Ирвинг Стоун «Моряк в седле» (1938)

Стоун Моряк в седле

Нельзя написать биографию писателя, не стремясь понять оставленное им литературное наследие. Но всегда можно найти моменты, делающие такую биографию уникальной. Касательно Джека Лондона — речь о нём самом. Это только кажется, будто среди им написанного достаточно информации, позволяющей воссоздать портрет писателя. Однако, Лондон не писал на личные темы. В его богатом творческом наследии есть информация о многом, но не о его любовных отношениях, жёнах, детях и всём прочем, что касается общения со знакомыми. Частично открытый, Джек раскрывал далеко не всё, чем теперь можно заинтересоваться. Как же о нём лучше написать? Казалось бы, Ирвинг Стоун должен был справиться с поставленной задачей. Да вот не справился.

Возникает сомнение, насколько Стоун знаком с творчеством Лондона? Сомнительно, чтобы он прочитал всё наследие писателя, кроме некоторых избранных романов и сборников рассказов. Как сомнительно и ознакомление с письмами Джека, использованными в чрезвычайно малом количестве. Фигура Лондона должна возвышаться выше, нежели она оказалась представленной на страницах посвящённой ему биографии. И по сути окажется, что говоря о чём-то, Стоун не стремился понять причин. Начиная с обстоятельств рождения, Ирвинг поведёт читателя по усеянной затруднениями жизненной дороге писателя, оборвавшейся в сорокалетнем возрасте из-за страданий, объяснить которые Стоун в той же мере не сумел.

Читателю ясно, Джек Лондон рос в сложных условиях. Не зная родного отца, воспитываемый отчимом и матерью, он с юных лет трудился, отдавая деньги родителям. Уже тогда он стремился к путешествиям, сооружал собственный плот и мечтал о покорении морских просторов. Перелом в восприятии у него случится вместе с пробуждением желания писать. Об этом он сам рассказал в произведении «Мартин Иден», высоко ценимом Стоуном. И этого вполне достаточно, чтобы отказаться от чтения любых биографий о Джеке Лондоне. В тексте сего произведения упомянуто всё, вплоть до решения самоустраниться от страстей бренного мира.

Стоун постоянно избегает темы алкоголя. Он создаёт представление, якобы автобиографический труд «Джон — ячменное зерно» послужил причиной для введения Сухого закона. А как сам Лондон относился к алкоголю? Читатель знает: Джек с малых лет имел пристрастие к выпивке. Он не проводил ни одного дня, не приняв дозу спиртного. И именно алкоголь повинен в том, что однажды Лондон упал в холодную воду, застудил почки и счёт оставшихся ему лет пошёл в обратном порядке. Ведь откуда возникла та самая уремия, побудившая Джека принимать морфин с атропином? Довольно странно, что читатель должен сам находить ответы на вопросы, тогда как биограф констатирует факты, никак не желая найти причин. К чему тогда потребовалось рассказывать, не сообщая существенно важного?

Лондон у Стоуна — простак. Всю жизнь им пользовались! Из него высасывали соки и без стеснения бросали. Он был готов печатать рассказы за один доллар, что радовало его издателей. Он писал развёрнутые рецензии на произведения начинающих авторов, получая в ответ оскорбительные письма, не стерпевших критики писак. И сам Лондон в «Путешествии на Снарке» говорил, как его постоянно дурили, из-за чего предпринятое им кругосветное путешествие закончилось едва ли не сразу, став причиной новых расстройств. Впрочем, огорчится Лондон ещё не раз. Он будет испытывать проблемы из-за бракоразводного процесса, а другая его стройка — Дом Волка — окажется поглощённой пожаром. Но почему Джек принимал удары судьбы и не пытался их предотвращать? И об этом Стоун предпочёл промолчать.

А как же постоянное возвеличивание англосаксов? Гимн их величию, помноженный на уничижительное отношение ко всем прочим расам и национальностям? Снова Стоун молчит, мягко ограничиваясь интересом Лондона к философии Фридриха Ницше. Читатель и без этого знал, помня, как «Дочь снегов» обозначила мировоззрение Лондона, закрепив его окончательно «Мятежом на Эльсиноре». Более того, расизм проявлялся и среди животных, неизменно ставивших людей с белым цветом кожи выше прочих. Обойти такой момент, значит забыть, о ком взялся рассказывать. А ведь следовало проследить, в результате чего Лондон обрёл подобное представление об устройстве человеческого общества. Остаётся лишь сожалеть о гробовом молчании Стоуна.

