trounin.ru

Поэзия — нужна ли людям вовсе? Кто бы о поэзии мыслить желал. Не о поэзии мыслят, говоря о вольных стихах больше, которые только ленивый в младости не сочинял. И Херасков брался за стихи, чем-то пытаясь знакомых озадачить, пусть пробы его казались до невесомости легки, да думал бы кто о них судачить. Ветра сотрясение — не стих: скажи такое поэту. Увидишь, будет он на обиду лих, заполнит после он из обиды прореху, воспылав яростью к твоей персоне, верлибром кляня осудившее естество, ибо каждый поэт — сиделец на троне. Вот, пожалуй, и всё.

Обсудим эпистолы, как назывались письма в стихах. Порою проще выстраивать мысли с помощью рифмованных строк. Может быстрее думы, записанные так, окажутся у других на устах. Чего не смог претворить в жизнь Тредиаковский, то Херасков отчасти смог. Никаких заумных построений — типа силлабо-тонических ухищрений. Пусть лучше скажут: Херасков гений. Да нет к тому и в малом побуждений. Слагал Михаил в духе академизма, ценимого очень тогда. Важным требованием для лиризма является будто мысль о прошлом будет всегда. Потому, «Письмо» слагая, припоминая мифы греческие, в словесах великолепных утопая, сам Херасков отражал мысли, словно отеческие. Говорил он ясно, кому нужно поэзию творениями наполнять, коли это действительно важно, кому не надо — тот не должен сочинять.

Из других эпистол: «К сатирической музе», «К Евтерпе», «О клеветнике». В каждую из них вкладывал смысл Михаил. Говорил он без напряжения. Говорил налегке. Кажется, сам себя словесами изрядно он утомил.

Два сонета за Херасковым отмечены, традиционно краткие они, вниманием к себе не обеспечены, скончалось оное ещё в современные для Михаила дни. Чего сердце юноши не сложит, каким образом не посмеет душу бередить, страдания и радости бесконечно приумножит. Иного и не может быть. Логика одного из сонетов проста, важно уметь покоряться воле небес, ежели даже война или вовсе войны без, главное — признать происходящее за должное быть, ничему не мешать, по течению плыть, всё равно ничего не суждено изменить.

Мудростью Херасков и стансы наполнял, два на памяти потомка коих, в них он не менее важное сказал, нисколько читателя не расстроив. К Богу взывать пришлось. Как же без Бога в те дни? Иных слов отчего-то не нашлось, выражая мысли свои. Противоположной сутью второй стих блистал, в котором укорялся всяк, кто сил ни к чему не прилагал, всё пытаясь провидения разглядеть знак. Воистину, сидя ровно и, не потревожив дыханием травы, желая изобилия из претворённых в жизнь чудес, разевать на чужое счастье рты, сможет даже самый распоследний балбес.

Остаются эпиграммы, их тоже нужно хоть немного обсудить, измерить мизерные граммы, без которых нельзя Хераскова ещё сильнее полюбить. Из них можно узнать, кто мил для Михаила, почему не терпит он завистливых людей, в чём вообще должна быть измерима человека сила, и просто о натуре Херасков скажет своей.

«Кто более себя в опасности ввергает?» — эпиграмма первая по счёту. Пусть каждый теперь знает, что страстям нельзя находить в мыслях собственных работу. Потому и кажется опасность осуществимой, ибо видится настоящей она, а останется в воображении мнимой, словно и близкой не пробыла и дня.

«На кривотолков» — эпиграмма по счёту вторая, направленная против завистников и клеветников, от сумбура немного изнемогая, для выражения мысли Херасков нашёл достаточно слов.

Третья эпиграмма про картёжника, что век весь в карты проиграл, про судью-безбожника, что взятки век весь без зазрения совести брал, про автора стихов, что век весь на лире слагал мотив. Кто из ни стать идеалом для читателя готов? Самому ему решать, чашу весов в нужную сторону склонив.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Басни — круговорот в природе однотипных тем. Они — отражение общественных проблем. Меняются годы, век разменивает век, а человек — всё тот же человек. И сколько сил не прилагай, сюжет краше сделать не старайся, повторишь прежде измышленное, как в мудрствовании не упражняйся. Поступить всегда можно, сославшись на авторство Эзопа… Никто того проверять не станет. Сошлись на Федра к тому же… Желающий проверять быстро отстанет. И, дабы было проще, над рифмой не пытайся гадать — максимально просто надо строчки между собою слагать. Всё ясно теперь, остальное приложится, и читатель от басен Хераскова нисколько не расстроится.

Басен тринадцать, на подбор они стоят. Порою сюжеты басен о насущном сумбурны — словно молчат. Какую не возьми, мудрость их вроде бы ясна. Но знакома и эта басня, и знакома басня вон та. Может запутался читатель, басенных сюжетов перечитав, от единообразия пресытившись — довольно устав. И дабы голословным не казаться, нужно по самим басням кратко взглядом пробежаться.

