trounin.ru

Любой рассказ о «Чайке» Николая Бирюкова обязательно сопровождает справка о том, что данное произведение написано по мотивам жизни и подвига Лизы Чайкиной. Очень часто это вводит читателя в заблуждение. Не сразу он сможет понять, перед ним история о выдуманной девушке, чья жизнь имеет несколько схожих моментов, тогда как во всём остальном — сходств нет вовсе. Если бы Бирюков придумал для главной героини совсем другое прозвище, но таким же образом подвёл её к трагической гибели, тогда отсылок к Лизе Чайкиной быть не могло. Но зачем Николаю рассказывать об ещё одном подвиге в военные годы, которых на первых этапах войны имелось в достаточном количестве? Он знал про гибель Лизы Чайкиной от рук немецких карателей, всё остальное сложилось само по себе. И уже читателю нужно предполагать, почему книга, изданная в 1945 году, получила Сталинскую премию лишь спустя шесть лет.

Читатель задумается и о том, почему книга удостоилась лишь премии третьей степени. Причин тому множество. Однако, насколько оправдано описывать придуманный подвиг, когда перед глазами имелся настоящий пример героизма? Вместо Лизы Чайкиной перед читателем Катя Волгина. А раз Волгина, ей придумают прозвище Чайка. Почему? А разве нельзя связать чайку с Волгой? И ведь гораздо проще рассказывать о вымышленном человеке, нежели восстанавливать информацию по крупицам. Только вот позже Бирюков начнёт иным образом подходить к написанию произведений, именно проявляя усердие в собирании фактов и обстоятельств. Надо полагать, Николай получил немало гневных посланий от современных ему читателей, с тем же огорчением узнававших, насколько они глупо выглядели перед товарищами, начав приписывать Лизе Чайкиной описанные в «Чайке» моменты.

О чём же Николай рассказывал? Про молодую активистку, жившую согласно заветам Ленина. Она гордилась за достижения на государственном уровне, и её не покидала надежда на правильный путь партийной линии. Четверть повествования проходит ещё до начала войны. Только вот читатель знает должное неизменно произойти в конце, тогда как прочее — вынужденное знакомство с авторским вымыслом. Жизнь в мирное время — полотно в духе соцреализма, ничего не сообщавшее нового, не позволявшее прикоснуться к удивительным открытиям советской науки. Может описание начавшейся войны чем-то вдохновит читателя? Если исходить из высокой мотивации на чтение. И, опять же, до того момента, когда станет ясно — Катя Волгина не является Лизой Чайкиной.

Может Бирюков подробно изложил обстоятельства подвига главной героини произведения, ознакомившись с которыми, читатель хотя бы в малой мере поймёт важное значение книги? Николай разве только сгладил впечатление от коллаборационизма, показав добровольное согласие с необходимостью трудиться на врага, таким образом помогая своим. Кто не соглашался быть податливее, считался немцами за подлежащих уничтожению. Оттого главную героиню ждала смерть в конце повествования, касательно чего Бирюкову полагалось отразить действительные события. Получилось ли у него? Остаётся только предполагать, скорее склоняясь к отрицательному ответу.

Николай Бирюков стал заложником образа. Хотел ли он отразить жизнь именно Лизы Чайкиной? Или ему настоятельно посоветовали провести параллели между трагически погибшей партизанкой и главной героиней произведения? Это перестало иметь значение. Главное, чтобы читатель понимал отличие «Чайки» от некогда происходившего, считая книгу за самостоятельное осмысление способности людей совершать подвиги при тяжёлых жизненных ситуациях. Может в таком случае получится смотреть на произведение чистым взглядом, понимая художественность его наполнения. Или не получится, так как название книги само по себе наталкивает на ошибочный ход мыслей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Пора бы забыть годы царизма, мог подумать советский читатель. Зачем постоянно возвращаться в прошлое? Но пока были живы очевидцы тех событий, кто-то из них обязательно будет писать о былом, особенно учитывая, если падение царизма случилось как раз в начале их умения осмысленно понимать происходящее. Пусть другие говорят о революционных событиях, росте потенциала государства и о перенесённых трудностях во имя заслуженной победы в недавно отгремевшей войне, Соколов обратил внимание на проблемы казачества за с лишком тридцать лет до того. Что тогда происходило? Должно быть очевидным, неугасимый ропот от творившейся в стране несправедливости. Жившие люди были уверены, нужно идти против, чтобы обрести так желаемое ими счастье.

