trounin.ru

Работая над «Детством», Горький планировал продолжить его наполнение, печатая частями в периодических изданиях. В качестве самостоятельного произведения «В людях» не воспринималось. Да и по содержанию читатель это поймёт, видя всё того же ребёнка, только теперь полностью представленного себе, вынужденного зарабатывать на пропитание. К 1916 году повесть обретёт полный вид, частично переработанная в 1918 и в 1922 годах. Теперь Горький показывал становление человека, который жил, пребывая в той же нужде, как и многие его сограждане. Приходилось тяжело трудиться. Зато исчез былой накал дерзости. Отныне Горький показывал становление в качестве исполнительного юноши, бравшегося за любое дело, редко заявляя о необходимости снисходительного к нему отношения. Читателю только и оставалось подивиться трансформации самосознания человека, неожиданно ставшего столь полезным для общества.

Чем мог Горький в юные годы зарабатывать на жизнь? Например, стоять на входе обувного магазина, изображая неподвижную статую, или работал в лавке по продаже икон и религиозных книг. Впоследствии он увлёкся чтением, высоко оценив труды братьев Гонкур, Вальтера Скотта и Александра Пушкина. Приходилось знакомиться с произведениями ночью, отчего расходовал много свечей.

Другая сторона взросления Горького — отношения с противоположным полом. Чего только потом не будут рассказывать биографы, с разных сторон обозревая его пылкую натуру. Впрочем, читателю уже приходилось сталкиваться с отражением любовных отношений на страницах рассказов. Горький показывал, насколько он стремился заботиться о девичьем благочестии. Никаких интимных связей он не подразумевал. Можно сказать, розу положено срывать в необходимый для того срок. По причине ли то было личных убеждений, либо с женщинами Горький сохранял робость?

Читателю впору задаться вопросом: есть ли сходство с тем, о ком он узнал из «Детства», если в следующем произведении разительно отличен? Горький словно крепко связан с происходящим, вместе с тем остаётся созерцателем. Пусть другие дерутся за женское внимание, он поступит иначе. Если к нему проявят неуважение, стерпит и забудет. Где-то мог за себя заступиться, не позволяя чинить над собой расправу. Видел он и людей, готовых свести счёты с жизнью, действуя напоказ.

Повествовал Горький без воодушевления. Задуманные воспоминания плохо ложились на бумагу. Не помогал наработанный навык беллетриста. Требовалось не просто сообщать читателю информацию о становлении, не всякое слово могло быть донесено в соответствии с имевшим место быть. Можно проявить стремление разобраться в редакциях повести, выяснив, чем первые публикации отличаются от последующих, где было дополнение, а где убрана лишняя откровенность. Почему итоговый вариант, теперь включаемый в собрания сочинений, оказался повествованием о непонятном литературной персонаже? Всё-таки Горький не обо всём рассказал. И кто бы стал сообщать, не стараясь показаться с лучшей стороны? Особенно учитывая последовавшую перемену государственности, когда необходимо убрать лишние детали, создав образ скромного подростка, пока ещё не готового к революционной борьбе.

К окончанию повествования Горькому ещё не исполнится пятнадцати лет. О чём ему повествовать дальше? Начинались сложные годы брожения в обществе, входить в которые требовалось с особой осторожностью. Но и созидать рассказ о себе — вновь задействовать уже использованные литературные сюжеты. Поэтому за продолжение Горький возьмётся лишь в 1922 году. Читатель невольно отметит столь длительный перерыв. И если возьмётся читать далее, увидит иной слог, более склонный к многословным рассуждениям. Можно приступить к чтению сразу или ознакомиться с другими произведениями. В данном случае, откладывать на потом не требуется. К чему призывают и составители сборников, помещая «Детство», «В людях» и «Мои университеты» в один том.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рассказывая об увиденном за годы странствий, Горький всё чаще задумывался о необходимости сообщить о самом себе. Каким оно было — его детство? Читатель с первых строк понимал — горьким. И это понимание следовало закрепить. Оставим на совести писателя, насколько он был правдив. Но следуя содержанию, затронутые им аспекты, не скажешь, будто Горький себя пытался обелять. Да и требовалось ли ему создавать образ благочинного ребёнка, в которого читатель всё равно не поверит. Потому Горький дал понимание именно таким, показав тяжёлое детство, если его и украшая, то только жестокостью по отношению к нему самому.

