trounin.ru

Баллада переведена Василием Жуковским в 1828 году

Всегда читатель вопросом задаётся: зачем написано произведенье, к чему сотворено стихотворенье? Толком смысла ведь не придаётся. Допустим, Шиллер про Трою писал, говорил о важных событиях войны, насколько важны должны быть они. И как он это подавал? Но раз желалось сотворить, падение троянцев до конца показав, новым Гомером отчасти став: тогда можно объяснить. Повержен град Приама наконец, рабами стали Илиона жители, ахейцы теперь для них гонители… принимай род Атридов власти венец. Да возроптал тогда же всяк, горькой судьбой гонимый, мраком души томимый, видевший в случившемся знак. Пусть ясно — пал Илион, Шиллеру надо было дописать исторический момент, использовал он веский аргумент: его точку зрения в балладе прочтём.

Не просто баллада — песня хоровая, как древние греки её на театральных представлениях пели, когда ещё выделить главного героя не смели, в том направлении мысли не прилагая. Петь хору полагалось, прочие лица за ним скрывались, отдельными голосами из толпы певших они раздавались, только так тогда возможным и представлялось. Певцов единство — стройный ряд: кто был среди них как победитель, кто судьбы своей хулитель? Предположишь, но не угадаешь никак. В таком духе решил Шиллер повествовать, отправив одних героев морем плыть, других — по земле следом бродить. На что ахейцы и троянцы могли тогда уповать?

Судьба поверженных понятна, презрения они достойны, за их унижение ахейцы спокойны, плывут с рабами обратно. Да разве следует так понимать? С презренными разве бились… кровью презренной разве в боях омылись? Не стоит, разве, честь погибшим всем воздавать? Тот же Гектор, воин в величии почивший, сражённый Ахилла рукой, так же — как ахейцы — герой, смертью мать с отцом омрачивший. И не Гектор один, всякий троянец, принявший гибель. Кого хулить, Париса, вероятно? Он-де поступил отвратно. Пусть аид ему будет отныне обитель. А разве достойны славы ахейцы сами? Живыми отчего-то оставшиеся. Может за славой вовсе не гнавшиеся. И такие речи произносились хора устами.

Завершилось противостояние, как о нём после судить не пытайся, делать то хоть красноречиво старайся, останется оно для потомков словно древнее предание. Всё-таки, из известнейших войн первая, нашедшая в поэмах и трагиков пьесах воплощение, ровно как и Шиллером не одно сложено стихотворение. Значит, на века легенда рождена верная. Как бы не жил человек потом, довольно про с Троей войну писать, ничего иного вовсе не сочинять, отправив не былое, а новое на слом. Может к тому и вёл Шиллер речь, о чём не сразу догадаться сумеешь, разного наговорить посмеешь, дабы стихотворением разум увлечь. Нет, не из простых побуждений Шиллер писал, представлял последствия войн без прикрас, в каждом поколении касающихся нас, но отказываться от войн никто поныне так и не пожелал.

Пить одно вино победителям и поражение принявших, сейчас они — враги до от нетерпения вражды, будут враждовать и их сыны, а после для далёких потомков преданием ставших. И снова война, речи неизменны остаются: почитания достойны павшие, уважения достойны проигравшие. Новые слова всё никак не найдутся.

Позволим о Жуковском оговориться. Зачем притворяться… Не его ли переводом баллады Шиллера могли наслаждаться? Никак не забыться. То неизвестно доподлинно, переводил вроде бы он, по его рукописям того не установлено, заметок в той же мере на найдём. И рифма — бледная довольно… Но раз принято считать. Поступим произвольно, Жуковского за переводчика и будем знать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Баллада переведена Василием Жуковским в 1818 году

О единстве Германии немец мечтает, он не прочь объединить под одно знамя всех, чей говор самую малость его язык напоминает. Усилия к тому он постоянно прилагает, понимая, ждёт на этом пути нацию успех, но тем беду народу предвещает. На Австрию немец постоянно кивает, на Скандинавию смотреть для него нисколько не грех, швейцарские кантоны в уме перебирает. Оттого немец с судьбою постоянно играет, о чём говорит история из разочарований и вех, только тяга к объединению его одолевает. А кто лучший пример для немца являет? Рудольф из рода Габсбургов, ведь пред ним покорился Пржемысл Отакар: чех. Той поры всякий немец возвращения желает. Теперь всякий помнит и знает, многих горестей хватил немец, если не всех, о чём Шиллер в очередной раз напоминает. Хорошо, когда единый властелин повелевает, когда он немец… не англичанин, не — тем более — лех. Да Шиллер о другом сказать желает.

