trounin.ru

Куда ни кинь взор — везде Индия: таким образом можно охарактеризовать британскую литературу. Это так тяжело для самосознания англичан, продолжавших жить воспоминаниями об утраченном. И теперь Пол Скотт подводил черту под ушедшим в былое. Правда годом позже он умрёт сам. Новые поколения англичан будут лишены привязанности к Индии. Их будет интересовать что-нибудь другое. Например, они станут переживать за конфликт вокруг Фолклендских островов, чьё население считало себя подданными британской короны. Или станут следить за конфликтом с Исландией, вошедшим в историю под названием Тресковых войн. Но прежние поколения англичан тяготели ко дням былого великолепия, когда мало кому удавалось сломить волю Британской империи. И вот перед читателем роман, героям которого нужно осознать, насколько слабыми стали их позиции в местах былого доминирования. Только не получится понять в полной мере, каким образом что-либо подлинно поменялось. На момент начала описываемых событий — спустя двадцать пять лет после обретения независимости — словно ничего бы и не изменилось в укладе британцев и в самосознании населения Индостана.

Англичане у Пола Скотта типичные для представления о них. Этакие хозяева жизни — господа. Их ничего не учит, они всё такие же. Как не противься британской воле, не выражай недовольства и не устраивай восстания — перемен не наступит. В том числе и случившаяся независимость Индии не дала перемен. Ежели у кого-то и были противоречия, то у пакистанцев и индийцев. Непосредственно британцы продолжали доминировать над интересами тех и других. Они — господа, прочие — им прислуживающие. В чём могла скрываться причина? Остановимся на мнении — на малом количестве прошедших лет. Должно пройти больше времени, чтобы индийцы перестали воспринимать британцев за господ. Быть может для того нужно выбрать иной язык для общения многочисленных народов, или понадобится нечто иное. Пока же индийцы связаны британцами посредством влияния английского языка. И читатель это видит наглядно, внимая описанному Полом Скоттом.

Своеобразной квинтэссенцией самосознания индийцев становится тот, кто на страницах произведения исповедует христианство. Такой персонаж даже лучше для британцев, нежели индийцы, исповедующие какую-либо другую религию. Этот человек — Богом данный британцам в услужение. Может показаться, подлинный христианин. Ему надо позволить много трудиться, мало спать и изредка есть. Оплату за свой труд он постесняется просить. Грубо говоря, на его горбу можно выехать из любого затруднения. То есть такие индийцы по нраву абсолютно всем. И добейся британцы христианизации Индостана — вовсе не знать им никаких бед.

Оттого и не спешат англичане покидать Индию. Старые поколения уверены, сумеют дотянуть век в столь непросто складывающихся условиях. Прочее их не интересует совершенно. Пол Скотт потому начинал повествование со смерти главного героя. Сразу становилось понятно, далее так продолжаться не может. Или ты примешь изменения в жизни, уступая владения индийцам, или тебе навяжут условия невыносимого сосуществования. Потому и умирает главный герой, не сумев перенести нанесённый удар по британскому самолюбию. Останется погрузиться в прошлое, проследив этапы роста индийского становления. Знакомясь с содержанием, читатель продолжит оставаться в уверенности — коренным образом ничего не изменится. Мало ли какие требования будут выдвигаться в последующем, жизнь самих индийцев претерпит минимальные изменения. Для понимания этого следовало прожить ещё тридцать лет, чтобы вновь оглянуться назад, увидев последующее развитие событий. Пол Скотт того сделать не мог в силу естественных причин. Однако, Букеровскую премию на исходе жизни за «Остаться до конца» он получил.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читая «Сэвилла», после проявив интерес к автору, возникнет стойкое убеждение — Дэвид Стори рассказал о самом себе. Кому интересно найти сходство, пусть занимается именно этим. Только насколько важно понимать до каждого упомянутого момента в повествовании? Дэвид вырос в шахтёрской семье, профессионально играл в регби, сумел состояться в жизни и написал произведение, где показал сожаление о тяготах жизни трудового народа. Всё это совпадёт с реалиями одного из главных действующих лиц — Колина Сэвилла. Но так оно лучше получается для понимания, если у писателя есть желание рассказывать о наиболее ему близком. Поэтому, учитывая, что Дэвид был очевидцем всего им описываемого, нужно оставить в стороне мысли о сходстве или различиях. Нужно просто ознакомиться с тяжёлым бытом английских шахтёрских семей.

Стори не стал представлять читателю описание шахтёрского быта. Вниманию представлен непосредственно дом, где обитает семья шахтёра. Отец возвращается с тяжёлой смены, только и думая, каким образом ставить на ноги детей. Первый ребёнок будет излишне самостоятельным. Читатель приготовится внимать развитию действия, гадая, к чему всё в итоге приведёт. И тут Дэвид вносит первый разлад в описываемое. Можно сказать, прежде усвоенная информация становится бесполезной к пониманию. Причина в ранней смерти первого ребёнка. Отчего он умрёт, так и останется неизвестным. Предстоит перебороть угнетение матери, едва не наложившей на себя руки. После станет важнее внимать за жизненными обстоятельствами второго ребёнка — Колина. Как раз в нём читатель увидит непосредственно самого Дэвида Стори.

