Иван Тургенев «Неосторожность» (1843)

Тургенев Неосторожность

Поэт, критик и сразу драматург — Тургенев брался пробовать силы в разных жанрах. И он не мог иначе поступать, получая хвалебные отзывы от Белинского. Такое решение примет всякий автор, когда до него нисходят в обходительных речах. Не получая прямого укора, ласково встречающий замечания, Иван продолжал стараться, находя точку для опоры. И без того понятно, что неосторожная критика губит начинания. И не быть Тургеневу писателем, не получай он одобрительных слов. Когда Белинский говорил, насколько хорошо написано, а чтобы ещё лучше воспринималось — следует кое-что подправить, то Иван ни в чём не перечил. Его уверенность кажется понятной — пусть другие находят попытки начинающего литератора невразумительными, зато Белинский отмечает в им написанном некоторую прелесть. Коли так, следует продолжать совершенствовать слог. Становилось маловажным, насколько Тургенева желали принижать. Впрочем, опыты Ивана могли и не стать достоянием общественности. Например, пьеса «Неосторожность», написанная по следам совсем недавно популярной испанской темы, — в 1839 году по либретто «Тоска по родине» (за авторством Загоскина) имела место быть с шумным успехом постановка о быте русского дворянина под небом Испании.

Кто пожелает понять содержание, окажется разочарован. Но раз решено — не ругать, тогда нужно обойти острые углы стороной. Любая попытка в писательском ремесле — очень трудный шаг, который на самом деле тяжело даётся человеку, толком ещё не представляющему, каким образом нужно строить повествование. А драматургия — особого значения литература, требующая умения, к чему не каждый драматург способен проявить старание. Тургенев и не пытался прослыть за талантливого сочинителя пьес — для чего изначально использовал самую разумную отговорку, будто бы писал не для театральной постановки.

Разве и правда можно писать драматургию так, не желая её видеть поставленной на сцене? Сомнительно, дабы это практиковалось уже во времена Тургенева, тогда как в последующие века такому явлению место находилось всё чаще. Причина этому должна быть очевидной. С одной стороны, зритель не желал лицезреть классическое трактование классического же произведения. С другой — сам писатель не соглашался ограничиваться рамками повествования, имея намерение раскрыть содержание не в части диалоговой составляющей, а довести до читателя определённую информацию, убрав из текста постороннее описание, оставив сугубо важные для развития действия слова персонажей.

Под пьесой «Неосторожность» Тургенев своей фамилии не поставил, он указал, что автором выступил поэт, составивший текст «Параши». Примечание о месте действия Иван позже убрал. Но являлось ли для кого секретом — действие происходит в Испании, при этом век роли не играл. Русскоязычному читателю вообще было безразлично, насколько представленная на страницах национальная составляющая имеет сходство с действительностью — Испания оставалась для читателя чем-то далёким. Если кто и мог внести ясность, разве только Фаддей Булгарин, имевший прямое отношение, поскольку в составе армии Наполеона ходил походом на Пиренейский полуостров. Но интерес Булгарина к Тургеневу пока не мог проявиться.

Поэтому остаётся вновь ссылаться на Белинского, сумевшего разглядеть в Иване задатки будущего классика русской литературы. Да насколько он действительно умел это делать? Отделять малосущественное от существенного у него получалось. Ему удалось сформировать определённые требования, вследствие чего ряд писателей оказался практически лишённым востребованности. Так Белинский вывел в ноль мастерство Сумарокова, знатока драматургии. Не станем скрывать от читателя — в ноль он вывел и Тургенева в качестве драматурга.

Упомянем судьбу «Неосторожности» в качестве пьесы. При жизни Ивана на сцене она не ставилась.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Вера Панова «Кружилиха» (1947)

Панова Кружилиха

Советское общество никто не назовёт идеальным: были люди, которые казались лишними для той поры. Но как иначе показать, каким гражданам Советского Союза полагается быть, если не приводить в пример постоянно оступающихся? Можно сослаться на Сталина, придумавшего для литературы идеальную ситуацию — описывать лучшее из возможного, тогда как всё и без того хорошо. То есть не бывает такого, чтобы человек оказывался способным вызывать антипатию у читателя, всё равно в нём есть черты — их пробуждения следует добиться. А как же это совершить, если не поставив в пример дельных граждан страны? Вот Вера Панова и взялась описать один из заводов, где трудились самые разные рабочие, имевшие единственную цель — помочь Советскому Союзу пережить акт нацисткой агрессии, обратив поступь врага вспять.

