trounin.ru

Понимание жизни исходит от предъявляемых к окружающим тебя процессам требований. Достаточно смириться с происходящим, дабы уже в том найти счастье. Порою приходится высказывать недовольство, будто тем способствуя улучшению имеющегося. На деле всё должно восприниматься проще — нужно найти такой уголок планеты, где твои представления о должном быть найдут отклик в сердцах проживающих там людей. Для Екатерины Марголис таковым уголком оказалась Венеция, заменившая понимание Отечества. Просто получилось так, что пребывание в городе на воде — много лучше, нежели осознание существования в пределах Советского Союза и России, где человек никогда не ценился в качестве человека, а становился воплощением единицы, обязанной служить сомнительным идеалам. Выразить душевную боль Екатерина взялась через произведение «Следы на воде». Она заручилась поддержкой Полины Барсковой, Людмилы Улицкой и Михаила Шишкина, показав им фрагменты написанного труда.

Для начала требовалось рассказать о себе. В памяти оживают картины Пражской весны и оттепели, перед глазами страницы «Доктора Живаго» и разговоры родителей о неприятии советской действительности. Отец Екатерины не выражал одобрения политике власти, называл Ленина убийцей, но считал необходимым смириться и жить не высовываясь, находя в том возможность для жизни без эмоциональных потрясений. В такой обстановке происходило становление мировоззрения Екатерины, вынужденной мириться, пусть и выражая недовольство близким людям. Естественно, лучшим выбором стал исход, когда из Латвии наметился путь в иную реальность, далёкую от стремления к коммунистическим идеалам. Так Екатерина окажется в Венеции, где увидит, как люди стремятся соответствовать возлагаемым на них ожиданиям, а не показывать собственную исключительность, возводя стены вокруг себя, чем будто бы способствуют той самой исключительности.

Венеция — удивительное место на Земле. Тут множество достопримечательностей: снаружи и внутри. Город живёт согласно занимательных правил, где бесполезно говорить про принцип передвижения без колёс. Местные жители предпочитают слушать звуковые сигналы, информирующие об уровне воды, ибо иной раз требуется надевать резиновые сапоги, поскольку улицы могут быть затоплены по колено. Важнее же духовное преображение, происходящее в венецианских стенах. Изменяются американцы, боснийцы и русские, либо приходят уже такими, так как нашли соответствующее их представлениям место.

Екатерина Марголис не сообщает, насколько изменилась сама. Скорее следует думать, таковой она была всегда. Её тяга помогать людям нашла отражение в деятельности, в которой значение имела склонность к благотворительности. Екатерина стремилась помогать тем, кто лишался физического и душевного покоя. Например, она собирала деньги на лечение онкобольных детей. Может поэтому текст сопровождается заметкой о деяниях Галины Чаликовой, стоявшей у истоков благотворительного фонда «Подари жизнь»: человеке, жившем ради других, и умершем, не сумев перед Богом найти признания заслуг, забравшим её, может быть для себя, наоборот оценившим старание, посчитав количество сделанного достаточным.

Многое вместили страницы, включая истории о венецианских евреях, узниках концлагерей, больных онкологическими заболеваниями, даже подробный пересказ произведения Германа Гессе «Сиддхартха», не считая восхищения творчеством Пастернака и Бродского. Имеются в тексте сны Екатерины, добавленные для одному автору понятной надобности. Всё это создаёт портрет Екатерины Марголис, всегда живущей для кого-то и один раз посчитавшей нужным это показать, выразив мысли о наболевшем.

Важно поверить сказанному, тогда не будет возводимых напрасно обид. Ведь человек — такое существо, не способное доверять созидающим добро. Не соглашаются принимать чистоту помыслов и католические священники, находившие в добром начале Екатерины обязательное устремление ко злу, выраженное через прикрытие богопротивного желанием делать благо.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Река на всём протяжении остаётся рекой. Откуда не взирай на её течение — перемен не увидишь. Художественное произведение, особенно цельное, требует внимания от начала до конца, иначе представая набором невнятных сцен, показанных без начала и не имея определённых целей. Бывает и так, что кое-как начав, автор продолжает тянуть произведение дальше, не имея представлений, зачем это ему понадобилось. Так произведение становится лоскутным, оно лишено смысловой нагрузки и не позволяет плыть по течению сюжета. Приходится жалеть читателя, решившего понять, к чему автор подведёт повествование. В случае Караваева необходимо сказать следующее: пропустив поворот, лучше было вернуться, а не плутать в поисках альтернативного пути.

