trounin.ru

Обычная жизнь обычного человека. Повествование о том, как человек существовал от рождения и до смерти, ничего в сущности не сумев совершить. Жил он в США в эпоху расцвета железнодорожного строительства, полностью вовлечённый в данный процесс. Он делал всё, что от него требовалось, с особой любовью относясь к возведению мостов. Счастливым он так и не сумел стать. Семейная жизнь не задалась по независящим от него причинам. Главный герой полностью смирился с неизбежным. Читатель может подумать, для чего тогда потребовалось рассказывать о столь скучном персонаже? Однако же, читатель будет не прав.

Пусть читатель посмотрит на самого себя. Живёт он самой наискучнейшей жизнью, курсируя по маршруту дом-работа-дом, либо дом-учёба-дом. О его жизни в той же мере не знаешь о чём рассказать. Про имеющуюся у него библиотеку? Про отношения с родителями, детьми, друзьями, коллегами, случайными прохожими? Про заграничные поездки с лицезрением чуждых ему загорелых лиц и бесполезные посещения туристических мест? А может рассказать про комнату, в которой он пытается обособиться от мира, погружаясь в придуманные другими миры? О компьютере или смартфоне, с которыми он проводит всё свободное время, забывая в том числе самого себя? Если подумать именно таким образом, увидишь в главном герое произведения Дениса Джонсона не столь уж и скучного персонажа.

Кто-то укоряет автора в использовании ненужных сцен, вроде самосуда над китайцем или раздавленного поездами пьяного индейца. Что тут можно сказать? Жизнь читателя, если её возьмутся понимать, будет наполнена аналогичными ненужными сценами. Пойдёт рассказ и про некоторые события в той местности, где живёт читатель, про нечто важное для страны того же периода времени, вплоть до включения политических аспектов. Окажется, читателю мешали жить и вкушать литературные произведения цены на проезд в автобусе и отключение от любимых площадок в заграничных сегментах интернета. Так чем хуже жизнь главного героя, не существующего без упоминания хотя бы косвенно, но его касавшегося?

Представленная на страницах нить существования никак не могла самостоятельно оборваться. Не могла она и запутаться с другими нитями. Главный герой жил обособленно, никому и ничему не быв когда-либо обязан. Брошенный с рождения, он схватился за первое спасательное средство, которое больше никогда не отпускал. Раз судьба свела его с железной дорогой, он обязался от неё никогда далеко не отходить, всегда оставляя в зоне видимости. Денис Джонсон не стал измышлять более требуемого, заключив повествование в ограниченные рамки, не позволил рассказываемой им истории распускаться до совсем уж лишних сюжетных ответвлений.

Что теперь скажет читатель? Перед ним твёрдое произведение от американского писателя, написанное в духе всё той же понятной и лаконичной американской классики. Можно даже подумать, описательное повествование для должного последовать после очень большого книжного сериала, который будет писать не придумавший его автор, а другие, как обычно и случается в американской литературе. Но того не случилось. Имелись иные вселенные, более близкие, опять же, американскому читателю. Не захотелось ему внимать сюжету повествования о затерянном герое на забытой всеми железной дороге. Не нашёл он, что в череде скучных дней скучного человека его может заинтересовать. В этом плане всякий читатель окажется одинаков, желая развития событий или глубокой внутренней философии. Такого в книге Дениса Джонсона найти не получится. Благо, времени на чтение уйдёт немного: путь от дома до работы, обеденный перерыв и обратная дорога.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Быть воспитанным на воспоминаниях других, чтобы потом проливать слёзы по утраченному прошлому, периодически встречаемое в литературе явление. Лучше всего известен пример Халеда Хоссейни, рассказывавшего о бедах Афганистана, толком о них не имея личного представления. Чуть хуже — пример Чимаманды Нгози Адичи, сложившей печальную историю о гражданской войне в Нигерии. Теперь будет известен ещё один пример, воспитанная в США писательница Ким Чухе, взявшаяся сообщить об участи Кореи от 1917 и вплоть до шестидесятых годов. Проникнуться и посочувствовать читатель окажется просто обязан. Впрочем, в таком духе можно рассказывать о любой стране и любом взятом наугад промежутке времени: обязательно найдутся те, кто жил превозмогая.

