trounin.ru

Путь Хаггарда в литературу начинался с публицистической работы. Райдер взялся показать исторические и политические процессы, происходившие на юге Африки. Успеха это начинание ему не принесло, наоборот — обременило расходами. Уже написанный труд не брались публиковать, а где согласились, там попросили внести определённую сумму, которую Хаггард так и не оправдал. Сообщить он хотел о ситуации вокруг непростой обстановки, в центр которой Райдер поставил вождя зулусов — Кетчвайо. Вот о нём и о его белых соседях читателю следовало узнать подробнее.

На момент издания книги казалось ясным — зулусы отныне полностью контролируются англичанами. Даже верховным вождём над ним поставлен не зулус, а англичанин — Джон Данн. Но прежде требовалось вообще вспомнить о предыстории. Хаггард в чётких штрихах воссоздал историю возвышения зулусов под руководством Чеки, доведя её до современности. Им в обязательном порядке упомянуто и прошлое земли, занимаемой бурскими колониями. Оказывалось, данные области не имеют истории, причём буквально. Некогда люди Чеки прошлись по ним огнём и ассегаем, убив каждого и уничтожив всё рукотворное. Поэтому создалось небывалое — появилась земля, на которую исторических прав никто не имел, за исключением зулусов, взявших её по праву завоевателей. Англичане сломили такое мнение, в ходе англо-зулусской войны получив контроль по праву сильного.

Хаггард предложил красивую легенду о предсказанном зулусам поражении. Будто бы когда-то они нанесли обиду, в ответ получив весть о должных явиться мстителях с моря, обязанных уничтожить государственность зулусов. Тогда это приняли со смехом, ведь никто и никогда не являлся с моря с целью завоевания. Читатель понимал возможную надуманность данной легенды, скорее сочинённой самими англичанами для подавления морального духа зулусов. Легенду Райдер дополнил описанием обычаев местных племён, вроде принятого в африканском обществе многобрачия. Ещё одна традиция — пока мать кормит ребёнка грудью, муж с ней не контактирует.

Помимо интересов англичан, активно вмешивались в дела зулусов колонии европейцев-переселенцев — Наталь и Трасвааль, в свою очередь представлявшие интерес и для английской короны. Об этом Хаггард ещё успеет рассказать в публицистическом произведении «Последняя бурская война». Пока же следовало уделять основное внимание зулусам, но Райдер о них ближе к середине повествования словно забывает. То согласуется как раз со второй частью названия, поскольку речь на равных ведётся не только о самом Кетчвайо, но и про его белых соседей.

Почему же данный труд Хаггарда прошёл мимо читателя? Тема казалась важной для общества Англии. Два года назад отгремела англо-зулусская война, ставшая откликом зулусов на нежелание окончательной потери независимости. За пять лет до войны англичане решили объединить все государственные образования юга Африки по типу конфедерации, каким образом они поступили в отношении Канады. Следом за войной 1879 года разразилась первая англо-бурская война против Трасвааля. Жар сражений ещё остывал, когда Райдер брался опубликовать книгу. Может причиной стал перенос внимания с юга на север Африки, где разгорался конфликт вокруг Суэцкого канала.

Не помогло Хаггарду и переиздание труда в 1888 году. Читатель решительно отказывался интересоваться трактовкой Райдера. По этой, или по иной причине, Хаггард сконцентрирует силы на художественной литературе. Впрочем, нет нужды заглядывать вперёд и заранее делать выводы, не подойдя к знакомству с самими произведениями, над которыми Райдер продолжал трудиться до конца жизни. Главное, Хаггард обозначил ту часть мира, к которой чаще прочего будет обращаться. И этой частью станет как юг Африки, так и весь континент в целом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

У России осложнение во внешней политике? Ищите концы в Польше. Они обязательно есть, но доказать правоту таковых суждений никогда не сможете. Из-за чего поляки могли взъесться на Екатерину II? Конечно, вследствие первого раздела Речи Посполитой 1772 года. Тогда же зародился ряд польских конфедераций, ставивших целью вернуть Польше утраченное. Одним из участников Барской конфедерации был Кароль Радзивилл, более известный под прозвищем Пане Коханку. Именно ему приписывается создание мифа о княжне Таракановой, будто бы дочери царицы Елизаветы Петровны. Он же мог стоять за бунтом Емельяна Пугачёва, что остаётся на уровне грубого предположения. Мельникова более озадачила фигура Таракановой, интерес к которой проявился в шестидесятых годах. Художник Флавицкий поддержал версию смерти княжны при наводнении, будучи заключённой в Петропавловской крепости. Требовалось разобраться — так это или нет. Заодно понять, кем в действительности являлась самозваная принцесса Владимирская.

