Аристотель «Метафизика. Книги VIII-X» (IV век до н.э.)

Аристотель Метафизика

Изведя себя размышлениями о сущем и не-сущем, Аристотель пришёл к разумному допущению существования всех возможных вариантов одновременно. Опять Протагор оказался близок к истине, позволив быть правыми всем, кто желает оными считаться. Пока происходит борение представлений о действительности, сама действительность не изменится, какими бы верными или ошибочными не были человеческие домыслы. Ежели кто скажет, что перед ним нечто похожее на олово, он никогда не ошибётся.

Аристотель стремился определять многовариантность сущего аксиомой. А как быть с началом начал? Неужели нечто конкретное стоит за созданием всего, при том оставаясь чем-то единственным определённым? Противоречие побуждало Аристотеля придти к согласию, допустив подобие антиномии, доказуемой с противоположных позиций. Но тогда метафизика теряла смысл. Какое назначение должно быть у науки, ежели она побуждает к сомнению и не содержит неоспоримых постулатов?

Кроме того, Аристотель заключил: основа целого — не есть суть целого. В дальнейшем он начал теряться, говоря о таком, что сам же впоследствии назвал нелепостью. Допустим, нечто действует, когда действует, и не действует, когда не действует. Приводится пример того: человек строит дом, значит он его строит, а если не строит, следовательно — не строит. Приходится усомниться в авторстве сих слов за Аристотелем. Лучше предположить, что чья-то рука пыталась доказать несведущим людям логичные явления, теми отрицаемые.

Исправить примитив таких суждений Аристотель смог рассуждением об А и Б: если есть А, значит есть Б. Говорить о таком допустимо бесконечное количество слов, неизменно оставаясь правым, коли никто не может тебя в тексте опровергнуть. Тут авторство слов скорее всего не должно быть оспариваемым, поскольку содержит совсем очевидные вещи, допускающие многовариантность трактования.

Тут же Аристотель сообщает: способности делятся на врождённые, приобретаемые навыком и приобретаемые через обучение. Как известно, европейские философы будут с упорством доказывать сие, но опираясь на нечто одно. Кому-то все способности покажутся врождёнными, другому — только приобретёнными. Непонятно, почему ими не воспринимались слова непосредственно Аристотеля, допускавшего это, будучи верным многовариантности?

Становится ясно, именно многовариантность отныне является главной аксиомой Метафизики. Аристотель более не занимает прежней позиции. Он теперь не отказывает в праве на существование чему-то. Проще согласиться и допустить возможность невозможного, нежели ломать представления, слишком изменчивые и всегда промежуточные. Только утверждать это с полной уверенностью нельзя, ибо говоря в одной книге «Метафизики» так, в другой Аристотель говорил иначе.

Если существует многое, следует предположить существование единого. Понимая глубже, определение единого не будет вступать в противоречие с многовариантностью, становясь одним из возможных предположений. Ведь единое — обязательная часть многого, пусть Аристотель так и не определился, позволительно ли делить целое на составляющие, допустив оное в качестве имеющего право на существование.

В измышлениях Аристотель оставался подверженным сведению чужих взглядов. Сперва осуждая, он пришёл к необходимости примириться с иным представлением о действительности, так как сам не мог привести веских доказательств собственной правоты, опираясь лишь на слова. Окончательную ясность сможет внести Иммануил Кант, разработав трансцендентальную философию, где уместит взгляды Аристотеля, имея для анализа больший объём человеческих представлений о бытии, в том числе и о незнакомом Аристотелю понятии христианского Бога, заставившегося усомниться в прежде представляемых первоначалах, заменив их на Божественное волеизъявление.

Метафизика античных философов оставалась востребованной всегда. Её сохранили для европейцев арабы, пропустив через собственные представления о действительности. Приходится признать, прав тот, кто соглашается со всеми и принимает все варианты трактования настоящего, поскольку не существует единственного верного мнения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристотель «Метафизика. Книги VI-VII» (IV век до н.э.)

Аристотель Метафизика

Допустимо ли метафизику поставить в один ряд вместе с другими умозрительными науками, к которым относятся математика, учение о природе и учение о божественном? Или метафизика не может быть постигнута умом? Она — не плод мыслей разума, а объект чувственного восприятия? Её невозможно понять, поскольку под метафизикой следует понимать нечто, сообщающее людям привходящее, надставленное над следствием из доступного им познания и опыта. Аристотель неспроста называл это тем, что идёт следом за физикой. Когда мир становится понятнее, требуется разобраться, почему ранее о том не задумывались. Хоть человек и смотрит в развитии вперёд, он не оставит желания разобраться, чего он так и не смог понять в прошлом.

Всё ныне нам известное не может объяснить человеческого бытия. Как у человека вообще появляется стремление к познанию? Вследствие каких процессов у него появилась к тому необходимость? Почему человека не устраивает текущее положение? Ответ понятен. Имеется стремление двигаться, сообщённое всему сущему изначально, коего вне воли придерживается и человек. Он обязан своими действиями вести движение, пока оное не остановится, поскольку Вселенной полагается когда-нибудь остановиться и вернуться в изначальное положение, ибо всё рождается и расцветает, чтобы увянуть и умереть.

