Соломон Гесснер «Деревянная нога» (1772)
Эклога переведена Николаем Карамзиным в 1783 году
Мастер миниатюры, умевший простой сюжет превратить в шедевр — Соломон Гесснер — пробуждал понимание чувства прекрасного у всех, кто брался знакомиться с его творчеством. В числе прочих, сильнейшее влияние испытал Николай Карамзин, во многом впитавший осознание прелести сентиментализма, как средства пробудить в читателе жаркий отклик на ему сообщаемое. О чём же Гесснер рассказывал? Например, для идиллии «Деревянная нога» он использовал сюжет из швейцарской истории, подведя повествование к счастливому завершению. И это в краю, где некогда бушевали войны, а теперь воцарился мир и покой. Потомки могут и не помнить о деяниях отцов, тогда как это неверное представление о человеческой памяти. Отнюдь, Гесснер вёл читателя к мысли о воздаянии, полагающемся за всякое доброе дело. Даже не окажись ты обласкан судьбой, умри в бедности, то уж твои дети или внуки точно испытывают милость Фортуны.
В 1388 году швейцарский кантон Гларус в очередной раз подвергся агрессии со стороны австрийского эрцгерцогства. Тогда же произошла битва при Нефельсе, унёсшая жизни пятидесяти четырёх швейцарцев, что в числе полутысячного ополчения выступили против шести с половиной тысяч рыцарей. О делах тех дней взялся рассказать старик, ежегодно совершающий восхождение на гору, в пределах которой некогда разыгралось сражение. Он принимал участие в том бою, получил увечье и остался без ноги — её заменяет деревянный протез. Его, раненного, вынес неизвестный солдат, о чём старик продолжает хранить память. Годы прошли, он так и не узнал, кто его спас. Дальнейшая жизнь текла размеренно, он разбогател и имеет дочь на выданье. Обо всём этом он сообщит пастуху, взявшемуся ему помочь при восхождении на гору.
Читатель не сразу узнал об обстоятельствах прошлого старика. Он внимал беспечной жизни юноши, проводящего дни под солнцем или в тени гор. Молодой человек мирно пас коз, ни о чём ином не помышляя. Единственным необычным для него явилось лицезрение старика с деревянной ногой, не должного здесь находиться. Но вскоре читатель узнаёт, с какими бедами сталкивались местные жители, обязанные нынешнему спокойствию проявленной предками отваге. И отец юноши был среди тех, кто давал отпор австрийским рыцарям. Не раз он рассказывал сыну, как вынес с поля боя человека с раздробленной ногой, так и не узнав, кому он в действительности помог.
Разве у читателя не начинают наворачиваться слёзы? Пусть он внимает чужому горю — всё равно оно побуждает сочувствовать и негодовать от случающихся с человеком жестокостей. Не зря Гесснера называли мастером миниатюры — на малом количестве страниц он воссоздал ровно столько воспоминаний, вполне достаточных для читателя. Проникнуться подобным под силу каждому. Да и особенность сентиментализма как раз в том и заключается, чтобы сочувствовать действующим лицам. Но разве такое совместимо с пасторалью? Не сразу получится поверить, будто состояние идиллии может быть разрушено. Впрочем, лучшее и понимается в сравнении со страданиями, ибо иного быть и не могло: не пострадай кто-то в прошлом, никто не сможет познать счастье в будущем.
При малом количестве сопротивлялись швейцарцы, одержав победу. И отстояли они право на независимость от внешней власти, чем долгое время впоследствии славились. Вполне заслужили они жить в спокойствии. И то, что память о былом способствует достижению счастья нынешнего дня — важная иллюстрация необходимости протягивать руку помощи нуждающимся. Даже не надо говорить, каким событием Гесснер завершил повествование. Эклога другого не должна подразумевать.
Автор: Константин Трунин