Нужно поведать, как стал Рудольф королём. Баллады для того надо отведать. Певца сказание прочтём. Вот Рудольф — король, радостен чрезмерно. Хоть возвысился он столь, слушать песни велит непременно. Кто праздник украсит, кто решится петь? Почему немецкий народ квасит, тягу к прекрасному необходимо тоже иметь. И вышел певец, и запел о деянии добром, как некий отец, в поступке скромном, стремился к умирающему поспеть, не имея коня, реку не мог перелететь, снимая обувь с себя. Босым пойдёт вброд, выбора не имея, умирающий его ждёт, идти к нему — сил не жалея. Может святому отцу и не поспеть, не предложи некий рыцарь коня под седлом, теперь реку сможет быстро одолеть, благодарным будет притом. После вернёт коня хозяину он, но тот его не примет назад, был конь под святым седоком, уже такой чести хозяин лошади рад. Пожелал тогда отец, дабы славились рыцаря потомки в веках, чтобы королевский венец сопровождал род во всех временах. Тогда всем понятно стало, когда замолк певец, удивление иное настало: пел сам святой отец.

Такой сюжет в балладе Шиллер отобразил. Рассказал известное. Может излишне красноречив был, но послание сложено лестное. Немцу в себя придти пора, довольно свар, жизнь — не игра, Германия — не вечный пожар. Хватит огню разгораться, должен един быть дом, тем более надо стараться, как бы не пришёл Наполеон. Явится Бонапарт, разве не видит Австрию своим наделом? Нет таких карт, во Франции цвет которых не раскрасишь мелом. Да, Германия единой станет… под властью чужестранца-царя. Пусть лучше тогда Германия в омут канет, настолько народ не ценя. Рудольф из Габсбургов — дело иное. Стал Германией некогда править, осуществив дело благое, сумел разрозненный народ возглавить. Такому бы повториться, но мечты останутся мечтами, немцу с братьями не сплотиться, стали друг другу врагами. И ладно, иное теперь желанье, Шиллер хотя бы так его отразил, свежо старое преданье, но саму Германию объединить Фридрих всё же просил.

Что до российских палестин, там восседал отлично господин Жуковский, умелый переводчик Шиллера один, или не один: пожалуй, самый ловкий. Сущую малость изменений Василий внёс, существенными их назвать нельзя. Всё равно сомневающегося в этом найдёшь: кто ругал поэта, персону свою больше любя. Что до России, то трудно сказать, к чему баллада попалась Василию в руку, вдруг с рифмой тренировался, варианты думал подбирать, чем бы разбавить апрельскую скуку.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Баллады переведены Василием Жуковским в 1818 году

Человек слаб, куда и как он не иди. Человек — раб, могущества в нём не ищи. Создание природы, обязан вернуться назад. Возвышались и раньше народы, но следовал спад. В ничто человек обращался, ничтожеством представая в итоге. Он обязательно унижался, хотя и унижал других вроде. Всё временно в мире, проблем не явится свыше покуда. Смотреть нужно шире, не замыкаясь образом круга. Выйти за пределы понимания, забыть о человеческом… Разве трудно к тому приложить старания? Пусть и живя в Земли лоне отеческом. И пока человек остаётся природы созданием, боится могущества неясных сил, до той поры познакомимся ещё не с одним преданием, подобие чего Гёте сложил.

«Рыбак», «Лесной царь» — две баллады, они не разнятся сюжетом. Спеты на схожие лады — одним и тем же поэтом. Неважно, откуда Иоганн вдохновение черпал, показал наглядно он, как бы человек природой не повелевал, всё равно погибнуть обречён. Кто бы не мнился человеку, продолжает род людской трепетать, могло то казаться и древнему греку, любившему силы природы в богах представать. Но схлынула вода с прежних веков, человек невежественным стался, позабыл всех разом богов, обособиться от чуждого могущества старался. Он измыслил другое — тьму на судьбу. Теперь его преследует злое: видит погибель от зла он свою. И не дьявола помысел ему страшен, природы больше боится, оттого и природы лик приукрашен: в мраке неясного опасность таится.

Вот рыбак, он взирает на водную гладь. Он рыбачить мастак, не прочь больше рыбы сетями достать. Но страшится глубин, человеки там обитают, каждый там рыбам господин, ведь сказки о том вещают. И вот девица на гладь выплывает, туманит взором, внимание рыбака привлекает, награждает укором. Она вопрошала, отчего голоден настолько рыбак, ведь знала, не едят люди много так; если пищи не хватает, со дна рыб собирай. Так с рыбаком играет, подсказывая: дно — сущий рай. Воля ослабнет, поддастся рыбак уговорам, потому человеком меньше станет… может поддался он девицы укорам.

