trounin.ru

Цикл «Тарзан» | Книга №20-какая-то

И вот он — апофеоз творчества Эдгара Берроуза. Уже нет никакой привязки к чему-либо вообще, а есть конкретно заданная ситуация, одиноко бродящий по джунглям лорд Клейтон, он же Тарзан, разномастные европейские враги, сокрытые в листве гладиаторские стадионы и тайные города, а также бодрый элемент мистики. Всюду Берроуз пытался застолбить за собой место первопроходца, но чем дальше, тем читатель меньше удивляется, принимая всё как должное. Даже сюжет, который крутится вокруг самого большого в мире драгоценного камня, обладающего способностью наделять владельца даром внушения всем живым существам — это само по себе необычно в, казалось бы, самом обычном земном мире. Ещё с шестой книги Берроуз включил элемент некоторой замкнутой системы, где предстоит бродить главному герою, на которого постоянно будут обрушиваться всякие напасти в виде всевозможных недугов. (тут рецензент смело заявляет о неточном знании вопроса, ибо между шестой книгой и этой он ничего о похождениях Тарзана не читал)

Вообще непонятна вся ситуация с жизненной позицией Тарзана. Он просто бродит по джунглям, не имея какой-либо цели. Может его жена из дома выгнала, или выросший сын по законам стаи выбил старого вожака из седла и попросил покинуть семейный очаг. Берроуз замалчивает этот факт. А жаль, хотелось бы видеть цепочку связанного сюжета, а не набор разных серий, в которые цикл о Тарзане превратился с самого начала. И пускай бродит Тарзан, главное — ему никто не мешает: львов он давит одной рукой, с обезьянами общается по-братски, всем белым людям приходит на помощь. А в части про себя «Великолепного» даже борется с махровым проявлением негритянского расизма и нетерпения мужчин в матриархальном обществе. Сами понимаете, в джунглях многое можно случайно обнаружить — то город одичавших атлантов, то амазонок с тягой к арийству.

Позиции львов по-прежнему сильны в книгах Берроуза. Они также остаются подобием цепных псов, охраняющих строго заданную им территорию, а то и просто конкретно определённый угол. Правда теперь не такие кровожадные как раньше, да и автору надоело каждую с ними схватку описывать. Да и вообще непонятно, что львы в джунглях забыли. В такой местности они должны себя чувствовать весьма неуютно. Берроуз это понимает (хотелось бы верить), разбавляя львов иногда другими представителями кошачьих, отличных от косматошеих только названием.

Во многом, «Тарзан Великолепный» перекликается с похождениями Джона Картера на Марсе из другого цикла Берроуза. Может автор запутался? На Земле сильно с разнообразием флоры и фауны не разгуляешься, поэтому приходится держать себя в руках. Зато с людьми джунглей и различными тайнами — полный порядок, тут фантазия Берроуза работает в полном объёме. Пускай, уже не так замечательно как двадцать-двадцать пять лет назад, но всё-таки книги выпускались, а значит их кто-то ждал и даже читал. Наверное, добротная почва была подготовлена для золотого времени американских комиксов, воплотивших в рисованном виде практически все идеалы и стандарты сторителлинга, заложенные автором о похождениях Тарзана задолго до этого.

Осталось разгадать последнюю тайну — почему Великолепный? Ничего для обоснования этого не прилагается. Просто Великолепный и всё тут. Впрочем, читатель с первых книг приучен Берроузом к безапелляционности происходящих событий. Если автор решил сделать льва цепным псом со стремительностью гепарда, то он будет именно таким; если решил сделать Тарзана Великолепным… то и, да, не жалко.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Есть занятная наука — называется графологией. Она в комплексе помогает лучше понимать людей. Говорят, почерк является отражением характера человека, что если изменить почерк, то можно измениться и самому. Как вам такой способ исправления? Какая-то чёрточка говорит за тягу к курению, а какая-то за пристрастие к алкоголю. Заставил себя убрать из манеры писать её… и сразу на душе стало легче. Может так оно и есть на самом деле — никто не пытался влиять на людей, подстраивая их почерк под какие-либо критерии. А вдруг следовало бы? В любом случае, Маяцкий о подобном ничего не говорит, а просто предлагает читателю тонкую брошюру с кое-какими определяющими общими чертами. Конечно, ожидать чего-то конкретного от человека, ранее обрадовавшего мир такими же трудами по хиромантии и френологии, наверное всё-таки не стоит. Однако, как знать… всё относительно.