Есть ещё одна проблема — историческая несправедливость к подобного рода литературе. Некогда считаемое за важное, со временем становится вовсе ненужным. Если современный Соколову читатель мог ознакомиться с его произведением, в последующем такого не произойдёт. Следует становиться классиком при жизни, либо утратить читательское внимание в последующем. Причина того очевидна — в предсказуемости повествования. Авторский замысел прозрачен и понятен. Нет необходимости предполагать о должном происходить, как и размышлять над развитием событий. Вполне очевидно, сообщаются обстоятельства, способные вызвать недовольство, после чего волнение раз от раза нарастает. Виноват ли в том непосредственно царизм? Или виноваты люди, которым позволялось жить вольно, без оглядки на власть? Да вот не каждый читатель придёт к выводу, что управляющие государством люди должны быть чрезмерно строгими. А если всё же к такому выводу придёт, он сам не поймёт, из каких тогда побуждений в дальнейшем начнут осуждать Сталина, давшего людям настолько желаемое ограничение в праве на вольную жизнь.

Читатель видит у Соколова две стороны — казачество и шахтёров. Каждая линия раскрывается отдельно. Рассказывая о казачестве, Соколов не показывал тех казаков, какие привычны для читателя по произведениям Толстого или Гоголя. Это просто зажиточные крестьяне. Проблематика произрастала из нежелания молодого поколения следовать воле родителей. И Соколов объяснил причину, указав на преступное поведение некоторых членов казачества, вполне дозволявших своей совести обкрадывать соседей. А когда этим занимается отец, сын обязательно выступит против. Это ли не причина пойти в революционеры? У шахтёров иначе — молодых специалистов отказывались ценить, порою вовсе создавая угрожающие для их жизни ситуации, когда ропот становился чрезмерно сильным. То есть хозяева сами устраивали аварии на шахте. Как при таких условиях не бороться за право на справедливое к себе отношение? И как не закричать — долой царизм? В такого рода обстоятельствах революция казалась неизбежной. Но читатель всё же заметит лёгкость изложения событий, когда автор знает наперёд об успехе задуманного мероприятия, позволяя действующим лицам идти против обстоятельств.

В дальнейшем Михаил Соколов будет главным редактором журнала «Дон», напишет продолжение книги, уже с 1950 года занимая пост ответственного секретаря ростовского отделения союза писателей. И не так важно, по какой причине его роман «Искры» станет интересен в плане рассмотрения быть лауреатом Сталинской премии по литературе, хотя бы и второй степени. Никто не скажет, будто объективнее роман сильнее «Жатвы» Галины Николаевой, но может лучше по смысловому наполнению, нежели другие произведения за 1951 год, ставшие лауреатами той же второй или третьей степени. Будут ли читателю следующих поколений интересны «Искры» в качестве необходимой книги для ознакомления? Вероятнее всего — выбор будет сделан в пользу «Тихого Дона».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Лауреатами Сталинской премии теперь без затруднений становились начинающие писатели. Пусть им вручали всего лишь третью степень. Зато они получали главное — внимание со стороны читателя. И, надо полагать, среди прочих писателей было довольно тяжело выделиться, по сути описывая едва ли не схожие сюжеты. Что мог предложить от себя Сергей Антонов? Практически ничем он не смог бы заинтересовать. За плечами из литературных достижений он ничего не имел, кроме рассказов, которые писал с 1947 года. Да и его писательский путь состоял только из произведений малой формы. Может причиной тому стало нежелание более подробно прорабатывать произведения, так как Антонов нашёл себя в качестве киносценариста. Зачем излагать больше, чем может быть показано на экране? Пока же перед читателем сборник рассказов «По дорогам идут машины».

С чего проще всего начать писателю? Сергей решил — с детских воспоминаний. Так в 1947 году он пишет рассказ «Весна». Концентрировать внимание можно на разных деталях. Тут вам и девчата, и беседы, и изба дяди Ивана, и некоторые колхозные дела, и всякая нелепица. Годом позже Антонов продолжил повествовать в том же духе, не привнося в сюжет рассказов определяющих их наполнение моментов. Сергей не мог излагать другим способом, хотя бы таким образом пробуя себя в писательском ремесле. Так за 1948 год были написаны рассказы «Станция Щеглово», «По дороге идут машины», «В трамвае», «Лена». При этом обращать внимание на названия не следовало — они не раскрывали суть содержания. Как в том же рассказе, самую малость отличным в названии от именования самого сборника — сугубо описательная составляющая, вовсе не подразумевающая как дороги, так и идущих по ней машин. А вот в рассказе «Лена» Антонов стал ближе подходить к требованиям для советского литератора. Он описывал новые методы по обработке земли. Например, изобретение алтайский землепашцев — заринский клин.

За 1949 год рассказы «Утром» и «Футбол». В первом сообщалось о сельских буднях, о том как используют гречку. Во втором — описание матча между простыми парнями. В том же году написан отчасти монументальный рассказ «Три тысячи девятнадцатая морская», при должном на то желании обязанный быть развёрнутым до размера романа-эпопеи, на что Антонов не решился. По сюжету читатель наблюдал за тем, как в Азербайджане добывали нефть. По вполне очевидным для советских произведений темпы добычи должны были быть каждый отчётный период рекордными. Одно из действующих лиц придумывает способ, согласно которому одна скважина будет давать больше, нежели в тот момент добывалось на половине из действующих. Путь к успеху, как оно и полагается, начинается с неудач. Не просто будет добиться изобретателю реализации им задуманного способа добычи. Но читатель увидит саму эту неудачу, большую часть рассказа внимая больничным страданиям человека с обожжённым лицом. По какой причине Сергей не стал развивать им задуманную тему? Будем считать, он хотел попробовать силы в написании всех сюжетов, считаемых в то время за самые востребованные.

Завершают сборник рассказы, написанные в 1950 году. «Библиотекарша» — повествование о воспитании молодых людей согласно определённым идеалам. «Поддубенские частушки» — о собирании частушек, теперь считаемых за важную часть культурного наследия. Особенно интересовали частушки, создаваемые в военные и послевоенные годы. В рассказе «Дальние поезда» Сергей поделился историей от попутчика. Что до автора, он любил ездить на таких поездах, всегда обретая новые знакомства и обогащаясь сюжетами для будущих повествований.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В каком бы государстве не жил человек, во многом проблемы останутся точно такими же. Это только кажется, будто в советском государстве было как-то иначе. А если соотнести с собственным днём, так ли много увидишь различий? Но есть проблемы, которые характерны для определённых обстоятельств. Это должно быть очевидным без дополнительных пояснений. Вот есть послевоенное государство, за прошедшие с войны годы частично восстановившее хозяйственную деятельность. Вполне очевидно, удовлетворить желания населения оно пока не в состоянии. При этом читатель понимает — ситуация могла быть гораздо лучше, нежели она сложилась к тому моменту. То есть проблемы зреют на местах. И если это происходит повсеместно, значит причина в людях, поступающих соответственным образом. Анатолий Рыбаков не предлагал решений к исправлению сложившегося положения, он лишь показал обыденность тех дней.

Читатель сразу погружается в затруднения на автобазе. Приходит водитель, просит машину в управление, получая ответ — дать не можем, машины нет. Тогда водитель скажет — а вы найдите! Ему ответ — найти можно, но она занята. Возникает недопонимание. Чтобы дать машину работнику, её нужно забрать. Есть ли в том смысл? Смысла нет. Как нет смысла и в простое работника. Погружаясь в произведение, читатель видит нарастание количества затруднений. Почему не подойти к делу с головой? Должен ведь быть способ не допускать оплошностей, парализующих работу предприятия. Хочешь отгрузить со склада в долг — не дают. Причина — начальство запретило. Или, наоборот, имеешь возможность попутно выполнять схожую работу, никак не нагружая предприятие. Скажут — нельзя! Ответишь — я же всё равно порожняком еду. Тебе ещё раз скажут — нельзя!

Исключение для советской прозы — особенность мысли действующих лиц. Никто не желает найти для себя выгоду. Каждый постоянно думает о производственном процессе. Мыслей о жизни вне работы вовсе не возникает. Человек в таких произведениях — сконцентрированный на выполнении задачи механизм. Тем более читатель недоумевает, видя возникающие перед действующими лицами затруднения. Не вяжется желание трудиться на благо общества с отсутствием для того предлагаемых возможностей. Может в действительности оно было не совсем так, и использовать имеющиеся средства для извлечения личной выгоды не поощрялось в силу нежелания предприятия предоставлять работнику сопутствующие инструменты. Главное, каким образом об этом рассказывать. Рыбаков показывал честных людей, скорее страдающих от любого труда, если хотя бы минута рабочего процесса тратилась впустую.

Бывало, работников понижали, заставляя за провинности работать не водителем грузовика, а становиться водителем автобуса. Могли дать в напарники начинающего специалиста. Думай потом, как такое к тебе отношение воспринимать. Или пересадят с нового автомобиля на старый, вследствие чего рабочий процесс превратится в подлинную муку. Читателю придётся следить даже за такой историей.

В какой-то момент повествование становится тяжёлым для восприятия. Не так просто видеть на страницах описание однотипных по существу проблем. Объяснение кажется очевидным — автор не набил руку. Однако, за это произведение Анатолий Рыбаков получил Сталинскую премию. Становилось очевидным, в каком стиле нужно продолжать писать. Если читатель знает о последующих трудах автора, критичность восприятия сохранится, первоначально скрываемая за прочими книгами, написанными преимущественно для юного читателя. Произведение «Водители» вышло обособленным, направленным на взрослую аудиторию. Авторская манера не вызвала нарекания, позволив Анатолию на тот же лад описывать проблемы общества. Останется учесть ещё одно обстоятельство — описываемое Рыбаковым затрагивает происходившее в прошлом, мало какой читатель впоследствии посчитает нужным узнавать об особенностях быта некогда существовавших в Советском Союзе автобаз.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Почему свидетельства очевидцев событий не должны восприниматься за однозначную истину? Хотя бы по той причине, что каждый судит о происходящем в силу своего на то умения. Поэтому никогда не будет выработано единого мнения, как бы того не хотелось. Вне зависимости от близости к истине, будут существовать считающие иначе. А раз такое происходит среди современников событий, последующие поколения в той же мере продолжат занимать позицию, которую именно они воспринимают за более правильную. Но порою обстоятельства складываются так, что нужно мыслить определённым образом, в ином случае будешь предан забвению или общественному поруганию. Хотел ли Николай Никитин написать в духе соцреализма о событиях обороны Петрограда от интервентов? Другую точку зрения советский читатель не мог принять. Поэтому, знакомясь с содержанием, нужно понимать, какие основные мотивы автор должен был использовать. При этом, отдадим должное, Никитин сумел отразить разнообразие мнений внутри противоборствующих сторон.

С первых страниц читатель может быть уверен, Николай писал по чётко заданному сценарию. Следовало хвалить дело большевиков, всячески превозносить заслуги Ленина. Возникало недоумение! Почему всё столь идеально и однозначно? Остаётся полагать, такое введение в повествование требовалось для создания положительного отношения к должному вскоре последовать негативу со стороны читателя. Пока же читатель словно шёл дорогой неофита, осознающий невозможность повлиять на происходящее. И на помощь приходили опытные большевики, ласково обходившиеся со всяким к ним приходящим, если тот придерживался схожих с ними взглядов. Такому говорили: «Мы тебя всему сможем обучить». Этак картина в голове читателя идентична знакомой сцене, когда Ленин в Смольном помогал солдату найти кипяток. Приготовившись внимать аналогичной идиллии, читатель находил в тексте вовсе для него удивительное. Николай Никитин за первый камень преткновения для большевизма выбрал будни Уинстона Черчилля. Как не придерживайся соцреализма, но уж Черчилль точно должен выступать против любых социалистических воззрений.

После Никитин допустил до повествования описание разброда и шатания в обществе. Читатель узнавал, сколь неоднозначной считалась позиция большевиков. Кто бы их посчитал за достойных поддержки значительной части населения? Несмотря на решительность, большевики не придерживались чрезмерно радикальных идей, с которыми выступали эсеры. Николай доводил до сведения читателя превалирование суждений как раз эсеров. Как он мог показать читателю перемену мнения в сторону большевиков? Ключевым моментом станет покушение на Ленина, должное восприниматься за борьбу между партиями, пусть и стоявших будто бы за одно дело. Необходимым Никитин посчитал указать даже на разброд и шатание среди интервентов. На страницах показано, каким образом воля американцев начинала преобладать над британцами.

Чтобы советскому читателю было особенно приятно, Николай поднял тему борьбы рабочих всего мира с произволом капиталистов, объяснив, почему за делом большевиков будущее. Поверил ли читатель таким рассуждениям автора? Советские писатели послевоенных лет активно продвигали позицию, согласно которой рабочий любой страны желал скорейшего прихода большевиков к власти. То есть следовало забыть про национальные отличия, объединившись по принципу следования общим человеческим ценностям. Оттого не стал автор говорить, сколь различны взгляды большевиков на мир, обречённых заниматься постоянными партийными чистками.

Кто желает, тот обязательно найдёт в книге для себя полезное. Будет ли оно соответствовать действительности? Скорее всего нет. Николай Никитин сумел внушить стойкое убеждение, что всякое мнение — есть отражение суждений, свойственных человеку в определённый момент времени его существования. И никто не может эту точку зрения оспорить, понимая, через какие этапы прошла последующая советская история.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Иногда у писателей возникает желание писать о современных для них днях. Что может быть притягательнее, нежели измыслить персонажей, ведя их по страницам вслед за происходящим вокруг. Так должно быть представлял Алексей Кожевников, задумав написать о Хакасии. Он знал — на рубежах Советского Союза зреет тяжёлая военная обстановка. На западе сталкиваются интересы европейцев и Третьего рейха, на востоке — азиатов и Японской империи. Могло показаться, именно в пределах центра Евразии возможно найти малое умиротворение. Поэтому в 1940 году начинается мерное повествование о буднях жителей Хакасии, где мирно пасут скот. Вскоре начинается война, но Кожевников продолжает повествовать в прежней манере, разве только подстраивая жизнь действующих лиц под изменяющиеся обстоятельства.

Какова манера повествования у Алексея? Читатель видит неспешное развитие происходящего. Учитывая время написания произведения, растянувшееся практически на десятилетие, не предполагается стремительно развивающихся событий. Не нужно искать и ладного построения повествовательных линий. Надо полагать, писал Кожевников через большие затруднения, изредка возвращаясь к продолжению надолго оставляемой им работы. А может Алексей стремился глубже вникнуть в особенности быта в Хакасии, стремясь излагать с натуры. Об этом тяжело судить, толком ничего не зная о жизни писателя. Будем думать, Кожевников брал за основу чьи-то истории, дошедшие до него напрямую или посредством других очевидцев, затем перекладывая в виде художественно обработанного текста.

Что читатель сможет выделить из всего массива содержания? Пастораль хакасских земель — самое основное. Выделит и особенности жизни действующих лиц, должных превозмочь обстоятельства. Среди прочих персонажей произведения есть девушка, желающая выучиться на агронома. Ей осталось обучаться ровно один год. Сможет ли она осуществить свою мечту, добившись права пройти курс обучения до конца? Кожевников думает — у девушки всё обязательно получится. Да и не гадал Алексей, в чьих силах было после вернуться к оставленным пропускам в повествовании, чтобы уже после войны внести коррективы, красками расписав несбывшиеся опасения. Посчитал писатель за нужное сообщить и о борьбе юных девушек со старыми порядками. Проще говоря, негоже снимать плоды с яблони, которая зацвела.

Когда хотелось писать, не имея при этом мыслей о должном далее происходить, Кожевников переписывал своими словами события прошлого. Читатель должен был узнать, почему в Хакасии так сильно преобладает скотоводство, при полностью отсутствующей промышленности. Причина очевидна — в своё время монголы прошлись огнём и мечом, всё обратив в пыль. Читатель волен поверить, либо задуматься, приняв стойкость местных жителей, оказавших сопротивление. Ведь прекрасно известно, насколько монголы жестоко обращались с теми, кто не соглашался без сопротивления принять их власть над собой. Только зачем читателю думать далее предлагаемого Кожевниковым? Всё-таки важнее видеть будни Хакасии на протяжении сороковых годов, нежели суметь понять её через имевшее место быть в прошлом.

Не смог обойти вниманием Алексей и фактически важное для каждого жителя Советского Союза — рассказ о посещении Шушенского, куда ссылали Ленина. Читатель думал увидеть долгое и продолжительное изложение, с не менее долгими отступлениями и с описанием сохранившихся фрагментов былого. Только Кожевников предпочёл ограничиться скупым изложением обстоятельств. Почему? Остаётся предполагать — требовалось поступить именно так, либо таким образом заставили поступить, учитывая к 1949 году важность личности прежде всего Сталина.

Читатель может подумать, о чём мог продолжить писать Кожевников далее. Разве не интереснее понять происходившее в Хакасии уже в пятидесятых годах? Впрочем, не всякий сможет читать столь вязкое полотно, какое предложил для внимания Алексей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Знакомясь с произведением Мирзы Ибрагимова, читатель обязательно задумается, как бы славно творил поэзию Низами, доведись ему жить в предвоенные времена XX века. О как бы он уповал на большевиков, должных принести бедному народу Ирана избавление от страданий. Ведь только при большевиках возможно торжество справедливости. Это не бесплотные надежды на должного обрести разум очередного шаха, и не воцарение почти мифического Акбара. Иначе почему власть имущие так боялись прихода большевиков? Боялись в той же мере проникновения социалистических идей. Чтобы не допустить этого, приходилось принимать помощь от британцев и американцев. Пусть они разоряли экономику страны, ничего не давая за то взамен, лишь бы получалось и далее управлять государством. Но начинает Мирза повествование с ожидания грядущего, напоминая строки из «Матери» Горького: «Наступит день, когда рабочие всех стран поднимут головы и твёрдо скажут — довольно!».

Ибрагимов показывает бедные слои населения. Они действительно живут без надежды. Пусть ничего не менялось на протяжении тысячелетий, важен текущий момент. Читатель видит сохраняющиеся религиозные предрассудки. Очень просто было обмануть крестьян. Достаточно заставить поклясться на Коране, пригрозив крестьянским рукам отсохнуть, если данное человеком слово не будет исполнено. Бедные люди в это верили, безропотно выполняя от них требуемое. У большевиков религии нет: напомнит читателю Мирза. В Иране с давних лет мужчина спокойно чинил насилие над женщинами. Муж мог спокойно ударить жену, не встречая сопротивления. У большевиков женщина равна мужчине: напоминает Ибрагимов. Человек в Иране голодает из-за невозможности заработать на пропитание. Работы нет, или необходимо трудиться за гроши. У большевиков все обеспечены возможностью работать, получая достойную оплату своего труда: таковы слова Мирзы Ибрагимова.

Быть большевиком в Иране опасно. Не менее опасно говорить о своих симпатиях. Столь же тяжело придётся тем, кто приехал из Советского Союза. Человека начинают жестоко допрашивать, после ссылая на жительство в пустынные области. И там приходится видеть стародавний уклад Ирана, когда люди настолько нищие, отчего не могут позволить дать детям образование и получить медицинскую помощь. Как думает читатель, если человека укусит за ногу змея, на какую помощь пострадавший может рассчитывать? Он попросит отвести его к мяснику, и тот отрубит ему ногу. Только таким образом человек сможет спастись от смерти.

Хронология событий подводит читателя к началу Второй Мировой войны. До того читатель успевает это понять, когда Ибрагимов упоминает пакт о ненападении между СССР и Третьим рейхом. Мирза вводит читателя в покои шаха, где вместе с британцами и американцами обсуждались планы по противлению роста влияния большевизма. А после читателю показывается надежда бедняков, истинно верующих, как с приходом большевиков жизнь в Иране наладится. Верили хотя бы на основе рассказов о построенном в Советском Союзе обществе. Особенно наглядными чаяния становятся с началом войны, когда на фабриках рабочих начали заставлять работать по двенадцать часов, в ином случае угрожая закрытием предприятия. Рабочему приходилось терпеть, дабы продолжать иметь заработок, храня надежду на приход большевиков.

Ожидание не окажется напрасным. Советские войска войдут в Иран, шах сбежит, народ начнёт торжествовать. Мирза Ибрагимов показывает это именно так. С такой ли целью армия Советского Союза вступила в пределы Ирана? Считается, только для сдерживания возможных порывов со стороны Турции. Насколько тогда Ибрагимов может быть прав? И знал ли он реалии происходившего в Иране? Надо полагать — в общих чертах.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как хорошо, когда мир вокруг соответствует ожиданиям от него благости. Неважно, каким образом люди жили на самом деле. Теперь, спустя годы, кому о том сметь рассуждать? Перед глазами исторический документ от очевидца, пусть и не совсем признаваемый самими туркменами за истинный. Но тут уже ничего не изменишь. Если и существует другая точка зрения, она будет выражена через порицание периода нахождения Сталина у власти. Однако, всё это читатель понимает, если ему довелось читать ранее написанный Кербабаевым роман «Решающий шаг». Там Берды негативно отзывался о царизме, при этом отмечая все положительные приобретения для Туркменистана. Теперь неважно, сколько было дано туркменам при советской власти, она неизменно окажется плохой. Что-то есть такое в людях, считающих обязательным видеть в прошлом плохое, превознося настоящее. Только они забывают — они столь же сойдут за плохих для своих собственных потомков. Пока же нужно отложить разговоры в сторону, посмотрев, каким всё замечательным было в 1949 году — во время написания повести «Айсолтан из страны белого золота».

Страна белого золота — это Туркменистан. Белое золото — хлопок. При этом Туркменистан был лишь на втором месте по его выращиванию. Но чем славились туркмены, так это подходом. Кербабаев считал, самый чистый хлопок получается именно в Туркменистане. И выращивается он с куда большей заботой. Например, один из главных героев повествования — парень Бегенч — берётся думать о способах добычи воды для полива, поскольку не каждый колхоз согласится поделиться, скорее уберегая для себя на случай недостатка влаги. Другая героиня повествования — непосредственно Айсолтан — герой социалистического труда по собиранию хлопка. Бегенч и Айсолтан делают основное, после передавая эстафету по работе далее. Прочее не столь уж важно для читателя. Но важен ли хлопок?

Что в советских произведениях такого плана обычно — думы действующих лиц о производственных процессах. В их головах нет ничего, кроме мыслей о работе. Всё их существование заточено под осуществление трудовой деятельности. Каждый человек — словно механизм, должный подчинить жизнь нуждам государства. Вернее сказать, нуждам определённого ремесла, которым они должны ответственно заниматься. О личной жизни им думать не приходится. Но художественное произведение требует присутствия хотя бы каких-то отношений, кроме складывающихся в условиях трудового коллектива. Потому Айсолтан и Бегенч с затруднением смогут найти дорогу к проявлению взаимных чувств. Им просто некогда думать о любви. А если любовь всё-таки случится, как они будут жить далее? Продолжи Кербабаев повествование, пришлось бы находить полагающиеся для того слова. Только вот всё должно быть прекрасным на страницах: и забота о хлопке, и взаимные отношения людей. А как же туркменские традиции? О них Берды словно забыл.

В качестве заключения Айсолтан будет отправлена в Москву на конференцию. Там везде и постоянно чествуют Сталина. После вернётся в Туркменистан — и снова везде и постоянно чествуют Сталина. Случится ли сойтись с Бегенчем? Должна быть свадьба. За кого будет первый тост? За товарища Сталина. Читателю остаётся думать — насколько хорошо в те времена жили, если народы скрепляла вера, помогающая существовать без ложных домыслов и предрассудков касательно национальной идентичности. Впрочем, если труды Кербабаева самими туркменами теперь подвергаются сомнению, нужно думать — в действительности было иначе. Но что именно отличалось от имевшего место быть? Может на момент повествования было именно так. Правда Берды уже показал прежде отношение к царизму, значит и последующие поколения найдут, чем низвести значение происходившего в прошлом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Страна находится в состоянии войны, немцы рвутся к Сталинграду, накал сопротивления нарастает, а где-то в татарских землях расположился колхоз, находящийся недалеко от боевых действий, но продолжающий функционировать на благо государства. Не идёт речи об эвакуации хозяйства, как то происходило в Белоруссии. Никто даже не помышляет, будто придётся столкнуться с немцем на этой земле. Даже подними хозяйство выше достойного уровня, никто не станет рассматривать вариант с возможностью потерпеть поражение. Такого рода произведение не так сложно помыслить, когда война уже закончена. Гумер Баширов брался повествовать позже. А если так, нет смысла проявлять волнение по поводу судьбы татарского колхоза. Более того, надо рассказать советскому читателю, каким образом данный колхоз стал на голову выше прочих, добившись получения переходящего Красного знамени, более не собираясь его кому-либо уступать.

Но Баширов не может рассказывать об особенностях колхозной жизни. Чего-то ему не хватает. Да и не каждый способен описывать действительность на уровне Галины Николаевой, чуть позже Гумера образцово наполнившей содержанием роман «Жатва». Баширов всё-таки показывал колхоз военного времени. Именно тот период, когда обходиться приходилось малыми силами. Не хватало практически ничего. Может потому читатель с интересом внимал жизни вообще. Например, его вниманию представлен сперва юный музыкант, чьи успехи заставляли гордиться, в числе прочих он отправится на войну, будет искалечен, и будущее его станет сомнительным. Баширов не позволит свершиться несправедливости, учитывая имевшиеся возможности у советских граждан.

Гумер правильно поставил точки над всяким, кто возвращался с войны. Получив ранения, они не могли вернуться к полноценной жизни. Что с ними делать? Для колхоза такие работники — обуза. Не в силу имеющейся у них неспособности, скорее по сломленному духу, отчего они испытывали уныние. Баширов нашёл применение для каждого. Можешь читать газеты? Тогда выходи в поле, знакомь работников со свежей информацией, пока они выполняют трудовые обязанности. Уже тем принесёшь пользу для общества. Главное, суметь принять себя способным давать людям всё, к чему они сами в тот момент не могут проявить внимания. Всякий труд в действительности полезен — словно ещё раз повторяет Гумер Баширов.

Людям могло казаться, кого не отправили на фронт, они продолжают оставаться бесполезными. Будут просить, и им бесконечное количество раз откажут. Особенно это касалось девушек. Не совсем понятно, почему Баширов вводил таких персонажей. Вероятно, труд в тылу не воспринимался за способный помочь одолеть противника. Читатель видит таких персонажей, проявляя сочувствие к их воле. Когда-нибудь желающие будут отправлены на войну, но не раньше, чем принесут пользу непосредственно колхозу. А пока битва под Сталинградом становилась всё жарче. Помочь в столь критичный момент считалось крайне необходимым. Потому и желали отправиться на войну. Хорошо, умные люди знали, насколько важно одолеть противника, но и оставить страну без продовольствия вовсе нельзя.