Идея смешать настоящее с прошлым — допустима в качестве возможного быть. Особенно при объяснении, почему человек в форме сотрудника НКВД исполняет обязанности майора юстиции, когда на календаре 2010 год. То позволено ему за особые заслуги, учитывая стопроцентную раскрываемость. Сыграла значение и родственная связь с верхами. Для оправдания странных особенностей происходящего всё нужное кажется представленным. Перед читателем специалист высокого класса с незначительным расстройством мировосприятия, способный разрешить любую сложную ситуацию.

Такому персонажу надо и дело поручить сложное. Банальное убийство вполне подойдёт, особенно такое, где найдётся место обилию совпадений, будто бы описанное некогда уже происходило, повторяясь снова. Люди с теми же фамилиями жили в прошлом и занимались точно тем же, чем им предстоит скрашивать досуг в отдалённые от них дни другим людям, поразительно на них похожим. Есть о чём поразмышлять и подивиться происходящему. Однако, Караваев именно этот поворот и пропустил, пустив главного героя повествования в дебри прочих занятий.

Вместо расследования убийства, читатель начнёт внимать процессу съёмки кинематографического продукта, будет следить за развитием любовных чувств и послушает о всяких рассуждениях действующих лиц. Вмиг забывается убийство, главный герой выпадает из поля зрения, пока Анатолий станет описывать всё ему угодное, лишь бы отдалиться от сообщённой на первых страницах информации.

Всё нужное сказано. Остаётся дополнить объём текста, подобно Караваеву. Допустимо подумать о жанровой принадлежности произведения. С первого взгляда — типичная беллетристика. Автор посчитал иначе, причислив к фэнтези, к тому же ещё и юмористическому. В том есть смысл, объясняющий странности поведения действующих лиц, но до юмора дело так и не дошло, скорее дав представление об оправдании абсурдности описанных событий. Если допустить существование Лыткина в форме сотрудника НКВД получается, то халатное отношение к исполнению обязанностей — нет. Может дело в невнимательности читателя, чьи глаза закрылись на понимание происходящего, отошедшего от изначально заданной автором линии.

Попытка показать, как в настоящем повторяется прошлое, провалилась. Анатолий решил отразить буквально минувшее, дав ему новую жизнь. Поэтому не приходится удивляться, как в XXI веке оживают события едва ли не столетней давности. Сам Лыткин — воплощение канувших в небытие лет, своим видом и мышлением — сотрудник не полиции, а НКВД. Прочие к нему подтянутся за счёт актёрского мастерства, оказавшиеся в одном месте, словно судьба (в лице автора) решила подшутить над ними.

Найти больше слов не получается. Редко такое случается, когда художественное произведение не пробуждает мыслей и эмоций, хорошо или плохо оно написано. Остаётся винить тот самый поворот, проигнорированный Караваевым. Может оказаться и так, что причина кроется в желании увидеть определённую историю, вместо чего пришлось стать свидетелем рассказа о совершенно другом. Потому и не вышло, к сожалению.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нельзя съесть шляпу, если её нельзя съесть. Если можно, тогда — можно. Пусть и нельзя, достаточно представить шляпу съедобной, съев, будучи полностью уверенным в возможности этого. Шляпа оказывается проглоченной. Была ли она съедобной? Тому уже не следует придавать значения. Ибо ясно было сразу — считать шляпу съедобной, значит серьёзно поверить в реальность абсурда, созданного специально, дабы человек усомнился в себе и допустил совершение невозможного. Только таким образом открываются новые горизонты в понимании действительности. Но вот нужно ли такие горизонты открывать? Смысла от того не прибавится. Возникнуть может крик: а почему бы нет…

Потому и нет, что нет толка от стремления осознать происходящее с человеком, стремящегося представить происходящее с ним далёким от разумного осмысления. Начать следует с игры словами. Порою проговаривая фразу, получаешь нежданное совпадение. Кому-то имя Макар начинает представляться в виде Кармы, иные же в словосочетании «есть все хотят» видят «все есть котят». Писатели, подобные Цветкову, тут же бросаются записывать получившееся наблюдение, будто бы тем сообщая некую поразительную истину. Показав умение восприятия в малом, Алексей увеличивал объём каждого последующего произведения.