Другое дело — образ лесного царя. Он страшит, отказа не принимая. Кто ходит ночью в лес… поступает так зря: подозревая, судьба ждёт какая. В ночном лесу, где нет для путника защиты, там бродят призраки, желающие убивать. Не могут человеком пещерные предрассудки быть забыты, он будет стараться себя ободрять. Но так умеет делать человек в годах, успевший пожить. Юный разум — другой разговор. Разве страх может нести опасность… способен убить? Успевшему пожить то за вздор. А вот юное создание, не познавшее мир, поверит в любое предание, поскольку опытом сир. Оттого представит, будто душит его лесной царь, тогда как гибельным окажется только страх. Да разве приоткроешь незнающему мудрости ларь, когда мина смерти уже запечатлена в юных глазах.

С Гёте спорить смысла нет, человеку нужно лучше познавать тайны Вселенной. Нужно всегда знать твёрдый ответ, не допуская провидения участи, даже непременной. Когда человек осознает — нет для него в мире угрозы, тогда властелином обязательно станет, но всё равно будет лить слёзы, ибо не дано людям превозмочь природы дарование, останется человек существом, оттого в страхе его на свете пребывание, будет жить в невежестве своём.

Отчего и зачем, ради помыслов каких, однажды Жуковский решил, что потребен для перевода Иоганна Гёте стих? Василий переводил, к сердцу крепко прижимал, при жизни он не допустил, чтобы кто-то лишний о его данном пристрастии знал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Баллада переведена Василием Жуковским в 1818 году

Война — мужчин призванье: воевать! А женщин каково старанье… ожидать? Дал Шиллер потому посланье. Принимать? Дать ответом молчанье… не возражать? Или лучше уйти в изгнанье? Права слова не брать! Или устроить самобичеванье? Как знать! Стоит ли того старанье… силу воли испытать? Есть баллада — преданье. Нужно сюжет узнать. Рацарь отбыл на подвига исканье: себя показать. Не искал тому оправданье: должен крепость взять. В крови то было поле бранье: силу врага удалось смять. Но в душе рыцаря — воркованье: в мыслях девицу обнять. С войною в думах прощанье: домой скорее скакать. Но было у рыцаря знанье — не будут его ждать. Девице Бога милее призванье, его рабой хотела стать. Оттого и раздастся стенанье: рыцарь начнёт угасать. Со смертью ожидал он свиданье: будет в келье истлевать.

Девица не скрывала, рыцарь её помыслы знал. Девица Бога искала, рыцарь значения словам не придавал: дождётся она, придёт во славе окружён. Но была та война… болью поднятых знамён. Девица не ждала, в монастырь затворилась, осознанно на шаг сей шла, от любви за образом божьим сокрылась. Ей рыцарь оказался не мил, любовь лишь сестры обещала. Рыцарь того не уяснил, блажью та речь ему стала. На войну уходил, не умея добиться ответного чувства. С любовью он кровь вражью лил, отражая души ярость и буйства. Не ведал одного, никогда девицу ему не увидеть вновь. Стал монахом потому легко, хотя бы так смея снова обрести любовь. Но Шиллер жесток, заточив юношу в келью под окнами монастыря, ибо никогда не наступит срок, и рыцарь истлеет… с прежней силой любя.

Что звания рыцарю, что награды? Утрачена любовь, страшнее то кровоточащей раны. Он беден и убог в тоске, сердце томит печаль. Ему тяжело понимать удар судьбы: утраченного жаль. Он молод, если продолжал любовным чувством жить. Никакие войны, увы, не смогли его разум закалить. Сколько не рубил врагов, не пробивал стен, оставался юношей, не замечал мира проблем. Одна картина стояла перед глазами — девица во красе лет: может осмыслением мира обладавшая, раз приняла монашества обет. Но зачем закрылась от любившего её, удалившись за монастырские стены? Иначе не получить драмы, не усвоит внимающий жизни дилеммы.

Войны отчего? От неумения понять. Говорить так легко, если плохо реалии знать. Причина всего: пример для подражания дать. Кто не знает его? Тот не станет и брать. Дабы от сердца отлегло: старайся узнать. Представь мир — стекло: зачем разбивать? Что человека в оттенках света влекло, то нужно другим доказать. Так порождается зло: наступает час стекло разбивать. Это лишь к худшему влекло: и враг свой свет старался оправдать. Но чью душу отчаянье пекло, стремился сторону чужую принять. Только время утекло, ничего не сможешь поменять.