Детские годы Колина — Вторая Мировая война. Отец строит бомбоубежище, а Колин отправляется на учёбу. Что читатель знает об английских учебных учреждениях? Там царствуют жестокие порядки. И Колин был уверен — не избежать ему окунания головой в унитаз. На удивление окажется, рассказы о таких зверствах не находят отражения в действительности. Вероятно, проза Диккенса настолько въелась в культурный код британцев, что им будто уже никогда не омыться от того, вероятно имевшего место быть на самом деле когда-то тогда. Нет и телесных наказаний, пусть Дэвид заранее предупреждал, словно уж по пяткам-то бить будут обязательно. Чем же тогда примечательна учёба? Например, читатель внимает рассуждениям о причудливой британской системе мер, сводившей скулы каждому ученику в школьные годы. Объясняется мучение очень просто — сия система мер считается за имперскую. Следовательно, кто ею пользуется — владеет миром.

Весьма примечательный момент — сами военные годы. Колину приходилось трудиться на уборке пшеницы, потому как он желал зарабатывать деньги. Там он стал свидетелем обстоятельства привлечения к работе военнопленных. Очень часто приводили итальянцев и немцев. У Дэвида все военнопленные получились кроткими и мягкими, им бы только отсидеть время, практически ничего не делая. Они вовсе ничего не желали, и мыслей толком никаких не имели. Сошлёмся на детские воспоминания непосредственно автора, должного аналогично Колину трудиться на ферме вместе с военнопленными. Но примечательнее всего симпатии Колина к коммунистам. Встав на ноги, устроившись работать учителем, он будет вынужден бороться за право на отстаивание мнения. А кому нужен человек, вносящий разлад в трудовой коллектив? Соответственно, Колин будет уволен.

К сожалению, рассказать о произведении Дэвида Стори можно лишь с помощью обозначения основных событий, описанных автором. Данная книга по сути своей относится к ярким представителям литературы, место которым среди классики. Ну и такой момент, что именно роман «Сэвилл» был удостоен Букеровской премии — нечто само по себе удивительное.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Величие нации определяется самосознанием отдельных её представителей, готовых приносить себя в жертву во имя общего благополучия. Это не слова о построении коммунистического общества, где каждый будет вносить соразмерный вклад ради обретения всеми единого счастья. Разговор пойдёт о представленном вниманию читателя мировоззрении от Кадзуо Исигуро. Читателю давалось понимание о человеке, готовом жить идеалами других, находясь в вечном услужении. Может показаться, такой человек обязательно должен страдать от комплексов прислуживающего другим. Но Исигуро писал о том, кто ставил личные интересы на должное быть им присущим место. Кадзуо сообщал, насколько каждый способен вносить тот самый соразмерный вклад. То есть не всем полагается занимать лидирующее положение в обществе, кто-то им должен прислуживать, уже тем освобождая от выполнения рутинных бытовых обязанностей. Исигуро словно сообщал читателю, почему мир англо-саксов достиг занятого ими положения. Именно благодаря самоотверженности людей. Однако, читатель заметит наметившиеся перемены в жизненном укладе, когда мощь британского владычества начнёт сходить на нет. Что при этом останется делать тем, кто служил величию империи? Читатель должен с этим определиться самостоятельно.

Можно задаться вопросом. Почему представленный вниманию дворецкий столь уверен в убеждениях? Кадзуо даёт объяснение, отправив его на далёкое расстояние в автомобильное путешествие. Этот дворецкий прожил всю жизнь на одном месте, толком не имея представления, что находится за стенами поместья. Не имея знаний о мире, он хвалит ему доступное. Для него нет ничего прекрасней английской природы. Он с той же уверенностью воспримет за лучшее всё британское. Просто он не имел иных примеров, и никогда не стремился о них узнать. Он был пропитан разговорами о величии империи, не способный помыслить иначе, нежели ему сообщалось. Да и не имело никакого значения, что происходило вне поместья. Он согласен был принять любое суждение за правду, если оно сулило выгоды для Англии. И был твёрдо уверен, для того нужно хорошо исполнять рутинные бытовые обязанности, благодаря чему власть британцев над мировыми процессами не ослабнет.

