trounin.ru

Как не существует подлинного определения для «правды», так нет такого же определения для «веры», особенно такой, какую можно было бы назвать «истинной». Разговор об этом — тонкая грань, по разные стороны которой есть мнения «за», «против» и тех, кому это вовсе не кажется хотя бы на самую чуточку важным. Но ведь люди ради чего-то живут, готовые претерпевать мучения, с радостью принимающие ниспосылаемые на них невзгоды. И для себя эти люди находят то единственное, что они считают истинно правдивым и подлинно верным. К этому можно применить определение «фанатизма». Вполне очевидно, ратующие за определённую точку зрения с негативом станут воспринимать всё, произносимое против. Так и произносящие слова сомнения — есть те, кто склонен выражать аналогичный негатив. Только с одним осталось определиться, зачем Мережковский взялся за жизнеописание религиозных деятелей, живших во благо процветания католической церкви.

Первая часть трилогии про испанских мистиков — «Святая Тереза Иисуса». Описывая данного человека, Мережковский старался придерживаться некогда взятого им за основу принципа — сплетать повествование из деталей и фактов. Дмитрий не мог обойтись и без очевидного для жизнеописания святых — характерных черт. Говоря про Терезу Иисусу, Мережковский отмечал её скромность, отказ от какой-либо возможности почитания в качестве святой. Да и Дмитрий на страницах прямо сообщал — святого в Терезе Иисусе не было. Единственное, чем она выделялась, — чрезмерной говорливостью, вплоть до того, что забывала, с чего начинала речь. Вполне очевидно, когда рассказ касается святого человека, подобная говорливость — это достоинство Терезу Иисусы, ведь за неё говорил Бог. Дабы показать Терезу примечательней, Дмитрий оговорил важный для Испании момент — в роду у Терезы не было ни евреев, ни мавров. К двадцати годам Тереза ушла из дома в монастырь, где боролась с искушениями, после в видениях к ней приходил Христос. Особенность же верования Терезы заключалась в отстаивании позиций именно католической церкви, находившейся на пороге раскола в виду набиравшей силу реформации.

Вторая часть повествования — «Святой Иоанн Креста». Читателю следовало узнать, насколько мудрым должен был быть Иоанн, если с рождения оказался сед и старчески умён. Если описывался святой, значит следовало найти для такого человека свершение чудес. А всякое ли чудо за таковое следует принимать? Ежели есть желание, то любое избавление от беды — уже чудо. Выбрался из колодца? Свершилось чудо. Сбежал из тюрьмы? Свершилось ещё одно чудо. И таких чудес с Иоанном Крестой случилось порядочное количество, так как всю жизнь он претерпевал лишения и гонения.

Третья часть повествования — «Маленькая Тереза». Мережковский переносил внимание читателя на более близкое для себя время, теперь уже говоря про своего современника. Это Тереза из Лизьё, с детских лет пожелавшая присоединиться к ордену кармелиток. Добившись желаемого, кротко служа и не выделяясь из сестёр, она вела дневниковые записи, опубликованные уже после её смерти. Вот к ним и было приковано внимание, благодаря которым Тереза из Лизьё посмертно получила признание. Но насколько её взгляды имели общие черты с представлениями католиков? Если вникнуть глубже, то в её взглядах можно увидеть социализм с христианским лицом. И, вполне очевидно, случись взглядам Терезы стать известными позже, она могла сойти за еретичку. Но так как разговор про человека, объявленного святым, то следовало повести речь со всего, благодаря чему святость подтверждалась. Поэтому Мережковский рассказал про человека, чьи родители стремились родить великого святого, для чего они дали жизнь девяти девочкам, младшей из которых была Тереза. Росла она слабой здоровьем, едва не отдав душу Богу. В целом, святость Терезы может показаться надуманной.

Так зачем Мережковский разбирался в особенностях католических святых? Читатель должен ответить на этот вопрос самостоятельно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Будущее религии должно быть построено на отказе от церкви? Мережковский видел именно так, если проследить за его представлением о жизни и борьбе Жанны д’Арк. Мало создать Третий Завет, им нужно обосновать изменение отношения к способности человека верить в Бога. Что пастве до деяний мужей прошлого? Некогда они жили во имя обретения посмертного отдохновения в раю, веками споря друг с другом, не умея выработать единой точки зрения, ещё не представляя, каким станет христианство впоследствии. Различные постулаты, ныне воспринимаемые за извечные, вводились богословами постепенно, основанные на допустимости толкования, из-за чего разногласия утихали. Вот минули дни Павла и Августина, прошло ещё шестьсот лет, случился кризис веры — христианство разделилось на западное и восточное: католичество и православие. Мережковский не стал искать, какими делами славились адепты веры в России и Греции, он предпочёл следить за развитием католических воззрений, где человек нашёл силы для признания религии за тлетворную пагубу, опираясь в мыслях на поведение иерархов. Как теперь не обойти вниманием Столетнюю войну, когда в один из моментов Бог отвернулся от Франции?