В том горе, и это горе пытались оправдать, собственным переживаниям давая ход. Кто возьмётся за подобную поэзию, разве чувства такие же питая, оттого в России Жуковский взялся за перевод. Пребывая в печали, так и не способный разрубить клубок, должный неизбежное принимать. Василий соглашался терпеть времени течение, иного ему всё равно не оставалось, надо немного подождать. Как бы на этом долгом пути, с рифмами воюя за столом, не пасть от истощения. Оттого и рождались для поддержания чувств работы над балладами, вроде Шиллера о рыцаре Тогенбурге стихотворения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Баллада переведена Василием Жуковским в 1813 году

Говорить не спеши, обладай умением молчания, не придавая значение кажущемуся важным тебе. Пусть это будет необходимым, мниться уместным и должным для выражения мнения в нынешнем дне. В сей час, минуту, секунду, кратчайшую долю мгновения — важно сказать, сгореть иначе в огне. Подумать нужно, никуда не спеша, ибо накличешь беду за говорливость самому себе. Так уже было однажды, когда поэта Ивика убили, в тот год, что дал окончание всякой войне. Убили его, причём знакомые, по злому умыслу или по чьему-то приказу, пребывая в твёрдом уме. Подстерегли на лесной тропе, нанося страшный удар, карая безвинного, растерзав тело на пне. Безумие! Мир о мире провозгласил, Истмийские игры в Коринфе ожидались. Да человек всегда пребывает во зле. Шиллер данный сюжет, с наставления Гёте, в балладу преобразил, напомнив о необходимости молчания всегда и везде.

Существует легенда, Плутарх её хорошо разобрал, болтливых осуждая, примером ярким случай с Ивиком стал чему. Понятно должно быть каждому: говорить в меру нужно, не ради бесед, познания ради, отдавая должное не себе одному. О том лучше сказывать на примере Ивика убийц, не сдержавших порыва воскликнуть, позабыв о тайне заботу свою. Предание сообщает, будто в момент гибели Ивик журавлей на небе увидал, должных стать свидетелями отныне ему. Журавлей он призывал про убийц донести, людям полагается о случившемся знать, иначе кару не понести никому. Уже тогда смеялись убийцы, зная о немоте журавлей. Не скажут они слова против, верные языку птиц своему. Так и было, не собирались журавли тайну убийства разглашать, следуя мимо, может к Посейдону в царство самому.

Но вот журавли пролетают, кричали явно с небес, о чём-то хотели поведать, внимание людей привлекая. Шиллер молчал, в общих чертах представляя сюжет, собственным смыслом содержание наполняя. Убийцы сами увидят полёт журавлей, не ведая про их желание тайну раскрыть, просто удивление их появлением выражая. Кто-то крикнул из толпы про птиц — мстителей Ивика, отчего насторожилась толпа, подлинную суть распознавая. Выяснилось сразу, убийца — крикнувший. К нему подступили, обличая в содеянном, будто это подлинно зная. Не всё сказано! История скупа. Баллада не даёт представления об имевшем место быть когда-то, писал о былом Шиллер играя. Куда ему спешить, к чему вести сказание, когда подлинных деталей не знает никто, на свой лад разное утверждая. Обличены убийцы, не сдержавшие эмоции и сказавшие лишнее, сами себя тем на смерть обрекая. То и следует понимать, до прочего не слишком вдаваясь, хоть изредка упущение убийц Ивика вспоминая.

Так и бывает, из века в век иного не случается, ведь всякое деяние легко сокрыть. Тому мешает человека желание, может из жажды личной славы, о поступке сообщить. Как не сказать другим — они убили, подняли руку на поэта, помешав ему в величии жить. Но нет того в предании. Отнюдь! Лишь обличение в болтливости. Любили много говорить. В лесу тишина, никто по тропе не шёл, оттого не мог свидетелем содеянного быть. Что до журавлей… То предание, сущую глупость показывающее, чтобы всё объяснить. Только нужно понять, даже мельчайшая деталь, с виду неважная, сможет в содеянном уличить.