Действительной истины установлено не было. Исследователи её жизни пытались найти факты, чего сделать не сумели. Прошлое княжны окутано таинственностью, как и её смерть. Мельников в той же мере утверждал — княжна сама не знала о себе. Она и на следствии постоянно ссылалась на безвинностью, поддерживавшая суждения о происхождении, не придавая им значения. Может она и не дочь царицы Елизаветы — того ей знать не дано. Но если так говорили другие, она того не отрицала. Во всяком случае, ходивший по Европе слух побудил Екатерину II взять ситуацию под личный контроль и направить в Италию графа Орлова-Чесменского. Обманом Тараканову пригласили на корабль и заключили под стражу. Может показаться, самозванка не могла причинить беды. Однако, некогда поляки уже пришли в Москву с самозваным сыном Ивана Грозного — Дмитрием. Повторение такого следовало избежать.

В княжне Таракановой смущало многое. Но самое основное — её склонность именовать себя принцессой Владимирской, каковых никогда в России не существовало. Другие сомнения — богатый набор впечатлений, пережитых самозванкой. Она побывала во многих местах Европы, была с поездкой в империи Османов. Осталось думать про стремление к впечатлениям, для чего требовалось обязать кому-то её содержать. А как не сыграть на чувствах противников России, предоставив им право на мечту о казавшемся неосуществимым? Сама или по подсказке Радзивилла, Тараканова раздавала обещания, лишь бы сыскать поддержку. Что же, сказочность аппетитов княжны охлаждала благодетелей. Незадолго до заключения под стражу, от неё отвернулись практически все, в том числе и Пане Коханку.

Мельников занял однозначную позицию — Тараканова умерла от чахотки. Наводнение случится через несколько лет после её смерти. Впрочем, для создания негативного мнения о России, в Европе допускалось широкое отступление от имевшего место быть. Жестокостей на допросе Мельников не упоминает. Самозванку допрашивали, но без пристрастия. Не желала она сообщать о себе так интересовавшее Екатерину II. Требовалось узнать имена заговорщиков. Пусть известен Кароль Радзивилл, чего казалось мало, и уже стало не столь важным. Кто стоял непосредственно за его действиями? Этого Тараканова точно не знала. Да и как судить о допросе, опираясь лишь на официальные источники? Всё равно известно малое, остальное могло быть уничтожено.

Про княжну Тараканову Мельников рассказал в духе исследования. Это не художественный текст, и даже не исторический детектив. Требовалось разобраться в личности человека, одного из числа самозванцев, так часто заявлявших о правах на престол. Однако, Тараканова таковых требований не предъявляла. Скорее нужно судить так: она стала жертвой интриг.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Похоже, Мельников пробудил интерес читателя к сектам. Материал оказался подан в требуемом духе, отчего его актуальность сохраняется и поныне. Можно больше сказать, данный труд Мельникова скорее не подлежит рассмотрению, уступая множественным пересказам. Но обратиться к сему труду всё-таки следует обязательно, если есть желание разобраться в существе вопроса. Ведь не из простых побуждений люди прибегают к тем или иным верованиям, что-то ими обязательно движет. Как не ссылайся на ложное мудрствование, понять ход мыслей сектантов всё равно не сможешь. Течений в сектантстве не счесть, но одно устанавливается точно — в части мировоззренческих установок они склоняют человека к разрушительной деятельности, направленной на создание благости сугубо пустыми посулами.

Установить единство истины невозможно, что не мешает людям безапелляционно настаивать на допустимости. Потому особо опасны секты, члены которой должны понимать необходимость соблюдения молчания о её существовании. Это мешает ответной риторике, способной уничтожить новоявленное религиозное течение на корню. Как в случае с хлыстами, достаточным оказалось вскрыть суть их учения, узнать про совершаемые ими обряды, отчего человек, обладающий здравым рассудком, предпочтёт их сторониться.

Мельников напомнил, что прозвание хлыстов у людей ассоциируется с хлыстом, которым сектанты наносят себя повреждения. Это нет так. Прежде они именовались крестовцами, хлыст в обрядах они не использовали. Хлыстов ранее именовали даже квакерами, ибо они проявляли богобоязненность — обязательно тряслись при произнесении молитвы.

Основное содержание «Тайных сект» Мельников уделял хлыстам, мало обращая внимания на прочие религиозные течения. Так он упомянул боголюбов, известных со времени принятия болгарами христианства. Поведал и про купидонов, они же капитоны (по имени некоего пустынника, жившего в XVII веке). Тот Капитон проповедовал необходимость смирения, отказывался от чревоугодия, в постные дни ел крайне мало, а на Пасху вместо яиц отваривал луковицы.

Мельников сделал ещё одно примечательное наблюдение, заставляющее иначе смотреть на превозносимых в русском православии юродивых. Уж не хлыстами ли являлись блаженные? Это заставляет думать шире, понимая под всяким истово верующим отнюдь не христианина, поскольку отдающийся вере чрезмерно, способен оказываться не тем, за кого его принимают. Ежели подобным образом рассуждать, получится дойти до мыслей о подобии мирового заговора, когда за истину выдаётся одно, тогда как сами адепты исповедуют совершенно иные представления о религии, вознося молитвы иначе и прославляя иных лиц.