Дмитрий выразил уверенность, каковая вообще всегда была прежде присуще русским, — дела мира зависят от происходящего во Франции. Таковое мнение упрочилось и в убеждении, что кто управляет Парижем, тот правит миром. Такое трепетное отношение к французским делам редко ослабевало, невзирая на периодически возникающее разочарование. Поэтому, вполне логично, если Бог отворачивается от Франции, он отворачивается от всего человечества. Из этого следует единственный вывод: Францию надо оберегать, это государство должно существовать вечно. Позиция довольно спорная, но всё-таки присущая многим людям. Иные даже стремятся видеть во Франции начало того, что распространится потом на всё человечество. Отчасти это следует признать за правду, учитывая, насколько мысль французов повлияла на последующее формирование мира. Тот же коммунизм — идея не одного поколения французов, порою добивавшихся его осуществления на отдельно взятые исторические моменты… с последующим крахом, разумеется.

Но раз нужно говорить про Жанну д’Арк, Мережковский указывает на её представления о должном быть. Жанна уверяла, что слышала Бога, выполняла его указания. На это последовала реакция от церковных деятелей, посчитавших её слова за происки дьявола. То есть не Бог говорил Жанне, то был сам дьявол. Жанна не отказалась от веры в Бога, она предпочла откреститься от церкви, которая как раз и должна восприниматься за дьявольских слуг. Результат этого противоречия известен: «слуги божьи» отправили «пособницу дьявола» на костёр, передав рассмотрение дела на мирской суд, где Жанну не могли судить с вынесением иного приговора. Из этого можно сделать выводы, которые и последовали, когда католическое общество начало давать трещины через череду расколов.

Так каким должен быть Третий Завет? Неужели настолько общество устало от религии, пожелав отказаться от догматов, выработав личное представление о праве веры на торжество? Со слов Мережковского получается именно так. Но чем наполнять Третий Завет? Возведением хулы на церковь? Развенчанием мифа о возможности существования посредников между человеком и Богом? И разве это осуществимо? Достаточно вспомнить, насколько сложными являлись отношения в самые древнейшие времена, начиная с которых власть над людьми всегда делилась на мирскую и религиозную, когда одни стремились повелевать телесными оболочками, а другие оспаривали это, влияя через душевные порывы. Остаётся думать, Третий Завет сформируется не через религию, а посредством философских домыслов, что уже и происходит.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Про Франциска Ассизского Мережковский уже успел рассказать в прежние годы, сложив поэму про его жизнь. Теперь, пытаясь протянуть нить от Иисуса к современности, Дмитрий стремился найти способ выразить собственные мысли касательно нового осмысления религии. Пресловутый Третий Завет — нечто, должное стать книгой откровений, современным аналогом Ветхого и Нового Заветов. Получалось, Третий Завет вполне способен раскрыться через коммунистические воззрения. Как данную особенность вообще возможно с чём-то увязать? И причём тут Франциск Ассизский? Ведь должно всё казаться понятным. Кто самым первым сумел убедить в необходимости существования нищенствующей братии, соглашающейся жить по общим правилам, свято соблюдая заповеданное? Для западного христианства — это именно Франциск Ассизский. Пускай так, в данный момент не имеет значения, какие стремления имели христиане на той же Руси, допускавшие и более строгое к себе отношение, нежели жить в бедности и иметь стигматы.

Проблема Третьего Завета в том, что на его основе стремятся строить новое учение, будто бы основанное на лучшем из некогда существовавшем. Чаще это обретает вид суждений вокруг мистических материй. Если Ветхий Завет — мифология иудеев, то Новый Завет — житие Иисуса Христа, либо житие Бога среди людей: в зависимости от точки зрения на толкование. А вот Третий Завет — непонятное явление, может быть и нужное для единственной цели — не допустить второго сошествия Бога. Получается странное, отныне люди боятся сближаться с Высшим Существом на физическом уровне, помня о пророчестве про Страшный суд. И это при том обстоятельстве, что сам Мережковский в «Иисусе Неизвестном» пояснял для читателя, насколько Апокалипсис излишен для христианства, поскольку составлен человеком, возникшим словно из ниоткуда, никогда не знавшим Христа, но продолжающим почитаться по праву равного среди авторов, из чьих трудов составлен Новый Завет.