В России балладу Шиллера переводил Жуковский. Как всегда, по отношению к Шиллеру, предельно чёткий. Никого другого, видимо, он насколько не ценил, раз перевод столь на похожесть броский. Во всём верный, ничего Василий не прибавил и не убавил: стих и без того был короткий.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Баллада переведена Василием Жуковским в 1809 году

Кассандры жизнь — это ли не горе? Знать грядущее — худшее из бед: ты видишь слёз скорых море, знаешь о краткости оставшихся лет. Тебе ведомы печали, когда кругом радостно всем. Как об этом другим говорить? Мало ли существует у человека и без того проблем, не сможет он к несчастьям подготовленным быть. То ведала Кассандра, знала про Трои судьбу. Видела: в город войдёт враг. Как ей выразить печаль свою, когда готовится родственник вступить в брак? Так думается, будто горек Кассандры путь. Да в том ли её беда на самом деле была? Нужно иначе на её умение взглянуть. Тогда станет ясно — видеть грядущее она не могла.

В сторону разговор. Отойдём от канвы на краткий миг. Достаточно знать о происходящем, давая оценку всему. Если брат Кассандры украл чужую жену, словно так всегда делать привык. Приведёт ли это к миру? Или принесёт это войну? Дело в другом, не верили Кассандре, её дар считали дурным. Несусветные вещи она накликать на город решила! Видимо, не раз языком своим, она сограждан прежде утомила. В том суть её способностей — говорить прямо в глаза. Прочее, домыслы Гомера и прочих слагателей поэм. Лучше бы молчала и не открывала Кассандра уста. Только не избежать Трое от ахейцев проблем.

О том и Шиллер задумался: стоит ли о правде людям говорить? Ты скажешь им, они тебя в ответ распнут. Пусть то хоть трижды явно, человеку проще слепым быть: правду не любят, её никогда не поймут. Потому отправил Шиллер Кассандру в лес, задуматься о необходимости разгласить истину. Каждое слово — имеет собственный вес: так было и так должно быть, воистину! Приятнее людям ласковый взор, о хорошем им скажешь — на руках понесут. Стоит сказать плохое — тот же укор, без раздумий кол между рёбер вобьют.

Говорит Шиллер: в незнании для человека благо сокрыто. Про знание говорит: к смерти ведёт. Но хорошее слово всё равно бывает быстро забыто. Обидное — долго в сердце живёт. Полукавствуй Кассандра, предайся веселью, быть сказу совершенно другим: не встретится она от слов своих со смертью, а троянцы бы верили — под ударами ахейцев устоим. Это понимала Кассандра, не умевшая смолчать. Скажет потом, когда баллада уже оборвётся. Шиллер решил повествованье не продолжать, положенный для понимания смысл между строк всегда даётся.

Но не всякий знает, как жила Кассандра дальше. Уплыла она с предводителем ахейцев на Пелопоннес. Пророчила и ему, говорила без фальши, а могла бы снова уйти и поплакаться в лес. Знала: убьют Агамемнона, поскольку за дочь, им убитую, желала кровь его пролить жена. Знала: сын его после поступит точь-в-точь, отомстит он матери за отца. Знала: погибнет там же, не способная преодолеть судьбы рок. Всё это хорошо для произведения, способного её жизнь во всех тонах отразить. Там получится дать читателю очередной урок, которому читатель поверит, но не задумается, что и с ним это может происходить.

Шиллер балладу сложил, нашлось ей место среди русских переводов: Жуковский старался дельный вид придать. Беда в другом, бытует и поныне средь народов… стремление глаза на правду закрывать. И до сих того, кто истину оберегает, кто бед грядущих опасается, того всяк прежде обижает, должному случиться ужасается. Оттого закрыты глаза, ушли закрыты: прольётся у слепых слеза, радужные надежды на лучшее слезами будут смыты.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как бы человек не смотрел на мир — он заблуждается. Неважно, кажется ему его восприятие правильным, либо не устраивает происходящее: он всё равно заблуждается. Раскаяние обязательно придёт, если получится осознать прежде содеянное. В самом деле, в обществе принято осуждать нацизм и политику Третьего Рейха, преимущественно за перегибы, допускавшиеся вследствие возникшей ненависти к европейцам, американцам и евреям. Почему это стало возможным? После Первой Мировой войны немцы оказались в кабале, они стремительно нищали, тогда как над ними едва ли не глумились. И это над немцами, считавшими себя на протяжении последнего века сильной нацией, способной справиться с любыми проблемами. Вполне очевидно, почему люди поверили новому лидеру — за которым пошли с воодушевлением. Но немцы раскаялись за свою опрометчивость, а вот европейцы, американцы и евреи продолжают думать, будто не по их вине националисты пришли к власти в Германии.