В целом, «Тайные секты» наполнялись информаций по остаточному принципу. У Мельникова остались факты, которыми он желал поделиться и не находил им применения. Может потому в очередном выпуске «Русского вестника» за 1868 год вышла ещё одна статья от Павла. И может уже тогда он задумал продолжить писать о расколе, придав повествованию художественную обработку. Так вскоре он определится с замыслом, приступив к написанию большого романа «В лесах».

Как же быть непосредственно с сектантами? Несмотря на обилие информации, ставшей известной, считать её за определяющую Мельников не мог. Не смог бы он и повествовать, не имея к тому пристрастия. Гораздо лучше писать о современных ему потомках раскольников, придерживающихся благочинности и не допускающих радикального пересмотра воззрений. Чем плохи поповцы? Их испортила такая же непримиримость архиереев, которой были подвержены священники никониан — речь про отсутствие стремления идти на компромисс, более от нежелания утратить ныне занимаемые позиции.

Основные мысли о раскольниках и сектантах Мельников практически высказал. Осталось применить наработанный материал для монетизации. Как бы не хотелось об этом говорить, но дальнейший труд Павла — сугубо стремление зарабатывать на литературном труде.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Самая таинственная секта и мало понимаемая — скопцы. Узнать об образе мыслей следовало обязательно. Мельников то успел сделать за время пребывания в Арзамасе, пока они не затворили уста. Быть среди них оскопившимся не считалось обязательным. Наоборот, среди скопцов имелись пророки из хлыстов. Мужчины и женщины в секте имели одинаковое значение. Вот и всё, о чём мог прежде знать сторонний человек. До Мельникова к скопцам скорее проявляли сочувствие. Но после описания ряда их обрядов в «Русском вестнике», отношение к скопцам должно было измениться на непримиримое.

Для благостного прозвания секты, скопцы называли себя белыми голубями. У них имелась и собственная мифология, берущая начало от царицы Семирамиды, оскопившей сына за отказ в интимной близости. Само же движение зародилось усилиями Ивана Тимофеевича Суслова, почитаемого равным Христу. О нём сложились удивительные сказания, согласно которым и он был распят, к тому же с него сдирали кожу, каждый раз он воскресал. Движение быстро распространялось. Особенно примечательным Мельников считает момент, когда крестьян за оскопление наказывали солдатской службой. Это возымело обратный эффект — среди солдат стало стремительно распространяться скопчество.

Заповеди скопцов могут создать ложное о них представление. За видимой кротостью сокрыто зверство проводимых ими обрядов. Они отрицают брак, считают недопустимым употреблять спиртное, вести нужно благой образ жизни, не воровать и не предаваться праздности. При этом, основной их обряд — ходить посолонь, то есть водить хоровод по солнцу, доводя тем себя до исступления, стремительно ускоряясь, пока не наступало изнеможение. После такого действия порою устраивались оргии, сопровождаемые кровавыми ритуалами.

Трудно судить о правдивости описания зверств хлыстов, поскольку Павел опирался на свидетельства, сообщённые прежними исследователями. Приводится история, как девушке отрезали грудь, после, все участвующие в ритуале, приступали к поеданию её плоти. Младенцам принято было прокалывать сердце, выпускать из трупа кровь и пить её, само тело иссушать и истирать в порошок, дабы принимать в виде снадобий.

Так в чём различие между скопцами и хлыстами? Мельников заключил так: хлысты стремятся бороться с искушениями тела силой воли, тогда как скопцы лишают тело возможности претерпевать желания. Сами хлысты подобное нанесение увечий считают недопустимым, противоречащим их представлениям о должном быть.

Человек со стороны не сможет определить, истово верующий перед ним христианин или сектант (или сектатор, как говорил непосредственно Мельников). О том, что являешься членом данного религиозного движения — было запрещено говорить. Не допускалось разглашать тайну ни родным, ни под пытками. Вследствие этого выявление хлыстов долгое время считалось спорадическими случаями, под которыми не следует искать более доступного при поверхностном знакомстве.

Как же быть? За внешним лоском кроется противоречие. Отчасти воспринимаемые за христиан, хлысты ими не являются. Они посещают православные храмы, соблюдают полагающиеся обряды, при этом оставаясь верными собственному внутреннему распорядку. Их даже нельзя назвать раскольниками, так как они станут сторонниками всякой религии, имеющей самое широкое распространение в стране. Их главный принцип — не выделяться. Тогда как в прочем, они вольны самостоятельно распоряжаться им доступным пониманием следования заповедям.

Возможно, рост влияния хлыстов, а в месте с тем и скопцов, является результатом закрытости секты и крайне болезненным выходом из неё. Мельников о том не стал рассказывать, но как-то сектанты должны иметь возможность ступить на обратный путь. Кажется, такой шаг для них невозможен. Разве не будет применим кровавый ритуал к оступившимся?