Читатель обязательно задумается, будто лакейство присуще некоторым людям с рождения. Иначе почему дворецкий станет рассуждать о важном значении своей профессии, будет хвалиться тем, насколько хорошо исполняет обязанности. Оправданы ли такие рассуждения? Только отчасти. Ведь читатель имеет представление об Англии прошлых веков как раз в подобном ключе. Что предстаёт перед глазами? Непомерная надменность британцев. Но как давно подобное стало заметным? Разве писал о таком Чарльз Диккенс? Или может Райдер Хаггард ставил англичан выше им позволительного? Скорее нужно искать истоки суждений недалеко от представлений Редьярда Киплинга, выпестовавшего джингоизм с самых первых произведений. С той поры тянется вереница распространившихся суждений, получивших развитие в «Остатке дня». Только у Кадзуо прежнее величие показывалось сходящим на нет. Читатель был обязан понять, сколь близок момент утраты британцами прав на распространение влияния в мире. Забегая немного вперёд можно сказать, Британская империя утратит свой статус спустя восемь лет после издания книги.

А как же личная жизнь дворецкого? — пожелает спросить читатель. Исигуро расскажет в том же духе. Если она имела значение для Британии, дворецкому обрести семью. Но сильные мира сего не так часто думали об им прислуживающих, как сами прислуживающие — о них. Или просто наступили такие времена, выразившиеся в окончательном вырождении прежних представлений. Мир в очередной раз менялся. А если кто думает, будто всё должно оставаться неизменным — пусть прочитает «Остаток дня» Кадзуо Исигуро. Меняется всё! В том числе и представление о должном быть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Британская литература не концентрируется на быте внутри Великобритании. Она наполняется за счёт множества историй, связанных с присутствием английских подданных по всему свету. Приветствует и людей, приходящих со стороны. Например, Рут Правер, дочь польских евреев, с юных лет воспитывавшаяся в духе британских порядков, принявшая гражданство, вышедшая замуж за индийца, с той поры впитывавшая новую для себя культуру, начала писать книги. В 1975 году было опубликовано произведение «Жара и пыль», удостоенное Букеровской премии. Читателю предлагалась Индия начала XX века, когда британские порядки ещё не ослабли, и близкого к моменту повествования времени — в теперь уже независимом государстве. Если касательно современности Рут писала, основываясь на личных впечатлениях, то история девушки из прошлого воссоздавалась по представлениям о тогда должном происходить.

Что видит Рут вокруг себя? Если перефразировать, что индийцу привычно, то для европейца может закончиться летальным исходом. Достаточно самого первого впечатления — еды с лотков. Каким образом индийцы не страдают от проблем со здоровьем, принимаясь за её употребление? Стоит посмотреть, как индийцы готовят, при каких условиях, на используемую ими посуду. Расстройство кишечника гарантировано! Рут всё это подтверждает, призывая не делать поспешных выводов. Нужно дать организму адаптироваться. Может не сразу, но через какое-то время еда с лотков начнёт доставлять не просто удовольствие, она хотя бы не заставит желудок волноваться. Другой важной особенностью становится отказ от европейской одежды — нужно переодеваться в местные ткани. После этого жара начинает переноситься гораздо легче. Ещё особенность — отношение местных. Над европейцами индийцы прямо таки насмехаются. А если приглядеться — это особенность их поведения, поскольку аналогичным образом они всегда себя и ведут. Или читатель ни разу не подвигался в очереди на кассе, когда индийские студенты становились так близко к нему, голося между собою? Отчего понимание личного пространства едва ли не сводилось на нет.

А как было в Индии начала XX века? Может в чём-то лучше. Или нет. Зависит от условий, в которых оказывались европейцы. Предлагаемая читателю героиня из прошлого относилась к лицам, должным общаться с важными людьми той местности, куда она попала. Её окружает почёт и внимание. Ей неведомы торговцы с лотков, и прочее она выбирает самостоятельно. Единственное, к чему подводится читатель — к ощущению скорого краха. Пусть героиня живёт в относительно спокойных условиях, где-то там впереди ждёт расплата за дозволяемые британцам вольности. Всё это было бы гораздо понятнее, описывай Рут обыденность тех дней с рациональной точки зрения, вместо чего показаны впечатления стороннего человека, причём воспитанного не на книгах Киплинга, а на чём-то ином. Может быть на рассказах индийцев, заставших те времена. Кому же ещё доверять, кроме как их мнению. Если вспомнить недавний роман Фаррелла под названием «Осада Кришнапура», ничего подобного не увидишь. Из чего читатель сделает вывод — Рут не до конца пропиталась британскими порядками.

