trounin.ru

Есть ли польза от литературной критики? А есть ли польза от критики литературной критики? Или даже критики критики литературной критики? На каком-то уровне толк от этого обязательно присутствует. Ежели не с целью осмысления критических работ, то в качестве осознания обязательности ремесла, чья важность во все времена вызывала сомнения. Золя на это смотрел с позиции писателя. За основу он взял публицистику умерших авторов, осуждавших творчество Оноре де Бальзака. Ни к кому из них Эмиль не проявил снисхождения: ни к некоему Шод-Эгу, ни к Шарлю Сент-Бёву, ни к королю критиков Жюлю Жанену.

В августе 1879 года Эмиль взялся за обозрение «Парижских хроник» Сент-Бёва. Казалось бы, литературному критику полагается определять, кто из писателей достоин уважительного отношения, на кого из ныне живущих мастеров пера будут опираться в творческих изысканиях следующие поколения. Однако, не всякому критику дано понимать необходимость свершения перемен. Некоторые из них желают видеть соответствие текущей литературы лучшим образцам уже созданных творений. Они не принимают за вероятность, будто чьему-то новоделу допустимо повергать представления о прошлом.

Неужели маститый для своего времени Сент-Бёв не мог разглядеть талант Бальзака? Он его нещадно критиковал именно за то, что будет по душе потомкам. Либо по душе самому Золя. Превозношение именно Бальзака — есть желание непосредственно Золя, тогда как его же современники могли продолжать относиться к восхваляемому им Оноре с прежней долей критики.

Опять же, Эмилю следовало найти литературных критиков, сумевших разглядеть в Бальзаке великого писателя. Вместо этого мы видим, как сперва нападкам подвергается Сент-Бёв, потом Шод-Эг и после них порцию обвинений заслужил и Жюль Жанен. Получается, Бальзака осуждали и не принимали, пока он безустанно трудился, окружённый недоброжелателями.

Следующая статья «Шод-Эг и Бальзак» опубликована в марте 1880 года. В отличии от упомянутых тут прочих критиков, Шод-Эг ни привлекал к себе пристального внимания ни при жизни, ни тем более после смерти. Но и он нападал на Бальзака, не имея для того никакого права, ибо сам ничего из себя не представлял. Каким-то образом Золя сумел найти его критические работы, прямым текстом называя Шод-Эга «кретином».

Золя не желает принимать в расчёт мнение, будто роль критика часто становится инструментом для совершенствования писателей, исправляющих за счёт этого огрехи в творческом процессе. Почему бы именно Шод-Эгу не стать тем, благодаря кому слог Бальзака совершенствовался и принял тот самый вид, за который он ныне удостаивается похвалы? Нужно понимать и то, что легко судить о ком-то, видя его жизненный путь от начала до конца, понимая, какие годы стали судьбоносными, а где не было ничего кроме стагнации. И как же тяжело будет критику принимать осуждение потомков, ежели он застал писателя в трудный период? Поэтому Шод-Эг для Золя «кретин», потому как не знал того, о чём осведомлён Эмиль.

Тех же презрительных слов удостоился и Жюль Жанен в статье под названием «Жюль Жанен и Бальзак» за август 1880 года. Золя неприятно видеть нападки в любых их проявлениях. Безусловно, ему легко критиковать критиков, когда в его руках имеются полные тексты трудов Оноре, ладно объединённые в произведения. Тогда как многие романы Бальзака публиковались частями и не всегда было понятно, как они в итоге будут объединены и будут ли объединены. После сии лоскутья сшивались, чему свидетелем стал Золя, но критикуемые им критики о том могли и не знать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Май 1879 года — пора разочарований. Золя отмечает выход романа старшего из братьев Гонкур «Братья Земганно» в качестве шага к концу натурализма в его исполнении. Романтизм вновь поднял голову и пленяет сердца писателей реалистического направления. Потеря оказывается велика, но она не слишком огорчает Эмиля: на смену ушедшим придут новые сторонники натурализма. Остаётся жалеть лишь об одном — о собственном раннем рождении, вследствие чего приходится бороться с романтизмом, осознавая ошибочность прежних представлений, вместо изначально возможного свежего взгляда на действительность, не отягощённого мастерами литературы прежних дней.

Пришлось писать «Письмо к молодёжи». Это призыв Золя для будущих поколений, обязанных бороться за желаемые ими перемены, не останавливаясь перед преградами. Примером опять ставится Гюго, боровшийся стихотворным словом с режимом Наполеона III. Он не смирился и не стал соглашаться, когда правительство Второй империи решило простить высказывавшихся против монархии. Безусловно, Золя не призывает свергать государственное устройство. Гюго для него — идеальный представитель борца, готовый сложить голову за своё мировоззрение. И чем это не показатель душевного жара, свойственного всей французской нации?