Нужно быть более осторожным в попытке понять содержание первого крупного труда писательницы. Если отставить в сторону имеющиеся претензии, они меркнут, когда понимаешь, Ким Чухе с произведением такого уровня решила заявить о своём праве на умение создавать важные для литературы художественные творения. И при этом ей удалось сразу найти отзывчивого читателя. Причём читатель нашёлся не только в США, но и в Корее, пришлась она по душе и в России. Но имя её ещё достаточно редко встречается. Тяжело найти какую-либо информацию, касательно жизни или творчества — всё сообщается в общих словах. А придирчивый читатель возмутится обстоятельству транслитерации, желая поставить фамилию перед именем. Впрочем, воспитанная в США, Ким имеет право требовать поставить фамилию на второе место. Как оно будет по итогу — посмотрим по мере роста писательского авторитета.

Так о чём рассказывает Ким Чухе? Она сплетает повествование из легенды о тигре, который не стал трогать людей. Теми людьми были кореец и японцы. После этот сюжет не раз скажется на описываемых событиях. Однако же, главной героиней следует признать куртизанку Яшму, чей путь показан с совсем юных лет. Разные люди её будут на том пути встречать, постоянно напоминая о себе вновь. Кого-то она будет любить, другие просто воспользуются её положением. То есть Ким Чухе наполняла страницы должными для того повествовательными линиями, чаще стремясь показывать горе, нежели говорить о праве на счастье. В какой-то момент читателю покажется давление именно женской руки: настолько героини особенны и воздушны, тогда как мужчины в основном похотливы, живущие нуждами плотских утех. Порою Ким Чухе не стеснялась читателя, описывая прилюдные процессы мужского самоудовлетворения.

Самый главный укор, заслуженно должный быть высказанным, это полное игнорирование гражданской войны и разделения Кореи на два государства. Пусть Ким Чухе описывала зарождение чувств у корейцев к необходимости всеобщего равенства, избавлению общества от власти капитала, далее мысль развивать она не стала, бросив сюжетные нити ближе к краху Японии в 1945 году. Финал истории случится двадцатью годами позже, местом действия будет Южная Корея. Власти без раздумий казнили всех, бывших причастными к коммунистическому движению (если довериться в данном вопросе исключительно мнению писательницы). Тогда уж следовало остановиться после ядерной бомбардировки японских городов, дав надежду Корее на обретение счастья. Пусть читателю известно, сколь горькую чашу предстоит испить корейцам. Действующие лица о том не могли знать.

Несмотря на всё сказанное, у Ким Чухе есть шанс заявить о себе в будущем. По одной книге судить очень тяжело. Главное, в творчестве писательницы присутствует слабо заметное влияние современной западной литературы. Пусть всё так и остаётся. Что до читателя, он обязательно продолжит проявлять интерес. Тем более, поговаривают, второй роман Ким Чухе написала про русскую балерину.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Совсем недавно, каких-то лет сто пятьдесят назад, писались замечательные книжки о далёком и неведомом. Рассказывать можно было о чём угодно, никто бы и не стал проверять правдивость изложенного. Главное, не рассказывай откровенных сказок. А ещё лучше, если такая книжка будет учить читателя, то есть может ему оказаться полезной, отправься он в то самое далёкое и неведомое. Допускается ли подобного уровня литература в веке XXI? Леонид Юзефович посчитал, что ничего в том зазорного нет. Почему не пофантазировать вволю, особенно на им излюбленную тему монгольских просторов? Только теперь всё будет выдумано от начала до конца, за исключением местных обычаев и общего исторического фона. В остальном — безудержная фантазия, не сообщающая ничего хоть самую малость полезного.

Рассказывать о происходящем на страницах — пересказывать содержание. Есть авантюрист, его манят монгольские дали, он периодически туда наведывается, творит ему угодное, попутно ведёт записи. Однажды он отправляется в поход на Бар-Хото. А где это? В действительности — нигде. Может были некие аналогичные места и походы? Вполне вероятно. Читатель проверять всё равно не станет. Он попытается найти Бар-Хото на карте, но не найдёт. Да и требуется ли искать? Сам поход — одна из локаций, где главному герою предстоит побывать. Читатель, конечно, примет, насколько монголам не везло, по большей части из-за помогающих иностранцев, вроде того же главного героя. Обвиняя других в промахах, тот сам совершал неблагоразумные поступки. Но кто его в том станет обвинять? Ведь он как раз и пишет ту историю, которую потом передадут другому человеку, через которого она и будет опубликована в виде повести за авторством Леонида Юзефовича: такова легенда.

