trounin.ru

Можно ли будущее предугадать? Люди всегда к тому стремились. Придумывали разное, но так в очевидном и не убедились! А сколько сюжетов о том, что нельзя ничего изменить, даже знай, чему свершённым полагается быть. Как греки писали, в мифах показывая очевидность того, так и прочие поколения писателей. Да верят люди всё равно! Ведь звёзды светятся ясно ради определения людской судьбы, они расскажут, жить в мире или в годы войны, поведают про счастья и невзгоды, к чему склонит одного или все народы. Не звёзды, так гадание на чём угодно, всему этому верить несложно. Раз так, можно сложить легенду о некой стране, расположенной незнамо где, там правил мудрый правитель, родился у него сын, земель тех скорый властелин. Кем быть ему? Сказали звёзды — станет он страну губить. Решил царь — не должен сын с ним рядом жить. В край природы дикой подальше отослал, словно тем страну от беды избавлял. Пророчеству сбыться положено, таков уж удел, Мережковский тому, однако, слово против сказать всё же посмел.

Почему дитя тираном должно было стать? Потому как в диком краю ему пришлось жизнь познавать. Рос среди зверей, вот и сам зверем стал, потому отец зря в даль его отослал. Оставил бы во дворце, нежным сделал дитя, может и вырос он в доброго царя. Возмужав в дикости, привыкший силой брать, разве мог иначе поступать? Позволь такому до власти дойти, не сможешь худшего места найти. Станет он править железной рукой, ублажая собственный покой, и то — железо крепким не будет, — правителя страна в пирах надолго позабудет, тому выпить и покушать подай, о прочем даже не мечтай. Такой правитель примется убивать, не зная, чем ещё себя занять. Всего этого коснётся Мережковский, повествуя, читателя окончанием истории волнуя. Ведь не зря он сам ссылался на Кальдерона труды, будто отличий не сможешь найти. По чужой дороге шёл, собственный путь обрести желая, усилия к тому умело прилагая.

Однажды отец пожелает сына вернуть назад, издаст повеление — вот уже его возвращению рад. А сын, узнавший, насколько велик, прежде властвовать над зверями привык, таким же предстанет в палатах дворца, будто там след сгинул отца. Сбылось гадание по звёздам — сын стал тираном, отныне пребывает он в угаре пьяном, крушит людские судьбы, закатывает пиры, трещат от напитков с закуской столы, он поднимает руку на придворный люд, те умирают — иного не ждут. Разве нужен такой правитель государству? Отец предался коварству! Он зельем сына опоил, и тот очнулся там, где прежде был. Ему сказали про сон, что никогда не был сыном царя, от такой вести чуть не наложил он руки на себя.

Где же суть в повествованье? К чему сказал Дмитрий данное преданье? А суть в простом — возроптал народ, подумав, якобы потому плохо живёт, ибо нет над ними истинного царя, ведь осудил отец сына за окаянство зазря. Не поверил народ в зверства тирана, увидел признаки обмана, поднял борьбу, пошёл на царя войной, к трону сына потянул за собой. И быть ему у власти, заново крушить, но стал иным он, решил иначе жить. Теперь — не тиран, добродетельный муж, готовый бороться за сохранение каждой из душ. Какое суждение читатель вынесет в итоге? Вероятно, нет разума в народе. А если разум есть, то в надежде он сокрыт: на том страна та и стоит.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэтов тьма — поэзии не стало: сие слово громко прозвучало. Мережковский с успехом в поэзию входил, после «Веры» кто только о нём не заговорил. Он обрушился с критикой на жизни сложившейся печаль, говорил обо всём, о чём ему становилось думать жаль. О рецензентах, коих тьма, как мошкара, их тоже много, тоже тьма, — не дают творцам в спокойствии созидать, возникают ради одной цели — ругать. Но может есть в том смысл, ведь всякий ныне стал поэт, он не говорит, он ноет — для него поганен свет. Но жил ведь Пушкин в век суровый, творил, презренным быть готовый, и светлым образам он находил приют, не думая, что его с объятиями где-то ждут. Обдумывая это, решил Дмитрий вести разговор про юнца, тот рано потерял отца, угрюмым рос и молчаливым, быв изрядно некрасивым, в гимназии учился, едва идиотом не став, заучивать предметы под конец устав. И окружение его — не нигилисты вроде, скорей бельмо на России и русском народе. Вот начал кашлять он, словно заболел, на юг поехал он, куда хотел.