Эрнест Ренан ничем не хуже, чтобы быть взятым в качестве второго примера умения отстаивать взгляды. Он, в отличии от Гюго, более придерживался либерализма и оставался сторонником империализма. И как бы не обстояло дело в прошлом, на момент написания статьи, имена Гюго и Ренана произносились с гордостью.

Что до Золя, то он не устаёт возвращаться к теме натурализма, видя предназначение в воспитании сторонников своего видения данного литературного направления. Знакомясь с представлениями Эмиля, читатель обязательно задумывается над его мыслями, излишне сконцентрированными на понимании единственной им осознаваемой потребности воплощать на бумаге стремление к отображению человеческих страданий. Ведь Золя понимал склонность людей к переменам. Он не мог не думать, как скоротечен век натурализма, обязательно должный быть сметённым хотя бы тем же романтизмом, только уже в отличном от прежнего воплощении. Сия борьба от преобладания в литературе чувства реального к чувству возвышенного понимания действительности никогда не покинет человека, опровергающего прежнее, дабы перейти к тому, что его ранее предваряло. Золя мог не думать, и всё-таки ничего об этом не сказал, оставаясь провозвестником личного понимания литературы, погибшей вместе с ним и не единожды возрождавшейся на протяжении XX века.

Говорит же Золя, как отмечал черты натурализма в творчестве Бальзака, Стендаля и Доде, так почему не сумел сделать правильный вывод? Потому так трудно о чём-то говорить без дополнительных приставок вроде «почти», «вероятно», «возможно» и прочих, поскольку нельзя рассуждать о чём-то с твёрдой уверенностью, так как поняв тебя сегодня, завтра — не поймут. Золя такого себе не позволял, оставаясь твёрдым в убеждениях, будто не будет перемен, не падёт Третья республика и в литературе на веки вечные восторжествует натурализм.

Категоричность Золя проявилась и в статье «Критическая формула в применении к роману». Эмиль уверен, что писатель-натуралист может быть отличным литературным критиком. Вспоминая его прежние заметки о писателях и их творчестве, возникают сомнения огромного размера. Разумеется, разобраться в произведении у Золя получалось, но разбор он давал исходя из желаемого видеть, находя оное в тексте или не находя, из чего и формировалось мнение, мало отличное от пересказа своими словами. Хорошо нахваливать собственный талант, когда все тебя кругом порицают. Не их простых побуждений к Золя относились с неблагожелательностью. Знакомясь с его трудами, понимаешь причину.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всё знаковое в Европе неизменно возводится к Аристотелю. Поэтому и первенство в применении натурализма в творчестве Золя предложил возложить на плечи этого древнегреческого философа. Статья «Натурализм в театре» тому в подтверждение. Она стала первой опубликованной работой Эмиля в «Вестнике Европы». Требовалось доказать, что не он — Золя — является первым в данном направлении, что оно начало развиваться задолго до него. Но Аристотель излишне далёк, необходимо найти писателей из поры поближе. А ещё лучше показать следующее: развитие натурализма для литературы является логическим следствием изменений в обществе, а его развитие в театре — крайне необходимая мера для реформирования драматического искусства.

Натурализм для Золя — это возвращение к природе и к человеку. Допустимо перечислить множество драматургов, обязательно остановившись на творчестве Дюма-сына, в чьих пьесах, несмотря на преобладание вымысла, имелись зачатки искомого Эмилем натурализма. После следует уделить внимание творчеству Ожье. И наконец, когда нужное найдено, допустимо вспомнить о Бальзаке. Бальзак и только Бальзак. Всюду Бальзак. Никого кроме до и никого после него. И натурализм находится в его произведениях, для чего Золя приводит доказательства. Возразить не получится.

Однако, желая лишить театральные произведения свойственной им структуры, допустимо вспомнить самого Золя, чьи пьесы возвращали зрителя к драматическим опытам Мольера. Пусть то был эксперимент, и Эмиль ещё не созрел для нового понимания истинного назначения пьес, теперь всё предлагается опровергать, ибо ничего не стоит на месте, нуждаясь в движении вперёд.

Золя может быть уверен в важности продвижения натурализма, видя его востребованность в литературе, но ведь не ему решать, чем заинтересуется посетитель театральных представлений: его вкусы он так и не смог понять.

Говоря о натурализме, Золя посчитал нужным рассказать о затруднениях. Статья «Республика и литература» показала, как люди, склонные к переменам в политике, отказываются оные видеть в прочих сферах жизни. При этом Эмиль не отрицает республиканских воззрений, но навязывать их другим он не желает. Для него важно, чтобы общество созрело, прежде чем прилагать усилия к проведению реформ. Французы, безусловно, созрели. Но, пока созревали, они успели республику несколько раз сменить на монархию, вернувшись опять к республиканской форме правления. Поэтому логично предположить, что в некоторых моментах должна была остаться подозрительность, имеющая возможность способствовать очередному возвращению монархии.