А каково было юному поколению? Тому, которое росло под давлением пропаганды национализма? Уж на нём должно было сильно сказаться. Виделось так! Но вот в 1960 году Дитер Нолль пишет «Приключения Вернера Хольта», где нет в немцах ничего от того, в чём их склонны обвинять. Никаких симпатий к Гитлеру, нет акцента на приветствия установленным жестом, наоборот, перед читателем индивидуалисты, стремящиеся жить собственными интересами. У кого-то предки славились армейскими традициями, тот и жаждет вступить в ряды вооружённых сил. Следом за ним потянется главный герой — юный парень, чья жизнь ничего не представляет. Потом станет известно про уход отца из семьи — талантливого химика, отказавшегося разрабатывать химическое оружие для массового уничтожения людей.

Ситуация становится понятной. И как Дитер Нолль обставляет повествование? Вполне в духе экзистенциализма, успевшего променять искание смысла жизни на обоснование необходимости становиться человеком. Разве получится стать разумным представителем рода людского, когда кругом война, причём, ты — на проигрывающей стороне, вокруг тебя — хулящие власть, совсем недавно её превозносившие… Сложно сказать. Во всяком случае, Нолль не показывает людей, достойных подражания. Он описывает подростков, чьё стремление — уподобиться взрослым. Для этого они совершают неблагоразумные поступки, на которые только и остаётся закрыть глаза, либо применить суровое взыскание. Не за просто так действующие лица получат недельный тюремный срок, а за довольно опрометчивые поступки, о которых Дитер не постеснялся рассказать.

Остаётся сообщить о войне. Пусть Третий Рейх терпит поражение, противник успешно продвигается к Берлину, то не мешает молодым людям защищать родной для них край. Они обучатся мастерству стрельбы из зенитных установок, а после перейдут в танковые войска, пока ситуация не окажется безнадёжной. Что произойдёт? Юные защитники будут выброшены на улицу, они станут побираться и выживать, стремясь найти хотя бы кроху пропитания. Вот тогда и наступит время для раскаяния… Главный герой у Дитера задумается: какого цвета окружающий его мир? Поймёт и заблуждения матери, с остервенением одобрявшей политику Третьего Рейха.

Произойдёт осознание и главного — не за те ценности боролись немцы. Уничтожение народов обосновывалось стремлением обеспечить превосходство арийской расы. Но зачем отбирались представители из славян для улучшения генофонда? Вполне очевидно, русские могли быть такими же претендентами на чистоту крови, может даже чище немецкой. Обо всём этом предстоит вспомнить, видя крах Третьего Рейха. Пока же, по итогам Второй Мировой войны немцы вновь унижены, но над ними уже не решатся глумиться. Каков будет завтрашний день? Об этом Дитер Нолль вскоре расскажет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Трагедия переведена Николаем Карамзиным в 1787 году

Когда грядёт буря, срывайте с розы лепестки сами. Снова драматургия предстала в свете созидания горестного события из ничего. Зритель должен был негодовать от развития событий на сцене. А если думать наперёд, то трагедия жизни разворачивается до наступления считаемых за благо процессов по сочетанию браком молодых. То есть о чём обычно не сообщается, ибо за счастьем горя не увидать, прекрасно раскрывается в пьесах, где кипение страсти превышает все мыслимо допускаемые пределы. Итак, однажды, на севере Италии в городке Гвасталла случилось тамошнему правителю полюбить красивейшую из горожанок.

Раньше сложно было любить. Образ любимой мог храниться в памяти, либо на изображениях. Порою потрет пленял мужчин, а иногда и заставлял приметить в девушке до того упущенные из внимания особенности внешности. Некоторые люди собирали коллекции, часто тем и ограничиваясь, считая достаточным обладать срисованной с женщины копией. Но властителям извечно желается большего, вот и поставленному блюсти порядок над Гвасталлой, захотелось отведать сладости лично. И если красавицу Эмилию он прежде видел мельком, теперь он мог наслаждаться её прелестью сполна, выкупив портрет у художника.

И в чём же следует ожидать драму? Убийства не раз случаются вне сцены. Развиваются события, так или иначе связанные с произошедшим. Тот же правитель подписывает смертные приговоры, не разбираясь, заслужил убийца смерть, либо он действовал из благородных побуждений. Да и сам правитель не имел чистых помыслов, вполне соответствующий представлению о власть имущих Италии, какой образ сложился о них благодаря труду Никколо Макиавелли. Ежели красавицу требовалось взять — властитель брал. Он организует похищение Эмилии, невзирая на возможные риски. Вполне очевидно, замысел нёс разрушительную для пьесы функцию — обязательно должны погибнуть люди, в том числе такая участь могла коснуться и самой похищаемой. Впрочем, влюбчивый правитель Гвасталлы легко найдёт себе другую суженную, ибо способен себе такое удовольствие позволить.