Раньше прочих басен Херасков эзопову «Сороку в чужих перьях» на русский язык переложил. И сразу читателя он ею утомил. Кому до сих пор неизвестен сюжет про птицу, вознамерившуюся красотою павлина блистать? Не думала та птица, что участь обладателя перьев цветных — в суп попасть. Как не старайся сорока забыть о последствиях баловства, похлёбка из неё выйдет очень вкусна.

В шестидесятом году сложил Михаил басню «Вдова в суде», о женщине, потерявшей мужа на войне. Теперь она существование жалкое влачит. Нет у неё защиты, от бед никто не оградит. Ей говорят: иди судиться за права, разве не для того тебе дана голова? Отвечала им женщина, укоряя долю за средств отсутствие, отчего бесполезно от тех разговоров напутствие. Чем заплатит суду она? Нет выхода теперь, увы, вдова не сможет постоять за себя одна.

Тогда же басню «Два покойника» Михаил сложил, ею читателя слегка утомил. Поведал про товарища, что при другом товарище жил, ему в рот заглядывал и с ним из одной кружки пил. И когда пришла пора умирать, не смог сей товарищ себя пропитать. Всю жизнь за чужой счёт жил, теперь обессилел и вслед за благодетелем благополучно опочил.

У Хераскова есть басня «Дровосек», в оной он мудрость всем понятную изрек. Проще говоря, до пота трудился лесоруб, пытаясь создать нечто важное для людей, да никому не стался он нужен со спицей, без которой ствол бы лучше оставался целей.

Прочие басни — это шестьдесят четвёртый год. Видимо, имел тогда Михаил мало прочих забот. Посему, никуда не торопясь, разберём им оставленную из спутанного повествования вязь.

«Источник и ручей» — басня про два начала, внимать спору которых душа устала. Есть ручей — кичливый быстротою течения и мощью потока, думал он — посмеётся над источником жестоко. Не знал, как ответит источник ему, проиграв сразу борьбу. Пусть источник слаб и не протягивается далеко, зато в нём есть полезное, что в ручье не оценит никто.

«Фонтанна и речка» — спор о красоте в басне раскрыт. Кому лучше: кто на воле или кому запертым навечно быть предстоит?

«Две собаки» — басня на извечную тему, неискоренимую в обществе проблему. Отчего больше любим тот, кто ничего полезного людям не несёт? А кто верно служит и проявляет заботу, на шею того человек готов камень привязать и бросить с плоту? Понять то трудно, не сумев найти ответа. Минует ещё не одна тысяча лет, останется актуальной басня эта.

В басне «Человек и хомяк» — человек обвинил хомяка в том, что тот полвека спит, и может быть с набитым ртом. Справедливо ответил хомяк на укор! Лучше так, чем полвека в гульбе и лени провести. Вот где позор!

В басне «Верблюд и слон» — верблюд своим ростом гордился. К басне «Две щепки» читатель уже выискивать суть утомился. Как и в басне «Котёл, собака, две кошки», почти стали мерещиться автору мошки. И вот басня «Комар», где предлагалось представить, будто вместо писка комар сможет слухи разносить. Да! Тяжело сразу стало бы всем угодить.

«Порох и водка» — завершающая из басен улов. Поспорили порох и водка, кто срывает больше голов. Разрешение спора сути особой не несёт. Впрочем, может кто-то для победы одной из сторон повод нужный найдёт.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэтом ты быть можешь славным, но, покуда ты — поэт, поверь, до тебя дела в мире этом не было и не будет, нет! Посему бери перо покрепче в руки, и не на пьесу замахивайся, а на повесть, чтобы суметь повергнуть читателя в смятение. Пиши о том, о чём трепещут сообщать другие. У каждого писателя имелась определённая тема, за которую опасались браться остальные. Для академической поры в русской литературе имелось не так уж много примеров, когда писатели брались учить, к тому же надеясь добиться внимания императора. И Херасков не стал стесняться, вполне вознамерившись написать о царях древности таким образом, чтобы им подивилась сама царица Екатерина, восседавшая тогда на троне Российской Империи. Настрой начальных лет правления Екатерины радовал современников. Они всерьёз смели думать, насколько либерально настроенный правитель оказался у власти. Как же не сообщить столь замечательному государю о том, как сделать всё лучше, нежели оно вообще может быть? Вот и составил Херасков первое своё крупное прозаическое произведение, обратившись к опыту мифических римских царей, вторым из которых считается Нума Помпилий.

О Нуме известно мало, а все сведения — есть общее понятие, вероятно относимое к его годам правления. Чем бы не прославился сей правитель, для Хераскова он, прежде всего, великодушный государь, способный воздать каждому по потребности и заботиться о благополучии всякого из сограждан. Оказывался Нума во строках Михаила простым парнем из полей, кому милее слушать шелест деревьев и смотреть на движение облаков, всячески воспевая красоту природы. И такого человека люди призвали стать над ними царём, из им понятных соображений предпочтя такого, нежели доверить управление мужам, знавшим о политике значительно больше. Вдумчивый читатель, конечно, понимал, какая истинная причина могла побудить римлян выбрать Нуму, ибо им казалось, что таким правителем проще помыкать. И Херасков таковое предположение оправдывал, правда видя в подобном отношении царя к согражданам лучшее из возможного, словно забыв про поговорку о пальце, который не следует класть в рот, ибо, вместе с ним, окажется отхваченной по локоть и рука.