Почему бы под таковой возможностью не понимать натурализм? Чем не призыв к возвращению режима времён Наполеона? Коли человек будет мечтать, то и романтизм ему в этом не помеха. Натурализм в данном случае становится подобием кости в горле, дополнительно вскрывая социальную неустроенность граждан, искоренением которой республиканцы всерьёз не занимаются. И если основной массе людей будет интересно читать про происходящее на самом деле — может последовать очередной бунт, чего опасается любой действующий режим.

Золя продолжает отказываться понимать, почему натурализм подвергается нападкам, в том числе им подвергается и он сам. Неспроста случился тяжёлый период, вследствие чего Эмиль публикует статьи за границей, словно попавший в опалу, хотя он не Виктор Гюго времён Второй империи, выступавший против власти монархистов. Наоборот, Золя поддерживал республику, оставался её верным сторонником и желал трудиться во славу плодов Сентябрьской революции.

Франция — страна с богатой историей, наполненной взлётами и падениями, идущая сложной и неповторимой судьбой, должная нести в себе образ склонного к постоянным переменам человека. В такой стране трудно жить и ещё труднее иметь соратника сходных с тобой взглядов. И тем не менее, Золя продолжит отстаивать позиции натурализма далее. Он — француз: бороться за личные воззрения — его право.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В 1880 году Золя объединит в сборник статьи, вышедшие в периодике с 1877 по 1880 год соответственно. Исследователи творчества Эмиля отмечают сложный жизненный период, заставлявший Золя искать решение финансовых затруднений. Хорошо известно, как помощь в этом ему оказал Иван Тургенев, предложив в качестве площадки для публикаций журнал «Вестник Европы». Так, сперва в переводе на русском языке, статьи Эмиля выходили в свет, оставаясь на некоторое время неизвестными франкоязычному читателю. Несмотря на это, ряд опубликованных во Франции работ до сих не доведён до сведения русскоязычного читателя. Вот их перечень: Un prix de Romo litteraire, А М. Armand Sylvestre, Leon Hennique, J.-K. Huysmans, Les documents humains, Paul Alexis, А М. Charles Bigot и La litterature obscene.

Статьи за 1878 год Золя публиковал в периодических изданиях «Бьен пюблик» и «Вольтер». Рассматриваемый сборник открылся обозрением подшивки периодического «Журнала «Реализм»». Сам Эмиль, благо время шло для него с пользой, внёс существенный вклад в развитие натурализма в литературе, поэтому всюду отмечал для себя черты реализма в произведениях предыдущих поколений писателей. Он с удовольствием отмечает, как некогда романтизм уступал дорогу правдивому отображению нужд общества, требовавшего не возвышенного отношения к проблемам, а их наглядную демонстрацию в художественной литературе.

Развивая мысль, Золя в августе пишет статью «Чувство реального». Романтизм продолжал умирать, поскольку воображение писателя перестало интересовать читателя. Однако, чувство реального не означало при этом, будто оно у каждого будет схожим. Отнюдь, писатели-реалисты всё равно остаются подобными деятелям изобразительного искусства. Любой человек видит действительность сугубо ему понятным представлением о должном быть, исходя из чего он на свой лад трактует присущее ему чувство реального. Поэтому и отражаемое на страницах произведений будет носить индивидуальные черты.

Всякая статья даёт повод для рассмотрения очередных пришедших мыслей. Осознав значение личности в художественном процессе, Золя в том же месяце пишет статью «О собственной манере писателя». Эмиль признаёт, существуют писатели с чувством реального и с воображением, но без уникальной манеры повествования. Слог тех, кто из них всё-таки отличен от собратьев по перу, легко узнаётся. Для Золя нет никого ярче, нежели Альфонс Доде. А вот Стендаль примечателен за счёт существующего о нём мнения, будто бы он перед тем, как начать писать, вдохновлялся чтением уголовного кодекса времён Наполеона, дабы соответствовать ему по стилю изложения.

Закрыть обзор статей, написанных Эмилем Золя в 1878 предлагается критической заметкой о композиторе «Гекторе Берлиозе», опубликованной в январе следующего года. На его примере было показано, как ничтожное существо в глазах современников становится едва ли не обожествляемым предком в представлениях потомков. Берлиоз на самом деле презирался обществом, особенно в последние годы жизни. Золя приводит для обоснования этого мнения его записи, в которых он отмечал боль от осознания бесполезности. В консерваториях ставили лишь известных композиторов, тогда как он оставался невостребованным. Посему Эмиль вывел эту мысль основным смыслом заметки, стараясь смягчить укоры современников в отношении происходящих изменений в культуре. Ведь действительно, укоряя кого-то, не знаешь, как потом над твоими укорами станут насмехаться в будущем. Золя это обязательно продемонстрирует после, описывая желчность критиков, чьи издёвки до скончания веков останутся несмываемым с их имён позором.