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Письма о расколе» Мельников начал публиковать в «Северной пчеле». Требовалось наконец-то определиться, что из себя представляет результат реформ Никона. Несмотря на прошедшее время, так и не было принято, что понимать под расколом. Точно установлено существование множественного количества сект, но позволительно ли их применить к пониманию как раз раскола православной церкви? Отнюдь, к раскольникам (схизматикам) Мельников предложил относить только поповцев, а всех беспоповцев и прочих считать еретиками. И он для того приводит весомые доказательства.

Должно быть понятно, раскольники возникли после раскола. Они не могли существовать до него. Однако, практически все существовавшие в России секты, имели сторонников задолго до реформ Никона. Некоторые из них и вовсе не относятся к христианству, хотя на показ представляются истово верующими во Христа, вроде тех же хлыстов и их радикального ответвления — скопцов.

Разбираться с расколом полагалось Петру I. Он унаследовал проблему от отца — Алексея Тишайшего. Но Пётр следил за формальным восприятием движения раскольников. Он обязал схизматиков сообщать о себе, облачаться в определённую одежду и платить налог. Тем более, Петру было выгодно иметь людей в отдалённых частях страны, куда кроме раскольников никто не желал отправляться. Пётр отказался от идеи испанской инквизиции и не допускал никакой мысли истребления, преследуя сугубо выгодные для государства цели. То есть Петром в полную меру использовался принцип: сперва прояви милость, после зверствуй. Узнав обо всех раскольниках, он прежде получал с них доход. Разумеется, часть сект так и осталась вне его внимания, ибо они были тайными.

Продолжая повествовать, Мельников посчитал нужным рассказать о политике Петра III, положившего конец любым преследованиям раскольников. За то его деяние его и поныне продолжают чтить в среде схизматиков, порою считая едва ли не тем самый вторым воплощением Бога. Екатерина II продолжила терпимо относиться. А вот ко времени правления Николая I вопрос раскольничества обострился, поскольку потребовалось провести чёткую черту между раскольниками и еретиками. Почему? Раскольники продолжали в молитвах словословить о долголетии царя, тогда как еретики того не делали.

О поповцах Мельников впоследствии напишет большое исследование, как и о ряде некоторых сект, пока же в «Письмах о расколе» он опирался на труды прежних исследователей, стремившихся к классификации. Так, например, выделялись иконоборцы, признающие прежде написанные иконы и отрицающие новые. Были и жидовствующие, при том не знавшие содержания Талмуда. К сектантам следовало относить молокан и субботников. Отдельно Мельников приступил к необходимости понять сущность хлыстовства, как самой яркой среди сект, долгое время остававшейся тайной. Существовало это религиозное движение задолго до раскола, пришло на Русь со стороны Польши и Силезии.

Через год после «Писем о расколе» Мельников приступит к публикации «Очерков поповщины», проведя полноценное исследование, выяснив первые шаги поповцев и их стремление к продолжению существования, невзирая на возводимые препоны. Их отличительная черта — появление собственного духовенства, обычно переходящего из движения никониан, то есть считаемых в России за правоверных, а также стремление придерживаться старых обрядов, изменённых Никоном.

В 1867 году Мельников накопит материал и о тайных сектах, особенно сообщив важные сведения по проблематике понимания хлыстовства. До сих пор при упоминании скопцов не существует определённого мнения, разве только связанного со знанием единственной особенности их мировоззрения — необходимость оскопления как способ одолеть телесные искушения. Этим они и отличались от хлыстов, во всём остальном имея с ними полное соответствие.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поверхностная интерпретация истории — не есть подлинное знание имевшего место быть. Карамзин брался за то, в чём он отчасти был силён, но к чему не проявлял подлинного внимания. Россия для него представала могучим государством, чьё временное благополучие стало возможно благодаря отсутствию династического кризиса и сильной центральной власти. Покуда над государством стоял единый правитель, до той поры не знать России бед. В доказательство этого он составил записку, представленную вниманию императора Александра I, долгое время остававшуюся неизвестной его современникам. Излишне вольно Николай относился к былому, возводил на государей обвинения, неизменно подводя к пониманию необходимости сохранения имеющихся достижений, достигнутых за счёт деятельности прежних правителей. Нынешнему государю не следует продолжать перенимать моральные и политические установки европейских держав, ибо у России всегда был и должен быть в будущем только собственный путь развития.

Некогда Русь была велика. И величие её созидалось едиными властителями. Не пойдут ей в пример римляне, за раздором утратившие независимость. Не пойдут и ближние соседи, вроде поляков, заигравшиеся в демократию, отчего они лишились государственности. Не станут примером и французы, некогда отказавшиеся от монархии, её же в итоге всё равно принявшие обратно. И англичане в той же мере, ранее французов казнившие королей, чтобы над ними снова стали владычествовать короли. Зачем подобное повторять в пределах России? Разве мало примеров смут, стоивших русскому народу спокойствия? Некогда князья начали резать друг друга в непрекращающихся междоусобицах — как результат: завоевание Руси монголами. Что до допущения до власти бояр, так и того хуже имеются примеры. Вот Смутное время, доведшее государство до пришествия интервентов, вплоть до коронования поляка Владислава властителем Русского царства. Хорошо, смута прошла, настало время выбирать правителя из своей среды. Кого выбрали бояре? Наиболее слабого — Михаила Романова — дабы им помыкать. Так стоит ли теперь снижать значение власти императора? Если к чему это и приведёт, то к новым бедам для России, пусть и через достижение мнимого благополучия.