Так и закончится биография, не удовлетворив любопытства. Подобного рода литературу может сочинить каждый, дай ему для этого возможность и время. Будем считать, Ирвинг Стоун не остыл от ранее написанной им «Жажды жизни» — биографии Винсента ван Гога. Потому он и не смог перестроиться на создание портрета человека, чьи мысли доступны каждому желающему без дополнительной их обработки.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Виктор Пелевин «ДПП (НН)» (2003)

Пелевин ДПП НН

Создай идею и паразитируй на ней. Откажись от прочего, ибо у тебя есть приоритет. Хватит малого, дабы раздуть из него большее. Так и Пелевин, ничтоже сумняшеся, брал за основу нечто определённое, в дальнейшем предпочитая забыть, для чего он всё начинал. Отказавшись от мелочи, определив за важное роман «Числа» — основу сборника «ДПП (НН)», следует остановиться и задуматься, увидев стремление человека оправдывать существование за счёт надуманных причин. Пелевин тому потворствовал, пока не запутался в словах, поскольку мир состоит из чисел, но никак не из букв.

Некогда, когда не родился Сократ, когда действительность происходила от чего угодно, только не от идей, жил Пифагор, считавший себя подобием божества, видя в проявлении сущего исходное от единицы. Его мысли туманили мозг людей, считавших предположения Пифагора за истину. Теперь, спустя два с половиной тысячелетия, Пелевин взялся отразить страсти по нумерологии, наделив главного героя своего повествования психическим расстройством, связанным с желанием найти защиту у цифр. Возникает вопрос: каким образом семёрка, нарисованная на бумаге, способна защитить или оказать помощь? Истинно, такому персонажу требовалось отправиться на приём к психиатру, только время было тогда неспокойное — на дворе случились девяностые.

Само начало повествования привлекает внимание. Действительно, людям свойственно впадать в заблуждения. Каждый оправдывает существование угодным сугубо для него способом. Кто-то в самом деле ориентируется на цифры, принимая решение. Так проще жить. Если во всяком решении опираться на определённые значения, тогда не придётся раздумывать, уже тем облегчая существование. Собственно, ежели главный герой выбрал своим числом сочетание тройки и четвёрки, при этом не допуская присутствие рядом с собой сочетания четвёрки и тройки, то это его личная головная боль. Подобных ему хватает среди людей, посему осталось проследить, куда автор направит подобного персонажа.

И вот тут у Пелевина случился разлад. Продуманная идея повествования рухнула, стоило действию расшириться. Хватило бы и размера повести, вследствие чего петь песни Виктору во имя его находчивости. Однако, роман есть роман, какие домыслы не встречайся читателю в тексте. Будет и гадалка, понимающая главного героя и направляющая его в нужную сторону. Будет и девушка, такое же помешанное на числах создание. Будут и чеченцы, сугубо для антуража в виде исламских квазисект. Будут и партнёры, а также противники по бизнесу, ибо главный герой очень быстро сколотит состояние и откроет собственный банк. Пусть такой персонаж примечателен во всём, но слишком он психопатичен, отчего картинка не складывается.

Читателя перестаёт интересовать, куда главного героя выведет кривая из авторского замысла. Путей всего три, у каждого по четыре ответвления. Пойти можно по дороге успеха, падения или жить в прежнем ритме. Соответственно, исходя из этого, можно стать ещё успешнее, пасть или перестать обращать внимание на происходящее, либо переосмыслить реальность, отказавшись от прежних убеждений, обратившись к новым. Куда именно Пелевин направит главного героя, читатель может решить самостоятельно. Зачем верить автору, ежели он плавал по верхам, не стремясь углубиться? Нужно было нырять в толщу эмоций, тогда как далее внешнего созерцания погрузиться не получилось.

Конечно, Пелевин умеет играть со словами. Это у него получается мастерски. И «Санбанк», что как бы банк для нужд сантехников, он же банк, похожий на солнце. И царь Навуходоносор, преображающийся в Ухогорлоносова. Но читатель желал основательности, вместо чего получил притягивание за уши человеческих надуманностей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Марин Неаполитанский «Прокл, или О счастье» (486)

Марин Прокл или О счастье

Слава древних греков и римлян заключалась в их умении говорить. Кто не имел успеха в публичных выступлениях, жизнь того заканчивалась в унынии. Не требовалось иных знаний, достаточно было грамотно строить речи. Когда дело доходило до суда, закон вставал на сторону произнёсшего самые убедительные слова. Поэтому не стоит удивляться, видя в стремлении Марина оградить Прокла от нападок, воздав тем ему почёт и уважение. Для начала он расскажет о добродетели, дабы тем показать, насколько Прокл ей соответствовал.