К сожалению, заметки «Арман Сильвестр» и «Леон Энник» обойдены вниманием переводчиков. Это может быть связано с отсутствием интереса к данным писателям.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Со временем любой деятель от литературы приобретает умение говорить много, не говоря толком ничего. Золя тоже этому научился. Статьи за 1866 год не стали исключением. Начало было положено панегириком «Ипполит Тэн как художник». Если Эмиль кого-то хвалил, он на жалел слов, как и в случае осуждения, не изменяя общему фону приводимых им суждений. Оценивать Тэна Золя мог в качестве автора «Истории английской литературы», добавив от себя личное понимание умения писателя художественно описывать личные мысли на страницах.

К апрелю Золя пришёл к мысли, что необходим надзорный орган «Жюри», куда будут избираться простые граждане. Нечто подобное к тому моменту существовало, но в него входили люди от искусства или из прочих сфер культуры. Наличие таковых членов минимизировало значение Жюри в качестве действенного органа. Непонятно, каким образом Эмиль видел в привлечении профанов путь к успеху. Впрочем, он не говорил о полном изгнании знающих людей из Жюри, предлагая их всего лишь разбавлять представителями из народа. В чём-то Золя был прав, поскольку чрезмерное участие склонных к творчеству членов Жюри гипертрофирует представления об искусстве, превращая его в круг по интересам, направленный в противную от культуры сторону развития.

Следующие пять статей Золя написал в мае, планируя создать некоторое количество заметок о художниках. Начав за здравие, к концу месяца Эмиль не получил продление договора с издательством, вследствие чего он вскоре прекратил свою деятельность в качестве художественного критика.

С именем Мане Золя, кажется, не расставался. И это при том, что Мане к 1866 году творил лишь на протяжении последних шести лет. Эмиль напишет две статьи о нём. Одну он назовёт «Господин Мане», а вторую опубликует первого января 1867 года под названием «Эдуард Мане». Ярче личности, чтобы оправдать название сборника «Что мне ненавистно», не найти. Допустимо каждую статью соотносить с ненавистью Золя к чему-либо. В случае Мане нужно говорить о реакции общества. Отрицание значения таланта сего художника могло его сломить и заставить забыть о творчестве навсегда. Это более прочего огорчало Золя, понимавшего, как дорого будут стоит картины Мане, и как дешевы окажутся ныне высоко ценимые работы прочих художников.

В статье «Реалисты Салона» Золя высказал мнение о так называемых школах. Он ни к одной из них симпатии не испытывал. Для него направление в искусстве — это наличие учителя и его подражателей, тогда как вместо подражания следует на основе имеющегося придумывать новое направление, сходное с предыдущими течениями и всё же в чём-то от них отличное. Собственно, в шестидесятых годах XIX века художниками-реалистами не считались те, кто изображал социальные потрясения, тем они разительно отличались от писателей-реалистов.

Из сказанного в «Реалистах Салона» Золя пришёл к мнению об «Упадке». Художники, по его мнению, отныне концентрируются на деталях, то есть уподобляются фотографирующему аппарату. Не может быть в этом новизны, поскольку требуется видение непосредственно художника, способного одарить полотна чувствами.

Двадцатого мая наступил последний день отражения художественных пристрастий. Осталось написать «Моему другу Полю Сезанну» и «Прощальное слово художественного критика». О творчестве ряда любимых художников Золя так и не успел рассказать, о чём он сожалеет. Зато посчитал нужным снова посоветовать мастерам изобразительного искусства стремиться к новизне. Плох ученик, заслуживший одобрение учителя! Успешный ученик никогда не найдёт такого одобрения, ибо учитель не способен понять ученика только в одном случае, когда тот от него отдалился и стал представлять собственное направление в искусстве.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эмиль Золя везде стремился приложить руку. Ещё полностью не став на путь беллетриста, он трудился в качестве критика литературы и изобразительного искусства. Много позже, когда будет подводиться предварительный итог творческой деятельности, статьи за 1865-67 годы, выходившие сперва в периодических изданиях, а после в виде сборников «Что мне ненавистно» и «Мой салон» будут объедены в единую работу в 1879 году. Не все они доступны русскоязычному читателю, часть из них поэтому придётся упустить из внимания. Вот их краткое перечисление: La litterature et la gymnastique, L’abbe***, Le supplice d’une femme et les deux soeurs, La mere, La geologie et l’histoire, L’ Egypte il y a trois mille ans и Les chansons des rues et des bois.

Открывает сборник статья «Французские моралисты» от января 1865 года, раскрывающая видение Эмилем Золя сочинения Люсьена Анатоля Прево-Парадоля. Некогда профессор истории литературы, Прево-Парадоль переквалифицировался в журналиста. Как о таком человеке следует рассказывать? Сложно определиться, где Золя отражает мысли Люсьена, а где предлагает свои. Из текста следует неутешительный вывод — моралисты стремятся повысить бремя ответственности человека перед обществом, не прилагая к тому действенных усилий, кроме произнесения жарких речей. Повествование затрагивает французских философов, вплоть до обсуждения «Опытов» Монтеня и трудов Паскаля и Ларошфуко.