Был в разладе с родителями и дедами. Ни с кем не получалось найти примирения. Отец умер рано, мать не могла защитить мальчика от буйного нрава деда. Горького с малых лет пороли, буквально как скотину, без какого-либо сочувствия. Чаще это случалось за дело, как бы не хотелось увидеть то иначе. Проявление нрава заставляло учить уму-разуму. Не хотел Горький запоминать тексты священных писаний, постоянно кривлялся. Его и секли, пытаясь таким способом привести к благоразумию. Вскоре мать на долгие годы исчезнет, оставив сына на попечение деда. Тот мог совсем забить внука насмерть, не случись в семье воспитываться юноше-подкидышу, часто принимавшему удары на себя. Со временем Горький простит старика, особенно узнав про его собственный путь бурлака на Волге.

Несмотря на жестокое обращение в семье, Горький никому не давал спуска вне дома. Не боялся вступать в конфликты. Надо полагать, он провоцировал окружение, вследствие чего оставался неугодным даже на улице. Часто он возвращался домой избитым и в порванной одежде. Что его ожидало? Будем думать, очередная порка от деда. Когда мать вернётся назад, придёт она не одна, приведя мужчину. У Горького с ним не заладились отношения, ввиду агрессивного отношения от посчитавшего себя за отчима. Пусть пора детства ещё не прошла, приходилось защищаться. Горький не скрывает — бросался на него с ножом.

Закончится детство со смертью матери. Дед более не будет терпеть при себе внука, посоветовав ему идти в люди. На том первая часть воспоминаний подходит к концу.

Давать оценки произведению затруднительно. Мораль из содержания выходит однобокой. Горький был воспитан в суровых условиях, с чем не собирался примиряться. Он мог копить злобу, но действительного спасения от обстоятельств найти не получалось. Раздражительность выплёскивалась через край, провоцируя становление со всё большим неуживчивым характером. Тут бы сказать, что из сора всегда вырастают самые жизнеспособные цветы. Горькому ничего другого не оставалось, соглашаться быть постоянно битым он не хотел. Только и примириться у него не получалось. Разве нельзя было совладать с буйным нравом деда? Горький о том не рассуждал. Читателю того и не требовалось сообщать. Для чего говорить, будто допустимо пойти в услужение сатрапу? Читателю впору задуматься, перенеся ситуацию в стране на государя. При желании всегда найдёшь возможность провести требуемые сравнения. Чего делать не следует.

Должно быть усвоено главное — жилось Горькому несладко. Прочее, вроде того, насколько точно писатель отразил события собственного детства, укладывается в рамки умения рассказывать истории. Перечить авторской воле нет необходимости. Пусть всё остаётся именно таким, без внесения изменений. Лишь бы последующие биографы придерживались точно такой же точки зрения, не вступая в противоречие с повествованием от непосредственного очевидца. Впрочем, жизнь Горького будет настолько насыщенной, что не будет необходимости тратить время на разбор детских воспоминаний.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда есть желание о чём-то рассказывать, особых к тому побуждающих причин не требуется. Можно взять для примера большой город, богатый историческими деталями, либо некое событие, проследив все предпосылки и возможные последствия; а можно выйти в чистое поле, наполнив каждую травинку жизненной силой, описывая эпические сражения за их обладание, гибель и возрождение приходящих и уходящих покорителей тех трав, обязательно припомнив, что об этом рассказывали Паустовский, Бианки и Пришвин, дополнив явлением персонажей из «Мастера и Маргариты», после проведя прямую параллель между последним путём Иисуса Христа, направив её куда-нибудь очень далеко, обязательно совершив множество поворотов, изыскав дорогу от Палестины до Тибета, замкнув её через Сибирь, вернувшись обратно по Волге в Каспийское море и земли, которыми некогда владел Александр Македонский. И тогда получится исследование, ни в чём не уступающее изысканиям Рустама Рахматуллина.

Это очень просто, когда перед тобою предстаёт нечто. Допустим, видишь ты Пашков дом. Мгновение, и ты его легко противопоставляешь Кремлю. Это подлинный центр Москвы, связавший прошлое и настоящее, предваряющий должное происходить далее. Не стараясь остаться голословным, обращаешься к творчеству Михаила Булгакова, представляешь его за истину в последней инстанции, бродишь по коридорам и комнатам вместе с персонажами художественного произведения. Начинаешь размышлять, отчего Москва утратила статус главного города, находя в том причину, например, в императорах-эксцентриках. Почему эксцентриках? Потому как они стремились удалиться от центра. А может центром они считали себя, отчего в Москве им становилось душно. Что в сих рассуждениях может быть непонятного? Вот и Рахматуллин посчитал такие рассуждения за вполне уместные.