У всякого народа есть в истории такой правитель, о котором вспоминается с воодушевлением. Для римлян таким, вероятно, являлся Нума Помпилий. К сожалению, его труды были уничтожены при вскрытии могилы. Вполне очевидно — это было сделано специально. Теперь нам неизвестно, о чём он мог мыслить на самом деле. Это не останавливало Михаила от предположений. Херасков раз за разом забывал, оглашая оды в честь правителя, сумевшего забыть о принципах, на которых зиждется власть, подменяя понятия. Может не Нума задумал дать людям волю распоряжаться правами граждан? Не сами ли римляне заставили Нуму покориться их желаниям? Всё-таки речь про римлян, всегда любивших собственные желания, осуществлению которых никто помешать не мог. Собственно, закат Рима с того и начался, что каждый мог выбиться в императоры, едва ли не из солдат, а то и солидно заплатив за право именоваться государем. И, как бы не хотелось считать иначе, Нума был не столько мудрым, сколько податливым, чья воля не могла вести Рим к процветанию — скорее городу суждено было сгинуть, как сгинули все те города, которые Рим впоследствии поглощал.

Поэтому следует остановиться и вынести самое верное суждение — Михаил Херасков допустил ему желаемое. Никаких иных суждений из текста выделить не получится, ежели к тому не иметь специального желания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Есть мнение, всего лишь мнение, Емельян Пугачёв — ставленник Пане Коханку. Того самого, что измыслил посягнуть на русский трон княжне Таракановой. Домыслы домыслами, но как на это смотрел Вячеслав Шишков? Подобных мыслей он даже не допускал. Для него Пугачёв — кто-то вроде казака, ставший оным отнюдь не по праву рождения, а согласно стечения обстоятельств. Правда далеко не сразу Пугачёв у Шишкова становится ценителем вольности и считающим необходимым нести справедливость для русского народа. Не с этого всё начиналось у Шишкова. Да и начиналось совсем не так, к чему должно было в итоге привести. Длительный процесс написания романа привёл к закономерному явлению — постоянному возвращению и дописыванию новых сцен. В итоге получился не столько роман о Пугачёве, сколько обзор эпох правления Елизаветы Петровны и Екатерины Великой. По крайней мере, так складывалось в первые четыре года написания романа.

Началу событий даётся отсчёт в 1757 году. При власти продолжала находиться императрица Елизавета Петровна, завязалась Семилетняя война, гремело сражение при Гросс-Егерсдорфе. Сразу отсюда, нисколько не с детских лет, читатель начинал внимать становлению Емельяна Пугачёва, пока обычного воина, находящегося на службе. Он всегда снизу, при том имея возможность слышать генералитет. Будет иметь и личные аудиенции с сильными мира сего, вплоть до высших армейских руководителей. Станет он своеобразной губкой, впитывая распри начальников и недовольство рядовых. В нём самом начнёт копиться недоумение от складывающихся обстоятельств, и он сам несправедливо подвергнется наказанию — окажется высечен. Тогда же появится основная мысль всего романа — надо избавляться от бар. Шишков постоянно станет говорить в данном историческом аспекте. И с этого пути он не свернёт, пока не разгорится пугачёвское восстание, чьей целью и станет изничтожение всего, относящегося к дворянским привилегиям.

Когда Шишков подходил к теме дворцового переворота, случившегося после смерти Елизаветы Петровны, он словно забыл о Пугачёве. Перед читателем развивались сцены падения Петра III и возвышения Екатерины Великой, рассказывалось об участи Иоанна Антоновича, вплоть до объяснения причины его гибели в тюрьме. Всё это плавно перетекало в разговор о Салтычихе, особо зверствовавшей дворянке, убивавшей крепостных по воле своей прихоти. Долгое отступление должно пониматься читателем в качестве объяснения причины, каким образом Пугачёв сумеет поднять восстание, почему будет действовать под видом Петра III, какой мотив позволит объединять людей, стремящихся следовать пугачёвским идеалам. К тому всё словно и шло — нужно избавляться от бар, и пусть он — Пётр III — вернётся во власть, дабы водворить в стране порядок, которого он так страстно желал. И как-то всеми забывалось, по какому обстоятельству Петра и отстраняли, не смирившись с его страстью к немецким корням.

И вот Пугачёв окажется на Урале, станет свидетелем зверств помещиков, примет твёрдое решение выступить против этого, ибо найдёт весомый повод — в нём и прежде находили внешнее сходство с Петром III. Останется убедить окружение. Ему безоговорочно поверят, как будут верить продолжительное время, может сохранив то убеждение и потом. Зато Шишков посчитал нужным доказать, насколько Пугачёв Петром являться не мог, о чём якобы знал очень узкий круг доверенных лиц.