В феврале Золя выступил с критической заметкой по роману «Жермини Ласерте» братьев Гонкур. Стоит предположить, что Золя плохо представлял, чем именно должен заниматься литературный критик, если отразил мнение с обилием слов, всего лишь комментируя содержание произведения. Страница за страницей Эмиль следил за развитием событий, делясь с читателем мыслями. Примечательно в статье выражение мнения касательно должного иметь место в литературе. Золя твёрдо уверен, писателю необходимо быть правдивым и уметь показывать метания человеческой души. Братья Гонкур удовлетворили его желание, выступив с обнажением проблем социального дна, тем потворствуя набирающему силу реализму.

В апреле Эмиль выступил с критикой в адрес тандема «Эркман-Шатриан», плодотворных писателей, посвятивших творчество отражению сельских реалий Франции. Эмиль сразу оговаривается, что тандем практически никак не обсуждался на критическом уровне, оставаясь замалчиваемым. Отчасти это объясняется стремлением Эркмана и Шатриана описывать бытовавшую в их годы действительность, пусть и добавляя непозволительную, с точки зрения Эмиля, отсебятину. Основной укор тандему звучит просто — их персонажи схожи с марионетками: использовалось три-четыре портрета, переходящие из книги в книгу. Начиная с этой статьи, Золя в дальнейшем будет прибегать к сравнению всех им критикуемых писателей с Бальзаком, чьё творчество им высоко оценивалось.

С мая Золя приступил к выражению мнения о художниках. Публиковался он под псевдонимом Клод. Первая статья вышла под названием «Наша живопись сегодня». Надо заранее оговориться о манере изложения Эмиля, его критика подобна мнению ценителя прекрасного, и не более того. Никаких узких рамок он не придерживался, всего лишь выражая собственное видение происходящего. К живописи Эмиль относился с особым чувством, отвергая стремление художников с фотографической точностью отражать действительность на картинах. Изобразительное искусство — это не литература. Почему-то, предпочитая реализм в литературе, Золя не желал видеть оный на полотнах. Художник, считает Эмиль, обязан обнажать сердце, показывая личное представление о воспринимаемом. Термин «Импрессионизм» ещё не был придуман, но понятно, что перед живописцем ставится задача изображать ураган бушующих в его крови чувств. Особого упоминания удостоился Мане, обязательно должный быть востребованным в будущем, хотя бы в качестве укора в неразборчивости своих современников.

В том же месяце Золя написал статью «Истеричный католик», в присущей ему манере изложив краткое содержание произведения с некоторыми мыслями от себя.

Статья под названием «Прудон и Курбе» вышла из-под пера Эмиля в августе. Сперва Золя взялся отразить мнение касательно посмертно изданной книги Прудона, в которой он не нашёл ничего нового, оценив её именно такой, какой он её ожидал. Сам Прудон удостоился критики за восхваление художественного умения Курбе, рисовавшего его портреты. Золя оказался категорически критичен, обвиняя Прудона в отсутствии вкуса, соответственно делая аналогичный намёк в сторону Курбе.

Неуживчивость расцветала в душе Золя, решившего в этом же месяце выступить против творческих изысканий действующего императора Франции Наполеона III. Осуждение Эмилем произведения «Жизнь Юлия Цезаря» не увидело свет в периодическом издании, так как в его публикации было отказано. Золя прямо высказался, что интерес Наполеона III к личности Цезаря оправдан за счёт желания видеть благое дело в смене находившейся у власти республики, возвращая ей статус империи. Если кто то считал положительной тенденцией, то Эмиль отказывался в это поверить. Для него самого Цезарь ничего не представлял, как и проведённые им реформы. Следовательно, нет оправдания его поступкам, и в той же мере поступкам Наполеона III.

Минуя цикл ранее упомянутых статей без перевода, следует сразу огласить завершающую 1865 год критическую работу «Гюстав Доре». Доре, признаёт Эмиль, является гениальным художником, рано взявшимся за отражение библейских сюжетов, должных им быть оставленными до финальной поры жизни, дабы стать блестящим завершение всего им сделанного ранее. Ведь ежели Гюстав закончит труд над данной темой, то где ему искать отражение более важных тем? Пусть к Доре вдохновение приходит на карандаше, он способен выдавать по четыре произведения за раз, но у него нет соответствующей подготовки, должной обрамлять присущий ему талант. Занимаясь творчеством, Гюстав забыл о необходимости совершенствовать познания об окружающем мире и анатомии человеческого тела.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Давайте последуем примеру Райдера Хаггарда и отныне в человеческих противоречиях будем прежде всего искать проявление благородных черт. Просто так складываются обстоятельства, из-за чего честным людям приходится считаться противниками, тогда как все они являются лучшими представителями человечества. Более никакой грязи, только обеление противника и возвеличивание его склонности к справедливости. В качестве исходного варианта, где описываются необходимые элементы повествования, предлагается считать роман «Братья», рассказывающий о противостоянии крестоносцев и мусульман, где почти каждое действующее лицо — воплощение добродетели.