Но нужен больший размах. Есть города постарше — Константинополь и Иерусалим. На их фоне Москва воспринимается разве только в статусе Третьего Рима, то есть продолжателя древних традиций. Что может быть лучше, нежели находить отсылки к имевшему место в Константинополе, а до того в Иерусалиме? И ладно бы дело ограничилось Иерусалимом. Рахматуллин мог уйти в размышлениях ещё дальше, увязав первую династию фараонов с эволюцией становления русской государственности, наподобие сохраняющихся мифов о возможности выведения рода Рюриков непосредственно от императора Октавиана Августа. Мог Рахматуллин погрузиться ещё глубже, изыскав ему требуемое в Шумере. Спасло лишь отсутствие каких-либо точных свидетельств о столь далёких временах, иначе не миновать нам влияния Гильгамеша.

Не нужно забывать, в название труда не зря вынесена метафизика. Это подразумевает обязательный поиск первооснов сущего. В данном конкретном случае — Москвы. При особом желании можно опереться даже на Лукьяненко, уверовав в борьбу Ночного и Дневного дозоров. Или отчего именно Булгаков должен считаться за авторитет? На улицах Москвы происходит достаточно от нас сокрытого, порождаемого фантазиями литераторов. Однако, читатель согласится, есть экскурсоводы, как раз тем и занимающиеся, что водят любопытствующих по местам художественных произведений. Кому-то за радость каждый год приезжать в Дублин, осуществляя путешествие по всему, связанному с «Улиссом». Так же поступает Рахматуллин, взяв основой иные источники информации. Иначе зачем на страницах появляются отсылки к Ерофееву и к его «Москва-Петушки»?

Желание Рахматуллина излагать так — понятно. Ему это нравится. И если у него найдутся сторонники, вполне себе очень хорошо. Кто-то должен заниматься мифотворчеством, либо эти самые мифы коллекционировать. Всегда найдётся желающий послушать. Главное, не выдавать вымысел за реальность. Иначе на высказанном более полутысячи лет назад утверждении, будто «четвёртому Риму не бывать», можно сразу закрыть не только историю Москвы, но и всего человечества разом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Полина Барскова взялась за раскрытие темы блокадных поэтов. Каким образом они оказались в Ленинграде, почему вовремя его не покинули, как именно на их творчестве сказались обстоятельства военного времени? Невзирая на прилагаемые усилия, читатель мог самостоятельно понять, какие проблемы больше всего беспокоили людей тех лет. Поэты ничем не отличались от сограждан, подверженные тому же голоду и прочим лишениям. Другое дело, в каком тоне о том будет повествовать непосредственно Полина Барскова. И читатель ничего другого не видит, кроме осуждения. Не людей! Осуждения обстоятельств, вследствие которых блокада стала возможной. Наглядной вводной является эпиграф из творческих изысканий поэтессы Натальи Крандиевской про омывшую их седьмую щелочь, отчего отныне радует каждая мелочь. И пусть поэтесса выразила боль от перенесённых страданий, Полина Барскова увидела в том возможность войти в мир людских мучений, на собственный лад трактуя тогда происходившее.

Но как справиться с мнением очевидцев? Они никого не укоряли. А если и укоряли, тех стихов найти не сможешь. Те стихи сгнили где-нибудь в земле, из опасения спрятанные от чужих глаз. Не в первый и не в последний раз подобное случилось. Очень часто писателям приходилось расставаться с текстами, спасёнными, и при этом безвозвратно утраченными. То и не важно. Барскова смотрела на аспекты творчества. Полина не отметила отличия хотя бы в чём-то. Если поэт был детским до блокады, он им оставался впоследствии. Ничего не менялось в манере изложения, и проблематика ставилась исходя из прежних представлений о необходимости излагать определённым образом.

Другой аспект — стихи писали в блокаду или после? Складывается ощущение, впоследствии поэты вспоминали ими пережитое, всё ими испытанное. Опять же, учитывая эпиграф от Натальи Крандиевской, видишь понимание проблем прошлого при полном их осмыслении. Можно сказать даже, самого стихотворения хватило бы полностью для понимания, нежели создавать по его мотивам целое исследование, вроде «Седьмой щелочи» от Полины Барсковой. Читатель мог узнать про оберегаемые угли, малые кусочки шоколада, тревожные звонки и постоянный интерес, живы ли ещё те, кого ты знаешь. Оставалось взвесить счастье, твёрдо уверившись, насколько оно истрёпано, никогда уже не способное стать весомее.