Маяцкий предлагает оценивать следующее: наличие полей, нажим, заглавные буквы, общий вид письма, знаки препинания. Всё он задевает вскользь, давая читателю лишь самые краткие характеристики. Очень трудно во всём этом разобраться, когда не предлагается никакой конкретики и отсутствует наглядное отображение, заменяемое схематическими вариантами. Один признак отвечает за множество человеческих черт, отчего точной картины получить всё равно нет возможности. Главное, что можно вынести из брошюры Маяцкого — почерк нужно анализировать.

Лучше пробовать свои силы не на почерке известного вам человека, а взять незнакомый, включив воображение на полную. Вы всегда обсуждаете просмотренный фильм, оценивая игру актёров, замысел режиссёра, уникальность сценария и многие другие аспекты. Возможно, вы анализируете каждую прочитанную книгу, стараясь вынести из прочитанного гораздо больше, нежели во время чтения. Кто-то может рассказать о картине, придавая каждому образу то или иное значение. Как видно, всё поддаётся анализу. Почерк в этом плане точно такое же произведение рук человеческих, как и всё приведённое выше. Стоит усвоить базовые знания, чтобы включить мозг и начать думать над идеальными буквами или невообразимыми каракулями.

Маяцкий даёт сносную характеристику только трём типам почерков, сводя всех людей-обладателей подобных в ему ведомые рамки. Отчего-то все люди, чья рука способна творить каллиграфические буквы — это педанты, забитые на работе люди и вообще неудачники; люди с витиеватым почерком — лжецы, много страдают и дома их тиранит супруг; а вот если у человека почерк неразборчивый, значит он на всех плевать хотел, относительно свободен от обязательств и имеет непомерное чувство собственного достоинства. По Маяцкому именно так.

А теперь, читатель, возьми в руки чей-либо рукописный текст. Посмотри на поля, на расположение букв, особенности штрихов, на нажим, да оцени всё это в комплексе. Нужно придать значение виткам и угловатостям, чрезмерно длинным линиям и прорисованности запятых и точек. Осмотрев это, а также позволив своему воображению множество дополнительных факторов — пора излагать свои мысли, желательно без лишних раздумий. Всё сказанное сразу — это и есть истина в последней инстанции. Пусть тот человек потом обижается, но со своей стороны ты окажешься прав. Именно так ты будешь воспринимать хозяина почерка, а все остальные люди могут это оспорить, как и сам хозяин. Он говорит, что ты не прав; на это ему будет укором каждый завиток, да не дай такому случиться, кружки над буквами «й» и «ё», чем анализирующий текст порой грешит сам, ибо так красивее, нежели неведомая черта или подобие галочки, что уже говорит о человеке не как о стандартном представителе общества, а намекает на творческую личность, старающуюся придать блеск любым действиям.

Помните, линии букв — это аналог линий на ладони. Хотите что-то изменить в жизни, начните с самого простого — подгоните свой почерк под описание идеального человека… и будет вам счастье.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Проклятые короли» | Книга №6

Вся жизнь — это суета, длящаяся медленными шагами, покуда не осознают потомки скоротечность событий прошлого. Желание урвать кусок от пирога побольше, содержащий начинку повкуснее — точно такая же суета, характерная для одного краткого момента, грозящего только тем, что кусок может развалиться, огорчив не только того, кто за него боролся, но и тех, кто в итоге останется вообще без пирога. Если пытаться понять содержание «Проклятых королей», то первой приходит мысль именно о тщете всех окружающих нас процессов и цикличности происходящих событий, замешанных на человеческой неистребимой натуре к притягиванию к себе всевозможных проблем, связанных с желанием иметь все блага именно сейчас, не задумываясь о завтрашнем дне. Ведь жизнь даётся только раз, значит и прожить её надо с комфортом именно для себя, чем люди занимаются постоянно. А мы, потомки, с укором смотрим на их дела да пытаемся осуждать. Только имеем ли право, не задумываясь ни о чём, кроме чем сегодня набить желудок да как найти более дешёвые варианты. Во многом именно об этом думают все умирающие на страницах «Проклятых королей», и всем Дрюон вкладывает в мысли повторяющиеся слова, передёргивая практически каждую возможность для появления других слов. За писателем имеется такое право — трактовать свою собственную философию, не стремясь задуматься о настоящем действующих лиц.

