trounin.ru

Баллада переведена Василием Жуковским в 1831 году

Всё Богом даётся человеку, ничего не стоит человек! Так было от века и до веку, тому быть во всякий век. На Бога уповать, Богом следует жить, научиться грехи людям прощать, не нам по их делам судить. Тогда правдивым станет всякий, кто годами удачливым слыл, кто от жары не изнывал в день жаркий, кому промозглый дождь казался мил, кто не спешил идти вперёд, кто мольбы к Небу обращал, того лишь милость божья ждёт, за то, что иного от Бога не желал. Смирение — к нему стремиться надо нам, не господам поклоны отбивать, ведь в жизни есть большой обман, Творца никем не нужно подменять.

Есть у Шиллера повествованье — «Путешествие на железный завод». Свежим кажется сие преданье, вера в истинность изложенного в душе в прежней мере живёт. За проказы пострадать проказник должен — за возведение поклёпа. Пусть виновный будет сломлен, не нам беда — о нём забота. Кому не хочется спокойно Бога созерцать, кому милее планов воплощенье, тому в геене огненной при жизни полыхать, не обретёт в аду прощенье. А как о том прелестней рассказать, о прочей морали позабыв? Очевидно, пример яркий показать, нечаянно злодея жестоко убив.

Было некогда такое, отчего кричать следует по ночам, злорадствовало исчадие злое, предавалось алчным мечтам. Возжаждало оно со света сжить смиренного юнца, желавшего быть угодливым графьям, лишить решило из скромности венца, погубив, отправив к праотцам. Навет сложился вмиг, про юношескую страсть проведал граф, не должен юнец оставаться жив, жертвой умысла коварного став. Должен в кузню отправиться был, спросить, сделано ли, о чём господин просит, там бы его кузнечный люд утопил: спешно в горнило тело юноши бросит. И быть тому, ибо за исполнительного знался юнец, только ценил он больше свою черту ту, где он среди паствы — самая кроткая из овец.

Не поспешит идти исполнять приказание юный раб, заслышав колокольный звон, он на молитву и воздание почести слаб, важнее для него — войти в божий дом. Простоит всё служение, с места не сойдёт, потом отправится выполнять поручение, с горящим взглядом кузнецов он найдёт. — Исполнено ли было? Спросит он тамошний люд. — Взгляни на горнило, догорает там труп! — Что до господина донести? Подумает юнец. Ничего уже не спасти… Юноша не знал — погиб подлец. Кто оговорить его желал, кто уговорил казнить его, кто завистью к нему пылал: того огнём пожрало всего. По воле Бога то свершилось, ибо Бог решение произносил, дабы сердце злодея остановилось, Бог сердце то остановил.

И вот Жуковский (Шиллера Василий любил), на рифму стался не ловкий, гекзаметром слог переводил. Сказывал так во строках, словно простую речь излагал, но не держались слова на устах, лишнее из текста поэт вычленял. Следовало простое содеять наущение, дабы в Бога сильнее уверовал люд, чтобы знал, за заповедей нарушение — черти в преисподней человека ждут. Иной поймёт иначе — промедление за благо сойдёт. Разве не становится на душе слаще, если господин тебя долго ждёт? Как не понимай, на Бога уповать предлагал немецкий поэт. Как не мечтай, выше Бога всё равно ничего на Небе нет. Сказать разным образом можно, остановимся на авторском варианте бытия, понять его выбор совсем не сложно, «Суд Божий» — нечто вроде жития. Как бы не пытались жить, совершая доброе иль злое, под взором Бога нам ходить, он видит всё — хорошее, худое.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Некогда Шиллер балладу сложил, он о подвиге рыцаря рассказ повёл, как тот тварь мерзкую убил, чем порицание от магистра ордена обрёл. Ведь не о простом рыцаре история была, он из тех, кого иоаннитами звали, некогда иначе звучали их имена, монахами с Родоса тех воинов знали. Теперь они известными под рыцарей с Мальты прозванием, ибо там нашли последний оплот, но говорить приходится о другом, что стало преданием, как отличился рыцарь, как легенда о том поныне живёт.