И без всего этого читатель твёрдо знает, через какие испытания прошли люди. Помимо голода они могли погибнуть под бомбами, от удара другого человека, решившего покуситься на чужое имущество. Знает читатель, что не всё было настолько плохо, если имелись требуемые для выживания связи. Иные блокадники вовсе не ощущали голода, всегда имевшие доступ к продовольствию. Да вот писали бы о том поэты тех лет, место тем стихотворениям в схроне под землёй. По крайней мере, так желается думать читателю.

Значительную часть «Седьмой щелочи» занимают сами стихотворения блокадных поэтов, написанные непосредственно в военные годы. Между ними размышления Полины Барсковой. Вполне можно было оставить только стихотворения, разыскав более показанного. Читатель без лишних слов мог понять ему сообщаемое. Только вот тогда сборник пройдёт мимо внимания, ставший одним из многих написанных. А так получилась авторская интерпретация, к тому же с замысловатым названием, многими приводимое с ошибочным включением буквы «Ё». Нет, со словом «мелочь» рифмоваться может лишь «щелочь». Останется ответить на вопросы: почему щелочь седьмая, где про неё читала Наталья Крандиевская? Безусловно, можно домыслить, взяв пример с Полины Барсковой. Этого мы делать не будем. Посчитаем, каждый обладает достаточным уровнем интеллекта, чтобы понять самостоятельно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Обычная жизнь обычного человека. Повествование о том, как человек существовал от рождения и до смерти, ничего в сущности не сумев совершить. Жил он в США в эпоху расцвета железнодорожного строительства, полностью вовлечённый в данный процесс. Он делал всё, что от него требовалось, с особой любовью относясь к возведению мостов. Счастливым он так и не сумел стать. Семейная жизнь не задалась по независящим от него причинам. Главный герой полностью смирился с неизбежным. Читатель может подумать, для чего тогда потребовалось рассказывать о столь скучном персонаже? Однако же, читатель будет не прав.

Пусть читатель посмотрит на самого себя. Живёт он самой наискучнейшей жизнью, курсируя по маршруту дом-работа-дом, либо дом-учёба-дом. О его жизни в той же мере не знаешь о чём рассказать. Про имеющуюся у него библиотеку? Про отношения с родителями, детьми, друзьями, коллегами, случайными прохожими? Про заграничные поездки с лицезрением чуждых ему загорелых лиц и бесполезные посещения туристических мест? А может рассказать про комнату, в которой он пытается обособиться от мира, погружаясь в придуманные другими миры? О компьютере или смартфоне, с которыми он проводит всё свободное время, забывая в том числе самого себя? Если подумать именно таким образом, увидишь в главном герое произведения Дениса Джонсона не столь уж и скучного персонажа.

Кто-то укоряет автора в использовании ненужных сцен, вроде самосуда над китайцем или раздавленного поездами пьяного индейца. Что тут можно сказать? Жизнь читателя, если её возьмутся понимать, будет наполнена аналогичными ненужными сценами. Пойдёт рассказ и про некоторые события в той местности, где живёт читатель, про нечто важное для страны того же периода времени, вплоть до включения политических аспектов. Окажется, читателю мешали жить и вкушать литературные произведения цены на проезд в автобусе и отключение от любимых площадок в заграничных сегментах интернета. Так чем хуже жизнь главного героя, не существующего без упоминания хотя бы косвенно, но его касавшегося?

Представленная на страницах нить существования никак не могла самостоятельно оборваться. Не могла она и запутаться с другими нитями. Главный герой жил обособленно, никому и ничему не быв когда-либо обязан. Брошенный с рождения, он схватился за первое спасательное средство, которое больше никогда не отпускал. Раз судьба свела его с железной дорогой, он обязался от неё никогда далеко не отходить, всегда оставляя в зоне видимости. Денис Джонсон не стал измышлять более требуемого, заключив повествование в ограниченные рамки, не позволил рассказываемой им истории распускаться до совсем уж лишних сюжетных ответвлений.

Что теперь скажет читатель? Перед ним твёрдое произведение от американского писателя, написанное в духе всё той же понятной и лаконичной американской классики. Можно даже подумать, описательное повествование для должного последовать после очень большого книжного сериала, который будет писать не придумавший его автор, а другие, как обычно и случается в американской литературе. Но того не случилось. Имелись иные вселенные, более близкие, опять же, американскому читателю. Не захотелось ему внимать сюжету повествования о затерянном герое на забытой всеми железной дороге. Не нашёл он, что в череде скучных дней скучного человека его может заинтересовать. В этом плане всякий читатель окажется одинаков, желая развития событий или глубокой внутренней философии. Такого в книге Дениса Джонсона найти не получится. Благо, времени на чтение уйдёт немного: путь от дома до работы, обеденный перерыв и обратная дорога.