Что же есть сущее? Это те элементы, о которых рассуждали до Аристотеля. Под сущим могут понимать даже числа и идеи. Сущее является и воплощением духовного. Значит, под сим стоит понимать многое, ничем его не ограничивая. Материю можно считать сущим. Суть бытия любой вещи — такое же сущее. Получается, вариантов множество, ежели Аристотель пытался об этом поведать, приводя в качестве примера разные формы носа. Как не смотри на сущее — оно является всем, что нас окружает.

Впрочем, Аристотель в противовес сущему измыслил не-сущее, дабы отделить материальное от духовного. То, что создаётся человеческим воображением было отнесено к не-сущему. Так идеи стали не-сущим. Сама метафизика стала таким же не-сущим. По сути, прошлое и будущее стало им. Для нас Аристотель теперь не является сущим, так как его в нашем времени и пространстве не существует.

Из рассуждений Аристотеля выходит: сущее и не-сущее не могут иметь сходных значений. Для примера приводится белый цвет кожи человека. Грубо говоря, быть человеком с белой кожей — сущее, а ощущать себя им — не-сущее. О сходных примерах Аристотель объёмно рассуждает, не давая уяснить, как это следует понимать относительно науки о первоначалах. Если он говорил о существовании и не-существовании, то отчего не ограничился более понятными примерами?

Возвращаясь к сущему. Оно цельное или состоит из частей? Говоря о человеке, не подразумевается разговор о его частях тела и органах, воспринимаемых в совокупности. Одно сущее предшествует последующему сущему? Палец не может предварять всего человека. Аристотель считает: важна каждая деталь. Речь снова не о первоначалах всего, а сугубо о началах нами воспринимаемого. Следовательно, подтверждается ранее сказанное, что «Метафизика» является сборником трудов, объединённых схожей тематикой.

Вследствие вышеозначенного формируется ложное представление о взглядах Аристотеля, должных в течение жизни изменяться, как то случается со всяким человеком. Его труды были объединены без учёта этого. Поэтому крайне трудно составить общее впечатление о метафизике, переполненной порою противоположными по смыслу идеями. Разговор о сущем просто невозможно понять, тем более соотнести его с наукой о первоначалах.

Аристотель задаётся вопросом: возможно ли разделить сущее? Будут ли полученные части самостоятельным сущим? Если от человека отделить часть, останется ли человек сущим и останется ли сущим отделённая от него часть? Если представить части человека сущими, то может ли человек быть сам тогда сущим? Может ли вообще сущее состоять из составляющих его сущностей? Думается, Аристотель заблуждается, уходя в размышлениях излишне далеко, провоцируя всему сущему придать вид не-сущего. Получится так, что бывшее мгновение назад сущим становится не-сущим в данный момент. Тот же человек, отдели от него часть тела, окажется отнесённым к не-сущему.

Вывод из рассуждений Аристотеля может быть один — использование приёмов софистов, желающих доказать угодное им, какие бы доводы рассудка они для этого не приводили в пример правдивости ими предполагаемого.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристотель «Метафизика. Книги IV-V» (IV век до н.э.)

Аристотель Метафизика

Труду о первоначалах быть! Аристотель в том твёрдо уверился. Решено посвятить доказательству этого одну из частей трактата. Таковой наукой полагается заниматься только философам. Диалектикам и софистам Аристотель отказал в праве на занятие метафизикой, ибо определил, что первые изучают непосредственно философию, а вторые считают, будто ею занимаются. Причина такого ограничения в необходимости установления аксиом, из которых исходит любая отдельно взятая наука. Путём диалога или суждением ради суждения аксиомы ими обязательно будут подвергаться сомнению.

Нельзя создавать науку на допустимости различных вариантов понимания одного и того же затруднения. Ранее Аристотель не мог определиться, чему отдать приоритет. Теперь он решил заняться проработкой деталей. Отныне не будет, якобы возможное и невозможное существуют одновременно. Даже учитывая убедительность речей Протагора, показавшего беседу оппонентов, где нет единой точки зрения, но оба они говорят правду.

Что же есть начало всего? Определённо точно можно утверждать: это то, откуда берёт начало движение, либо нечто первое, либо созданное по чьему-то волеизъявлению. Пример тому можно искать в греческих полисах, жизнь которых проистекает от начальствующих над ними людей. У всякого начинания есть твёрдая для того причина. Первоосновой начала должен являться бесконечно малый и неделимый элемент.

Задав ход суждениям, в дальнейшем Аристотель забыл, к каким слушателям он обращал послания. Представленное в тексте стало контрастировать с прежним содержанием. Видимо, Аристотель почувствовал себя Прометеем, должным вывести людей из пещер, ибо создаваемое им представление о первоосновах достойно внимания самых маленьких детей, не представляющих жизнь далее стен родного им очага.

