Tag Archives: лессинг

Василий Жуковский — Басни из Лессинга (1818)

Жуковский Том II

Хоть басни и малы, размером многостраничным виршам уступают, они всё же больше важны, и все об этом знают. Ведал порою и Жуковский о том, хотя ведал редко очень, потому лишь к 1818 году в его исполнении прочтём, убеждаясь, насколько басенный труд на веки вечные прочен. Писал Василий басни и лично, было у него такое прежде иногда, делал он то на редкость отлично, о чём забыл — погасла баснописца звезда. Не нужно грусти, зачем оной предаваться? Не сам он, тогда переведёт мудрость чужую. Будет на переводческой ниве стараться, сообщая мудрость сложную и довольно простую.

Вот басня «Лисица и обезьяна». Про какие материи мог быть затеян спор? Касалось всё банального изъяна, объяснявшем обезьяний вздор. Задумала мартышка, скажем про неё так, ведь не хватало умишка, зверь она — простак. Она сказала — всякого покажет, любого изобразит. Да отчего лисице находить объект позора? Она иной ответ сообразит, освобождаясь от мартышкиного вздора. Всякий может показать, отчего не изображать достойного того? А тебя, мартышка, пора бы тебе знать, никто не покажет, не сочтут достойным. Это всё.

Вот басня «Конь и бык» — даёт поучение о разном на вещи взгляде. Например, конь быть осёдланным привык, то для него равносильно награде. Бык смотрит хмуро на такое, сбросит он седока, для него это от человека деяние злое, ещё бы в бок не упиралась ему чья-то нога. Конь иначе смотрел, не видел причины: зачем сбрасывать, если кто взобраться сумел? Достойный то поступок и для совсем юного мужчины. Правда не так сказывалось в басенном сюжете, мораль велась к непониманию действовать вопреки, всё равно останешься в ответе, вези седока или не вези.

Вот басня «Журавль и лисица» — ещё одно поучение о разном понимании сути. Лисе важен Париж и Ницца, прочее подобно болотной мути. Но бывал журавль в Париже, лягушек в полях окрестных едал, ему червей искать в земле — гораздо ближе, чем посетить великосветский карнавал. Того лиса не понимала, требуя рассказать о том, в чём ходит высший свет. Так ничего и не узнала, на то у журавля ответа нет.

Вот басня «Алкид» — так Геракла с рождения люди звали. Он наконец-то на Олимп проник, его там ждали. Всем удивляться пришлось, поскольку сын Юпитера стал почести Юноне воздавать. Разве другого занятия не нашлось, чем славить, смевшего кончины Алкида желать? Это мудрость христианства, о которой помнить следует всем, дабы не показывать присущего людям чванства, не создавая вековечных дилемм. Всё просто, разве иное суждение возможно? Геракл на Олимп попал против воли Юноны. Будь иначе, то непреложно, не одолел бы он путь, будь иные препоны.

Вот басня «Дуб» — величия показательный пример. Пока не рухнул, его мощи не осознавали. А как ветер повалить его смел, тогда, видя пред собою распластанным, наконец-то признали.

Вот басня «Соловей и павлин» — про прелесть дружбы с простым людом она. Пока соловья в лесу сторонились, от зависти явно, нашёл соловей в павлине друга сполна, и зажили они среди дворовой птицы очень славно.

Вот басня «Пастух и соловей» — про заполнение талантом пустоты. Пришлось соловью замолчать, ибо расквакались лягушки. Ему они мешали петь, не терпел он их простоты, не понимал способности судачить этой челяди и чьей-то служки. Что же, соловей, оттого и подняли лягушки гомон на весь лес, твой глас затих и теперь раздолье им. Радуются они, что соловья голос исчез, наслаждаются кваканьем они теперь только своим.

Вот басня «Меропс» — про птицу, якобы способную летать головой и хвостом вниз. Это сказ за мутную водицу, о человеке, что видит окружение себя близ. Пусть человек мечтает о полёте, хоть даже летит, коли взлетит — его легко обратно вернёте, ведь на иной мысли человек не стоит.