За четыре года работы над романом вырисовывалась необходимая канва, должная облегчить дальнейшее повествование. Перед читателем созрел бунтовщик, словно радеющий за справедливое распределение благ. Только вот к нему прибивались казаки, оных принципов вовсе не придерживавшиеся. Какие такие могут быть блага в казацком стане? Грабь своих и иногда чужих — вот извечный смысл существования казаков, сопровождающий их с самого зарождения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Какая история стоит за Крымом? Ныне и не знают. А ведь некогда — в середине XIX века — за Крым шла ожесточённая война. Причём, интерес Турции оказывался опосредованным. Перед европейскими державами ставилась задача унизить Россию. Ради этой цели они оказались готовы объединиться с мусульманской страной. Так против России выступили наиболее ярко Англия с Францией, не так уж часто находившие общие цели. Порою враг для того и нужен, чтобы объединять. И Англия с Францией сплотились, твёрдо намереваясь одержать победу в Восточной войне. Что же, они победят. Только та победа не будет иметь для них существенного значения. Триумф окажется горше поражения. Сообразуясь с этим, прекрасно сможешь понять, что всё-таки значит для европейцев Крым. Он — есть история их унижения, никак не смываемая и служащая постоянным напоминанием.

В третьей книге Сергеев-Ценский подходил к самому главному — к окончанию войны. До поражения оставалось не так много. Это означало необходимость подвести читателя к мысли, насколько русским свойственно воевать до отчаяния, не отдавая и пяди земли. Примером послужит адмирал Нахимов, чья участь — пасть при обороне, нисколько не собираясь сдавать позиции. Он смело выходил для обозрения развернувшегося боя, однажды раненный в голову, вследствие чего скончался. И он — Нахимов — едва ли не единственный военачальник, пестуемый Сергеевым-Ценским. Понятно почему! Адмирал знал солдат по фамилиям, не боялся ходить под ядрами, возмущался бесполезности наград по праздникам. Да и не брезговал Нахимов поить солдат и матросов вином, ежели вода казалась ему плохой. Поэтому, читатель обязательно узнает, как Нахимов примет смерть, хотя мог продолжать жить.

Нельзя утверждать, будто не умри Нахимов, войне предстояло завершиться иначе. Но всякое мнение имеет право на существование. Зато можно сказывать про доблесть французов и британцев, без боязни шедших на штурм, не считаясь с потерями. Задумай Сергеев-Ценский дополнить содержание разбором происходившего на противной стороне, «Севастопольская страда» только бы стала краше. Впрочем, вместо трёх книг пришлось тогда писать шесть, либо даже девять.

Расписав войну в подробностях, Сергеев-Ценский переходил к заключению. Не так становилось важным, какой участи удостоилась Россия. Да, страна оказалась унижена. Россия проиграла. По той ли причине, что грамотные военачальники пали на полях сражений, либо сказалась смерть императора Николая с воцарением на престоле сына его — Александра. Требовалось отставить необходимость понимания этого. Сергеев-Ценский призывал к другому, дабы читатель увидел, какой итог в войне следует считать тем, который и должен именоваться победой.

Против России стремилась более других воевать Англия. Именно державе Туманного Альбиона требовалось упрочить позиции в регионе, для чего ослабить предстояло любыми силами влияние России. Но как, зачем и для чего? Англия опиралась на мощь флота, а лучшая парусина шла от русских купцов. Приходилось покупать через посредников, значительно переплачивая. В других сферах происходило аналогично. Пусть Англия усиливалась геополитически, финансово — проигрывала. И Россия от противостояния ничего не выигрывала. Наживались третьи страны, всегда потребные, когда заходит речь о военном конфликте.

На такой ноте Сергеев-Ценский заканчивал «Севастопольскую страду». Им были показаны исторические аспекты с почти максимальной подробностью. Более сообщённого не возникнет желание узнать. Хотелось бы запомнить хотя бы малую крупицу из узнанного. Чему-то суждено запасть в память. Прочее, к сожалению, вскоре будет забыто. Не стоит тому печалиться, ведь для того и пишут книги, дабы читали и вспоминали о былом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Паустовский женился, и задор романтизма в нём угас. К январю 1917 года Константин скорее сух, нежели душевно терзаем. И письма его утратили былой интерес. Зато не стесняется выражений в отношении прочих лиц, не скрывая мыслей от жены. Про Ахматову Паустовский говорил, будто она прострелила его своими египетскими глазами, а у Бунина отметил в речи украинский акцент. Далее в письмах следует лакуна, почему-то незаполненная. Переписку Константин продолжит будто с 1922 года.

Январь — Паустовский писал жене о необходимости ехать на Кавказ. В феврале уже там — рассказывает о красоте здешних мест. В июле писал своему дяде Николаю Высочанскому, сообщая о спаде голода в стране, сам собирается возвращаться в Москву.