Но есть ли такие действующие лица в повествовании? Кажется, Вера Панова всех низводит до состояния сомнительной полезности граждан. Уместно даже сказать, что рыба гниёт с головы. С первых строк становится ясно — местный руководитель себе на уме, действующий не согласно коллективного мнения, а по личному усмотрению. Как не возмутиться, когда премию получают не работники завода, а футболисты, чьи успехи руководитель взялся отличить денежным поощрением, особенно поблагодарив вратаря, дав в два раза больше, нежели остальным.

Вообще, говоря о творчестве Веры Пановой, всегда желаешь упомянуть портретную галерею из действующих лиц, так как писателю свойственно строить повествование не цельным полотном, показывая происходящее в качестве разрозненных частей, изредка перекликающихся. Умея описывать не только настоящее, всегда заглядывая в прошлое действующих лиц, Вера Панова перемещается к следующему персонажу, стараясь и в его характере найти черты, заслуживающие порицания. Разве можно обойти вниманием водителя, излишне стремящегося нажиться на положении человека, владеющего автомобилем, да ещё и явно осознающего, какая синекура ему досталась. Возить руководителя всегда почётно, чего водителю будет казаться мало, когда он сумеет заработать денег на стороне, используя государственное имущество для извлечения личной выгоды. Как воздействовать? Вера Панова привлекла старого друга, бывшего в Кружилихе проездом. Он-то и проведёт беседу о моральных ценностях, чем поставит водителя на место, пристыдив, какой отличный комбайнёр пропадает без дела, какой замечательный человек забыл о необходимости продолжать получать образование. Вполне очевидно, исправление водителя — есть ключевой момент во всём повествовании.

Читателю на страницах представлена портретная галерея и из подрастающего поколения. Есть такие в их среде, кому обеспечена трудовая слава, они находчивые и способные принести стране пользу. Есть и иного склада люди, предпочитающие прогулять смену, занимаясь не совсем правильным времяпровождением. Если с отличниками труда ситуация ясна, то как быть с теми, кто тянет коллектив назад? С радостью, либо с сожалением, Вера Панова вынуждена давать шанс на исправление. Может теперь, узнав, какие трудности создал для коллектива, человек возьмётся за ум и более никогда не будет подводить.

На страницах произведения затронута и тема стахановства. Выдавать продукт производства в повышенном объёме — это кажется нормой для трудовых коллективов советского строя. Вера Панова переосмыслила ситуацию, наглядно доказав, как быстро выгорают работники, стремящиеся беспрерывно увеличивать количество сделанного. Действующие лица поступали иначе — они опирались на определённую норму, каковой неизменно придерживались. Больше им сделать не удавалось, меньше — не позволяло требование к собственным возможностям.

Так перед читателем пройдут человеческие судьбы, должно быть взятые Верой Пановой с реальных прототипов, слишком красочными и живыми они у неё получились, весьма далёкие от представления, будто имеют хотя бы отдалённое сходство между собой.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Максим Горький «Русские сказки» (1912, 1917)

Горький Русские сказки

Всего Горьким написано шестнадцать сказок, позднее опубликованных под заглавием «Русские сказки», но надо понимать — первоначально национальная окраска повествованию не придавалась. По действующим лицам читатель всё равно не мог понять, о ком автор брался рассказывать, поскольку подобные истории могли произойти где угодно, за исключением эпизодов, когда Горьким сообщалась конкретика. Значительная часть сказок написана за несколько месяцев в начале 1912 года, оставшиеся — пятью годами позже. Публикация происходила в берлинском издательстве Ладыжникова и российских изданиях: журнал «Современный мир» и газеты «Новая жизнь», «Правда», «Русское слово», «Свободная мысль».

Обо всех сюжетах можно не говорить, хватит в кратких чертах охарактеризовать некоторые из сказок. По большей части содержание касалось философии, писательского быта, будней дворян и поиска безболезненного обретения справедливости.

В одной из сказок сообщалось о понимании жизни через осознание бесцельности человеческого существования. Кому-то подобное отношение к действительности покажется пессимистическим. Только в чём заключается пессимизм? В том утверждении, будто нас окружающее — краткий всплеск момента, ничего не значащий для будущих поколений? Или в таком выводе, словно всему отведена определённая мера, более которой человек получить не в состоянии? Значит, стремление должно порицаться, существовать следует в осознании необходимости пребывать в лучшем расположении духа, либо никогда не поднимать глаз на людей, зная за ними греховное побуждение к искательству того, что никому и никогда не приносило счастья. Заключение повествования окажется банальным — как не существуй, веселью обязательно быть: кто-то хорошо подкрепится на твоих похоронах.