На Родосе некогда завелось чудовище, люди боялись по острову ходить. Берегла ли та тварь сокровище? Или людьми желала брюхо набить? Не о том разговор! Как поганое существо со света сжить? Хоть затевай в таверне спор, сможет ли кто чудовище убить. На острове орден рыцарей тогда оплот имел, и вроде на него надежде быть, да не монахов должен быть удел, тварь земную жизни лишить. Не полагается воинам Бога рубить нечистых тварин, таких же созданий Творца может. Тогда почему Георгий Победоносец ныне чтим? Это очень мирянина гложет. И вот решился некий рыцарь убить, вынашивал планы три ночи и три дня, смогут деяние злое люди простить, во имя блага не пожалеет рыцарь себя.

Нет, магистр не из простых побуждений запретил чудище убивать, имелось тому веское решение: не могли рыцари со зверем совладать, к смерти приводило с тварью борение. Дабы уберечь братию от беды, огласил магистр запрет, но единственный рыцарь не убоялся судьбы, нарушив всеми монахами данный обет. Высматривал чудовище он, обдумывал сражения план, чешуи слышал звон, в оной приметив изъян. Брюхо твари беззащитным представало, следовало как-то отвлечь, дабы вонзить, будто жало, обоюдоострый двуручный меч. Собаки отвлекут, рыцарь расправится с существом, но подвиг всё равно не поймут, ведь жестокость поселялась в рыцаре том.

Магистр то понимал, осудив поступок воина-паладина, примерно рыцаря он наказал, выбрав — должна быть золотая середина. Воин в проступке повинен, принять ему новый обет предстоит, край его обитания должен статься пустынен, где он отныне обет молчанья хранит. Пусть там живёт, замаливая грех, до скончания дней пребывая, станет притчей во языцех для всех, нисколько в свершённом проступка не понимая.

Такова мораль — не иди против закона. Даже если жаль, не стремись одолеть препона. Не из простых побуждений даются установления, как бы гораздо лучше не хотелось сделать на благо другим, пускай и ценят жизнь человека за мгновения, всё-таки нужно оставаться честным перед собою самим. Оттого иную мораль усвоит читатель, если знает истории итог. Кем стал тот рыцарь-старатель? Неужели навечно сокрылся во грот? Отнюдь, за доблесть, за храбрость, за заботу о пастве, совершив деяние, позабыв о долге божьего служителя, он занял место того, кто обрёл покой в ином царстве, занял рыцарь место магистра-блюстителя. Да, стал рыцарь магистром, отныне он решал, как и куда ордену держать путь, и на благо этот рыцарь поступал, не дозволяя монахам с общей дороги свернуть.

Что до Жуковского, его выбор — метрический гекз, опять не сумел Василий обойтись его без. Оттого и Шиллер иной, читателю плохо знакомый, стала баллада почти прозой простой, где редкий ценитель найдёт рифмы полёт искомый. Оставим в стороне, важно сейчас другое, оценим деяние рыцаря по себе, представив, совершим ли деяние сами такое. Как не пойти против установлений? Стоило бы к тому стремиться… Всё же, усвоим мудрость поколений, дети не желают у отцов жизни учиться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Бывает на душе поэта мрак, и вроде он — не есть простак, но как же хочется творить, при этом кем-то выше быть. Тогда идут вперёд приёмы, пиши о том хоть правил своды, и получаешь превосходный результат, тому поэт сверх меры рад. Решил Жуковский Гебеля сюжеты донести: своим слогом перевести. Василий взял — метрический гекз, показав — не может его обойтись без. И полилась из уст античного толка речь, сумел поэт в нужную форму стих свой облечь. Разговор зашёл про необычное событие, похожее на славное открытие, был найден молодого человека труп, какой редко ищущие найдут. Свеж лицом тот умерший в недалёкий час, не отвести от юноши нашедшим глаз, да никто его прежде в сих местах не видал, только один человек его знал. Невеста в умершем жениха признала, он пропал — она искала, минуло порядочно зим, лицо старухи сплошь из морщин. Как труп без тления в шахте пребывал? Никто того не знал. С почестями захоронили погибшего шахтёра — сказ о том стал предметом разговора. Гебель «Неожиданное свидание» краше показал, Жуковский гекзаметром переводить стал.