За 1923 год лишь одно письмо — для матери. Он сообщал о значительном улучшении благосостояния, считая себя материально окрепшим. Упомянул и голод, от которого в прежний год вместе с женой бежал в Сухум, там они заразились тропической лихорадкой. Из самых радостных известий — в «Красной ниве» должен быть опубликован рассказ. В 1924 году было ещё одно письмо для матери.

1925 год — разлука с женой. Паустовский снова на Кавказе. За рассказы он начал получать гонорары. А ещё в этом году у него родился сын Вадим, за здоровье которого Константин серьёзно опасался. Последующая переписка с женой сводилась к нуждам сына, саму жену Константин всё чаще начал называть Кроликом, тогда как себя — Котом.

За 1929 год стоит отметить письмо Рувиму Фраерману — за факт сохранения послания человеку не из семьи. 1931 год — подготовка к карабугазской экспедиции, о которой и упоминалось в каждом письме. 1934 год — участие в экранизации «Колхиды», утомлявшей его и приносившей огорчения. 1935 год — Паустовский в Карелии, имел счастье гостить два дня у главы сей республики. С 1936 года Константин переписывается с сыном, рассказывал о макетах кораблей.

В 1937 году писал Фадееву, сетуя на трудности. Ему требовались ещё дни, чтобы закончить работу над одним из произведений, но его путёвка подходила к концу. Возвращаться в Москву он не мог, поскольку развёлся с женой, оставив ей квартиру. При этом из внимания упускаются послания Валерии Навашиной, впоследствии ставшей его второй женой. Их текст является общедоступным и с ним может ознакомиться любой желающий.

В том же 1937 году отправил письмо Эйхлеру по делу Пастернака. Константин не считал, будто тот достоин травли. Наоборот, есть те, кто заслуживает её больше.

Часто Паустовский сбивался в посланиях на увлечение охотой и рыбалкой, особенно на том делая акцент в переписке с Фраерманом, как и прочим адресатам в 1938 году.

Как становится заметно, переписка Паустовского носила исключительно опосредованный характер. Такой же степени информативности, каковой отличались и дневники, более схематические, и никак не близкие к варианту прозы в его исполнении. Казалось бы, военные годы станут чем-то важным в письмах Константина. Но может не все послания Паустовского имеют возможность дойти до читателя. Константин как-то привычно сух.

За годы войны он писал Таирову, сообщая о передвижениях по Сибири и Казахстану. К Фраерману обращался с сочувствием, зная о болезни Рувима, пребывавшего на фронте. С ним скорбел и об участи Гайдара — погибшего. Самому Рувиму Константин советовал заниматься тем делом, какое у него получается лучше всего, — писать.

1942 год — прежде всего Барнаул. Паустовский выезжал из города, постоянно возвращаясь. Там же в театре поставлена одна из его пьес, причём в довольно суровых условиях промёрзшего зрительного зала.

В 1943 году опять писал Фадееву, пребывая уже в Москве, жалуясь на соседей.

Последующие годы — это письма без особенностей, моментами о творческих изысканиях, рукописях и погружении в мир внутренних переживаний.

Пятидесятые годы — мучение от изводящих приступов астмы. О них Паустовский сообщал доброй части адресатов. Дополнял сведениями о применении ингаляторов, порою нисколько не облегчавших самочувствие.

С 1961 года появилась слабость в руках, не мог держать ручку. К тому же, у Паустовского скоро случится инсульт. Он продолжал работать с помощью печатной машинки. Другой напастью за 1961 год стал инфаркт. Это не помещало Константину совершить заграничную поездку. Писем почти не писал, поскольку забыл взять записную книжку с адресами.

Но кому интересны письма, когда читатель предпочитает знакомиться непосредственно с литературными трудами Константина Паустовского…

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как разобраться в творческом наследии Паустовского? Сделать это довольно непросто. Всё дело в том, что его произведения постоянно дробятся на части, представляемые в виде самостоятельных работ. Поэтому нужно истинно интересоваться сугубо творчеством Паустовского, позабыв обо всём остальном. То есть впору давать зачин таким учёным от литературоведения, каковые станут именоваться паустовсконистами, исследователями паустовсконистики. Уже само их именование отражает сложность восприятия со стороны. Так оно и есть. Конечно, можно следить за редкими выпусками периодического издания «Мир Паустовского», либо иным образом выискивать произведения писателя. Однако, порою можно просто открыть какую-нибудь монографии, вроде сего труда, откуда и черпать информацию, пусть и довольно субъективного содержания.

Самыми ранними литературными трудами Константина являются письма, датируемые 1915 годом. Писал он Екатерине Загорской, своей девушке. Был Паустовский тогда на фронте Мировой войны (ещё не именовавшейся Первой — по счёту), пребывал в качестве санитара, помогал перевозить раненных, оказывая им помощь во время передвижения по железной дороге. Разъезды помогли ему вернуться к воспоминаниям детства. Уже в апреле он побывал в Дерпте и Люблине, делился впечатлениями от посещения еврейского квартала. Посещал Паустовский и Галицию.