Что до идеи повествования, она не раз ещё будет использована. В чём-то это даже полезно. То есть можно научиться воспринимать обыденность не только глядя на своё окружение, постаравшись вглядеться в прошлое, примерив на себя его обстоятельства. Каким бы прежде не являлось время, оно было совсем другим. И очень плохо, если писатель начинает всё мерить по себе. И ещё хуже, когда пытается доказать, насколько прошлое может повторяться в современности с едва ли не полной точностью.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Желающие читать лауреатов Букеровской премии, обратив внимание на 1974 год, могут удивиться, почему случилось сразу двум произведениям быть избранными в качестве лучших. Что тому могло послужить причиной? Должен ведь существовать механизм, позволяющий подобного не допускать. Остаётся сослаться на сложности механизмов английской системы. Но, если постараться это понять, исходя из чтения лауреатов, приходишь к самому очевидному выводу: просто кого-то следовало наградить. И тут возникает недоумение: кого именно? Вновь остаётся сослаться на сложности механизмов. Не могли выбрать из кандидатов, поскольку проще было честно сказать — давайте этот год пропустим. Однако, впоследствии вручение Букеровской премии Надин Гордимер станет оправданным, хотя бы в силу получения ею Нобелевской премии. Что тогда сказать относительно Стэнли Миддлтона? Задумавшись, разведёшь руками, особенно не имея представления о других им написанных произведениях. Даже ходит история о том, что не всякий сможет распознать в «Отпуске» книгу, достойную публикации.

Нужно сделать попытку ознакомиться с текстом. Читатель с первых страниц внимает действию в религиозном учреждении. Кто и зачем, а главное — почему? Пока Стэнли строит повествование, читатель привычно разводит руками, понимая, нужно начать чтение заново. Происходящее в религиозном учреждении понятнее не становится. Читатель решает в третий раз вернуться на первую страницу. Так и не усвоив суть ему предлагаемого, смирившись с необходимостью внимать тексту, читатель продолжит перелистывать страницы. Что его там ждёт? Некая местность с отдыхающими, погружение в переживания главного героя, мысли о терпящей крах жизни, размышления о необходимости найти силы для борьбы с унынием. Не обойдётся без традиционной в английской литературе второй половины XX века зацикленности на сексуализированности происходящего. И что из этого сможет усвоить читатель? Ничего.

«Отпуск» — это четырнадцатое произведение Стэнли Миддлтона. С учётом получения за него Букеровской премии, надо полагать, лучшее из написанного. При этом следует учесть ещё тридцать одно произведение, опубликованные впоследствии. Пугает при этом мнение, излагаемое в аннотациях при переизданиях. «Отпуск» приравнивается к классике, должной быть сравниваемой с написанным в XIX веке. Если оно так — Миддлтон использовал чрезмерно мало слов. Хороший классический английский роман всегда неизменно толст, притом наполненный подробно расписанными жизненными обстоятельствами множества действующих лиц. В «Отпуске» читатель если о чём и может прочитать, только о рефлексии главного героя, разбитого сложившимися обстоятельствами. Не такой он — герой классического английского произведения. Он не должен быть разбит, его обязаны разбивать в процессе повествования.

Как не говори и не находи положительных моментов, в обобщающих словах можно наговорить чего угодно. И назвать Миддлтона реалистом, восхититься его манерой изложения, наградить похвальными эпитетами, при этом призывая Стэнли всё-таки пояснить, о чём он пытался сообщить данным произведением. Читатель может задаться целью на четвёртый раз перечитать «Отпуск». Требуется ли это? Не лучше ли ознакомиться с прочими произведениями автора? Не касательно «Отпуска», в целом проследить творческий путь, таким образом выработав определённую точку зрения. Кто-то ведь прочитал все произведения Миддлтона. Или такого человека не существует в природе? Хотелось бы, всякого, кто берётся хвалить любого писателя, обязать прочитать его произведения полностью, после допуская к выражению мнения. Да вот — возникнет огромная проблема — ныне читатель хватается за произведения поверхностно. В том числе «Отпуск» оказывается среди желаемых к прочтению сугубо благодаря Букеровской премии.

Критичность суждений преобладает. Иначе не получится выразить сложенного по прочтении мнения. Потому и в 1974 году не могли определиться, кому быть лауреатом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как же разобраться в нарративах западной литературы? Что они хотят от мира, в котором продолжают существовать? Почему им мнится нечто такое, к чему они продолжают тянуть руки? Сперва низводят всё до примитивного состояния, после стараются повернуть вспять. Почему нет последовательности в их действиях? А если человек с таким образом мысли оказывается в любом другом месте, там он начинает заниматься точно тем же. Вот взять в качестве примера Надин Гордимер, жительницу Южной Африки, чья жизнь напрямую связана с осмыслением апартеида. Она поставила целью дать чернокожему населению равные права. И свою позицию выражала в числе прочего через литературные произведения. Одним из таковых стала книга «Хранитель», но написанная всё равно в духе осмысления мира взглядом западного человека.

Нельзя сказать, чтобы книга читалась легко. Не за это на неё обратили внимание. Вследствие чего-то англоязычный мир ведь начал заниматься самоедством. Годом ранее Фаррелл ославил британцев чернением поведения в колониальных индийских владениях. Теперь вот Надин Гордимер решила разбавить тягостное впечатление от бремени белого человека, во многом наделив главного героя своим личным мировоззрением, внушив ему необходимость жить с муками совести. Но думала ли Надин наперёд, сколь всё может повернуться вспять, когда уже любого белокожего начнут принимать, в первую очередь задумываясь над необходимостью причинить ему страдания? Если не в ЮАР, то в соседних государствах точно, где не так-то просто оправдаться за белый цвет кожи. Быть может к русским там и проявят снисхождение, если успеешь об этом сказать.

