковывая интерес к своей персоне. Если ехал куда, там собирались демонстрации. Вместе с тем проявляла интерес полиция, следовали разбирательства и приходилось отправляться в подобие тюремного помещения, будучи обвиняемым в создании опасных для общественной жизни инцидентов. Как бы ему хотелось оказаться вне почитания, сугубо пребывая в качестве объекта прочтения. Да вот обратного пути не было.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Максим Горький «Трое» (1900-01)

Горький Трое

Раскольников и близко не стоял! Горький взялся за написание собственного варианта «Преступления и наказания», отказавшись от всего того, в чём — в основном — упрекался Достоевский, чей герой словно объелся спорыньи. Теперь, убивая, человек не впадает в истерику и не лежит после охладевающим бревном. Отнюдь, убивая, человек ведёт плодотворную деятельность, направленную на сокрытие следов и извлечение из содеянного выгоды. Он если и беседует мило с полицейским, тот его и не думает подозревать. Всё в рамках реалистичности, без какого-либо мрачного романтизма, будто бы похожего на действительность. И связь с женщиной лёгкого поведения не выдаётся за нечто принижающее в своей возвышенности.

Публикация произведения «Трое» далась Горькому с трудом. Журналу «Жизнь» она и вовсе стоила закрытия. Не могла власть стерпеть гимна асоциальному образу существования. Не должен человек осознавать себя через творимые им в угоду личных интересов бесчинства. Ежели и делать нечто, то прикрываясь благочинностью. Максим с того и начал повествование, что представил читателю старца Антипу, жившего отшельником. Шесть последних лет он не разговаривал, пока не пришли к нему люди и не стали ломать келью его. Тогда Антипа изрёк, дабы простил Бог к нему пришедших, взявшихся изломать жилище его. И читатель должен был понять, какие бы беды с ним не случались — нужно всё принимать стойко, никого не укорять и даровать право творить всякому желающему безобразия. Собственно, о людях, творящих зло без осмысления, Горький и взялся рассказывать.

Горький сам понимал — он допустил излишнее количество текста, не думая убирать лишнее. Как таковое явление не называй — водой или сумбуром — Максим сам его именовал длиннотами. Позднее размер произведения сократится на четверть, пока же, на момент первой публикации, полностью довести до сведения читателя содержание всё равно не удалось. Это будет сделано позднее в пятом томе собрания сочинений от 1901 года. Пропуская лишнее, читатель останавливался как раз на истории, связанной с убийством.

Убит был старый меняла. На его попечении находилась женщина лёгкого поведения. Её рассказы впечатлили молодого ухажёра, решившегося на замысел задушить старика. Зачем? Об этом он задумается ещё не раз. Грабить желания не было, однако деньги присвоил, отправившись схоронить добытое. Читатель отметит и такой момент, что любимицу убийцы звали Олимпиадой, будто такое имя им должно быть обязательно присущим — достаточно вспомнить героиню того же социального положения из «Коновалова».

Как же быть с совестью? Раскольникова она просто пожирала. Достоевский описывал классическое воздействие на подсознание эриний, должных быть знакомыми по античному сюжету о муках Ореста, разрываемого сомнениями от сих богинь мести. В случае героя Горького — ничего подобного не происходит. Даже оказавшись на кладбище и взирая на надгробие им убитого — он лишь ухмылялся. Ни мук совести, ни сожаления о содеянном, только радость от безнаказанности. Никто и не подумал на него, и не мог подумать. Потому-то и сказано, что Раскольников и близко не стоял.

В произведении «Трое» есть и иные сюжеты, в которых читатель найдёт определённые отсылки, если сможет соотнести ему предлагаемое с сюжетами других писателей. Но запоминающимся останется как раз сравнение убийства менялы и процентщицы. Это же служит показательным примером, как восприятие определённой ситуации зависит от её представления писателями. Как мог Достоевский иначе направить главного героя, так мог же поступить и Горький. В том и другом случае заслужили бы они схожие укоры: первый — за бесхарактерность показанного им персонажа; второй — наоборот, за характерность.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Максим Горький «Васька Красный» (1899)

Горький Васька Красный

Опубликовать по написанию «Ваську Красного» у Горького не получилось. Пришлось отложить на год, когда издательство товарищества «Знание» согласилось с необходимостью донести рассказ до сведения читателя. О чём же Максим взялся повествовать? Сообщал он про человека с лицом красного оттенка, примечательного внешним видом, пленительного для буйного воображения девиц. Васька отвечал возложенным на него ожиданиям с единственной оговоркой — при сохранявшейся внешней страсти, оставался равнодушным абсолютно ко всему. И всё же Ваську ценили за иной талант — умел он бить так, что после не оставалось следов. И бил он чаще женщин.