Рассказываемая история закончится быстро. Никто не упрекнёт в том Юзефовича. Он умеет ладно строить повествование. Слова льются рекой, приковывая внимание читателя. Только вот на этот раз они действительно льются, утекая сквозь, не оставляя по себе воспоминаний. Когда читатель закончит знакомство с произведением, у него ничего в голове не останется. Что там происходило? Главный герой своеобразно любил женщин, отчитывал компаньонов за не те снаряды для артиллерии. Ну может читатель запомнит позу у монголов, наиболее благоприятную для справления малой нужды. Было бы подобное интересно, такого можно найти с избытком, стоит захотеть. И как монголы спят, и в каком положении предпочитают умирать. То есть Юзефович мог создать энциклопедию жизни монголов, чем мог наглядно показать мастерство писавших книги сто пятьдесят лет назад, но цели такой не ставилось. Да и зачем главному герою всё это перечислять в записях, которые он вёл для себя?

Если задуматься ещё раз, размышляя о трудах Леонида Юзефовича вообще, не удаётся вспомнить ярких эпизодов, связанных с его творчеством. При этом к нему чаще обычного проявлялось уважение. Его книгам уделялось пристальное внимание, они считались за достойные быть заслуживающими чтения. Будем считать, этого он добился выработанным умением писать приятные глазу истории. Не так оказывалось важно, как именно их будет воспринимать читатель. Юзефович не обязан следовать каким-либо наставлениям, когда ему нравится писать именно таким образом, к тому же находя одобрение в читательских кругах. Значит, он всё делал правильно.

Приходит время поставить точку. Не исключено, имя Юзефовича не раз появится на литературных олимпах. Вновь к нему будет приковано внимание читателя. И ничего в его манере изложения не изменится.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мир человеческих фантазий порою чрезмерно причудлив, воспринимаемый за абстракцию фантасмагорических явлений. Рагим Джафаров вновь взялся за эксперименты со способностью читателя суметь адекватно отнестись к им написанному, отделив возможное правдивое от надуманного. А как иначе думать, если по сюжету произведения в психиатрическую лечебницу попадает непосредственно Рагим, пожелавший написать книгу о соответствующем медицинском учреждении. Вполне легко поверить в рассказываемую историю. Но Джафаров продолжает терзать читательское воображение, заменяя действительность вымыслом. Хочется думать, будто Рагим всё это на себе испытал. На самом деле окажется иначе. В психиатрической лечебнице он был скорее в качестве наблюдателя, быть может в качестве одного из им описанных санитаров. Он смотрел со стороны, чтобы потом поместить себя в центр повествования, и полностью разрушить понимание происходящего, сведя суть к одному из популярных сюжетов в произведениях на тему психиатрии.

К сожалению, произведение не подлежит повторному прочтению. С ним можно ознакомиться только один раз. Узнав авторскую версию, разуверишься в прочитанном прежде. Джафаров настолько был правдивым, что читатель познакомится с его личными воспоминаниями о детстве. И то не знаешь, насколько они правдивы. Касательно обстоятельств обрезания Рагим вполне мог изложить имевшее место быть, поведав про твёрдый нрав деда, посчитавшего нужным провести данную процедуру. Может и отец был жесток, в чём сомневаешься ещё сильнее, учитывая его определяющую роль для повествования, если исходить из точки зрения непосредственно Джафарова.

Так почему нельзя повторно прочитать произведение? Если бы Рагим не ссылался на самого себя, не создавал представление реальности им описываемого, вместо чего представив образ некоего другого писателя, отважно пошедшего на такого рода эксперимент, всё бы сошло за вполне допускаемое. Единственный ключ портит едва ли не всё — книга «Сато», о которой читатель хорошо осведомлён. Даже не имея представления о других произведениях Джафарова, читатель внутренне ожидал скрытого подвоха. Если прежде он сомневался в возможности существования императора далёкой галактической империи в теле ребёнка с Земли, то и тут сохраняется ощущение не до конца раскрываемого по ходу повествования. Всё проще. На этот раз вместо императора выступил сам Рагим, поместив себя на время в описываемого им писателя.

Занимательный момент — принудительное безумие главного героя. Будучи человеком адекватным, как кажется с первых страниц, он начинает в себе сомневаться, поступая неблагоразумно. Зачем-то ведёт долгие беседы с психически нездоровыми, вступает с ними в противоречия, применяет физическое насилие. Его поведение кажется читателю странным. Для чего Рагим толкал главного героя к неадекватным действиям? Всего лишь из желания обострить повествование, лишив главного героя права на восприятие себя психически полноценным? Получается именно так. Читатель даже не удивится, ознакомившись с последней главой произведения, ни в одно там изложенное слово не поверив. Да и зачем потребовалось настолько всё усугублять, когда ничего к тому по ходу повествования не вело? И не надо говорить про упор на агрессию отца главного героя, этаким образом виноватым можно было выставить и деда.

