Метка: литература россии

Любопытным исследователем был Семён Брилиант, его изыскательная деятельность свелась к двум годам творчества. Он брался составлять биографические очерки о российских писателях, вроде Крылова, Фонвизина и Державина. Он же составил жизнеописания Рафаэля и Микеланджело. Брать читателя объёмом Семён не планировал, ограничиваясь размером исследования не более сотни страниц. Перед ним стояла другая задача — помочь в наполнении библиотеки биографий Флорентия Павленкова, продолжающую и ныне существовать, под тем же неизменным названием, «Жизнь замечательных людей». До Брилианта особых биографий Крылова не писали, за исключением некоторых работ, нисколько не понимаемых в качестве подлинного восприятия жизненного пути Ивана Андреевича. Да и в последующее время создавались работы, ничем не лучше, нежели предложенная Брилиантом биография.

Творческий путь Крылова тернист. Иван Андреевич противился власти, поступая так не со зла. Просто у него иначе не получалось. Исподволь он понимал — интерес читателя возникает из-за диссонанса осознания имеющегося и должного быть. Как тогда себя выразить? Первые шаги Крылова — это театр. С юных лет он пишет пьесы. Но пробиться на столичную сцену — дело трудное. Тогда Крылов принял решение издавать журнал. И тут ожидали неприятности — писать приходилось сущую нелепицу, смысл которой понимал сам, до чего не желали стремиться современники.

Потому и выводит Брилиант перед читателем человека с устоявшимся взглядом. Какая разница, чем занимался Иван Андреевич до написания басен? Важно усвоить единственное — к Крылову пришло осознание необходимости действовать не во вред, создавая творения о настоящем, за таковые принимаемые с большой оговоркой. В баснях он мог высмеять любое событие, кто бы догадался — о чём с таким азартом баснописец брался повествовать. Хоть возведи хулу на царя, никто не догадается, о чём конкретно написал. Оттого и говорил Крылов всякий раз, когда его спрашивали о подлинном смысле, что пишет он про зверей и растения, ни о чём другом нисколько не мысля.

На этом содержательная часть повествования от Брилианта заканчивается. Конечно, Семён упомянул о примечательных фактах биографии, вроде наложения отпечатка на мысль Крылова: в совсем юном возрасте стал свидетелем восстания Емельяна Пугачёва, его отец растерзан бунтовщиками. Сказалась на восприятии и библиотека, единственное достояние, перешедшее к нему от погибшего родителя. Ивану Андреевичу оставалось набираться ума, чтобы найти место среди дворянской среды, так как иначе добиться хорошего положения в обществе не получится. Мешало и нахождение вне столицы, где кипела жизнь, функционировал театр. В то время успешный литератор — это драматург и комедиограф. Выбор Крылову казался очевидным.

Упоминает Брилиант характер Ивана Андреевича. Бравший всех добродушием, Крылов имел недругов. Например, не мог помириться с Карамзиным. Осторожно относился Иван Андреевич и к правящим персонам. Если с Екатериной Великой он конкурировал, издавая собственный журнал — «Почту духов», то при Павле старался находиться в тени, зато при Александре подлинно расцвёл, всё-таки продолжая относиться к монарху снисходительно, никак не желая обрадовать правителя хвалебной басней, поступая с точностью до наоборот, показывая сюжеты, за которые ему могло грозить наказание.

Посчитаем нужным заметить, Крылову мог помогать в издании журналов Радищев. Так ли это? Слишком разнились представления о сообщаемой информации. В той же «Почте духов» действительность описывалась намёками, окружённая сказочным антуражем. Такого мнения Крылов придерживался и в дальнейшем, благодаря чему не заслужил опалы.

В конце скажем, понятно возмущение читателя. Толком о биографии в исполнении Брилианта сообщено не было — того и не требовалось.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Бесполезно писать биографию никому не известного человека. Читать её не будут. Зачем? А вот если сочинить беллетристическое произведение, тогда появится малый шанс на внимание. Отчего так? Неведомая загадка, разрешения не имеющая. Почему-то читатель склонен внимать жизнеописанию людей, вовсе не существующих. Но Лесков не умел выдумывать. Получалось то у него плохо, за крайне редкими исключениями. Теперь Николай брался рассказать про тех, кто своей жизнью не мог подать пример. Серая обыденность — вот ключевой момент в повествовании Лескова. Пусть читатель проявит смирение, должный ознакомиться с буднями каждого, о ком будет рассказывать Николай. Оттого и получил роман название «Обойдённые» — он про героев, которые за таковых считаться не должны.