Созидая логически верный вывод, Карамзин опирался на неполное знание истории. Ивана Грозного он хвалил, совершенно не понимая, из каких побуждений он проливал кровь бояр, церковников и русского народа. Бориса Годунова, наоборот, называл кровопийцей, заслуженно считаемого потомками худшим из правителей. А ведь о Годунове Николай впоследствии будет отзываться положительно, представив в качестве, опять наоборот, наиболее прогрессивного и заботящегося о народе государя.

Что до взятого Россией курса на Европу — к тому будто бы Пётр I изначально и вовсе не стремился. Словно не было подвижников, бравшихся переосмыслить существование русского человека, за своей уникальностью забывшего о необходимости соответствовать представлению о современном дне для всего человечества и каждого человека, будучи отдельно взятым. Разве брат Петра — царь Фёдор Алексеевич, рано почивший — не имел стремление к Европе? Нет, пока Карамзин не знал хорошо историю, интерпретируя сугубо по некогда ставшими известными ему обстоятельствам. В Европу Россию надоумил вести Лефорт, совершенно случайно оказавшийся в России. Как поступил в дальнейшем Пётр? Он взялся построить столицу ближе к европейским границам, для чего выбрал самое неприспособленное для того место, должное отталкивать промозглой погодой и болотами. Разве в таких местах возводят столицы? Отнюдь, выбирается красивое и благодатное место. Что же, Россия должна идти наперекор всем, поступая всегда плохо для самой себя.

До Екатерины Великой Россия падала в пропасть. Всякий поставленный во власть заботился о собственном кармане. И даже после Екатерины пропасть разверзлась вновь, ибо император Павел оказался истинным тираном, равным которому в истории государства был лишь Бирон, тогда как никто более с ними сравняться не мог. Уж таково об этом мнение Карамзина! Но и при Екатерине народ на озлобился на правительницу. Случилось то согласно обретения населением России пресыщенности. Когда человек забывает о плохом, он и в хорошем видит сугубо негативное. Не означает ли это, что заботиться о благосостоянии страны следует, но всё-таки держать людей в узде, ибо должны знать цену для них делаемого? Пусть император Александр о том задумается, покуда взятый им курс на либерализацию не привёл к похожему озлоблению населения.

Опять же, говорить о Павле требовалось осторожно. Но как, ежели был он тираном? Он награждал без заслуг и казнил без вины, армию превратил в капральщину. Такой болид горел ярко и сжигал сам себя, отчего оставалось дождаться, когда он начнёт угасать и потухнет окончательно. Власть такого государя требовалось терпеть, так как лишать властных полномочий правителя нельзя. Ведь кому дать подобное право? Чем тогда он будет отличаться непосредственно от самого Павла? И даже теперь, задумавшийся об ограничении власти, Александр должен понимать: во-первых, государь должен быть один; во-вторых, если в стране властными полномочиями будет обладать кто-то ещё, между ними возникнет противоречие, грозящее катастрофой. Важно придерживаться единственного правила — правителю следуют всегда быть добродетельным.

Что до внешней политики, важно придерживаться собственного политического курса. Да, можно помочь Пруссии и Австрии в борьбе с Наполеоном. Но нужно помнить, уже завтра бывшие союзники задумаются о войне непосредственно с Россией. Лучше озаботиться делами внутри государства. Ни в коем случае не стоит перенимать законов прочих держав, поскольку для России они применимы быть не могут. Гораздо полезнее заняться приучением к получению образования собственных граждан, как через пятнадцать лет общество преобразуется и измыслит для себя всё, что ему требуется. Пока же, когда в Москве с трудом наберётся сто человек, грамотных в правописании, задумываться о чём-то сверх того и вовсе не следует. И на службу нужно брать умелых людей, не довольствуясь сугубо их происхождением. И прочая, и прочая, и прочая…

А вскорости Карамзин и вовсе поймёт: нет величия для русского народа без созданной для него истории величия русского народа. Собственно, над тем Николай и будет работать до конца жизни.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Взять Максима Грека и удовлетвориться в изучении истории русской словесности двумя его трудами — деяние, схожее с кощунством. Но так поступают исследователи, нисколько того не стесняясь. И писал бы он на темы мирян или о религии только мыслил — то не суть важно. Максим Грек — деятель, оставивший наследие. И не всё оно доступно вниманию, да есть частица, к коей требуется проявить уважение. И пока не будет воздано сему мужу доброму, остаётся надежду хранить на лучшее. И о судьбе Максима Грека лишний раз напоминать нет желания. Прибыл он на Русь, искушаемый грехами католическими. И не стал он к католикам проявлять сочувствия, ибо есть среди них светильники, более же — к пакости склонных. И так думается, ежели забыть о возникшем в православии XVI века споре между стяжателями и нестяжателями. Были среди них люди добрые, а были — иного мнения о должном. А что же до Максима Грека, то видел он примеры добродетели в стане православных, не менее их видел и в стане католическом. Во всяком краю есть люди добрые, злых же всегда более — куда не посмотри. Оттого и не надо быть горячим в суждениях. И дабы было так — вот две истории: про понимание счастья одна, вторая — о добром муже, мучимой смертью дух испустившем.