Есть ещё перевод, «Две были и ещё одна» — Василий так назовёт. Читателю «Красный карбункул» вспомнится, схожий нарративом сюжет наполнится. Дед решил внучкам истории сообщить, будто было — в лжи деда ведь не уличить. Кто бы ведал о прежних временах, для потомков — что прах. Может имело место, а может и нет, не в тех оттенках познаётся человеком свет. По себе привыкли люди судить, и им предстоит былью для потомков быть.

Вот из Саути перевод даётся, про Марию речь ведётся. Жила девица — золотые очи, ясные уста: для любования словно она рождена. И довелось девице не к тому трепетные чувства проявлять, начала дивчина страдать. Как-то пришлось в ночь отправиться к замку, принести ерунду сущую — некую склянку, увидела там, как убийцы тело несли, обсуждая планы свои. Вдруг сдуло шляпу с трупа, поднесло к девицы ногам. Когда её разглядит, безумной предстанет на страницах нам. То шляпа жениха её, он убит, потому с той поры дивчина молчит.

Другая история из Саути следом на гекзаметр клалась, как одному человеку лихость удавалась. Не спрашивал у жизни, каким образом существовать, если хотел — шёл убивать. Невинный прохожий смерть обретал, потому как один человек обогащения ждал. В сумбурном мыслей потоке, сведённом к невнятной суматохе, познает убийца закон божьего провидения, лишится разума, лишится и мнения.

Последняя быль — ещё перевод из Гебеля Жуковский решил сообщить. Довольно занятный, надо читателя изумить. Некий товарищ приехал в голландский край, а там говорят так, что хоть уши больше открывай. Вроде слышен немецкий разговор, но для немца — словно сущий вздор. И к кому не приставал с вопросом прибывший, слышал ответ — за правду для него слывший. Думалось, то фамилию местного богача сообщают, раз всё к его владениям тут приобщают. Чьи корабли в порту — его. Чьи тюльпаны? Он — владелец всего. А вот процессия с гробом идёт… удивление — знаем, чей труп земля ждёт. Но из этого последует другая мораль, как бы не было читателю того жаль. Воистину, человек может всем обладать, только ничего с собою не сможет забрать. Любое припишут имени определённого лица… Об этом скажем — сие есть пыльца. Владей без боязни, запомнив одно, обобранным будешь, всё равно потерянным окажется всё.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэма переведена Василием Жуковским в 1831 году

За дамы честь сражаться рыцарь должен? Он должен её капризам потакать? Так поступает рыцарь, ежли жизнью сломлен, не знающий, как доблесть доказать. Про таких говорят: он бросится в пекло, удовлетворяя смутное желанье девицы. Глаза такого рыцаря отвагою горят, он отберёт дитя у рассвирепевшей львицы. Да разве толк в том хоть малый есть? Доблести разве прибавит отвага храброго душой? Понятным кажется, не пострадала честь. Но не стал ли рыцарь тряпкой половой? Каприз удовлетворён, девица от восторга верещит, вроде рыцарь славой будет окружён, отчего-то оплёванный только стоит. Тут понимай, как желаешь понимание иметь. Не всякий согласится глупостью доблесть добывать. Не дело — лезть к тиграм из-за девичьего каприза в клеть: о том стремился Шиллер рассказать.

Есть случай исторический, его взял Фридрих за основу. Показан пример дидактический, славно пришедшийся к слову. Все думают, рыцари за даму готовы с жизнью проститься. Они ведь сходятся на турнирах за право стать кавалером юницы. С щитами наперевес вскачь устремляются биться, зажато копьё крепко в деснице. Летит щепа, пробивает доспех, смерть за ними следует всегда, пожинает рыцарь победы успех, либо хоронят славного юнца. То дело одно — благородства порыв. Другое дело — истерика дам. Не должна девица, про благородство забыв, требовать потворствовать её сумасбродным мечтам.

Так какое событие разыгралось, чему открыта Шиллером дверь? Что с рыцарем и дамою сталось, какой между ними пробежал зверь? Было то в день, когда король созвал насладиться боем кошек больших. Припали те от прутьев в тень, как упала перчатка промеж них. Случайно дама обронила, а может осознанное совершила деяние, взглядом рыцаря она попросила, дабы вернул оброненное с руки одеяние. Устами едва не опозорила героя, дерзости позволив слететь с губ, ждала она с кошками боя, вдруг скосит молодца испуг. Лицом в грязь не ударил воин, он хладнокровно к кошкам снизошёл, показал, почестей дамских достоин, перчатку на руку девицы возвёл.