Автор: Константин Трунин

» Read more

У премии «Ясная поляна» уже был пятилетний период выбора литературы о детстве, отрочестве и юношестве. После случился шестилетний перерыв. И вот, уже под названием «Молодость», номинация зажила прежней жизнью. Быть может теперь понятие о подростковой литературе расширилось, ведь молодыми в России отныне считаются люди аж до сорока четырёх лет. Тогда для чего придумывать под это отдельное номинирование? Либо необходимо каждый год премировать писателей, отражающих проблемы взросления, иначе нет объяснения для случающейся лакуны в остальные годы. В случае Артёма Роганова следует признать, «Молодость» пришлась не к месту. Или подразумевалось, что автор должен быть молодым, желательно начинающим?

Сам Артём громко заявил, он старался высмеивать принципы написания детской литературы. Кто-то не менее громко заявил, насколько Артёму удалось смешать жанры в некоторых главах. А как оно на деле? Никаких принципов высмеяно не было. Да и какие могут быть особенности у детской литературы? Разве только — действующими персонажами являются лица, не достигшие восемнадцатилетия. Или постельная сцена в темноте должна считаться за привнесённое новшество в детскую литературу? Знал бы Роганов, насколько эпатажными бывают писатели, создающие произведения для детей. Там порою тушишь свет не ради постельной сцены, просто желая отстраниться от происходящего на страницах безумия. Повествование само по себе должно быть самобытным, показывать влияние взрослой жизни на возмужание подростка совсем не требуется. Но Роганов упорно старался.

Главный герой произведения может жить, ни в чём себе не отказывая. У него влиятельная мать и обеспеченный отец. Пусть они давно в разводе, но сын может пользоваться благами от каждого из них. Для чего тогда автор заставляет главного героя быть угнетаемым? Захотелось ему съездить за границу. Мама рекомендовала самостоятельно заработать на поездку, поскольку опасается несерьёзного отношения к деньгам, если будет их давать просто так. Главный герой столкнётся с реальностью завышенных ожиданий, когда предложение с в меру высокой оплатой труда таковым не окажется. Походив туда-сюда, он всё-таки возьмёт лёгкие деньги от родителей. Спрашивается — зачем автор грел уши читателю?

Пикантной особенностью повествования является время описываемых событий — аккурат в начале ковида. Уже требуют ставить прививки, но не ввели ещё куар-коды. Или было всё в обратной последовательности? Из памяти стёрлись неприятные воспоминания о тех днях. Главному герою не повезло ещё и в том плане, что ковид повлиял на его слух. Читатель, ознакомившись с аннотацией, вполне был к этому готов. Но в действительности в аннотации можно было написать и про постельную сцену в темноте, особого значения для развития сюжета это не имело. Заманчивее было бы прочитать про нелегальную работу подростка в пивной лавке…

Что теперь делать читателю? Произведение от Артёма Роганова он прочитал. Истин новых для себя не открыл, о проблемах взросления не узнал. Реальность к нему не проявила жестокости. В таких условиях, помимо главного героя, были все остальные. Каждый хотел заработать больше на осуществление мечты, все столкнулись с необходимостью жить в пору глобальной эпидемии тогда ещё таинственного для общества заболевания. Произведение, скорее всего, никогда не будет переиздаваться. Ежели и будет, то с крупным напоминанием о статусе лауреата литературной премии «Ясная поляна». Может найдутся пятьсот человек, кто раскупит весь тираж того издания. «Как слышно» — не для подростков, но о подростке: самое правильное мнение, выраженное в наиболее краткой форме.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Быть воспитанным на воспоминаниях других, чтобы потом проливать слёзы по утраченному прошлому, периодически встречаемое в литературе явление. Лучше всего известен пример Халеда Хоссейни, рассказывавшего о бедах Афганистана, толком о них не имея личного представления. Чуть хуже — пример Чимаманды Нгози Адичи, сложившей печальную историю о гражданской войне в Нигерии. Теперь будет известен ещё один пример, воспитанная в США писательница Ким Чухе, взявшаяся сообщить об участи Кореи от 1917 и вплоть до шестидесятых годов. Проникнуться и посочувствовать читатель окажется просто обязан. Впрочем, в таком духе можно рассказывать о любой стране и любом взятом наугад промежутке времени: обязательно найдутся те, кто жил превозмогая.