Добродетельный человек должен обладать следующими качествами: не быть ущербным, иметь телесную силу, красоту и здоровье. Ещё лучше, если он будет скромным, откажется от лжи, начнёт презирать плотские наслаждения и полюбит умеренность. Всё это было присуще Проклу, сыну родителей, на чьё богатство он смотрел снисходительно. Безусловно, Прокл родился под счастливой звездой, отчего и не знал бед, живя согласно собственным убеждениям, не обращая внимания на мнение других. А не подменил ли Марин прежнее понимание добродетели христианским вариантом, представив Прокла человеком, шедшим путём блаженного?

Красноречие — ключ к сердцам людей. Прокл умел обращаться со слушателями. Куда бы он не направлялся, всюду находил желающего его слушать. Так случилось в Александрии, после в Византии, пока не дошёл он до Афин: всюду он встречал стремящихся услышать произносимую им мудрость. Свои ли мысли он излагал или опирался на мысли древних? Марин упоминает увлечение Прокла трудами Аристотеля. Значит ли это, что изучив чьё-то, дополнив собственными измышлениями, можешь стать уважаемым повсеместно человеком? Однако, это так. Мудрость не рождается спонтанно, она всегда становится плодом размышлений, напрямую или иным образом раскрывая глаза на действительность.

И всё же, чтобы интересоваться жизнеописанием Прокла, нужно сперва узнать о нём самом. Если такого желания прежде не возникало, слова Марина о Прокле пройдут незаметно, словно прочитано доброе слово о человеке, тогда как сам человек так и остался без заслуженного к нему внимания. Читатель мог искать раскрытие счастья через его осознание другими, но Марин подобного не предлагает. Вывод из повествования оказывается прост: следуй добродетели и будешь счастлив. Нужно напомнить: не лги, живи целомудренно и будь во всём умеренным. Только почему этого не придерживался сам Марин?

Кажется, не договаривать — не означает лгать, иметь строгие убеждения — равносильно должным к соблюдению принципам, а умеренность — всего лишь способность избегать острых углов, не допуская перегибов. Но почему Марин даёт представление о Прокле однозначно? Во всём добродетельный, глубоко почитаемый: таким созданный на страницах воспоминаний, Прокл оказался излишне украшенным добродетелью, словно представлен не портрет обычного человека, более похожий на образ святого, ежели не больше.

Либо счастливая звезда освещала существование Прокла. Он оказался награждён внешностью, имел физически крепкое тело и не знал проблем со здоровьем. Этого вполне достаточно, чтобы жить в благости, не испытывая необходимости говорить о каких-либо нуждах. Может и прав Марин, разглядев в учителе достойный подражания образ. Но как быть ущербным людям с физическими или душевными недостатками? Самой природой они лишены тяги к добродетели, значит Прокл действительно был счастлив. Вдвойне счастливый за умение довольствоваться имеющимся, отказываясь от оказывавшегося лишним.

Таково счастье человека, нашедшего силы признать исключительность самого себя, ничего не ждущего от других. Уверенный в этом, он заражал подобной уверенностью слушателей, готовых слушать его речи бесконечно. Где же ещё можно было услышать человека, довольного имеющимся и не желающим приумножить у него имеющееся.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Порфирий «Жизнь Пифагора», «Жизнь Плотина» (III век)

Порфирий Жизнь Плотина

Среди сочинений Порфирия есть жизнеописание Пифагора и Плотина. Причём о Пифагоре он писал согласно дошедших до него свидетельств, а Плотин был его учителем. Исходя из этого и нужно понимать, что несёт важность, и насчёт чего допустимо усомниться. Поэтому про жизнь Пифагора лучше читать в восьмой книге «Истории философии» Диогена Лаэртского. Ничего важного сверх прибавлено не будет, кроме сомнения в божественном происхождении. И так вплоть до смерти от разгоревшихся вокруг его учения смут. Гораздо интереснее наблюдать за созданием портрета Плотина.

Плотин не оставлял записей, о нём известно со слов его учеников. Особое место среди которых занимал Амелий, первый из тех, кто стал записывать слова учителя. Порфирий взялся писать о нём гораздо позже, а может составил панегирик по случаю смерти. Оказалось, что человеком он был с принципами. Например, не любил художников, если они брались рисовать с него портреты. Никогда не мылся, вместо этого принимал растирания. Ну и в качестве некоторого дополнения — Плотин часто страдал животом.

Кратко ознакомив с особенностями поведения, Порфирий перешёл непосредственно к жизнеописанию Плотина. Родился он на тринадцатый год царствования Севера, прожил шестьдесят шесть лет, до восьмилетнего возраста пил грудное молоко, философией увлёкся к двадцати восьми годам, став учеником Аммония. За одиннадцать лет философских практик стал испытывать интерес к воззрениям персов и индийцев, для чего записался в армию и присоединился к походу императора Гордиана III. Та военная акция оказалась неудачной. Поэтому Плотин вернулся в Рим через Антиохию. Умер от укуса змеи на второй год царствования Клавдия.