Вот о чём говорит Аристотель: что есть природа или естество, без чего нельзя жить, без чего не возникает благо, как преодолевать препятствие через принуждение, как понимать — все вещи едины, что есть сущее, что есть сущность, что тождественно, что есть противолежащее, что есть предшествующее и последующее, что есть способность или возможность, что есть количество, что есть качество, что есть соотнесение, что есть законченное или совершенное, что есть предел, что есть расположение, что есть обладание или свойство, что есть преходящее свойство или состояние, что есть лишенность, что означает «иметь» или «держать», что означает «быть из чего-то», что есть часть, что есть целое, что есть нецельное, что говорится о роде, что означает «ложное», что есть привходящее или случайное.

Ознакомление с содержанием сих суждений не сделает знакомящегося с ними ближе к истине. Любой человек найдёт, какие пункты изменить на угодный ему лад. Разработать аксиомы Аристотель пока ещё не сумел. Высказываемое в прежней мере носит скорее компилятивный характер. Наиболее разумное нашло в высказываниях о понимании первооснов.

Примечательна в мировоззрении Аристотеля опора на существование мельчайших частиц, ограниченных в своей малости некоторым значением. Не допускается возможность существования частиц, не имеющих границ в делении, то есть способные иметь меньшие составляющие до безграничного предела. Это единственное, где оспорить утверждения о метафизическом понимании бытия не получится, поскольку сие предположение скорее всего никогда не сможет быть экспериментально доказано.

Прочее, нашедшее применение в первоначалах метафизики является подобием прописных истин, доводимых для сведения слушателей. Впрочем, сомнительно, чтобы древние греки были настолько несведущими в вопросах миропонимания, что с ними говорят на уровне детей, оскорбляя их интеллектуальные способности. Учитывая же, какими богатыми на слова были современники Аристотеля, практикующиеся в софистике, предлагаемый им вариант метафизики должен был мгновенно опровергаться. Посему неудивительно, почему ценителям научных диспутов и любителям праздных разговоров путь к метафизике оказался закрыт.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристотель «Метафизика. Книги II-III» (IV век до н.э.)

Аристотель Метафизика

Истина всегда формируется на основании прежних истин, не становясь от того истинной. Прежде обсуждаемое и отвергнутое не может становиться основой для нового представления. Требуется коренной пересмотр, коего почти никогда не случается. Всё известное человеку — результат преемственности знаний, подверженных иллюзии, будто новое постижимо, а старое — достойно забвения. Так ли это? Любая философия неизбежно заходит в тупик абсурда, чтобы после приняться за переосмысление снова, идя по сходному с прежним путём развития. Будет ли речь об античных мыслителях или мудрецах Древнего Китая, в итоге всё сведётся к повторению идей Аристотеля, поставившего точку в философии, после чего начинается падение представлений о действительности, пока не наступит время повторения им сказанного кем-то другим, вроде Иммануила Канта.

Надо смиреннее относиться к текущему положению, всегда принимая его за промежуточное. Не нужно допускать категоричности в высказываниях, ибо следующие поколения оспорят тобою сказанное. Стоит взять пример с Аристотеля, не дававшего никому права на первенство. Все перед ним оказывались равными. Он один привёл в равновесие представления предков, дав им право на совместное существование. Не так важно, в чём ошибался предшественник, главное — ему удалось дать тебе пищу для ума, позволяя трактовать настоящее на собственное усмотрение.

Аристотель не отрицает способность людей разными путями постигать информацию. Кому-то хватит математических выкладок, кто-то желает видеть примеры сказанного, третьи и вовсе усваивают материал по рифмованным трактатам. Ко всякому человеку требуется особый подход. И в философии аналогично, склонного верить предположениям пифагорейцев, не убедишь в необходимости принимать прочие версии объяснения действительности.

Есть множество «если», учесть которые в полном объёме невозможно. Какого бы уровня человек не достиг, он всё равно встретит несогласного с его мнением. В силу ли свойственной людям привычки оспаривать до них доказанное или противоречие является второй натурой, истина обязательно подвергается нападкам. Опять же, текущая истина занимает промежуточное положение между недостижимым вариантом понимания истины и той, какой её представляли вчера. Поэтому существует перечень «если», мешающий заключению согласия.

Дабы эти «если» свести к минимуму, Аристотель предложил разработать исходный вариант для понимания первооснов. После данная наука получит прозвание Метафизики, а европейские философы на собственный манер начнут сочинять собственные Опыты, чем затруднят путь человека к началу начал. Ежели нельзя придти к общему мнению касательно частностей, то разве получится таковые уразуметь из-за желания кого-то определённого? Аристотель желал тем внести собственный вклад в измысленное до него предками, чтобы встать с ними в один ряд или вовсе вытеснив их. Он предложил применить для объяснения первоначал аксиому, которую никто не сможет оспаривать, принимая её за данность.

Вместо неоспоримых утверждений, Аристотель начал рассуждать. Он думает: мир познаётся чувствами или разумом? Всё есть единое одно или является множеством единиц? Допустим, вода — это цельное понятие или она состоит, например, из капель. Таким образом Аристотель говорит о неких частицах, подобии атомов или монад. При этом в тексте «Метафизики» есть призыв прибегать к доказательствам, не допуская мифологизирования. Сам Аристотель мог разделить воду на составляющие её общие части, объяснив на свой манер, но разделить полученные части на более мелкие он не мог, хотя до него и были высказывания, касавшиеся неделимых или самостоятельных мельчайших частиц, составляющих сущее. Говоря же о мифологизировании, приходится удивляться, как оного не заметили философы последующих эпох, вплоть до Просвещения, объяснявшие суть бытия Божественным волеизъявлением.