Вот незадача, в чём крылась соль повествованья, рыцарь опечален до глубин, не стоила его жизнь подобного старанья, чтобы выходил он на битву с кошками один. Биться с диким зверем доблесть в чём? Заслуги в том нет никакой. Лучше стоять под вражьим огнём, принимая неравный с соперником бой. Вот рыцарь выходит, напротив десять солдат, к победе сражение он сводит, убитыми враги лежат. Вот доблесть — об этом должна девица просить. Не желать возвращения перчатки с пола. Единственным образом оставалось поступить, ибо кипела в рыцаре злоба.

Доказана доблесть, перчатка возвращена. Рыцарь не опозорен по просьбе юницы. Теперь честь будет отомщена, развеян в даме образ дерзкой львицы. Перчаткою в лицо рыцарь бросит, показав презрения полный удел, глупых просьб он не сносит, потому дерзить в ответ смел. Указал на оплошность и поступка дурноту, не сядет более с сей дамою за стол, выберет он лучше в спутницы ту, кто смысл в деяниях обрёл.

Что же, Жуковский точно постарался перевести, не слишком озадачиваясь подачей материала. Казалось, должно и в таком виде сойти, иного читающая публика всё равно не желала. Повестью Василий назвал перевод, отказавшись иначе нарекать, и в таком виде читатель суть содержания поймёт. Чего ещё надо поэту желать? Сказано так, словно сухо излагать поэт взялся, рифма будто больших кошек испугалась, но в конце итог повествования обозначался: с рыцарем дама рассталась.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэма переведена Василием Жуковским в 1822 году

Бороться за лучшую долю — дело желанное, будто Богом свыше человеку данное. В борьбе прожить дни, не зная покоя, не боясь претерпеть от голода и зноя. Не боясь тюрьмы, плахи не испугавшись, в плену у безумцев властных оказавшись. Потерять не боясь всего, что сердцу дорогое, лишь бы иго одолеть — к люду злое. Восстать, смело о праве на благо заявив, тирана свергнув с трона, его придворных убив. Своим примером показать, как надо к людям относиться, достойно править государством, на покой уставшим удалиться. Всему этому быть, кто верить в силы привык, разве Байрона «Шильонский узник» о том не говорит?

История имела место быть. О как же страшно за справедливость биться! Свершившегося уже не изменить. Но как человеческим старанием не насладиться? В годах шестнадцатого века, в пределах Швейцарии вольной, не было хуже человека — из страны Савойской. Герцог Карл, в историю по воле Байрона вошедший, теперь тираном наречён, по его вине стал известен узник, в замке Шильон муку нашедший, закованный в темнице, света лишён. Тот заключённый — Бонивар, кому Швейцария всего милей, он нагнетал в душе пожар, видеть родину желал вольней. Он восставал, он жаркими речами возбуждал народ, и он же пал, горе его ждёт.

Стал заключённым Бонивар, прикован к колоннам цепями. Испытания иные отныне для него. Среди братьев он, стали узники Шильона тенями. Пережить рок судьбы сможет ли кто? Вот умер брат старший, от пищи отказавшись, затем умер младший брат. Так, одиноким в мире оставшись, доле узника Бонивар не рад. Забыли о нём, не прикованный бродил, жил прошедшим днём, едва Бога о смерти скорой не просил. А после смыло с берега тирана, узник обрёл свободу, он — житель вольного стана, живший во славу народу.

И Байрон возгласил свой стих, говоря в речах горьких одних. Как узником не восхититься должен современник, чей скучен плоский ежедневник, кто слезами орошать способен жалкую тетрадь, иного не способный в жизни понимать. Когда на свете жили и живут, в боренье лучшей доли ждут, идут на гибель во славу Отчизны, готовые заслужить честной тризны, бонивары — чья стойкость почитается в веках, чьи имена остаются на наших устах. Но мало свершений, забытым будет герой, если Отчизна сгинет, станет своим же потомкам чужой. Если и биться, видеть будущее во всей красе, дабы крепко стояли поколения людей в родимой стране. Это Байрон понимал лучше других, от этого и сочинил про шильонского узника стих.