Продолжая тему смерти, Горький создал образ поэта Смертяшкина, пожелавшего прославиться на теме смерти, сперва сочиняя некрологи, затем воссоздавая вокруг себя атмосферу печали. Яслями для его детей становились маленькие гробы, цветом одежды непременно был чёрный. И жить бы поэту на лаврах, почитаемым за умение приспособиться, да вот станет его тяготить обязательность слыть за того, кем быть опротивело. Разорвать замкнутый круг подобного призвания он не сможет, так как нигде не найдёт понимания, даже в глазах жены, отказывавшейся соглашаться на изменение у мужа отношения к жизни.

Есть сказка про двух жуликов, чьё существование — стремление попасть в тюрьму. Они не грабили богатых, предпочитая отбирать кусок хлеба у обездоленных. И они поступали отчасти правильно, ведь заработать максимально суровое наказание проще, если обидеть слабого, нежели посметь тягаться с обеспеченными людьми.

Пожелал Горький создать ещё раз нечто вроде «Истории одного города» Михаила Салтыкова-Щедрина. Читатель знает, как Максим прежде уже занимался мифотворчеством, описав тот же город Окуров. Теперь повествование раскрывалось через сказочное осмысление действительности. Требовалось заставить враждовать селян, разделив на два лагеря. Суть конфликта не столь важна, как предложенное Горьким разрешение конфликта. Самое простое, к чему должен придти человек, это к мысли о самой безболезненной форме соглашения, с помощью которого можно отделаться малой кровью, ничего в итоге не теряя и не приобретая. По результатам множественных тяжб выяснялось, насколько проще мирно существовать, нежели постоянно находить причины для взаимного обвинения.

Читатель должен отметить, правдоискательство — весьма безнадёжная черта писательского ремесла, никогда не способная возыметь действие на происходящее в человеческом обществе, подавай это в виде сказок, басен или прочих произведений, рассказываемых в наставительном тоне. Пусть Горький кого-то обличал, до чего потомку уже нет дела, нового осмысления высказано всё-таки не было. Искать русское в «Русских сказках» оказывалось бесполезным. Совсем иное дело — если вести речь про «Сказки об Италии».

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Максим Горький — Рассказы 1910-13

Горький Рассказы

В совокупности, планируя создавать крупные произведения, Горький в порывах отдохновения делал наброски, способные в последующем послужить за основу для повести или романа. Начиная с 1910 года, Максим прорабатывал идею создания образа романтизирующего молодого человека, чьи идеалы должны быть воспринимаемыми за благие. Ставился вопрос: каким его изобразить? Горький придумал двадцатипятилетнего столяра Фому. Этот Фома думал правильно, как того хотелось Максиму, но в остальном жизнь данного персонажа не складывалась. Желая окружающим добра, сам Фома претерпевал непотребное к себе отношение, чаще связанное с присущей ему нелепостью. Будучи плохо сложенным физически, Фома заставлял смеяться над собой, дозволяя мысли, вроде такой, что всякому должно воздавать сугубо добром. В газете «Утро России» и в «Новом журнале для всех» рассказ вышел под названием «До полного!», в заграничных изданиях он именовался иначе — «Романтик».

За тот же год в «Литературно-художественном сборнике» Максим публикует рассказ «Фёдор Дядин» — главным героем становится находящийся под следствием революционер. Чтобы выяснить степень его вины, к нему подсадили обученного человека. В ходе беседы выяснится высокая моральная составляющая размышлений главного героя, настолько возвышенного в представлениях о должном быть, что он готов сознаться в совершённых деяниях, только бы никто из ему сочувствующих не пострадал.

Ещё упомянем рассказ «Утро», при жизни не публиковавшийся.

Для изданий «Руль» и «Современник» в 1911 году Горький составил рассказ «Жалобы», разделив на четыре части. Основное содержание оказывалось следующим: русский народ заслуживает осуждения за отсутствие гибкости и стремления к лучшему. И раз русский народ столь глух к попыткам облегчения существования, он не заслуживает иной доли, кроме вечного смирения, поскольку смирение с текущим положением — есть самая яркая характеристика для русского народа.

Тогда же в журнале «Современный мир» опубликован рассказ «Мордовка». Повествование касалось девицы, что происходила из приличной семьи, впоследствии разорившейся. По внутреннему наполнению рассказ имел сходные черты с «Романтиком».

Для газеты «День» в 1912 году написано сказочное повествование «Случай с Евсейкой» — практически святочный рассказ, как мальчик удил рыбу, заснул, упал в воду, погрузился на дно и разговаривал с тамошними обитателями. Для «Сборника товарищества Знание» Горький составил подобие исповеди «Случай из жизни Макара», изложив собственные переживания по поводу некогда совершённой им попытки самоубийства.

Упомянем ещё следующие рассказы. «Последний день» (для газеты «Рязанская жизнь» под названием «Начало рассказа», полностью опубликованный в 1918 году в «Свободном журнале»). В «Вестнике Европы» опубликовано повествование «Три дня». В сборнике сказок «Голубая книжка» — «Воробьишко».