Рагим Джафаров — интересный писатель наших дней. Определённо следует признать в нём талантливого рассказчика, умеющего играть с чувствами читателя. Пусть не всё кажется правдивым, зато приходится думать над многовариантностью содержания. Более ни слова лучше не говорить, чтобы не повлиять на будущее творчество. Остаётся ждать чего-то монументального и полностью самостоятельного, без включения элементов чужих задумок. Читатель ведь понимает, «Его последние дни» интересен по содержанию, но нечто отдалённо похожее он уже встречал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как-то мы стали забывать, с чего должны начинаться художественные произведения. Раньше было принято подводить читателя издалека. Желательно заглянуть на несколько веков назад. Но это в том случае, если история то позволяет. И не везде это было принято. Ныне и вовсе действие начинается без какой-либо подготовки. В Африке это отчасти проще. Да и там подобное допустимо не везде. На севере история местами уходит на несколько десятков веков в прошлое. В иных местах былое вовсе сталось утраченным. Например, на юге некоторые племена подчистую уничтожали всё, существовавшее до них. А как быть касательно нигерийских земель? И там есть свои проблемы, суть которых гораздо глубже, чем несогласие с волей колонизаторов. Не сейчас, когда Чинуа Ачебе писал «Всё рушится», а спустя годы произойдёт гражданская война, когда население устанет от давления со стороны народности игбо, из которой как раз и происходил Ачебе. Там есть о чём рассказывать долго и с подробностями, и тогда покажется, будто всё рушится. Но пока разговор касается разрушения племенного уклада.

Толком не имея представления о предыстории нигерийских земель, читатель склонен выразить сомнение в бесконечно долгом существовании там первобытного строя. Всё-таки не оторванная от мира часть континента, и не глухие заросли. Некогда имелись королевства в рядом расположенных владениях, были и арабы, пробивавшиеся с торговыми целями в самые отдалённые уголки. Более того, погружение в прошлое говорит о вхождении части нигерийских земель в различные образования, объединявшие их с севером Африки, не говоря уже о халифате Сокото, а потом и про Невольничий берег, печально известный переправлением рабов-африканцев в колонии Нового Света. Всё это будто обошло стороной племена, о которых взялся рассказывать Ачебе. Поэтому у него получилась в меру красивая история о первобытных людях, подпавших под влияние христианских миссионеров. А читатель сделал вид, словно ему не известно о легенде про евреев-игбо, считающих себя одним из потерянных колен Израилевых.

Представляемый на страницах племенной уклад даётся в классическом его понимании. Нечто подобное с удовольствием описывал Райдер Хаггард. У Ачебе племена изнемогают от борьбы с обстоятельствами. Они проводят дни в нужде, кляня судьбу за ниспосылаемые им страдания. Не получается у них вести сельское хозяйство, в чём виноват жаркий климат. Виноват и человек, чего Чинуа не скрывает. Люди привыкли жить по воле обстоятельств, когда всё должно происходить само по себе, им же этим предстоит только пользоваться. Гораздо лучше выяснить, кто из воинов племени сильнее, нежели понять, у кого лучше получится вырастить урожай. Если вдуматься, рано или поздно те племена должны были исчезнуть, потому как не могли обеспечить возможность существования.

И когда к ним пришли миссионеры, стали говорить о человеческой морали и необходимости служить более воле высшего существа, отставив собственные интересы на второй план, кто-то серьёзно задумался о необходимости перемен. Беда заключалась в другом — вслед за миссионерами придут люди с иным пониманием, кто и начнёт сеять разрушение, воплощая в жизнь принцип джингоизма, не самой приятной стороны, используемой Британской империей для насаждения власти над колониями. Об этом Ачебе должен будет написать после.