Про роман обязательно говорят, связывая содержание с периодом жизни Лескова, когда Николай путешествовал по России и Европе. Особенно должно интересовать пребывание в Париже, нашедшее на страницах романа непосредственное отражение. Произведение начиналось с просьбы Лескова угадать, какой национальности представляемое им лицо. Размышлений о том не потребовалось, Николай не стал долго томить читателя, назвав самую ожидаемую национальность. Вполне очевидно, русских в Париже хватало всегда, как и представителей других народов.

Действующие лица подлинно невзрачны. И рассказывает Лесков о них так, что у читателя не остаётся впечатлений. Не получается найти эмоциональный отклик на понимание содержания. Персонажи напоминают безликие фигуры, обычно не заслуживающие главных ролей. Это сравни походу в театр, где будешь наблюдать за поведением на сцене того актёра, чья роль не подразумевает реплик. Разве зритель пытается разгадывать мысли посторонних лиц, не связанных с основным действием? Но в данной мысли есть заблуждение!

Лесков лукавит, называя действующих лиц обойдёнными. Всё зависит от манеры подачи истории. Достаточно примеров, где невзрачная фигура берёт на себя функции главного героя, добиваясь осуществления поставленных целей. Исключение в том, что герои Лескова к тому не стремятся — они живут собственной серой жизнью, без потрясений и особых ожиданий, в той же мере судачат о происходящих в мире событиях, сохраняют недовольную мину от того, чего осуществления они не желают.

Затронул Лесков и тему нигилистов. Как об этом не говорить? Надо же создать у читателя впечатление от действующих лиц. Нельзя в России шестидесятых годов XVIII века взять и забыть про особое настроение среди русских, вроде бы желавших осуществление чего-то, всё-таки проявлявших стремление к отчуждённости. Что же, нигилизм не является цельным явлением — это характеристика отличающихся друг от друга людей, смотря к какому промежутку времени их относить. Пока нигилисты являлись серой массой, желающей отстраниться от всего, скрывшись с глаз. Им-де как раз и лучше оказаться обойдёнными, только бы о них не судачили на каждом углу, напрочь вымарав из памяти.

Писать о таких нигилистах — диво. Потомок склонен видеть в них нечто самобытное, предъявляющее требование к другим. Нигилисты словно активно вмешиваются в происходящее, требуя от других отказаться столь же активно вмешиваться. Но так оно и станет, ежели заглянуть вперёд, когда нигилисты изменят мировоззрение, выйдя из серости к красным оттенкам террора. Вот тогда зашатаются основы государства. Пока ещё ни о чём подобном никто в обществе думать не смел, ибо не подросли те, кому в семидесятых годах предстоит держать в страхе общественность.

Можно закончить хорошо известным выражением: в тихом омуте черти водятся. Если не сегодня, то через десяток лет всякая спокойная вода начинает приходить в волнение.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Год за годом Лукьяненко создаёт миры, позволяя читателю познакомиться с многообразием человеческих представлений о должном быть. Делает это Сергей в духе беллетристики — густо наполняя сюжет чужими жизнями. Вновь на страницах оживает персонаж, живущий ради возможности существования. Он — ходок между мирами, талантливый рассказчик. Но его деятельность — поиск людей. И теперь главный герой берётся сообщить историю о семи мирах, связанных в единое целое вратами. Но были ли путешествия с планеты на планету в космическом пространстве или всему нашлось действие в рамках одного места, рассматриваемого с разных сторон в условиях понимания существования параллельных Вселенных? Понимать можно разным образом.

Фантастические убеждения Сергея продолжают оставаться в рамках сегодняшнего дня. Парадоксы восприятия действительности происходят за счёт текущих недоразумений. Если ставится вопрос — нужно искать самый логичный ответ. Допустим, копировать, вырезать и вставлять текст допускается комбинацией клавиш. Раз так, тогда любая история может быть рассказанной, на всё найдётся решение. Если кажется, будто один человек не может существовать во множестве измерений, тогда найдите того, кто способен создать несколько папок на рабочем столе, поместив в каждую копию файла, частично заполнив различающейся информацией. Уже не один файл, всё же продолжающий восприниматься за идентично близкое, потому и продолжающее считаться связанным с исходным.

Нет, Лукьяненко не проводил с читателем лекцию об устройстве операционных систем. Сергей отправлял главного героя бродить по мирам, пытаясь найти определённого человека, всякий раз погибающего, стоило с ним сойтись. Если изначально ничего не говорило о должных последовать выводах, то с каждым новым миром Сергей предпочитал фантазировать о различном, ставя одну задачу — показать надуманность человеческих стремлений. Чем бы не занимались прочие действующие лица — они воспринимались за недоразумение на фоне величия первоначального замысла, пока ещё продолжающегося оставаться мечтой в плане реализации.