В 1913 году в журнале «Просвещение» опубликован рассказ «Вездесущее», изначально входивший в цикл «Сказки об Италии». Горький поделился с читателем наблюдениями о Германии.

Не к месту, но обязательно упомянем следующие статьи, выходившие в означенный в заголовке период. Для сборника «Незабвенному Владимиру Васильевичу Стасову» в память «О Стасове» Горьким написана соответствующая статья. Под заглавием «Писатель» в 1911 году для «Современника» составлена заметка от первого лица про Николая Елпидифоровича Каронина-Петропавловского, сообщённая читателю в пасторальных оттенках, связанных с передвижением автора строк из Царицына в сторону моря. Из неопубликованных заметок отметим зарисовку о Марке Твене, созданную в период от 1907 до 1912 года.

Изложение получилось кратким и малопримечательным. Причиной того может считаться отстранённость Горького от реалий Российской Империи. С 1906 года он жил вне пределов страны — в Италии. Поэтому ему стал ближе дух итальянского народа, о чём он как раз и повествовал в «Сказках об Италии». Впрочем, аналогично он поступил для реабилитации в собственных глазах, сложив подобие, названное уже «Русскими сказками».

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Максим Горький «Сказки об Италии» (1910-13)

Горький Сказки об Италии

Пребывая на итальянском острове Капри, Горький получал вдохновение от лицезрения местных порядков. И видел такое, к чему сам исподволь стремился. Его буревестник парил над морем из человеческий волнений. Как в России, таким же образом в Италии, рабочий люд не находил успокоения от постоянной нехватки средств для обеспечения минимальных нужд. Пролетарий Апеннинского полуострова жил впроголодь, не имея способности обеспечить необходимым семью. Его детям не хватало даже на макароны. Как об этом не рассказать русскому читателю? Но Италия — страна таких нравов, что не всегда можно понять, как итальянцы вообще допустили, чтобы им кто-то мог диктовать волю? Настоящая жизнь всегда отличается от той, какая приходит к нам из легенд. Это касается и итальянского народа, известного по справедливым и жестоким нравам, отчего-то ставших уделом преданий.

«Сказки об Италии» — цикл из двадцати семи рассказов, опубликованных в следующих изданиях: «Запросы жизни», «Звезда», «Киевская мысль», «Новая жизнь», «Одесские новости», «Правда», «Просвещение», «Путь», «Русское слово», «Современник», однажды в «Сборнике товарищества Знание». По содержанию они касались непосредственно итальянских легенд, исторических зарисовок и фактического отражения современных для Горького реалий.

Если про нужды пролетариев наполнение сказок в рамки легенд не укладывается, то дополнительное содержание — этому вполне соответствует. Горький показал, как отец может убить сына уже за то, что тот обнажил способность предавать, нарушая законы гостеприимства, ни с чем другим не соотносясь, кроме кодекса честного человека, должного наказывать соразмерно преступлению. Показан в сказках муж, чья жена созналась в поступке его же отца, искавшего и находившего ласки невестки, вследствие чего муж убил отца, затем схожим образом расправившись с оказавшейся неблаговерной. В другой легенде парня убивают и отрезают ему руку за то, что он оскорбил честь девушки, посмев применить к ней физическое насилие.

Читателю следовало обязательно задуматься, куда делись те итальянцы, сурово воздававшие за унижение? Отчего теперь итальянец соглашается лечь на трамвайные рельсы, только тем требуя справедливого к себе отношения, никак не отправляясь убивать обидчика? Об этом мог думать и Горький, вспоминая, как часть социалистических партий в России стремилась придерживаться крайних мер, отвечая пролитием крови за всякое действие власти, казавшееся им несовместимым с должным происходить в стране. Если продолжать мысль, то не в Италии отец оказывался способен убить сына, и не сын — отца. Отнюдь, за жарким пылом итальянских легенд прояснялось непонятное осознание того, что пылкий нрав свободы предков привёл к закостенению мысли потомков, тогда как в России обуздание крепостным правом смиренного народа привело к его озлоблению, к возможности итальянским легендам найти место в реалиях Российской Империи.

Изменил Горький и отношение к матери, показав совсем иную женщину, нежели в романе «Мать». Женщина, покорная воле сына, уступила в рассказе место человеку, способному принимать твёрдые решения, вполне осознавая, насколько сын недостоин жизни, окажись он предателем устремлений и идеалов не только её, но и всего народа в целом.