Что до борений, человек вечно борьбою живёт: думает — гений, думает — лучшее ждёт. Но думает ли он, или в своих заботах пребывает? Сам издаёт слабый стон, на бой с властью призывает. Пусть узником станет, рухнут его идеалы: цветок желания борьбы завянет, померкнут лепестки славы. Если не помогут люди с честной душой, если меркантильности ради будет сраженье, то не будет победы в том никакой, лишь для грядущих поколений пораженье.

Что до России, где Жуковский стих Байрона переводил, не из простого помысла Василий в думах своих исходил. Он восхитился тем же, чему Байрон свидетелем стал. То есть — в Шильоне поэт русский побывал. И видел замок тот, колонны лицезрел, и звон цепей, и вольных птиц удел. И громко огласил, ибо нечего бояться в правление царя Александра было. Не знал Василий, чего солнце над Россией восходило.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Есть в жизни преступника момент, когда он страстно желает вернуться к обычной жизни, но продолжает находиться под грузом ответственности. Система наказаний для того и предназначена, чтобы преступники становились на путь исправления. Но есть иной момент — за любой проступок должен нести соразмерную плату, вне зависимости от того, насколько ты смирился с неизбежным. Вроде бы с Александром Грином случилось полагающееся — он исправился. Ему претит идти в ногу с эсерами, он более не призывает к выступлению против власти. Вместе с тем, за ним числится преступление с полагающимся наказанием. С 1910 года Александр под следствием, годом позже в ссылке, ещё год спустя срок сокращён до двух лет. Поэтому с 1912 года Грин становится свободным человеком. Однако, время оказалось упущенным, творческая продуктивность снизилась.

Тяжело говорить о своеобразии написанных работ. Для неподготовленного читателя, желающего видеть в рассказах Александра повествование, способное пленять, наступает пора разочарования. Кажется, Грин исписался. Либо нужно понимать иначе, Александр хоть как-то пытался с собой совладать, не растеряв умение художественным словом осмысливать действительность. В любом случае, не зная жизненных обстоятельств писателя, обязательно будешь иметь предвзятое мнение. Нужно подойти с пониманием, подбадривая Грина, хотя бы так продолжавшего находить силы для появления порывов к творчеству. Редкий читатель задумывается, насколько писателю тяжело сконцентрироваться на ремесле, будучи морально подавленным.

1911 год — это всего пять рассказов, три из них опубликованы в журнале «Всемирная панорама»: «Лунный свет», «Лесная драма», «Слова». В журнале «Пробуждение» вышел рассказ «Система мнемоники Атлея». Во «Всеобщем ежемесячнике» — «Позорный столб». Грин всё больше предпочитал уходить от действительности, показывая существование вне пределов, доступных гражданину царской России. Предпочитал Александр надеяться и на лучшее, пусть даже на смерть, но только в окружении счастливых для умирающего обстоятельств.

Александр всё чаще писал длинные рассказы, выходившие из-под его пера в виде пространного наполнения. Искать нить повествования становилось неимоверно трудно. Но Грин не мог желать останавливаться на рассказах, обходя вниманием хотя бы литературу более крупного размера, вроде повести. Читатель способен принять за повесть рассказы «Синий каскад Теллури» и «Жизнь Гнора», опубликованные в «Новом журнале для всех» за 1912 год. Подводило одно — наполнение. Никак не удавалось вычленить из текста больше, нежели одну-единственную идею, да и та оказывалась лишённой необходимости осмысливания.

Во «Всемирной панораме» Грин размещает рассказы «Заяц», он же «Тоскливый заяц», он же «Пассажир Пыжиков». Другой рассказ для данного издания стал библиографической редкостью — это «Из памятной книжки сыщика», он же «Злодей Ван-Гот и сыщик Петушков выслеживают друг друга».

В третьем и четвёртом выпуске журнала «Новая жизнь» публиковался рассказ «Приключения Гинча». Рецензенты посчитали необходимым взять его за базис для понимания подхода Грина к изложению. Так или иначе, порою критическая масса давит пустыми словами, вообще лишёнными смысла.

Третий выпуск журнала «Русское богатство» — повествование «Ксения Турпанова».

В двадцать седьмом и сорок седьмом выпуске «Синего журнала» Грин разместил рассказы «Тяжёлый воздух», он же «Лётчик Киршин», и «Гостиница Вечерних огней», он же «Рассказ из лично пережитого».