Вот басня «Дар волшебниц» — про людское желание гнаться за трудно достижимым. Знает всяк, насколько монархи способны строить планы. Всё им кажется возможным, но в действительности является мнимым. Незаметные мелочи причиняют болезные раны. Вот бы сталось так с людьми, чтобы хотели многого, о насущном помнить не забывая, ничего в том нет сложного. Да было бы так, судьба у человека сложилась иная.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Готхольд Лессинг «Эмилия Галотти» (1772)

Лессинг Эмилия Галотти

Трагедия переведена Николаем Карамзиным в 1787 году

Когда грядёт буря, срывайте с розы лепестки сами. Снова драматургия предстала в свете созидания горестного события из ничего. Зритель должен был негодовать от развития событий на сцене. А если думать наперёд, то трагедия жизни разворачивается до наступления считаемых за благо процессов по сочетанию браком молодых. То есть о чём обычно не сообщается, ибо за счастьем горя не увидать, прекрасно раскрывается в пьесах, где кипение страсти превышает все мыслимо допускаемые пределы. Итак, однажды, на севере Италии в городке Гвасталла случилось тамошнему правителю полюбить красивейшую из горожанок.

Раньше сложно было любить. Образ любимой мог храниться в памяти, либо на изображениях. Порою потрет пленял мужчин, а иногда и заставлял приметить в девушке до того упущенные из внимания особенности внешности. Некоторые люди собирали коллекции, часто тем и ограничиваясь, считая достаточным обладать срисованной с женщины копией. Но властителям извечно желается большего, вот и поставленному блюсти порядок над Гвасталлой, захотелось отведать сладости лично. И если красавицу Эмилию он прежде видел мельком, теперь он мог наслаждаться её прелестью сполна, выкупив портрет у художника.

И в чём же следует ожидать драму? Убийства не раз случаются вне сцены. Развиваются события, так или иначе связанные с произошедшим. Тот же правитель подписывает смертные приговоры, не разбираясь, заслужил убийца смерть, либо он действовал из благородных побуждений. Да и сам правитель не имел чистых помыслов, вполне соответствующий представлению о власть имущих Италии, какой образ сложился о них благодаря труду Никколо Макиавелли. Ежели красавицу требовалось взять — властитель брал. Он организует похищение Эмилии, невзирая на возможные риски. Вполне очевидно, замысел нёс разрушительную для пьесы функцию — обязательно должны погибнуть люди, в том числе такая участь могла коснуться и самой похищаемой. Впрочем, влюбчивый правитель Гвасталлы легко найдёт себе другую суженную, ибо способен себе такое удовольствие позволить.

Какова же драматическая составляющая? Опозоренной девушке, пусть и не по её вине, полагается принять смерть. Чья рука занесёт над нею кинжал? В том и крылась мораль Лессинга, поскольку он желал видеть девушку с железным характером, способную справиться самостоятельно. У Эмилии были шпильки для волос, вполне способные проколоть грудную клетку и ранить сердце. Но разве так полагается завершать действие? Получалось неразумно, ведь она является пострадавшей стороной, скорее желающей избежать возведения на её имя хулы. Требуется единственное — оборвать нить страсти правителя, дабы более не смел помышлять об обладании ею. Но такому должен противодействовать кто-то другой. Кто же? Может быть тот, кому не посчастливилось стать её законным мужем? Но он был убит, отбиваясь от похитителей. Остался отец. Тогда зачем он помешал дочери заколоться? Зрителю очевидно — для создания трагического происшествия, гораздо более сильного по эмоциональности, нежели самоубийство.

Зрителю сомнительны морально-волевые качества выведенных на сцене действующих лиц. Конечно, некогда Шекспир заставил юных итальянцев творить безумства, не жалея жизни других, как не щадя и собственных. Каким бы образ итальянцев тех лет не являлся, ничего гуманного они не должны были чуждаться. Поднять кинжал на близкого — в крови у них с римским времён, о чём в той же мере успешно рассказывал тот же Шекспир. А на деле и не так уже важно, кто вершил в действительности самосуд. Формула «я тебя породил — мне тебя и убивать» всегда будет сопровождать человека, но за её реализацию всё равно придётся принимать полагающееся обществом наказание.

Автор: Константин Трунин

» Read more