В духе такого созерцания действительности находился Горький на острове Капри. Он соотносил былое, настоящее и старался разглядеть будущее. Что ему при этом виделось — о том говорится в цикле «Сказки об Италии». Только после читателю становилось ясно, когда все рассказы объединялись под одной обложкой, насколько былое одной страны являет текущее положение другой, хотя всё кажется смешанным в не совсем правильных пропорциях. А может ни о чём подобном Горький не думал, сложив повествование так, как ему показалось необходимым.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Валентин Костылев «Иван Грозный. Москва в походе» (1943)

Костылев Иван Грозный Книга 1

Как во время войны с Германией не вспомнить пример из русской истории, как Иван Грозный Ливонский орден взялся уничтожать, укорив немецких рыцарей в несоблюдении договорённостей, отказавшихся платить дань за заключённый пятьдесят лет назад мирный договор. Именно об этом брался повествовать Костылев, оставив позади успехи царя против астраханских и казанских татар. Кем же предстал Иван Грозный перед читателем? Справедливым государем, ратующим не только за успехи Руси, но и за справедливое отношение к каждому среди его подчинённых. Такое автору кажется вполне уместным, если считать, что потомок всегда стремится проецировать своё настоящее на былое. Костылев не совсем соглашался с правом царя на единоличное правление, но крайне осуждал предпосылки к коллективному управлению. С этим мнением читатель не раз столкнётся, знакомясь с текстом произведения.

Раз за разом Костылев разыгрывает ситуации, где царь ратует за общее дело, чему постоянно мешают бояре, к тому стремления не имеющие. Если царь желал облагодетельствовать общество, добиться лучшего из возможного, то бояре всякий раз тому противились, чаще по недалёкости ума. Как пример, бояре предпочитали упиваться собственной значимостью, толком из себя ничего не представляя. Им было безразлично, каким образом вести войну, какого качества должны быть ядра для пушек, и сами пушки для них значения не имели, лишь бы боярам стоять во главе войска, отдавая бездарные распоряжения. Костылев ни разу не сбавил подобной риторики, постоянно напоминая читателю, насколько тяжело жилось людям при царизме, где вина за государственные неудачи исходила не от государя, привыкшего ратовать за народ, а от его приближённых, незаслуженно наделённых правом владеть и повелевать кем-то, невзирая на то, что сами считались за царских холопов.

Значительная часть повествования — рассказ от лица простого человека, постоянно находящегося близ царя, имеющего с ним возможность разговора, принимающего наказания за правильный образ мысли. Изначально этот человек стремился быть пушкарём, к чему имел склонность. Да трудно дельному мужу быть полностью угодным при режиме, когда над ним способен возвыситься деятель, ничем не примечательный, кроме происхождения. Как против такого не направляй мысль государя, высечен окажется дельный муж, тогда как дворянин подобного наказания избежит, ибо не полагается смерду возвышать взор на того, кто выше его по ранжиру. При Грозном это должно было казаться именно таковым, ведь ещё не наступили дни, когда царь окажется на пороге безумия по смерти первой жены.

Что ещё примечательно в повествовании, так это тот образ, какого в русских постоянно боятся немцы и прочие народы, вступающие в войну с Россией — русского обязательно уподобляют человеку, способному упиваться жестоким обращением с поверженным врагом. Собственно, такой образ постоянно самими русскими писателями опровергается, тогда как сходных характеристик удостаиваются враги государства, причём с приведением примеров соответствующего зверства. Нужно думать и так, что схожие примеры приводились и среди народов, вступавших в войну с Россией. В этом нет ничего особенного, поэтому такого рода доводы всегда нужно воспринимать с определённой долей скепсиса. Ливонцы показаны у Костылева зверьми во плоти — находившимся у них в услужении крестьянам, ежели те совершали побег, причинялась калечащая мера, вроде отрубания ног. Вполне логично видеть иную ситуацию в русском стане, где ничего подобного будто бы не происходило, и не должно было иметь места.

К концу первой книги трилогии Иван Грозный лишается жены. А это непременно означает, что должен начаться эпизод, наиболее примечательный с исторической точки зрения.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Василий Жуковский «Спящая царевна» (1831)

Жуковский Спящая царевна

Просто сказать, как есть показать, братьев Гримм перещеголять, к Шарлю Пьеро благодарность послать, сочинить сюжет на схожую тему, поднять вековечную проблему, подготовив на русской почве замену, преодолеть из пренебрежения людского стену. Ведь сказка о царевне спящей, кажется в едином образе вящей, для сказителей неизменно ледащей, но западной — ни в чём не нашей. Про девушку, уколовшую палец веретеном, забывшуюся вековечным сном, живущую отныне одним днём, чьего пробуждения столетия ждём, к которой придёт принц с желанием пробудить, уста к устам девицы прислонить, к жизни ото сна пробудить, мужем отныне для царевны той быть. Как не понимай, сюжет имеет право на трактовку, проявил в оной Жуковский сноровку, проведя краткую ознакомительную подготовку, а читатель — конечно же — севший слушать в изготовку.