Аристотель предлагает понять сущность и её состояние. Если сущность может быть разделена, тогда она из чего-то состоит. Это что-то разрешено принять за нечто, пусть им станут точки. Тогда линии сущности непременно также должны состоять из точек. В той же мере допустимо взять числа, тела и плоскости. Всё это вполне может подойти, ежели то будет казаться приближенным к понимаю состояния сущности.

Наблюдая за такими суждениями, приходится признать, надо всеми размышлениями Аристотеля превалирует идея. Без её участия в голове человека ничего бы не побуждало к пробуждению мыслей. Но идеи являются приходящими — они быстро рождаются и вскоре уступают место другим. Такое положение не соответствует представлениям Аристотеля о сущности, должной быть постоянно существующей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аристотель «Метафизика. Книга I» (IV век до н.э.)

Аристотель Метафизика

Жизнь должна пониматься через сомнение. Кто сомневается, тот мыслит. Значит, допускает множество представлений, никакое из них не выделяя. В качестве основы можно взять «Метафизику» Аристотеля, объединившую для потомков все представления древних греков о мире, сходных только в осознании того, что человеку не дано полностью познать окружающее, какие бы он умственные усилия для того не применял. Сам Аристотель не предполагал ничего определённого, выступив в качестве комментатора дошедших до него представлений. Метафизике не полагалось быть наукой о первоосновах, как о ней принято думать сейчас. Более того, термин «метафизика» появился через несколько веков после смерти Аристотеля.

Прежде того, как начинать знакомство с трудами Аристотеля, нужно понять, каким образом следует это делать. Во-первых, работ в оригинале не сохранилось. Во-вторых, основная часть из дошедшего до нас является переводом с арабского на европейские языки. Поэтому, опираясь на столь важную информацию, нужно иначе трактовать, понимая возможность присущих текстам Аристотеля неточностей, если они вообще имеют к нему хоть какое-то отношение. Особенно это касается рассуждений о Боге, могущих быть мыслями переписчиков текстов. В такой же мере это касается абсолютно всего, о первоначальном смысле чего нам никогда не будет дано узнать.

«Метафизика» представляет собой цикл из четырнадцати частей, для большей их важности названных книгами. Общей повествовательной линии они не содержат, как и образующей содержание идеи, которую Аристотель желал бы раскрыть. Неизвестны и даты написания. Стоит предположить, что античные исследователи творчества Аристотеля или арабские переписчики взяли и объединили в единый массив имевшиеся у них сходные друг с другом тексты, создав тем самым называемое нами «Метафизикой». В дальнейшем всё изложенное в сём тексте будет считаться написанным непосредственно Аристотелем, чтобы не предполагать иного, вполне допускаемого необходимостью сомнений.

В первой книге Аристотель говорит — все люди от природы стремятся к знанию. Стоит ли вспоминать миф о защите титаном Прометеем людского племени, выступив тем против божественной воли Зевса? Открыв для человека стремление к познанию, Прометей понёс суровое наказание. Люди же отомстили Зевсу, скинув с себя морок из чар, отказавшись от идеи божественности вообще. Безусловно, ни Аристотель, ни кто другой до XXI века серьёзно так это понимать не стремился. И нет нужды искать в трудах Аристотеля средство по окончательному искоренению религиозного плена, от которого человечество не избавится ещё в течение нескольких тысячелетий.

Аристотель объясняет склонность у человека к знанию за счёт способности запоминать, чем он существенно выделяется среди представителей живого мира. Благодаря памяти человек обретает опыт, тем способствуя развитию науки и искусства. Чем чаще человек занимается определённой деятельностью, тем он лучше её делает. Следовательно, кто опытнее — тот мудрее. Это означает, что суть мудрости — постоянная практика.

Как же человек познаёт мир? Для того он использует силлогизмы — с помощью цепочки рассуждений приходит к требуемым ему выводам. Но для рассуждений нужны причины. За оные Аристотель предлагает считать сущность, материю, источник и итог движения. Для доказательства сего мнения Аристотель приводит почти компилятивную выкладку по достижениям предков. Теперь известно, древние греки искали первоначало бытия в чём-то определённом: Фалес — в воде, Анаксимен и Диоген — в воздухе, Гиппас и Гераклит — в огне, Эмпедокл — во всех этих элементах и в земле, Анаксагор — в уме, Эмпедокл — в способности всех элементов соединяться и разделяться, Левкипп и Демокрит — в полноте и пустоте, Платон — в идеях, пифагорейцы — в числах.