Участвовать в боевых действиях Константину, конечно же, приходилось. На его руках умер мальчик, раненный во время налёта бомбардировщиков. Бомбы сбрасывались прямо на поезд, в котором находился Константин.

Между письмами с фронта попадались и письма о впечатлениях от посещения Москвы. Чем же являлся собою город, некогда давший начало для Российской Империи? Паустовский увидел его в упадке, переполненным от творимого на улицах беспредела. Как не набраться юному сердцу дум, ежели в перерывах ухаживания за раненными он читает Рабиндраната Тагора? Явно осознавал Константин, насколько прохудился мир, покуда люди сходят с ума, проявляя желание друг друга убивать.

Писал с фронта и родственнику своему — Высочанскому, рвавшемуся на войну, видимо пропитанному романтическими представлениями, каковыми переполнялись произведения классической литературы XIX века. Что такое война? Это не возможность проявить отвагу и сделаться героем, постояв за страну. Скорее, война — это бесконечные переходы, чаще по грязи, ещё чаще ночные. И умирают больше не от полученных в бою ран, а подхватив инфекцию, либо истощив организм иным образом.

К концу 1915 года заболел и сам Паустовский. Врачи прописали ему полный покой, запретив читать и писать. Указание Константин выполнял ответственно. Удручало его молчание Екатерины Загорской. Прекрасно можно понять, какой печалью переполняется сердце влюблённого юноши, когда горячо любимая им девушка ничего не желает о себе сообщать.

Болезнь дала Константину возможность вдохнуть вольного воздуха. С января 1916 года он уже в мечтах об учёбе в университете. Теперь он будто бы не подлежал призыву. Настроение улучшалось, к Екатерине неизменно обращался на задорный манер, называя восточным именем Хатидже. Но в феврале Константина всё-таки призвали. Поехав, он принял решение вернуться обратно в Москву. Екатерина уже уехала в Севастополь, чем омрачила дни Паустовского, в пустых терзаниях проводившего дни, желая вернуться к прежнему общению. Чем тогда он занимался? Бесцельно бродил. Пробовал работать, но переходил с завода на завод, пока не уверился в необходимости ехать в Одессу. Тогда же — в одном из февральских посланий — он осмелился назвать Екатерину будущей женой.

Судьба должна была свести два сердца. Только как? Константин не мог приблизиться к Екатерине. Сперва он оказался послан в Екатеринослав, где на заводе делал гранаты. Вдохновение не приходило в окружении скверно настроенных людей, угрюмых до невозможности. Затем переезд в Таганрог. Пришлось побывать и в Юзовке, где наблюдать за гиблым местом под названием Юзовский завод — тот самый, описанный Куприным, послуживший причиной для написания им «Молоха».

В апреле страшное известие! Погибли оба старших брата. Тогда же Константин пробовал себя в написании лирических стихотворений. Расценивать их нужно сугубо с позиции пробы пера.

Летом Константин и Екатерина поженились.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Надо уметь соотносить собственную личность для истории с теми обстоятельствами, под каковыми понимается сама история. И Булгарин осознавал, насколько он мал, когда в его современниках великие люди, более достойные рассказа, нежели он. Пускай это выглядит странно, когда воспоминания превращаются в историческое свидетельство очевидца. С другой стороны, хоть есть о чём вспомнить таким образом, нежели повествовать о том, к чему руку не прикладывал. Собственно, может и не о чем толком сообщать, отчего и вынужден Булгарин расползаться мыслью по древу. В продолжении воспоминаний Фаддей повёл повествование от первого участия в бою и вплоть до результатов войны России со Швецией, в результате которой Александр отторг на вечные времена Финляндию от власти шведских королей.

Воевать с европейскими державами — такая себе война: следует вывод из мыслей Булгарина. Кому показывать величие русских? Неужели тем европейцам, что за всякую им оказанную помощь спешат предать? Определённо, Россия блистала на арене боевых действий в 1806 году, нисколько не уступая жадным аппетитам Наполеона, скорее заставляя французского императора ограничиваться ни к чему не приводящими сражениями. Однако, сие — есть лирика. Булгарин отправлялся в Лифляндию, любовался девушками, принимал сухое гостеприимство. Но всё же он ждал боя, в котором проявит отвагу, поскольку всякий в войске тех лет желал того же. Лишь бы поскорее проявить отвагу в сражении. Когда же бой случится, Булгарин не пожалеет красок на описание смерти рядом с ним находившегося, совершенно случайной и будто бы полагающейся свершиться — всё согласно необходимости принимать неизбежное.