Если вдуматься, то легко провести линию, где Иисус обозначен за начало, минуя Павла, Августина и Франциска, достигая на заключительном отрезке непосредственно Мережковского. Теперь об этом можно говорить с твёрдой уверенностью. Всё, к чему стремились прежние мыслители, к тому же желал приблизиться Дмитрий. Но как это осуществить? Некогда Мережковский видел необходимость в переменах, он выступил в качестве пророка русской революции, всячески рассуждая о приближении неизбежного. Он вполне мог мыслить о благе в виде коммунизма, опираясь сугубо на деяния того же Франциска Ассизского, организовавшего нищенствующую общину, впоследствии преобразованную в орден. Вместе с тем, Дмитрий отдавал себе отчёт, приводя в качестве довода слова римских пап, считавших стремление монахов к чрезмерным бытовым ограничением за проявление раскольнических наклонностей. Редкая община не погрязала в ереси, тогда как орден, основанный Франциском избежал сей пагубы. Похожая история случилась с коммунизмом — в России он был извращён посредством большевизма, если в чём и воплощавшего коммунистические представления, то не на правах общего счастья, а в качестве обнищания каждого человека в государстве.

И вот теперь остаётся увидеть Мережковского, продолжавшего считать возможным осуществление преображения человечества, для чего обязательно следует прибегнуть к Третьему Завету. Одно тому мешало — невозможность людей договориться об общем представлении. Имей Дмитрий сообщников, готовых его всячески поддерживать, иметь с ним схожие мысли, помогать формироваться общему мнению, где не останется места сомнению. Всего этого Мережковский не имел, как и прочие, кто до него, как и после, разрабатывал идею Третьего Завета. Не должен некий человек брать на себя право судить за других, не спрашивая о том никого, кроме себя. Ведь Ветхий и Новый Заветы — продукты коллективного мышления.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Августин, в православии прозываемый Блаженным, по представлению Дмитрия воплотил собою образ принуждаемого к борьбе по воле желания одолеть личные страсти. Этот деятель от религии, некогда жил жизнью неправедной, ни в чём не помышляя себя за человека, способного быть угодным Богу. Августин шёл по пути падения в бездну, предпочитая наслаждаться отпущенным временем. Похоть владела его помыслами, если помыслы вообще были ему свойственными. Августина, времени становления во грехе, можно уподобиться животному, которое имело к окружающим скотское отношение. Однажды, как оно и бывает в житии, ибо человек обязан осознать им совершаемое, Августин ужаснулся и попытался найти спасение. Так, впечатлённый историями про мучеников, познавший иное мировоззрение, далёкое от погружения в тёмные закоулки существования, захотел познакомиться с пустынником Антонием. Сам не зная, желая спасения души, не смея требовать большего, нежели ему позволяли иметь, Августин возвысился, того совсем не желая.

Как жил Августин, будучи верующим? Просил ли он вознаграждения за смиренную жизнь? Мережковский продолжил его представлять в качестве плывущего по течению. Прежде, когда праздная жизнь теплилась в Августине, он не придавал тому значения. И в момент обретения веры Августин, в той же мере, оставался неизменным, теперь уже скорбящим за дела ранних христиан, вечно гонимых и терзаемых, добровольно желавшими принять мученическую смерть, тем искупая проступки, заслуживая право войти в рай. Но кто будет умирать, и ради чего умирать теперь? Рим погряз в невежестве, раздираемый до такой степени, что потерял способность сопротивляться вторжениям извне. Некогда вечный град, он пал под ударами вестготов, придерживавшихся одного из христианских течений — арианства. Но как быть с теми, кто принимал мученическую смерть в прежние века, и может остающийся гонимым поныне? Нужно иметь смирение и уповать на милость Божью.

Вот, с милостью Божьей, Августин становился важным лицом для христиан. Не имея желания возвыситься над паствой, его возвышали. Дмитрий показал Августина рыдающим, не желающим принимать ему даваемое. Но христианин должен уметь смиряться. Чем выше возвышали Августина, тем больше слёз он проливал. Сделать с этим он уже ничего не мог, поскольку смирился с неизбежностью должного происходить. Вероятно, настолько велика была милость Божья, даровавшая прежнему грешнику возможность служить на благо.