Как бы всё не складывалось, под чью власть не подпади племена нигерийских земель, существовавшему прежде укладу всё равно суждено было быть разрушенным. Через это предстоит проходить всем. Можно даже сказать, что и ныне существующий уклад цивилизации будет ещё не раз разрушен.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В Китае было всё, и будет когда-нибудь всё снова. Пока же там наложен запрет на удовлетворение самых низменных человеческих потребностей. На этой почве постоянно всходят цветы. Если классическая литература подарила миру «Цветы сливы в золотой вазе», то писатель Юй Хуа — жизнеописание Китая на сломе современных веков. Читатель должен воспринять это за предостережение наметившихся тенденций. Стоит оградить людей от чего-то, они к этому будут тянуться всевозможными способами. Например, запрет на распространение изображений с обнажёнными женскими телами породил нездоровую страсть к лицезрению оной на натуре. И ладно бы дело касалось двух любящих друг друга людей. Отнюдь! Будут подсматривать в туалете, готовые стерпеть последующее осуждение. Иного людям просто не остаётся… А кто-то на подобном даже начнёт зарабатывать. Дав зачин сказом о женском нужнике, Юй Хуа понёсся стремительно вперёд, пройдясь с циничным юмором по прочим аспектам китайского быта.

Будь Юй Хуа постарше к началу Культурной революции, мог жить сытой жизнью, как и один из главных героев. Тот подсмотрел в нужнике чресла прекрасной девицы, после о них рассказывая за дорогую похлёбку с лапшой. О прочих подсмотренных женских чреслах рассказывал за похлёбку попроще. Даже можно быть уверенным, будучи запрещённым в Китае, роман «Братья» читается с не меньшим азартом современными китайцами. Это вам не видеозаписи с наложенным омолаживающим и преображающим эффектом. Такое даже рядом не стоит, стоит ещё раз вчитаться в описания от Юй Хуа. Но насколько прочий читатель готов внимать столь скабрезным сценам? Благо Юй Хуа пишет со здоровой порцией юмора, без какого-либо намёка на пошлость. Всё-таки рассказ о лицезрении женских прелестей уступает чрезмерной страсти к описанию самого непотребного в исполнении западных писателей… Правда, лишь на первых порах повествования.

Дальнейшие истории — лицезрение чужой жизни. Готов ли читатель внимать проведению конкурса красоты среди девственниц, продаже средств для увеличения груди и для потенции? Готов ли к последующему описанию сопутствующего разврата? И это на фоне горькой судьбы людей, вынужденных пытаться найти себе место в мире. Не так-то просто будет подобному изложению внимать. Да и сколько читатель извлечёт пользы, наблюдая, как бедняк станет богатым, проводя дни в беспутстве с самого рождения и до окончания повествования? Но обязательно придётся сочувствовать его названному брату, бесконечно совестливому человеку, чья судьба печальна с первой и до последней страницы. Поэтому, как бы того не хотелось, благую мораль извлечь всё-таки не получится.

Ежели смотреть на повествование с высоты всего, некогда происходившего в Китае, это одна из бесчисленного количества историй, о которой могут никогда и не вспомнить. Пусть её наполнение отдаёт чрезмерной откровенностью, к чему читатель может оказаться не готов. Однако, знакомому с Китаем поверхностно приходят на ум только «Цветы сливы в золотой вазе». Больше просто-напросто не с чем сравнивать. А читателю подготовленному найдётся, что привести в пример дополнительно. Например, не менее классическое произведение «Полуночник Вэйян». Найдётся что-нибудь и из современной литературы, пусть такого рода повествование подвергается строгой цензуре. Но разве сможет Китай отказаться от прошлого, будучи оным проникнут во всех сферах жизни?

Сложно сказать, насколько Юй Хуа будет дозволено зарекомендовать себя в качестве обязательного к чтению писателя. Не каждый читатель готов к литературе, затрагивающей далеко не те аспекты, с которыми возникает желание ознакомиться. Впрочем, имея свидетельства о тёмной стороне жизни китайского общества, в Китае хватает всего, только об этом предпочитают помалкивать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Смотрите на мир с лицом попроще — основная мысль, возникающая при чтении с виду непривычного по содержанию произведения. Читатель не сразу поймёт, как ему воспринимать творение Дмитрия Данилова. Это гимн необходимости введения смертной казни? Призыв к гуманному отношению с преступниками? Это альтернативная реальность? Быть может автор подверг восприятие действительности через абсурд? Или Дмитрий излишне вольно шутит? Смотрите на мир с лицом попроще. Не воспринимайте данный труд через внутреннюю боль. Вам необходимо расслабиться перед чтением. Вспомните, мир наполнен несуразными вещами, смотря на которые не знаешь — плакать тебе или смеяться. Данилов лишь предложил читателю взглянуть на реальность с другой стороны. Задумайтесь, кому на самом деле вы вверили собственные жизни. Как раз тому бездушному Саше, способному в один момент прекратить ваше существование.