С первых страниц читатель проникается сочувствием к султану Сирии, чью сестру давным-давно похитил англичанин. С той поры минуло достаточно лет, от брака христианина и переменившей веры мусульманки родилась прекрасная девочка, которой предстоит стать ещё одним Яблоком раздора в череде женских персонажей Райдера Хаггарда. Девушка вырастет напитанной ароматами Европы с чертами восточной красавицы, она будет готова разорваться на части, поскольку любовь к ней будут испытывать не только её кузены, но и повелитель ассасинов, и это не считая желания её дяди — сирийского шаха — приблизить к себе родную кровь.

Сразу стоит отметить излишнее благородство. На страницах произведения нет подлинных противников. Их борьба — не сражение за веру. Победителем окажется обладатель прекрасной девушки, именно за это проливается кровь. Если кто и изобличается Хаггардом, так это люди без принципов, не считающие необходимым придерживаться твёрдых убеждений. Таковые долго не живут, быстро умирая. Персонажи с чувством чести продолжают появляться на страницах, пока не приходит их очередь умереть в наполненных возвышенными моментами битвах. Прочие доживают до конца, оставаясь верными предустановленным для них идеалов.

Единственным персонажем, должным из чего-то выбирать, остаётся только главная героиня. Но и она будет верна изначальным установкам, данных ей согласно её рождения. Пусть она наследная принцесса обширных владений на Востоке, это не имеет никакого значения, ежели ей на роду предписано оставаться христианкой. Нет нужды изменять своим представлениям о должном, когда тебя к тому никто не собирается принуждать. В этом Хаггард сам проявил благородство, позволив девушке оставаться Яблоком раздора, толком не становясь ни на одну из сторон.

События сменяются следующими событиями: действие перемещается с Востока на Запад и с Запада на Восток. Сирийский шах станет предпринимать всё возможное, дабы выкрасть племянницу, а её братья — всё, чтобы этому помешать. И если произойдёт кража, значит дело обернётся крестовым походом, который случится и без каких-либо сторонних объяснений, лишь бы усугубить проблему действующих лиц, должных после продолжать делить девушку, но и воевать.

В военном противостоянии Хаггард описывает трудности крестоносцев. Представители Востока в этом плане оказываются на высоте. Они не являлись варварами, даже наоборот, поражают воображение читателя присущей мусульманам мудростью. Недаром существует твёрдое мнение, что в Средние века именно арабский мир считался средоточием просвещения, тогда как Европа всё никак не могла избавиться от невежества. Это наглядно продемонстрировано Хаггардом. Хорошо хоть крестоносцы оказались не хуже мусульман, придерживаясь тех же твёрдых убеждений следовать благородным порывам души.

Не так важно к какому финалу будет подведён читатель. Нужно понять другое, на первое место следует ставить стремление поступать справедливо, не допуская никакой подлости в мыслях. Безусловно, в политике всегда преобладают двойные стандарты, позволяющие добиваться лучшего положения. Однако, в двойственности заключается частица подлости, от которой лучше избавиться. Если этому не бывать, так давайте всё-таки представим, что сильные мира исходят в помыслах именно из благородных побуждений. Даже будь это заблуждением. Ничего ведь в действительности не поменяется, зато ощущать принадлежность к человечеству будет приятнее.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Одинокий герой — образец американской культуры, которому никогда не утратить актуальности. Такие герои рождались на американском континенте всегда, стоило на него ступить европейцу. Немудрено, что и в середине XX века находились люди, способные взвалить на свои плечи тяжесть мира. Так ли оно было, или это отражение художественных изысканий? Разговор о том заранее бесплотен, лучше видеть наглядное представление об одиночках, боровшихся за справедливость и находивших правильное решение для разрешения самой щекотливой ситуации.

Майкл Шейн — персонаж серии детективов Бретта Холлидея. Этот рыжий обаятельный парень пленяет очарованием шевелюры, дерзкими поступками и верой в непогрешимость совершаемых им действий. Таковым его рисует непосредственно автор. На деле всё могло быть иначе. Но мир нуара, мрачного до отвращения, просто обязан порождать правильных героев, способных воздать преступникам, вне зависимости от того, насколько они будут стремиться уйти от ответственности.

Для первого рассмотрения предлагается остановиться на произведении «Виновнее дьявола». Казалось бы, Шейна наняли, чтобы установить, кто украл секретную формулы краски, передав её фирме-конкуренту. Не самое трудное дело омрачается рядом смертей, виновника в которых установить легко. Только читателя интересует основной поставленный вопрос — кого следует винить в краже формулы.