Шестая книга в цикле продолжает раскрывать для читателя историю Франции XIV века. Проклятие тамплиеров, высказанное в адрес Филиппа IV «Железного короля» Красивого в итоге приведёт к Столетней войне. Но читателю это неизвестно. Цикл читается, а неведомая жизнь французов, англичан и итальянцев раскрывается перед тобой. Лишь «Лилия и лев» расставляет акценты, став последней книгой (по планам Дрюона), не считая последовавшей, но спустя много-много лет. Дрюон честно открывается перед читателем, когда на смертном одре Робера Артуа со слезами говорит о смерти любимого героя, жизнь которого он прожил практически сам, стараясь с самой первой книги показать фигуру гиганта в полный рост её значения для истории. Обо всём этом читатель узнаёт только к шестой книге, отчего становится обидно, ведь внимание при чтении уделялось совсем не тем людям. И ведь пылал в душе гнев на Дрюона, когда большую часть книги он отдал под тяжбы Робера за обладание Артуа. Казалось бы, вот Филипп VI, первый в династии Валуа, что не был готов к принятию короны, идя по счёту четвёртым претендентом, покуда они все не погибли, предоставив ему возможность занять трон Франции; Дрюон со смаком описывает все ситуации, когда на трон может претендовать даже король Англии Эдуард III, сын дочери Филиппа IV, имея при этом больше прав, нежели сын брата, каким и являлся Филипп VI.

Цепочка всех событий приводит к началу Столетней войны. Дрюон начинает боевые действия, показывая дальнейшее развитие Робера Артуа, ставшего спусковым механизмом для стошестнадцатилетнего военного конфликта между двумя соседями, когда над Францией возникнет реальная возможность слияния с Туманным Альбионом, потеряв себя для дальнейшей истории. Дрюон не раз будет говорить о величии страны лилии, противопоставляя её стране льва. Франция крупнее, её населяет в четыре раза больше людей, даже власть короля является абсолютной, а не подобна урезанной версии, которой пользуются английские короли, вынужденные спрашивать разрешение для любого решения. Так уж сложилось, что Филипп VI стал терпеть поражения, уступив в итоге весь север страны. Но это уже не касается событий шестой книги цикла, она завершается не только смертью Робера Артуа, но и печальным концом Жана Посмертного, наследника дома Капетингов, чью жизненную нить Дрюон плёл с колыбели, наполнив цикл персонажами, не имевшими к власти никакого отношения, но чья судьба в итоге пересеклась, принеся только горе.

Одно мгновение творит историю; помните об этом, совершая тот или иной поступок.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Время жить и время умирать» — это радость для некрофила: Ремарк с большой любовью описывает истлевшие тела на полях сражений и раздавленные трупы под разваленными домами. Первая реакция — шок, вызванный выверенными до мельчайших деталей подробностями. Такие моменты невозможно перенести на экран, покуда зрителей больше захватывает бесполезный спецэффект ветром рвущегося на фрагменты фюзеляжа самолёта или точное следование взгляда за падающей бомбой и следующий за этим взрыв, после, казалось бы, на нескольких секунд задумавшегося механизма. Ремарк чётко рисует каждый кадр, создавая у читателя ощущение присутствия. Да, воевать в России, это не может сравниваться с боями в Африке. Если жаркий климат беспощаден к телам павших воинов, то слякотный климат нашей страны может хоронить один слой над другим, а тот над третьим, перемешивая всё в кашу, что потом с трудом можно отличить своего от чужого. Ремарк категоричен в описании ужасов войны, показывая их именно ужасами, а не героическим сужение фронта, либо постыдным отступлением с завоёванных областей назад.

Во многом, Ремарк уже писал о подобном, повторяя сюжет «На западном фронте без перемен», только немного другими словами и в несколько ином антураже, поменяв западный фронт на восточный, а противника сделав не из бывшего врага, а из бывшего союзника, от которого родная страна писателя вынуждена терпеть поражение за поражением. Ремарк вкладывает в уста героев книги много мыслей, представляя их на суд читателя точно такими же неуверенными в себе людьми, потерявшими смысл жизни, когда пропаганда начитает вызывать лишь усмешки, а замалчиваемые события порождают подозрения. Только деваться солдатам с фронта некуда — нужно продолжать бессмысленное отступление, пока руководство кормит обещаниями о новом оружии.

Да, Ремарк мастерски показал обыденную сторону войны. И знаете — Вторая Мировая война ведь не была настолько негуманной, как это принято считать. Были концентрационные лагеря, были толки о превосходстве рас, но при этом на поле сражений уже не прибегали к применению боевых отравляющих веществ, а если и прибегали, то Ремарк о них не говорит. Вспомните «На западном фронте без перемен» — это же ползание по воронкам, заполненных водой, с натянутым на голову противогазом. Достаточно посмотреть несколько фотографий, как в голове всплывают возможные кадры Третьей Мировой войны, которая может повторить глобальность Второй и, по желанию убивать всю живую массу, превзойдёт Первую.