Что до фортуны — это ложь немецкая. Это колесо, жатву собирающее. И нужна фортуна всякому, кто о счастье мыслит. Ведь обращает мирянин взор к небу, взывая к Богу, прося юдоль скрасить его сладостью. О малом просит он — пусть снизойдёт благость на него божеская, пусть появится пятнышко светлое, пусть радостным станет день грядущий, пусть счастье постучится к нему в дом, и он откроет дверь дома того, и откроет сердце для добра свершения, и душа его заиграет яркими красками. Но видел в том Максим Грек едва ли не дьявольское наваждение. Зачем счастье человеку? На какую удачу он надеется? Где сказано было, что Бог — есть тот, кто счастье людям даёт? Если и ниспосылает он, то установления, либо казни насылает он, и никогда не сообщает каждому просящему отдельной благости. О всех проявляет заботу Бог, и ко всем он предъявляет требования. Что до счастья каждому дать быть должного — от дьявола то желание. Так и сказал Максим Грек, право распоряжаться счастьем присвоив твари некой, о которой сам он не ведает.

Что до доброго мужа, испытание смертью принявшем. Звали его Савонаролой, и был он католиком. Знал о нём Максим Грек, может видел, и отбывший прочь, прознав про казнь его. Сказал он повесть страшную, памяти достойную. Показал общину, наполнению светильниками. Жили монахи там, в благочестии пребывали. Не просили ничего себе, живя в строгости. Постились они, вериги носили они, в одиноких еженощных молитвах пребывали они, чем в святости своей убеждая всякого. И люди, рядом жившие, придерживались благочестия: если кто терял нечто — не брали себе, несли они ценное к монахам, ожидая, пока найдётся хозяин вещи потерянной; и когда находился, был тот человек щедр, оплачивая достойно поступок благочестиво сделанный. И всё это рассказано Максимом было, дабы видел православный люд — есть и среди католиков люди честные, набожные и к вере во Христа склонные. Ежели в чём ошибаются они, то не по воле своей, а по заблуждению, коему когда-нибудь конец придёт обязательный.

Но есть среди католиков нехристи, подобные папе римскому Александру VI, что человека светлого, подобного Савонароле, готовы на костре сжечь, дабы не мешал их алчным помыслам. И мыслил современник Максима Грека, представляя себе взоры алчных иосифлян-стяжателей, понимания, как тяготит его сделать выбор, ибо слаб он в выборе своём, обречённый быть гонимым, коли возведёт хулу на людей божьих, вроде Иосифа Волоцкого, и будет он гоним иначе, возведи хулу на Нила Сорского. Остаётся показывать примеры людей благочестивых, может тем и способствуя постижению истинно должного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Личность Варлаама Хутынского высокого оценивается. Жил он в XII веке, славился на всю новгородскую землю святостью. Истинным светильником был Варлаам, ибо имел богатство он от родителей, но не желал ни денег, ни земельных владений, а хотел служить Богу, избавляясь от дьяволом посылаемых наваждений. Во благо веры во Христа отрёкся от мирской суеты и стал жить отшельником в месте, что Худым прозывалось, оттого и именуют поныне Варлаама Хутынским. И сложил народ о нём предания разрозненные, постоянно пополняемые. Был среди составителей его жития и Пахомий Серб, слово своё о святом оставивший. И есть о Варлааме поминание, случившееся после смерти Пахомия, сложенное со слов пономаря Тарасия, к коему явился Варлаам и предвестил грядущие беды для Новгорода, вскоре и случившиеся.

Как и всякое житие, житие Варлаама Хутынского изобилует похожими эпизодами. Крайне мало уделяется внимания жизни непосредственно его самого. Что известно о нём, так это происхождение его, богатство его, уединение в Худом месте его, смирение его, соблюдение строгости его, что присуще каждому христианскому светильнику. Стяжательство — вроде иосифлянского — ему противным было. Чем ставился Варлаам в угоду противникам религиозных деятелей, далёких в рассуждениях от святости мужей времени прошлого. Потому и пробудился к нему интерес как раз в Новгороде, где только остыла ересь жидовствующих. Но то требует широкого обсуждения, в рамках рассмотрения жития неуместного.