Не скажешь, чтобы Васька делал то по злобе, и Горький такое мнение поддерживать не собирался. Наоборот, бить — это профессия, которой Васька следует по мере доставшего ему умения. Он брал плату и приступал к исполнению наказания. Ему могли дать сто рублей, и он отрабатывал, методично и уверено измываясь над должными претерпеть им положенное. Кто же обвинитель? Кто угодно, лишь бы вина была доказанной. Обычно достаточно доказательства в воровстве, как на хрупкие плечи девицы начинала давить неизбежность принятия ремесла Васьки. Свою страсть он вкладывал и в такое дело, всё равно оставаясь равнодушным.

Что же, дав примечательное начало описываемой истории, Горький не нашёл слов для продолжения. Нет, Максим рассказывал, сообщая те или иные особенности дальнейшего действия. Однако, довести до конца историю он не сумел. Интерес читателя охлаждался едва ли не сразу, стоило продолжить размышление. Даже сложилось такое впечатление, будто Горький и на малую форму перенёс болезнь крупных произведений — водянистый стиль изложения. Читатель может и хотел внимать, и может ждал нечто, согласуемое с его потребностью увидеть некое раскрытие перед ним Васьки Красного. Похоже и Горький перенял равнодушие от главного действующего лица. Словно и он истязает читателя, не оставляя никаких следов.

Сам читатель, особенно поздний, мог видеть в прозвище Васьки намёк на историческое доказательство правоты движения социалистов перед издыхавшим царизмом. Тогда — кто тут кто? Стоило бы о том рассуждать, довольно сильно опасаясь за обязательно должное последовать обвинение в пустословии. Действительно, Красным Ваську прозвали за оттенок лица, потому и не надо измышлять более, нежели сообщил непосредственно автор.

Чего же опасались издания? 1899 год стал для Горького переходом от лаконичности к пространности. Имея цельное зерно, Максим позволял себе расползаться мыслью по древу. Разве не достаточным оказывалось показать Ваську в общих чертах? Разве требовалось углубляться, разбираясь, отчего всё так сложилось? Читатель того и ждал. Но Горький не углублялся, он даже не стал расширять понимание Васьки. Не ввёл в повествование ломающих восприятие главного героя моментов. Не сказалось его существование и на жизни окружающих людей. Всего лишь дан портрет, должный быть сокращённым до размера очерка, только и фиксирующим качества определённого человека. Впрочем, Горький мог думать о создании последующего за «Фомой Гордеевым» произведения, расписывая для того личность нового персонажа. Но этого не получилось.

Так отчего «Васька Красный» оказался одобрен к публикации? И из каких побуждений он был запрещаем к публикации прежде? Рассказ не прошёл цензуру для журнала «Жизнь». Не смог его Горький включить и в третий том «Очерков и рассказов». В 1900 году препоны были сняты. Рассказ затерялся среди других работ Максима, поныне остающийся мало интересующим читателя. И тому есть объяснение, сообщённое чуть ранее.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Максим Горький «Пузыри» (1899), «Мужик» (1900)

Горький Пузыри

К первому января 1900 года Горький подготовил святочный рассказ «Пузыри». Он был единожды опубликован в газете «Северный курьер», после Максимом забытый. Повествование касалось писателя, активно ругаемого, но имеющего в активе в десять раз больше положительных рецензий. Каждую из тех рецензий писатель пестует. Они ему заменяют постель — в буквальном смысле. И каждую из них в отдельности он представляет в виде ёлочного украшения — пузыря. И жил такой писатель, не обращая внимания на критиков, пока к нему не пришла девушка, оказавшаяся воплощением славы.

Писатель в рассказе спал, и ему снился сон. Девушка пригласила его на Парнас. Сам он стал таким же пузырём, каковыми он воспринимал хвалебные отзывы. И вокруг него множество прочих пузырей, каждый из которых доволен своей самодостаточностью. Многие пузыри раздуваются до непомерного размера, после чего лопаются. Как итог: кто желает объять необъятное — тот сдувается. Значит и с желаниями нужно быть аккуратнее: не следует воображать свыше потребного, поскольку это грозит уничтожением. И хорошо, если просто физическим. Случается и так, что вместе с творцом истирается из памяти созданное им наследие. Ежели пузырь лопается, не оставляя следа, то нужно ли тогда требовать свыше разумного?