Воевать Булгарину действительно пришлось, однажды он чуть не утоп, благо был извлечён из воды и отогрет. После случится Тильзитский мир, будет встреча двух императоров, примечен окажется и сам Фаддей, напомнив тем главного персонажа из произведения «Леонид» за авторством Рафаила Зотова. В дальнейшем Булгарин посетит могилу отца, встретившись тогда же с одним из рода Радзивиллов. Последнее обстоятельство показалось Фаддею настолько важным, что он взялся поведать историю рода Радзивиллов, особенно про их участие в связи с княжной Таракановой, и, вполне к месту, о необходимости Булгариных сняться с родовых земель и перейти под подданство России.

Четвёртая часть воспоминаний к оным вовсе не относится. Фаддей написал собственное представление о русско-шведской войне. Участвовал ли он в ней сам? Говорит — да. Но сам оговаривается — не собирается и слова сообщить, какие горести или радости ему пришлось испытать. Вместо всего этого, текст наполнился исторической сводкой с некоторыми занимательными фактами.

Как воевали русские? Храбро и с открытым забралом. А как воевали финны и шведы? Весьма подло. Но под подлостью следует понимать сугубо отсутствие благородства. Пока русские стремились вдохновляться участием в столь важном мероприятии, их соперник, чаще в виде ополчения, массой наваливался на малые отряды, пленил воинов, предавая их, уже безоружных, жестоким пыткам и казням.

Что же до самих финнов. После взятия контроля над Финляндией, выяснялось, почти все представители сего народа-племени отныне входят в состав Российской Империи. Единственным исключением оставались угры, славные сохраняющимися и поныне венгерскими владениями. Выяснялось и ещё одно обстоятельство — шведы никогда уважительно не относились к финнам, постоянно их принижая.

Тем и завершится четвертая часть воспоминаний, словно глава из труда историка. Читатель непременно поинтересуется, зачем в такой манере понадобилось Булгарину писать мемуары. Впрочем, может есть Фаддею о чём умолчать, потому и приходится соглашаться с таковой формой подачи информации.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Опять нужно выделить перевод произведения П. Лемонте. Теперь — аллегорической сказки «Какой день, или Семь женщин». Автор иносказательно показал, каким образом можно ходить мимо судьбы, стараясь поймать удачу за хвост, результатом чего станет неизбежный крах. Главному герою требовалось взять себя в руки и жениться на ему понравившейся девушке, вместо чего он гонялся за призрачными видениями, то отдавая предпочтение Моде, то Зависти, то чему-то ещё.

Из переводов А. Коцебу за 1802 год — это «Письмо из Парижа», в котором рецензировалась постановка «Эдуард в Шотландии». Резонанс пьесы заключался в одобрении автором роялизма.

Из статей, касающихся Лафатера, — «Сравнение Дидерота с Лафатером», согласно текста оба заслуживают всяческих похвал. Из касающихся Руссо — статья Л. Мерсье «Жан-Жак Руссо в Тюльери», где рассказывалось о пышности похорон мыслителя.

В сокращённом переводе вышла статья «Бонапарте в пирамиде» — о египетском походе ныне первого консула Французской республики, представленная в виде беседы Наполеона с тамошними религиозными деятелями, которые наставляли будущего императора французов, как следует бороться с мамелюками. Дополнительно Карамзиным переведены «Анекдоты о Бонапарте, еще неизвестные», представленные скорее занимательными историями, показывающими характер Наполеона. Допустим, он не любил долго заниматься бумажной работой, расправляясь с нею за пять минут. Или такой факт! Несмотря на молодость, когда Наполеон блистал полководческим талантом, невзирая на двадцатишестилетний возраст, он часто поговаривал, что с войн возвращается стариком.

Переводил Карамзин и самого Наполеона. Не статьи, но утверждения и постановления: «Изображение состояния Французской республики, представленное консулами законодательному совету» и «Определение консулов от 13 вантоза десятого лета». Может Наполеон сам верил в им произносимое, а может умиротворял общественность, обещая мир и благоденствие.

Интересным переводом предстаёт заметка Г. Оливье «О провинциальном начальстве в Оттоманской империи». Оказывается, Турция не только становится цивилизованной страной, вместе с тем она принимает все полагающиеся атрибуты, где нет места безоговорочной власти правителя. Да и султан турецкий сам того заслуживал, ибо продавал места в правительстве, а некоторые из его подданных настолько уверились в финансовом могуществе, что совсем перестали бояться султана.

Другая статья Г. Оливье «Пасван Оглу» — повествование о бунтовщике, никак не желавшем уступать турецкому правительству даже горсти собственной гордости. Сколько сил на него не бросали, все атаки он отбивал, благодаря за то верных соратников. Секрет же успеха был в наёмных польских офицерах, всячески оказывавших сему бунтовщику поддержку.

Переводил Карамзин и политические очерки Жана Сулави. Один из них — «Людовик XVI»: описание становления и нравов короля, павшего под напором революционеров. Перевод был бы интереснее, возьмись Николай повествовать полнее. Он же, нисколько не считая того зазорным, дал краткую выжимку эпизодов, казавшихся ему самому интересными. Читателю сообщалось, как рос Людовик шебутным ребёнком, до власти охочим не был, королём стал в девятнадцать лет. Вот и должен был читатель вынести вывод, отчего разыгралась в мыслях французов вольница, ежели над ним был поставлен подобный человек.