Говоря об Августине, нельзя обойти вниманием написанные труды. Мережковский предпочёл остановиться на мысли, которую посчитал наиважнейшей. Речь про неприятие прогресса. Разве не очевидно, что, каким образом человек не стремись развиваться, он обязательно вернётся к изначальному состоянию. Наиболее наглядно это представлено в качестве выражения «сизифов труд», употребляемый в случае обозначения деятельности, не приносящей плодов. Сколько бы не закатывал Сизиф камень в гору, тот обязательно сорвётся вниз, и Сизиф оказывался вынужден повторять путь снова. Таков и прогресс, постоянно ведущий человека вперёд, но когда-нибудь обязанный низвести человечество до состояния пещерной жизни. А если смотреть на это иначе, то увидишь, как легко можно извратить понимание человеческого социума, прикрывшись нежеланием зреть на перемены в обществе, неприятные уже по тому обстоятельству, что с ними не получается смириться.

Отклонившись в сторону от понимания жития Августина Дмитрием, можно вспомнить про желание людей по осуществлению перемен к лучшему, при том осознании, что всякая перемена приводит к ещё большим страданиям, от которых люди так стремились отдалиться. Проще говоря, слова являются словами, а человек — человеком, и никто никогда не сможет выработать единое правильное мнение на века, так как уже завтра поймут всю глубину заблуждения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рассказав про Иисуса, Дмитрий решил разворачивать понимание христианства от древности до средневековья. И за первый образ для понимания он взял современника Христа — Павла. Такой выбор Мережковский объяснил именно за самое образцовое, по подобию которого впоследствии станут создавать жития. Но не всякое житие — это борьба с изначально обуревавшим искушением. Самые великие деятели от христианства с юных лет радели за торжество веры, борясь сугубо с дьявольскими наваждениями. А вот Павел воплотил в себе торжество неприятия. Он — являясь римским гражданином — изначально был гонителем последователей Иисуса. Может по воле кары Божьей, или по иной причине, Павел ослеп. Прозрел же он, когда услышал слово Христа. После того уверовал.

Почему тогда Павла следует принимать за образец? Дмитрий посчитал, что подлинно святой должен жить так, чтобы он сам себя считал наибольшим из грешников. Ведь как так получалось, берясь за чтение любого жития, видишь, как праведный муж, истязающий плоть веригами и постом, продолжает себя укорять в грехах, хотя в представлениях других он уже свят. Уж не Павел ли являлся при жизни наибольшим из грешников? Он покушался на жизнь последователей Христа, он был готов идти первым, кто распнёт Иисуса на кресте, но оказался наказан провидением, затем исцелён и прощён, уверовавший. Вся его дальнейшая жизнь, вплоть до казни, справедливое сокрушение в мыслях. Павел не мог избавиться от греховности ранее присущих ему дел. И как Павел не вёл праведную жизнь, как не укорял себя в греховности, он тем сильнее приковывал к себе внимание, являясь тем самым образцом, разделить с которым желал судьбу каждый христианин. Тогда, когда не всякий рождался христианином, всякий вынужден был бороться с искушениями, пока не уверовал в жизнь через искупление совершённых грехов.

Как же Дмитрий рассказывает про Павла? Довольно путано. Весьма трудно рассказывать про живших в древние времена, учитывая скудное количество дошедших текстов, особенно таких, какие могут являться отражением истинно происходившего. Несмотря на обилие свидетельств о жизни Иисуса, всё это можно приравнять к мифологии, примерно сравниваемой с трудами древнегреческих трагиков, с помощью театральных торжеств создавших именно то представление о богах и смертных, которое принимает за народную память. Аналогичное произошло и с помощью воспоминаний современников Христа, в том числе и людей из последующих поколений, создававших представления об Иисусе со слов других. И о Павле созидались точно такие же свидетельства. Как всё соединить в единое понимание происходившего? Только с помощью допущений, поскольку точного жития создать никогда не получится.

Конец жизни Павла пришёлся на царствование Нерона. Говорят, Павла умертвили через отсечение головы, так полагалось казнить римского гражданина. Но всё житие Павла от Мережковского не раскрывается в полную меру. Дмитрий мог опираться на крохи информации, потому интерпретируя факты, до каких у него получалось добраться. Говоря же о Нероне, как суметь обойти вниманием понимание личности этого императора? Пусть не к месту, либо как раз к месту, Мережковский сообщил о причудах, присущих Нерону, вследствие чего могла оборваться и жизнь Павла. Как невольно сгорел Рим, к чему Нерон приложил руку, отстранившись от понимания происходящего, по тому же принципу он мог не придать значение апостольской деятельности Павла. Рассуждение об этом — сотрясание воздуха, полное домысла.