Порфирий считает нужным упомянуть уникальную для философа особенность, бывшую присущей Плотину. За всю жизнь он не нажил себе врагов. И это в государстве, где интрига проистекала из интриги, сводя на нет жизни людей, давая каждому из них краткий миг блеска, едва ли не сразу сбрасывая с занимаемой вершины и стирая в порошок. Ежели императоры восходили к власти, тут же падая, так чего ожидать от философа, чьи представления о действительности обязаны были натыкаться на стену из множества разнообразных мнений? И всё-таки Плотин врагов не имел. Либо Порфирий пропел излишне слащавые речи, восхваляя учителя для потомков, создав из него образ достойного почитания и уважения человека.

Странным кажется тот факт, что датировка примерного времени жизни Диогена Лаэртского построена как раз на связи с упоминанием на страницах «Истории философии» имени Плотина. Но как такового его не встречается, если не говорить о вложенной в текст «Жизни Плотина» за авторством Порфирия. Остаётся недоумевать, не понимая, когда всё-таки жил Диоген, и существовал ли он вообще, ежели таковым именем не подписывался кто-то другой, допустим, тот же Порфирий. Это лишь предположение, ни на чём не основанное. Да оно и не имеет особой важности, кроме желания установить истину, которая, как известно, эфемерна.

Теперь допустимо завершить рассказ о жизнеописании Пифагора и Плотина. Точка зрения Порфирия имеет право на внимание, как всё, что в столь малом количестве смогло сохраниться спустя тысячелетия. Теперь есть твёрдая уверенность — эти имена не канут в Лету. Они будут постоянным напоминанием о прошлом, будто бы простым, но вместе с тем невероятно сложным. Пусть не так важно, о чём сии мужи думали в своей седой древности, они всё же о чём-то мыслили, каким образом теперь мыслит и современный человек.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Олимпиодор Младший «Жизнь Платона» (VI век)

Олимпиодор Жизнь Платона

Простые люди великими не рождаются, они приходят в мир, будучи порождением воли высших материй. Разве мог Платон, сын Аристона, внук Аристокла, сам прозываемый с колыбели Аристоклом, возмужать и стать тем, кто поистине должен происходить напрямую от Аполлона, ибо ясно, как фебово дитя Эскулап пришёл к людям излечить тела, так и Платон, такое же фебово дитя, дан человечеству для врачевания душ. Потому и существовала легенда, сохранённая Олимпиодором для потомков, согласно которой получалось, что однажды Аполлон возлёг с женой Аристона, запретив ему к ней прикасаться до рождения ребёнка. Так родился тот, кого в скором времени прозовут Платоном, ибо ширина его воззрений далеко превосходила пределы его же спины, послужившей причиной прозвища.

Юный Аристокл учился всему, полагающемуся для древнего грека. Он занимался гимнастикой и совершенствовался в ораторском искусстве, должен был заниматься и игрой на музыкальных инструментах, согласно предъявляемым к культурному члену общества требованиям. Но гораздо важнее отметить знакомство Платона с Сократом. Оказывается, афинский софист перед первой встречей видел сон о лебеде, чьи крылья прорезываются, после чего он улетает. Вещее видение нашло воплощение в юном Аристокле, сохранившим в трудах свидетельства о жизни Сократа, сформировав тот самый образ, ныне известный каждому с ним осведомлённому.

Жизненный путь Платона только начинался. Смерть Сократа станет для него важным событием, давшим возможность дальнейшего развития вне рамок спора ради спора. Он станет учиться у Кратила, последователя Гераклита. А позже окажется среди пифагорейцев, трижды побывав на Сицилии. Именно там он вступит в противоречие с одним из местных тиранов, отчего едва не погибнет, оказавшись на положении раба. Это не остановит вольный афинских дух, побуждающий идти наперекор обстоятельствам. Платон обязательно побывает на Сицилии снова, ибо обладал авторитетом, поскольку однажды его уже выкупили из рабства, значит он всегда может рассчитывать на обретение свободы.

Насколько допустимо опираться на слова Олимпиодора? Жил он едва ли не спустя тысячу лет. При этом составил жизнеописание, более похожее на миф. Он определил Платона в божьи сыновья, увидел его великое предназначение, дополнив прочее сухими фактами, имевшими место быть согласно разным источникам. Углубляться в философские размышления он не стал, да и объём текста не позволял дать расширенную версию понимания существования великого философа, создателя уникальных предположений, одарившего мир идеями, на которых зиждется человеческое понимание бытия. Ведь если не признавать существование идей, то всё перестаёт иметь смысл, поскольку сама идея порождает представление о чём-то, становящимся вторичным, так как самостоятельно без идеи оно существовать не сможет.