Сергей ставит разные проблемы. В одном мире возник вопрос: можно ли убить того, кто убивал? Другой мир дал повод задуматься: есть ли душа у технологически развитых народов? Следующий: насколько оправдано жить памятью предков, не имея собственного представления о прошлом? Возникают и занимательные случаи, вроде разрешения предмета спора, касающегося различия между мужчинами и женщинами. Разве нет миров, где мужчина разумен, в отличии от женщины, либо наоборот? Да и нужен ли разум вообще? Лукьяненко представит вниманию и такой мир, где взрослые предпочитают отказаться от способности думать.

На протяжении повествования читателя будет беспокоить мысль, как одно из действующих лиц смогло размножиться на семь миров. Для понимая этого нужно читать произведение с конца. Однако, Лукьяненко не для того писал «Спектр», дабы читатель увидел сугубо детективное расследование. Сергей показывал каждый мир в отдельности, ставя различные проблемы для понимания, пусть и не совсем подходящие за должные быть усвоенными. Ведь понятно, рассуждать допускается о разном, был бы в том хоть какой-то смысл. Поэтому лучше следовать за главным героем из мира в мир. Для того и сообщал Лукьяненко очередную историю, показывая возможности человеческой фантазии. Да чему не бывать, то не случится, сколь на том не акцентируй внимание.

Надо согласиться, было бы прекрасно, получи человечество возможность мгновенно перемещаться, даже если не между разными мирами, просто в рамках одного населённого пункта, страны или планеты. Плата за перемещение — рассказанная история. Будь так — мир мог наполниться интересными людьми. А писатели и вовсе бы стали властелинами Вселенной, ибо только им подвластно наполнять миры рассказами о том, что было, есть и будет.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Россию в 1879 году лихорадило. Становилось непонятным — чего ожидать. Сегодня раздаются возмущённые голоса, завтра стреляют в монарха. Александр II пожинал плоды проведённых им реформ. Теперь и его жизнь ничего не стоила. Отныне в России никто не обожествлял правителя, вполне считая возможным поднять на него руку. Как раз тогда Салтыков решил написать цикл очерков, озаглавливая каждый по первому числу очередного месяца. Работать приходилось под постоянным присмотром цензуры, нельзя было открыто сообщать мысли, тем или иным образом направленные против действующего режима. Пусть царь Александр пытался остановить процесс реформ, смягчить сложившееся положение, через два года он будет убит.

Салтыкову оставалось писать про нужды литературы. Ведь ясно, быть писателем — тяжёлое ремесло. Необходимо постоянно пребывать в движении, находить темы и реализовывать замыслы. Гораздо лучше оказаться писателем состоявшимся, когда лучшие годы творчества позади, ничего нового создавать не требуется. Да и представления о должном постоянно изменяются, порой на полностью противоположные, чего лишён писатель состоявшийся.

Литературу Михаил считал для общества крайне необходимой. Без литературы человек так бы и оставался обитателем пещеры. Следовательно, отказываться от литературного ремесла не следует, ибо ни к чему хорошему это не приведёт, скорее заставит общество регрессировать до обратного примитивного состояния. А разве в России существует литература в подлинном её значении? Тут Михаил заставлял читателя задуматься. Оказывалось, литература в России есть, притом довольно ущербная. Если и этому не давать развития… чего тогда ожидать от государства, уже тем доказывающего сомнение в способности продолжать существование.

Всё же литература некогда в России была. Удивительно, но её становление особенно заметно в годы гнёта. Литература словно бы пробивалась, устремляясь через заслоны к читателю. Допустимо вспомнить время правления Екатерины Великой, вроде бы не дозволявшей свободно созидать, но и не ограничивавшей порыва творить в требуемом государству виде. Не позволял в меру свободно творить и царь Николай, обеспечивавший право за вольность слова переехать в места не столь отдалённые. Однако, именно в годы его правления литература вновь начала ободряться, породив талантливых поэтов и прозаиков. Что до Александра II, то приходится говорить не о первых годах царствования, а о последующих, обозначивших тяжёлое время для литераторов, чьё призвание как никогда лучше всего проявилось в годы пристального внимания к ими создаваемому. Вывод из всего сказанного кажется очевидным: попустительство развращает до никчёмности и безалаберности, тогда как строгие меры вынуждают создавать вечное.

В годы царствования Александра II широко распространились газеты, сущность которых не имела с литературой общего. Важным явлением стали считаться новости, лишённые какого-либо права на долгое существование. Составители газетных заметок не боялись критики, так как они жили сегодняшним днём, совсем забывая, чем были заняты вчера. Стало гораздо важнее завлечь читателя громким заголовком, дать ему какое угодно представление, вплоть до ложного, лишь бы склонить на свою сторону. Что до вечных тем — таковые газеты не интересовали. Значит, с газетами мельчал читатель, не склонный проявлять интерес к подлинной литературе.