Раскинулся пред читателем Кавказ, радуется читательский глаз. Предгорья, горы, ущелья, низины — прекрасные, словно дети Мнемозины. Тут художник обретёт покой, поэт горячий отдохнёт душой, всякий найдёт возможность насладиться, не начни его сердце чаще биться. Кто-то обретёт любовь, прольётся вскоре кровь, иной до любви не дорастёт, не ведая, к чему идёт. У Мережковского герой был из таких, чей путь к утехам плотским тих, ему понравится девица, взаимно вспыхнет страсть, да чувства там лишь незначительная часть. Не знал герой, каким ему полагается быть, любимцем девушек он не успел прослыть. Что до девицы, явно светской львицы, пред нею раз пятнадцать никто не устоял, теперь новый герой от её сердца кусочек украл. Вроде неопытный, мог познать прекрасных отношений суть, только не мог он ничем достойным блеснуть. Дмитрий смолчал, показав героя боящимся брошенным стать, вследствие чего позволил ему спешно бежать. Брошенной девица сталась сама, уже ни с кем не встречалась — грустила одна. Сердце её надорвалось и кровь сочилась из ран, словно всё прежде бывшее — случайный обман.

Мережковский не уставал повествовать, хотя говорил, пора с поэмой кончать. Написал более двух тысяч стихов, к финалу читателя подводить оказался готов. Герой в Питере время проводил, вспоминая Боржом — сей край был сердцу мил. И Веру помнил, девушку, его любившую, себя не коря за душу остывшую, пока письмо с Кавказа не получил, после чего снова в Боржом прибыл. Девица болела, от тоски она умирала, уже не жила — существовала, ждала его, кто без объяснения покинул, в бездне растаял — сгинул. До того девушка ярко цвела, теперь — измором себя довела. Переступленной черта оказалась, девушка вскоре скончалась. Пусть прибыл герой, взирали они друг на друга, не смогла пережить девица недуга, зато обрела пред смертью счастье, растаяло в душе ненастье, зажило сердце от ран, при этом остался изъян. Надорванного оказалось не восстановить, пришлось её похоронить.

Трагичная судьба, где счастья нет, искать не пробуй в сём ответ, так Дмитрий задумал сюжет показать, хотел сам он о трагедии писать. И дабы справедливость сохранить, к другой поэме решал поэт наш приступить. Раз умерла она, умрёт теперь другой, кому в поэме «Смерть» поэт найдёт покой. Сам Мережковский в прежней мере думал об умении поэзию творить, осталось наблюдать, когда прозаиком он предпочтёт славу по себе сложить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Кому-то желается подвигов, идёт он в бой, подняв забрало, и будет биться, острое вонзая жало. Пред ним люди падут, рухнут стены, уйдут под воду города, оставив полосы из пены. На то заточен гений человека: уничтожать. Ничего не поменяется: силой надо массы брать. Но есть люди, кому чужда сия юдоль, они находят средства, причиняя себе боль, про таких и поныне принято с трепетом говорить, ибо не все могут с тем же стремлением жить. Не всякий веригами отяготиться, не каждый будет пост строго держать, по крайней мере, во имя Бога никто не станет страданиям тело своё подвергать. Как говорить об этом? Мнений много, правды не найдёшь. Сочувствуя кому-то, истину всё равно не обретёшь. Так пусть же люди живут, лишь бы не мешали своим образом жизни другим, не рассказывали нам, чего мы, по их мнению, сильно хотим. Если больно кому-то взирать на страдания, он на жертву пойти готов, не надо мешать — поступки не стоят произнесения слов. К пониманию этого путь далеко не близкий, послушаем, что говорил об этом Мережковский в поэме «Франциск Ассизский».

Очень ладно, прослезиться должен читатель, Дмитрий воспринимается как от поэзии старатель, он искал созвучие, красил строчки словами, талантом поражая временами. Так поэму сочинить, столь умело рассказать, ему оставалось долгой стези поэта пожелать. Коснулся разговор судьбы католика былых веков, основателя нищенствующих орденов, следовало показать его становление и важность свершённых дел, объяснить, как он внимания добиться сумел. И повёл Дмитрий разговор от начала начал, как любой прежде автор от монахов поступал, коснулся разговор родителя мужа святого, который возлагал на дитя надежды много, бывший вынужденным нрав ребёнка стерпеть, не будучи способным над ним волю иметь.

Так Франциск, сын купца, должный усвоить ремесло торговать, легко ступая по жизни, не зная чем время занять. Однажды узрел страдания Христа, и с той поры впал в печаль, сам теперь страдая, ему было Христа жаль. Как можно веселиться? Как можно беззаботно жить? Ведь люди страдают! Им не помочь, тогда хоть себя изменить. Отказаться нужно от стремления обладать вещами, перестанешь бояться потери. Так дошёл Франциск до самой главной в жизни идеи. Больше он ничем никому не обязан, лишь обещанием влачить бедность связан, пошёл по миру с протянутой рукой, уже не бродяга — для церкви подлинно святой.