Что делает главный герой на страницах произведения? Мучится совестью. Он видит, как смерть чернокожего ничего не значит. Даже пусть он убит, никто не станет это расследовать. Где найдут, там и закопают. Что до христианских норм морали? На чернокожих они не распространялись. Как такое вообще может быть? Кто бы о таком мог знать. Зачем вообще западный человек низводит всё в пропасть? Спустя поколения начинается игра с совестью. То он обращает в рабство и продаёт на плантации, после начинает с этим бороться. То он призывает не считать за людей, затем стремясь найти в душе уголок сострадания. Это тяжело понять. Не понимала того и Надин Гордимер.

Можно сделать предположение, основываясь из мест происхождения её предков. Она — дочь евреев, переехавших в Южную Африку, отец — из Российской империи, мать — из Лондона. Может в этом кроется её миропонимание. Всё-таки в ней больше от матери, но ощущение присутствия совести — от отца. Осталось разобраться с обуревавшими её чувствами. Она выплёскивает их на страницы произведений. Причём всё в том же западном духе, низводя повествовательный слог на червоточины западной же литературы, впитавшей гнилость чрезмерного внимания к низменностям человеческих стремлений. Опять читатель видит моменты, никакого влияния не оказывающие, но активно используемые. Для чего в произведении со столь тяжёлым наполнением опускаться до описания мужской эрекции и женских сосков? Ещё один вопрос, ответ на который невозможно найти.

Если же смотреть на книгу Надин Гордимер поверхностно, ничего вовсе не заметишь. Просто задумаешься о существовании проблем, тебе неизвестных. Это не значит, будто читатель лишён возможности сочувствовать неоднозначности созданного в Южной Африке положения, просто читатель не может понять, на каком основании подобное вообще могло возникнуть? Если о чём «Хранитель» и напомнит, то о сложности восприятия устройства осмысления действительности на Западе. Может им там стоит попробовать смотреть на жизнь прямо, не прикрываясь восприятием через чувство собственной важности?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Описать восстание сипаев? Не составит затруднений! Видимо так подумал Джеймс Гордон Фаррелл, когда взялся отразить события былых дней, измыслив для того осаду им выдуманного города. О чём именно следует рассказать? Разумеется, про обижаемых индийцами британцев. А почему так случилось? Говорят, из-за патронов, пропитанных свиным и говяжьим жиром, оболочку которых требовалось разрывать зубами, после чего извлекать заложенный в них порох. Ни слова про присущий британцам джингоизм, ни про сложившуюся в Индии обстановку. Всего лишь из-за особенностей технологии производства патронов. То есть британцы не учли религиозного аспекта. Быть может это стало последней каплей терпения. Что же тогда прежде беспокоило индийцев? Об этом читатель так и не узнает, к тому же посетовав на отсутствие среди действующих лиц хоть кого-нибудь со стороны сипаев. Потому приходится внимать бедственному положению британцев, поскольку на страницах произведения страдают только они.

Ещё читатель волен отметить взаимосвязь происходящих на планете процессов. За несколько лет до восстания сипаев закончилась Крымская война. А ещё незадолго до того в ряде европейских государств бушевала холера. Были и другие обстоятельства, которые очень сложно все рассматривать одновременно. Для Фаррелла важной показалась именно эпидемия холеры. Он решил сообщить читателю историю, когда в лондонском Сохо случилось разгадать секрет заболевания. То есть об этом было известно уже на протяжении более сотни лет, но Фаррелл решил в подробностях изложить те обстоятельства и на страницах «Осады Кришнапура», сведя повествование к продолжающейся борьбе взглядов. Немудрено, в самой Индии возбудителя заболевания обнаружат лишь спустя тридцать лет после восстания сипаев. Другой аспект — мытьё рук. Фаррелл словно взялся донести до читателя даже такую сторону борьбы человеческих измышлений. К описываемым событиям мало кто считал нужным мыть руки, не видя в том какой-либо необходимости. Читатель не должен удивляться, на момент действия не все улавливали взаимосвязь между инфекционными заболеваниями и грязными руками. Впрочем, не знали они и про инфекционные заболевания, скорее склонные поверить в теорию миазмов.