Происходящее на страницах пропитано атмосферой лжи. Верить никому нельзя, поскольку каждое действующее лицо не желает быть в чём-то обвинённым, хотя грехов за всеми персонажами с избытком. Оными не обделён и Майкл Шейн, чья тяга к спиртным напиткам сразу бросается в глаза. Несмотря на это, он никогда не бывает пьян, всего лишь не пьёт ничего кроме алкоголя и кофе.

Продвижение по сюжету схоже с хронологией жизни главного героя. Читатель следует за ним всюду, видит все его действия и понимает происходящее так, как оно сразу же обрисовывается. Бретт Холлидей на оставляет неясных моментов — всякому предмету или персонажу он даёт полную характеристику, если не описывая лишнего, то отражая самые яркие внешние особенности.

Допустимо сказать, что происходящее в произведении — своего рода трэш. Жестокости хватает! Показываемый автором мир излишне мрачен и не кажется достоверным. Знакомясь с литературным трудом Холлидея читатель понимает, сцены создаются ради них самих, когда поступить можно было бы более логично и не подвергать ничью жизнь опасности.

Персонажи Бретта всегда яркие, пусть и мрачен доставшийся им для обитания мир. Они обладают положительными и отрицательными чертами, то есть являются обыкновенными людьми, без стремления к хорошему или плохому, ибо преследуют конкретные цели, добиваясь их честными и бесчестными способами. Тот же Майкл Шейн способен поступить с негативными последствиями, будто бы выгораживая себя перед обществом. Впрочем, оправдываться ни перед кем не требуется — он сам периодически становится жертвой обстоятельств, которые заранее прогнозировал и за счёт этого скорее добивался требуемых ему результатов расследования.

И кто же виновнее дьявола? Тот, кому это выгоднее. Читатель будет безусловно удивлён выводами Шейна, поскольку извлекать пользу можно разными способами, в том числе и кажущимися сомнительными, но вполне позволительными, если от этого всем станет лучше. Да, мрачный мир наполнен радужными красками человеческих желаний. Пусть кто-то тянется к выпивке, а другому приятнее время проводить в интимном увеселении, либо выбивать из седла находящихся на пике возможностей людей. Всему в конце концов будет обозначен должный финальный исход, ибо не может быть такого, чтобы главный герой произведения Бретта Холлидея не разобрался в ситуации.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Флакон с благоуханием пролит на строки жития Михаила Ярославича. Пришёл он в жизнь без всего и без всего покинул. Но жил он в постоянной борьбе, смирения не желая, покуда не стал поставлен перед очевидным, наконец-то успокоившим дух. Точил ли дьявол сердце ему или точил сердце противнику его обладания ярлыком на княжение ради? Всему есть своё оправдание, стоит пожелать найти. Посему славное оставим в понимании славы, не подвергая того сомнению.

После гнева божьего и кары его на Русь в виде монгольской орды нашествия за покорность наущениям дьявольским, как прошло тридцать четыре года, то родился Михаил Ярославич, внук Ярослава Всеволодича, получивший во княжение Тверь, а по смерти Великого князя Владимирского Андрея Александровича, третьего сына Александра Невского, стал претендентом на стол Владимирский, получив оный во владение до гибели своей трагической.

Началась у Михаила Ярославича борьба за ярлык на Великое княжение с князем Московским Юрием Даниловичем, внуком Александра Невского. В Орде к тому времени воцарился Узбек, роль заметную в развитии событий игравший. Не о возвышении Москвы или Твери шла речь, а сугубо титул Великокняжеский стал причиной раздора, порождая новый виток распри братоубийственной. И сечь между князьями случалась, и на хитрость шли они, и упёртыми были, покуда интересам собственным следовали.

Так почему Михаил Ярославич не одолел Юрия Даниловича, уступив ему и пав жертвою проявления власти ханской? Согласно тексту выясняется, что не платил Великий князь Владимирский дани положенной в казну Орды, чем вызвал гнев Узбека с приказанием казнить. В житии действительно не упоминается, чтобы Михаил Ярославич занимался необходимыми сборами и иным образом показывал зависимость от чужой власти правителя, кроме понимания необходимости получения ярлыка на княжение, словно бы получаемого за посещение ханской ставки.

Так как установлено не подвергать сомнению содержание, требуется подвести разговор к исполнению наказания над лишённым ярлыка Михаилом Ярославичем. Дни свои он окончил в мучениях, чему он возрадовался, готовый тем послужить Богу. Отдохновение находил князь в распевании псалмов, достигая требовавшегося ему смирения. Уже едучи в Орду, Михаил понимал — обратно живым вернуться не сможет. Казнили его, вырезав сердце. Так уподобился он тёзке — Михаилу Черниговскому, ранее принявшему смерть по воле монгольского царя.