И вот Франциск отправился в Крестовый поход, думая, к султану неверных подход он найдёт. Едва там мучеником Франциск не стал, когда к мусульманам в плен он попал. Жаркой проповедью думал обратить измаилитян в веру во Христа, пусть и звучат тавтологией эти слова. Всех желал Франциск от войны отвратить, точку зрения свою он хотел насадить. Потому ничего добиться не сумел, поскольку впервые в жизни чего-то от других захотел. Не должен был требовать от людей, к чему склонялся сам, каждому из нас должен быть свойственен личный обман. Пока боролся за себя, Франциск побеждал, а в борьбе за взгляды других он успеха не стяжал.

Есть мудростей ворох, которым впоследствии Франциск делился, но снова он в строках у Дмитрия забылся. Блажен был святой, боровшийся с желаниями плоти, мысли воли не давая, тогда как прочее, в рассказе про него, — история иная. Не показал ли тем Мережковский читателю урок, дабы никто к чужой воле не оставался строг? Всему есть место среди людей, всё может существовать, но до той поры, пока не пожелает влиятельным стать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэзией полагается слух услаждать, дабы даже приниженное тем возвышать. О чём хочешь пиши, но пиши с открытой душой, пусть Анакреонт гордится тобой. Да время менялось, навсегда исчезало прекрасное в былом, теперь в стихах о грусти, о смерти прочтём. Разве иной получится у поэзии быть, ежели в Петербурге действие должно происходить? В граде на Неве сама атмосфера заставляет страдать, чего на юге не смогли бы понять… Может потому там Достоевский особенно пронзительно творил? Каждый герой его произведений до расстройства ума себя доводил. Теперь у Мережковского начинался пронзительный сказ, словно действовал на юношу сглаз: потерял интерес к жизни, о смерти каждый день помышляя, в мыслях на свете ином пребывая. Только не спешил Дмитрий, протяжно взявшись повествовать, его манера ни в чём не могла «Евгению Онегину», поверьте, уступать.

Каким образом люди относятся к любви, как реализуют помыслы свои? Один человек способен любить многих, обретая любовь в ответ, живя счастливо на протяжении шести, а то и восьми десятков лет. А есть человек, который согласен единожды полюбить, отчего не сможет долго и счастливо жить. Зачем столь горькую участь люди избирают? Может просто они того не понимают. Может таково желание их естества. Разговор об этом — пустые слова. Посмотрите на героя поэмы, где в заглавие поставлена смерть, там можно зачатки творения Данте слегка рассмотреть. И было бы так, развивай Дмитрий повествование по смерти действующего лица, да не виделся таким поэту замысел Творца. Герой умрёт, и до кончины следует за его муками следить, нечто вроде «Бардо Тхёдол» сумел Мережковский сложить.

Спастись мог главный герой, его любовь от смерти излечила. Мерещиться перестала постоянно могила. Спокойно грудью задышал, думал сумел обрести, что искал. Но никогда в любви смысла прежде не видел, вспомнив о смерти, как жизнь опять возненавидел. Покинула сознание любовь, ни к чему она на смерть обречённому сталась, потому дума о кончине снова к герою возвращалась.

Как же героя спасти? Нужно привить интерес. Найти средство, не смог бы жить которого без. Найти информацию среди разнообразия мифов, разбить действительность на множество типов, внушить нечто особое, предречь важность бытия, только вот умом герой не понимал пустые слова. Он знал, насколько жизнь человека бесполезна, под ним всё равно разверзнется бездна, как не живи, к чему не стремись, хоть важным для потомков окажись, нет смысла в существовании отдельно взятых людей, не нужна миру ни одна из человеческих идей, всё бездной будет пожрано опять, чему не дано противостоять. Потому умирал герой повествованья, не прилагал он к излечению старанья, не придавая важности чувствам других, про себя лишь помня, о прочих забыв. Не стал он мучения раньше должного прекращать, предпочитая от скорби долго умирать. Таял на глазах, никто не сумел ему помочь: его мысли окутала ночь, ничего на веру уже не принимал, в душе пожар гнетущих чувств полыхал.