Что до непосредственного восстания сипаев, читатель не может знать, насколько Фаррелл правдив. Джеймс должен был быть воспитан на рассказах отца об Индии, поскольку тот служил бухгалтером в Бенгалии. Вероятно, некоторые свидетельства о тех днях он мог ему изложить со слов непосредственных очевидцев. Но насколько всё это требовалось для написания произведения? В доступности имелась литература как о самом восстании, так непосредственно об осаде городов Канпур и Лакхнау, которые пришлось уступить. Можно было обратиться к художественным произведениям. Тот же Киплинг писал, выведя причину вспыхнувшего конфликта более из-за тяжёлого налогового бремени. Но Фаррелл ни на шаг не отступал от плана описывать бедствие британцев, пострадавших от будто бы незначительной оплошности. Не придётся удивляться, если поныне разговор о восстании сипаев неизменно начинается с рассказа о пропитанных животным жиром патронах. Нужно смотреть глубже, чтобы увидеть за бедствием действующих лиц подлинную причину их страданий. Читатель то отметит непосредственно сам, увидев присущую им надменность.

Иногда кто-то высказывает недоумение, по какой причине «Осада Кришнапура», несмотря на приписываемую значимость данному произведению, остаётся чаще всего без внимания со стороны читателя. Объяснение стоит искать в неудобстве объяснения некогда происходивших событий. Показывать британцев такими, как это сделал Фаррелл, не является самым лучшим решением. Гораздо лучше закрыть глаза и поговорить о чём-нибудь другом, нежели вновь затрагивать тему джингоизма, ничуть не утратившего позиции в мировосприятии британцев и поныне.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В рамках сайта планируется ознакомиться с лауреатами Букеровской премии. Перечень произведений прилагается:

1969 — Перси Ховард Ньюби «За это придётся ответить»
1970 — Бернис Рубенс «Избранный член»
1971 — Видиадхар Сураджпрасад Найпол «В свободном государстве»
1972 — Джон Бёрджер «Дж.»
1973 — Джеймс Гордон Фаррелл «Осада Кришнапура»
1974 — Надин Гордимер «Хранитель»
1974 — Стэнли Миддлтон «Отпуск»
1975 — Рут Правер Джабвала «Жара и пыль»
1976 — Дэвид Стори «Сэвилл»
1977 — Пол Скотт «Остаться до конца»
1978 — Айрис Мёрдок «Море, море»
1979 — Пенелопа Фицджеральд, «В открытом море»
1980 — Уильям Голдинг «Ритуалы плавания»
1981 — Салман Рушди «Дети полуночи»
1982 — Томас Кенилли «Ковчег Шиндлера»
1983 — Джон Кутзее «Жизнь и время Михаэла К.»
1984 — Анита Брукнер «Отель „У озера“»
1985 — Кери Хьюм «Люди-скелеты»
1986 — Кингсли Эмис «Старые черти»
1987 — Пенелопа Лайвли «Лунный тигр»
1988 — Питер Кэри «Оскар и Люсинда»
1989 — Кадзуо Исигуро «Остаток дня»
1990 — Антония Байетт «Обладать»
1991 — Бен Окри «Голодная дорога»
1992 — Майкл Ондатже «Английский пациент»
1992 — Барри Ансуорт «Священный голод»
1993 — Родди Дойл «Пэдди Кларк Ха-Ха-Ха»
1994 — Джеймс Келман «До чего ж оно всё запоздало»
1995 — Пэт Баркер «Дорога призраков»
1996 — Грэм Свифт «Последние распоряжения»
1997 — Арундати Рой «Бог мелочей»
1998 — Иэн Макьюэн «Амстердам»
1999 — Джон Кутзее «Бесчестье»
2000 — Маргарет Этвуд «Слепой убийца»
2001 — Питер Кэри «Истинная история шайки Келли»
2002 — Янн Мартел «Жизнь Пи»
2003 — Ди Би Си Пьер «Вернон Господи Литтл»
2004 — Алан Холлингхёрст «Линия красоты»

2005 год
Основная премия — Джон Бэнвилл «Море»
За общий вклад в мировую литературу — Исмаиль Кадаре

2006 год
Основная премия — Киран Десаи «Наследство разорённых»

2007 год
Основная премия — Энн Энрайт «Все в сборе»
Азиатский Букер — Цзян Жун «Волчий тотем»
За общий вклад в мировую литературу — Чинуа Ачебе

2008 год
Основная премия — Аравинд Адига «Белый тигр»
Азиатский Букер — Мигель Сихуко «Просвещённые»

2009 год
Основная премия — Хилари Мэнтел «Вулфхолл»
Азиатский Букер — Су Тун «Лодка к искуплению»
За общий вклад в мировую литературу — Элис Манро

2010 год
Основная премия — Говард Джейкобсон «Вопрос Финклера»
Азиатский Букер — Би Фэйюй «Три сестры»
Потерянный Букер — Джеймс Гордон Фаррелл «Проблемы»
Премия «Лучшее у Берил» — Берил Бейнбридж «Мастер Джорджи»

2011 год
Основная премия — Джулиан Барнс «Предчувствие конца»
Азиатский Букер — Син Кёнсук «Пожалуйста, позаботься о маме»
За общий вклад в мировую литературу — Филип Рот