Исходя из этого Олимпиодору осталось поддержать жителей Афин, считавших Платона сыном Аполлона, ставя его в равное положение с Эскулапом. Душа требует особого подхода, чему до сих пор не уделяется достаточного внимания. Как лечили душу через тело, так и продолжают лечить, хотя частично доказано, что излечение души способствует оздоровлению тела. Достаточно поверить, чтобы суметь избавиться от любой хвори. И достаточно усомниться, чтобы притянуть хворь к себе. Получается, правы были древние в отношении признания заслуг Платона. Нужно думать, дабы мыслью порождать изменения существующего! К чему стремится тело, то под силу лишь душе. И когда человек это всё-таки поймёт, тогда он перестанет стремиться к преобладанию желаний над возможностями, так как возможностей нужно желать, в душевном порыве приближая требуемое. Пока же такого не происходит — потребности тела остаются в приоритете у обитающих на планете Земля.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков «Несмертельный Голован» (1880)

Лесков Несмертельный Голован

Ещё одним воспоминанием поделился Николай Лесков с читателем. Он вспомнил про Несмертельного Голована, о котором имел представление до семилетнего возраста, а после потерял из виду. Этому человеку везло в том, что он не боялся смерти. Куда бы не несла его жизнь, всюду он удивлял людей своей живучестью. Особенно его удача пригодилась во время эпидемии, называемой пупырух, а в более обыденном понимании — сибирской язвой. Вот где он сумел принести пользу. Ухаживая за умирающими, он знал некий секрет, поскольку болезнь обходила стороной и его домашний скот.

Существование Голована — движение в неизвестное. Не получится установить для него цель. Он просто существовал, живя ради необходимости жить. Лесков мог измыслить для него разное или припомнить всякое, наполнив этим страницы произведения. Глубокого погружения в прошлое не планировалось, достаточно осознания факта, что Голован уникален. Если и была во всём замешана алхимия, то осталось на уровне слухов. Во всяком случае устанавливается точное обстоятельство, согласно которому Голован не подвергался хворям, за счёт чего Николай сумел описать данную его удивительную особенность.

Но жизнь всё-таки отличается особой сложностью. Мало показать способности главного героя данного повествования. Нужно дополнение в виде иной особенности, доступной пониманию. В качестве таковой Лесков предложил загадочную ситуацию с появившимся из ниоткуда лицом, смевшим унижать Голована и требовать от него денег. Люди удивлялись, видя как, ничего прежде не боявшийся, человек принимал с покорностью грубое к себе обращение и старался раздобыть требуемое, никак не отвечая на недоуменные взгляды.

Жизнь настолько сложна, что даваемый на вопросы ответ почти никогда не удовлетворяет любопытство. Отчего же, когда никто не знает, находится человек, ведающий скрываемый от всех секрет? В который раз Лесков превращает ладное повествование в исповедь единственного человека, в чьи слова необходимо поверить? Снова читатель вынужден пожать плечами и принять ему навязанное мнение, продолжая оставаться в сомнении.

Может потому и не воспринимается повествование от Николая ладно изложенным, поскольку было важнее отразить моменты прошлого. С Голованом случались определённые события, значит их и нужно отразить на страницах произведения. Каким бы это сумбурным не показалось, другого Лесков сделать не мог. Взявшись вспоминать былое, он обязался сообщить известное ему прежде или ставшее понятным лишь сейчас. Но прошлое безвозвратно ушло, о чём опять приходится вспомнить.

Николай тщательно документировал должные быть сохранёнными фрагменты. Так в тексте появляется описание глупости русских мужиков, издавна живущих на земле, забывая её оформить по закону. Когда случится пожар, тогда будет поздно разбираться, где чей ранее был надел. Остаётся верить на слово свидетелям, хотя суду следовало отказаться от сомнительных показаний. Ничего тут не сделаешь. Всё равно ещё не раз русский мужик окажется в глупом положении, причём ссылки на «авось» не потребуются.

Осталось завершить историю о Несмертельном Головане. Как же он после жил? Почему терпел унижения, если оного не заслуживал? Тут не предполагалось создавать таинственность. Жизнь сама всё расставила по местам. Пускай допускалось остановиться, призвать к рассудительности и разъяснить ситуацию. Впрочем, Лесков жил и творил задолго до писателей, творивших через сто лет после него, находивших в сюжетах место для восхваления голованов и порицания их соперников. Хотелось бы сказать: живи и помни. Но сказать не получится, так как несерьёзно допускать смешение произведений, пусть и близких по идее, зато в действительности не имеющих иных общих черт.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков «Кадетский монастырь» (1880)

Лесков Кадетский монастырь

От сохранения прошлого нет пользы. Устраняется информационное голодание, ничего другого полезного не сообщая. В плане важной для государства истории — ведение хроник обязательно, а вот касательно всего прочего — сомнительно. С другой стороны, пусть будет, ежели оказалось сохранено. Частично пользу принёс и Николай Лесков, рассказывая о былом, понимая, ушедшее кануло в Лету, не представляя интереса ныне живущим. Тем более не заинтересует людей в будущем, ведь не важно, чем прежде славилось то или иное здание, какие страсти кипели вокруг и внутри него. Потому и польза сомнительна, так как это интересно узкому кругу лиц. А в перспективе интересовать вообще перестанет.