Рассказав про бытие Михаила Ярославича, житие коснулось наиболее важной особенности повествования — чуда, явленного после смерти. Тело князя оставалось нетленным несколько лет, до той поры, пока его не захоронили в Твери.

Конфликт между тверскими и московскими князьями продолжался. Великое княжение Владимирское доставалось и тем и другим. Впереди будут восстания против Орды и возникновение Великого княжества Тверского. Поэтому житие Михаила Ярославича воспринимается историческим очерком, продолжающим повествование о требующих пристального внимания разногласиях русских князей, под прикрытием Орды продолжавших заниматься тем же самым, чем были озадачены их предки до Батыева нашествия.

Понимание жития будет лучше, если при знакомстве с ним использовать прочие исторические свидетельства. Тогда жизнь Михаила Ярославича станет понятнее, как и его борьба с Юрием Даниловичем. Последний за хитрости падёт в глазах Узбека и подвергнется заслуженной каре, но это уже имеет малое отношение к совершённому им ранее. В дальнейшем ожидается множество сокрытых от нас фактов, вроде того, как русским князьям удалось перебороть волю Узбека, оставившего Русь без обесерменивания. Сие обстоятельство чаще замалчивается, как оно было и ранее, будто бы замалчиваемое и церковными деятелями для потомков не переписывавшееся.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Картина мира трескается, как трескается любая картина со временем, если её не реставрировать. Лучше смазывать швы религиозными мотивами, приправляя отражением обыденности в виде использования низменных тем всё той же обыденности. Чем же заняться, как не обсуждением библейских сюжетов до, во время или после бурного интимного эпизода? При таком подходе любой сюжет оказывается посторонним. Подобно жизни, идущей фоном, человек решает насущные проблемы, в числе которых прежде стоит удовлетворение простейших физиологических потребностей. Пока оные действующие лица не справят, на страницах произведения ничего не произойдёт.

Варгас Льоса, безусловный нобелевский лауреат, явный лауреат премии российской «Ясная поляна», внёс прежнее представление в стройные ряды востребованных миром произведений Запада, зацикленных на низменном. Ранее, пару лет назад, читатель столкнулся с квантовым реализмом Рут Озеки, а год назад — с реализмом истинным в исполнении Орхана Памука. Теперь же время подошло прикоснуться к реализму сексуальному, насильно воспевающему то, чего человеку будто бы хочется, о чём надо кричать на каждом углу, а в серой действительности упоминание подобных аспектов остаётся уделом художественной литературы.

Артиллерия ныне не стреляет на поражение, нанося массированные удары по широким площадям, надеясь на слепую удачу, обязанную нанести некое поражение предназначенной на уничтожение инфраструктуре или живой силе. Теперь калибр оружия прицельно направлен на избранных членов общества, воплощающих собой мелочность человеческого предназначения. Ежели жизнь будет катиться под откос, то разбираться с проблемой в общем не потребуется, поскольку предстоит называть конкретные враждебные элементы, пускай и из числа близкого круга.

Боль Варгаса Льосы — борьба с потомством. Под ногами мешаются как раз те, кто должен продолжать дело родителей или доводить задуманное ими до логического конца. Ради чего положены годы, то сталкивается с устремление автора опорочить светлейшие ожидания, дабы обернуть юные годы и последующее становление в ничто. Суровое представление создаётся за счёт выставления главных героев в качестве моральных калек, не сумевших вовремя распознать шаткость будущих позиций.

В самом деле, мужчина берёт в жёны женщину, которую её мать подкладывала под всякого встречного. Куда смотрел сей мужчина ранее, и почему он уже ближе к склону лет решил о том задуматься? Может их совместный ребёнок для него не родной? Безусловно, жизнь когда-нибудь заставляет переосмыслить прежнее, но почему именно в таком ключе, как то решил отобразить на страницах произведения Варгас Льоса? Проблематика ведь не в том, что главному герою теперь жить одному. Разве это затруднение? Марио пугает другим — тому предстоит заниматься рукоблудием. Вот где трагедия! Прочие раны затянутся, и эта рана тоже — найти новую жену главному герою не так уж трудно.

Может действующим лицам следовало смотреть на происходящее с ними не с позиции потребности половых органов в ласке? Знакомясь со «Скромным героем» Варгаса Льосы представляется только так. Ни о чём другом можно не говорить, ибо иначе это будет означать замалчивание о том, чего в тексте произведения более всего. Никакого ханжества, либо читатель сторонник раскрепощённой литературы, где важнее разрешение потребностей плоти, нежели понимание, почему жизнь так испортилась. Впрочем, жизнь испортилась из-за тех самых потребностей плоти, породив за счёт предыдущих грехов затруднения настоящего.

В окончании допустим единственный вывод — прожив жизнь, брось всё нажитое и начинай сначала. Коли ранее упустил из внимания важнейшие аспекты с тобой происходящего, расхлёбывай и отправляйся в турне по Европе.

Автор: Константин Трунин

» Read more