Салтыкову оставалось обсудить ещё два положения. Согласного первого — всё в обществе построено на умении угождать. По второму положению — русский писатель угождать не способен. Получается, профессия писателя в России — самая ничтожная. Русский литератор озабочен жизнью в прозябании, редко способный ремеслом заработать на достойное существование. Конечно, живут среди смердов от пера и маститые деятели литературного процесса, но Салтыков сказал, что на всю страну ему известно всего четыре имени.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Некогда родовые поместья, теперь убежища от городской суеты: Салтыков предложил таковые места именовать на французский манер — Монрепо. Надобность в оных для дворян стала угасать. Зачем человеку знатного положения отягощение в виде угодий, смысла в ведении которых он не понимает? Результат такой деятельности известен наперёд — поместье разорится. Дабы убедительнее это показать, Салтыков написал цикл очерков, дав ёмкое определение — «Убежище Монрепо». Очерки носили следующие названия: «Общий обзор», «Тревоги и радости в Монрепо», «Монрепо-усыпальница», «Finis Monrepo», «Предостережение».

Где бы Монрепо не находилось, туда русский человек будет неизменно стремиться. Будет ли это целый остров с особняком и парком, либо скромный надел, обнесённый для вида оградкой, потребность в таком месте пребывания русский человек обязательно ощутит. Под Монрепо допустимо понимать вообще любой уголок, где получится обрести кратковременный покой, а то и обеспечить длительное времяпровождение в умиротворении. Одним словом, Монрепо — место, где согласишься провести остаток дней. У Салтыкова Монрепо находилось где-то в пределах Финского залива.

Но суть повествования заключалась в ином. Салтыков вёл читателя к осознанию должного обязательно произойти, уже повсеместно распространённого явления, — к росту влияния выходцев из крепостных, крепких на руку дельцов, не считающихся с необходимостью видеть рядом чей-то уголок, если он может послужить ради приумножения капитала. От этого уберечь Россию не получится. Не сможет помещик удерживать контроль над тем, чем никогда не умел распоряжаться. Наступили новые времена, требующие решительных мер. Если кому-то не под силу извлечь пользу с каждого сантиметра владений, тот должен уступить право управления другим, только теперь приходилось продавать, получая взамен денежные средства.

Выводы из повествования — далеко не то, о чём мыслил писать Салтыков изначально. «Убежище Монрепо» не планировалось в виде цикла. Михаил писал про прелестный уголок, обязательно потребный каждому. Более нигде не найдёшь отдохновения, кроме удалённого от города владения. Туда должна стремиться душа… И душа стремилась. А какие там мысли приходят в голову… О подобном не задумаешься в суете городских будней. Ещё бы, отчего не поразмыслить над судьбами России… Как бы оно сталось, не случить татаро-монгольского ига? Ежели не будь крепостного права вообще, то тогда как? И совсем не думалось о существовании рядом дельцов, давно замысливших использовать чьё-то Монрепо под собственные нужды. Не дело утопать в мечтах, когда ключи от жизни сам держишь в собственных руках. Оставалось найти замок… в прямом и переносном смысле — с ударением на первый и на последний слог.

Приходится выразить горечь о бренности бытия, не позволяющего организму жить предельно долго. Так хочется, чтобы Салтыков мог жить дальше, видеть происходившие в стране процессы, стать очевидцем постоянной смены владельцев, приходивших и уходивших из Монрепо, поскольку того требовали обстоятельства. Ежели Салтыков видел слабость дворян перед обстоятельствами, необходимость уступать выходцам из крепостных, то в недалёком будущем появятся новые владетели, стремившиеся раскулачить некогда нищих, покуда пока сами ничего не имели. Подобное случится ещё не раз… и не раз ещё случится.

Обстоятельства возможны разные, одно останется навсегда — стремление человека обзавестись уголком для умиротворения души и спокойного созерцания действительности. На краткое мгновение это кажется вполне осуществимым, нужно лишь проявить стремление к приобретению личного Монрепо. В том нет особого затруднения, сложность заключается в примирении с действительно допускаемым к осуществлению. Но не стоит забывать — когда-нибудь придут и туда, желающие изменить мир под свои нужды.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Из цикла «Господа Головлёвы»

В могилу требовалось свести всех Головлёвых. Для этого Салтыков вспомнил про племянниц Порфирия, пытавших судьбу на актёрское ремесло. Одна из девиц, не стерпев позора, решила самовольно завершить жизненный путь, ожидая того же от сестры — той самой племяннушки, описанной Михаилом в рассказе с аналогичным названием. Но не всякий Головлёв способен на решительные действия. Кому-то требуется спиваться и умирать от помутнения рассудка. Пришла пора напомнить читателю про Порфирия, некогда любившего выпить, затем забывшего о сей пагубной привычке, теперь должный вернуться к прежнему увлечению, тем подготовляя смертное ложе для головлёвского рода.