Как же человеку внушить необходимость жить? Мережковский не стал ответ на вопрос находить. К Богу взывай, либо осмысление на рациональных началах старайся обрести, с грузом размышлений не сможешь до финальной точки дойти. Одно верным останется, к чему редкий человек обращается, живём не для себя — другие люди каждому из нас важны, они и являются причиной каждодневной суеты. Иные предпочитают от всего отказаться, им проще кажется скончаться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Верующим можешь быть, но от рационального подхода к осмыслению не должен отказываться, либо обязан согласиться на совсем уж фантастические допущения. Будем считать, Христос некогда действительно жил, причём именно так, как о нём рассказывали впоследствии. Но даже если так, это не означает, будто нужно довериться некогда написанному, благодаря чему мы воспринимаем прошлое. Всегда нужно рассматривать любое положение с нескольких сторон. Как раз Мережковский и предложил трактование былого, опираясь на очевидное. Например, тот же Лазарь, которого якобы Христос воскресил, в действительности мог живым лечь в гроб, чем поспособствовал удивлению от будто бы воскрешения. А как всё-таки Христос разделил скудное количество хлеба перед многими страждущими, каким образом превратил воду в вино? Довольно странно, если люди собираются в дальнюю дорогу и не берут с собой припасов, либо в округе никто не торговал едой. Поэтому, что вполне логично, люди накормили сами себя, тогда как история о том обросла допущением в виде легенды.

Как воспринимать Христа? Воплощением Бога, сыном божьим или простым человеком? Дмитрий старался найти ответ, придя к единственному заключению — всё зависит от того Евангелия, к тексту которого пожелаешь приобщиться. Ежели в версии Марка Христос являлся человеком, то у Луки он более обожествлялся. Есть ещё Евангелие от Иоанна, которое на самом деле написано не апостолом Иоанном, а старцем, никогда не являвшимся учеником Христа. Помимо официально одобренных церковью свидетельств, существуют источники, изучаемые отдельно, чаще подвергаемые сомнению.

Что же известно о Христе? О нём рассказано много, вместе с тем — мало. Источники сообщают немногое о детских годах, о крещении, затем пустота, вплоть до короткого отрезка перед смертью. Евангелисты не стали заполнять информационный вакуум, этого же остерегались христиане и прочие на протяжении последующих тысячелетий. Поныне беллетристика редко касается жизни Христа, скрытой от внимания, вероятно боясь допущения вольных измышлений. Однако, существуют источники, вроде «Тибетского сказания». Но даже Мережковский не позволил себе устанавливать связь между христианством и верованиями Индостана. Раз ничего не сказано, лучше не тратить время на измышление обстоятельств. И это в той же мере странно, поскольку история не существует вечно, изменяющаяся в связи с потребностью современного дня. Касательно жизнеописания Христа перемен всё равно не происходит.

Мережковский не был совсем честен, будто собирается сообщить о малоизвестных фактах. Вся его работа — анализ источников, послуживших пищей для размышления. Он опирался на всякую информацию, которой располагал. Разумеется, основа для анализа — канонические тексты. Ветхий Завет Дмитрия интересовал слабо, зато к Новому Завету проявил пристальное внимание. На нём и строились основные предположения, основанные на критическом восприятии сообщаемого. К чему тогда Мережковский стремился подвести читателя? К мысли о том, что сообщаемое — не всегда соответствует действительности. Пусть Евангелия писались спустя четверть века и более после казни Христа, были и такие из них, на свой лад трактующие некогда происходившее, как то же в исполнении Иоанна.

Размышляя о жизни Христа и о его божественном значении, Мережковский сбился на философические рассуждения. Несмотря на приписываемое Дмитрию почитание божественного, в «Иисусе неизвестном» он выступал в качестве беспощадного критика, опровергающего едва ли не всё, написанное про Христа. Почему он так поступал? Вероятно, к нему пришло осознание, насколько его собственные представления расходятся с общепринятым мнением. Раз так, требовалось сказать веское слово, чем и стал «Иисус неизвестный» — вполне себе Евангелие от Дмитрия.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Смерть иногда ходит стороной. Пример доступен тому простой: «Белая ночь», в Петербург приходящая. Разве ни о чём не говорящая? Не умирает день, значит возможно жизни торжество, способно преодолеть неизбежное любое естество. В год девяносто четвёртый Дмитрий писать поэзию продолжал, но про смерть говорить никак не забывал. «Развенчанный лес» — смерти мотив, «Краткая песня» — к весне очередной призыв. А есть и «Пчёлы» — стихотворение, где Дмитрий вспомнил про наваждение. Есть радость на земле — на пчёл посмотри. Живут они в радости, проводя в труде дни. Может райской свою жизнь понимают, о чём люди всё равно не узнают.