Рассказать Лесков решил о кадетском училище. От себя он строил повествование или нет — установить трудно. Сам он если и учился, то не столь успешно, как о том желается думать. Его занимали люди, работающие в данном учреждении. Каждый из них — уникальная личность, заслуживающая отдельного упоминания, коли Николай нигде не дополняет сверх должного. Усвоить текст в той же мере затруднительно, учитывая важность повествования непосредственно для Лескова, являвшегося свидетелем описываемого, тогда как остальным предстоит скучать.

В годы николаевского правления думать о необходимости образования не приходилось. Умные люди государству не требовались. Хватало дошедших до мыслей о бунте декабристов, чтобы в дальнейшем преподавать науки подрастающему поколению с максимально возможной строгостью. Не существует хуже вольнодумства, сравнимого с сочинением стихотворений. Именно по данной причине сочинителей виршей сурово наказывали, не жалея палочных ударов. Стоило бы сказать спасибо Рылееву, окончившему сей монастырь ранее. Отяготив собственную судьбу, оной он наградил ещё не родившихся россиян, оказавшихся должными тянуть неведомую им лямку, просто из-за чьего-то желания думать о будущем других, лишая любых надежд на лучшее.

Требовалось найти общий язык и с церковью. Будучи подконтрольной правительству, православная религия продолжала оставаться в стороне, на свой манер воздействуя на умы молодёжи. Не должно быть конфликта между священником и директором училища. Но конфликт будет. Не станет кто-либо из них мириться с необходимостью подчиняться. Стоящий над верой чиновник обязан требовать к себе уважение, действуя против, когда ему чинят в том препятствия. Это показано в качестве дополнительного и весьма важного штриха.

Появляются на страницах и прочие работники училища. Важное место отводилось доктору, заботившемуся о здоровье питомцев. Он мог питаться вместе с ними в столовой, а то и проявлять сочувствие или строгость. Любящий своё ремесло человек — такого всегда приятно описывать в произведениях, будь они художественного или описательного толка. Не до конца он должен был быть именно таким, как того много позже желалось видеть Лескову. И так как прошлое безвозвратно ушло — ушли в небытие и прежде жившие люди.

В 1885 году Николай дополнит «Кадетский монастырь» главой о поваре. Видимо, это имело существенную важность. Особенно, учитывая такое обстоятельство — повар умер прямо за плитой. Потребовалось найти ему замену, что стало значительной проблемой. Редко замечаемый на рабочем месте, находящийся вне осознания присутствия, именно повар определяет, какое самочувствие должно иметься у учеников. Если хорошо накормит — не появится нареканий. Ежели плохо — удостоится порицания. Но всё равно останется неведомой личностью для многих. Исключением станут люди вроде Лескова, испытывающие необходимость фиксировать в памяти мельчайшую деталь, находя для неё после место на страницах произведений. Так и оказался повар в качестве дополнения к уже имевшемуся тексту.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков «Чертогон» (1879)

Лесков Чертогон

Порою натура русского человека требует разгона чертей, постоянно утомляющих тело и душу необходимостью размышлять над судьбами России. Основательно устав, русский человек заказывает ресторан, созывает всех знакомых и устраивает шумное гульбище, требуя осуществления всех приходящих в голову желаний, круша всё встречаемое на пути. Этот обряд называется чертогоном. Лет ему много, знает о нём не каждый, если никогда не бывал в Москве. Именно москвичи падки на гон чертей, не станем думать вследствие каких причин. Лесков стал свидетелем оному в годы своей молодости, когда напросился погостить к дяде. И сразу оказался причастным к готовящемуся мероприятию, чтобы навсегда его запомнить.

Дядя у Лескова оказался щедрым человеком, поскольку был богат и денег не считал. Захотелось ему закатить пир, для чего он сразу направился в ресторан и предупредил о готовящемся торжестве. Из меню он выбрал по сто блюд, а после отправился по Москве приглашать всякого встречного, если знал его хотя бы самую малость. Никто не отказывался придти. И вот в назначенный час понеслось. Что происходило на пиру Лесков не помнит, ибо напился и пришёл в себя значительно позже. Увидеть ему пришлось разгром невиданных масштабов. Дядя с друзьями похоже действительно чертей гонял, иначе не объяснить подобного отношения к чужому имуществу. Но на том чертогон не закончился.