Смерть Павла позволила Дмитрию выбрать следующего святого для описания. Теперь предстояло перенестись во времена падения Рима под ударами Алариха, когда вечным городом овладели вестготы.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В 1914 году был опубликован последний том полного собрания сочинений Мережковского под двадцать четвёртым номером, куда вошли поэма «Старинные октавы», выборочные отрывки из изречений китайской мудрости, стихотворения последних лет и автобиографическая заметка. Зная наперёд, можно говорить, что наследие писателя этим не ограничится, он продолжит плодотворно творить. Пока же предлагается уделить внимание творчеству, особого интереса не представляющему, если не говорить про заметку для издания «Русская литература XX века» за 1914 год, где о Мережковском должна была быть опубликована статья.

В чём проблема афоризмов? В их неприменимости к жизни. Это ёмкие выражения, означающие способность к размышлению у говорившего. Но насколько имеет смысл, если не подразумевает обязательного прислушивания? Афоризм остаётся на том же уровне, на котором присутствует басня. То есть занимательная мудрость даёт только пищу для размышлений, тогда как ничем другим служить не может. К набору афоризмов следует отнести интерес Мережковского к китайской мудрости. Сам ли, или с чужой помощью, он находил изречения, пришедшиеся ему по душе.

Выписка «Из книги Та-Хио, или Великая наука» содержит мудрость вроде утверждения: правитель должен почитать подвластный ему народ, словно является матерью, родившей первенца. Читателю остаётся разобраться, насколько подлая суть человеческой натуры пагубно скажется на всех начинаниях, направленных на воссоздание общего блага. Выписка «Из книги Чунг-Юнг, или Неизменность в Середине» подразумевает необходимость научить людей соблюдать меру, а праведным не поступать так, как не поступят и с ними. Выписка «Из книги Лун-Ю, или Беседы Мудрецов» сообщает о возможности заставить народ следовать законам, но поясняет — его не заставишь их понять. Выписка «Из книги Менг-Тсё (Менция)» утверждает, будто хороший государь наравне радуется и скорбит с подданными, потому его никогда не свергнут. Опять же, читатель про себя подмечает: именно таких и свергают.

Стихотворения последних лет, написанные в периоде от 1903 до 1914 года, это: «Чужбина-родина», «Осеннее-весеннее», «Амалии», «Ночная песня странника», «Не-Джиоконде», «Да не будет». На поверхностный взгляд — отражение сумбурного течения мысли. В 1914 году написан перевод из Гёте «Отшельник и фавн». Ставилась следующая ситуация, фавн пожелал попасть в рай, для чего обратился к отшельнику, тот посетовал на козлиные ноги, с которыми в рай не пускают. Фавна это разозлило, так как туда почему-то запускают святых с ослиными головами.

Факты о предках, детстве и ранних годах Мережковского всегда берутся из «Автобиографической заметки». Именно там рассказывается про Фёдора Мережко из Глухова, войскового старшину с Украины, от которого Мережковскими принято вести род. Его сын при императоре Павле прибыл в столицу, где и осел, сменив фамилию на русский манер, получил дворянство. Он же участвовал в войне 1812 года, после чего через девять лет, уже от второй жены (из рода Курбских) родился отец Дмитрия. В 1865 году родился сам Дмитрий на Елагином острове в Петербурге. С детства увлекался чтением произведений Майн Рида и Купера, воображал себя представителем дикого племени. На восьмом году тяжело заболел дифтерией, едва не умер. В годы учёбы сторонился сокурсников, считался нелюдимым. С тринадцати лет начал писать стихи и критические заметки. Пятнадцатилетним был представлен Достоевскому в качестве поэта, удостоился скверной оценки творческих потуг. В девятнадцать лет постигает историю и философию. Через шесть лет увлёкся символизмом. После университета поехал на Кавказ, где встретился с Гиппиус, сделал предложение, получил согласие, женился. В двадцать восемь лет пытался опубликовать «Юлиана Отступника», первый свой роман, что удалось осуществить с большим трудом. Через одиннадцать лет навестил Льва Толстого в «Ясной Поляне». Посчитал нужным Дмитрий рассказать, как драму «Павел I» у него конфисковали. Автобиография заканчивается многоточием.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О чём поэт мечтает написать? Какие темы важно поднимать? Но надо от проблем мира отдохнуть, на себя самого взглянуть. Так принялся Мережковский описывать жизнь с начала, повествуя и о том, что его угнетало. Угнетала Нева, по чьим брегам с юных лет бродил. Угнетала родня, им всем он не был мил. Жил под давлением, словно чуждый семье ребёнок, словно по случаю прибившийся телёнок. Ни в чём не находил теплоты, в тревогах протекали его дни. Отец и вовсе с ним не дружил, хоть бы раз взор на дитя обратил. Не одному ему такое счастье досталось, братьям и сёстрам не перепадала большая малость. Всякий в семье низводился ниже порога, едва ли не находя ночлег наподобие стога. Что до отца, тот глухим к нуждам детей был, постоянно откладывал деньги, зачем-то копил. К нему с вопросами обращаться смысла не имело, хоть пытайся обращаться смело, немым становился ответ, в котором слов вовсе нет. Раз в год отец позволял детям вкушать роскошь семейного быта, то Мережковским не было забыто, он помнил полки, ломившиеся от снеди, звучала и копилка от брошенной меди. Печальное детство отпечаток на характер Дмитрия отложило, потому чувство обиды на отца всегда в нём жило.