Какова же драматическая составляющая? Опозоренной девушке, пусть и не по её вине, полагается принять смерть. Чья рука занесёт над нею кинжал? В том и крылась мораль Лессинга, поскольку он желал видеть девушку с железным характером, способную справиться самостоятельно. У Эмилии были шпильки для волос, вполне способные проколоть грудную клетку и ранить сердце. Но разве так полагается завершать действие? Получалось неразумно, ведь она является пострадавшей стороной, скорее желающей избежать возведения на её имя хулы. Требуется единственное — оборвать нить страсти правителя, дабы более не смел помышлять об обладании ею. Но такому должен противодействовать кто-то другой. Кто же? Может быть тот, кому не посчастливилось стать её законным мужем? Но он был убит, отбиваясь от похитителей. Остался отец. Тогда зачем он помешал дочери заколоться? Зрителю очевидно — для создания трагического происшествия, гораздо более сильного по эмоциональности, нежели самоубийство.

Зрителю сомнительны морально-волевые качества выведенных на сцене действующих лиц. Конечно, некогда Шекспир заставил юных итальянцев творить безумства, не жалея жизни других, как не щадя и собственных. Каким бы образ итальянцев тех лет не являлся, ничего гуманного они не должны были чуждаться. Поднять кинжал на близкого — в крови у них с римским времён, о чём в той же мере успешно рассказывал тот же Шекспир. А на деле и не так уже важно, кто вершил в действительности самосуд. Формула «я тебя породил — мне тебя и убивать» всегда будет сопровождать человека, но за её реализацию всё равно придётся принимать полагающееся обществом наказание.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Никакое мнение не может быть отвергнуто без разумной на то аргументации. Но надо понимать, что всегда возможно одновременное существование противоположных мнений. Поэтому нет смысла отвергать мнение оппонента, поскольку необходимо с ним согласиться. Когда в споре сходятся двое, они тем самым помогают друг другу улучшить понимание мнения противоположной стороны и сильнее убедиться в правоте собственных суждений. Это и есть то, в чём Кант хотел убедить учёных и философов, доказав им бессмысленность полемики, если не преследуется цель лучше разобраться в понимании определённого затруднения.

Не стоит просить философа решить геометрическую задачу, ибо он не придёт к нужному выводу, которое легко будет достигнуто геометром. Также и с математикой, границы которой философ способен определить, но среди дефиниций, аксиом и демонстраций обязательно запутается. До Канта подобное определил Декарт, обозначив подход к решению текущих затруднений. Ежели философ начинает рассуждение с итога, выясняя детали, то математик исходит от деталей, достигая с их помощью итога. Посему признаем имманентность суждений Канта.

Поскольку нельзя отказаться от истинного чуждого мнения, лучше согласиться, что всё устроено лучшим из возможных образов, допускающим многовариантность. По этой причине Кант отрицает допустимость полемики в критике чистого разума, так как это сродни толчению воды в ступе. Стоит обратить внимание, о скепсисе и нейтральности речь не идёт. Вполне разумно демонстрировать коварство, убеждая других в верности противоположной собственной точки зрения, когда появляется необходимость успокоить ретивость ораторов. Рано или поздно, преодолев юный догматизм и зрелый скептицизм, человек обязан придти к осознанию чистого разума.

Всё сказанное Кантом в предыдущих разделах следует считать трансцендентальной гипотезой, доказываемую согласно следующим правилам: трансцендентальное доказательство следует заранее обдумать, допустимо только одно трансцендентальное доказательство, оно должно быть остенсивным (прямым), а не апологическим.

Трансцендентальная философия не позволяет делать открытий, она уберегает от заблуждений. Однако, природа позволяет разуму выйти за пределы допустимого, чтобы силой мысли постигнуть кажущееся невозможным. Впрочем, всё неизменно приводит к рассуждениям о свободе воли, бессмертии души, о бытии Бога, и к вопросам человека к самому себе: что я могу знать, что я должен делать, на что я смею надеяться.

Кант пришёл к основному заключению труда «Критика чистого разума»: делай то, благодаря чему ты становишься достойным быть счастливым. Это канон трансцендентальной философии. Возникает проблематика понимания морали, разрушаемая допусками вольностей различного воплощения в действительности скрываемых прежде желаний. Необходимо увидеть, что человек должен стать достойным счастья, причём не в своих глазах, а в представлении окружающего его социума.