Читатель с первых строк не понимает, почему главного героя осудили на смертную казнь, почему он не стал возражать. Его осудили не за измену, а за связь с двадцатилетней девушкой. Осудили обыденно, словно главный герой позавтракал, пролистал свежие сообщения в социальных сетях, отправился на суд, пообедал, продолжил жить в ожидании неизбежного. Наказан заслужено: таково его личное суждение. В дальнейшем Дмитрий проявил изрядную долю фантазии, дав зачин в виде антиутопии, сведя его в жанр утопии. Главному герою позволено жить в подобии отеля, проводить время, как ему заблагорассудится, с одним обязательством — несколько раз в день выходить на прогулку. Одного он не знает, когда смертная казнь будет приведена в исполнение, и умрёт он в «счастливом» неведении.

Как такое содержание должен понимать читатель? В меру собственной к тому способности. И желательно с лицом попроще, не выискивая в тексте ничего, что он не сумел бы примерить на самого себя. Нет необходимости размышлять, как такая ситуация стала возможной. Этого не требуется. Дмитрий дал исходные данные, которые надо принять за неизбежное. Почему бы подобному развитию событий не случиться? Человек XXI века итак находится в плену, проживая жизнь, выходя на прогулку два раза в день, не задумываясь, где его может поджидать тот самый бездушный Саша. Не всем суждено вернуться обратно домой. И эта данность понятна каждому, стоит посмотреть, сколь быстра и неминуема смерть, находящая людей в неожиданных местах. Главному герою гораздо легче, он знает, смерть его обязательно настигнет, пусть и неизвестно когда.

Единственный укор автору — обилие бесед с религиозными деятелями. Понятно, Данилов создал такую ситуацию специально, только их допуская до главного героя, запрещая в «отеле для ожидания» разговаривать практически со всеми прочими. Это позволило расширить повествование, не измышляя ничего сверх, удерживая повествование в рамках. Ставилась необходимость понять и осознать смертельный исход за совершённый проступок. Когда такие беседы затягивались, Дмитрий разбавлял повествование прочими абсурдными ситуациями, сильнее убеждавшими читателя, что перед ним именно утопия.

Как же теперь быть? Будем считать, Дмитрий Данилов дал понимание необходимости принимать неизбежное, благодаря чему существовать становится гораздо легче и приятнее. Ведь мог главный герой выступить против системы. Однажды он так и поступил, после чего был обласкан. Любое его неповиновение приводило к более мягкому отношению. Читатель даже может усомниться. Но вспомните ещё раз — перед вами утопия! Пусть бесчинства творятся за чертой оправдания в каком-нибудь «Заводном апельсине». Мы будем стоять за гуманизм, ибо ничто человеческое нам не может быть чуждо.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Прошлое — тема интересная. Интерпретация прошлого — тема ещё более интересная. Всё зависит от умения поднимать и соотносить: как со стороны рассказывающего, так и со стороны внимающего. Возможны разногласия! Чаще всего взаимопонимания достигнуть не получается. Виною тому разность оценочных суждений. Допустим, Садулаев имеет одну точку зрения, читатель — другую. Что им делать? Лучшее решение — ознакомиться с чужим мнением. Переубеждать не требуется! Для чего? История полна неоднозначностей. Мы не можем касательно современного дня говорить с твёрдой уверенностью. А уж про дела давно минувших дней и подавно такой уверенности быть не может. Однако же, Герман взялся за повествование с усердием Льва Гумилёва. Можно затронуть лишь некоторые детали повествования, остальное оставив без внимания.

Какова она — историческая сущность готов? По большей части основанная на мести. Им не давали спокойно жить, они несли ответную любезность. И чем больше наносили урон сопернику, тем более теряли сами. Садулаев взялся рассказывать про походы Аллариха с уверенностью очевидца. Ныне имя знакового для тех времён вождя вспомнит не каждый. Поэтому говорить о нём можно едва ли не разные небылицы. Читатель поверит Герману на слово, а после опять забудет, кем был тот самый Алларих.

Очень быстро речь переключается на современные автору события. Он — чеченец. Ему есть о чём рассказывать. Особенно про события 1996 года. Учитывая множественные сложности, Садулаев словно сам теряется, разуверяя читателя, будто он именно тот, кем представляется на страницах «Готских писем». Мягко говоря, Герман называет себя сочетанием всевозможного, в том числе и различных комплексов. Но в какой-то момент читатель совсем перестаёт понимать ему сообщаемое. Показалось, словно Садулаев именовал себя преуспевающим магом среди зороастрийцев. Или читатель где-то не так понял содержание? Герман едва ли не стал восприниматься проекций Эрманариха. И окончательно читатель перестал понимать, когда на страницах появилось упоминание рептилоидов. Видимо, особого состояния людей с душой готов.