Будет неправильным думать, будто Салтыков закладывал в повествование наблюдение о скором отмирании дворянства в России. А ведь именно так воспринимали «Господ Головлёвых» люди с прогрессивным образом мысли: в стране, отказавшейся от крепостного права, не может быть социального разделения на должных гордиться происхождением и челядь. Собственно, в представлении большинства, дворяне якобы тем и занимались, что проводили время в увеселении и в падких до греховности поступках. Раз так… значит, Салтыков пророчил неизбежное.

На деле, рассматривая головлёвский цикл сам по себе, читатель наблюдал за падением одного рода. Причём, Салтыков с самого начала повествования говорил о выморочности Головлёвых, неизвестно как продолжавших существовать, тогда как все члены семейства спивались или сводили счёты с жизнью. К тому должен был подойти и Порфирий, отчего-то продолжавший жить, позабыв об алкоголе. По прежним рассказам ему полагалось пристраститься, к чему Салтыков внимание читателя не подводил. Требовался повод. И вот в Головлёво возвращается племяннушка, осознающая наступление неизбежной кончины — её ничего не держит на этом свете, ей следует завершать земной путь как можно скорее.

Не торопя события, Салтыков вбивал гвоздь за гвоздём в крышку гроба Головлёвых. Михаил показал пробуждение жажды к горячительным напиткам в Порфирии, его стремление проводить вечера с племяннушкой. Они вместе пили, спорили о делах минувших, громко распевали песни. Одно продолжало удерживать Порфирия, он боялся судьбы, всячески интересуясь об имевшем место с племянницей, решившей избавиться от мучений, приняв яд. Салтыков не раз расскажет подробности трагедии, особенно страх племяннушки, сбежавшей в Головлёво, ещё не подозревая, насколько грозит участь спиться и впасть в слабоумие.

Повествование на том и завершится. Читатель теперь знал — Иудушка покорится воле зелёного змия. Так к чему прежние его мудрствования, оказавшиеся бесполезными? К чему Порфирий шёл, всё оказалось обязанным сгинуть. Пусть он ратовал за справедливость, неотложность воздаяния за грехи, старался поступками доказать угодность Вседержителю, сам же растворился в бутылке с горячительным напитком, поддавшись чарам сатаны. Образ его разрушался, так и не дав ответа на вопрос: каким следует воспринимать Порфирия Головлёва?

Безусловно, Порфишка-кровопийца — персонаж неоднозначный. За мудростью, исходящей от необходимости видеть в действительности разумность, скрывалось равнодушие к происходящему. Получалось, желая иметь благоприятную среду, Порфирий ничего не делал к её претворению. А Салтыков усиливал негативное восприятие, никак не желая встать на сторону придуманного им персонажа. Зачем тогда требовалось сочетать положительное с отрицательным? Остаётся предполагать следующее: не бывает людей во всём одинаково хороших, в чём-то они до отвратительности плохи. Понять это невероятно сложно, особенно наблюдая за жизнью человека, вроде Порфирия Головлёва. Хорошо, у читателя есть собственная голова, позволяющая понять, для чего ему предложено ознакомиться с историей рода Головлёвых.

В журнальной публикации рассказ «Расчёт» назывался «Решение» с подзаголовком «Последний эпизод из головлёвской хроники».

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Из цикла «Господа Головлёвы»

Верно подмечали современники Салтыкова, говоря про переизбыток сатиры в головлёвском цикле. Михаил должен был придерживаться меры, но он продолжал описывать Порфирия Головлёва уже не пустословом, а умственно отсталым. Это особенно характерно по рассказам «Недозволенные семейные радости» и «Выморочный». Несмотря на понимание утраты смысла в жизни, Порфирий продолжал отдалять от себя людей. Способный прирасти детьми, он у Салтыкова чурался такого бремени. Не зря возникла идея написать об амурных увлечениях, заканчивавшихся опалой девиц. Вот и теперь читателю предстояло наблюдать, как Порфирий строит планы по избавлению от новорожденного.

Повествование Михаил обернул в бесчисленные речи главного героя. Порфирий долго рассуждает, придавая словам самое высокое значение. Если прежде приходилось ограничиваться устными указаниями, заставляя всему свершаться будто бы вне воли Иудушки, то теперь Салтыков показывал главного героя действующим решительно. Ребёнка следовало убрать с глаз. Каким образом, чтобы обойтись без греха? Рассматривались разные варианты, где самыми лучшими выглядели решения отдать дитя на воспитание в крестьянскую семью, либо отравить на обучение в Москву. В том и другом случае будет сделано всё для разрыва напоминания о семейных отношениях. Размышляя об этом, Порфирий не задумывался о чувствах матери.