Нужно быть более осторожным в попытке понять содержание первого крупного труда писательницы. Если отставить в сторону имеющиеся претензии, они меркнут, когда понимаешь, Ким Чухе с произведением такого уровня решила заявить о своём праве на умение создавать важные для литературы художественные творения. И при этом ей удалось сразу найти отзывчивого читателя. Причём читатель нашёлся не только в США, но и в Корее, пришлась она по душе и в России. Но имя её ещё достаточно редко встречается. Тяжело найти какую-либо информацию, касательно жизни или творчества — всё сообщается в общих словах. А придирчивый читатель возмутится обстоятельству транслитерации, желая поставить фамилию перед именем. Впрочем, воспитанная в США, Ким имеет право требовать поставить фамилию на второе место. Как оно будет по итогу — посмотрим по мере роста писательского авторитета.

Так о чём рассказывает Ким Чухе? Она сплетает повествование из легенды о тигре, который не стал трогать людей. Теми людьми были кореец и японцы. После этот сюжет не раз скажется на описываемых событиях. Однако же, главной героиней следует признать куртизанку Яшму, чей путь показан с совсем юных лет. Разные люди её будут на том пути встречать, постоянно напоминая о себе вновь. Кого-то она будет любить, другие просто воспользуются её положением. То есть Ким Чухе наполняла страницы должными для того повествовательными линиями, чаще стремясь показывать горе, нежели говорить о праве на счастье. В какой-то момент читателю покажется давление именно женской руки: настолько героини особенны и воздушны, тогда как мужчины в основном похотливы, живущие нуждами плотских утех. Порою Ким Чухе не стеснялась читателя, описывая прилюдные процессы мужского самоудовлетворения.

Самый главный укор, заслуженно должный быть высказанным, это полное игнорирование гражданской войны и разделения Кореи на два государства. Пусть Ким Чухе описывала зарождение чувств у корейцев к необходимости всеобщего равенства, избавлению общества от власти капитала, далее мысль развивать она не стала, бросив сюжетные нити ближе к краху Японии в 1945 году. Финал истории случится двадцатью годами позже, местом действия будет Южная Корея. Власти без раздумий казнили всех, бывших причастными к коммунистическому движению (если довериться в данном вопросе исключительно мнению писательницы). Тогда уж следовало остановиться после ядерной бомбардировки японских городов, дав надежду Корее на обретение счастья. Пусть читателю известно, сколь горькую чашу предстоит испить корейцам. Действующие лица о том не могли знать.

Несмотря на всё сказанное, у Ким Чухе есть шанс заявить о себе в будущем. По одной книге судить очень тяжело. Главное, в творчестве писательницы присутствует слабо заметное влияние современной западной литературы. Пусть всё так и остаётся. Что до читателя, он обязательно продолжит проявлять интерес. Тем более, поговаривают, второй роман Ким Чухе написала про русскую балерину.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Совсем недавно, каких-то лет сто пятьдесят назад, писались замечательные книжки о далёком и неведомом. Рассказывать можно было о чём угодно, никто бы и не стал проверять правдивость изложенного. Главное, не рассказывай откровенных сказок. А ещё лучше, если такая книжка будет учить читателя, то есть может ему оказаться полезной, отправься он в то самое далёкое и неведомое. Допускается ли подобного уровня литература в веке XXI? Леонид Юзефович посчитал, что ничего в том зазорного нет. Почему не пофантазировать вволю, особенно на им излюбленную тему монгольских просторов? Только теперь всё будет выдумано от начала до конца, за исключением местных обычаев и общего исторического фона. В остальном — безудержная фантазия, не сообщающая ничего хоть самую малость полезного.

Рассказывать о происходящем на страницах — пересказывать содержание. Есть авантюрист, его манят монгольские дали, он периодически туда наведывается, творит ему угодное, попутно ведёт записи. Однажды он отправляется в поход на Бар-Хото. А где это? В действительности — нигде. Может были некие аналогичные места и походы? Вполне вероятно. Читатель проверять всё равно не станет. Он попытается найти Бар-Хото на карте, но не найдёт. Да и требуется ли искать? Сам поход — одна из локаций, где главному герою предстоит побывать. Читатель, конечно, примет, насколько монголам не везло, по большей части из-за помогающих иностранцев, вроде того же главного героя. Обвиняя других в промахах, тот сам совершал неблагоразумные поступки. Но кто его в том станет обвинять? Ведь он как раз и пишет ту историю, которую потом передадут другому человеку, через которого она и будет опубликована в виде повести за авторством Леонида Юзефовича: такова легенда.