Одно удручает, начав с окопных бесед, главный герой отправляется в отпуск в родной город, подвергающийся регулярным авианалётам. Тут и начинается тот самый Ремарк, к которому читатель привык. Не за войной предстоит наблюдать, а за хаотическими движениями в тылу, где надо герою дать больше страданий, нежели он испытывал на фронте, и обязательно нужно главного героя влюбить в девушку с тяжёлыми эмоциональными проблемами. Даже алкоголь толком в книге не упоминается, хотя Ремарк в лучших своих традициях снова познакомит читателя с какой-нибудь разновидностью подобной жидкости.

И нет понимания целостности сюжета, а есть только осознание спонтанно происходящих событий. Жизнь у Ремарка не подчиняется каким-то привычным нормам, уподобляясь скорее форме постоянных переживаний за рождение в столь агрессивном мире, где человек используется лишь для осуществления чьих-то амбиций. А то, что главный герой вынужден страдать — так это просто время такое. Действительно, можешь цепляться за жизнь, а можешь умереть — выбор за тобой. Впрочем, если эта книга Ремарка пошла полностью по стопам «На западном фронте без перемен», то можно кратко сказать, что в творчестве Ремарка по-прежнему нет перемен. Всё повторяется…

Автор: Константин Трунин

» Read more

Оригинальное название книги — «Хроники Франции: Изабелла Баварская». При этом Изабелла встречается в тексте не чаще, чем остальные действующие лица, а сюжет крутится вокруг нескольких эпизодов Столетней войны между Англией и Францией, где последняя продолжала терпеть притеснения от более слабого соседа да бороться за сохранение права считаться независимым государством. Годом написания книги считается 1835 год, тогда Дюма-отец ещё не вёл никаких дел с Огюстом Маке да и писательский талант только нарабатывался, поэтому не стоит удивляться читателю такой книге, где толком нет никакого сюжета, а повествование напоминает разорванное лоскутное одеяло, когда автор пытался орудовать иголкой с нитками, только действовал при этом неумело, проливая кровь, что остаётся только наблюдать за происходящим.

Удручает при чтении простое осознание того, что перед тобой именно историческая хроника с ненавязчивыми вкраплениями художественной обработки, когда исписав n-страниц реально произошедшими событиями, Дюма начинает живописать вокруг какого-либо определённого момента, уделяя этому очень много внимания. Начав роман с приезда во Францию Изабеллы, продолжает описание каждого задействованного лица, их одежды, их жестов, их обязанностей, их родственников, выстраивая цепочку, уводящую читателя куда-то далеко. Безусловно, дать больше деталей — это хороший подход, но во всём нужно знать меру, а вот этого-то у раннего Дюма нет. Другим удручающим моментом являются постоянные рыцарские турниры, которым посвящена чуть ли не треть книги, когда Дюма раз за разом будет во всех подробностях описывать жар пылающих схваток, от которых постепенно начинаешь закрывать глаза. У кого всё это почерпнул Дюма… уж не Вальтер ли Скотт был для него авторитетом? Если да, то всё становится понятным — очень похоже. Будто действительно Вальтер Скотт писал.

Столетняя война — не самая простая для описания тема. Слишком тяжёлые события происходили на рубеже XIV-XV веков. Дюма не берётся описывать истоки, но влетает ураганом в самый её разгар, обозначившийся ухудшением общего положения дел из-за начавшихся приступов безумства у Карла VI, что осложнило политическую обстановку. Вся тяжесть за судьбу Франции легла именно на Изабеллу. Только Дюма королеву лишь в название книги поставил, а сам с особым удовольствием описывал все приступы короля, находя в этом какое-то извращённое чувство радости. Понятно, Дюма всегда желал Франции добра, он и умер-то от известия, что Франция стала терпеть поражения в одной из войн. Можно понять всю его искреннюю радость от удачного стечения обстоятельств, позволивших Франции вернуть себе контроль над историческими областями да наконец-то поставить в угол Бургундию, знатно испившей крови. Именно в Столетнюю войну история Франции озарилась ликом Жанны д’Арк, которой Дюма мог посвятить добрую часть книги, но отчего-то он этого делать не стал, лишь изредка упоминая где-то народившуюся спасительницу. Зато Дюма опишет все горести Руана, бывший в осаде англичан, брошенный на произвол судьбы, покуда французская власть кормила его обещаниями помочь. Так и пал Руан, так и вышла на свет Жанна. Дюма был необычайно краток.