В марте и апреле Горький в журнале «Жизнь» публиковал отрывки из очерков под общим названием «Мужик». Остальные части произведения не публиковались. Максим брался за идею показать невероятное — людей от сохи, способных получить образование и прославиться на стезе, далёкой от сельского хозяйства. Так в сюжете у Горького сразу появлялся доктор, что любил хорошо одеваться. Показывается и мадам, выучившаяся лекарскому искусству за границей, вернувшаяся в Россию, предпочитающая отдалиться от врачебного ремесла, собирающаяся читать лекции по гигиене. Мужа и сына та мадам потеряет при горестных событиях — сперва за политическую деятельность арестуют сына, после умрёт муж, вскоре от чахотки погибнет и непосредственно сын.

Что же дальше? А дальше размышления про мужика, так и не доведённые до конца. Горький и не желал видеть эти очерки опубликованными где-то ещё. Как и многое из его наследия, оно восстановлено по прижизненным публикациям в периодических изданиях и посредством разыскания рукописей в архивах. Иначе читателю не было бы дано знать, какие литературные труды становились достоянием современников Максима. Однако, стоит обязательно задуматься, насколько важно уделять внимание тому, о чём автор не хотел распространяться. Если сам Горький понимал — лучше отставить неудачный опыт в сторону, так тогда тому и быть.

Исследователи творчества с таким подходом никогда не согласятся. Правда их счастье в малом — они лишены доступа к моментам, не ставшим зафиксированными. В будущем человека будут изучать по столь мимолётно брошенным фразам, от которых чаще хочется сгореть от стыда. В случае очерков «Мужик», учитывая объём со среднюю повесть, мимо пройти не получится. Опять же, Горький распробовал на вкус «Фому Гордеева» — первое своё крупное произведение. Были усвоены принципы создания, где без использования лишних эпизодов никак не обойтись. В случае «Мужика» следовало бы сказать — это полностью лишний эпизод в творчестве Максима.

Получилось ли у Горького создать измышленного им персонажа? Чтобы он одновременно был образованным, являлся архитектором, жуликом и умницей, ещё и жадным к жизни. Оставим то на потуги исследователей творчества, всегда стремящихся найти аспект, до того никем не бывший взятым на рассмотрение. Рядовой читатель скорее откажется знакомиться не только с «Мужиком», но и с работами об этом цикле очерков.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Максим Горький «Двадцать шесть и одна» (1899)

Горький Двадцать шесть и одна

Снова Горький вспомнил, как трудился в пекарне. На этот раз не в таких пессимистически-радужных тонах, согласно текста «Коновалова». Теперь в повествовании сообщалось об адских условиях. Приходилось трудиться в подвальном помещении, практически не имея доступа к свежему воздуху. Было их двадцать шесть, кто занимался пекарским делом, чаще им доверяли печь крендели. И иногда к ним заходила девушка — единственный луч света в доступном им подземном царстве. Они её любили, всегда потакали желаниям и оказывались готовыми на всё, невзирая не присущий девушке гордый нрав. Она требовала лишь кренделей, ничего не давая взамен. Однажды пекари пожелали вкусить запретного плода, разменяв непорочность девушки на солдатский порок. Так случилась поэма в прозе, опубликованная Горьким в декабрьском номере журнала «Жизнь».

Они — двадцать шесть горемык — не влачили жалкого существования. Они жили полной жизнью, ибо иного существования себе не представляли. Они дышали мукой, считая то полагающейся закономерностью. Вне стен пекарни был другой мир — пристанище оголодавших нищих. Кто только не протягивал к ним руку за хлебом, пока хозяин не велел заколотить окна. Потому и лишись пекари связи с миром, живущие согласно необходимости еженощно трудиться по девять часов без продыху. Когда одолевала тоска от рутины — запевали песню. На пролитие страдальческих слёз не оставалось свободных минут. Да и не страдали они, иным образом не мыслившие существования.

За пределами подвала имелось другое производственное помещение — там трудились четыре булочника. Как-то среди них появился новый работник — солдат, слывший за пропойцу, балагура и дамского угодника. Сумеет ли этот собрат по ремеслу внести ясность в понимание девушки, приходившей к ним за кренделями? Не падёт ли этот ангел во плоти в объятия развратника? Это им — горемыкам — она отказывала в ласке и способности чтить. Перед солдатом ей не суждено устоять! — предполагали пекари из подземелья. Зачем-то они взялись о том спорить. Даже не понимая, насколько луч света зависим от необходимости не чинить ему преград. Достаточно взмаха рукой, чтобы луч пропал. И пекари махнут без раздумий, не подумав наперёд, чем ими задуманное закончится.