Допускается ситуация с муляжами бомб. На страницах сборника предстаёт повествование сомнительного назначения. Это инструкция к применению или некая усмешка над людьми, стремящимися объять необъятное. Одни в порыве злобы вершат безумства, угрожая погубить безвинных, другие не способны им противодействовать, так как распыляют силы, не умея выбрать правильные варианты поведения из тех, за которые после не придётся доставать из подсознания постоянно засыпающую совесть.

А как читателю понравится история про партизан, чьим наказанием станет необходимость преобразиться в дарителей подарков? Не сумев оказать воздействие на главу государства, они подвергнутся ответным мерам, отчего-то направленным на достижение как раз того, за что они прежде ратовали. Коли хотели облагодетельствовать народ — им представляется шанс совершить желаемое. Оказывается, безвозмездно дарить и тем добиваться счастья от одариваемых, тот ещё мазохизм. Проще говорить и добиваться блага, нежели стать тем, кто это благо будет распространять, недоумевая, почему довольных не прибавляется, зато недовольных становится больше прежнего.

Но чаще шляпа оказывается скорее несъедобной, нежели будто бы приятной на вкус. Абсурдизм пахнет с каждым произведением сильнее, побуждая фантазию выворачиваться наизнанку. Не всё тот ценник — произведение искусства, дабы оный возводить в культ. Литература терпит и не такое, поэтому пусть шляпа кажется съедобной. Всё равно вскоре придётся забыть, не вспомнив и о съедобности шляпы.

Начнутся войны с подсознанием, грамотно построенные на отсутствии логики. Ежели допустить продажу реплик картин за реплики денег, то есть копию одного поменять на копию другого, то какой с того будет толк? А если влюбиться в человека из прошлого, когда тот влюблён в человека из прошлого? Или отчего не обвинить в катастрофах музыканта, чьи пасы приводят к новым человеческим жертвам, хотя твёрдых доказательств тому нет и не может существовать?

Размышления над парадоксальностью ситуаций погружают Цветкова глубже, выворачивая уже фантазию вместе с подсознанием, отчего пробуждаются галлюцинации. Пробуждается к жизни «Король утопленников», вроде бы утопший, но всё-таки остающийся среди живых. Этого достаточно, дабы созреть в мыслях до литературного нонсенса. Будет предложено представить ситуацию, согласно которой на Нобелевскую премию выдвинут писателя, писавшего не о том, что допускал переводчик в сюжетах его произведений, создавая собственное о них представление у читателя.

Шляпа вполне съедобна. Можно её жевать, всё равно завтра не дано вспомнить, была ли шляпа вообще.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Человек стремится верить! Во что угодно! Лишь бы верить! В Бога ли, в нечто иное… Верить! И пока он будет уверен в осмысленности своей веры, до того момента он будет заблуждаться. Не стоит ничему верить! Истина на поверхности — кто бы её постарался заметить. Но истину замечают, только большинство предпочитает закрывать на неё глаза, считая оскорблением чувств. Однажды в будущем в 2102 году случится история, описанная Денисом Калдаевым: люди поверят в возможность знать наперёд точную дату смерти, поставят над собой долгожителей и впадут в наркотическую зависимость от подавляющих страх медицинских препаратов. Ужас понимания скорого угасания сознания коснётся Агнцев — должных в ближайшие несколько лет умереть. Главный герой «Семи миллионов сапфиров» обречён, ему осталось жить три месяца.

Во славу Анализа существует представленное на страницах произведения государство. Он делается всем по достижении восемнадцати лет, его проведение бесплатно. Жизнь превратилась в прозябание — бесполезное существование перед лицом вечности. И быть всему таким, каким оно показано, не окажись среди действующих лиц сомневающихся, чувствующих неладное. Почему дата смерти не подлежит разглашению? Как объяснить тот самый один процент, не позволяющий Анализу быть безошибочным? Отчего агнцами объявляют физически здоровых? На все вопросы можно найти ответ, не мешай этому необходимость людей верить в истинность ими же измышленного представления о действительности.