Запуганный ребёнок, тот самый телёнок, всеми забытый, спрятавшийся ото всех, не думал от жизни ожидать малый успех. Сторонился людей, привыкший диким быть, — к такому не подходи, может укусить. Он продолжал бродить вдоль невских брегов, радуясь рифм созвучию, произношению слов. От тягот должен рождаться в человеке поэтический дар, умом должен он оказываться и в юности стар. Вынужденный развивать талант к выражению мысли наедине, талант укреплялся вдвойне и втройне. Но должен был выполнять родительский наказ, учился сносно, сменяя классом класс. Он в фолиантах успевал затеряться, с трудом способный разобраться, с усилием входивший в познание правил, о чём теперь, рассуждая, стихотворные заметки оставил. Бился и над сложным усвоением правописания буквы «Ять», иногда гадая, когда нужно оную писать.

Рассказ о прошлом, должен был дальше переходить, требовалось о делах российских говорить. Что случалось в стране, о чём судачил народ? Например, процесс над Верой Засулич идёт. Обвиняется она в покушении на генерала, чья воля пороть мужика приказала. Но разве можно в стране, свободной от рабства, где правитель-государь, опора для царства, чьи веления принято исполнять, о долге никогда не забывать… разве можно пороть людей? Словно не сбросила Россия крепостничества цепей. Оттого Засулич на встречу с генералом тем явилась, её сердце тогда без трепета билось, разрядила она пистолет в генерала живот, потому и судят её — суд по её делу идёт. Интересен процесс оказался ещё тем, что Засулич оправдали… То есть у Веры не возникло проблем. Как такое возможно? Правда истории такова. Находил теперь Мережковский для воспоминаний слова.

Вообще, с мыслями сообразуясь, нисколько в том не красуясь, всегда можешь в стихах писать про каждый из прожитых дней, делая это целью жизни долгой своей. После, когда времени порядочно пройдёт, потомок знание о прошлом обретёт. Ведь не скажи Мережковский про Засулич деяния, кто бы прилагал меры для былых дней узнавания? Можно попробовать, найти бы для того сил. Может кто попробует, или рано, мир пока ещё остаётся мил? Не надо искать для строк начало, лишь бы желание то делать позволяло.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Объять постараемся немного стихов, разбавим общий поэтический улов, есть творения в цикле Дмитрия работ, в которых не каждый дату разберёт. Потому, вольно сообразуясь с мыслью простой, представим массив за написанный в срок такой. И начнём с произведения «Бог», поэмы, поднимавшей важные для христиан темы. Мережковский к точке зрения философов склонился, для него мир в образе Бога явился. Всё — есть Бог, ибо Богом сам мир является: в том идея его познания заключается. Потому не нужно смерти сторониться, умирая, с Богом должен слиться. Чему суждено — того следует дождаться, иным мыслям не нужно предаваться.

Вот «Пророк Исайя» — о тяготе Бога познания, ведь даже Бог может быть удостоен изгнания. Вспомните Грецию древних времён, где лучший из граждан от родных краёв мог быть отлучён, изгоняли, остракизму подвергая, тем свои помыслы никчёмные от искоренения спасая. Вот следом про «Одиночество»: к чему не стремись, одиноким останешься, не суетись. Вот «Волны», где человек рабу уподобляется, ибо не живёт, а мукой мается. Лучше волнами стать человечеству в океане безбрежном, жить без забот в мире грешном, не ведать о происходящем, не задумываясь наперёд, течение бурное подхватит или о скалы разобьёт.

Вот отправился Дмитрий в путешествие, впечатлениями делился. В стихотворении он «Римом» насладился. Подобием гекзаметра писал «Пантеон», снова про Рим, но «Будущий Рим» стихотворение прочтём. «Колизей», «Марк Аврелий», «Термы Каракаллы», «Сорренто», «Капри» — строки изливаются на читателя как вдохновения капли. «Праздник Св. Констанция», «Везувий», «Помпея» — писать об увиденном неплохая затея. «Тибур», «Addio Napoli», «Возвращение» — иссяк поток для вдохновения. «Небо и море», «У моря», «На южном берегу Крыма» — стихов порция очередная, жизнь становилась богатой на впечатления, пора была золотая.