Журнал «Солнце России» опубликовал рассказ «Зимняя сказка» и «Четвёртый за всех».

Три рассказа вышли на страницах журнала «Неделя Современного слова»: «Проходной двор», «Рассказ о странной судьбе», «Лужа Бородатой Свиньи». Там же Грин опубликовал стихотворение «Первый снег».

Читатель может посетовать на отсутствие пристального внимания к произведениям двух последних лет. Оправдание для критика тут единственное — незачем разводить пустые мысли, если автор не стремился заставить читателя задуматься над содержанием рассказов.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Однажды Грин задумался, как сделать так, чтобы человек не творил зла, поступая на благо себе и другим? Ответ казался лишённым сложности. Для этого потребуется простое, заставить всех людей вести себя благочинным образом. Но как? Допустим, такое получится осуществить. Тогда возникает новый вопрос: неужели человек научится жить в ладу с себе подобными? А не сойдёт ли человек с ума, окружённый умиротворением? Вот в этом Александр и постарался разобраться с помощью рассказа «Имение Хонса».

Давалось представление о поместье, где хозяин озаботился необходимостью добиться совершенства. Самое для него очевидное — необходимо создать благоприятную обстановку. Он избавился от всего мрачного, начиная с обстановки и мебели, заканчивая нравами прислуги. Если оттенок окружающей среды оказывался тёмным, он его вымарывал. Сугубо светлые тона, глядя на которые должно наступать спокойствие в мыслях. И прислуга всегда отвечает вежливо, выполняет поручения пунктуально, ни в чём не вызывая гнева со стороны хозяина.

В это имение прибывает рассказчик, друг хозяина. Ему не нравится излишнее количество светлого в интерьере — это словно давит его. Казалось бы, без признаков мрачности — не видишь отрицательных черт. Но глазу тяжело не иметь чёткого ориентира, который будет выделяться на общем фоне. Может в том был просчёт хозяина поместья, забывшего или намеренно отказавшегося от контраста, хотя бы в мелких чертах. Ведь и спокойная обстановка способна породить взрыв эмоций, к чему Грин и вёл повествование.

Планы хозяина были фантастического размаха. Он не намеревался ограничиться имением. Пока он проводил эксперимент в малом, дабы убедительнее его слова казались прочим. С одним у него не получалось справиться, всему мешало наступление ночи. Хочешь или противься тому, но мрак обязательно опускался на поместье, чем вызывал расстройство самочувствия у хозяина. Он начинал неистовствовать, теряя контроль и становясь кем угодно, только не добродушным человеком.

Грин привёл для примера помрачения иное. Случилось так, что слуги занимались непотребным делом. Бешенство овладело хозяином, он утратил понимание действительности, начал крушить окружающую обстановку, едва не убив рассказчика. Становилось понятным, стремясь к бесконечному добру, становишься способен уподобиться исчадию ада, готовый жарить на сковороде грешников с такой жестокостью, которой не обладают черти.

Читатель скажет, будто Грин проявил чудеса фантазии, приведя пример, не вполне похожий на имеющее место быть в действительности. Отчасти это так, если не вспомнить любое начинание, обязательно из благого переходившего в состояние отвращения от него. Опять же, достаточно взять любой политический режим, имеющий корни, направленные на улучшение жизни людей, в итоге становящийся тем, путы чего человек желает скинуть. Либо привести в пояснение христиан, некогда повсеместно гонимых, к шестому веку сами превратившиеся в гонителей, готовые огнём и мечом уничтожать всё, чему они дают характеристику ереси. Так обстоит не только с христианами, практически любая религия призывает к нетерпимости к сторонникам иных конфессий.

Получается, сколько не стремись к абсолютному идеалу, добиться желаемого не сумеешь, либо он переродится в нечто худшее. Пусть обязательно существуют контрастные явления. Если не нравятся мрачные оттенки — оставь хотя бы одну деталь тёмного тона. Противишься оппозиционным течениям — не подавляй полностью. Чужое мнение отличается от твоего — оно само себя изживёт, главное не подкидывать дров в пекло спора о существенном. Но взрыв негодования случится обязательно, как ему не противься, это уже ни от каких сопутствующих факторов не зависит. Вполне вероятно, согласно рассказа «Имение Хонса», побудительной причиной может оказаться гомосексуальная связь сторонних персонажей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Грин продолжал придерживаться формы рассказа. Так казалось проще. Он и сборник в 1910 году опубликовал, назвав без придумки — «Рассказы». Другим событием того года стал арест с последующей ссылкой в Архангельскую губернию. Александра наконец-то разыскали и отправили отбывать наказание.