Поддастся ли девушка напору солдата? При любом итоге спора — прежних отношений она к бывшим двадцати шести друзьям испытывать более не будет. Одно дело петь и подхватывать напев других, другое — заставлять плясать под дудку кого-то ещё. Не нужны и даровые крендели, когда тебе в глаза смотрят с усмешкой. Поддалась ведь прелестница! Разве она могла уступить? Никакие оправдания не принимаются! Цветок оказался растоптан и вырван с корнем. Сами пекари продолжат потешаться над девушкой. Будучи вынужденными пребывать в темнице, собственными руками лишившись света, и без того редко к ним попадавшего. Горевать ли? Ведь итак есть о чём печалиться. Впрочем, не зная прочей жизни, останешься доволен имеющимся. Без луча света подземелье станет мрачнее, но никто не заставлял лишаться лучшего. Лишившись, ещё одного луча не жди.

Двадцать шесть человек думали — ничего не потеряют. Девушка являлась усладой для глаз — не более того. Горький не стал измышлять для читателя мораль, закончив повествование на закономерной ноте — более к пекарям та девушка не приходила. Почему? Оно и без лишних слов понятно. Она перестала нуждаться к кренделях? Думается, нашлось другое подземелье, куда её луч света сумел пробиться. Потому и следует ценить оказываемое тебе добро, из каких бы побуждений оно не созидалось. Отказываться же от проявляемого добра попросту глупо, тем более вступать с ним в какие-либо отношения. Пусть всё складывается своим чередом. Впрочем, буря грянет… как вскоре будет написано в «Песне о буревестнике».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Белов «Год великого перелома» (1989-1991)

Белов Год великого перелома

Как начать так, чтобы заинтересовать читателя? Согласно заветам Чернышевского: требуется удивлять! Потому нет ничего лучше, чем с первых строк представить вниманию фигуру Сталина, опечаленную складывающимся положением дел. Время шло с двадцатых на тридцатые годы, а гордиться нечем. Россия лежала в руинах, союзные республики испытывали негативное воздействие советской власти. Невзирая на это, Сталин измыслил идею объявить о свершившемся великом переломе. Рядовой житель узнавал, что, оказывается, улучшения должны быть заметны повсеместно. В каждой сфере отмечался рост. Потому и обозначился год великого перелома, пусть и должный обязательно восприниматься с сомнением. Однако, проникнувшись успехом, тот рядовой житель начинал трудиться продуктивнее, стремясь становиться всё лучше и лучше. Оттого и начнут вскоре появляться стахановцы. Пока же, для будущих свершений требовалось задействовать человеческий ресурс. Где его взять? Страна переполнится лагерями. Кажется, читатель заинтересовался. Значит далее можно писать о чём угодно.

Надеяться на сознательность граждан нет необходимости. Всё следует насаждать силой. Крестьяне не могут быть разумны, ибо в их среде кулачество и сосредоточено. Так ли? Склонный к труду на земле найдёт возможность им заниматься всюду. Хоть сошли его на север, хоть на целину. Как бы не думали о точке зрения Сталина, предпринимаемые им меры меняли мировоззрение людей, с истовым желанием шедших на требуемые от них жертвы. В результате Советский Союз пережил массовые миграции населения, чего добровольно в цивилизованном обществе не происходит. Но Белов обратился к другой теме. Его заинтересовала каторжная судьба заключённых. Ведь без дела в лагерях не сидели, обязательно занимаясь полезным для развития определённого региона трудом. Что же, тому не способствовали комфортные условия существования, посему естественно читателю показываются тяготы вроде вшей, антисанитарии и тесноты.

Только зачем поднимать страну, бывшую и до того первой? Разве мало добывалось хлеба? Так зачем говорить, будто теперь его стало мало? Население должно жить в иной действительности, нежели есть. Пусть крестьянин трудится, создаёт ещё больше — излишки найдут применение. Главное сохранять у людей стремление к достижению лучшего. Ежели представить, что всё отлично, то чем тогда мотивировать? Белов мог и не утверждать, будто Россия после революции оставалась на ведущих позициях. Отнюдь, именно по той причине Сталин на первых страницах произведения и пребывал в унынии, не умея сладить с продолжавшимся спадом. Белов, в свою очередь, осуждал свершившееся, отнявшее у людей ими достигнутое. Впрочем, без рассмотрения нюансов таковой разговор ничего не значит.