Другой очерк Жана Сулави «Мария-Антуанетта» — сообщение о жене Людовика XVI, казнённую революционерами на гильотине. Перевод давался в той же краткой выжимке. Правительница французов показывалась обстоятельной особой с ветром в голове, выбиравшей в окружение сомнительных людей. И тут читатель должен был понять, за какие именно проступки её казнили.

Перу Жозефа Фуше принадлежит так называемое «Письмо французского министра полиции к Бонапарте», в котором Наполеон уведомлялся о тотальном интересе к его личности со стороны абсолютно всех, в том числе и правителей европейских держав. Фуше словно одолевала мания — во всём он видел деятельность, направленную против первого консула.

Сумбурными вышли следующие переводы, возможно из-за самого содержания: Ж. Сен-Ламбер «Кто щедрее?» (восточная сказка), А. Д. Сталь «Некоторые мысли лучших французских авторов», Ф. Шиллер «Игра судьбы».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Немудрено запутаться и в переведённом эпистолярии. Не все письма удостаивались заголовка, чаще они представали в неизменном виде. Каковым явилось, например, «Письмо дона Иоаквино Гарсии, губернатора гишпанских владений на острове С. Доминго, к президенту Соединённых Областей Америки». В данном послании выражалась благодарность за поступок капитана американского корабля, благородно поступившего. Или — «Письмо из Соединённых Американских Областей», где высказывалось удивление феномену существования подобного государства, в коем призывалось выбирать во власть не хитрых умом, а добрых сердцем людей, должных соответствовать президенту Джефферсону, занимающему главную руководящую должность на протяжении уже второго года, успев настоять и претворить в жизнь требование облегчения налогового бремени для населения. В схожем духе переводилось «Письмо из Балтимора», где чернокожие граждане северной части Соединённых Американских Областей обладали заметно большими правами, нежели рабы на юге.

«Письмо из Генуи» — констатация происходящего в Европе и Африке безумия, покуда в Америке тишь да гладь. «Письмо из Константинополя» — указание на изменение внутри Турции, становящейся цивилизованной и аристократической страной. «Письмо из Милана» — сообщение об избрании Наполеона президентом Цизальпинской республики. Первое «Письмо из Парижа» образно сообщало о пути первого консула в императоры, упоминая поселившуюся в пределах столицы роскоши. Второе «Письмо из Парижа» — возвращение к происходящему с Цизальпинской республикой.

«Письмо из С. Доминго, французского американского острова» — известие про местного политического лидера из бывших рабов, сумевшего обеспечить себе право на власть до гроба, причём с возможностью избрания наследника на должность. «Письмо из Землина» — весть о сербском сопротивлении. На абзац сталось «Письмо парижских музыкантов к Гайдену», где больше пышности, нежели содержания.

Статья Томаса Кошина «Король Цесарь, негр в Америке» — повествование про невольника, имевшего нрав вождя племени, вследствие чего он не желал мириться с волей эксплуататоров, предпочтя сбежать и создать в лесах объединение соплеменников. Конец его был печальным, так как смириться с подобной вольностью было нельзя.

Представлениями об утопии поделился Буэнвилье в статье «Топографическое описание царства поэзии».

Статья о мальчике, найденном в лесах близ Канн «О диком человеке в Париже» за авторством Ж. Дежерандо. Сообщалось, как тяжело давалось обучение сего дикаря, каким его принимали безумцем, коли казался он лишённым всего человеческого.

Статья о полемике между П. Л. Редерером и Ж. Л. Жоффруа, именуемая «Спором о Вольтере». Скорее должная быть принятой за данность неопределённости. Для кого-то Вольтер являл собой великого мыслителя, для иных он был за простого беллетриста, соответственно разделялось и мнение о трудах: может быть они вечные, а может сиюминутные.

Статья «Способ истребить нищету в государстве, предложенный французским консулом» за авторством М. Жюльена — отголосок воззрений революционеров, стремившихся к общему счастью. Казалось понятным — надо истреблять нищету. Отчего это не делать буквально? То есть избавляя общество от нищих насильно? Но нет! Истреблять нужно чувство праздности в людях, позволять им трудиться бескорыстно, что и будет способствовать исчезновению нищеты. Насколько способ действенен? Сказать об этом довольно затруднительно.

Следующие статьи — краткий всплеск в переводческой деятельности Карамзина: «Плоды войны и мира для Франции и Великобритании», «Речь депутатов французского Законодательного совета в ответ консулам на обнародованную ими картину республики», «О старости» (в том числе статья с таким же названием за авторством Э. Рейба), «Свадебный контракт», «Умножение сил Франции», «Рассказ актёра А. Л. Лекена о своих встречах с Вольтером» (опубликованный посмертно сыном А. Л. Лекена).

Автор: Константин Трунин

» Read more