Всякая утопия подлежит разрушению. Калдаев не поддержал благостных начинаний долгожителей, паразитирующих за счёт построения подобия кастовой системы. Денис описал ситуацию глазами простого человека, вынужденного бороться с противоречиями. Не зря отцом главного героя показан фанатик, верящий в Анализ, а мать, всегда в нём сомневавшаяся, скорее отвергая, нежели способная принять право людей знать час кончины. Старясь разобраться, главный герой посмотрит на происходящее в государстве свежим взглядом, не давая волю отразиться на суждениях распространённым в обществе предрассудкам.

Не сразу читатель узнает секрет Анализа. Он действительно определял, кому какой отпущен срок. Однако, механизм предсказания находился в иной плоскости, не как о том сообщалось. Понять это и предстоит главному герою, приготовившегося нанести удар по основам, дабы допустить вероятность процентной погрешности. Вдруг не дано ему умереть через три месяца, ведь он встречал людей, счастливо перешагнувших через дату смерти и продолжающих жить. Такое кажется невозможным, но этому есть объяснение. Нужно запастись терпением. Денис обязательно раскроет тайну, дав тем ещё один поучительный урок.

Разгадка не принесёт облегчения. Человек всё равно останется наиглупейшим из наиумнейших существ на планете. Он разуверится в одном, чтобы укрепиться в вере в другое. Если сегодня не позволено знать дату смерти, завтра то знание окажется доступным. Возведут ли новое умение в культ? Обязательно. Не отказываясь от прежних убеждений, дополнив ересью ума, слабого на адекватную оценку происходящего, вновь людей окружит ложь, в которой так остро нуждается каждый человек. И будут бороться мировоззрения, нашедшие опору в пустых домыслах. И будут гибнуть люди, думая, как они правы, более достойные, нежели их оппоненты. И будут гибнуть сами, не понимая горькой участи обязанных пасть, оказавшись жертвой обмана.

Калдаев правильно сделал, написав антиутопию, лишённую политического аспекта. Денис показал уверенность в стремлении людей укреплять своё могущество, невзирая на нужды себе подобных: важнее обеспечить собственный век пребыванием в неге, забыв о желании того же у других. Потому и становится человек для человека расходным материалом, какие бы оправдания люди тому не находили.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нет толка от критика, если он судит о писателе-современнике. Не видит критик действительных проблем общества, способных заинтересовать будущие поколения. Всё кажется обыденным, сто раз осмысленным и потому не требующим дополнительного выражения мыслей. Это так, но далеко не так! Многое зависит от писателя, способного пробудить интерес к его творчеству. Михаил Елизаров на такое оказался не способен. Он слишком мелко плавал, чтобы искать в созданных им рассказах нечто возвышенное. Впрочем, ему то и не требовалось.

На читателя со страниц смотрят банальные проблемы общества. Вроде истории про приехавшего в Москву омича. Не наркомана, как могут подумать поклонники творчества Елизарова, а жителя города Омск. Имея за душой солидный заработок, омич проживает с представительницей из местных корней, помешанной на магазинных скидках. Ей-де привиделся на прилавке коньяк со скидкой, хорошо если в пятьдесят рублей. Не имея средств на покупку, она присела на ухо омичу, упросив купить сей напиток, желательно со скандалом, так как рядом продаётся такой же коньяк, но на сущую копейку дороже. Что решил сделать Елизаров? Он показал мечтательную натуру приехавшего из Сибири парня, скромного для отстаивания позиции и слишком высоко стоящего, чтобы показывать свою значимость за счёт отстаивания позиции, в действительности бесполезной. И быть счастью сбывшимся, не окажись омич натурой излишне склонной к фантазиям. Жить ему и жить в Москве, бед не зная, он же, подумать только, предпочёл вернуться к родным пенатам, ибо не дело это — в столице страны быть среди людей, готовых удавиться за незначительную мелочь.