Уделит Дюма внимание турецкому вопросу, показав карательную экспедицию османов и гибель французской знати — вот именно тут можно проливать слёзы, если Дюма сумеет кого-то напугать кровавыми сценами расправ над пленными. Тяжёлая участь Франции расходится по всем фронтам. Пока гремит война с Англией, захватившей всю северную часть, люди продолжают мечтать об очередном крестовом походе, чтобы освободить угнетённые христианские страны за Чёрным морем. Только история давно изменила свой вектор, усилив внутренние противоречия самой Европы, более не имевшей возможности выступать единым фронтом против какого-то врага за какую-либо добрую цель. Покуда гремит война с соседями, значит пора отложить все другие дела в сторону. Только не получается. Обо всём этом Дюма расскажет в меру своего таланта.

К сожалению, Изабелла Баварская так и осталась неясной фигурой. Дюма слишком увлёкся историей, чтобы уделить внимание, казалось бы, главной героине.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Давайте себе представим Бирму. Бирма — это государство в Юго-Восточной Азии, располагается западнее Таиланда. Современное название государства — Мьянма. Пожалуй, кроме уже упомянутого Таиланда, который так и не покорился завоевателям, на такое же достижение могла претендовать и Бирма, но конец XIX века в ходе третьей англо-бирманской войны окончательно закрепил за Бирмой статус зависимого государства. Страна мгновенно превратилась в сырьевой придаток, главной продукцией стал рис. Всё остальное производство и иные сельскохозяйственные культуры более в Бирме не производились. Местное население оказалось в затруднительном положении, когда любой урожай риса делал крестьянина ещё беднее, чем пользовались не только граждане метрополии, но и китайцы с индийцами, выжимая из населения всё до последней крохи. Как тут не вспыхнуть восстанию?

При всём терпении бирманцев, они честно старались жить мирно, не устраивая мятежей, сохраняя робость. Лишь к тридцатым годам XX века ситуация стала выходить из-под контроля, когда с крестьян стали собирать более крупные налоги и делать это не только после уборки риса, но и до уборки, когда денег у крестьян нет. Тин Сан на каждой странице делится с читателем тяготами жизни человека, вынужденного терпеть неуважительное к себе отношение, беззащитного перед полицией и ростовщиками. Даже уникальный статус женщин (в Бирме женщины всегда имели равные права с мужчинами, поэтому они никогда за них не боролись), не давал никакой возможности избежать похотливых взглядов заезжих представителей власти. Во всём бирманец терпел непотребства… И грянул взрыв.

Тин Сан не берётся описывать центральные события тех дней, его целью становится отдельная деревня, где быт ничем не отличается от всех остальных деревень. Наглядно демонстрируется желание перемен, что исходят с самого низа повсеместно, не имея конкретного очага сопротивления. На такой волне нужно вовремя брать контроль над ситуацией, чем и воспользовались повстанцы в одном из районов. И совсем не имеет значения, как конкретно протекал там бунт, важно, что происходит в рядовой деревне, когда с одной стороны нужно собирать урожай, дабы не умереть потом с голода, а с другой стороны — сопротивляться тоже необходимо. Будет в сюжете обилие смертей, несправедливости и даже любовь. Тин Сан постарался наполнить книгу всем тем, в чём нуждается читатель.

Конечно, внукам было стыдно перед дедами, помнившими своё участие в третьей англо-бирманской войне, так и не признавших власть англичан, стыдно и перед отцами, которые вернулись с фронтов Первой Мировой войны, вынужденные воевать по призыву на стороне всё тех же англичан, где их и за людей-то не считали, используя в качестве живого пушечного мяса и унижая в меру своего внутреннего осознания превосходства. Впрочем, Тин Сан всё равно сильно не акцентирует на этом внимание, пытаясь показать зарождение сопротивления на осознании следующих друг за другом актов притеснения.

В заключении Тин Сан приводит несколько своих рассказов о жизни в столице Рангуне. Тут читатель увидит противоположную картину, будто и нет никакого притеснения в стране, лишь повторение индийских мотивов, когда везде встречается беднота, желающая просто жить достойно да всеми силами старается избежать возвращения в деревню, где всё равно будешь унижаем и при плохом урожае просто умрёшь из-за отсутствия еды. Рассказы скроены ладно, но они вызывают чувство противоречия, особенно если сравнивать с основным произведением книги.

Нельзя ставить людей в безвыходное положение, от этого легко пострадать, а то и всё потерять.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В «Скверном времени» читатель продолжает видеть раннего Маркеса, но более поднаторевшего в писательском искусстве. Отнюдь, не стоит искать в этой книге магический реализм, по причине его отсутствия. Саму книгу можно найти в разных переводах и под разными названиями: «Проклятое время» или «Недобрый час» — все они имеют право на существование, отражая суть содержания, которое не совсем уж чтобы революционное и необычное — просто в городской среде творится совсем не то, что хочется видеть местным жителям, чьи тайны выходят наружу благодаря некоему анониму, решившему нести мораль в массы, случайно провоцируя всплеск агрессии и насилия среди людей. Действительно, скверное время — разве может быть иначе при таком раскладе?