Причудами полнятся москвичи, стоит им того захотеть. Пожелают нечто купить — ничего не остановит. Не чарочку кваса купят, а всю бочку опорожнят. Колёса с повозки снимут, так как они им понадобятся для осуществления некой безумной идеи. Деньги разлетаются по ветру, потому речь уже не о чертогоне, а о другом процессе, не настолько мистическом. Просто выход эмоций идёт в качестве разгрузки за потраченные нервы. Получается так, что подстраивая жизнь под заработок денег, москвич однажды испытывает достижение критического момента, после которого копить денежную массу становится бессмысленным. Вот тогда-то и начинается чертогон, лишённый всякого смысла, зато жизнь снова входит в прежнее русло: появляется необходимость остудить голову и приняться за заработок денег с удвоенным усилием, с каждым днём приближая очередной момент для гона чертей.

Лесков уверен, подобное возможно лишь в Москве. Более нигде чертогона на просторах России не случается, а может оного не бывает во всём остальном мире. Свою роль играет натура русского человека и его работоспособность, всегда направленная на созидание ради последующего разрушения. Ведь так и случается, какой исторический отрезок не возьми: всегда созидание предшествует выбросу эмоций. Никогда ещё не бывало такого, чтобы русские избежали критического момента, не изливая накопившуюся энергию через край. Только в случае москвичей подобное случается чаще, и направлено оно в более мирное русло, где разрушение ограничено незначительными рамками. Страшно представить, какой силы мог быть чертогон, попробуй москвичи сдерживаться на протяжении веков или хотя бы десятилетий. Впрочем, кажется подобное уже случалось, если со старанием попытаться найти признаки чертогона, наложив их на общее накопившееся возмущение.

Николай не предлагал читателю вынести определённую мораль. Он просто вспомнил случай из собственной жизни, достойно дополнивший написанные в 1879 году произведения. Всякой мысли находится место в России, как ещё больше возможных вариантов бытия, одновременно применяемых, только редкие из них остаются в памяти. В том-то и заключается заслуга писателей, предпочитающих в произведениях опираться на конкретные эпизоды человеческого общества, созидая для потомков бесценные картины уходящих в прошлое событий, нравов и обычаев.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков «Шерамур» (1879)

Лесков Шерамур

Среди персонажей Николая Лескова нашлось место и такому, имя которому Шерамур. Задумайтесь, каково это — не брать ничего себе, постоянно делясь с другими? Ещё лучше, если получится накормить. Стоит ему подарить рубашку, дабы прикрыл голое тело, он её отдаст другому нуждающемуся. А ежели попросит денег на определённые цели — обязательно вернёт сдачу. Если таковой человек существовал в действительности — им стоит восхищаться. Не всякий согласится жить мыслями о других, никогда не задумываясь о собственных предпочтениях.

Причина любви к людям должна быть объяснена. Согласно Лескова получается, что Шерамур — сын мизантропа и крепостной крестьянки, выросший под опекой состоятельного отчима. Не должный иметь твёрдой опоры, он её и не имел, не соглашаясь принимать предложения остепениться. У него и цели не было, кроме единственной: всех следует накормить. Стоило у него на руках оказаться наличности, как она тут же тратилась на еду. И так из года в год, словно плыл Шерамур по течению жизни, неизменно числясь любимчиком богини Фортуны, иначе давно бы померк для него свет.

Про такого человека требовалось рассказывать основательно. Лесков не стал останавливаться на краткой вводной, наполнив повествование всевозможными обстоятельствами. Встречается на страницах симпатия девушек к главному герою. Причём такая, от которой тому стало стыдно. К нему не просто проявили внимание, а ещё надушились и создали романтическую обстановку, от которой он пришёл в недоумение. Неземным созданием кажется Шерамур, ежели человеческое ему чуждо. Читатель обязательно придёт в недоумение: как устроен мыслительный аппарат главного героя? Ведь нет у него ничего за душой, как пуста и сама душа. Об одном и том же приходится говорить Лескову, постоянно упоминая привычку Шерамура делиться с окружающими.

Лучше такого персонажа отправить подальше от России. Например, во Францию. Оттуда на войну. А после куда угодно, ибо после войны жизнь Шерамура должна претерпеть изменения. Понятно, как именно ему удалось добиться высочайшей степени уважения, но непонятно другое. Каким образом раздающий всё у него имеющееся, Шерамур сумеет накопить наличность. Яснее становится тогда, когда выясняется, что он сумел найти девушку, способную выгодно воспользоваться щедростью мужа, придав сему увлечению приличный вид, сделав из мужа состоятельного человека.