Как видно, изначально древние греки считали первоначалом бытия определённую материю, либо их сочетание. После, когда стало очевидно, что, допустим, вода даёт жизнь, но жизнь не может быть порождена только водой, как не может быть порождена просто материей в любых её сочетаниях, пришлось согласиться с предположением о начале жизни с помощью того, кто умеет обрабатывать материю и придавать ей требуемую форму. Казалось бы, Аристотель обязан был рассмотреть роль богов, чего в «Метафизике» практически не прослеживается. Словно пласт рассуждений оказался вырван, сразу переключив внимание на следующий этап развития человеческой мысли.

Насколько допустимо считать идеи или числа за первооснову бытия? Во времена Аристотеля это серьёзно обсуждалось и требовало усилий, дабы высказать убедительное опровержение. Аристотель не считал необходимым отрицать, считая полезным допускать всё претендующее на прозвание истины. Он дал общее представление, предложив каждому выбрать близкий ему по духу вариант.

Самым логичным решением оказалось считать первоосновой всего саму природу, поскольку любая материя тогда оказывалась первичной. Это породило новые рассуждения, касающиеся всего сущего вообще. Например, Вселенная подвижна или нет? Её следует понимать разумом или чувствами? Есть у неё предел или она беспредельна? Или всё, согласно Ксенофанта, есть Бог?

И всё-таки, правдивой остаётся считать точку зрения Платона об идеях. Ведь именно идеи первичны, тогда как все исходит непосредственно из них.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Салтыков-Щедрин «Губернские очерки. Часть III» (1856-57)

Салтыков Щедрин Губернские очерки

Широта души Салтыкова всегда прощала простого человека, являвшегося в его глазах жертвой действующей политической системы. Верил ли сам Михаил в им рассказываемое? Не асоциальные личности отбывали наказание в исправительных учреждениях, а в основном мученики, аки агнцы божии, согласившиеся принять испытание за греховность человеческих побуждений. Но так и должно быть для истинного христианина, своей жизнью доказывающего право на рай после смерти, дабы быть по правую руку от Христа. Салтыков настолько категорично не смотрел на должное каждому бытие, он только порицал чиновничий аппарат, в нём одном видя причину страдания людей, принесённых в жертву обстоятельствам.

Само собой, есть «Талантливые натуры», своей жизнью доказывающие право на проявление народной смекалки и хитрости, пусть и совершаемой по доброте сердечной. Это не отменяет преступности проделываемых ими мероприятий. Ежели не желает человек спокойно созерцать действительность, тогда он должен принять положенное ему наказание. Но Салтыков таковыми восхищается. Особо он выделил четверых, написав о каждом по очерку: «Корепанов», «Лузгин», «Владимир Константиныч Буеракин» и «Горехвастов».

Предпоследний раздел называется «В остроге». Михаил описывает истории, услышанные им в оном месте отбывания наказаний. Перед этим он обозначает отношение людей к арестантам вообще. Человек, попавший в заключение, становится в обществе подобием прокажённого. Хоть вина его и будет искуплена, полноправным он себя ощущать более никогда не сможет. Чтобы оное мнение подвергнуть сомнению, Салтыков привёл рассказы сомнительного содержания.

Допустим, отбывает наказание человек, зарубивший топором девушку. Поступил он так не зла ради, поскольку не стерпел её недоступности. С другими она позволяла вольности, ему же отказывала. Вроде бы и нет теперь вины на нём, как то пытается поведать Михаил, и всё равно сидеть данному человеку, словно он совершил осознанное преступление. Прочие проступки описываются в сходной манере. Выходил Салтыков из острога с ощущением опустошённости от российских законов. Читатель же видит в том мягкосердечие Михаила, слишком доверчивого для своего рода деятельности.

Закрывает «Губернские очерки» раздел «Казусные обстоятельства». Салтыков продолжил оправдывать людей, приведя для лучшего понимания историю «Старец», о человеке, что всегда уходил с насиженного места, когда туда приходили люди. Не мог он терпеть возводимые ими порядки, желая жить собственными представлениями о должном быть. Самое удивительное, люди стремились именно к нему, привлечённые его бытом, пока кому-то из них не приходила идея начинать менять хорошо устроенный уклад. Потому и уходил старец, не имея желания бороться, когда проще всё начать заново.

Воззрения Салтыкова становятся более понятными по очерку «Первый шаг». Не мог Михаил в обвиняемом видеть виновного, так как у каждого преступления есть оправдывающие поступок мотивы. Понимавшие ход мыслей Салтыкова, говорили о нём, сравнивая с Макиавелли. Впрочем, говорить о применение сего повествования непосредственно к самому Салтыкову — неправильно. В продолжении истории от первого лица читателю представляется некий неизвестный персонаж, выросший в тяжёлых условиях и трудившийся в среде чиновников, подставлявших друг друга. Требуется понять, почему главный герой стремился оставаться честным, избегая любого нарушения закона. Сможет ли он преодолеть себя и не совершить первый шаг к моральному падению? Возможно ли, чтобы имея шанс получить взятку, он от неё отказался? И не съедят ли его за свойственные ему принципы? Угодные только ему и никому другому.