В «Скверном времени» читатель не найдёт предпосылок к самому главному роману Маркеса «Сто лет одиночества», даже не сможет найти каких-то заманчивых слов о величии Макондо, нет тут ничего такого. Просто книга становится одной из ступенек, по которым поднимался Маркес, пройдя сначала тот самый махровый магический_мозги выносящий_реализм, чтобы погрузиться в самый типичный реализм, благодаря чему спустя несколько лет родится из-под пера великого колумбийца гремучая смесь того и другого, обрушив на читателей всего мира кровосмесительную историю семьи Буэндиа.

В «Скверном времени» читатель наблюдает за самым обыкновенным латиноамериканским мылом, где все друг друга знают, либо знают опосредованно, все плачут над взлётами и падениями каждого, каждый имеет какую-то тайну, замалчиваемую от остальных, но по законам жанра — это всё станет явным; отчего качество мыла останется на самом высоком уровне, иначе зритель/читатель будет чувствовать себя глубоко обманутым, покуда не случилось того самого душу_трепательного и слёзы_выдавливаемого непоправимо_абсурдно_логичного, якобы всеми нежданного, но активно обсуждаемого ещё до происшествия. В книге не будет чрезмерно громкого скандала, просто население немного пошумит, пару раз вспомнив похороны Великой мамы, ограничившись только такой привязкой к основной вселенной Маркеса.

В «Скверном времени» читатель иногда может заметить наличие сюжета, только если он будет очень тщательно следить за всеми происходящими событиями, иначе нить повествования начинает скользить по извилинам мозга, заполняя собой всё свободное пространство, чтобы позже затвердеть, делая голову читателя чересчур каменной, отчего мышление приостанавливается, при этом глаза бегают по строчкам да не могут уловить дальнейшей сути, ведь где-то тут должно было быть адекватное отображение событий о происхождении очередной анонимной информации. Может Маркес и пытался создать подобие детектива, но в это трудно поверить. Ещё бы извилины оставались нетронутыми, вынуждая читателя перелистывать страницу за страницей в поисках более податливых нитей, а то и просто толстых и весьма понятных, не способных увести тебя в сторону от повествования.

В «Скверном времени» читатель погружается в атмосферу мнительности, гнетущего настроения и бесконечной людской молвы. Перед ним встаёт не абы какой город, а, в некотором роде, царство чумы, заразившей повествование опасным заболеванием, отчего закрыты ставни каждого дома, люди не желают адекватно общаться, все прячут лица и бегом прочь скрываются от любых слухов, пытаясь спасти свою собственную жизнь. Не хватает только зажжённых факелов, презрительного отношения и одежды, полностью закрывающей все части тела, лишь бы не допустить к себе что-то подозрительное. Слишком мрачный мир был нарисован Маркесом, но для отображения скверного времени всё было сделано просто идеально.

В «Скверном времени» нет дождя, а значит Макондо продолжает жить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Решад Гюнтекин отдал всю жизнь работе в системе турецкого образования, поэтому не вызывает удивления, что главная героиня его первой книги «Птичка певчая» получила образование с уклоном во французский язык и стала преподавателем. Наблюдать за её карьерным продвижением — это тема для отдельного разговора, поскольку никакой конкретики тут не подразумевается. Во многом, главная героиня книги является своеобразным продолжателем традиций героинь Шарлотты Бронте, что также пропадали на чужбине, обучая своему родному языку. У Гюнтекина ситуация немного иная, но общий стиль повествования точно такой же. Гюнтекин также предвосхитил «Анжелику» Голонов, наделяя свою героиню сногсшибательной внешностью, дерзким нравом и чрезмерным чувством собственного достоинства.

Гюнтекин подошёл к написанию романа основательно, начиная с самых первых лет главной героини, отводя им добрую часть повествования. Именно там читатель узнает почему героиня получила прозвище Королёк, а потом на протяжении всей книги будет в этом только всё больше убеждаться. Действительно, главная героиня ловко порхает с места на место, постоянно щебечет, верна одному человеку, блюдёт свою честь и готова отстаивать свои права до последнего. Изредка будут проскальзывать нотки женственности, так несвойственные главной героине, которую впору сравнивать с девушкой, обладательницей мужского характера и такого же взгляда на окружающий мир. Трудно было, наверное, Гюнтекину примерять на себя образ женщины да додумывать за неё, пытаясь отыскать в каменной грудной клетке главной героини место для живого трепещущего от любви сердца.