Необычность Шерамура объясняется им самим. Читатель отвык от подобных персонажей, возможно уже забыв, каких личностей описывал Николай в первых произведениях. Уже тогда казалось, что за странностью должно скрываться нечто позитивное. В данном случае описание было доведено до логического конца. Каким бы не являлся Шерамур, всё-таки он предпочитал заботиться о других, не думая о себе.

Так и желается сравнить портреты Однодума и Шерамура. Если первый существовал ради самого существования, всё равно задумываясь о дне грядущем, то второй вообще не придаёт смысла с ним происходящему, не думая, к чему о чём-то рассуждать, если можно просто дать у него имеющееся другим, без различия, к чему всё это приведёт. В обоих случаях допускалось описание печального исхода, к чему Лесков не стремился.

Описав сдержанность и щедрость, осталось разобраться с другой особенностью человеческих побуждений, когда возникает желание забыться, устав от приевшейся обыденности. Что совершал Шерамур из добрых побуждений, такое же могли делать и другие, но забыв обо всём на свете. Собственно, в том же 1879 году Лесков написал рассказ «Чертогон», где и поведал об ещё одном качестве русской души, нуждающейся в периодическом гоне чертей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков «Однодум» (1879)

Лесков Однодум

Живите честно, верьте в Бога и не требуйте для себя ничего, что бы вам желалось получить. Поступай так каждый — быть всеобщему счастью повсеместно распространённым. Но до той поры, пока люди ждут помощь от государства, почитают навязанные сверху религиозные представления, они не смогут достигнуть осуществления возводимых в мечту устремлений. Необходимо показывать на личном примере, никогда к такому не призывая других. Все должны придти к подобному мнению самостоятельно. Но нет в человеке потребности соответствовать собственным ожиданиям. В то время как встречаются те, чьё поведение скорее вызывает недоумение, хотя является ровно тем, чего более всего хотелось видеть.

Жил в России Однодум, либо он влачил жалкое существование, а то и мирился с текущим положением дел. От государства получал жалованье в десять рублей, чем старался довольствоваться. На эту сумму себя не прокормишь, не говоря уже о семье. Имея возможность обирать людей, Однодум до такого не опускался, чем удивлял начальство. Подумать только, чиновник довольствуется заработной платой, не помышляя о дополнительных доходах. Нужно в это только вдуматься! Государство специально создаёт условие для преступной деятельности, чтобы за это же журить население. Мало вдуматься! Требуется понять, отчего начальство само удивляется, видя среди себе подобных честного представителя.

Однодуму предстоит отвечать на вопросы, неизменно встречая недоумение на лицах собеседников. Он не боится оказаться в тюрьме, поскольку понимает: заключённых кормят лучше, им дают крышу над головой и не требуют исполнения обязательств. Будучи честным, Однодум в любой момент может за это пострадать. Мало того, что он прямо говорит начальству о проблемах, так он ещё сомневается в пользе православия. По его мнению — данная религия сомнительна. При этом Однодум верующий человек, любящий читать Библию. К тому же он умеет гадать по священному писанию, тем доводя собеседников до исступления, ибо может предсказывать неприятности государям, имея подтверждение уже исполнившихся прогнозов.

Придерживаясь негативного мнения о происходящем, Однодум поддерживал политику государства. Он считал полезным делом постоянно поднимать подати, только с условием, что богатые должны платить больше, но никак не наравне с бедными. Читателю приходится соглашаться с такими речами, находя в них сходство с имеющим место быть. Да вот чего не желал Однодум, о чём он бы не имел определённое представление, ничего не изменилось в требуемую им сторону. Положение в стране осталось неизменным, словно всё продолжает движение в прежнем ритме.

Ни к чему высокое жалование, награды и внимание. Однодуму лучше жить вдали от дрязг, тихо занимаясь любимым ремеслом, получая от его исполнения удовольствие. Дай ему орден: он протрёт металл тряпочкой, обмакнёт материю в благовония, посмотрит на сделанное и навсегда уберёт с глаз долой сию ненужную ему вещь. Не для того он живёт на свете, чтобы почивать на лаврах или ожидать исполнения мечтаний. Однодуму известно — ничего всё равно не изменится, скорее станет много хуже. Потому пусть платят ему мало и не улучшают условий существования. Уж лучше существовать без потрясений, нежели подвергаться благотворному влиянию сомнительного качества реформ.

Как знать, к чему Лесков решил продолжать повествовать в полюбившейся ему манере обличения. Может для того, дабы представить читателю Однодума — частого для России человека, предпочитающего созерцать действительность, живя честно и терпя непотребства от других. Он обязательно выскажется, но не станет настаивать на осуществлении перемен. В том и соль человеческого социума — смирение ведёт к счастью.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 170 171 172 173 174 376