При жизни Варлаам умел отличить правду от лжи, нужное от бесполезного, разумное от неразумного. Умел и говорить о должном произойти, нисколько в том не ошибаясь. Мог на Петров пост о снеге помыслить, несмотря на ожидание мирянами тепла летнего. И когда говорил о бедах — видел в них ожидание лучшего. Так и оказывалось: чьих земель снег коснулся — богатый урожай по осени принесли, а где не выпал — там разразилась бескормица. Столь светлым светильник сей был, всякое худое событие за благо принимал, к такому побуждая всякого.

Само житие о Варлааме складывалось по мере свершения чудес. Уже почил святой, а люди от прикосновения к мощам его исцелялись: к слепым зрение возвращалось, другие от иной хвори спасались. Мог и мёртвый воскреснуть, когда в том появлялась надобность. Вообще, святость в христианстве возникает не за стремление к смирению, а за способность помогать страждущим. Как Христос умел излечивать хворь разную, так и его последователи тем же даром обладали. Потому в житие полагается описывать похожие благие дела, которыми славен в писаниях сам Иисус.

Одно из чудес — сохраняющиеся в целостности мощи. Пахомий Серб видел их, касался их, были нетленны они. Другое чудо, не всегда за оное понимаемое, интерес властителей к уже умершим светильникам. Так до мощей Варлаама желал сойти с вершин своих — Великий князь Иван Васильевич, царь Всероссийский, новгородские земли воевавший и присоединивший их под владычество Москвы.

Но говоря о Варлааме, нельзя не упомянуть про видение хутынского пономаря Тарасия, представляющее малый интерес по содержательности, только по нему и пробудилась память о святом, к тому времени уже подзабытую. Пришёл к Тарасию Варлаам в видении, о потопе сказал, что снизошёл на людей многогрешных, должных за грехи понести расплату, как и новгородцы, позабывшие о необходимости почитания божественного промысла, предавшиеся разврату еретическому. Не вода снизойдёт вскорости, а огнём охватит Новгород. Так и случилось — торговая сторона города выгорела начисто.

Сколько было про Варлаама сказано, да мало сказано — может житию предстоит быть пополненным и в веках последующих.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Первой версией истории России принято считать труд Василия Татищева «История Российская». О нём ходили слухи среди образованных граждан государства, однако до 1768 года официальных публикаций не отмечается. Имел сведения о работе Татищева и Фёдор Эмин, но ознакомиться с её результатом не мог, несмотря на доступ к архивным документам. Единственное ему доставшее — предисловие. Потому он взял за основу различные источники информации, особенно предпочитая на страницах дискутировать с Нестором Летописцем и Михаилом Ломоносовым. Он сразу воздал хвалу мудрости Екатерины Великой, посетовал на дикие нравы древности, порадовался нынешнему благополучию страны. К тому же, не выискивая тайных троп, посоветовал читателю не укорять его за обхождение в тексте без мифологизирования. Не станет кормить он русских пращуров амброзией и молоком волчицы, искать божественность среди царей или вести родословную Рюрика от римского кесаря Августа. Скорее он предпочитал опираться на зарубежных историков, выискивая в их трудах упоминание россов. Также Эмин посчитал нужным сказать: не следует искать варягов, пришедших на Русь, так как именно с Руси шли варягами народы и правители в земли Европы.

У истории от Эмина есть полное название — «Российская история жизни всех древних от самого начала России государей, все великие и вечной достойные памяти императора Петра Великого действия, его наследниц и наследников ему последование и описание в севере золотого века во время царствования Екатерины Великой в себе заключающая». Из него следует, что важным для изучения прошлого станет понимание жизни правителей. Истории так всегда и пишутся, за редкими исключениями стран, вроде древней Исландии, управлявшейся посредством издавна сложившихся традиций. Но это присказка. Всё-таки нужно понимать, Россия стала настолько велика, что недавно случившийся военный инцидент на границе с Китаем тот же европеец примет за выдумку.

И всё же Эмин старался определить — откуда пошли россы. Родоначальником в те времена было принято считать Мосоха — одного из внуков Ноя. Может потому и установлено для сельца Кучково прозвание Москвы. А может россы — есть жители Трои, покинувшие погибающий город и отправившиеся в северные земли. Упомянул Фёдор и Александра Македонского, будто бы намеревавшегося воевать славян, да увидев широту их души — отказался покорять столь радушные племена. Активность славян не угасала и до восшествия Юстиниана II — ему помог возвыситься некий славянский князь Тревелий. Традиционно для историков, Эмин рассуждал о созвучии слов. Например, слово «князь» — это с языка немцев может значит «мужик», либо «король». Взяв повествовать издалека, Фёдор постепенно подобрался до Гостомысла, того самого, что решил не допустить в свои владения междоусобицы княжеской, призвав людей со стороны. Собственно, Эмин того не говорит, но жители новгородских земель, вплоть до поражения от Ивана Великого, иначе над собою правителя и не выбирали.