В стихотворении «Дети» — Дмитрий ангелам детей уподобил, забыв об одном… иногда ребёнок себя так ведёт, будто одержим чертом. А если говорить о прочем, про существование единственной заповеди — жить: со стихотворением «Эту заповедь в сердце своём напиши» — трудно забыть. В общем, о чём бы не брался Дмитрий теперь повествовать, мог всё разом собирать. Как есть стихотворение «Поэт», где даётся ясный ответ — сколь не будь беден и бездомен творец, для него свобода — краеугольный камень и сущего венец.

Из прочих стихов упомянем: «Снег», «Песня солнца», «Песня вакханок», «Голубое небо», «Весеннее чувство», «Осенью в летнем саду», «Успокоенные», «Осенние листья», «Мать», «Сталь».

В девяносто пятом году Дмитрий про «Леду» писал, как Зевс-олимпиец пред нею лебедем предстал, о чём читатель и без того осведомлён, о плодах того мига в мифах прочтём. Писал Дмитрий и про «Иова», страдающего от болезней, Бога за них благодаря, как бы не противилась, не заставляла иначе думать жена. Восхищался Дмитрий мужами меньшей древности: «Леонардо да Винчи» и «Микель-Анджело» — его герои. Конечно, мог поэт слагать стихи и во славу ахейцев, покорителей Трои.

Кратко перечислим следующие стихи: «Зимний вечер», «Рабство любви», «То, чем я был», «Не надо звуков», «Тёмный ангел», «Пустая чаща», «Скука», «Март», «Ноябрь». Без даты значатся: «Молчание», «Любовь-вражда», «Одиночество в любви», «Проклятие любви», «De Profundis», «Что ты можешь?», «Старость», «Две песни шута», «Нирвана».

В девяносто шестой год жар поэта начал угасать: «И вновь, как в первый день созданья» — Дмитрий переставал желать. Думал он: не мыслить — счастье это. А что ещё поведать во строках? Стихотворения: «Родное», «Увы! Что сделал жизни холод», «Перед грозой».

Девяносто седьмой год — ещё одно стихотворение с названием «Спокойствие», показало оно Дмитрия, стремившегося в смерти видеть удовольствие. Говорил поэт про Бога, покинувшего людей, и про род людской, на дно опускающихся — к смерти морали скорей. Из других стихов: «Зимние цветы», «Воля», «Синеет море слишком ярко».

Девятисотый год: «О, если бы душа», «Детское сердце». Девятьсот первый: «На озере Комо», «Парфенон», «Титаны», «Так жизнь ничтожеством страшна», «Двойная бездна». Девятьсот второй: «Трубный глас», «Молитва о крыльях», «Весёлые думы».

Так говорить об опытах поэта как? Взыскательный читатель скажет: мрак. И с каждым годом дело обстояло хуже, барахтался поэт в мельчайшей луже. Не шли его мучения на ум, воспринимались за посторонний шум. Ни строчки запомнить не удавалось, из памяти всё удалялось. А в чём сила поэзии? В желании понравившееся повторять. Но как к Дмитрия трудам сие применять? Говорил он для себя, публиковать не требовалось совсем. Если не современник, то потомок оставался к поэзии Дмитрия глух и нем. Разве творил Мережковский стихи? Да, творил. Если о том кто и помнил, давно позабыл.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Год восемьдесят восьмой — мыслей радужных поток. Дмитрий отстранялся от прежних забот. Иначе на обыденное смотрел. Может дышать полной грудью захотел? В зиме не видел он тоски, замечал великолепие весны, осенью ничего не увядало, стихотворение «Уж дышит оттепель» об этом сказало. Тему тремя четверостишиями «Летние, душные ночи» продолжил, «Кой-где листы склонила вниз» — про дождь и каплю на листе вспомнил. Под солнца лучами счастье ощущал, «В тёмных, росистых ветвях» Прометей у него плаксивым стал. Но на «Смерть Всеволода Гаршина» был омрачён, стихом «Друзья, вот бесконечный ряд могил» — вторит тому же он.

В восемьдесят девятом: «Дома и призраки людей», «Мы в одной долине», «Трепетные зори». Писал Дмитрий о думе своей, про любовь, о мире — таковые его тогда устои.

В год девяносто первый «Как странник путь окончив дальний» стих написал, в речи о возвращении домой торжествовал. Вечный сумрак и покой стен родных стороной поэта обходил. Хорошо, оное теперь вновь ощутил. Мысли о смерти будоражили снова, «Как от рождения слепой» — того основа: сколь человек не стремись смертный удел понять, слепым в данном плане он будет постоянно пребывать.