Для второго выпуска журнала «Вселенная» Александр написал рассказ «В лесу», он же «Тайна леса». Прохожий обнаружил труп и пистолет, предпочтя тут же удалиться, чтобы избежать необходимости принимать участие на начальном этапе расследования.

В четвёртом выпуске журнала «Мир» размещён «Рассказ Бирка о своём приключении». В пятом выпуске — рассказ «В разливе», он же «Бытовое явление» и «На реке». Повествование без конкретики.

Шесть рассказов Грин опубликовал в журнале «Всемирная панорама». Рассказ «Находка» (сорок пятый выпуск) — история помещика, обнаружившего во владениях глину, пригодную для фаянсовых изделий. Планы на строительство завода казались реальностью, если бы не визит англичанина, вознамерившегося купить участок земли за приличную сумму. Рассказ «Смерть», он же «Смерть Ромелинка» (пятьдесят восьмой выпуск) — действие, где главный герой в конце тонет. Рассказ «В снегу» (шестьдесят второй выпуск) — описание экспедиции на полюс, в результате которой все её члены погибают. Рассказ «На острове» (шестьдесят пятый выпуск) — о тюрьме и преступниках. В том же выпуске рассказ «Ящик с мылом», как с бака корабля ночью исчез матрос и объявился через четыре дня. Всё бы ничего, но корабль находился в пути по направлению к мысу Доброй Надежды. Семьдесят третий выпуск «Всемирной панорамы» — рассказ «Малинник Якобсона».

Четыре рассказа опубликованы в журнале «Весь мир». В восьмом выпуске рассказ «Море блаженства», он же «Имение Хонса». В пятнадцатом выпуске — «Река», как группой путешествующих людей был выловлен труп женщины, попутно рассказывались прочие истории, например о боцмане, что устал перевозить людей и взбунтовался. В двадцать втором выпуске «Серебро Юга», он же «Возвращение Чайки» (на морскую тематику). В тридцать седьмом выпуске — «Пришёл и ушёл», он же «Пороховой погреб» (на военную тематику).

Два рассказа в «Новом журнале для всех». Пятнадцатый выпуск — это рассказ «Колония Ланфиер», собравший большое количество отзывов рецензентов-современников, в основном отметивших неоднозначность содержания, невозможность придти к полному согласию по пониманию предложенного автором текста. Не меньший интерес вызвал рассказ «Пролив бурь» из двадцатого выпуска. Грин описывал плавание, пиратов, смерть капитана, сообщая необходимость одному из героев повествования найти женщину, должную считаться за дочь умирающего. Вновь мнение рецензентов расходилось, Грина продолжали упрекать в сумбурности изложения.

Для сентябрьского выпуска «Биржевых ведомостей» Грин написал рассказ «Дуэль», он же «Марионетка». Для одиннадцатого выпуска журнала «Пробуждение» рассказ «На склоне холмов». В декабрьском выпуске журнала «Русская мысль» должна была состояться публикация рассказа «Трагедия плоскогорья Суан», отложенная до 1912 года. Причина объяснялась сомнением редактора: размер в два авторских листа, содержание излишне экзотическое. Грин тогда уже находился в ссылке, сведений о расхождении с позицией журнала долго не мог узнать.

Кроме того, в 1910 году Александр продолжает писать рассказы, после включённые в единое повествование «Наследство Пик-Мика»: «Арвентур» и «Вечер». Имеются упоминания о рассказе «Пасха на пароходе», сведений о котором нет в свободном доступе. Ещё одно произведение — рассказ «История одного убийства», впервые опубликованный в сборнике «Рассказы». Этим произведением Грин заставил критическое сообщество окончательно расколоться на тех, кто ценит его творчество за наблюдательность и правдивое отображение действительности, и тех, кому нравится именно необычность подачи материала, лишённая отражений будней текущего момента.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Есть мнение: создавая литературные произведения в первые годы творчества, Грин не считал себя писателем. Почему такого мнения он мог придерживаться? Видимо, причина в недостаточном умении придумывать. Пока Александр продолжал отражать действительность, ничего не измышляя сверх имевшего место быть.