Нужны ли были оценочные суждения исторических личностей? Каким на самом деле был Аттила, чтобы его сравнивать с Черчиллем и Гитлером, называя грубым словом? Такого рода категоричные суждения Садулаев высказывает постоянно. Ему готы и гунны — суть одного поля ягода. В общую кучу не помешало добавить разбор «Слова о полку Игореве».

Не самое однозначное чтение — решит для себя читатель. Знакомиться надо с разными точками зрения. В комплексе понимания исторических процессов любая информация может быть необходимой, хотя бы с целью выбрать для себя наиболее полезную. Не будем говорить, будто труд Садулаева лишний. Но и пользы в нём в плане познания готов нет. Просто очередное напоминание о прошлом. Может кому-то действительно пригодится. Вдруг получится поразить слушателей интеллектом. Правда, не совсем понятно, кому без подготовки понравится рассказ про готов. Там и без того трудно, особенно попутно разбираясь с происходившими вокруг Римской империи событиями.

Другое удивительно дело — признание «Готских писем» литературной премией «Ясная поляна» в рамках номинации «Современная русская проза». Ознакомившись с ситуацией лучше, понимаешь, насколько «Ясная поляна» ступила на шаткие позиции, выбирая в качестве ведущих произведения сомнительного качества. Теперь изредка промелькнёт нечто действительно стоящее. Может, вкус у премии совсем испортился? Впрочем, всему своё время, значит для отображения важного нужно поступать именно таким образом. Нет смысла задаваться вопросами. Пока не появится чётких критериев, и ответственные за выбор не будут знакомить со своими суждениями, ничего в сущности не поменяется.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как много в мире сокрытых тайн, о которых никто и никогда не расскажет. Чем занимаются люди, оставленные наедине со своими природными инстинктами, вынужденные выживать? В случае преодоления затруднений и возможности вернуться к прежней жизни — они не станут вам рассказывать. Они знают, им есть о чём молчать. Но для этого надо пройти полный путь отрешения, смирившись с неизбежностью одинокой смерти и вечного забвения. У Яны Вагнер всё не так. Она предложила ситуацию, когда люди внезапно оказываются запертыми в тоннеле. Почему это случилось? Никто не знает. Когда их освободят, и освободят ли? Чтобы это узнать, надо читать до конца. Только вот там ждёт разочарование. Слишком быстро всё закончится… За это время запертые люди не успеют пройти все полагающиеся стадии отрицания. Они и первой не достигнут. Скорее гнев испытает читатель. Поэтому скажем сразу — не трогайте писателя, он иначе не умеет.

Не нужно искать несостыковки в «Тоннеле». Поверьте, таков хлеб создателей художественных произведений. Если учесть абсолютно всё, не получится достичь требуемого надрыва чувств. Писатель волен создавать описываемые им миры на недоговорённости. Разве не знаком читателю жанр детектива? Хорошо известно, что именно писатели скрывают важные детали, либо повествуют в угоду виновной в чём-то стороны. Так и Яна Вагнер выбрала путь полной изоляции от мира, уничтожив едва ли не все коммуникации, должные существовать в тоннеле. Оправдание она выберет для наших дней банальное. Однако же, в том заключается её право творца. Она создала условия именно такими, в которых ей удобнее излагать.

Читатель вторит себе о необходимости сквозного сюжета. Зачем ему внимать множеству действующих лиц, проникаться мотивами каждого? Или Яна Вагнер желала разобраться в психологии абсолютно всех людей? Только отчего-то действующие лица вышли излишне нервозными и неподготовленными. Если врач, то стоматолог. Если полицейский, то неуверенный парень. Если богач, то оторванный от реальности нытик-грубиян. Мы заслуживаем именно таких персонажей? Обычно в художественных произведениях существуют более цельные фигуры, способные взять ситуацию под контроль, будь они даже морально и физически слабыми. Таковых у Яны Вагнер не находится. Случись действительно серьёзная катастрофа, вымрет подобное человечество очень быстро.

А может всё действительно плохо? Изначально читателю сообщается неприятное известие — в живых люди остались только в тоннеле, снаружи жизни больше нет. Не такой уж это фантастический сценарий. Читатель вполне поверит. Почему он должен в этом сомневаться? Да и есть ли необходимость про это размышлять? Пусть Яна Вагнер сама придумывает развитие событий. Говоря наперёд, она умоет руки. Была поставлена цель показать примерную ситуацию, тогда как прочее уже не представляет интереса. Не ставилось цели писать цикл.