Год девяносто второй: «Я бы людям не мог рассказать», «Парки», «Свет вечерний». Не дано никогда всё сущее понять, Дмитрий в мыслях такой же скверный.

К девяносто третьему году оживление, снизошло свыше благословение. У Господа Дмитрий помощи просил, стихом «Певец» в том сам себя он убедил. Оказался способен верить в чудеса, стихом «В лесу» он убедил себя. «Нет, ей не жить на этом свете» — Дмитрий продолжал, кому-то путь к небесам указал.

В «Спокойствии» позиция мировосприятия почти не поменялась, ещё бы у прочих иллюзия о Всевышнем иною сталась. Зачем дрожать всю жизнь, молиться постоянно? Бремя давит сильнее, пока уходит время непрестанно. Не прощения нужно просить, а прощать! Прощать того, кто жизни дал право существовать. Уверен Дмитрий, от жизни ничего ждать не требуется. Скажем за него так: прав тот, кто перед смертью не исповедуется. «Серый день» — таким стихотворением Дмитрий в том убеждал. Разве поэт не такое наставление читателю давал?

Вот поэма «Расслабленный». Некий Евлогий (благодетелем явленный) — продал имение и нищим деньги раздал, добродетельным быть пожелал. Увидел на улице безногого, взялся за ним присмотреть. Целых пятнадцать лет предстояло ему страдальца терпеть. Кормил, поил, за отца принимал, почтения к себе он видеть не желал. И не увидел, будучи оскорбляем всякий раз. Евлогия безногий втаптывал в грязь. Как не возроптать? Евлогий возроптал. Да в христианской вере к сему подвигу всякий побуждал. Ибо следует любить, пусть не видишь любви в ответ: любовь — это казнь, тяжелее которой нет.

Из других стихов за девяносто третий год: «Цветы», «Morituri», «Дети ночи», «Изгнанники», «Неуловимое». Писал Дмитрий про для него важное, для души необходимое. Есть такое, к чему дороги не найти. Не рви ничего, если рвёшь ради суеты. Ну и про Цезаря Дмитрий стихотворение сочинил, как возвеличиваемым правитель Рима был.

Понял читатель — муза в Дмитрия порывах стремилась укрыться. Думал поэт прозой закрыться. К тому шёл Дмитрий, мысль негоже лишь рифмой выражать, если умеешь доходчиво без рифмы думы излагать. Другого не дано — к тому стремиться всякий должен, в ином случае окажешься безмолвен. Поэтом быть прекрасно, но до поры, поскольку не так уж продолжительны лирики дни.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как жизнь прожить? К чему стремиться? Раз суждено со смертью примириться… Не дано вечно существовать, бренно бытие. Долгого существования не сможешь обрести нигде. Ежели так, зачем жить продолжать? Разве только в муках неизбежного ждать, либо уповать на сладость доступного тебе, если не живёшь в нищете. Подумал Дмитрий над этим, легенду на восточный мотив сочинив, представил, будто Гаутамы путь прошёл, Сиддхартхой побыв. Там — в неге дворцовых палат, где пребывать до скончания рад, обретал величие юноша голубых кровей, никогда не ценя каждый из дней, он упивался лаской ветров, вкушал меда — еду богов, пока не пришлось ему за стены дворца ступить, и понял юноша — иным ему отныне быть.

У каждого человека собственные двери в мир есть, но должен он себя внутри стен своего дома обресть. Для кого-то дом — палаты дворца, для иного — из нечистот гнильца. Не выглянешь в окно, не почувствуешь смрад, или тот запах, которому вне твоего дома кто рад. А если посмеешь выйти, впечатлений не сочтёшь, новым образом думать про бытие начнёшь. Так и сталось с юношей из дворцовых палат, вышел за стены — кругом старики лежат, всякий из них тяжко вздыхал, часу их смертному юнец кротко внимал. Понял юноша — люди умирают за стенами дворца… Почему же нет со смертью борца? Отчего не берутся люди защищать человека от доли последнего часа? Где сокрыта драгоценная неупиваемая чаша? Объяснили юноше — смерть не дано преодолеть, нужно её неизбежность принимать уметь.

Опечалился юноша, Дмитрий на семь дней в стены дворца его определил. Какими думами эти дни юнец не жил… Думал о многом, жизнь бесполезной считая. Зачем существовать, последнего часа ожидая? Ни к чему увеселения… плоть зачахнет пусть. Одолевала юношу неослабевающая грусть.