Подумайте, Турция, где о равноправии женщин никто никогда не говорил. Совсем недавно Эрдоган в очередной раз подтвердил такое положение дел, указав женщинам на их место в обществе, когда они могут только помогать мужчинам, но никак не претендовать на что-то большее. А как с этим обстояло дело в начале XX века? Если верить Гюнтекину, женщины чувствовали себя вольготно, их даже не забивали камнями, как до сих пор делают в некоторых странах. Не стесняется главная героиня оголять спину и руки, распускать волосы и дерзить мужчинам. За это она, конечно, получит свою долю презрения, но ей это будет безразлично, поскольку красивая внешность всюду открывает дорогу.

Когда постоянно в тексте находишь упрёки вроде «мне пятнадцать лет и я уже засиделась в девках», а главная героиня при этом становится всё старше, когда же потом переваливает за тридцать лет, то ощущаешь какое-то чувство несоответствия. К героине относятся как к десятилетней, во всём ей потворствуя и исполняя все её прихоти. Впрочем, слишком сурово так говорить, не пытаясь смотреть на книгу в целом.

Свою долю славы первая книга Гюнтекина получила. И это хорошо. Её видимо легко приняло турецкое общество, хотя с трудом верится в возможность добрых отзывов о девушке, чьё поведение далеко от материнских идеалов о семье, и от карьерных тоже, тем более, если никакой карьеры нет, а жизнь просто идёт вперёд, когда героиня один раз сбежав из-под венца и постоянно меняя место работы, наконец-то погружается в будни сестры милосердия на Первой Мировой войне. Всюду Гюнтекин искал слова оправдания, стараясь свести вторую часть книги к благожелательному образу исправившейся и вставшей на истинный путь женщины. Это и объясняет финальную часть романа, в правдивость которой веришь ещё меньше, нежели в повествование первых глав.

Один плюс у книги: Турция — это действительно светское государство. Было так сто лет назад, будет и дальше.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Спроси людей о Роберте Стивенсоне, и тебе сразу ответят про «Остров сокровищ» да про «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда», а то и просто остановятся на «Острове сокровищ», непременно делясь впечатлениями идеализированного юношеского восприятия, кто-то при этом изобразит пирата, закрывая глаз рукой, подпевая «Йо-хо-хо, и бутылка рома!». Такое вот представление о Стивенсоне — и оно во многом правдивое. Отчего же пытаться раскопать в творчестве писателя ещё что-то достойное? Однако, делать это нужно обязательно. Человек не зря жил и не зря писал. Пускай, не всё выходило идеальным — это уже другое дело.

Стивенсон ещё в начале книги предупреждает, что «Похищенного» он специально писал для детей, чтобы их отвлечь от серьёзной литературы, которой взрослые пытаются нагружать неподготовленный мозг. В этом плане многие произведения Стивенсона для детского восприятия подходят просто идеально. Восприятие взрослого человека на подобный стиль изложения чаще получается негативным, а многое и просто воспринимается форменной глупостью. Попытки уловить хоть какие-нибудь нравоучительные нотки или цельную картину сюжета обречены на провал, всё кажется слишком поверхностно наивным, а события возникающими из ничего, заканчивающиеся ничем, продолжающиеся на необязательной к чему-либо привязке основе. Сурово так относиться к творчеству Стивенсона, но надо же как-то сразу объяснить суть основной претензии.

Каких только приключений не выпадет на долю главного героя: путешествие по суше и путешествие по морю, кораблекрушение, выживание на необитаемом острове да участие в воинственных восстаниях гордых шотландцев. Во всём этом герой будет принимать самое активное участие, принимая на себя слишком большой груз обязательств, чем, кстати, страдает большинство главных героев книг Стивенсона. Изначально кажется, что перед тобой неоперившийся юноша с молоком на губах и зажатой в руке юбкой мамы, но при дальнейшем повествовании такой мальчик обязательно трансформируется в непобедимого и сильного человека, способного перебивать хребет каждому встречному и ставить точку в любом самом жарком споре. Во многом, конечно, это объясняется мечтательностью многих мальчишек, представляющих себя кем-то выдающимся и способным на большие свершения, что впоследствии обязательно разбивается о скалы вдоль берегов взрослой жизни. Но мальчишки об этом не знают, покуда с увлечением заняты чтением очередной книги Стивенсона.