1909 год проще представить в качестве разделения на рассказы, публикуемые в определённых периодических изданиях.

Третий выпуск «Нового журнала для всех» — повествование «Рай», состоявшее из трёх частей: «Завещание», «Любители хорошо поесть» и «Записки». Четвёртый выпуск — «История одного заговора» (другое название — «Маленький заговор»). Если в оных Грин и стремился к чему-то, но никак не к желанию увлечь случайного человека чтением. Не знай, кто автор, так бы и кануло в Лету.

А вот в шестом выпуске повествование «Остров Рено», от которого Александр предпочитает вести отчёт писательской деятельности. Части рассказа назывались следующим образом: «Одного нет», «Что говорит лес», «Блемер находит Тарта, «Гарнаш, улица Петуха». Грин описывал тропический остров, где по ходу развития сюжета происходило убийство, должное быть принятым за акт гуманности к раненному.

Для десятого выпуска Александр написал стихотворение «Мотыка», сравнивая свою натуру с сим орудием труда, более привычным под названием тяпки. Грин сообщал, насколько краски жизни поблёкли. Прежде он радовался, теперь же уподобился инструменту, которым постоянно долбят землю. Для шестнадцатого выпуска — стихотворение «За рекой, в румяном свете», оно же «Заря».

Активно Александр публиковался и на страницах журнала «Всемирная панорама». Во втором выпуске опубликован рассказ «Воздушный корабль», навеянный Александру творчеством Лермонтова. В двадцать первом выпуске — рассказ «Ночлег», он же «Конец», он же — написанный в другой редакции — «Конец одного самоубийцы». В двадцать седьмом выпуске — рассказ «Ловушка для крыс», он же «Барка на Зелёном канале».

Тридцать четвёртый выпуск — подлинно интересное повествование «Маньяк». Александр сообщал, как на приём к доктору пришёл смертельно больной туберкулёзом пациент, желавший излечиться от заболевания. Доктор мог ему выписать дорогое лекарство, только бы избавиться от навязчивости больного. Но не стал этого делать, честно заявив, помочь может свежий южный воздух и настой горечавки. Спустя время пациент вернулся свежим и цветущим. Доктор сразу же выстрелил в его голову из пистолета, тут же проведя вскрытие. Лёгкие больного оказались здоровыми. Теперь доктора судили, чему тот не печалился, поскольку помог миру найти избавление от туберкулёза, предоставив наглядное свидетельство в самом подлинном виде.

Дополнительно упомянем рассказ «Циклон», он же «Циклон в Равнине Дождей», опубликованный в тридцать шестом выпуске «Всемирной панорамы».

В газете «Слово» Грин разместил рассказы «Кошмар» (муж угадывал, какой предмет снимает жена, после чего его мучили сновидения), «Окно в лесу» (эпизод из охоты), «Штурм Четырёх ветров» (он же «Штурман Четырёх ветров») и «Происшествие в улице Пса» (чудак заставил всех завидовать его умению творить необычайные удачи, напоследок застрелившись, что объяснил в записке — поступил так из-за напряжённых отношений с девушкой).

Для «Биржевых ведомостей» Грин написал рассказ «Дача Большого Озера».

В этом же году Грин начал писать повествования, позже объединённые в рассказ «Наследство Пик-Мика». Сейчас это «Петух» (он же «Интермедия») и «Событие» (он же «Событие моряка»). Александр раскрывал для читателя элементы порыва к написанию произведений. Например, должен был пропустить через себя нечто, полностью осознав и переработав для лучшего понимания. Впрочем, рассказывать, как встретил человека, наряженного петухом, либо как герой повествования слушал собутыльника, примечая детали историй, вроде той, где захмелевший друг сознавался в содеянном — он пробил жене утюгом голову. Касательно последнего находилось оправдание: мол, морж своей благоверной в порыве страсти всегда пронзает тело бивнем.

Отметим ещё три стихотворения: «Молчание», «Смерть девушки», «По брачному объявлению». Они являются библиографической редкостью.

Автор: Константин Трунин

» Read more