2012 год
Основная премия — Хилари Мэнтел «Введите обвиняемых»
Азиатский Букер — Тан Тван Энг «Сад вечерних туманов»

2013 год
Основная премия — Элеонора Каттон «Светила»
За общий вклад в мировую литературу — Лидия Дэвис

2014 год
Основная премия — Ричард Флэнаган «Узкая дорога на дальний север»

2015 год
Основная премия — Марлон Джеймс «Краткая история семи убийств»
За общий вклад в мировую литературу — Ласло Краснахоркаи

2016 год
Основная премия — Пол Битти «Продажная тварь»
Международный Букер — Хан Ган «Вегетарианка»

2017 год
Основная премия — Джордж Сондерс «Линкольн в бардо»
Международный Букер — Дэвид Гроссман «Лошадь входит в бар»

2018 год
Основная премия — Анна Бёрнс «Молочник»
Международный Букер — Ольга Токарчук «Бегуны»

2019 год
Основная премия — Бернардин Эваристо «Девушка, женщина, иная»
Основная премия — Маргарет Этвуд «Заветы»
Международный Букер — Джоха Аль-Харти «Небесные тела»

2020 год
Основная премия — Дуглас Стюарт «Шагги Бейн»
Международный Букер — Марике Лукас Рейневелд «Неловкий вечер»

2021 год
Основная премия — Дэймон Галгут «Обещание»
Международный Букер — Давид Диоп «Ночью вся кровь — чёрная»

2022 год
Основная премия — Шехан Карунатилака «Семь лун Маали Алмейды»
Международный Букер — Гитанджали Шри «Могила из песка»

2023 год
Основная премия — Пол Линч «Песнь пророка»
Международный Букер — Георгий Господинов «Времеубежище»

2024 год
Основная премия — Саманта Харви «Орбита»
Международный Букер — Дженни Эрпенбек «Кайрос»

* Примечания:
** Спорадические награды выборов лучших их лучших из уже выбранных (вроде Букера Букеров, Лучшего из Букеров и Золотых Букеров) оставлены без внимания.
*** Русский Букер рассмотрен отдельно.

Это тоже может вас заинтересовать:
— К. Трунин «Лауреаты российских литературных премий»
— Большая книга: Лауреаты
— Гонкуровская премия: Лауреаты
— Госпремия РФ: Лауреаты
— Национальный бестселлер: Лауреаты
— НОС: Лауреаты
— Русский Букер: Лауреаты
— Сталинская премия: Лауреаты
— Ясная поляна: Лауреаты

Как стремительно бежит время. В тридцатых годах XX века литераторы всего мира были словно пуритане, всячески себе запрещая описание откровенных сцен. За последующие тридцать лет случился надлом, позволив литераторам свободное описание постельных сцен с мельчайшими деталями. После поступь будет вовсе не удержать, превратив литературу в срамное чтиво, вплетая в реальность самые больные фантазии. Согласно заветам классиков получалось, что достаточно затворить стены спальни, как читатель самостоятельно догадается о там происходящем. Что же случилось в последующем? Описание любовных утех использовалось в качестве удобного инструмента увеличения количества страниц. Таковы рассуждения, по большей части касающиеся западной литературы. И вот перед читателем предстаёт описание похождений некоего Дж. за авторством Джона Бёрджера, видимо сумевшего ввести моду на пересмотр прошлого под углом извращённого понимания о настоящем.

Насколько требуется заострять внимание на пикантностях? Читателю покажется это подобием вставок. Между описаниями основного действия то и дело появляются постельные сцены. Бёрджер спокойно рассуждает про лобковые волосы, форму женских половых органов, слизь… Читатель невольно задумается над оригинальным написанием названия, так сильно напоминающим о существовании точки Джи. Ещё и отсылки к Казанове, которого звали Джакомо. Хотя читатель, узревший в начале произведения упоминание Гарибальди, задумается вовсе о других материях. Но раз автор раз за разом сводил поступки героя к подвигам на постельном поприще, ассоциации возвращаются обратно к точке Джи.

Всё-таки, бросающийся в глаза аспект предлагается опустить. Скажем об этом так: такова дань, отныне и надолго уплачиваемая за должный последовать успех. Ведь в книге должно рассказывать и о прочем. Так от чего именно уводил внимание читателя Джон Бёрджер? Начнём считать, что от размышлений об описываемом времени. То есть о событиях, связанных с началом Первой Мировой войны. К концу произведения речь пойдёт уже про убийство Франца Фердинанда. Пусть читатель знает, насколько значение убийства австрийского эрцгерцога преувеличено, поскольку война началась не сразу, а спустя относительно продолжительное время.