Дело было давно, когда не жил из нас никто, о чём поведать легко, жило злое существо. Оно праздник испортить замыслить пожелало, о том страстно мечтало, заготовив острое жало, вонзить иглу в палец царевны ожидало. Как было тогда? Была в царстве беда: не имела детей царей чета, и не думала иметь уж никогда. Но случилось счастье, вёдром сменилось ненастье, отяжелела в одночасье, сбылось дело брачье. К царице подполз рак, подал царской особе знак, и стал ясен тогда зрак, не бесплодным вышел брак. Радости не имелось конца, ожидал царь юнца, юницу царица ждала для венца, не сходила улыбка с лица. Созваны гости, пусть воспримут царёву радость, разделят истомившую сладость. Кто же знал, какую сотворит гадость… злое существо, покусившись на младость.

Не позвал царь из чародеек одну, та испустила злобу свою, дабы познал властитель проступка цену, померкнет свет в очах дочери к определённому дню. Должна умереть царевна, о веретено палец уколов, отныне закон суровой правды таков, не бывать иному — урок жизни готов, но пожелала иная чародейка снов. Не умрёт царевна: заснёт! Триста лет так она проведёт, в сон всё царство с нею отойдёт, пока принц её в глухом лесу не найдёт. Так должно быть — другому не бывать, да не готовил царь для дочери кровать, швеям приказал он царство покидать, судьбу пытался отдалять. И как бы не слагалось время, отягощённым сталось бремя, заснёт в срок нужный царя племя, пока не звякнет юноши в пределах царства стремя.

Шли годы, третье столетие сменялось, царство лесом покрывалось, от глаз людских скрывалось, никому не покорялось. Кто шёл в тот лес, погибал. Потому каждый в окрестностях знал, туда никого не пускал, ибо тем на смерть обрекал. Знали люди легенду, её в сердце храня, передавала из поколения в поколение молва, ибо слишком манящей казалась цена, царём ощутит счастливец себя. Кто пройдёт лес, прикоснувшись к губам царевны, к тому не будут больше боги гневны, сказания о том излишне древни, лишь вести о смельчаках бывали скверны.

И вот явился принц, посланник судьбы, дитя трёхсотлетней борьбы, порождение очередной людской войны, чьи годы не станут горьки. Он пройдёт лес, отыщет застывшую вне времени девицу, найдёт рядом уколовшую палец спицу, не заметит на горизонте блеснувшую зарницу, пробуждая от сна юную царицу. Очнётся в тот миг царство, словно в забытье не впадало, будто не кололо палец девицы веретена жало, ничего людей спавших не поменяло, только счастьем лицо принца сияло.

Сказал ли новое Жуковский? Не сказал. А ждал ли кто того? Не ждал, и мнения о творчестве Василия не поменял, с чистым сердцем старание поэта в России человек принял.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Василий Жуковский «Война мышей и лягушек» (1831)

Жуковский Война мышей и лягушек

И враг способен другом стать, бывают чудеса! О том должен каждый знать, то не пустые словеса. Вот есть род некий, допустим, мышей. Ведёт он борьбу. Враг его — не из полей, но не пропустит мышиную он к болоту гурьбу. Лягушачье племя мнилось за врага, с ним предстояла битва: уж больно вкусной была вода, нельзя той водой напиться. Зачем тогда враждовать? Стоило мышам вкус воды похвалить, как стали лягушек за друзей знать: союзу такому нерушимым теперь быть. Сошлись на лучшем, к чему стремились все, поделили то, к чему стороны имели общий интерес, не стало повода к войне, иной враг имел отныне обоюдно важный вес.

Жуковский взял за основу расхожий сюжет, греки о нём ещё повествовать брались. Но какой мог дать Василий совет? Мыши с лягушками у него не дрались. Они рассказывали истории, в басенных мотивах утопая: как мыши проказы строили, в удали удержи не зная. И лягушкам имелось о чём сообщить, их брат прославился прочими делами: кто-то мог в небо воспарить, другой — герой промеж мышами. Так Василий складывал рассказ, хоть индийских шакалов вспоминай, хватило бы для обозрения картины мира глаз, больше о происходящем теперь узнавай.