Вместо эпилога представлен очерк «Дорога». Салтыков прощается с местом ссылки, возвращаясь домой. Он наконец-то примется за плодотворный литературный труд.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Салтыков-Щедрин «Губернские очерки. Часть II» (1856-57)

Салтыков Щедрин Губернские очерки

Задав основную тему для очерков, Салтыков в дальнейшем позволил себе прочие сюжеты, обычно остающиеся без пристального внимания. В самом деле, так ли часто люди проявляют интерес к каликам божиим, богомольцам и проезжим, если их присутствие ничем не мешает? Михаил решил напомнить о их существовании, о чём в столице могли позабыть.

На страницах «Губернских очерков» рисуется «Общая картина». Салтыков обозревает положение в деталях, дополняя повествование примерами, вроде историй отставного солдата Пименова и Пахомовны. Кто-то собрался пешком до Святых мест дойти, а кому-то и без дополнительных духовных подвигов ад мерещится. Всему определяется должный фон, служащий основой для рассказов о семействе Хрептюгиных и о госпоже Музовкиной.

После описания положения религии в провинции, Михаил допустил необходимость представить виденное им в качестве драматических сцен и монологов, собрав написанные пьесы в четвёртом разделе. Вполне логично видеть, что первое произведение «Просители» касается чиновничьей темы, к тому же с острым социальным подтекстом: в суд подаётся жалоба против еврея.

Пытаясь разбирать очерки Салтыкова, понимаешь, далее заглавных работ проявлять интерес не имеет смысла. Оставленные Михаилом наблюдения подойдут желающим узнать быт периферии, восполнив пробелы в знаниях. Однако, понимая особенность мировоззрения Салтыкова, можно получить ложное представление о былом. Излишне Михаил показывал действительность, выискивая и прославляя эпизоды человеческих недоразумений. Это не отменяет их существование, но выставляется таким образом, будто живущие на страницах персонажи воплощают собой привычных для России людей. Читателю словно приятно думать, насколько плохо всё кругом, как удачно это выразилось в прозе Салтыкова. И пока он думает так, окружающие его люди стараются тому соответствовать.

Нужно понимать и возраст Михаила. Вернулся он из ссылки будучи тридцатилетним. В нём ещё не сформировался негативизм, он лишь таил недовольство от происходящего в провинции. Потому его соображения, вроде честный тот, кто является бедным, высказанные в «Выгодной женитьбе», являются предвестником жестокого высмеивания обыденности. Сам же Салтыков пишет монолог «Скука», ощущая то же чувство, начинающее преобладать у читателя. «Губернские очерки», изначально высмеивая, стали переходить на оправдательные ноты. Если к чему и была претензия у Михаила, то только к знакомому ему кругу исполняющих функции власти людей.

Пятый раздел «Праздники» совершенно не получился. Не умел Салтыков говорить о радости. А вот шестой раздел «Юродивые» выделился очерком «Надорванные». Наконец-то Михаил показал собственную человечность, выступив перед читателем в виде лица, находящегося в сомнениях: действовать согласно закона или показать присущую ему человечность. Читатель хорошо его понимает. Салтыков должен решить, как поступить с задумавшими поджог крестьянами, решившимися на такой поступок из желания быть сосланными в Сибирь, где им позволят обвенчаться. От Михаила зависело, какое определить для них наказание. Сослать в Сибирь их он не мог, но прояви сочувствие, сделай для людей ими желаемое, как дальняя дорога обеспечена. Читатель обязательно задумается, насколько оправдано потворствовать делающим злое дело, добиваясь тем личной выгоды. С какой стороны на это посмотришь, с той и рассудишь.

Опять же, в Михаиле интерес просыпался, когда повествование касалось его непосредственных обязанностей, тогда как прочее оказывалось изложенным весьма посредственно. Что же он желал поведать читателю в очерках «Неумелые» и «Озорники»? Если и важное рассказывал, оно забывалось, достаточно было ознакомиться с теми же «Надорванными», примечательными именно авторской нерешительностью. Ведь читатель должен сам решать, кому следует довериться, без писательского на то указания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Салтыков-Щедрин «Губернские очерки. Часть I» (1856-57)

Салтыков Щедрин Губернские очерки

Сосланный в Вятку, Михаил Салтыков не вёл литературную деятельность. Он собирал материал, которым начал делиться с «Русским вестником» в 1856 году. Цикл наблюдений получил название «Губернских очерков». Будучи объединённым в одно издание, был разделён на девять разделов. «Прошлые времена» и «Мои знакомцы» стали проводниками в мир провинции, приковав внимание столичного читателя к быту ставших далёкими для него проблем.

Далёкими проблемы стали из-за их удалённости. В самой столице сохранялись точно такие же порядки. Но в губерниях, далеко располагающихся от монаршего внимания, происходил подлинный беспредел. Салтыков мог оный лично наблюдать, если не приукрашивал действительность. Огорошить обывателя у него получилось двумя рассказами от лица подьячего, видевшего творимые чиновниками самоуправства.

Причина начала публикации откровенных рассказов объясняется не столько чувством безысходности Салтыкова и его желанием высказаться о наболевшем, сколько смертью Николая I за год до того. Ежели ранее за незначительное свободомыслие ссылали на поселение, как то уже однажды случилось с Михаилом, то теперь в стране позволялось открыто высказывать недовольство.