Вот мистерия «Христос, ангелы и душа», написанная, наверное, еле дыша. О Христе разговор зашёл, как Христос девушку обрёл, но от него постоянно отдалялась, душой, ищущей рай, она оказалась. Вот легенда «Монах» — как святой человек за стены монастыря вышел, бродил в задумчивости, ничего не слышал, вернулся назад, но едва узнал те места, и его никто не узнал… чудеса. Оказалось, триста лет назад монах из обители пропал. Такой нонсенс Дмитрий стихом показал. Есть ещё легенда «Имогена» — Мережковского похвальны старания. Вот стих «Томимы грустью непонятной» — открыто сердце для божественных речей понимания. Есть стихотворение «Гимн красоте», но смысл в оном затерялся незнамо где.

Вот очерки современного Парижа под названием «Конец века» сообщены, отразил Дмитрий впечатления свои. Увидел он Париж городом, где вольно получается дышать. Воспринимается городом, что может вдохновлять. Ведь есть Ренан, Бодлер, Золя, и другими талантами полнится сия земля. Неважно, насколько аморфным Париж стал, насколько дух Свободы, Равенства и Братства там измельчал. Неважен с угрюмым выражением лица народ — лучше русского француз живёт. В России ничего, кроме болтовни нет, ничем осмысленным не наполнен высший свет, разве только завести разговор о Толстом, чьи мысли должны порядкам принести слом. Но как не думай о России, сколько её не хули, пожелаешь вернуться в края родной земли, где не столь вольно дышать, зато присутствие родного можно ощущать. Пусть дух не тот, но и в России революции предстоит быть, остаётся до этого только дожить. Пока ещё не ведал Мережковский, насколько пророком окажется верным, приближая революцию едва ли не первым. Может в нём дух парижанина говорил, пускай аморфный, главное — зарождался революционный пыл.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В жизни нет порядка, достигнуть идеала нельзя. Нет ничего, кроме упадка, и не туда ведёт человека стезя. Ибо не могут люди жить в раю, им не хватает для этого сил. Преследуют выгоду свою, чему их опыт научил. Ругают край родной, родных ругают почём зря. Дом собственный для них чужой, желают счастья только для себя. Всё не по нраву человеку, готов мир в пекло низвести. И так от века и до веку, иной дороги не найти. Как не бранить, когда болит душа? Как в мире жить, сам мир круша? Что говорить, когда Мережковский сказал… так жить, хоть жить устал.

На севере столица — Петербург. Название не русское… с чего-то бург. Там холодно и сыро: мерзопакость — царём Петром подстроенная пакость. Да и судить ли, коли случилось так? Народ в России — сам себе дурак. Он вырубил леса — живёт в пустыне, барахтаясь в болотной тине. Вокруг него бесплодие цветёт. И такой народ достойное ждёт. Лишь выпивка и дармовщина, и жизнь проходит мимо. Унижен человек, и думает, что унижают, что зла ему, а не добра желают, что миром правит капитал, чему он оправдание искал. Зачем искать, о чём понятным должно быть… себя, увы, не может сам человек изменить. Какого века это о России слова? Мережковский подтвердит — так было всегда.

Жить предстоит, добра наживая. Раз родился — судьба, значит, такая. Можешь клясть, проклинать, всё равно отпущенное будешь доживать. Посмотришь на стариков, на глазах пелена. Снова увы — не для них эта страна. Обидно и больно, да как отношение изменить? Из сочувствия позволяешь дожить. Мережковский суров, бурю в стакане поднимая, никому зла, добра только желая. Время неумолимо несётся вперёд, новый человек в стране этой живёт, оставаясь точно таким, был он в прежние века каким: не заботится о будущем, не готовый умирать, продолжая старость чужую попирать.

Может любовь способна творить чудеса? Первые три года. Потом: здравствуй, война. Зачем тогда прекрасное мгновение возвышать, ради него биться, ранить, убивать? Схлынет чувство, останется пропасть разорванных отношений, не стоивших прекрасных мгновений. Как спорят государства, такой же спор внутри семей, без смысла длящийся множество дней, переходящий в десятилетние свары, пока не становятся люди изношены, стары. Гробовая доска оказывается для человека уделом, когда понимаешь: жил впустую, говоря в целом. Придут другие, повторится всё опять, никогда не сможет человек рай осознать.