И всё же, как бы Белов не описывал былое, у читателя создаётся неизменное ощущение идиллии. Сталин прослыл кровавым диктатором, уничтожавшим население, одновременно с тем добиваясь для страны могущества. Кажется странным так рассуждать, однако, требовалось сперва изменить как раз мировоззрение людей, поскольку иначе ничего бы не удалось добиться. Не по той ли причине советский гражданин, хотя бы в год великого перелома, стал восприниматься энтузиастом, готовым поступать сугубо на благо государства, забыв о личных предпочтениях? А кто не хотел по доброй воле, того заставляли силой. Вот и потонула страна в крови. Ужасная получалась идиллия. Но! Так ли плохо жить в плохих условиях и в великой стране, нежели жить так же плохо и в плохих условиях, но в стране, лишь намекающей на своё величие? Надо понимать и то, что начинал и продолжал писать Белов произведение в не менее зримый год великого перелома, но уже с утратой былых ценностей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Вирта «Одиночество» (1935, 1957)

Вирта Одиночество

Семнадцатый год не позволял предполагать, как будут развиваться события. Встать на верную сторону — практически сделать случайный выбор. Но человек всегда идёт за тем, кто больше и убедительнее обещает исполнить задуманное. А как быть, если за таким человеком пойти, но он не сумеет преодолеть возникших на его пути препятствий? Вот взять Тамбовщину, где случилось одно из крупнейших крестьянских восстаний под руководством Александра Антонова. Почему за ним пошли крестьяне? Он давал слово скинуть власть царя. А почему от него после отвернулись? Ленин пообещал каждому по двадцать лошадей и по сотне тысяч тракторов на страну. И Николай Вирта брался рассказать, как поднимал голову Антонов, как её затем сложил, но не показал разбитые ожидания крестьянства. Всякий, кто не желал даром отдавать хлеб, кто добивался лучшего положения хозяйства, тех объявляли кулаками и лишали всего, за что прежде они ратовали. История не знает сослагательных наклонений, оттого и нужно идти всегда до конца, кляня судьбу за пропущенный поворот к счастью. И об этом Вирта сообщил читателю, только сделав всё для того, чтобы захотелось человеку вернуться к тому повороту, где он всё равно обречён оказаться растерзанным.

Кем же был Антонов? Он стоял за правое дело, то есть за то, которое поможет России достичь лучших перемен. Да знал ли кто до Семнадцатого года, какое дело окажется правее прочих? Имелись такие политические организации, вроде партий большевиков и эсеров, придерживавшихся радикальных способов борьбы за власть. Первые вооружали население, готовя к революции, вторые устраивали акты терроризма, надеясь склонить власть имущих к требуемым им изменениям. Антонов оказался в числе эсеров, хотя во многом симпатизировал идеям Ленина. Но большевики желали абсолютной власти, не намереваясь уступать и крупицы. Те же самые большевики хотели брать безвозмездно хлеб у крестьян, не думая за него платить. Потому и вспыхнуло на Тамбовщине восстание, ибо не желали крестьяне делиться нажитым. И так случилось, что во главе оказался как раз Антонов.

Почему Антоновщина расцвела? Как и всякое крестьянское восстание — в результате неких отвлекающих событий. Касательно этого исторического эпизода — противостояние Красной Армии Белому движению. Вот и действовал Ленин словом, подготавливая почву к недовольству среди антоновцев. Бороться с большевикам бессмысленно, ввиду доставшейся им изначально мощи. Кто это понимал — те ранее перестроились. Чего не скажешь об Антонове. Когда подойдёт время для подавления — восстание будет в срочном порядке обезглавлено. Останется сообщить, какого конца удостоились предводители крестьянского бунта на Тамбовщине. Тут-то и пригодятся заготовленные Виртой сюжетные линии. Ведь гремела Гражданская война, брат шёл на брата. Так же случилось среди тамбовских семей: отец мог отстаивать интерес Белого движения, а его сыновья тяготеть к различным партиям. В итоге выжить получилось единственному, шедшему одной дорогой с большевиками, если он умел сохранить жизнь в кровопролитной борьбе.