В иных местах Стивенсон чрезмерно увлекается деталями, с которыми так и тянет поскорее разобраться. Связано это не с излишним старанием автора описать вид той или иной местности, либо каждое телодвижение главного героя, а связано скорее с общим подходом к делу, когда тебе самому хочется вставить более правильный вариант описываемой картины с позиций совсем другой точки зрения. Но нет такой возможности в художественной литературе. Книга не обладает интерактивностью, а значит нужно читать и принимать написанное автором. Трудно будет найти читателю сам факт похищения, которое пытаешься найти на протяжении всего повествования. Как такового похищения нет, просто так сложились обстоятельства, и теперь нужно действовать по ситуации, не отвлекаясь на уныния и сетования… нужно действовать.

Шотландцы — не дают покоя многим писателям, восхищающихся ими за упорство, стремление к независимости и закалённый нрав. Как сейчас с этим в современной Шотландии судить не берусь, но во времена Стивенсона эта часть Соединённого Королевства ещё не до конца смирилась с английским владычеством, предпринимая попытку за попыткой обрести утраченный суверенитет. Неудивительно предвзятое отношение к главному герою, который всеми силами будет пытаться показать, что он не хуже их, а даже лучше, ведь в его роду есть шотландцы.

Читайте Стивенсона в детстве, читайте Стивенсона детям: не пытаясь понять текст — дети вам растолкуют суть книги лучше любого взрослого.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Копперфилд — медное месторождение, если переводить с английского языка. Медь известна человечеству с древнейших времён: именно благодаря меди случился сперва бронзовый век, а позже наконец-то стало доступно золото. При всех своих положительных качествах, когда-то разработанное месторождение становится крайне токсичным для окружающей среды, отчего местная флора и фауна значительно преображаются. Что же хотел сказать Диккенс читателю, одаривая персонажа такой фамилией, говоря в предисловии о частичной автобиографичности романа? Может — он с юности впитывал в себя всё как губка, став в итоге тем, кем его сделало окружение и те жизненные ситуации, наложившие отпечаток на характер? Пройдя этап бронзы и отскочив от этапа железа, Диккенс уподобился золоту — такая банальная истина, вытекающая из заданных условий писателя. Осталось только понять, зачем после себя было оставлять отравляющую душу библиотеку чрезмерного количества текста.

Тяга Диккенса к большому количеству слов видна сразу. Для этого не надо ставить стопкой всего его книги, чтобы они достигли высоты, наверное, в несколько метров. Такой вывод следует уже из самих названий книг, которые переводчики предпочитают сокращать до наибольшей степени возможного благоразумия. Не «Дэвид Копперфилд», а «The Personal History, Adventures, Experience and Observation of David Copperfield the Younger of Blunderstone Rookery», что никак тоже не «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим», как гласит иной вариант перевода названия. Не «Домби и сын», а «Dealings with the Firm of Dombey and Son: Wholesale, Retail and for Exportation». Конечно, это два самых ярких варианта. в остальных случаях Диккенс не был так щедр на названия, а чем дальше писал, тем более краткими они становились. Основательный подход к написанию книги — вот залог плодовитости Диккенса.

«Дэвид Копперфилд» объединяет в себе многие элементы творчества писателя, а также служит своеобразным романом, впитавшим в себя ровно всё то, что было написано до него. Практически, компиляция, что была переписана новыми словами, где события переставлены местами, немного подправлены герои, но в целом всё точно тоже самое. Будет читателю и сказ о горьком детстве ребёнка, оставшегося без родителей, и печальное повествование о плохих людях и противным человеческому пониманию условий содержания в пансионах. И так далее, и тому подобное. Упор, конечно, делается именно на молодые годы. Дальше всё опять же скатывается в сумбур, как бы не пытался Диккенс сам себя оправдать. Читатель не поверит писателю, который не до конца раскрывает секрет своего успеха, описывая молодое дарование, что скрывает от всех те книги, о которых пишет. Зачем же о них говорить — замечает сам Диккенс — если они стали популярными, то это в объяснениях не нуждается.

Единственное над чем Диккенс приоткрывает завесу — это сведения о существовании во времена его молодости разделения судов на светские и церковные, в коих дебрях главному герою нужно будет барахтаться бесконечно долгое количество страниц, участвуя в разбирательствах и припоминая различные смешные случаи из собственной практики. Всё это, безусловно, забавно и доставляет некоторое количество удовольствия, но выискать всё это в тех тоннах неограниченного количества диалогов ни о чём, где Диккенс даже не старался что-то рассказать, а просто продолжал переливать воду из стакана в стакан, забывая продвигаться вперёд. Что поделать — нужно было каждую неделю литературный журнал с очередной главой издавать, вот и прилагал Диккенс всё своё умение для поддержания нужного объёма очередного издания.

Автобиография Диккенса в виде «Дэвида Копперфилда» лишь частично сделала автора ближе… ничего нового не сообщив.

Автор: Константин Трунин

» Read more