Подошёл момент окончания изучения критики чистого разума. Философское воззрение Канта родилось спустя тысячелетия развития человеческой мысли, неизменно пребывавшей в борьбе противоречивых суждений. Результат этого противостояния — современный человек, впитавший лучшее из представлений предков о мире. Изначально философы делились на сенсуалистов (Эпикур), считавших мир прежде всего познаваемым чувствами, и интеллектуалистов (Платон), отдававших в познании мира главное значение рассудку. В отношении к самому познанию на эмпириков (Аристотель и Локк) и ноологистов (Платон и Лейбниц).

Теперь появилась примиряющая философия, согласная со всеми и выступающая против всего. Дал ли Кант миру то самое, что так желается видеть в его работе? Или человечество взяло всё лучшее от трансцендентального и трансцендентного, отринув призыв к необходимости допускать все высказываемые суждения? Думается, борьба с мыслящими иначе никогда не закончится, так как в ней и заключается стремление человека к обновлению им знаемого.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Апостериорно аналитическое суждение имеет у Канта ещё одно название — логический паралогизм. Под ним понимается ложное умозаключение с каким угодно содержанием. В основе такого суждения лежит неверное понимание действительности, трактуемое согласно определённым представлениям о должном быть. Отталкиваясь от ранее оговоренной допустимости антиномий, ценность всякого трансцендентного умозаключения стремится к нулю, если его сперва не осмыслить трансцендентально, поскольку иначе будет содержать имманентные предположения, основанные на самих себе.

Человек не знает о своей истинной человечности, пока не узнает мнение другого существа. Так дикарь не поймёт присущего ему дикарства, не будучи о том осведомлённым. Так невежда не убедится в собственном невежестве, не обретя инструмент для понимания этого. Нужен трансцендентальный идеал, способный разрешить сомнения. Для его понимания Кант предлагает представить первосущность (сущность всех сущностей).

«Критика чистого разума» неразрывно связана с осознанием существования Бога. Подошло время Иммануилу высказаться о более всего его беспокоящем. Истинно верно то, что Бог не может быть зрим. Как тогда согласовать трансцендентальную философию с фактическим отрицанием Высшей сущности, не отрицая? В труде «Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога» Кант пришёл к точно таким же выводам, которые снова предлагает ко вниманию спустя два десятилетия.

Допустимы три варианта доказательства: физикотеологическое, космологическое и онтологическое. Эти же варианты одновременно должны быть опровергнуты, чем Иммануил и занялся.

Например, во все времена существование Бога считалось необходимым, ибо не мыслим мир без Бога, как не мыслим треугольник без трёх углов. Или, согласно Лейбницу, если сущность существует, то должна существовать безусловно необходимая сущность. Но она должна быть зрима для трансцендентального её понимания, во всяком прочем случае заставляя сомневаться в правдивости любого утверждения касательно необходимости её существования. Если же сослаться на порядок в мире, являющийся верным доказательством присутствия Высшей сущности? Тогда почему необходимо говорить именно о божественности, а не о творце, понимаемом сугубо в качестве зодчего, всего лишь создавшего мир?

Поэтому Кант склонен считать критику чистого разума стремлением к деизму (Бог есть, но доказать этого нельзя), противопоставляя её теизму (Бог есть, и доказывать это не требуется). Насколько вообще оправданы размышления о Высшей сущности среди философов в эпоху Просвещения? Оказывается, философия Европы не могла отойти от религиозных представлений общества, неизменно вступая с ними в конфронтацию. Но если Лейбниц продолжал считать всё сущее исходящим от Бога, то Кант выразил в том сомнение, создав ещё одно ответвление — трансцендентальную теологию, отрицающую все доказательства, но согласную с необходимостью существования Бога.

Подводя итог рассуждениям о трансцендентальной диалектике, Кант изложил мысли о конечной цели естественной диалектики человеческого разума. Первым объектом идеи Иммануил определил самого человека, рассматривающего природу. Вторым — непосредственно окружающий человека мир. Третьим — сомнение человека в окружающем его мире. Надо понимать, в основании трансцендентальной философии находится третий объект идеи естественной диалектики, обосновывающий всё то, о чем смел предполагать Кант.

Как с обозначенных позиций познавать мир в дальнейшем? На страницах «Критики чистого разума» античный скептицизм перерос в релятивизм, чтобы оправданность трансцендентных суждений оказалась опровергнута. Помимо учения о началах теперь требуется учение о методе, должное дать представление, как найти применение трансцендентальной философии в суждениях, без чего придётся во всём сомневаться, готовясь к бесконечной стагнации, обязанной выродиться в нечто противное человеческому естеству.

Кант это предусмотрел. Вторая часть «Критики чистого разума» так и называется — Трансцендентальное учение о методе.

Автор: Константин Трунин

» Read more