Вирта не из простых побуждений взялся сообщить читателю именно о происходивших под Тамбовом событиях. Он сам родился в Тамбовской губернии, встретив Семнадцатый год двенадцатилетним парнем, а основные события восстания кулаков и вовсе уже будучи пятнадцати лет. Получается, он жил в окружении происходившего, усвоив для себя определённые выводы. И действительно, события в России, начиная с Семнадцатого года, это не столько кровопролитие, сколько борьба между хорошими идеями, оспаривавшими право быть названной среди них лучшей. Может из-за этого Вирта излишне не очернял антоновцев, при том слишком не вознося коммунистов. Всё-таки братья убивали друг друга, делая то из побуждения помочь России стать лучше, нежели она была при царе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сергей Сергеев-Ценский «Севастопольская страда. Книга I» (1936-37)

Сергеев-Ценский Севастопольская страда

Битву за Севастополь русское оружие проиграло. И не в силу естественных причин, а согласно сложившихся обстоятельств. На Российскую Империю обрушилась мощь европейских держав, выступивших в поддержку Турции, тем планируя ослабить рост могущества в регионе как России, так и непосредственно Османской Империи. Каким образом протекала война? О том взялся донести художественными способами Сергеев-Ценский, взяв на вооружение фактологическую базу, собираясь обсудить всевозможные нюансы. Вместе с тем, политическая составляющая пятидесятых годов XIX века не менее сложна, чем любой другой хорошо изученный исторический период. Имеется множество данных, которые нужно грамотно интерпретировать. И Сергеев-Ценский постарался показать наибольшую пристрастность к пониманию тогда произошедшего. Он пытался совершить невозможное, воссоздав ситуацию изнутри. Перед читателем оживали участники боевых действий с их мыслями и желаниями. Отчасти то и погубило замысел произведения. Вместо труда о Крымской войне, была написана беллетристика, хотя для неё места на страницах и не должно было быть.

Сперва Сергеев-Ценский показал слухи о грядущем противостоянии. Нападут ли соперники на Россию? А если да, то где? Может они высадятся на Кавказе, либо в пределах Одессы. Это казалось наиболее вероятным. Зачем им Севастополь, оторванный от других русских укреплений? К сему городу подобраться можно со стороны моря, тогда как по суше практически никак, поскольку пресловутая грязь станет непреодолимым препятствием для продвижения современных осадных орудий. Может и не будет никакого нападения. Разве не имелось подобных слухов ранее? Англичане постоянно точат на Россию клинки, примерно также поступает и Франция, практически не предпринимая решительных действий.

А готова ли к войне сама Россия? Грязь мешает не только сопернику, но и самим русским. Основное вооружение располагается в Одессе, и случись противостояние, вскорости доставить к зоне боевых действий его не получится. Да и само вооружение не выдерживало критики. Хорошо, ежели оно не рассыпется от первого применения. Да и сами солдаты — не подготовленные к войне юнцы. Сергеев-Ценский в том совершенно уверен. Ведь когда начнётся война, то пушки будут оперативно доставлены, но стрелять они не смогут. Почему? Мало иметь ствол — к нему полагается лафет. Оных как раз и не будет подготовлено. Правда, русские — это русские, способные превозмочь любое недоразумение, поскольку к аналогичным оказиям привыкли. Именно это и послужит неприятным моментом в восприятии противником русских вооружённых сил, вполне способных без всякого огнестрельного оружия оказать действенное сопротивление. Возможности русских действительно безграничны. Ежели не хватает генерала, на его место будет поставлен адмирал. Такое кажется абсурдом, однако Нахимову с подобным приказанием всё-таки пришлось согласиться.

Ладное повествование от Сергеева-Ценского перешло к обсуждению политики Николая I. Сей царь казнил без милости, хотя казней в России официально не проводилось. Забытыми оказались декабристы, никто не считал и тысяч забитых насмерть шпицрутенами. Относился к людям Николай соответственно. Про Лермонтова он сказал: собаке — собачья смерть. Гоголь при его правлении зачах, Салтыков-Щедрин без особой для того заслуги был отправлен в ссылку, Достоевский и вовсе попал на каторгу, не говоря уже о Тарасе Шевченко, в прозябании служивший под Оренбургом. Вполне допустимо перейти в разговоре к восхождению Наполеона III, с 1852 года провозгласивший себя императором.

Основной мыслью повествования к третьей части произведения становится мысль Нахимова, что во флоте главное значение должно отводиться матросу, который сравнивается с пружиной, приводящей всё в движение. Аналогичная мысль возникает в отношении солдата. Тот и другой воплощают в себе силу крепостничества, такой же пружины для происходящих в России процессов.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 28 29 30 31 32 86