«Недозволенные семейные радости» — необязательная часть «Господ Головлёвых». Салтыков писал в качестве вступления к рассказу «Выморочный», когда тот был уже опубликован. Требовалось прояснить, как именно складывались события, про которые Михаил не пожелал подробно рассказывать, ведь читатель недоумевал, видя дерзость со стороны пассии Иудушки, более едкой, нежели Порфишка-кровопийца в молодые годы. Происходящее на страницах встало с ног на голову — Порфирию не дозволялось говорить, его постоянно перебивали и никакой довод рассудка не мог перебороть логику матери, затаившей обиду за отобранное дитя.

Не имея объекта для излития желчи, Порфирий выдумывал людей, постоянно погружаясь в события прожитых лет. Отказало ему и чувство хладнокровия. Никто не внимал нравоучительным словесам, ставя точку зрения Иудушки под сомнение. Это приводило к срывам — Порфирий кричал на собеседников. Так Салтыков низводил главного героя головлёвского цикла к необходимости осознания полного одиночества. Отныне не могло найтись собеседников, с кем Порфирий станет вести наставительные речи. Почему-то до подобных мыслей Михаил прежде не доходил, могла и Арина Петровна поставить Иудушку на место, грубо возражая за каждый промах сына. Самое лучшее средство для спасения семейства нашлось слишком поздно.

Решив вывести описание быта Головлёвых из цикла «Благонамеренных речей», Салтыков ничего существенного не сделал, дабы расширить повествование. Наоборот, возникли трудности в поиске сюжета для продолжения. Да и к чему вести мысль читателя, если осознание выморочности наступило. Потому Михаил сперва показал утрату Порфирием связи с действительностью, дал ему озлобление, заставив в итоге переоценить интересы, вообще лишившихся значимости.

Что дальше? Подсказки последовали со стороны читателей. Кто-то пожелал узнать, каким именно образом Иудушка надумал избавиться от ребёнка, следствием чего стало отступление назад: заполнение белого пятна в истории рода Головлёвых. Так заканчивался цикл… или нет? Читателю не сообщалось, о чём следует думать, представляя последующие события. Не ведал о том и Салтыков, ему требовалось обдумать. Цикл убирался с глаз на неопределённое время. Лишь через четыре года Михаил найдёт решение, решив завершить цикл и объединить рассказы, внеся некоторые изменения в содержание, придавая повествованию вид единого произведения. Пока о том приходилось гадать — головлёвский цикл откладывался в долгий ящик.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Из циклов «Благонамеренные речи», «Господа Головлёвы»

Арина Петровна умерла, пришло извести о смерти сына Порфирия, теперь Иудушка Головлёв ощутил одиночество — он выморочный. Роду его суждено пресечься. Осталась надежда на племянниц, уехавших из родового имения, желающих обрести счастье под покровительством муз — то есть стать театральными актрисами. Значит, Головлёвы могут продолжить существование? Отнюдь, изначально четвёртая часть произведения именовалась как «Выморочный», при публикации исправлено на «Перед выморочностью», в дальнейшем оттенок был снят, дабы заранее не рассказывать читателю о развитии сюжета. Предстояло наблюдать за отношениями Порфирия и племянницы, приехавшей с кратким визитом, дабы оформить наследство — ей с сестрой причиталась одна деревня.

И вновь читатель не знает, каким образом ему относиться к Иудушке. Отрицательные черты перемежаются с разумными мыслями. Во всём прав глас Порфишки-кровопийцы. Он всячески пытался переубедить племянницу возвращаться к театральному искусству. Зачем оно молодой девушке? Ведь это царство разврата. Не добродетельной девицей она будет — её там воспринимают за объект вожделения, каковой легко втаптывается в грязь, как и используется половая тряпка, чьё назначение — растирать непотребства. А тут — в деревне — племянница прослывёт за барышню, начнёт принимать поклоны крестьян, заживёт добродетельной жизнью.

Конечно, прав Порфирий в мыслях. Теперь он действительно желал остановить разрушение рода. Оказался готов делиться с близким человеком. Всё повествование четвёртой части — попытка удержать племянницу дома. Но не понять человеку, далёкому от суеты высшего света, насколько манит людей возможность находиться в лучах чужого внимания. Порфирий прозябал в отстранённости, не выписывая газет и не получая известий из внешнего мира. Он полностью удовлетворился имениями, отнимавшими изрядное количество времени на владение. Где быть интересу к жизни столиц, когда нужно высчитать точный урожай крыжовника, буквально до каждой ягодки, упавшей с куста.