Кто же враг для всего живого, против кого должна объединиться природа? Таковых существ не так уж много, малочисленны представители его земного народа. Речь про людей, противных мышам и лягушкам с силой единой, чьих не могут пережить божьи твари затей, разве только уйти на глубь водоёма, покрытого тиной. Травит человек, убивает порою потехи ради, покрывает трупами лягушек брег, подкрадывается и к мышам он сзади. Капканы ставит, отравляет кругом себя всё, словно нечто славит, чьё-то обращая в ничьё. С таким созданием войну будет трудно вести, ведь его окружают пособники пострашнее. Кто же за друга человека сумеет сойти? А видели ли мыши кого-то, кто был кота злее?

Если есть на страницах война — это сказ о войне мышей против мурлыки. Горькой станет воинам мышиным цена, им до сих пор мешают спать собратьев в сновидениях крики. Задумали мыши кота проучить, благо в слабости его нашли, казался он должен почить, не способный от страха с кроны сойти. Висел на дереве, побелев от испуга, словно мертвей мёртвого став, не помощью мышей считалась услуга, с дерева кота сняв. Повешенным считался кот, теперь над телом его куражиться дозволялось. Никто не думал, какой примет дело оборот, тело мурлыки умершим считалось. Бойцы той войны, они сражались храбро, о том знают мышей отважных сыны, рассказывавшие о некогда имевшем место славно. Не многие вернулись после встречи с котом, едва ли не большинство пало, об обмане кошачьем известно стало тем днём, когда солнце уже угасало.

Трудно придти к мнению, к чему вообще брался Жуковский повествовать, для чего дал жизнь стихотворению, не сумев подлинной природы человека показать. Да, обвинялись люди в растрате им данного Богом великолепия мира, что при себе поставили злостных мурлык. Но разве не в том человека оказывается сила? За эту силу человек сам себя обвинять чаще всего и привык. Пусть мыши воюют, находят союзников в борьбе, сопротивление людям пусть организуют, способные развернуть фронт на земле, на воде. То право всякого существа — на том в заключении порешим, ведь правда у каждого своя: не бывать миру иным.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Василий Шукшин «Я пришёл дать вам волю» (1969)

Шукшин Я пришёл дать вам волю

Что же показал в итоге Шукшин? «Конец Разина» принял вид романа, либо таковым был изначально, сокращённый до размера повести. Теперь читатель мог познакомиться с будто бы полной версией, скорее воспринимавшейся за отдельное произведение. Шукшин вольно словословил, растекаясь мыслью по древу. Вольная казачья жизнь отчего-то оказалась подавленной царским повелением. Видимо, хватило правления Алексея Тишайшего, чтобы взять в узду нрав казаков, до того всегда вершивших собственную волю, ни с кем не советуясь. Как-то так оказалось, что ещё в сороковых годах казаки смело воевали с турками без дозволения царя, умея числом в несколько тысяч воинов побивать отборные десятитысячные турецкие войска и сочувствовавших им европейских наёмников, как к семидесятым годам казаки не могли спокойно уйти грабить персов, чтобы по возвращении им это не поставили в вину и не заставили вернуть награбленное. Вот тогда и разыгралась дума у казаков, не способных стерпеть таковой несправедливости от царских посланников. Оставалось теперь это доходчиво изложить.

Разин у Шукшина преимущественно бессилен. Как он не поступай, постоянно оказывался лишённым способности встать выше обстоятельств. Показателен случай с персидской царевной, каковую излишне часто обижали, чему Разин не мог помешать. Стоило наступить ночи, как царевна кричала от испуга, поскольку к ней пробирался некто, так и остававшийся неизвестным. Что делал Разин? Рвался отправиться в погоню, но осознавал тщетность поисков.

Так Шукшин продолжал строить повествование. Разин постоянно оказывался лишённым способности добиваться желаемого. Да и желал ли он чего-то? Выступать против царя не думал, разве только заявить о праве на прежнюю казацкую вольность. Излишне давно казаками как раз и становились те, кто не желал иметь связи с российской государственностью, уходя в сторону границ, где оказывался в числе подобных себе. Казаки никогда не спрашивались с русскими князьями и царями, действуя по собственному выбору. При этом, раз так исторически сложилось, казаки продолжали ощущать над собою власть правителей Руси и России. Похоже, Разин пытался настоять на том, чего казаки лишились. Вот под данной точкой зрения лучше всего подходить к роману Шукшина.

Любая иная трактовка не может быть применима. Да и не стремился Шукшин ничего иного отражать на страницах произведения. Конечно, определяющая фраза, вроде того, будто бунтарь пришёл дать людям волю, может ввести в сомнение и породить необходимость размышлять с определённых позиций. Только того не видно. Разин ни у кого не находил поддержки, кроме близкого круга казаков, считавших, что их право на волю подвергается чрезмерному влиянию со стороны царских посланников, считающих за дозволенное трактовать желание царя. Никогда прежде казакам царь не был указом, и теперь его мнение должно оставаться без силы. Но времена менялись, раз уж действия Разина принято считать за восстание. Совсем недавно подобные деяния казаков считались за набег, периодически случающийся, ведь казаки не делали различия между теми, кого они отправятся грабить.