Только время идёт, а российский чиновник не меняется. Оный сложился задолго до того, как о том хотелось бы думать. Более можно сказать, чиновник в любой стране старается найти выгоду прежде всего для себя, поэтому нет смысла заниматься самобичеванием. Винить следует человека вообще, склонного допускать наплевательское отношение к работе, используя её для реализации собственных потребностей. И если кому-то достаётся место начальника, редкий народный избранник не станет пользоваться даваемыми им преимуществами.

Вот и у Салтыкова на страницах «Прошлых времён» показываются наиболее вопиющие случаи, имевшие некогда хождение и в ином виде встречающиеся сейчас. Например, чиновники могли проиграться в карты, восполняя убывшие средства за счёт населения, устраивая дополнительные поборы, якобы на нужды царя. При этом понятно, если о таковой деятельности чиновников кто прознает, тогда не сносить им головы. Поэтому о завтрашнем дне действующие лица очерков Салтыкова не думают, главное в настоящий момент удовлетворить возникшие прихоти.

Находчивым везде даётся дорога. В тексте приводится случай практически честного отъёма денег у людей, не желавших участвовать в качестве понятых при осмотре трупа. Русский человек оставался крайне впечатлительным, из-за чего готов откупиться, лишь бы не присутствовать на столь неприятной для него процедуре. Знавшие о том чиновники не чурались собирать плату за отказ от участия в оном мероприятии. Надо ли говорить, что если преступник имел возможность оплатить «невнимательность» чиновников, то он так и делал. Остаётся предполагать, каких мер потребовал Александр II для проверки информации, ставшей известной благодаря стараниям Салтыкова. Видимо, слетело много чиновничьих голов, либо множество оных ещё больше озолотилось, так как на взятки вышестоящим деньги собирались всё с того же населения.

Очерки «Обманутый подпоручик», «Порфирий Петрович», «Княжна Анна Львовна» и «Приятное семейство» составили второй раздел. Это скорее сплетни, коими Салтыков решил поделиться с читателем. Ими он разбавил первоначально сообщённый негатив, показав, будто бы и в провинции живут стоящие люди, достойные не порицания, а всяческого уважения.

Некоторые наблюдения Салтыкова кажутся занимательными. Например, хороший человек пьёт водку по той причине, что ему в организме её не хватает, а в плохом её итак переизбыток. Есть в губернии люди, обходящиеся без взяток и решающие проблемы за счёт умения находить подход к населению. Некоторым дамам за тридцать не помешало бы мужа завести, взамен умершего, дабы зазря не пропадали.

Одно сказать можно точно — категоричность заявлений допустима, если будут приводиться примеры обратных человеческих поступков. Дав представление о людях без совести, покажи человека с высокой моралью. Салтыков так и поступил. Но читатель видит более отрицательные примеры, уже серьёзно не воспринимая возможность существования действительно благородных человеческих качеств.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Бретт Холлидей «Предсмертное признание» (1959)

Холлидей Предсмертное признание

Кто бы мог подумать, что тот, кого взялся отыскать Майкл Шейн, стал причиной раздора в богатом семействе, судьба членов которого теперь зависит от слов другого пропавшего человека, две недели назад потерпевшего крушение в море, а сегодня вернувшегося и сразу исчезнувшего. В каком направлении двигаться, дабы выяснить причину произошедшего? Бретт Холлидей решил помочь найти дневник, где должны быть записаны все интересующие детектива обстоятельства. Тогда станет ясно, куда делся первый искомый и в силу каких причин убит второй исчезнувший.

Майкл Шейн столкнулся со стеной молчания. Никто не желает делиться с ним деталями. Но никто и не знает точно, чем это грозит каждому из них. Имеется большая тайна, должная быть скрываемой неопределённо долго. Она является ключом к происходящему, и именно её читатель не должен знать до последних страниц, дабы не утратить интерес к чтению. Впрочем, даже знай об оной, было бы только приятнее следить за попытками детектива выяснить, о чём ему не желают рассказывать.

Тайна действительно велика. Она напрямую касается первого пропавшего человека. Когда будет казаться, якобы он постороннее лицо в происходящем, всего лишь вставшем на пути решения другой проблемы, то не надо торопить события. Бретт Холлидей обязательно увяжет сюжетные линии, подведя их к выводам, наиболее правдивым. Конечно, не так важно, каким образом поможет в расследовании дневник, поскольку он не содержит упоминания важной для всех тайны. Опять же, не будем торопить события. Сюжету предстоит пережить ещё раз смерть действующего лица, дабы усугубить понимание происходящих событий.

Пока выясняются детали, Майкл Шейн отчаянно пытается добраться до дневника, оказавшегося в распоряжении газетчиков. Ему необходимо его прочитать, дабы разрешить ряд возникших затруднений. Только как не погибнуть, ежели его обладателей убивают, либо калечат? Достанется и Майклу Шейну. Читатель после поймёт, насколько действительность излишне мало содержит удивительного, ибо всегда нужно исходить из самого банального и очевидного. Странно и то, что с такой характеристикой у Бретта Холлидея получилось написать интригующее до последнего детективное произведение.