Мелочность Порфирия Салтыков называет паскудной. Михаил вообще не стеснялся в выражениях, он и племянницу поставит перед осознанием участи публичной женщины. И русский театр назовёт жалким. Категоричность могла быть навеяна восприятием от Франции, где Михаил находился во время написания «Племяннушки». Не из простых побуждений читатель отмечал, насколько пропитался Михаил западными ценностями, кляня теперь и их. Воистину казалось, не могло существовать такой среды, где Салтыков мог остаться довольным. Родись он в пределах парижских или итальянских городов, быть ему сатириком жизни Запада, нисколько не уступающей российским реалиям. Пока же, описывая пребывание племянницы в гостях у Порфирия, Михаил частично оправдывал русскую деревню, невольно сохранявшей правильный уклад, далёкий от распоясанных нравов мест, славящихся театральными представлениями.

Правильность мыслей оказывается низведённой пагубностью восприятия окружающей действительности. Ругая других, Иудушка ничего не менял. Он и могилу матери не стал облагораживать. Вполне решил, что достаточно деревянного креста. Ругая всё на свете, этот светоч правдивых до ложности мудрствований, не показывал на личном примере необходимость должного быть. А раз так, значит и племяннице не следовало оставаться в родовом имении, то ей грозило скорыми печалями.

В итоге получалось, где не живи — в правильной или ложной среде, всё равно окажешься в окружении человеческого стремления к пороку. Только на словах люди кажутся правильными, тогда как их дела тому редко соответствуют. Для усиления восприятия, Салтыков в окончании повествования приведёт племянницу к священнику, где, за кажущейся святостью, найдётся сходная зашоренность мысли. Тот же взгляд на мир, такая же заинтересованность во владении имуществом, сходное обилие пустых — практически не имеющих отношения к действительности — слов. Оставалось племяннице бежать из головлёвских владений, ей казалось — быть публичной женщиной ничем не хуже, чем жить среди пустословов.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Из циклов «Благонамеренные речи», «Господа Головлёвы»

Так кем являлся Иудушка Головлёв? Льстецом или глупцом? Теперь Салтыков окончательно определился, посчитав нужным представить читателю главного героя повествования в качестве пустослова и недалёкого умом человека. Сей представитель рода людского — лишний для эволюционного процесса элемент, тупиковая ветвь. Дабы наглядно это отобразить, Михаил свёл в могилу сыновей Порфирия. Первым пал сын, не смирившийся со стыдом, выбравший исходом жизни самоубийство. Рано или поздно он сам бы себя свёл в могилу, но для трагизма повествования то должно было произойти из-за непреклонности характера отца. Теперь предстояло наблюдать, как жертвой падёт второй сын, не сумевший принять протянутый ему камень, тогда как Иудушка должен был дать хлеб.

Михаил предупредил читателя о недопустимости считать Порфирия лицемером, добивающимся требуемых целей, прикрываясь лживостью речей. Отнюдь, Порфирий ничего не добивался, ни к чему более не стремился, монотонно изрекая лишённые значимости слова. Для убедительности Салтыков прочитал лекцию о значении лицемерия в западной культуре, где оное воспитывается с младых ногтей, пестуется и всячески одобряется, поскольку это даёт гарантию на уменьшение возможности недовольства в обществе. Лицемерием в западных странах пропитано практически всё и все, на том построены институты власти и семьи. Так проще добиваться любых целей, лицемеря в лицо оппонентам. В России такого образа мысли принять не могли. Однако, в России всегда хватало лгунов, поступающих определённым образом из только им одним угодных принципов. Имелись в России и пустосвяты, отрицавшие необходимость полезного и важного для развития общества, оставаясь на позициях сохранения имеющегося, придавая значение прежде устоявшемуся.

Сын просил у отца малого — обеспечить наличностью растраченное казённое имущество. По собственной вине, ибо был офицером, играл в карты и кутил, он теперь стоит перед позором, который не сможет принять. Что стоит отцу выделить некоторую часть средств? Порфирия нельзя назвать скупцом, но вместо трат он предпочитал вести обильные речи, уже тем награждая нуждающихся. И повёл Порфирий беседу про ответственность перед государем, про неизбежность наказания за преступление, продолжая развивать мысль, давая ясный намёк — делиться ничем не собирается, так как является подлинным слугой отечества, ратующим за справедливое распределение благ. И сын должен будет принять камень, на прочее не рассчитывая.

Читатель должен думать — в словах и поступках есть зерно истины. Нельзя одобрять поступки оступившихся. Если человек совершил непозволительное — должен понести наказание. Это действительно так, за очевидным исключением, — ни в коем случае не следует слыть за ниспровергателя надежд. Не из простых побуждений люди обращаются за помощью, значит они не имеют возможности обратится к другим. А если руку помощи отказывается протянуть самый близкий человек, смысл жить утрачивается полностью и окончательно. Порфирий о том обязан был знать, ведь он уже однажды в сходной манере отказал другому сыну. Вроде бы должен виниться в совершённом. Но нет! Иудушка успокаивает себя словами, закрываясь от бед способностью выговориться, обвиняя каждого, кто в действительности и был причастен к собственным неудачам. Но так есть смысл говорить о людях посторонних… свести в могилу сыновей, пусть и единожды оступившихся, — сущая глупость.