Что было бы гораздо лучше для повествования, взять совсем другую ситуацию. Например, съёмочная группа оказывается зажатой в тоннеле сошедшим ледником, шахтёры попадают в тиски обвалившейся шахты, без каких-либо надежд к спасению. Ощущение безнадёжности заставит читателя пролить реки слёз. Иначе зачем знакомить с сюжетом, где всё сводится в пустоту? Какие выводы должен сделать читатель? Подумает — такое в принципе может произойти. Почему бы и нет. И нервы у кого-нибудь сдадут, и в тяжёлых условиях люди проверят собственные возможности, и выйдут из всего этого сильнее, нежели были. Останется ответить на один вопрос: кто сказал, будто всё будет именно так? Но мы уже договорились не трогать писателя…

Автор: Константин Трунин

» Read more

И кто же такие калмыки в представлении Натальи Илишкиной? Некогда кочевой народ, по исторической несправедливости отказавшийся от развития. Тогда как цивилизации вокруг развивались, строили общество, калмыки жили заветами предков. И это, как утверждает Илишкина, выходцы с Алтая, продолжающие существовать именно кочевым образом. Читатель волен усомниться, памятуя о величии Алтая с древности и некогда до наших дней, как примечательна была его культура, породившая могущество многих степных народов. До сих пор должно быть ясно, что владеющий Алтаем способен управлять миром. А так как Алтай разделён между разными государствами, не помешает обратиться к прошлому, когда он входил в состав определённых цивилизаций. Калмыки — как раз осколок тех времён, по каким-то причинам низведшие себя едва ли не до состояния первобытства. Так приходится думать, если внимать предложенной читателю истории от Натальи Илишкиной. А дальше — беспросветное будущее, выраженное движением к цивилизованности. Только вот Илишкина это показала вынужденной необходимостью отказа от прошлого. Что же, пусть читатель узнает, как великий народ низводится Натальей на незаслуженно низкий для него уровень.

Улан-далай, хард-ярд, таш-баш: говорит Наталья. Не будем вдаваться в конкретику, как правильно произносить стук колёс, скрежет тормозов и прочие звуки от подвижного состава. Буквально с первых строк читатель должен быть погружен в ещё неизвестный ему мир. Как жили калмыки в конце XIX века? Будучи уже триста лет в составе России, жили они прежним укладом. Ничего толком о самой стране они не знали. Слово старших считали за необходимое к исполнению. Землю не копали. Жили в войлочных домах. Обыкновенный быт степного кочевого народа, как может подуматься читателю. Ничего вокруг них словно не существовало. Но однажды пришло опасное заболевание, от которого калмыки быстро умирали. Как-то так получилось, что из всего, что к ним могло проникнуть, оказывалось болезнью. Почему? Может никто и не хотел идти в край калмыков, не имея представления, чем он им может пригодиться.

Что читатель видит на страницах? Эпизоды истории, взятые в хронологическом порядке. Каждый Наталья Илишкина описывает на собственное усмотрение. Либо ей казалось так более похожим на правду, или то ей подсказали сами калмыки. Как бы не было на самом деле, читатель внимает интерпретации прошлого с позиции современного человека. Касательно происходивших со страной событий — интерпретация спорная. Аналогичным образом может судить каждый, пожелай он со своей колокольни обозреть времена, которых он сам не застал, зато наслушался других, чьё мнение более близко к его собственному мировоззрению. Касательно быта калмыков — есть вероятность, примерно нечто похожее имело место быть. Тут уже правда на стороне Илишкиной, проведшей этнографические изыскания. Будем надеяться, калмыки не станут возражать. Хлопать в ладоши они точно не будут… или будут. Хлопанье у них выражает осуждение.

Как бы не хотелось сохранять прошлое, нужно сделать выбор к движению вперёд, поскольку иначе уйдёшь в небытие. Пусть будет больно и придётся переступить через себя — другого решения не существует. Но писатели всегда на этом горе паразитируют. Особенно писатели современные. Где надо увидеть преображение, они постоянно занимаются очернением. Иначе у них не получится, художественное произведение обязательно должно рассказывать о несчастьях человеческих, особенно произведение, претендующее на нечто большее, нежели очередная беллетристика, написанная ради цели занять свободное время. Что до Илишкиной — написать про калмыков стало полезным делом. Кто-то ведь должен был. И получилось вполне удовлетворительно.

Автор: Константин Трунин

» Read more