Рассказываемая история закончится быстро. Никто не упрекнёт в том Юзефовича. Он умеет ладно строить повествование. Слова льются рекой, приковывая внимание читателя. Только вот на этот раз они действительно льются, утекая сквозь, не оставляя по себе воспоминаний. Когда читатель закончит знакомство с произведением, у него ничего в голове не останется. Что там происходило? Главный герой своеобразно любил женщин, отчитывал компаньонов за не те снаряды для артиллерии. Ну может читатель запомнит позу у монголов, наиболее благоприятную для справления малой нужды. Было бы подобное интересно, такого можно найти с избытком, стоит захотеть. И как монголы спят, и в каком положении предпочитают умирать. То есть Юзефович мог создать энциклопедию жизни монголов, чем мог наглядно показать мастерство писавших книги сто пятьдесят лет назад, но цели такой не ставилось. Да и зачем главному герою всё это перечислять в записях, которые он вёл для себя?

Если задуматься ещё раз, размышляя о трудах Леонида Юзефовича вообще, не удаётся вспомнить ярких эпизодов, связанных с его творчеством. При этом к нему чаще обычного проявлялось уважение. Его книгам уделялось пристальное внимание, они считались за достойные быть заслуживающими чтения. Будем считать, этого он добился выработанным умением писать приятные глазу истории. Не так оказывалось важно, как именно их будет воспринимать читатель. Юзефович не обязан следовать каким-либо наставлениям, когда ему нравится писать именно таким образом, к тому же находя одобрение в читательских кругах. Значит, он всё делал правильно.

Приходит время поставить точку. Не исключено, имя Юзефовича не раз появится на литературных олимпах. Вновь к нему будет приковано внимание читателя. И ничего в его манере изложения не изменится.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мир человеческих фантазий порою чрезмерно причудлив, воспринимаемый за абстракцию фантасмагорических явлений. Рагим Джафаров вновь взялся за эксперименты со способностью читателя суметь адекватно отнестись к им написанному, отделив возможное правдивое от надуманного. А как иначе думать, если по сюжету произведения в психиатрическую лечебницу попадает непосредственно Рагим, пожелавший написать книгу о соответствующем медицинском учреждении. Вполне легко поверить в рассказываемую историю. Но Джафаров продолжает терзать читательское воображение, заменяя действительность вымыслом. Хочется думать, будто Рагим всё это на себе испытал. На самом деле окажется иначе. В психиатрической лечебнице он был скорее в качестве наблюдателя, быть может в качестве одного из им описанных санитаров. Он смотрел со стороны, чтобы потом поместить себя в центр повествования, и полностью разрушить понимание происходящего, сведя суть к одному из популярных сюжетов в произведениях на тему психиатрии.

К сожалению, произведение не подлежит повторному прочтению. С ним можно ознакомиться только один раз. Узнав авторскую версию, разуверишься в прочитанном прежде. Джафаров настолько был правдивым, что читатель познакомится с его личными воспоминаниями о детстве. И то не знаешь, насколько они правдивы. Касательно обстоятельств обрезания Рагим вполне мог изложить имевшее место быть, поведав про твёрдый нрав деда, посчитавшего нужным провести данную процедуру. Может и отец был жесток, в чём сомневаешься ещё сильнее, учитывая его определяющую роль для повествования, если исходить из точки зрения непосредственно Джафарова.

Так почему нельзя повторно прочитать произведение? Если бы Рагим не ссылался на самого себя, не создавал представление реальности им описываемого, вместо чего представив образ некоего другого писателя, отважно пошедшего на такого рода эксперимент, всё бы сошло за вполне допускаемое. Единственный ключ портит едва ли не всё — книга «Сато», о которой читатель хорошо осведомлён. Даже не имея представления о других произведениях Джафарова, читатель внутренне ожидал скрытого подвоха. Если прежде он сомневался в возможности существования императора далёкой галактической империи в теле ребёнка с Земли, то и тут сохраняется ощущение не до конца раскрываемого по ходу повествования. Всё проще. На этот раз вместо императора выступил сам Рагим, поместив себя на время в описываемого им писателя.