Но вот в тексте ставится первая дата — 862 год: прибытие Рюрика, Синеуса и Трувора во князья. С этого момента основным источником информации для Фёдора стала «Повесть временных лет». Дальнейшее повествование — существование россов в окружении соседних племён и государств. Эмин рассказывал не сколько про годы правления Рюрика, Олега, Ольги, Игоря и вплоть до смерти Ярослава, его интересовали события вне пределов. Особое значение отводилось владычеству греков, владевших Константинополем. Имели значение кочевые племена, а также прочие славянские народности, подпадавшие под влияние российских княжичей. Разве может быть ярче напоминание, как однажды греки решили отказаться платить дань россам, найдя супротив них стотысячное войско, как тогда же пошёл князь Святослав войной, наняв варягов, собрав болгар, хорватов, печенегов и прочие племена, сокрушив греческие города.

Конечно, история древней России представляет отдельный интерес, в основном из-за обилия сохранившихся мифов. Но так ли важно, что происходило до монгольского завоевания? Тогда Новгород оказался сам по себе, Киев отошёл к владениям галицийских князей с последующим отторжением в пользу Великого Княжества Литовского. Всё внимание должно быть приковано к Москве, боровшейся с игом и ставшей сильнее политических оппонентов. Впрочем, пока Эмин остановился на событиях 1054 года, когда Москвы для истории ещё не существовало.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Зависимость становления славян от обстоятельств очевидна. Каждое племя перенимало культуру соседей, в конечном итоге принимая на себя их роль. И ныне они чаще известны не под своими именами, отчего разобраться с этногенезом крайне затруднительно. Во многом как раз поэтому, в зависимости от исторических предпосылок, современные славяне отмежевались друг от друга, предпочитая раздельное существование и миропонимание. Что же до их прошлого — оно покрыто мраком. Остаётся предполагать, тем Валентин Седов и занимался. Он прямо сказал читателю — не будет говорить об общеизвестном, остановится на гипотезах. Иного он сделать не мог, поскольку до VIII века информация о славянах очень скудна, ещё меньше сведений о таких крупных образованиях, вроде дошедших до нас упоминаний из скандинавских саг о стране городов — Гардарики. Действительно ли прежде существовало триста славянских городов? И если да, что с ними сталось?

Седов выступил в качестве археолога. Ему интереснее разбираться с находками в курганах с последующей интерпретацией возможного. Так он приходил к определённым суждениям. Верность их должна подвергаться сомнению. Без письменного источника тех времён приходится домысливать. Впрочем, сведения от древних очевидцев не обязательно могут иметь отношение к действительности. Учёные, изучающие прошлое славян, никогда не смогут выйти из тупика, оставшись наедине с неразрешимой проблемой.

В одном Седов уверен, существовало общее славянское племя, расселившееся по Европе. Самостоятельно ли оно или нет, об этом он рассуждал в монографии «Славяне в древности». Теперь, когда речь коснулась средневековья, необходимо размышлять дальше. И всё же Седов каждый раз выражает уверенность — на славян влияли соседние племена, культуру которых они перенимали. Как яркий пример: болгары — ассимилировавшие тюрков, венгры — угров, хорваты — сарматов, и анты (будущие древние русские) — аваров. Касательно поляков Седов сомневается — точно от полян, но скорее стоит говорить о множественной ассимиляции. Особое место отведено чехам и моравам, имевшим сношения с франками — на их землях зародилась современная письменная культура восточных и частично южных славян.

Седов не касается вопроса деятельности Кирилла и Мефодия в Моравии. Он не берётся утверждать, будто именно они разработали кириллицу. Наоборот, создание кириллицы он приписывает епископу Клименту Орхидскому, их ученику. И где-то после этого отмечается возможность существования трёх сотен городов, большей частью уничтоженных монгольским завоевательным походом. К которому бы и следовало приковать внимание читателя, чего Седов не сделал. Ведь именно монголы уничтожили культуру восточных славян, практически не затронув западных. Но, в таком случае, возникает непонимание, как тогда память о былом была практически полностью уничтожена? Западные славяне обязаны были сохранить в хрониках летописание о древних временах, подобно созданной Нестором «Повести временных лет», но и у него сведения о глубоком прошлом отсутствуют. Всё будто бы возникло разом, тогда как до того не имелось ничего.

Требовалось разобраться со всеми славянами, чем Седов предпочтительно и занимался. От одного древнего кургана и племени он следовал к другому, стараясь разобраться, почему здесь возникали поселения и какое влияние испытывалось от всевозможных факторов. Обязательным Седов считал разбираться со схожестью звучания слов, пользуясь этим в качестве вспомогательного инструмента. Сложно представить, чтобы созвучие имело хоть какое-то отношение к возможности понять прошлое, учитывая неисчислимое количество нюансов, вроде всё той же ассимиляции славянами соседних и пришлых племён, перенимая не только культурные особенности, но и язык.

Седов сделал одну из попыток изучить прошлое. Сможем ли мы в будущем наконец-то решить, кто есть и откуда всё-таки пошли славяне?

Автор: Константин Трунин

» Read more