Ежели начал с рассказа про омича, про оного сказ будет продолжен, но уже не о жителе города Омск пойдёт речь, а о наркомане, как и думали изначально поклонники творчества Елизарова. Акцентировать на том внимание не требуется, мало ли какие фантазии имелись в голове Михаила, да и не малознакомым с ним людям судить, на какие горы он поднимался и в какие впадины опускался на батискафе. Достаточно знать о возникшем у писателя желании написать рассказ про употребление гашиша.

Имелось желание у Елизарова о себе строить повествование. Про горы и батискаф он всё равно не сообщает, но делится проблемой недовеса и упоминает о быстро закончившейся для него армии. Жизнь для Михаила на порах его юной молодости складывалась через общение с братвой. Ходил он в ту пору в качалку, дабы мышечную массу нарастить. Неизменно не снимал с головы скальп, ибо ценил свои длинные волосы, так как банально в парикмахерскую лень было ходить. Теперь Елизаров стал ближе для понимания читателя, а кто-то стал ценить создаваемые им произведения.

Чтобы показать способность к лаконичной беллетристике, лишённой абсурдности, Михаил дополнил сборник историей человека, чья жизнь пошла под откос. Хватило развода с женой, вследствие чего, образно говоря, начали кровоточить геморроидальные узлы. Палок успели вставить изрядно, лишив стимула к дальнейшей деятельности в месте прежнего пребывания. Финансовые потери дополнились имущественными, отчего хоть волком вой. Пришлось прижать хвост и крепко задуматься, для чего жил и какие теперь будет обивать пороги, испытывая горькое разочарование от постигшего несчастья.

Семнадцать лет прошло, как уверяет Елизаров, ничего не изменилось. И правда — не дано уразуметь свершившиеся перемены, словно их и нет. Но перемены имеются, лучше их поймут следующие поколения, они же оценят творчество Михаила иначе, с высоты иного понимания жизни.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Афродита Понтийская принимает в жертву соитие двух влюблённых сердец, достаточно молодых, чтобы не понимать, как сложится их дальнейшая жизнь. Его звали Ясоном Нафтисом, её — Медеей Ангелиссой. Он — моряк, сбежавший сразу от ответственности, испугавшись гнева отца невесты. Она — восходящая звезда в мире виноделия, создатель купажа «Золотое руно». Они разошлись и не имели друг о друге вестей на протяжении восьми лет, чтобы заново сойтись в буре чувств. Тот же самый Ламос распахнул перед ними двери, вновь рассеялись тучи над Херсонесом, осталось преодолеть обиды прошлого, вспомнив о некогда совершённом жертвоприношении богине любви.

Екатерина Гордиенко написала произведение в духе романтически настроенного автора, позволяя читателю увидеть гордость женщины, не готовой прощать мужчину по первому требованию. Необходимо время, дабы суметь простить. Когда за плечами самостоятельно воспитанный сын, громкий успех среди ценителей вин и твёрдая жизненная позиция, то разве допустимо принимать в объятия морского бродягу? Пусть и невероятного красавца, пропахшего солью, чьи руки украшены татуировками. Мало уметь пленять, нужно научиться принимать капризы судьбы. Некогда Нафтис предпочёл бегство, теперь он готов смириться и принять ответственность за совершённое.

Для усиления восприятия Екатерина ведёт повествование от лица двух главных героев, равномерно распределяя между ними действие. Читатель из первых рук получает представление о происходящем, словно прикасаясь к переживаниям напрямую, без участия посредника-писателя. Не получится найти укоряющих слов в чей-либо адрес, так как нет вины за прежде происходившее. То и не имеет значения, ежели предстоит задуматься о возможности стать счастливым сейчас, обеспечив будущее радужными перспективами, чего не достичь, вспоминая обиды прошлых лет.

Красота природы переливается ладно построенным слогом повествования. Будет мешать излишняя идеализация описываемого. Нрав главных героев подобен прозрачному стакану, лишённому содержимого. Преломление восприятия должно происходить, но этого не будет. Медея скорее простит, нежели продолжит сопротивляться. Ясон не переставал её любить, всегда представляя именно первую избранницу, с какой бы женщиной не разделял скуку в портах. Читателю остаётся дождаться, когда два сердца снова сольются в одно, учитывая ещё и значимое обстоятельство в виде семилетнего Тесея.

Помимо любовной линии должно быть рассказано о чём-то другом. Екатерина взялась возвеличивать Медею, делясь успехами мастерства. «Золотое руно» настолько популярно, что его подделывают. Предстоит выяснить, кому понадобилось портить престиж, подменяя элитный продукт кислым подобием. Возрождение любви подождёт, пока не будет решена проблема. Ещё лучше, если удастся купить участок соседа-винодела. Останавливает угроза лишиться всего, стоит случиться незначительной неприятности. Читатель знает, всё разрешится наилучшим образом. И всё равно нужно понять, кому Медея перешла дорогу.

Настораживают имена действующих лиц. Миф о Ясоне и Медее хорошо знаком случившейся трагедией, чтобы с осознанием достижения идиллии заканчивать чтение на последней точке. Неужели вскоре произойдёт событие, повергающее в бездну созданный двумя сердцами уют? Лучше о том не думать. Просто так сложилось, что его родители назвали Ясоном, а её — Медеей. Не бывать между ними Геллеспонту, никто не падёт в связи с вынуждающими к тому обстоятельствами, а «Золотое руно» останется лишь словосочетанием, чем-то знакомым по истории Древней Греции.

Легко и непринуждённо, в меру пленительно и немного с оскоминой, творение Екатерины Гордиенко завершится, обещаясь продолжением, поскольку подобное произведение не может быть настолько коротким. А если ничего подобного написано не будет, значит будет создано нечто другое, не хуже рассказанное.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Лев Данилкин взялся рассказать о товарище L, человеке печальной судьбы, ибо ему ныне не купить одежду по размеру в интернет-магазине. И пусть товарищ L давно умер, он не знал о творчестве Пелевина: всё это не помешало постараться его понять так, словно жить ему пришлось не на рубеже двух предыдущих веков, а буквально вчера, только в иллюзорном мире. И показан он, будто Чернышевский действительно написал великое произведение «Что делать», а не ткнул читателя носом в его же тупость. Осталось найти в тексте товарища L, чего сделать не получится. Если кто и есть на страницах, то сугубо пантократор солнечных пылинок, живший в определённое время, ставший его современником и более о нём ничего знать не нужно.

Ещё не L, и даже не Ленин, а мальчик Вова, постоянно бившийся головой, заставляя сомневаться в ином грамотном применении мыслящей части тела. Кто он? Еврей, калмык, русский? Для чего биографы с таким остервенением стараются показать корни исследуемого ими человека? Не зная точно, не следует и начинать. Гораздо важнее показать, какой отпечаток на характер может наложить казнь старшего брата, случившаяся на пороге наступления совершеннолетия Владимира. Для Данилкина то досадный факт, не требующий иного понимания, как возникновение трудностей с получением образования. Революция иначе влияла на будущего товарища L, ибо ею был пропитан каждый окружающий его человек. Более ничего не скажешь! Коли масло кто разлил на трамвайных рельсах, значит кому-то предстоит потерять голову.

За огромным величием фигуры Ленина нет самого Ленина. Стремясь показать происходящие в Российской Империи процессы, Данилкин опирался на повзрослевшего Вову, показывая на его примере обыденность тех дней. Позже это станет более очевидным, когда катания на велосипеде окажутся настолько важными, что можно забыть о России на добрый десяток лет. В топку русско-японскую войну, малозначительную деталь на полотне истории, сыгравшую значение в росте революционных настроений, но не имевшей роли для Данилкина, прошедшим мимо сознания Льва бесполезным эпизодом былого.

Ленина не будет в границах России, значит она перестаёт иметь значение. Перед товарищем L Германия, Англия, Франция и Швейцария — потенциальные места, где революции суждено произойти. Начнётся подпольная работа, почему-то направленная в сторону Российской Империи, тогда как мысль устремлялась в подготовившую почву для социалистического переворота Европу. О чём Ленин думал и к чему всё-таки стремился? Неужели он, на самом деле, предпочитал крутить педали и ругаться с оказавшимися на пути зеваками? Он тем и занимается на страницах, написанных Данилкиным. Иногда кажется, что к революции товарищ L не имел отношения — просто так сложилось.

И вот 1917 год! Настала пора борьбы за власть над Россией. Где Ленин? Он спешно пробивается в Петроград. Зачем ему это? Он должен там оказаться. Чем он займётся? Претворит в жизнь убеждения, против которых прежде выступал. Случилась требуемая ему революция? Нет. И как он поступил? Стал проводить собственную политику, далёкую от представлений Маркса. Как это показал Данилкин? Именно так и показал, снова забыв о Ленине. Ни чувств и эмоций, лишь человек-машина, живший ради чего-то, только не по той причине, что человеку полагается дышать, питаться и отвлекать мозг от чрезмерных дум. Потому товарищ L дышит, питается, но отчего-то не думает, полностью отдавшийся течению событий.

В конце Ленин наконец-то умрёт, запертый в возведённом для него иллюзорном мире.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если имя Валентина Катаева для читателя ничего не значит, не приобретёт оно веса и после знакомства с биографией в исполнении Сергея Шаргунова. Так и останется непонятным, почему этот человек возвеличивается потомками, когда к тому нет никаких веских причин, опираясь на тот же текст биографии «Катаев. Погоня за вечной весной». Но причины есть. Это не столько важное место среди советских литераторов, сколько влияние на мир печатного слова вообще. Исследуемый Шаргуновым человек никому не подчинялся, в том числе и Сталину. Особое значение он получил много позже, став «отцом шестидесятников».

Про Катаева ли данный труд? Такого не скажешь. Сергей описывал определённые события, где истории отводилась главная роль. Перед читателем постоянно мелькают люди, приходя и уходя, ничего не привнося и не оставляя следа. Связующим элементом выступил Валентин Катаев, внимавший этому потоку, редко оказывая не него влияние. О литературных заслугах можно не упоминать. Если они и были, то Шаргунов предпочёл цитировать стихи, будто показывая красоту слога и на свой лад излагая их уместность. Писатель из Катаева на страницах биографии никак не желал получаться.

Валентин воевал, он отравился при химической атаке немцев и был ранен, после жил в Одессе, стрелялся на дуэли, краснел, белел и снова краснел, сидел, мог быть расстрелянным. Существовал за счёт участия в литературном объединении, за присутствие на выступлениях которого зрители расплачивались продуктами. На жизненный путь повлияли встречи с Буниным, определившие дальнейший образ мышления. Только Катаев предпочитал уходить от прямых ответов, выбирая для действительности аллегоричные сюжеты. Дальнейшие события будут связаны уже с Москвой.

Где же слова о писательском ремесле? Оказавшись в столице, Валентин писал фельетоны под псевдонимом Оливер Твист. О чём они? Для Шаргунова то не имеет значения. Гораздо лучше показать прочих писателей, имевших с Катаевым дело. Их гораздо лучше получается понять. Сергей объясняет почему. Оказывается, Валентин не жалел сюжетов для других, делясь ими, оставаясь будто бы безучастным. Вот потому и ценится Катаев потомками, оцениваемый обычно через чьё-то творчество, но только не его самого.

Особенно Шаргунов отмечает роль Валентина в создании периодических изданий «Новый мир» и «Накануне», объединивших вокруг себя лучших литераторов тех дней. Ближе к окончанию биографии Сергей таким же образом станет упоминать про работу Катаева над журналом «Юность», повлиявшем на становление шестидесятников. Шаргунов готов причислить Валентина и к вдохновителям выпуска «Метрополя», настолько ему понравилось описывать образ человека, делавшего всё для развития литературной мысли. Один раз Сергей сказал, отчего для Катаева многое складывалось благоприятно, когда упомянул Сталина, считавшего полезным выпуск вредных для советского государства изданий, так как это помогает поскорее определиться с неблагонадёжными элементами общества.

Опять не писатель. Чем дальше продвигается по жизни Валентина Шаргунов, тем более описывает вольный нрав исследуемого им человека, забывшего о существовании берегов. Катаев любил выпить, забывая о правилах приличия, задевая чувства обращающихся к нему людей. Он спокойно перечил первым лицам страны, не опасаясь последствий. Его не трогали. Возможно, не считали того достойным. Даже в собственной биографии он получил роль сквозного персонажа, не находя возможности занять место ведущего исполнителя.

Годы пройдут и Валентина Катаева не станет. Он знал многих, чтобы через них теперь помнили и его. Остаётся надеяться, что кто-нибудь в необозримом будущем отложит дела в сторону и возьмётся понять, каким Катаев был писателем. Ведь прежде всего именно это интересовало читателя, взявшего в руки биографию. Но Шаргунов действительно писал много о чём, кроме самого важного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Золотая молодёжь XXI века — не является продолжением золотой молодёжи XX века, но кто возьмётся о том судить, когда желается видеть отражение прошлого в настоящем? Андрей Иванов не сильно расширил рамки понимания, экстраполировав известное ему положение вещей на канувшее в небытие. У него расцвели цветы позора, которые так старательно затаптывали несколько поколений. И расцвели так, словно с ними невозможно бороться. Не получится выкорчевать сорняк, собирающийся сидеть в почве неопределённо долгое время. Не получится возразить, поскольку укоренившиеся проблемы постоянно дают о себе знать снова, стоит людям забыться и отказаться принимать за факт данность, согласно которой исправить неприятную ситуацию к лучшему никак не получается. Потому быть проявлениям низменности в общечеловеческом социуме, как не закрывай на них глаза.

Стоит ли задаваться вопросами, наблюдая за низменностью нравов? Об эмиграции ли речь или о склонности любым способом вернуть попранную справедливость, Иванов станет воплощать на страницах произведения тот самый позор, буйно цветущий, сколько бы не стремилось общество к созданию благородного представления о себе. Сразу читатель сталкивается с элементами порнографии, обязательными для внимания. Чуть погодя находит в тексте сцены с употреблением наркотических веществ, такими же важными к пониманию происходящего. Последующие события носят прикладной характер, где уже не будет иметь значения, до какой глубины старался опуститься автор. Андрей сказал достаточно, чтобы показать, как полезен иной литературный труд в качестве удобрения.

Гореть быстро и не сгорать, таким видится происходящее на страницах. Предстоит ответить, стремятся ли действующие лица на огонь или они воплощают другие принципы, связанные со скоротечностью даруемых человеку десятилетий. Российская Империя пала, война национал-социалистов за мировое господство ещё не началась, всё повисло в ожидании, и ждать приходится в странах Прибалтики, наблюдая за остановившимся временем, получая посылки из китайского Харбина. И вот перед читателем поставлен новый вопрос: возможен ли фашизм с человеческим лицом? Не извращённый немецкими пролетариями, а рождённый в чистоте помыслов итальянских футуристов. Тема с острыми краями не позволяет предполагать благих вариантов, настолько всё окажется извращено. Но об этом до Второй Мировой войны думали иначе, не отягощённые ярким примером пошедшего по кривой дороге Третьего Рейха.

Может Андрею Иванову о том легко рассуждать, учитывая, что его мировоззрение формировалось в Эстонии. Прошлое является тонким инструментом, должным использоваться с особой осторожностью. Если где-то с опаской говорят о фашизме, то только не в странах Прибалтики. Подобная литература порою исходит от молодых русских дарований, не ощущающих пропасть под ногами, либо от советских писателей, забывших о берегах. При этом все понимают, как легко обернётся гневом сообщённое ими внимание, без различия, каким важным считалось затрагивать минувшее, должное иметь обязательную осуждающую окраску происходивших некогда зверств. Такого за Ивановым не отмечается, подобный гнёт не касается его размышлений, ибо мысль не встречает сопротивления.

Андрей должен был понимать, и он понимал, заставляя героя повествования отказываться от приобщения к фашиствующим элементам. Не из боязни попасть под осуждение, а по причине испуга, так как он не был готов к преследованию со стороны властей и принятию наказания, какими бы благими помыслами не могла обернуться затея. Бороться с Совдепией одно, поддерживать античеловеческие устремления — совершенно иное. Всё-таки чувствовал главный герой берега, как ощущал оные и описывавший его жизнь автор. В какой бы сумбур он впоследствии не скатился, всё-таки Андрей Иванов сумел разрешить противоречия и отказаться от шага в сторону саморазрушения.

Автор: Константин Трунин

» Read more