Занимательный момент — принудительное безумие главного героя. Будучи человеком адекватным, как кажется с первых страниц, он начинает в себе сомневаться, поступая неблагоразумно. Зачем-то ведёт долгие беседы с психически нездоровыми, вступает с ними в противоречия, применяет физическое насилие. Его поведение кажется читателю странным. Для чего Рагим толкал главного героя к неадекватным действиям? Всего лишь из желания обострить повествование, лишив главного героя права на восприятие себя психически полноценным? Получается именно так. Читатель даже не удивится, ознакомившись с последней главой произведения, ни в одно там изложенное слово не поверив. Да и зачем потребовалось настолько всё усугублять, когда ничего к тому по ходу повествования не вело? И не надо говорить про упор на агрессию отца главного героя, этаким образом виноватым можно было выставить и деда.

Рагим Джафаров — интересный писатель наших дней. Определённо следует признать в нём талантливого рассказчика, умеющего играть с чувствами читателя. Пусть не всё кажется правдивым, зато приходится думать над многовариантностью содержания. Более ни слова лучше не говорить, чтобы не повлиять на будущее творчество. Остаётся ждать чего-то монументального и полностью самостоятельного, без включения элементов чужих задумок. Читатель ведь понимает, «Его последние дни» интересен по содержанию, но нечто отдалённо похожее он уже встречал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как-то мы стали забывать, с чего должны начинаться художественные произведения. Раньше было принято подводить читателя издалека. Желательно заглянуть на несколько веков назад. Но это в том случае, если история то позволяет. И не везде это было принято. Ныне и вовсе действие начинается без какой-либо подготовки. В Африке это отчасти проще. Да и там подобное допустимо не везде. На севере история местами уходит на несколько десятков веков в прошлое. В иных местах былое вовсе сталось утраченным. Например, на юге некоторые племена подчистую уничтожали всё, существовавшее до них. А как быть касательно нигерийских земель? И там есть свои проблемы, суть которых гораздо глубже, чем несогласие с волей колонизаторов. Не сейчас, когда Чинуа Ачебе писал «Всё рушится», а спустя годы произойдёт гражданская война, когда население устанет от давления со стороны народности игбо, из которой как раз и происходил Ачебе. Там есть о чём рассказывать долго и с подробностями, и тогда покажется, будто всё рушится. Но пока разговор касается разрушения племенного уклада.

Толком не имея представления о предыстории нигерийских земель, читатель склонен выразить сомнение в бесконечно долгом существовании там первобытного строя. Всё-таки не оторванная от мира часть континента, и не глухие заросли. Некогда имелись королевства в рядом расположенных владениях, были и арабы, пробивавшиеся с торговыми целями в самые отдалённые уголки. Более того, погружение в прошлое говорит о вхождении части нигерийских земель в различные образования, объединявшие их с севером Африки, не говоря уже о халифате Сокото, а потом и про Невольничий берег, печально известный переправлением рабов-африканцев в колонии Нового Света. Всё это будто обошло стороной племена, о которых взялся рассказывать Ачебе. Поэтому у него получилась в меру красивая история о первобытных людях, подпавших под влияние христианских миссионеров. А читатель сделал вид, словно ему не известно о легенде про евреев-игбо, считающих себя одним из потерянных колен Израилевых.

Представляемый на страницах племенной уклад даётся в классическом его понимании. Нечто подобное с удовольствием описывал Райдер Хаггард. У Ачебе племена изнемогают от борьбы с обстоятельствами. Они проводят дни в нужде, кляня судьбу за ниспосылаемые им страдания. Не получается у них вести сельское хозяйство, в чём виноват жаркий климат. Виноват и человек, чего Чинуа не скрывает. Люди привыкли жить по воле обстоятельств, когда всё должно происходить само по себе, им же этим предстоит только пользоваться. Гораздо лучше выяснить, кто из воинов племени сильнее, нежели понять, у кого лучше получится вырастить урожай. Если вдуматься, рано или поздно те племена должны были исчезнуть, потому как не могли обеспечить возможность существования.

И когда к ним пришли миссионеры, стали говорить о человеческой морали и необходимости служить более воле высшего существа, отставив собственные интересы на второй план, кто-то серьёзно задумался о необходимости перемен. Беда заключалась в другом — вслед за миссионерами придут люди с иным пониманием, кто и начнёт сеять разрушение, воплощая в жизнь принцип джингоизма, не самой приятной стороны, используемой Британской империей для насаждения власти над колониями. Об этом Ачебе должен будет написать после.

Как бы всё не складывалось, под чью власть не подпади племена нигерийских земель, существовавшему прежде укладу всё равно суждено было быть разрушенным. Через это предстоит проходить всем. Можно даже сказать, что и ныне существующий уклад цивилизации будет ещё не раз разрушен.

Автор: Константин Трунин

» Read more