За конфликтом Порфирия будет следить Арина Петровна — она ещё продолжала здравствовать. Теперь ей приходилось влачить жалкое существование, ведь у Порфирия и камень трудно выпросить. Некогда разделив наследство между сыновьями, Арина Петровна видела неспособность Порфирия разделить между нуждающимися буханку хлеба. Раз дело обстоит так — пусть лучше род Головлёвых сгинет.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Из циклов «Благонамеренные речи», «Господа Головлёвы»

Давиться желчью — это так по-родственному. Говорят, нет никого ближе родственников. Так ли это? Чаще всего родственники воспринимаются за знакомых людей, которых лучше не знать. Связанно такое мнение с возникающим чувством обязанности: ведь они — родные люди, ближе никого нет. Так оно и есть, за значительной оговоркой — родственники обладают тем, чем мог распоряжаться ты. По праву наследования или в силу иных обстоятельств — родственники владеют им доставшимся. Некоторые семьи способны показать обратный пример, где вместо конкуренции преобладает сотрудничество. Однако, представленное Салтыковым семейство Головлёвых до банальности обыденно — всякий стремится сжить со света родственника, стоит ему осознать возможную причастность стать наследником имущества.

Прошло десять лет от событий, описанных в «Семейном суде». За смертью отца семейства должна последовать смерть младшего сына. Павел оказался недоволен разделом наследства. Он существовал в окружении несбыточности надежд. Это тот Павел, который с детства предпочитал мечтать, после жить повседневностью и теперь пристрастившийся к алкоголю, из-за чего ныне впал в хандру, не стремясь прилагать усилий к управлению имуществом. Он предпочитал сетовать на беды, ничего при том не делая к исправлению. Таким он и прожил десять лет, теперь чувствуя приближение конца. Не желал он единственного — оставить владения Порфирию.

Салтыков предпочёл пестовать фигуру среднего сына Арины Петровны. Выписанный им персонаж — яркая личность, несмотря на полнейшую серость. Михаил ещё успеет рассказать про отрицательные черты Порфирия, пока предпочитая наделять качествами человека, стремящегося к абсолютному обладанию. Тот и мать со света сживёт, лишь бы не мешала обладать наследством единолично. Причём, управлять Порфирий не умел — ему желалось сугубо владеть, придавая значение сущим глупостям, вроде требования вести учёт всего, находящегося у него в распоряжении, вплоть до урожая крыжовника, зато позабыв про необходимость заботиться о самом крыжовнике, нисколько не способствуя его приумножению. И так во всём.

Читатель помнит, Салтыков в «Семейном суде» делал оговорки о пристрастии Порфирия к алкоголю, теперь о том забыв. Сталось важнее развивать линию жаждущего власти персонажа, готового лестью добиваться требуемого. Именно из-за умения подольститься он истребовал от матери лучшую часть имущества. Арина Петровна не раз пожалеет о сделанном выборе в его пользу. Не зря Михаилом выбраны и прозвания для Порфирия, вроде Иудушки и кровопийцы. Не всякий разумный согласится поставить себя так, чтобы родная мать пожелала когда-нибудь проклясть. Порфирий того боялся, но сделать с собою ничего не мог, открытым текстом говорил матери не мешать — лучшим для неё выбором станет уйти в монастырь.

Для обеспечения преемственности событий, Михаил ввёл в повествование упоминание детей Порфирия, чья судьба ещё не виделась читателю явной, но и она будет не лучше, нежели у всех Головлёвых. Пока же требовалось концентрировать внимание на смерти Павла и на усиливающемся разладе. Пусть Арина Петровна переживает за опрометчивое решение на семейном суде, когда утеряла власть над имуществом, по старой памяти продолжая обеспечивать возможность существования владений, прикупая соседние деревни. Благодарности за то никто из Головлёвых не выскажет. Зато, при возможности, Порфирий будет порицать за предвзятое отношение, неизменно прибегая к излюбленному выражению: «по-родственному».

Так, со второй части «Господ Головлёвых» Порфирий Владимирович Головлёв, он же Иудушка, он же Порфишка-кровопийца, становился основной фигурой повествования, связывая все части произведения в единое целое. Насколько это оправдано? Как известно, ненависть к кому-то способна объединить всех. Раз так, уже за саму возможность кого-то ненавидеть, читатель останется благодарен Салтыкову.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее