Рубрика: Модернизм

Проведя читателя через театр фантасмагории в «Омон Ра» и театр абсурда в «Жизни насекомых», Виктор Пелевин выводил к чистоте замысла в абсолюте, которым явилась психиатрическая лечебница. Кто в одной из оных побывал (в качестве посетителя), навсегда сохранит в памяти разговоры с психически больными людьми. Наслушаться от них можно столь много удивительных по содержанию историй, что достаточно включить диктофон, после перенося в неизменном виде на бумагу. Материала хватит на многотомное собрание сочинений. И читатель должен поверить, изложенное Пелевиным в очередном романе, невзирая на находимые в нём откровения, станет слабым отражением того единственного дня, проведённого в психиатрической лечебнице (в качестве посетителя).

Например, довелось слышать правдивые истории от женщины, с горящими глазами рассказывавшей собравшимся о горькой своей судьбе, потому как её сын — Юрий Гагарин — улетел в космос и не вернулся. Слёзы текли по щекам женщины. Она вытирала глаза. Вновь озирала нас взглядом, начиная рассказывать, каким хорошим был Юрий, как много даровал ей счастья. Она понимала желание сына улететь в космос. Женщина не останавливалась. Был у неё и другой сын — Иисус Христос. Бедный мальчик, самой судьбой приговорённый претерпевать мучения. Слёзы продолжали катиться по женским щекам. Этого сына она тоже потеряла. Кого только она не назвала своим сыном за краткий период того своего разговора. Заканчивала женщина уже со счастливыми глазами. Она однажды посмотрела на солнце… и поняла! Вот они — её дети — смотрят.

Так и у Пелевина. Перед читателем Пётр Пустота, пациент психиатрической лечебницы. Он живёт в двух мирах. В одном из них — он понимает происходящее. В другом — переизбыток иллюзорного восприятия. Виктор с первых страниц дал представление, будто предстоит ознакомиться с безымянной работой, написанной кем-то в Монголии в двадцатых годах. То есть читатель был введён в заблуждение. На этом не стоит заострять внимание, как и на чём-то другом на страницах данного произведения. Нужно сразу понять, Пелевин не планировал сообщать потаённых истин. Всего лишь опыт применения силлогизмов и упражнение в софистике.

Было бы не менее занимательно, стань участником бесед с Пустотой не Чапаев, а кто-нибудь другой. Как бы это красиво смотрелось: Ленин и Пустота, или Гагарин и Пустота, или Христос и Пустота. Могло бы выстрелить куда сильнее. Не оттого ли иностранные издатели стремились не упоминать Чаепаева в названии? А если его убрать, то куда бы сместился акцент непосредственно у русскоязычного читателя? Учитывая наличие других действующих лиц, могло бы получиться более блестяще — Просто Мария и Шварценеггер. Остановило явное нарушение авторских прав. Поэтому не «Чапаев и Пустота», а «Мизинец Будды» и «Глиняный пулемёт». Вообще непонятно почему. Что до того читателю? Кто хотел, тот сумел найти ему нужное в содержании произведения, остальные сочли за совмещение фантасмагории и абсурда под одно.

Пелевин так и не прояснил для читателя суть им описываемого. Всё было придумано кем-то и когда-то, чтобы имело место быть вот это всё? Либо нужно уйти глубже в солипсизм, считая всё внешнее за проявление фантазии самого человека, поскольку мир без его восприятия существовать не способен. Если это действительно так — велика фантазия человека, сумевшего придумать невероятное количество всего его окружающего. Потому остановим мгновение, позволив Виктору сконцентрировать поток мысли в новом направлении. Впереди будут новые свершения, не такие красочные, каким стал «Омон Ра». Но всё же…

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Кто скажет, будто Салман Рушди обласкан судьбой? Ничего подобного. Он — беглец от действительности, и он же её беспрестанный хулитель. А то, что примечать его стали в британских землях, не является доказательством чего-либо. Скорее наоборот, Рушди стали использовать в качестве элемента, раскачивающего политические качели. Для начала воспользовались его литературным трудом под названием «Дети полуночи», награждая Букеровской премией, тем отразив накопившиеся обиды к отошедшим от Британии индийским землям. По миру прокатилась первая волна ненависти к Салману. После ещё несколько раз раскачивались политические качели, когда произведение «Дети полуночи» дважды признавалось лучшим из когда-либо получавших Букеровскую премию. Имея такое признание заслуг, Рушди по собственной воле продолжил создавать провокационные тексты, взбираясь на всё новые волны ненависти. Британия крепко взялась за него, используя себе на выгоду, в случае необходимости расшатывать исламским мир в последующем, например, даровав Рушди рыцарское звание. С той поры писателя стало принято именовать сэр Салман.

То есть нужно понять — не так важно, каким образом «Дети полуночи» написаны. Нужно лишь усвоить отрицательное отношение автора к Индии. Пусть на страницах чехарда мыслей и сюжетов, вычленено будет лишь самое отвратительное. Никто не оспаривает сложность жизни в Индии, множественные религиозные течения, преобладание неисчислимого количества предрассудков, не самых приятных вниманию особенностей. Сами англичане гордились бы подобным, будь то присущим их нации, как они продолжают трепетно относиться ко всему самому нелицеприятному, имевшему место быть в их прошлом. Но в том характерная черта британского восприятия — всё от них отдалённое обязательно нужно осуждать, если оно не разделяет их имперских ценностей. Потому литературный труд Салмана пришёлся как нельзя кстати. Рушди, подростком переехавший ближе к Лондону, с негативом начал отзываться об индийских нравах. Его особенностью было и то, что он являлся ровесником независимости Индии. Именно данную боль он решил отразить в «Детях полуночи».

Почему именно «Дети полуночи»? Салман причислял к оным и себя. С его слов — ровно в полночь с 14 на 15 августа 1947 года Индия обрела независимость. И кто родился именно в саму полночь — обретал магические способности. А чем дальше рождение, тем меньше магическая сила. Но родившиеся до независимости — не могли иметь таких способностей вовсе. Нет необходимости затрагивать аспект именно магических особенностей действующих лиц, списав то на авторский вымысел. Да и жизнь действующих лиц на страницах неизменно крепко связана с происходившими историческими процессами: Салману требовалось подстраиваться под их ход. Читателю оставалось наблюдать за прочими особенностями повествования, если оные удавалось вычленить из представленной вниманию чехарды.

Можно даже сказать, Рушди использовал принцип игры «Плюнь-попади», так часто упоминаемой им на страницах. Согласно правил — необходимо попадать в случайных людей. Насколько это допустимо в обществе? Видимо, в той же мере, если само общество готово с этим соглашаться. С той же важностью описывалась необходимость соразмерять всё и вся, доказывая превосходство своего на чужим. Как яркий пример, в одной из описываемых сцен осуществляется прилюдная дефекация, вслед за чем возникает жаркий спор, у кого результат данного процесса большей длины. Читателю оставалось сослаться на болезненность воспоминаний Рушди, взявшегося считать такое представление за важное. О многом прочем лучше вовсе умолчать, не желая то воспринимать серьёзно. Допустим, в энный раз начинает мозолить глаза авторское сравнение мужских губ с женскими половыми. Ладно бы у кого-то они были похожи. Нет! Рушди заставлял видеть женские половые губы на лицах большинства описанных им мужских лиц.

Салман продолжит писать книги, вновь раскачивая политические качели. И чем больше книга окажется ко времени, тем громче прозвучит её название.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Если читателю не нравится книга, нужно поступить проще — понять отрицание через осмысление авторского нарратива. Кому может понравиться, когда повествование идёт о женщине вольных нравов, страдающей психическим отклонением в виде постоянных мыслей о сексуальном удовлетворении? Может показаться, чтение писательских фантазий ни к чему не сподвигнет. Однако, в самую первую очередь нужно обратить внимание на возраст Эрики Джонг. Она из того поколения американской молодёжи, на которое пришёлся расцвет движения хиппи. То есть когда пропагандировалось свободное отношение к жизни, выраженное через отказ от навязываемых государством запретов. Это, в свою очередь, породило изменение в самосознании многих молодых людей, начавших воспринимать жизнь в извращённом её представлении. А раз при взрослении психика надломилась — исправить этого уже не сможешь. Но как-то ведь следовало продолжать жить. И как бы всё не складывалось в дальнейшем, образ мыслей показывал человеческое естество в натуральном виде. Поэтому, чтобы понять и принять произведение за авторством Эрики Джонг, нужно самому иметь аналогичные пристрастия, либо проявлять интерес в силу профессиональной деятельности.

Для привлечения внимания требовалось нечто большее. Эрика взялась раскрыть тему холокоста. Она представила себя — или главную героиню произведения — выросшей в Германии. Остаётся непонятным, каким образом всё это сохранилось в её голове, тогда как к окончанию Второй Мировой войны ей, хорошо если, исполнилось три года. Но в памяти, тогда ещё слишком маленького ребёнка, верно сохранилось, пожалуй, единственное — немецкие туалеты. Разное может храниться внутри человека на протяжении жизни, Джонг хранила воспоминания об унитазах. Читатель спросит: чем же примечательны туалеты в Германии? И автор отвечает, приводя сравнительные доводы, называя главную характерную черту. Ни в какой другой стране мира так не воняет испражнениями, как это имеет место быть в немецком туалете. Надо сказать, такой рассказ — самое приятное из встречаемого на страницах. Внимать сексуальным фантазиям, разлитым по остальному тексту, дело на ценителя. Даже следует сказать, что Эрика Джонг пишет так, словно бы Джулиан Барнс взялся посмотреть на проблему самоудовлетворения женским взглядом.

Может автор с особым эстетизмом описывал им сообщаемое? Ничего подобного. Четыре года спустя Джон Кутзее опубликует книгу «В сердце страны», описав героиню, с большой долей вероятности частично списанную с героини «Я не боюсь летать». Читатель так и видит, как выражение от Кутзее «Я дырка, плачущая от желания быть заполненной» является полным соответствием рассказываемого под пером Эрики Джонг. Вследствие этого, к чему бы не стремилась героиня, будто бы испытывающая страх полёта, в конечном счёте принимает вид однотипного действия. У читателя должно пропасть желание наблюдать за её жизнью. Зачем внимать чему-то ещё, когда основное увлечение героини — обращать внимание на область паха у мужчин, представляя, что там находится, и как она с этим может взаимодействовать.

Нет, скажут ценители творчество Эрики Джонг, она писала не о себе. И читатель обязательно бы усомнился, не встречай переходы в повествовании от беллетристики к документальным свидетельствам авторского присутствия. В какой-то момент вовсе непонятно, центральное место отводится главной героине или автору. Сюжет превращается в кашу, в которой главная героиня полностью вымещается автором. Сколь бы Эрика Джонг не относилась к движению хиппи, широко вещать о себе в подобном духе не каждый сможет. Что касается успеха книги — поддержку оказали люди, имевшие воспоминания о недавней бурной молодости под лозунгом свободного отношения к жизни. Да и западная литература той поры твёрдо встала на рельсы экзистенциального разврата, продолжая катиться в пропасть и поныне.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Букеровская премия получена. О чём теперь писать? Исигуро уже не просто подающий надежды писатель — он стал состоявшимся автором. Рассказав две большие истории про японцев и одну про утрачиваемое ремесло английских дворецких, Кадзуо полагалось продолжить путь совершенствования. Но не получилось. Четвёртый роман вышел скомканным, не содержащим цельного сюжета, состоящий из вороха разрозненных эпизодов. Кому-то покажется, будто перед ним разворачивается сюжет, памятный по «Замку» Франца Кафки, только вместо землемера за главного героя выступает известный пианист. Такое впечатление является обманчивым. Не сможет читатель найти абсурда. Каждое представленное действие в меру разумно, за тем исключением, что Исигуро не задумался о необходимости расставить эпизоды в осмысленном порядке. Тогда читатель мог посчитать, словно Набоков разбросал черновые заметки, написанные на небольшого размера листах, после им объединяемые под одно. В случае Кадзуо всё не так. Даже можно подумать, «Безутешные» — это и есть черновик, не переписанный набело.

О чем же роман «Безутешные»? Продолжал задавать вопрос читатель, выяснив определяющие моменты отношения к произведению. О безутешных днях, проведённых за его созданием у автора, и за чтением у пожелавших с ним ознакомиться. Остаётся думать, не получи Исигуро Букеровскую премию, создать ему столь же пронзительное произведение, ни в чём не уступающее трём предыдущим. Шесть лет понадобилось, чтобы сплести нечто новое. Приходится думать, Кадзуо находился в творческом кризисе. Он раз за разом подходил к написанию, пока у него не возник образ известного пианиста. Впрочем, об известности главного героя приходится судить по словам непосредственно писателя. Ни разу читатель не убедится в музыкальных дарованиях представленного на страницах персонажа. Можно было сделать не пианистом, кем угодно другим. И отправить его в не менее далёкое путешествие, которое проделал дворецкий в «Остатке дня». Зачем понадобилось устраивать подобие Блумсдэя, используя вместо Дублина неизвестный европейский город? За главным героем произведения столь же неинтересно следить, как большинству читателей за героями «Улисса» за авторством Джеймса Джойса.

Когда внимание к пианисту ослабевает, Исигуро принимался рассказывать про прочих действующих лиц. Читатель узнавал про мальчика, отправленного учиться к преподавателю, бравшегося обучать исключительно талантливых детей. И узнавал, насколько этому мальчику опротивело заниматься музыкой. После узнавал про девочку, поздно вспомнившую про забытого в коробке хомяка, отчего тот там же окончил свои дни. Периодически действие перемещается в прошлое, без чего Кадзуо не мог обойтись. Но если прежде былое формировало настоящее, касательно «Безутешных» оно вовсе ни на что не влияло.

Читатель может подумать, сколь тяжело вникать в текст, всё-таки должный содержать рациональное объяснение представленного ко вниманию. Или может получится найти акценты, потянув за нити — раскрывая сюжет с новой стороны. А может объяснение крылось в другом — Исигуро намеренно создавал тяжёлое для восприятия произведение, сообразуясь с истиной: пиши непонятно, считающие себя за умных не позволят упасть в грязь лицом. Кому после прочтения роман не доставил удовольствия, кем не был понят, тем смело можно было указывать на шаткость их положения, не должных более считаться за достойных к проявлению внимания. Ежели кто говорил, насколько Исигуро создал глубокий роман, ещё и громко внося в различные топы, тот уже считался за разбирающегося в литературе человека. Однако, до всего этого читателю дела всё равно не будет, если у него есть собственная голова на плечах. Пожалуй, сам Исигуро понимал, с таким содержанием ему дорога разве только в лауреаты литературных премий. Можно сказать, закладывался первый камень, через двадцать два года оправдавший творческие муки.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Пока исследователи творчества Мёрдок ссылаются на Ксенофонта, видя в том явный намёк на радостное ликование древнегреческих воинов, пробившихся к морю, читатель склонен отметить саркастический намёк непосредственно Айрис, ёмко отразившей подход к написанию произведения. В лучших традициях потока сознания, Мёрдок пыталась нащупать сюжетную линию. Повествование сплеталось с обозначенного замысла, после перебором всего и вся выводя к драматической составляющей. Зачем и почему? А это ещё одно переосмысление названия. Пусть для читателя на страницах отражена обыденность момента, будто бы вовсе неважная. Ну кому интересно знать, чем питаются гедонисты? Какие мысли сидят в головах у сибаритов? Может спустя две тысячи лет стряхнут пыль с книги Айрис Мёрдок, прикоснувшись к скрупулёзному описанию действительности давно ушедших в былое лет. Говорить можно о чём угодно. Но всё же нужно взглянуть и на саму историю, с которой читатель оказался вынужден познакомиться.

Говорят, нужно прожить жизнь так, чтобы не было мучительно больно. Это не про главного героя произведения. Он прожил жизнь, наполненную событиями, достигнув всего им желаемого, кроме самого основного — личного счастья. За жизнь он ни с кем себя не связал, не завёл детей, теперь вынужденный проводить дни на берегу моря. Где-то в глубине души он явно понимал, сколь много потерял. Особенно ярко осознав, встретив на том же берегу некогда им любимую женщину. Годы прошли, она счастлива в браке, воспитывает сына. Как теперь главному герою мыслить своё дальнейшее существование, имея такой пример перед глазами? На его беду — он стал героем книги за авторством Айрис Мёрдок. И начнётся череда из событий, в которые не следовало вмешиваться, поскольку каждый его шаг будет воспринят за правильный, тогда как после всё будет низведено во прах.

Читатель должен понимать, приведённое изложение сюжета — малая часть повествования. Это та самая канва, обёрнутая во многие лишние для текста слова. Или как читатель должен понимать тех же исследователей творчества Мёрдок, ссылавшихся на французских экзистенциалистов? Канон экзистенциальности — ничего лишнего. Не бритва Оккама, но всё же! Айрис полагалось вымарать лишнее, начиная от вступления и до поиска сюжета, ознакомив читателя с лаконичным изложением человеческой драмы, где главный герой хотел для себя лучшего, сломав жизнь каждого, до кого он дотянулся. Может быть Мёрдок таковую работу проделала, облегчив текст от ещё большего напластования слов. Или всё оставила без изменений, согласно другого приписываемого ей принципа — что не делай, совершенство будет достигнуто и без твоего участия.

Как тогда следует относиться к содержанию произведения? Оно останется неизменным, в каком бы возрасте читатель не принялся за знакомство с текстом. Надо иметь особый склад ума, позволяющий сохранять усидчивость до последнего. Опять же, следуя заветам исследователей творчества Мёрдок, если Айрис идёт по пути дзен, то читатель — освобождённый от пут даос. Чтение не должно приносить удовольствие, оно должно напитывать разум. И цельное зерно всегда будет найдено, какого бы уровня не был текст. В одном Мёрдок помогла — обозначив сюжетную линию, разрушив для читателя идеально выстроенную модель выражения гнева. Теперь не получится указать на чрезмерное количество воды в тексте, так как самое главное находилось на поверхности. Пока читатель пытался проникнуть вглубь содержания, течением его вынесло обратно.

Как не добавить то обстоятельство, что за «Море, море» Айрис Мёрдок получила Букеровскую премию? Пожалуй, этой строчки могло быть достаточно.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Не курите, дети… в Африку гулять. Или, как следует из Пелевина, о чём прочитаете, то вам и померещится. Написав парадоксально универсальную книжку «Омон Ра», объегорив действительность фантасмагорическими выдумками, получив за то одобрение от писательской братии, Виктор должен был рассказать новую историю, никак не уступающую по смысловой нагрузке. Беда заключалась в другом — в сложившемся положении: вливайся в стройные ряды бытописателя криминальных хроник, либо жги напалмом. Быть может начни Пелевин писать в иное время, знать нам его другим. Он же предпочёл раз за разом создавать новые парадоксально универсальные книжки. Хотелось Виктору рассказывать о действительности, но говорить о происходящем в лоб не хотелось. Не дело, когда абсолютно всё разжёвываешь для читателя. Пелевин на такое не мог согласиться. Пусть лучше читатель не поймёт половину из содержания, а то и в лучшем случае сможет усвоить десять процентов текста. Хорошо, если хотя бы что-то осмыслялось. Чаще всего читатель захлопывал книгу и говорил: «Бред!»

Обычно принято, когда речь заходит про «Жизнь насекомых», искать схожие по сюжету произведения. Зачем это делать? Достаточно того, что сам по себе Пелевин парадоксально универсален. Он смотрит на жизнь расфокусированным взглядом, в короткий момент находя смутные образы заинтересовавших его обстоятельств, уже только на них фокусируя внимание. И начинает излагать. Сперва он говорил про комаров, осуждавших всякого, кому желалось пить русскую кровь. Рассуждали комары здраво, почему-то сами разделённые по национальному признаку. Читатель старался понять, кому понадобилось пить именно русскую кровь. Адекватно воспринимать беседы комаров никак не хотелось.

Другое дело, когда Пелевин повёл сказ о жизни навозных жуков. Этой внутренней истории хватит для полного осмысление манеры изложения. Все проблемы мира Виктор уподобил навозному шару, который навозный жук старательно катит. Чем дальше жук его катит, тем шар становится больше. Самое основное для понимания — прозвание шара. Называется он древним египетским словом «Я». И так уж складывается жизнь, что для навозного жука всё построено вокруг этого самого «Я». Читателю так и хочется заметить, сколь просто рассуждать с помощью силлогизмов, ведь Пелевин не услышит возражений. Сказав в меру будто бы правдиво, Виктор удовольствовался полученным результатом.

Захлопнув книгу уже как минимум два раза, сопровождая гневным высказыванием о бредовости содержания, читатель возвращался к тексту. Его ждали новые герои в виде муравьёв, мотыльков, клопов и прочих насекомых. Приходилось ждать, может произойдёт нечто парадоксально универсальное. Но ничего не происходило. Или происходило, но это практически невозможно понять. Гораздо проще было у Маршака, когда «муха по полю пошла» или «а лисички взяли спички». Виктор в такой манере излагать не мог. Беда заключалась ещё и в тех веществах, о которых не в каждый исторический период времени разрешено рассказывать. То есть и в данном плане Пелевину повезло, поскольку спустя тридцать лет такую книгу не стали бы публиковать, будь она тогда написана. Правда могут отказать в переиздании.

«Жизнь насекомых» писалась в сложное для страны время. Не имел Виктор Пелевин прежнего задора, дабы сложить нечто в духе «Омона Ра». Идеалы советской поры оказались полностью утраченными, впереди маячило осознание мрачных и тёмных лет. Казалось, лучше сойти за нестандартного писателя, выделяющегося особым видением мира. Ежели книгу кому-то пожелается прочитать — хорошо. Особых надежд возлагать не приходилось. Даже публикация случилась в журнальном варианте, до издания в книжном формате пройдёт ещё три года.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Пелевин поставил перед читателем проблему, решения которой не существует: мир для человека или человек для мира? Всё ли так происходит в действительности, каким образом это воспринимает человек? Или всё происходит вне воли человека и вне зависимости от его способности это осознать? Как тогда быть? Например, постараться убрать шоры с глаз, то есть расширить миропонимание до максимально возможного. Но и тогда будет казаться, представление человека о мире может быть определяющим. Разве нет наивности в такого рода попытке осознать действительность? Вот и Виктор посчитал таким образом, наглядно показав, что для представления о мире достаточно закрыть глаза и представить происходящее, как внутри головы сама собой сложится нужная картинка. Только всем необходимо когда-нибудь вырасти. К сожалению, многие живут с закрытыми глазами, так никогда и не узнав, насколько миру было безразлично на их мнение, он ни в чём не был похож на их представления.

Поэтому Пелевин пишет про мальчика по имени Омон, чья мечта — стать лётчиком. Он закрывает глаза, представляет себя внутри летящего самолёта, издаёт звуки, соответствующие небесной машине, производит движения, должные быть характерными для полёта — и Омон летит. Став взрослее, старается проникнуть в тайны авиамоделирования, более останавливаясь на желании понять устройство самолётиков, особенно в случае присутствия внутри пилота. И для читателя очевидно, почему главный герой поступает в лётное училище. Что происходит далее? На страницах произведения начинается подлинный абсурд: от ампутации ступней до полёта на Луну, при оговорённой невозможности вернуться назад. Читатель сразу выпадает в осадок. И если с ампутацией ступней всё строится на логике: лётное училище названо в честь Мересьева, повредившего ступни при крушении самолёта; то прочее — обозначение мерной поступи Пелевина в мастера жанра абсурдной литературы.

Всё же читатель продолжит хранить уверенность, действующих лиц на самом деле готовят к полёту на Луну. Не совсем понятно, зачем их отправлять в один конец. По мере продвижения по сюжету недоумения будет становиться меньше. Пусть каждый смертник отделяет ступени вручную, принося себя в жертву, и главный герой пусть пытается застрелиться, оказавшись в безвоздушном пространстве Луны. Однако, завершение повествования станет подлинной неожиданностью, переворачивающей понимание книги с ног на голову. Это произведёт неизгладимое впечатление, от чего читатель в самый последний раз выпадет в осадок. Ему захочется задать новый вопрос: это некий эксперимент, проводимый с особой жестокостью? Только ответа не последует. Пелевин довёл абсурд до абсолюта, предоставив читателю возможность самому решать, насколько им описанное хоть на самую малость допустимо в действительности.

Так что для человека мир? Что мир для человека? Полностью ли всё построено на основании внутреннего ощущения должного быть? Или должное быть всегда происходит вне способности человека осмыслить возможность его существования? А может кто-то скажет, будто абсурд от Пелевина невозможен к осуществлению? Тогда надо теперь спросить уже у читателя: почему так тверда в это уверенность? Сама мысль о необходимости ставить человека в рамки — мягкая форма способности для того, чтобы научить пониманию действительности. Если происходящее в рамках видоизменять — человек ничего не сможет этому противопоставить. Он может начать бороться. Тем лучше! Наблюдать за его поведением станет во много раз интересней. На самом деле — человек живёт в социуме, рамки которого могут вести себя разным образом. И никто не мешает проводить эксперименты. Читатель должен знать — они проводились прежде, их проводят сейчас, а в будущем реальность станет много хуже, чем самые абсурдные предположения.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Разобраться с творческими аспектами от Венко Андоновского не так-то просто, особенно ничего не зная о литературных трудах данного писателя. На первых порах можно запутаться, пожелав прочитать «Пуп света», вместо чего находя лишь упоминание «Пупа земли» — более раннего произведения. Проблему усугубляет едва ли не одинаковое название, различающееся в оригинале лишь окончанием. Пока с этим не разберёшься, не поймёшь, в чём суть разности понимания в прочитанном. Не говоря уже о не самом простом способе подачи текста.

Как же вникать в содержание произведения? Придётся пройти тернистым путём из постоянных возвращений назад. Не один раз предстоит переосмыслить прочитанное, продолжая чтение. Согласится ли читатель с точкой зрения непосредственно писателя? В том есть доля сомнения. Нужно быть подлинно проникнутым христианством, причём на этапах его формирования до раскола между западным и восточным направлением. С первых страниц Андоновский пишет словно прописные истины, делая их будто откровением для читателя. Насколько должен быть мягким ум, чтобы в таком видеть до того неведомое? Но если Венко писал «Пуп света» с ориентацией на европейского или американского читателя… Тогда вполне такие истины сойдут за раскрытие скрываемых от них тайн бытия, до которых они почему-то редко доходят самостоятельно.

Европейцы вспоминаются не зря. В произведении звучит явный укор издательствам Франции, отказывающимся принимать к печати произведения писателей Северной Македонии, не видя в них ценностей определённого толка. Аналогичный отказ звучит и от издательств России, тогда ещё продолжавших смотреть в рот европейцам, желая приобщения всё к тем же ценностям определённого толка. К 2023 году укор от Андоновского окажет воздействие, хотя бы пока только в России, чему свидетельством примечание литературной премией «Ясная поляна» (до того, к слову, к тем самым определённым европейским ценностям проявлявшей явную симпатию).

Поведение европейцев непосредственно в Северной Македонии видно по персонажу из Дании. Этот гражданин Европейского союза приехал развратничать. Он считает себя хозяином положения, принуждает прочих к исполнению всех его прихотей, в основном требуя плотских утех. Он считает, за мелкую купюру перед ним раскроются все двери, ему везде дадут постель, и выйдут, дабы не мешать. На этом же датчанине главное действующее лицо произведения будет вынуждено доказывать истинность христианских убеждений, когда датчанин впадёт в немощь, уже вне воли нуждающийся в необходимости поддерживать его существование. Читатель может самостоятельно сделать глубокие выводы из сложившегося положения.

Отдельного внимания заслуживает персонаж, испытывающий страсть к чтению заметок на страницах книг. Кто-нибудь задумывался, насколько порою интересно знакомиться с чужими мыслями людей, читавших книгу до тебя? Они поступили кощунственно, подчёркивая приглянувшиеся им строки, где-то внося правки, чаще оставляя собственные суждения на полях. Иные готовы обзавестись библиотекой подобного рода книг, пусть и разными экземплярами одного и того же издания, но прочитанного разными людьми. И пусть Андоновский построил на этом некоторый сюжет, стоит ли поддаваться стремлению находить единство душ с теми, кто не сдержался и испортил библиотечное имущество? Читатель и тут сделает глубокие выводы из прочитанного.

Так есть ли о чём задуматься? Пусть «Пуп света» читают в Европе, смотрят на себя со стороны. Только европейцы скорее увидят явление отдельного датчанина, нежели разглядят в нём самих себя. А вот то, что в восточной Европе за европейцами с запада готовы убирать нечистоты, кормить с ложечки и не давать умереть от беспомощности: найдёт отклик для радости в их сердцах.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

2023 год — проклятый год на литературные премии в России. Посудите сами, годом ранее прекратили существование «Национальный бестселлер» и «Новая словесность». «Большая книга» выбирает лауреатами абсурдистику, причём члены жюри и сами читатели единодушны. «Ясная поляна» останавливает выбор на Андоновском и Николаенко, не менее абсурдных по содержанию. Каким образом удалось приметить Ачебе и Джафарова понять невозможно: они лишние на данном празднике. Но так как разговор касается преимущественно Николаенко, придётся пролить горькие слёзы по задуманному риску. Читатель помнит, на ком пресёкся «Русский Букер». И так уж получилось, что «Муравьиный бог» мало отличен от «Убить Бобрыкина». Едва ли не аналогичное пальто, накинутое для приличия на другое тело.

Однако, «Муравьиный бог» воспарил над «Пупом света», «Всё рушится» и «Его последними днями». Так и видится рука, должная положить конец. К тому же «реквием» — заупокойная месса. Могло подуматься, неизбежное вскоре обязательно случится. В лучшем случае — «Ясная поляна» прекратит существование. Риск был действительно велик. Но год пройдёт, премия вновь слегка видоизменится. То есть ничего плохого не случилось. Просто 2023 год был на редкость неудачным. Это нужно принять за свершившийся факт.

Не станем обращать внимание на мелочи, вроде имени «Саша» на обложке. Автору так захотелось. Манера подачи сохранилась прежней. Читатель будет вынужден идти по страницам из белых поэтических предложений, сложенных из таких вот выражений, друг от друга в виде отражений, коих в тексте множество скоплений, словно бы занятных наблюдений. Всё ради приятных впечатлений, ведь писатель точно гений. В том не может быть сомнений! Нужен ли был подобный модернизм? Оказалось, что да. Книга отмечена литературной премией, автор доволен полученным результатом. Значит, ещё не одна книга будет написана в схожей манере. Раз есть спрос, будет и предложение. Но насколько тяжёлое это чтение!.. Заразное всё-таки во строках изложение.

История у Николаенко незамысловатая. Внук попадает под влияние бабушки. Та выражается стародавним говором, вспоминает слова, которые в ходу лишь в разных частях страны, либо не используются века с семнадцатого. Зачем ей вехоткой натираться, утираясь после ширинкой? И где-то рядом влагалище припрятано. Такого рода погружение разумно у Владимира Личутина в трилогии «Раскол», где как раз и век семнадцатый, и говор потому соответствующий. Не будет удивлением, если она оттуда прямиком и шагнула на триста пятьдесят лет вперёд. Какая от того польза содержанию? Никакого.

Что внуку от всего этого? Мучение. Желает спокойно проводить дни. У него не получается. То заведёт воронёнка, будет радоваться. Ему же всю душу за то вынут, после чего кот благополучно птенца съест. Трагедия и мрак! Психологическая травма до конца жизни. И чему бы внук не порадовался, результат всегда одинаковый. Читатель даже не удивится, если «Муравьиный бог» окажется предысторией к «Убить Бобрыкина». Немудрено, почему действующее лицо будет пытаться найти мыло и верёвку, мечтая положить конец мучениям, причём не всегда своим, а чаще — желая прекратить мучения других.

Самое удивительное во всём этом то, что при «Ясной поляне» существует школа для литературных критиков. Неужели никто из подрастающего поколения не способен направить премиальный процесс в нужное русло? Или чем более изощрённый текст, тем занимательней выходят рассуждения? Критикам необходимо находить нужные слова. Ругать Николаенко они не могут — согласно премии «Муравьиный бог» является лучшим из предложенного для чтения в отчётный период. Или кто-то изначально плохо провёл отбор произведений?

Автор: Константин Трунин

» Читать далее

Годы идут, Буйда остаётся неизменен. Он пишет в том же стиле, ни в чём ему не изменяя. Тот же преобладающий надо всем абсурд. В чём же секрет успеха? Как издавна повелось в любом художественном ремесле, чем непонятнее, тем для более искушённых. То есть нужно видеть скрытые смыслы. И чем непонятнее, тем таких смыслов можно увидеть гораздо больше. Даже возникнут разногласия. Всякое кривое слово будет сразу же перечёркнуто обвинением в скудоумии. Тебе скажут о твоей неспособности понять прекрасное творение рук человеческих. Скажут, насколько отдалённым должно быть искусство от толкования скучного обывателя. Человеку полагается испытывать мучения. Он должен вникать. Для него не подразумевается лёгкой прогулки. И если у великих мастеров абсурда случаются вполне очевидные по простоте вещи, то при знакомстве с очередным трудом Юрия задаёшься вопросом: неужели вот оно, то самое, очевидное и понятное. Увы, «Дар речи» не такой.

Годы идут, Буйда становится менее экспрессивным. Уже нет вакханалии на страницах. Быть может его попросили убавить разудалость в использовании ряда образов, не побуждая читателя к ощущению тошноты. Пусть в действии появится труп. Никто не станет задумываться над наполнением сей человеческой оболочки, разбирать на составляющие части, подвергать экспериментам. Достаточно того, чтобы труп периодически упоминался. Он станет загадкой для читателя. Кто всё-таки убийца? И насколько следовало искать оправдания? И почему труп появился поздно? У Чернышевского всё случилось сразу, читатель был заинтригован. Спасибо, Юрий не назвал читающего дураком. Да и причём тут Чернышевский?

Годы идут, Буйда задумывается над цельностью сюжета. Не просто движение вперёд по прихоти необходимости наполнения строк, целенаправленное развитие событий. Суметь бы отделить одно от другого, потому как Юрий ушёл от прямого изложения, показывая события в разных временных промежутках, постоянно перескакивая от прошлого к будущему, после возвращаясь. В чём-то следовало остаться прежним. Читателю надо напрягаться, пока Юрию захотелось поразмыслить о чём-то другом. Почему тогда после написания нельзя было сложить фрагменты истории в прямой последовательности? Это искусство! Вам должно быть тяжело.

Годы идут, Буйда продолжает упрощать повествование. Но каким образом он сумел пленить современников? Нашедших в «Даре речи» нечто для них притягательное. Этаким образом ещё лет через десять Юрий заберёт главную литературную премию, хотя бы той же «Большой книги». Окажется, вполне можно написать очевидное, красиво его изложив, восхитив абсолютно всех. Почему-то думается, Буйда сумеет поразить воображение. Или это всё надуманно. Новое время потребовало отказаться от до того казавшегося необходимым. Стало нельзя сохранять тот стиль, который в ближайшее время запретят. Однажды законотворцы проснутся, запретив многое из литературных трудов, написанных благодаря имевшимся в предыдущие годы вольностям.

Году идут, Буйда пересматривает подход к литературному процессу. Не скажешь, будто «Дар речи» обладает хотя бы каплей понятности. Всё может свестись к случайности. Говорить увереннее не получится, надо быть постоянным читателем Юрия, изучать его творчество. Но на такой подвиг не каждый согласится пойти. Или спросить о том самого Юрия? Отчего-то кажется, его характер за прошедшие годы не смягчился. Интересно и другое, начал ли Буйда хранить свои труды? Неужели он продолжает творить, не оглядываясь на уже написанное?

Году идут, критик Юрия остаётся точно таким же созерцателем его творчества. И критик не знает, действительно ли Буйда остаётся неизменным. Но дар речи он имеет. Потому и говорит.

Автор: Константин Трунин

» Читать далее