Кому же выгодна смерть второго пропавшего? Он был человеком твёрдых убеждений, верил в Бога и никогда не обманывал. Причиной его гибели стала информация, на первый взгляд очевидная. Он точно знал дату смерти одного из выживших в крушении и умершего до прибытия на берег. Кажется, данные сведения имеют первостепенную важность. Только это не так. Не в том причина гибели сего человека. Ему была известна основная тайна, о которой он не стал писать в дневнике. Майклу Шейну предстоит понять всё, в том числе и почему некто продолжал убивать людей.

Самое поразительное, действующие лица на самом деле не знают всего происходящего. Каждый из них наделён определёнными опасениями, тем стремясь защитить прежде себя или родственника. Читатель выступает такой же заинтересованной стороной, только желающей разобраться в деталях, настолько же мало ему известных изначально, но и по окончании расследования не всё останется полностью выясненным.

Бретт Холлидей позволил оказаться на страницах ещё одной интриге. Он дал зародиться сомнениям в честности Майкла Шейна. Излишне ретиво он занимался расследованием, слишком много желая на нём заработать. Ему будет светить порядочная сумма денег, должная обязательно быть выплаченной. Напряжение спадёт с читателя, когда время нуара перейдёт в краткий момент отдыха в радужных красках. Всем воздастся по заслугам, ибо в Майами всегда хотя бы кто-то один будет воплощением справедливости — в данном конкретном случае речь о Майкле Шейне.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Шишкин «Письмовник» (2010)

Шишкин Письмовник

Зачем Михаилу Шишкину крупная форма? Разве он написал хотя бы один цельный роман? Не составив его из повестей или рассказов, никак друг с другом не связанных. Потому и не возникает понимания к его прозе, так как нет определённых рамок, исходя из чего будет формироваться мнение о прочитанном. Поэтому следует вывод: Шишкин — мастер рассказа. Только Михаил боится в этом признаться.

В «Письмовнике» читателю предложено две истории. Одна об участнике боевых действий на Дальнем Востоке, другая — о женщине, погружённой в проблемы бытового характера. Связывает их воедино только автор, и те, кто желает с ним в том согласиться. Сами истории наполнены переживаниями, исторгнутыми непосредственно Шишкиным из себя, никак не связанные с истинным положением дел. Но, если Шишкин воевал или некогда имел женский пол, тогда придётся признать, рассказанное им в тексте глубоко прочувствованно и имеет реальную основу.

Михаил проявил невнимательность. Он не пытается размышлять о квантовых теориях. Иначе, с разумной точки зрения, эпистолярный роман от лица людей, живших в разные отрезки времени, объяснить нельзя. Безусловно, понять они друг друга могут, ведь человеческое не может измениться за сто лет. Как и раньше мужчины не хотят воевать и умирать, а женщинам нужен семейный покой и уют в доме.

С чего же начинается повествование? Имел ли Михаил представление, о чём он будет писать? Или «Письмовник» создался сам по себе, будучи наполненным разными документами? И может в представленном на страницах действии нет никакой связи, как и твёрдой хронологии? Допустимы любые варианты, даже самые небрежные. Если писателю позволительно иметь такой подход к творчеству, значит и читатель не обязан во всех деталях разбираться с ему представленным.

Итак, повествование начинается с обмана лица без определённого места жительства, причём вероятно уже умершего. Почему бы об этом на рассказать в письме? И почему бы не дать право высказаться обездоленным? И вот Шишкин уже определился, в какую сторону он будет развивать мысль. А так как Михаил тяготеет к туалетной теме и склонен поговорить о физиологии, то яркими моментами писем становятся описания мытья сортиров, переполненных фекалиями, мокроты между ног и миазмов. Нет смысла рассуждать, насколько человек должен быть неосторожен, если не думает о возможной публикации мыслей об этом. Более того, все авторские рассуждения в итоге были удостоены широкого читательского внимания.

Когда не о чем писать, на подмогу приходят воспоминания о детстве. Очень удобно наполнять содержание, разговаривая про далёкое от текущего момента. Всё равно Шишкин не предполагал наполнять «Письмовник» чем-то определённым. И не факт, что читателю представлено только две истории, а не множество, просто имеющие излишнее количество сходных черт. Если каждое письмо оформить отдельно — цены бы такому литературному произведению не было. Вместе же они действительно напоминают случайно оказавшиеся рядом документы, старательно собранные Шишкиным и подшитые. Разумеется, не могло обойтись без тщательной правки с заменой имён и фамилией на одинаковые, дабы придать всему цельный вид.

По прочтении «Письмовника» приходит смирение, схожее с чувствами солдата, шедшего в бой, зная, что если ему оторвёт голову, то он будет счастлив, в любом другом случае — он обречён на страдания. Так и с книгами Шишкина: кого-то накрывает с головой от впечатлений, а кто-то готов от себя оторвать часть тела, лишь бы перестать себя мучить чтением.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 208 209 210 211 212 376