Так Мережковский повествовал, используя поэзию словно кинжал, вонзая остриё в толщу бытия, отчасти выход ища. Пришлось о правде говорить, не юля душой: выходило — счастье разносится сугубо молвой. На словах человек всегда стремится к лучшей доле, а живёт, становясь колосом в поле, подвластный природе, погоде и воле небес, где не Бог властвует, скорее властвует бес. Ждёт человек перемены, страстно молится о том, да жизнь становится хуже с каждым днём. Кого винить? Себя винить! Сам человек предпочитает по-скотски жить. К чему не стремись, всё для распространения мрака пустот, в чём мира нет, от чего погибая, всё же процветает народ. Сколько не говори, всё суета и тлен, на самом деле не существует проблем. Такова жизнь, зовётся юдолью она, жить в нужде — человека судьба.

Крепче на ноги Дмитрий становился, слог его поэтический укрепился, не простые он выбирал темы для поэм. Творить ему и дальше в духе таком, начало выражения мысли в прозе от него ждём.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Стихотворение переведено Дмитрием Мережковским в 1890 году

Сказать попробуй про «Ворона» за авторством Эдгара По. Кто его не переводил? А переводил ли его кто? Насколько он правдивым в переводе был? В России за это дело разный брался поэт, и Мережковский брался, но до сих пор ответа нет, кто лучшим в переводе оказался. И дело не в том, кому пальму первенства отдавать, стих и в оригинале прочтём, если посмеем того пожелать. Не дело, конечно, ценить стихотворение, не зная подлинной сути его, да бывает в жизни мгновение, познаёшь бытие превыше всего. Сюжет ведь не сложен, понятным всякому должен быть, он не Эдгаром заложен, поэтам Европы удалось опередить. Вдуматься легко, и мраком душу укроет, и снова станешь Никто, и снова сердце заноет. Так давайте посмотрим в глубину, узрим тёмное начало, познаем общую Вину — того уже не мало.

В кресле юноша пребывал, печаль томила тело, он ждал её, её лишь ждал, и тело в жаре тлело. Раздался стук, то стук в окно, иль в дверь стучали, увидел юноша: оно! Его глаза её искали. Открыл он дверь, он слышать должен был шаги, сказал он сердцу: верь! И были мысли юноши наги. Впорхнула птица, чёрная крылом, и птица говорила — говорила ни о чём. Свою сущность забыла! Знала она слово одно, им одним отвечала: Никогда! Никогда! Никогда! Говорить не уставала. Не уставала говорить иногда. О чём вопросить? Какой птица даст ответ? Может, где любимая спросить? Кроме Никогда ничего не будет, иного и нет. Истончалась разговора нить! Спроси птицу, когда сгинет война? Когда мир поселится в сердцах? Ответит ворон: Никогда! Держал юноша едва себя в руках. Возможна ли любовь? Будет ли по смерти рай? Умолкнет птица, словно другой ответ ожидаем. Никогда! Никогда! — гласит вороний грай. Никогда! — иного не знаем. Что делать тогда? Как птицу из сердца изгнать? Улетишь ли, ворон, от людей? Никогда! — могла лишь птица повторять. Никогда! — помыслить не смей.

Что нового? И было ли в поэзии Эдгара нечто ново? Думал читатель, и решал, не видя ничего. Мрачная поэзия, и мрак для середины XIX века запоздал. Обо всём этом искушённый в поэзии и прежде читал. Видел и не такой мрак, и не такими вопросами задавался, но вот написал Эдгар По стих, словно первый так расстарался. Да разговор не о том, важна содержания суть. Правду говорят, в отрицании легко утонуть. И тонул Эдгар, погружённый в мир отрицания смысла бытия. Увы, не являются пустыми эти слова. Мрак в душе Эдгара — не является мраком каждого из нас. Мрачен он для того, кто душу от страданий не спас. Если душа горит огнём, но сердце пребывает в мраке бездны… будут все попытки исправить положение бесполезны. А если в этом мнении изъян… сошлёмся на язык, он пьян.

К печали Эдгар читателя подводил — стремления бесполезны для людей. Кто любовью прежде жил, тянулся к любимой своей, кому мнилась слава и почёт, кого ласкового солнца лучи касались, никогда в действительности Ничего не ждёт, пред осознанием чего всегда ужасались. Не бывать счастью, не бывать любви, не бывать миру, не бывать Ничему, сколько счастье и любовь не зови, сколько не прогоняй войну. Таково мнение Эдгара, за него он держался, накликая беду, стирая надежду во прах, тем он чувством забавлялся, предвещая вечный крах. Остановимся, посмотрев на мир глазами вновь. Есть и война, есть и счастье, есть и любовь. Всему находится место, и страданиям, и боли, находится и место для свободы и воли. Всего полно вокруг, не столь мрачен мир. Посему: каждый сам решает, кто ему кумир.

Автор: Константин Трунин

» Read more