И вот вышел юнец за стены дворца снова, хотя бы тело его оставалось здорово. Старость неизбежна, попробуй дожить, несгибаемым оставаясь быть. Но встретил юноша человека, в болезни страдальца. Чем болел? Мало ли чем, хоть не было бы пальца. О бренности тела узнал тогда юнец, ещё печальнее брёл он во дворец. Совсем ослаб в думах за следующие семь дней, мысленно прощаясь с бренной оболочкой своей.

Как быть? Куда бежать? Ведь невозможно бытие принять. Зачем такое человеку существование? Порождён, дабы претерпевать страдание? Нужно понять, кто бы объяснил, пока юнец руки от горя на себя не наложил. И случилось должное, выйдя из дворца, встретил он бредущего мимо старика. Тот старик не печалился от горькой доли, не чувствовал босыми ногами жара земли и боли, не обращал внимание на несовершенство тела, его сущность словно летела. К старику юношу должен быть обратиться, наконец-то в правде жизни раствориться.

Сказал старик простое: не хочешь жить — помоги существовать другим, не веришь в долгую жизнь тела — продли жизнь тела иным. Нет в тебе радости — других развесели. Не имеешь неги — для других сладость найди. Положи существо своё на алтарь, будь для каждого в бренном мире за ларь, из тебя должны люди черпать, обязаны собой твою жизнь продолжать. Тем и живи, не задаваясь вопросами сути бытия, существуй обыденно — окружающих любя.

Разве не красивую сказку Дмитрий поведал? Читатель мудрости довольно отведал, испил приятной влаги изрядно. Как иначе, получилось у Дмитрия складно. Ему бы и далее так повествовать, но лира тише начинала звучать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Стяжатели со стяжателями власть над мирянами не поделили, это вкратце… ежели о расколе православия забыли. Среди стяжателей и протопоп Аввакум был, чей путь в бездну сего деятеля от религии низводил. Сквернословил священник, светильника в нём не признаешь теперь, но пострадал Аввакум, сожжён стался — как бесов зверь. Потому ряд потомков видел на протопопе мученика крест, чей прах топтал Никона пест. Такого же мнения Дмитрий Мережковский держался, Аввакум в поэме на край света отправлялся, так и не согласившийся с судьбой, ни в чём греха не видя за собой.

Что есть светильник? Это тот, кто Бога благодарит за испытанья. Так полагается, не видит святой человек в том наказанья. А если Бог молчит, не позволяя жить в нужде, тогда светильник найдёт, как ограничиться: чем и где. Разве произносил Аввакум благодарности за данное ему право страдать? У Мережковского такого мы не сможем прочитать. Не прочтём и в Аввакума воспоминаниях, в той же мере исходил протопоп в горький стенаниях. Нещадно обделённый, брошенный в каземат — такому никто не окажется рад, а верующий человек Бога благодарит, ведь не оказался он Вседержителем забыт. Что же, стяжатель потому и стенает, ибо наслаждений в жизни лишь и желает.

Как относились к Аввакуму? Впроголодь держали. Мало того, чресла протопопа на холодном лежали. Куцая солома — подстилка простая. Она и еда… Аввакум другого хотел, иного желая. Ревнитель благочестия — Аввакум, все устремления сего мужа — пустой шум. Куда не смотри — кругом несчастья поджидали, но ангела небесного глаза искали. Дмитрий позволил в каземат войти Христу, протянуть к страдальцу руку свою, вознаградить страдания жданным освобождением, да только на край света отправлением.

Что характерно, довольно весьма, не питал Аввакум веру в силу Христа. Не позволил Мережковский к Богу мольбы протопопу обращать, дал право о тяжёлой доле стенать. Не уповал на спасение религии адепт, не видел исходящий от святости свет, без Бога мыслил провидение, желал, дабы снизошло умиротворение. Таков протопоп, и путь его тяжёл, в поэме Дмитрия на край света он всё же пошёл. Иначе не могло оказаться, предстояло Аввакуму в муках с жизнью расстаться.

Обстоятельства иначе складывались, к чего Дмитрий отражению не стремился, пусть протопоп уходил в путь последний, из которого Аввакум не возвратился. Раз так — с бурлаками лямку обязан тянуть, из Тунгуски воды почерпнуть, узреть великий Байкал: ясно — каторжанин страдал. Повествование обязательно закончится костром, Аввакум будет жестоко казнён.