Именно с Италии, считает Бёрджер, следует вести отчёт случившихся в Европе событий. Пожелавший объединения, Гарибальди не тот, с кем может быть связан рост влияния социалистических воззрений. Или всё же источник грядущих перемен — это вторая англо-бурская война? Пожелавшие независимости, буры были не теми, кто оказывался достойным превзойти англичан, по сути творившие зверства над местным населением в гораздо худших проявлениях. Может буры повлияли на скопление туч обоюдной ненависти над европейцами? Или лучше перенести взор снова в Италию, отправив лётчиков-асов на покорение Альпийских гор? Получив контроль над небом, человек воспарил выше скопившихся туч. Так на страницах произведения Бёрджера дело и шло к Первой Мировой войне.

И на этом можно остановиться, затронув основные моменты содержания. О прочем читатель пусть судит самостоятельно, если он пожелает вообще прикоснуться к произведению. Европейский читатель то сделает без затруднений. Прочий читатель, продолжающий ждать от литературы глубоких размышлений, раскрытия человеческих душ и знакомства с происходящим вокруг через мысли других людей, не всегда спокойно перенесёт описание чрезмерно пестуемых низменностей. Куда бежать? Где спасаться от столь неуместной откровенности? В таком случае можно посмотреть вперёд, куда-нибудь в двадцатые годы XXI века, вовсе испугавшись от дошедшего до неуместных извращений человеческого разума. Поэтому, поверьте, творчество Бёрджера следует признать относительно терпимым.

Что до вручённой за «Дж.» Букеровской премии, то кто сказал, будто она может считаться за образец награждения высокой литературы? Пока ещё ничего не говорило за её качество.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Свобода — понятие относительное. Нельзя с уверенностью считать то или иное явление за проявление свободы, поскольку в полном смысле свобода никогда не проявляется. Можно сказать, свобода является выбором большинства. Но большинство большинству рознь. Для кого-то право говорить свободно — есть отражение именно свободы, тогда как не всякий человек готов принимать разговор без границ за проявление свободного мышления. Или может существовать мнение, будто ограничение в чём-то — есть отсутствие права на свободу. Так ли это? В конечном счёте, человеческое общество всегда замкнуто определёнными рамками, за которые не может выйти. Если касательно государственных границ свободного перемещения нет (с этим ещё можно справиться), то как быть касательно планеты? В итоге получается, свобода — тот самый потолок, выше которого человек подняться не в состоянии. Поэтому, как не говори о свободе, — это лишь вольность в пределах допустимого. И ежели так, тогда свободным можно быть даже в самом тоталитарном обществе.

Опять же, мышление человека устроено таким образом, что он разным образом понимает свободу. Может показаться, кастовая система Индии — приговор свободе выбора. И если индиец оказывается при иных обстоятельствах, видит совсем другую жизнь, он может подумать, будто попал в условия подлинной свободы. И он будет думать именно так, более ничем не ограниченный. Только вот нужно ещё научиться различать в свободе оттенки ограничений, с которыми мирится общество. Можно допустить, воспринимая западный образ мысли за подлинное стремление к свободе в мышлении и поступках. Только того и в помине нет. Тут уж ничего с этим поделать не сможешь. Но, опять же, Найпол мог думать на собственный лад, тогда как другой человек — совсем иначе. Проблема появляется тогда, когда кто-то начинает говорить за всех разом, как именно нужно понимать свободу.

Свобода у Найпола представлена в трёх историях. И читатель, в силу своего понимания должного быть, склонен соглашаться с автором, либо оспаривать его мнение. Вполне индиец может заслужить право на свободу в западном обществе, только теперь иначе ограниченный в мыслях и поступках. Достаточно ему вспомнить про Индию, как оказывается — он и там был свободен, только беднее финансами и более связанный обязательствами… Тут просто нужно уразуметь: свобода каждым всегда воспринимается разным образом.

В другой истории оказывается, что свобода — есть заблуждение. Люди живут определённой целью, связанные по рукам и ногам, должные получать образование, работать и платить налоги. При этом люди лишены свободы в полноте действий. Например, запрещены преступления. Разве в государстве, где все свободны, могут существовать ограничения? Выходит, свобода всё-таки имеет границы.

Ещё одна история отражает проблему извечного выбора: каким путём следует идти тому или иному государству. Почему граждане лишаются права видеть над собою короля, кому они поручают заботы о стране, радение за благополучие всего, что их окружает? Разве другая форма правления способна дать людям свободу? Неужели такое состояние возникнет от республиканской формы правления? Невзирая на то, кому стоять во главе — президенту или премьер-министру. Всё это фикция, поскольку сторонники монархии лишаются свободы.

Сколько не говори, следует остановиться на мнении: свобода — есть выбор большинства. Как решит основная часть определённого социума, таким образом и следует трактовать их право на волеизъявление. Когда-нибудь свобода будет подразумеваться не за правом мыслить на угодный тебе лад, а в качестве выбора из ограниченного количества вариантов. И то окажется в той же мере свободой.

Автор: Константин Трунин

» Read more