Ещё важный момент — сплочённость государства. Нет ни слова об интересах кого-то. Наоборот, Советский Союз населяет единый народ, живущий общим интересом. И добивается этот народ лучшего из возможного. Будь оно подлинно и действительно так, не случиться росту противоречий. Или вторжение противника заставило сплотиться для борьбы? На страницах «Чести» всё настолько хорошо, что именно такого должен желать читатель. А ежели кому-то мнится иное, быть тогда большой беде. Но у Баширова мир обязательно должен казаться прекрасным. Переходящее Красное знамя татарский колхоз действительно получит.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Люди должны сами создавать для себя неприятности: девиз повествования от Галины Николаевой. Читатель это понимает с самых первых строк, когда видит упёртого человека, получившего ранение в голову, решив теперь лежать в больнице, никого о том не предупредив. Его родные и похоронили, не получая вестей в течение двух лет. И вот теперь этот человек стремился домой, не подумав отправить письмо о возвращении. Даже в дом он входил, встречая удивлённые взгляды родственников, особенно жены и… другого человека, посчитавшего за необходимое взять семейный быт в свои руки, помогая растить детей. Это лишь первое обстоятельство, которое читатель видит на страницах. И не будь его, кто бы стал читать произведение, по плотности сельскохозяйственной мудрости сравнимое разве только с «Георгиками» Вергилия.

Слог у Галины Николаевой поставлен на отлично. Да и содержание — образец классической русской литературы. Герои действия сами создают себе проблемы, всячески пытаясь с ними справиться. То есть читатель понимает, насколько незаладится жизнь человека, приехавшего домой без предупреждения. Останется дождаться окончания повествования, чтобы понять необходимость нахождения путей для построения не собственного счастья, скорее общечеловеческой радости, поскольку бороться придётся в большей части за становление колхоза. А почему бороться? По очевидной причине — лучшие кадры ушли на войну, толковых управленцев не осталось, вследствие чего всё было развалено. Читатель волен подумать: как такое вообще могло произойти? А как же все те произведения об управлении колхозами, написанные непосредственно в пору самой войны, или об их функционировании в те годы? Взять хотя бы «Честь» Гумера Баширова. Но в том и заключается особенность литературы «хорошего и лучшего» — плохого происходить не может. Однако, читатель негодует: тогда кто разваливал колхозы?

Читатель быстро найдёт ответ, подсказанный самой Галиной Николаевой. Разлад вносили люди старой формации, противящиеся выполнять от них требуемое. На страницах «Жатвы» идёт в применение абсолютно всё, способствующее сельскому хозяйству и животноводству. Действующие лица умело применяют всевозможные принципы обработки земли и возделывания культурных растений, с лёгкостью выводят морозостойкие сорта, повышают удой и качество молока. А если кто идёт в отказ — получает наглядное осуждение. Такие лица обязательно поймут ошибочность заблуждений, не раз до того прилюдно опозоренные, они же примут меры к исправлению.

И читатель всему этому внимает с интересом. Но раз за разом продолжает возмущаться, когда понимает особенность привнесения деталей в повествование. Разве не порождается глупость прежде всего глупостью? Но глуп тот, кто её претворяет в жизнь, или оную будто бы обнаруживающий? И сколько можно подобное использовать для наполнения произведения? Зачем внимать изначально семейному разладу, чтобы он постоянно ширился? Читатель даже в дельном человеке начнёт находить склонность к неуживчивости. Вместе с тем понимая, внимание к «Жатве» строится именно на таких моментах.

Теперь же читатель скажет: а причём тут «Георгики» Вергилия? Разве не помнит читатель про сей замечательный труд римского поэта, по которому многие века после, и даже тысячи лет, занимались тем же искусством сбора дикого мёда. Конечно, по «Жатве» не станут вести сельское хозяйство. Галина Николаева показала лишь принципы, свойственные советским людям, начиная с тридцатых годов, твёрдо считавших за необходимое в кратчайшие сроки освоить абсолютно все доступные им ресурсы. Другое дело, насколько использованные методы сохранились, не уступив место более продуктивным. В любом случае, читать «Жатву» должно быть интересно, и удивляться, насколько автору удалось создать произведение, наполненное столь высоким уровнем читательского желания вникнуть в суть происходящих конфликтов.

Автор: Константин Трунин

» Read more