Следует признать исторический роман Шукшина крайне неудачным. Не должен был Василий писать крупные прозаические произведения, тем более о том, чему свидетелем не мог являться. Либо следовало показывать Разина и его соратников в ключе, близком самому Шукшину и тем, кого он знал. Быть может иметь тогда читателю превосходный образец ещё одной стороны Василия. Остаётся сожалеть, раскрыться Шукшин через исторический роман не смог. Вполне остановимся и на таком мнении — это была проба пера, не получившая продолжения в силу недолгой жизни писателя.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Владлен Пономарёв, Евгений Гончаревский «Записки рецидивиста» (1997)

Пономарёв Гончаревский Записки рецидивиста

Исправительная система существует, чтобы исправлять. Так ли это? Многие ли люди стали на таковой путь, полностью искупив вину согласно закона? Попробуем в этом разобраться, ознакомившись с произведением Пономарёва и Гончаревского. Авторами история преподносится в виде жизнеописания от первого лица человека, тюремного сидельца со сталинских времён.

Рассказанной истории вполне можно поверить, если бы не вольная фантазия авторов, начинающая затмевать основное содержание однотипными поворотами сюжетной канвы. Изначально читателю представлен рецидивист, волей судьбы ставший на преступный путь, выражающийся осторожным языком, дабы ничем не оскорбить нежные уши романтизирующих о зоне особ. Он — сирота, по нелепой случайности попавший в карцер, затем в колонию для малолетних преступников. Дальнейшая его жизнь — постоянный беспредел. Он совершал преступление, садился в тюрьму, бежал, снова совершал преступление… и так до бесконечности. Периодически он думал остепениться, завести семью и не возвращаться к противоправной деятельности, неизменно пребывая в уверенности — такому не бывать, поскольку он беглый, значит за ним придут. Впрочем, когда вина будет полностью искуплена, он окажется свободен от заточения, старые привычки к беспределу возьмут своё. Отсюда вывод — исправлять природные порывы отдельного человека практически всегда бесполезно.

Думая, как ещё привлечь внимание читателя, авторы пошли по совсем уж шаткому пути, то и дело сбиваясь на мясные страсти. Иначе этого нельзя назвать. Стоило герою произведения увидеть крупные формы любой женщины, каждый раз у него мутился рассудок, пробуждалось неистребимое желание к обладанию. Этому авторы потворствовали, сперва стесняясь описывать амурные похождения, всё более набираясь опыта и не ограничиваясь в стеснительности выражаться. И чем дальше произведение продвигалось, тем всё меньше становилось тюремной тематики, в основном наполняя страницы чем-то вроде рассказа эротомана. Ладно бы, главному герою попадались женщины разные… Так нет же, неизменно с крупными формами. При этом, все — как одна — много старше, сочувствующие судьбе сидельца, готовые потакать воплощению его сексуальных желаний.

С середины произведения повествовательный язык авторов становится жёстким. Им надоедает играть со словами, образно описывать конкретные органы и слагать из прочих выражений определённые обсценные. Может они посчитали, что читатель достаточно ими подготовлен, чтобы продолжать внимать похождениям главного героя. К сожалению, похождения с середины повествования как раз заканчиваются, прерываясь амурными похождениями в качестве самых ярких событий, где бы они не происходили. Однажды авторы совсем позабудут о берегах, придумав для действия пленение главного героя. Тогда-то у читателя полностью пропадает вера в ему рассказываемое. Всякое произведение должно иметь окончание, за которым следует угадывать дальнейшую судьбу персонажей. Пономарёв и Гончаревский такой границы беллетристического искусства предпочли не замечать.

Вернёмся к основному вопросу, который хочется понять по данному произведению. Способен ли человек стать законопослушным гражданином, либо просто придерживаться принципов общепринятой человеческой морали? Главный герой «Записок рецидивиста» к тому постоянно стремился. Он сам себе пытался доказать возможность этого. Пока он находился под надзором исправительной системы, проверить предположение не мог, горько сожалея, что государство не желает понять способность человека осознавать совершённые грехи и более к их повторению не стремиться. Вероятно, желая внести ясность, авторы позволили главному герою избавиться от пут исправительной системы, получив шанс на обретение права на жизнь, достойную честного человека. Об этом мог подумать и читатель. Но! Или человек не способен исправиться в принципе, либо он не имеет возможности быть иным до той поры, покуда другие продолжают совершать противоправные действия, в том числе и против него самого.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

1 46 47 48 49 50 235