И вот вопрос: за правое ли дело страдал? Ответ Дмитрий читателю так и не дал. Его герой — мученик в вере в нечто такое, обернувшееся для него во злое. Опущены детали, сквозит пустотами повествованье, наполнено муками страдальца от Мережковского преданье. Не зная жизни раскольника, не составишь представление о нём, благо, есть «Житие», в котором от первого лица о мыслях протопопа прочтём. Читать оное и Дмитрий должен был, но текст, видимо, мало его впечатлил.

Всякий волен верить в то, во что ему желается верить. Мир наш общим аршином всё равно не измерить. Картина общая не сложится — каждый смотрит на свой лад. Иногда человек не сладкому, а горькому бывает рад. Нет нужды воспринимать действительность в плоском виде, тогда никто не будет в обиде. Нужно допускать существование одновременного всего. Да разве согласится на такое кто?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Людей любить? Да где такие силы найти… Себя забыть — за безумного проще сойти. «И хочу» — Дмитрий провозгласил, отказываясь род людской понимать, чужим он себя вообразил, не ему с любовью дела мира принимать. «Напрасно я хотел» — снова Дмитрий сказал, жизнь за людей отказываясь отдать, другой борьбы в восемьдесят седьмом году искал, ибо не готов оказался умирать. Поэт бессилен, «Любить народ» ему не дано, «Тишь и мрак» одолели, ничего не меняется в мире всё равно, какие не ставь перед собою цели. Лучше пусть солнце вспыхнет, выжжет планету за раз: «Как летней засухой сожжённая земля» — провозглашал поэт. Простым казался ему наступления апокалипсиса час, жил, второго пришествия Христа ждя.

«Над немым пространством», «Июльским вечером» — кругом пустыня без краёв, как не охладишь жар солнца веером, так не найдёшь в сердце человека любовь. Всё — есть мошек рой, кружащийся вокруг светила: поглотит глупых летний зной… Да разве это было? Оттого оставалось вопить — «Покоя, забвенья», смерти проще покориться, пусть сгинут напрочь мгновенья, нужно от жизни забыться.

«Совесть», «Порой, когда мне в грудь отчаянье теснит» — Дмитрий вспомнил о доле поэта. Не стесняясь, он громко говорит, не находя так жданного ответа. Видел Дмитрий — толпа в волнение приходит, к ногам люди припали. Тогда отчего нищим поэт по земле бродит? Почему ему ничего за труд не давали? «Пророк Иеремия» — вот с кем Дмитрий сравнивать себя брался, кому хотелось от людей бежать, но из любви к Богу при невежах пророк остался, во имя Бога будет страдать.

«Христос воскрес» — на день пасхальный говорят. Воистину воскрес: гласит ответ. Да разве в геене огненной те не горят, чьими делами омрачается свет? Дмитрий смело говорил, когда не станет властелинов и рабов, не будет звона мечей и оковы с человека снимут, тогда и он отвечать окажется готов. Только того понимания люди не скоро достигнут.

«Сегодня в заговор вступили ночь и розы», «Чёрные сосны на белый песок» — читателю мнятся исходящие от Дмитрия грозы, молнии куёт поэта молоток. Однако, спокойствие его взяло, воля музы к пасторали поэта увела, стало в мыслях на краткий миг светло, согласно текста «По ночам ветерок не коснётся чела». Любовью зажил, ибо любить не переставал, лени с усердием предавался, от лиры боевой и он уставал, у Дмитрия «Ласковый вечер с землёю прощался». Хоть где-то, пусть не среди людей, небо он гробу уподоблял, таких он придерживался идей, мир другим не принимал.

От любви до смерти — стих один. «Задумчивый сентябрь» — как раз о том. Не надо доживать до седин, чтобы пожать печали стон. Увидел поэт уборку листвы, с понятным ему действом сравнив — готовит убор для гроба дитяти мать. В представлениях говорил поэт, о многом забыв, хотел действительно сугубо так понимать.

«Кроткий вечер тихо угасает», «В сиянии бледных звёзд» — беспросветная тоска Дмитрия одолевала. «В этот вечер», «Природа говорит мне» — всё в той же тоске. Лира поэта мрачные лишь звуки извлекала, если чему и служа, то опровержению мнения о чистой доске. Кто закладывает в человека печаль? Ведь Дмитрий отчего-то постоянно мрачен. Или иным образом приобрёл в характере сталь… Разум его сызмальства негативом охвачен.

Есть ещё стихи: «Здесь, в тёплом воздухе», «На Волге», «Смерть Надсона», «На даче». Посметь Дмитрий сказал отчасти правильную вещь: хорошие поэты долго не живут. Тогда пусть посмотрит на поэзию Мережковского читатель иначе, не скоро вечный покой его мысли обретут.

Автор: Константин Трунин

» Read more